Конец первого действия

ВТОРОЕ ДЕЙСТВИЕ

Ночь. Все уже одеты в какое-то тряпьё. Прохладно. Сыро. Дождь кончился.

На сцену, в кресло светит один прожектор. В кресле сидит Кеша – глаза закрыл. Роза рядом, Кеша ей голову на плечо положил. Роза укутала Кешу и себя пледом. Роза вяжет, время от времени поглядывает на Кешу.

Маша в спальном мешке на сцене, спит.

У стола возле дома сидят Мартин и Максим, пьют, вздыхают, глядя на небо, на звёзды.

МАРТИН.Едрит твою копалку, вот в чём суть юмора, прикиньте: мы не спали всю ночь. Это не виртуально. Вау.

МАКСИМ.Вот тебе и вау, Мартини дорогой. Вот и вау. Вот такая вот тяжёлая тут жизнь у нас, а ты говоришь … Мартини, ты меня уважаешь?

МАРТИН.Очень.

МАКСИМ.Выпьем давай тогда. За мир во всём мире. Давай.

МАРТИН.Давай.

Пьют. Молчат. Капает с крыши.

МАКСИМ.И ещё раз за мир, давай.

МАРТИН.Нет, Максим.

МАКСИМ.Не понял? Ты хочешь мир?

МАРТИН.Очень. Но я больше не могу, Максим. Лезет взад.

МАКСИМ.А ты затолкай и ещё выпьем.

КЕША (бормочет, не открывая глаз).Что ты его спаиваешь?

МАКСИМ.Пусть пьёт. Пусть узнает нашу жизнь.

КЕША.Что для русского хорошо, то для немца смерть, едри его. Знаешь?

МАКСИМ.Знаю! Пусть! (Мартину).Ты мне вот скажи только честно: чего тебе тут надо?

МАРТИН.Не водка.

МАКСИМ.Нет, не понял ты. Вот за каким хреном ты в Россию припёрся?

МАРТИН.Страноведение. Интересно. Я изучаю Россию. Ваш театр. Актёры. Репертуар. Интересно.

МАКСИМ.Ну, изучил? Узнал? Посмотрел на нас? Посмотрел, блин?!

МАРТИН.Ты очень агрессив. Не надо пить. Будешь болеть. А потом умирать.

МАКСИМ.Фигушки. Сто лет назло всем проживу. Потому что моя улица … Не важно. Вот в чём суть юмора: ты хочешь мира на планете Земля?

МАРТИН.Хочу, но не могу, Максим. Лезет взад.

РОЗА.Хватит пить. Кеша, спи, спи.

МАКСИМ.Тихо, у нас переговоры на высшем уровне! (Мартину).И ты молчи! «Немец» по-русски от слова «немой»! Вот и молчи! Говори только «да» или «нет». Понял?! Вот ты там кого играешь?

МАРТИН.Да.

МАКСИМ.Тут отвечай подробно. Кого?

МАКСИМ.Наш репертуар составляет это «Фауст», «Вишневый сад», «Чайка», «Три сестры», Брехт, Шиллер. Тчеков играет в каждый театр. Тчеков великий. Но Шиллер лучше. Sehr gut.

МАКСИМ.А никого у вас там погутее нету? Да говно ж у вас репертуар, а?! (Пауза). Хотя – чего, мы играем то же самое.

Звонок телефона. Мартин берёт трубку, говорит безрадостно:

МАРТИН.Wie spät ist es? Wie viel? In Deutschland ist es erst Abend. Bei uns in Russland ist es schon Morgen. Ja, ja. Schlecht. Sehr schlecht Alles sehr schlecht. Sehr, sehr schlecht. Schlecht. Sehr schlecht. Alles sehr schlecht. Sehr, sehr schlecht. Schlecht. Sehr schlecht. Alles sehr schlecht. Sehr, sehr schlecht. Лучше не приехай. Нигде молоко. Чао.

Нажал кнопку, спрятал телефон. Молчит, смотрит в небо.

Максим.

МАКСИМ.А?

МАРТИН.Упала звезда. Я не делал фото.

МАКСИМ.У вас звёзды не падают?

МАРТИН (грустно вздохнул). Не видел. У нас порядок. У нас звёзды не падают. Нельзя. Запрещёно.

МАКСИМ.Не падают? А как вы там тогда живёте? Ты вот уедешь, будешь нас вспоминать?

МАРТИН.Буду.

МАКСИМ.А что? Что-то ведь хорошее, да? Что мы несчастные тут, колготимся тут, да? Ну, скажи, да? (Плачет).

МАРТИН.Нет. Вспомню, как вы банки открываете ножом.

МАКСИМ.А чем надо? Как?!

МАРТИН (вздохнул).Не ножом, Максим. Есть такой специальный открыватель для банки.

МАКСИМ.Открывашка, что ли? Дак и у нас есть. Дак ножом быстрее, нет?

МАКСИМ.Нет. Есть открыватель. Нужен порядок.

МАКСИМ.Ага. Понятно. (Пауза, Максим мотает головой). Кто звонил? Радио?

МАРТИН.Жена.

МАКСИМ.В смысле – жена, друг? Мужчина? Да?

МАРТИН.Моя жена. Женщина. Не мужчина. Eine Frau. Почему?

МАКСИМ.Дак ты не «голубой»?

МАРТИН.Я «голубой». У нас «голубой» - пьяный. Когда говорят: «Er ist blau», значит – он пьяный. Я - пьяный три дня. «Blau» - голубой. Это красивый цвет. Как небо летом. Ты сказал говорить «да» и я сказал «да». Мне нравится цвет. А что это - «голубой» у вас?

МАКСИМ.Плевать, проехали. И дети у тебя есть?

МАРТИН.Есть. Трое дети. Очень трудно. Надо их кормить, дети. Каждый день они хотят кушать. У нас нет курицы с четырями крылами. Надо много работать. В театре мало деньги. Очень мало. Я везде работаю плюс. Очень тяжело. Дети у нас мало рождает. Мы рожали с женой. Дети надо кормить. Я люблю дети и много дети сделал. Теперь мы с моей фрау много работать. Очень много. Нет жизни. Нет счастья. Плохо, очень плохо. Schlecht. Sehr schlecht. Alles sehr schlecht. Sehr, sehr schlecht.

МАКСИМ.Дак и у вас счастья нет?

МАРТИН.Счастья нет нигде, Максим.

МАКСИМ.Нет! Всё равно у вас лучше! Ваше несчастье счастливее! Понимаешь?Ты за счастье в мире?

МАРТИН. Я не могу пить.

МАКСИМ.Понял. Ты меня не уважаешь. Никто не уважает. Меня нельзя уважать. Вот у тебя есть визитка?

МАРТИН.Есть.

МАКСИМ.А у меня нету.

МАРТИН.Визитка – это счастье?

МАКСИМ.Нет. Но всё-таки. В чём суть юмора: я ничтожнейший человек, меня нельзя уважать, понимаешь? У меня никогда не будет визитки. Мне нечего написать на визитке. Написать «Артист»? Смешно. Артист – на завалинке прокис? Мама мне говорит: «Зачем поехал учиться на артиста? С твоим умом ты бы давно стал бы у нас директором совхоза!» (Рыдает).Зачем я уехал из своей деревни?! Так бы я хорошо бы руководил самодеятельностью в клубе!!! И была бы у меня своя сцена!!! А сейчас своей нету! А вот так – то там рубль схвачу, то там! Детский сад, школа, дом отдыха для ветеранов – моя сцена!

МАРТИН.Я тебе сделаю визитку. Я напишу на ней: «Максим Печкин, русская душа – гениальный артист». И всё. И ты будешь всем давать. Максим, Du bist der Beste. Будут смеяться - скажешь мне. Я буду бить морду, едрит твою копалку! Не виртуально! Моя имя – «Штарк», вау, сильный! Понял?! Немцы – очень злые народы. Они не дадут товарищи обижать. Понял?! Максим, Фройндшафт навсегда. Du bist der Beste. Понял?!

МАКСИМ.А что это значит?

МАРТИН.Ты - самый лучший.

МАКСИМ (плачет).Спасибо, друг. Ду бист дер бэсте. Так? Пей.

МАРТИН.Не могу, нет. Только пиво.

КЕША.Пиво без водки – деньги на ветер. Пей. Не про открывашку запомни про нас, а вот как мы тяжело живём. Вот, слушай, Мартини, расскажу пару историй из российской жизни. Послушай и пойми, как тут можно вообще жить! Вот! (Пошел на сцену. Встал, прокашлялся, начал громко рассказывать, выкидывая руку вперёд). Это случилось с моими соседями. Не вру. Влюбясь друг в друга, сойдясь, девушка и парень, решивши, сошлись, отправясь в отпуск к морю. И вот. Отдыхая на пляже, расслабясь и потеряв контроль и бдительность, парень, ушедший в море, искупавшись, утонул насмерть, всплывя. Узнавши, девушка, решивши, прибежав на скалу, что у пляжа, не думая шагнувши, покончив с собой, разбившись. Понял, нет? И вот, и вот. Узнавши, мать и отец, будучи мне соседями, не вынеся, закрывшись дверями и включивши газ, покончив с собой, лишась дара жизни. А их имевшиеся со стороны девушки родители, узнавши и не подумавши, сговорившись, выпив вина, вливши в вино яд, отравившись, решивши проблему. Стой, стой, стой – тут, блин, суть юмора в чём, узнает подруга невесты про то, вот, вот! Узнавши о том, поскольку они сдружившись с детства были, проревевшись и повесившись в дверях проема дверей, окончив жизнь и отойдя в мир иной. (Пауза). Вот так вот, Мартик, жить в России, а ты говоришь …

МАША (проснулась, выглядывает из мешка).Слушай, Макс, а ты почему всегда вот так, как напьёшься, рассказываешь: «вши-вши-вши»? Почему, а? Может, у тебя болезнь?

МАКСИМ (плачет).А как тебе рассказать?! Парень с девкой погнали на море, скупнулись и утонули, а их родаки – тоже лапти склеили, так? Съездили в отпуск на море, называется, отдохнули, называется. Так – некрасиво, а так – красиво.

МАША.Дак это правда или нет? Ты мне штук пятьдесят таких «вши-вши-вши» рассказывал. Врёшь? Где это вычитал?

МАКСИМ (кричит).Правда всё! Не верит! И ты, Мартик, не веришь?!

МАРТИН.Почему? Я знаю. Я так видел. Много раз.

МАКСИМ.Я хотел ему рассказать, как у нас трудно жить в России, как люди, блин, гибнут на фиг!

МАРТИН.Я знаю. Я так видел. Много раз.

МАКСИМ.Да где ты мог видеть такое?! Вот, слушай ещё. Значит, другие мои соседи. С ними было. Парень, пришедши из армии, гуляя дома, веселясь и расслабляясь, целуясь с девчонкой, ждавшей его два года, фонарея от счастья, сидя со столом с друзьями, отдыхая и не думавши, выпивши, съевши хлеба, закусывая, подавившись хлебной крошкой, умирая, хрипя говорил: «Я люблю тебя только одну, милая!» Девушка, выйдя на балкон, решившись, кинувшись вниз с девятого этажа, умирая, крикнула: «А я тебя!» (Пауза). Ну, в смысле, «люблю а я тебя». И тут – всё.

Пауза. Капает с крыши. Максим плачет.

МАША.И тут все гости пошли на балкон и один за другим стали прыгать? Так?

МАКСИМ.Не так! (Плачет).Мартини, понял? Парень подавился, ему крошка не в то горло попало и он дуба даёт, а девушка - следом. От любви! (Рыдает).

МАРТИН. Я знаю. Я так видел. Много раз.

МАКСИМ.Да что и где ты мог видеть?! Ему было двадцать лет! И ей! Вот какая у нас страшная, страшнейшая, страшнючая, наистрашная, наистрашнейшая, наистрашнючая жизнь в России, а ты говоришь!Стой!Я тебе тайну расскажу! Никому не говорил! Мартин, я живу, чтобы моим именем улицу назвали бы в нашем городе, вот так!

МАША.Вот ещё. Зачем тебе?

МАКСИМ.Хочу! Вот стану «заслуженный» я, да? Потом стану «народный», потом «почетный гражданин города» …

МАША.Ага. Потом помру.

МАКСИМ.Ну и пусть! Зато буду знать, что моим именем назвали улицу!

МАША.Да откуда улица? Улиц нету уже, все уже названы, откуда, ну? Только тупик какой, что ли? «Банный» переименуют, нет?

МАКСИМ.Найдут, если захотят! Пусть не центральную, пусть будет какая-то маленькая, даже новенькая, в новостройках, или пусть даже переулочек, но чтобы было – «улица артиста Максима Печкина»! Красиво, а?! Утром троллейбус в шесть поехал, водитель: «Остановка «Улица Максима Печкина». Следующая …» Ну, какая-нибудь «Менделеева». А?! Или такси ловят: «Старик, дотряси до Печкина, двадцатчик дам. Есть? Метёлки, стелитесь в тачку, едем ко мне на Печкина!»

МАША.Ага. Идут пароходы – салют Мальчишу, плывут пионеры – салют Мальчишу. Бред какой-то. Надо фамилию сменить тогда. Прикинь: «Ты где живешь?» «На Печкине». Или: «Поехали съездим ко мне, на Печкина». Тогда всех, кто там жить будут называть будут «печками» или «тараканами запечными», сто процентов. Тебе-то зачем? Тебя-то не будет?

МАКСИМ.Нет! Зато след мой – останется! Я прям вижу мои похороны: весь город стоит, слезьми уливается, плачет, венки, симфонический оркестр, в воздух пушки стреляют! «Мастодонты уходят, мамонты!» - все говорят и мэр города приказ подписывает, слезу смахивая, чтоб улица моя была!

МАША.Ага. Заслуги в гробе созревают.

МАКСИМ.Да! И все меня любят и жалеют, не как при жизни! При жизни никто за артиста меня не держит! (Плачет).

МАРТИН.Максим, Бог с тобою, золотая рыбка - надо жить.

МАКСИМ.Нет, Мартини, неохота жить, лучше мечтать. Машка правильно говорит: тут жизни нет, нет, нет! Мартин, эта Машка, она, эта Машка, она - забрала мою лапку!

МАША.Какую лапку?!

МАКСИМ.Мартин, у меня лапка зайчика была в театре, чтоб смахивать с лица пудру, когда гримируешься! Так все большие артисты делают! А она отдала ее кошке играть! А я свою улицу хочу! (Рыдает).

МАША.Правильно. Кошке нужнее. Ведь противно же какой-то лапкой какого-то дохлого где-то зайца лицо обмахивать. Тоже мне, Мария Ермолова, вау, двадцать первый век на дворе, а он морду лапкой!

МАКСИМ.Слышал? Вот такая, Мартин, моя жизнь. А я – про улицу! Вы меня все, все тут за артиста не считаете! Ты, Машка, вы, Розочка Иванночка, самая первая тоже, да!

РОЗА.Не считаем. И что? Не всем дано.

МАКСИМ.А нет, чтоб поддержать молодое дарование! Потом ведь по моей улице ходить будете, нет?!

РОЗА.Да уж не такое уж и молодое уж, ну? Не идёт раз у тебя, нужно профессию поменять.

МАКСИМ.А я хочу! Ну что мне делать, раз я на сцену хочу?! Ну не могу я торговать или чего-то там, ну, что?!

МАРТИН.Зачем ты плачешь?

МАКСИМ.Не «зачем», а «почему»! Учи великий могучий русский язык! И не лезь куда не просят, обломайся! Я от любви плачу!

МАРТИН.Ты тоже. Кеша тоже. От любви не плачут. Это водка плачет, прикинь.

МАКСИМ.Ага, водка! Не поймешь ты мою русскую душу! Ничего не поймёшь ты в нашей жизни никогда, понял, балбешка стоеросовая, дура?!

МАРТИН.Я – мужского рода. Я не «дура». Я «дурак».

МАКСИМ.Вот, сам признался!

Максим сел на сцену, плачет.

РОЗА.И этот с ума сошёл. Приехали чесать и косить, бабло рубить и что вышло? Запой. Общий. Всеобщий. Сумасшествие всеобщее, не виртуальное. О, Господи?!

МАРТИН.Что вы вяжете?

РОЗА (вытерла слёзы, сдерживает рыдания).Маечку.

Опять над домом и двором летит самолёт – низко-низко.

МАРТИН.Почему он тут?

МАША.Наш двор включили в план экскурсий. В самолёте сидит пятнадцать япошек и щёлкают фотиками. Потому что голые тут всё время, деревенское порно им, прикинь. Да и вообще всю ночь концерт, прикинь. Вот зачём он вовлёк меня под дождём стоять? Мне аспирин надо теперь, простыну. Приехала, заработать простудифилис. Теперь буду геморроиться неделю с температурой, прикинь. Макся, успокойся, ну? Кризис среднего возраста? Дак рано.

МАКСИМ.Отвали! Не трогай! Мартини, вот расскажи про твою жизнь, а? Вот пришел ты домой, прислуга тебе открывает дверь, так? И дальше? (Рыдает).

МАРТИН.У меня нет. Дорого.

МАКСИМ.А кто ж в твоем трехэтажном доме убирает?

МАРТИН.Нет кто. Жена. Я. Маленькая квартира, девятый этаж. Дорого. Звонить дорого. Ездить – дорого. Свет – дорого. Ничего нет. Сижу без свет. Нет жизнь. Нет Птица Феникс. (Вдруг зарыдал).У вас хорошо! Прикинь, у тебя дома всегда работает телевизор! А его никто не смотрит! Везде гореть есть свет, все комната! У тебя есть Putzfrau, убиральщица! Вы кушать мясо! Ты вчера купил курица! Ваша курица имеют четыре крылья! Я видел! Четыре! Vier!

МАША.Приехали, и у этого – кризис среднего возраста. Сговорились, а?!

МАКСИМ. Да это такой суповой набор был, дешевый, для тушения, для негров, для нас с Машкой, то есть! Там было четыре крылышка и жопка, для супа!

МАРТИН.Нет! Ваши курицы - четыре крылья! Я знаю! У вас счастье! У вас нет закон! У нас закон, у вас – нет закон! Вы ходить на красный свет! У нас можно только зелёный! Мы – рабы. Я не хочу борьба, домой нет хочу! Понимаешь, едрит твою копалку?!

МАША.Два мира – два образа жизни! Хватит! И этот заразился русскими бактериями!

МАРТИН.Я плакать! Водка плакать! Не от любви! Плакать! Я никогда не плакать! (Рыдает).

МАША.Роза Ивановна, Иннокентий Петрович, Макся, помогайте, Мартину плохо, скорее!

Кеша проснулся. Он, Роза и Максим бегут к Мартину успокаивать его. Мартин стонет, рыдает.

Ну, ну, милый, успокойтесь …

МАКСИМ.Ты что к нему жмешься?

МАША.Да я его как коллегу, как брата, как иностранного артиста, руку помощи ему, растерянному посреди пустыни российской, прикинь! Сам меня звал в джакузи с ним развлекаться. Забыл?!

МАКСИМ.Забыл. Проверял на вшивость. Можешь не жаться. Он признался: домработницы нет, позвонить не может, никому не пишет, никуда не ездит, трое детей. У него как у латыша – за душой не гроша. Только одно слово, что – немец.

Мартин прорыдался, сидит у стола, всхлипывает, уронив голову на руки.

РОЗА (Кеше).Проснулся? Ну? Видишь, что натворил? Кудеярить больше не будешь? Не надо, да, Кеша? Скоро выступать. Не будешь пить, нет?

КЕША.Какой пить – здоровья нету, едрит твою. Это тебе не былые времена. Укатали сивку крутые горки, едрит твою горки налево сбоку на фиг. (Трёт лицо руками). Да я и не спал. Сидел, кемарил так, думал чего-то.

МАРТИН (кричит).Не поеду в Германию, не хочу больше, не могу! Не хочу вас бросать! Хочу с вами жить!

РОЗА.Ну, здрасьте. Будем по-западному, хором жить. Правильно.

КЕША.Не плачь, Мартын. Не надо. Ты ж мужик? Мужик. Мы ж будем дружить. К вам приедем. Потом вы к нам. Разлучаться не будем. Слово такое знаешь – разлука? Ну вот. (Закурил, сел на сцену).Не плачь, парень. Не расстанемся. Не говори мне о разлуке. Не говори, не говори.

РОЗА.Чего?

КЕША.Да вспомнил вот. Не говори мне о разлуке … Работал я в одном городишке, театрик так себе, давно это, Розу тогда еще не встретил я. Ну вот. И там в театре была одна травестюшка. Расскажу, чего теперь, не спим ведь всё одно. В драме – травести быстро никому не нужна становится. Сколько-то лет она там проработала, играла. Потом – всё, короче – последние лет двадцать сидела на скамейке запасных, ничего не играла, держали ее из жалости, да за прежние заслуги, едри их, за то, что она когда-то играла Мальчиша-Кибальчиша, что ли, а ролей не давали. Ребенок у нее был, нагуляла, ребенок умер – так всегда бывает с такими - у них одна беда к другой лепится. Ну вот. Травестюшка эта вообще с ума сошла. Всё ходила по театру и всем заглядывала в глаза, ходила и заглядывала, и со всеми хотела говорить, говорить, за пуговицу держит и что-то говорит, и все думали – до чего ж навязчивая, а она была просто одна, едри его в корень, и несчастная, а никто не хотел ее жалеть. И вот, и вот, и вот. И вот на каком-то концерте, совсем почти перед смертью своей, пела она романс, слов не помню, только одну строчку: «Ещё горят земные звуки, не говори мне о разлуке, не говори, не говори» … И стихи у неё были, тоже только строчку помню: «Мы все даны друг другу раз, как жизнь дана однажды». У меня колечко было с молитвой, я сронил его где-то, стоял на остановке, полез в автобус, что ли, кольцо упало, я заметил сразу, но не нашел кольца. Пришел в театр и сразу почти она идет ко мне – эта блаженная, сумасшедшая, больная – идет и дарит мне кольцо точно такое, как я потерял. (Пауза). И вот хоронили ее – гробик маленький, она высохшая – директор, все актеры не пришли, мол - дура она, не по чину на ее похороны нам ходить – и вот нас человек десять в церкви, отпевание, пришли только одевальщицы, уборщицы, вахтерши. Я принес цветы, стоял, смотрел на гроб и все повторял про себя: «Не говори мне о разлуке, не говори, не говори …»

Пауза. Все молчат.

Так что, Мартынчик, не говори. Не говори. Встретимся. Земля – круглая.

МОЛЧАНИЕ.

РОЗА (вытерла слёзы).Кеш, не заводись, а? А то опять выпить захочешь, а? Иди, по сцене походи, а? Не надо про грустное, хватит уж, а? Сердце болит, а?

КЕША.А я им весёлое расскажу! Они не знают! (Смахнул слёзы, вскочил на сцену).Не могу. Когда сцена рядом – хочется выступать, хоть умри! Ну вот, значица! Вы не знаете, молодёжь, ребзя, что такое подлинный успех, едри вашу! Слышь, Мартын? Вы не видели «Дикаря»! Мы с Розой играли! Кто в этом городе не помнит «Дикаря» - тот не жил в этом городе, тот не местный! Поездами, самолётами, автобусами со всей области народ свозили, плакали у кассы, кто не попадал, кому билета не доставалось, едри их! Мы пятьсот раз сыграли «Дикаря» и ещё столько ж могли бы! Вот, расскажу финал, финал, нет, я сыграю финал, едри его! Средние века, понимаешь. Мракобесье, значица. Марга, героиня, Роза ее играла, уходит от возлюбленного, от меня, и тут как начинает звучать вальс Свиридова из «Метели»! (Поёт во всю глотку).Ля-ля-ля-ля!

РОЗА (вытирает слёзы).Не надо, Иннокентий, они не поймут.

КЕША.Стой! Марга говорит так, что зал дрожит аж весь от страха, говорит: «А теперь проверь, вся ли кровь при тебе?! Я уношу лучшее, что есть в этом доме!», едри его! Музыка громче, музыка звучит! «Ля-ли-ля-ля-а-а-а! Ля-ли-ля-ляля!» И тут начинаю я: «Что ты можешь унести?! Ха-ха-ха!» – говорит он, Дикарь, то есть - я! У-ух, я был красавец –волосы длинные, нос на семерых рос, одному достался, понимаешь! Бабы штабелями лежали у моих ног, но мне нужна была только Роза!

РОЗА.Иннокентий, перестань, я плачу … (Рыдает).

КЕША. Стой! И вот, и вот - она говорит: «Я уношу лучшее, что есть в этом доме! Я уношу твоего ребёнка!!!!!!» Музыка громче, кода, зал весь рыдает, понимаешь, все до одного, билетерши, осветители, осветительницы, помреж, суфлер, директор театра – все в слезах за кулисами, валерьянку пьют! Музыка: «Ля-ли-ля-ля-а-а-а! Ля-ли-ля-ляля!!!!» И Дикарь – я, я! - вдруг вскрикивает, будто ему что прищемили: «Что-о-о?! Что-о-о-о-о????!!! Моего ребёнка?! Моииииииивоооо риииииибёнкааааа?????!!!!!» Он рычит и бегает, как … как … как …

МАША.Как в клетке лев?

КЕША.Хуже! Он кричит: «Ты уносишь моего ребёнка?! Ты не унесешь моего ребёнка!» И вот, и вот она, Марга, вдруг, едри его, начинает заваливаться, падать, умирать – то ли преждевременные роды, хотя нет – было рано, там месяца три было по пьесе, то ли от избытка чувств – но падает, падает, падает, падает, падает, значица, Дикарь хватает на руки, на руки, на руки, несёт к авансцене, у нее рука болтается, он кричит, рычит: «Марга!!!» Кричит как … как … как …

МАША.Как лев?!

КЕША.Да прям, хуже! Кричит, как умирающий олень: «Маргааааааа!!!! Не умирай!!! Не умирай, Марга????!!!!!» Музыка совсем громко: «Ля-ли-ля-ля-а-а-а! Ля-ли-ля-ляля!!!!!», занавес, зал урыдывается в истерике, пять «Скорых помощей» стоят у входа!!! О-о-о-о, что это было! Вам не понять, какой был успех! Но не всё ещё, главное – поклон! Быстро за занавесом мы вставали на качели, у Розы было белое шелковое платье, монты нас раскачивали, едри их, открывался занавес и мы летали на качелях от задника к авансцене, от задника к авансцене, от зрителя снова к зрителю, туда-сюда, туда-сюда! И музыка? «Ля-ля-ля-ля!» О-о-о-о! Что это был за успех – вам не понять! О-о-о-о! Зал рыдал! Зал помирал! Смотришь в зал – очки, очки блестят по рядам, а это значит – не гегемон пришёл в театр, а лучшая публика – интеллигенция, едри её, сидит! И очки в воздухе летают, люди кулаками слезы вытирают, ведь спектакль всех заставлял задуматься о судьбе России! Все думали после спектакля только о ней, только о ней одной!

МАША (вытирает слёзы).Дак это ж было про любовь в средние века? Зачем надо было думать о судьбе России?

КЕША.Да потому что о ней всегда надо думать!!!!! Чтоб наша страна процветала! Чтоб здоровье нации! (Рыдает страшно. Пауза. Вдруг тихо). Розка, а, Розка? А может, это всё барахло было, а, Розка? А?! Тогда зачем я жил, а? (Пауза). Конечно, барахло это было. Пошлятина была, едрит твою копалку. Но ведь успех-то был?! Нет?! Его ведь не придумал я, нет?!

Маша, Максим, Кеша плачут. Мартин рыдает с ними заодно. Роза стоит с выпрямленной спиной, кусает губы, слезы бегут по ее лицу, она их не вытирает.

РОЗА.Да. Да, Иннокентий. Барахло не барахло, но был успех. Оглушительный. Оглушительнейший. А потом пришел новый директор - Барабанов и все роли стала получать его жена дура Барабанова. А мы, девочки-припевочки, засели без ролей. Играю старушечек, которые из скромности на сцену не показываются. Дело не в Барабановой, конечно, а в том, что талант мой угасает. Нет, погас совсем … Надо переходить на тренерскую работу. Пойду вот в училище, сцендвижение или манеры, что ли, преподавать. Есть там у вас вакансии, Мария, нет? О, кого я только не играла! А теперь только и осталась, что Заречная в «Чайке» и ту Машка хочет забрать …

МАША.Да не надо теперь, раз с такими нервами, с таким сердцем …

РОЗА.Забирай! Надо поддерживать творческую молодежь, а то мы вот всё как-то … Бери! Знай, Машка, что это никакое не приятное времяпровождение, а это ножом по сердцу каждый раз, когда каждый вечер зал полнёхонек, пьянёхонек, наелись, напились в своих буфетах и сидит, ждёт, что ты его будешь ублажать, успокаивать, развлекать, а я жилы рву, убиваюсь! И столько лет, столько лет! И кому это надо было, всё моё выкинутое туда, в горло, в хайло в тёмное этого зала, столько лет выкинуто, назад не вернулось ничего! Дожила вот, видишь – бывшая Диана, Бланш Дюбуа, леди Макбет, Раневская, Нина из «Маскарада» теперь - клоун на дне рождения у гадёныша богатых новых русских! Вот я кто! Вот! Смотрите!

Роза надевает рыжий парик, костюм - штаны на одной лямке, натягивает на лицо красную кнопку-нос на резинке, кричит противным голосом:

А вот Бим! А это мой Бом! Здравствуйте, дети!

Достала из чемодана большую палку, размахивается, ударяет себя по лбу, потом Кешу.

МАРТИН.Нет! Это больно!

РОЗА.Бом! Она из поролона, Мартин! Пошли, Бом, играть с детьми!

Натягивает Кеше парик, Кеша принимается таким же противным голосом кричать:

КЕША.А это я, Бом!

РОЗА.А я Бим! А ну все, оделись?! Репетировать, ну?! Кто главный?! Кто бригадир?!

Маша и Максим надевают парики, носы. Мартин поражённо смотрит на них.

МАША.А я белый!

МАКСИМ.А я рыжий!

Размахиваются, бьют друг друга палками по голове. Рыдают при этом, воют что-то. Молчание. Мартин равномерно хлопает в ладоши.

КЕША.Ты, козёл?! Мы тут рыдаем, умираем от сердца, а он?!

МАРТИН (грустно и тихо).Это очень грустно, Кеша. Но это будет иметь большой успех на Западе. Это очень грустно.

КЕША.Вот это - успех? Вот это - успех? Вот это - успех?! Вот это - успех?! За козла ты сейчас получишь!

Размахивается, бьет Мартина по голове палкой.

Кто победил в сорок пятом?! Американцы?! Американцы?! Американцы?!

Маша, Роза и Максим кинулись к Кеше. Уняли его. Все сели на сцене. Молчат, носами хлюпают.

РОЗА.Всех за оградой кладбища перехоронить надо. И поскорее …

МАКСИМ.Всех за ограду …

МАША.Всех за ограду …

КЕША.Скорей бы Птица Феникс прилетала.

МАША.Это сказка.

КЕША.Молчи! Правда.

МАКСИМ.Я тоже верю, Иннокентий Петрович. Иначе - что? Должна ж она прилететь когда-то, нет?! Прилетит, прилетит, вот увидите. У нее крылья такие большие …

МАРТИН.У нее четыре крылья?

МАКСИМ.Нет, два, но большие-пребольшие, переливаются на солнце, красивые от того, что вот-вот умрут! И вдруг она как вспыхнет, как загорится и через пять минут опять живая!

Снова летит самолет низко над домом и выкидывает во двор три сотни воздушных шаров. Максим вскочил на сцену, прыгает, машет руками.

Это Птица Феникс летит! Птица Феникс летит! Она должна быть! Она должна прилететь! Это она! Она прилетит! Это она! Я же говорил! (Рыдает).

МАША (вытирает слезы). Сядь. Сядь, Макся. Сядь.

МОЛЧАНИЕ.

Солнце поднимается над домом, двором. Часов шесть утра. Все сидят на сцене, молчат.

КЕША.Как писали в финалах советских пьес, чтобы выразить надежду: «Над овином вставало солнце. Занавес».

РОЗА.Ага. Варианты: «Солнце вставало над зернохранилищем, над зернотоком…»

МАША.… над сараем, над телятником …

МАКСИМ.… над тракторной мастерской, над элеватором, над комбайнами…»

КЕША.И так далее до бесконечности.

РОЗА.Солнце встаёт не для нас.

КЕША.Солнце всходит и заходит, а в тюрьме моей темно …

МОЛЧАНИЕ.

А вообще, ребзя, кто-нибудь что-нибудь понял из того, что было, а, любимые,?

МАША.Поняли, Иннокентий Петрович. Поняли.

МАКСИМ.Поняли.

РОЗА.Поняли, любимый.

МАРТИН.Я один не понимаю. Я только понимаю, что я всегда хотеть плакать. Почему? Я не плакал никогда.

РОЗА.Поплачь. Легче станет.

МАРТИН.Почему должно стать легче?

КЕША.Не плачь, Мартин, всё, конец. Хорош, заканчиваем, ставим точку. Пора. Потом не дадут проститься. Пора. Пошли все со мной. (Встал на колени, целует сцену).Миленькая моя, проклятая моя, миленькая моя, проклятая моя, любименькая моя, завтра тебя не будет, не станет, тебя сломают, миленькая моя, проклятая моя, любименькая моя, сценочка моя, деточка моя, любовь моя, радость моя, ничего, пусть ломают, пусть убивают, я знаю, ты как птица Феникс – ты на пепле возродишься, возроишься, проклятая моя, миленькая моя, проклятая моя, любименькая моя, солнышко моя, сценочка моя …

РОЗА. Хватит, Иннокентий, хватит.

Темнота

Занавес

Конец

август 2003 года, с. Логиново

© Все авторские права сохраняются.

© 2003 by Nikolaj Koljada

Поиск по сайту: