И ПРОЕКТИРОВОЧНАЯ ДИСЦИПЛИНА

НАУЧНО-ТЕХНИЧЕСКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ

И ДЕФИЦИТ ГУМАННОСТИ В ЕЕ ОСНОВАНИИ

Вместо введения

Проблема взаимодействия человека с техникой, воз­никшая в прошлом столетии, приобрела к концу XX века фундаментальное научное и практическое значение. Преобразующая сила общественного производства по своим масштабам сравнима с природными процессами. Безопасность техногенной среды стала глобальной про­блемой современности. Она не знает границ. Промыш­ленные аварии — явление не новое, однако их масштабы сегодня и последствия беспрецедентны. Катастрофы, ава­рии, несчастные случаи влекут за собой огромные чело­веческие жертвы, сокращение продолжительности жизни, неизлечимые заболевания, разрушающе действу­ют на генофонд народов, наносят вред природе, приводят к нарушению социального равновесия. Грань между сти­хийными бедствиями и бедствиями, вызываемыми дея­тельностью человека, постепенно стирается.

Удивительно похожи причины трех крупнейших ава­рий конца нынешнего столетия: на американской атом­ной электростанции "Остров трех милей" (1979), индий­ском химическом заводе в Бхопале (1984) и Чернобыльской АЭС (1986). Они определяются как комбинация недо­статков проектирования, ошибок операторов, организа­ционных и административных просчетов [1, 2]. Все при­чины носят деятельностный характер, т.е. сами люди создают предпосылки этих и подобных аварий. Иногда их называют бедствиями, вызванными деятельностью человека. Картины эвакуированного Чернобыля напомни­ли людям об апокалипсисе. Ядерная энергия стала одним из главных символов науки и современной технологии в целом.

Расследование причин аварий приоткрыло только верхушку айсберга, под которой скрыта сложная взаимо­связь указанных факторов, и зафиксировало сложив-

шуюся опасную практику игнорирования проблем взаи­модействия между человеческими (персональными и ор­ганизационными) и техническими подсистемами при проектировании крупных промышленных предприятий. О научной подоплеке и технической опасности такой беззаботности предупреждал еще в 1976 г. П.Л.Капица после ознакомления с сообщением о пожаре на амери­канской атомной электростанции "Брауне Ферри":

"Эта авария показала, что математические методы расчетов вероятности такого рода происшествий неприменимы, поскольку, как было в данном случае, не учитьизаются вероятности того, что происхо­дит из-за ошибок в поведении людей... Выход из создавшегося положения должен основываться на том, что при любой аварии, которая может произой­ти в реакторе на атомной электростанции, она ни при каких обстоятельствах не должна принять ха­рактер катастрофы..."

П.Л.Капица глубоко понимал проблемы будущего развития атомной энергетики. Он стучался во все воз­можные двери, но не был услышан ни технократически ослепленными руководителями государства, ни общест­венностью. Много хуже, что он не был услышан коллега­ми учеными-физиками (рис.В-1).

В докладе Независимой комиссии по международ­ным гуманитарным вопросам приводятся данные, соглас­но которым от одной трети до половины всех аварий на атомных электростанциях возникает в результате оши­бок людей. Готовы ли люди, общество и международное сообщество к тому, чтобы стать надежным хозяином и защитником нескольких сотен атомных электростан­ций, которые созданы, находятся в эксплуатации и игнорировать которые невозможно? "И все народы долж-

Рис. В-1. Четвертый энергоблок Чернобыльской атомной электростанции после аварии

ны четко осознать, что если уж они решили встать на этот путь, то должны быть готовы потратить на соответствующую социальную и культурную подготов­ку общества не меньше времени, сил и умения, чем на разработку научно-технических и промышленных аспек­тов ядерной энергетики" [3, с.203].

Ядерная катастрофа с непредсказуемыми последст­виями могла случиться 4 июля 1961 г. "Стояло раннее утро...— вспоминает капитан-лейтенант В.Погорелов, бывший командир электротехнического дивизиона пер­вого советского подводного крейсера-ракетоносца К-19, — и люди всех континентов, начиная новый день, конечно же не подозревали, что их судьба, как и судьба

планеты, решается сейчас не в ООН, не в Вашингтоне и не в Москве, а во втором отсеке подводного ракетоносца" [Цит. по: 4, с.6]. Произошла авария и решалась задача: как не допустить расплавления урановых стержней, как охладить взбесившийся реактор. Инструкция предлагала отвести тепло, выделяемое урановыми ТВЭЛами (тепло­выделяющие элементы), путем прокачки активной зоны реактора водой. Однако конструкция реактора не имела для этой цели специальной системы, хотя механики К-19 во время приемки корабля убеждали его создателей, что магистраль для аварийного расхолаживания реактора совершенно необходима. Но завод и все создатели спе­шили с победным рапортом: "Есть первый советский атомный ракетоносец!" и не посчитали нужным услож­нять конструкцию и без того сложного агрегата. Эту систему пришлось создавать членам экипажа во время аварии из подручных средств. Монтировали ее в отсеке с тройной смертельной нормой радиации без защитных костюмов (их не было на ракетоносце), голыми руками, в армейских противогазах, которые защищают от излу­чения с той же эффективностью, что и пресловутые белые простыни. Семь членов экипажа, которые вызва­лись смастерить и смонтировать систему, погибли от смертельных доз радиации. Командир ракетоносца Н.В.Затеев вспоминает: "Наших переоблученных моря­ков Институт биофизики схоронил в свинцовых гробах, тайно, не сказав о месте захоронения даже родственни­кам" [Цит. по: 4, с. 16].

Причиной аварии явилось то, что при создании подводной лодки некий рабочий не накрыл трубопровод термическим ковриком. При сварке на него капал рас­плавленный металл, и из-за термического перенапряже­ния появились микротрещинки. Все остальное было делом времени. Авария произошла, когда из первого контура кормового реактора ушла охлаждающая вода.

Возникают вопросы: кто поставил мир на грань катастрофы и приговорил к смерти членов экипажа ра­кетоносца? Безалаберный сварщик, который не прикрыл трубопровод ковриком? Непредусмотрительный кон­структор? Плановик завода, убоявшийся отсрочки сдачи реактора? А, может быть, все это праздные вопросы? Мог же бывший командир Ленинградской военно-морской базы небрежно бросить чудовищную реплику еще не отошедшим от потрясения морякам: "Ну что вы там героями себя считаете? С трамваем у нас в Ленинграде тоже аварии случаются" [Цит. по: 4, с. 17].

В 1972 г. на ракетоносце К-19 произошла вторая авария. Возник пожар, причина — все те же микротре­щины в трубопроводе, приведшие к выбросу масла через разрыв и его самовоспламенению. Вновь выяснилось, что при сварке верхнего трубопровода рабочий имярек не постелил на смонтированный гидравлический трубопро­вод термический коврик.

Страшно читать описание того, как и в каких усло­виях боролся экипаж с аварией. Погибло 28 человек, а могли не вернуться все. Огонь выплавил фторопластовые прокладки в трубопроводах воздуха высокого давления, и пламя, задутое струей в двести атмосфер, загудело яростным ураганом. Арматура для сжатого воздуха всегда

изготовлялась из красной меди, в том числе и злополуч­ные прокладки. Но красная медь — металл дорогой, и какой-то рационализатор заменил его на пластмассу. Прокладки — не причина трагедии, а ее роковое обстоя­тельство.

На пунктах центрального поста не было приборов, которые показывали бы, насколько подскочили темпера­тура и давление в аварийном отсеке. Пульт управления главного реактора должен быть герметичным. Однако когда в кормовых отсеках поднялось давление, в них начал проникать угарный газ. Подводники должны были в считанные секунды надеть индивидуальный дыхатель­ный аппарат в виде маски, дыхательного мешка и балло­на, напоминающего акваланг. Минер с К-19 В.Н.Заварин вспоминает: "Сколько у нас было тренировок, сколько раз я учил своих торпедистов включаться в аппарат на одном дыхании. Не получалось!" [Цит. по: 4, с.30 —31].

Шестнадцатикилограммовый аппарат крепится двумя брезентовыми ремнями с вечно ржавеющими пряжками. Трудно сказать, кто придумал этот неразъем­ный ремень на аварийный аппарат и кто догадался ава­рийное средство спасения упрятать в неуклюжую сумку с такой же допотопной пряжкой. В одном отсеке на двенадцать человек оказалось только четыре индивиду­альных дыхательных аппарата и два изолирующих про­тивогаза. Для шестерых не было ни того, ни другого. Если огонь начать гасить сразу — есть надежда справиться. Через минуту может быть поздно. Где взять эту минуту, необходимую, чтобы включиться и раздышать аппарат? Главное — размотать шланги, главное — направить струю пены в очаг пожара. А сколько этой пены на лодке? Запаса пенной жидкости в системе пожаротушения на корабле по крайней мере в десять раз меньше, чем нужно. И это доказали не одна трагедия и не один десяток потерянных человеческих жизней.

В одном отсеке переборка накалилась так, что стала тлеть обшивка из прессованных опилок. Пришлось плес­кать водой, сбивать тлеющую обшивку топорами. Погас­ли аварийные плафоны — питания для них хватило на два часа. Аварийный фонарик не пробивал плотную завесу дыма, и показания приборов едва различались. Дышать было трудно, пот заливал глаза и стекла маски, слюна хлюпала под дыхательным клапаном. "Каштан" — межотсечная связь — не работал. Его замкнуло при по­жаре.

Выход в другом отсеке запечатал люк, который при­варился к горловине жаром бушевавшего пламени. Две­надцать членов экипажа оказались в жутких условиях — отравленный воздух, нет еды и воды, кругом кромешная тьма. Штатного гальюна в отсеке не было. Члены экипажа нашли местечко в трюме. Вконец ослабевших спускали на подвеске. Самодельный фильтр из кусков верблюжье­го одеяла не помогал. Двадцать три дня и ночи двенадцать человек продержались в такой трудно вообразимой об­становке. Когда ракетоносец всплыл, его командир не смог отдраить рубочный люк, так как запорный механизм был подбит кувалдой во время обжатия на глубине. Обычно люк перед погружением легко закрывается уси­лием рук и также легко открывается при всплытии.

Невозможно в кратком изложении привести все свидетельства и фактические материалы, собранные в книге [4], которая является обвинительным документом огромной силы не только в отношении тоталитарной системы, но и всех тех, кто при проектировании, разра­ботке, создании и эксплуатации подводных лодок с ядер­ными зарядами на борту пренебрег элементарными по­требностями, возможностями и особенностями обслужи­вающего персонала поставил их в невыносимые условия выживания, создал предпосылки для аварий и катаст­роф ., а то и просто своими действиями их предопределял.

Самое печальное, что такое положение продолжает со­храняться и поныне, и не только на подводных лодках военно-морского флота.

Столь подробные выдержки из описания трагедии приводятся с целью показать, что очень часто речь идет не об эргономике, не о науке. До науки нужно еще дорасти. Этот пример свидетельствует о многоуровневой преступной безответственности, об отсутствии элемен­тарного внимания к людям. В таких случаях слова "чело­веческие ценности", "гуманизм" звучат кощунственно. Здесь мы наблюдаем инерцию тоталитарного мышле­ния — достижение цели любой ценой, "лес рубят -— щепки летят".

Распространение ядерного оружия таит в себе опас­ность случайного возникновения войны. Оперативность принятия решений людьми и их действий по предотвра­щению возможной ядерной войны приблизилась к пре­делу, так как время между началом ядерного нападения и возможным ответным ударом сократилось до немысли­мо малой величины. Принятие решений зачастую рас­сматривается как задача, стоящая перед специалистами, которые получили подготовку в этой относительно новой области. Некоторые штрихи к характеристике таких спе­циалистов, разработчиков и исполнителей политики в Пентагоне в 70-е годы, являющиеся в определенной мере типичными для работников военных ведомств многих стран, приводит один из них: "Они были не просто разумны, но гордились своей «рациональностью»... [Они] не рассуждали, они вычисляли... совершенно иррацио­нальная вера в вычислимость действительности [стала] лейтмотивом процесса принятия решений" [5, с.41 —42].

Ядерная война могла начаться в ночь с 25 на 26 сентября 1983 г. В тот вечер на одном из наиболее сек­ретных подмосковных объектов Министерства обороны СССР, на котором круглые сутки велось наблюдение за территорией США и прилегающей акваторией мирового океана с одной только целью: вовремя засечь старт бал­листического оружия, произошло чрезвычайное проис­шествие. Центр по наблюдению за небесными светилами (таково было открытое название объекта) связан с Мос­квой специальной закодированной связью, а упрятанным под громадным белым шаром наподобие чудовищного шампиньона тридцатиметровым локатором — с орби­тальной космической группой спутников-шпионов. За­пуск любой американской ракеты фиксировался уже на старте, в то же мгновение светящийся "хвост" из сопла появлялся на мониторах на подмосковном объекте. Ги­гантский компьютер М-10, созданный ВПК страны, в

доли секунды обрабатывал поступающую от спутников информацию, определял место старта, указывал класс ракеты, ее скорость и координаты.

В ту ночь оглушительный звон зуммера моментально привлек внимание операторов к пульту, на котором по­явились красное пятно и слово "Старт". Означать это могло только одно: там, на другом конце Земли, откры­лись створки шахты, и американская баллистическая ракета ринулась в сторону СССР. Это была не учебная, а боевая тревога. Через витринное стекло руководитель операторов видел теперь еще и электронную карту Аме­рики. Компьютер М-10 своим нежно-зеленым почерком подтверждал запуск баллистической ракеты с ядерной боеголовкой класса " Минитмен" с военной базы на Восточном побережье США.

Время полета ракеты до цели — сорок минут. Свя­зались с Москвой, там уже знали о старте "Минитмена": "Вижу, — ответил оперативный дежурный,— все вижу! Продолжайте работать!" И вдруг — новый всполох, новый старт. На объекте порядок был такой: если система фиксирует один запуск ракеты, машина квалифицирует его как "старт" , а если больше — как "ракетно-ядерное нападение". Проходит несколько мгновений, и тут третий запуск, а следом за ним — четвертый. Все произошло настолько стремительно, что операторы не сумели осоз­нать, что же случилось. В эти секунды решающей оказа­лась информация "визуалыциков", обычных солдат, ко­торые часами сидят перед экранами в темных комнатах. Они не видели стартов американских ракет. Стало ясно, что это ложная тревога.

В ходе расследования выяснилось, что в компьютере произошел сбой. Выявили также целый ряд недоработок системы космического предупреждения о старте баллис­тических ракет. Главные проблемы заключались в боевой программе и несовершенстве космических аппаратов. В самой логике боевой программы ошибок не было. Однако в ней не предусмотрен был одиннадцатилетний всплеск солнечной активности, который как раз и пришелся на 1983 г. Собственно, именно поэтому бортовой компьютер и дал сбой.

После той истории руководитель дежурившей в ту ночь команды операторов пришел к выводу, к которому с трудом приходят проектанты, конструкторы, технологи: "Я почему-то начал смотреть на свою службу немного иными глазами. С одной стороны, существует боевая программа, с другой — человек. Но ни одна боевая про­грамма не сможет заменить твой мозг, глаза, наконец, просто интуицию. И вместе с тем — имеет ли право человек самостоятельно принять решение, от которого, быть может, зависит судьба нашей планеты? Вопрос не простой" [6].

В сущности, о том же самом размышляли американ­ские ученые и специалисты, анализируя проблемы и методы, связанные с использованием компьютеров в операциях предпусковой проверки и контроля по про­грамме посадки на Луну пилотируемого аппарата систе­мы "Аполлон". Они обратили внимание на сущий пустяк, который состоит в том, что компьютеры не могут нести ответственность за то, что они делают. Понятие ответст-

венности включает в себя представление о долге, обяза­тельстве. Человеческий долг, однако, может быть понят только в контексте категории "смысла" — специфичес­кого смысла человеческой жизни. То, за что ответственен человек, — это осуществление смысла и реализация цен­ностей. "Ответственность интенционально соотносится с двумя вещами: со смыслом, за осуществХение которого мы ответственны, и с тем, перед кем мы несем эту ответственность" [7, с.68].

Людям, человечеству, вступающим в XXI век, имеет смысл прислушаться к сформированным еще в 20-е годы М.М.Бахтиным идеям о том, что человек не имеет нравст­венного права на "алиби", на уклонение от той единствен­ной ответственности, какой является реализация его един­ственного неповторимого "места" в бытии, от неповтори­мого "поступка", каким должна явиться вся его жизнь. "Ответственный поступок один преодолевает всякую гипо­тетичность, ведь ответственный поступок есть осуществле­ние решения — уже безысходно, непоправимо и невозврат­но; поступок — последний итог, всесторонний окончатель­ный вывод; поступок стягивает, соотносит и разрешает в едином и единственном и уже последнем контексте и смысл и факт, и общее и индивидуальное, и реальное и идеальное, ибо все входит в его ответственную мотивацию; в поступке выход из только возможности в единствен­ность раз и навсегда".

Но проблема не только в ответственности. Экстре­мальные ситуации, аварии и катастрофы демонстрируют трудности, с которыми сталкивается персонал при воз­никновении нарушений в системах. Это потребовало исследования возможности использования информаци­онной техники для более эффективного кодирования и представления информации об управляемом объекте опе­ратору для диагностики и своевременного вмешательст­ва. Однако эти исследования сразу же выявили недоста­точность знаний о познавательных возможностях и осо­бенностях человека, необходимых для решения следую­щих проблем. Какие виды моделей умственной деятель­ности оператора окажутся эффективными для различных задач и, следовательно, будут приняты за основу при проектировании информационной техники? Каковы раз­личия между моделями умственной деятельности во время обычной работы и при возникновении опасных ситуаций? Каковы различия между опытными операто­рами и новичками, между разработчиками системы и операторами? Каковы основные психологические меха­низмы, лежащие в основе человеческих ошибок, и какая информация является необходимой для выявления оши­бок и внесений корректировок как в процесс обычной работы, так и во время необычных и редко возникающих условий? [8].

Это еще одна тревожная констатация того, что по­знание человеком самого себя отстает от познания мате­рии. И несмотря на это, в области фундаментальных исследований наибольшие государственные средства и частные субсидии выделяются на естественные науки, а не на гуманитарные [9].

Сегодня как бы не замечается, что человечество давно вступило в гонку со временем. Под угрозу постав-

лено не просто качество жизни — сама жизнь. У совре­менного человека нет согласия ни с самим собой, ни с окружающей его средой. Разлад человека с реальным миром достаточно четко фиксируют психиатры и психо­терапевты. По их наблюдениям люди все чаще страдают от чувства утраты смысла существования, которое соеди­нено с ощущением пустоты. Отсутствие смысла порож­дает у человека состояние, которое Ф.Франкл называет экзистенциальным вакуумом, порождающим распростра­ненные специфические "ноогенные неврозы". Вопрос о смысле жизни возникает именно тогда, когда человеку живется хуже некуда. Вместе с тем не только фрустрация низших потребностей, по А.Маслоу, порождает вопрос о смысле, но и высокий уровень их удовлетворения в "обществе изобилия". Логотерапия, экзистенциональный синтез и многочисленные психотерапевтические практи­ки предназначены для борьбы с душевными расстройст­вами, которые не относятся к разряду болезней в клини­ческом смысле. Назначение этой духовной психотера­пии — справляться с теми страданиями, которые вызва­ны жизненными проблемами [7].

Человечество вступает в XXI век с нерешенными вопросами собственного бытия. Между тем остаются в силе пророчества о земной судьбе человечества, рожден­ные в глубине веков и вложенные Ф.М.Достоевским в уста героев легенды о Великом Инквизиторе. Они сбы­ваются в наше время, хотя, как и всякие пророчества, (относятся к вечности, а не ко времени. Легенду о Великом Инквизиторе называют ключом к пониманию современности, а ее автор продолжает оставаться совре­менником всех времен.

Тайна бытия человечества не в том, чтобы только жить, а в том, для чего жить. Вся история мира и будущее человечество выражены у Ф.М.Достоевского в трех фра­зах человеческих: не покориться хлебу земному, не вру­чить совести своей авторитету земному, не соединиться всемирно в абсолютном государстве земном под челове­ческой властью "Кесаря", кто бы ни скрывался под этим символом власти. Другими словами, имеются в виду три дьяволовы искушения Христа: материальное благополу­чие; чудо, тайна, авторитет; насильственное объединение человечества.

В чем главные черты Великого Инквизитора, разде­ляющего советы "могучего и умного Духа", искушавшего в пустыне Иисуса, несущего с собой страстную веру и действующего не одним параличом отрицания, а и со­блазном самых положительных обещаний? Отвечая на этот вопрос, Н.А.Бердяев считает, что в понимании Ф.М.Достоевского ответ предельно определенный: "От­вержение свободы во имя счастия людей, Бога во имя человечества" [10].

Наша эпоха не создает титанов, не найдешь и Вели­кого Инквизитора, но маленькими великими инквизито­рами полон наш мир. Можно сегодня повторить утверж­дение Н.А.Бердяева на пороге XXI века: "Где есть опека над людьми, кажущаяся забота о их счастье и довольстве, соединенная с презрением к людям, с неверием в их высшее происхождение и высшее предназначение, — там жив дух Великого Инквизитора" [10, с.219].

Размышляя над проблемами человеческого духа, рус­ские мыслители достаточно определенно высказывались о судьбах современной цивилизации. Коренное зло исто­рии, по их мнению, заключается в неправильном соотно­шении между целью и средствами: человеческая лич­ность, признанная только средством, бросается к подно­жию возводимого здания цивилизации, и никто не может определить, в каких размерах и до каких пор это может быть продолжаемо. "Человечество обоготворяет себя, — писал В.В.Розанов, — оно прислушивается теперь только к своим страданиям и утомленными глазами ищет кругом, кто бы утолил их, утешил или, по крайней мере, заглушил. Робкое и дрожащее, оно готово кинуться за всяким, кто что-нибудь для него сделает, готово благоговейно прекло­ниться перед тем, кто удачной машиной облегчит его труд, новым составом удобрит его поле, заглушит хотя бы путем вечной отравы его временную боль. И смятенное, страдающее, оно точно утратило смысл целого, как будто не видит за подробностями жизни своей главного и чудовищного зла, со всех сторон на нее надвигающегося: что чем более пытается человек побороть свое страдание, тем сильнее оно возрастает и всеобъемлющее становит­ся, — и люди уже гибнут не единицами, не тысячами, не миллионами, а народами, все быстрее и все неудержимее, забыв Бога и проклиная себя" [10, с. 143].

С не меньшей силой тревога за исторические судьбы человека и человечества выражена философами и учены­ми Запада. Оценка трагической ситуации индивида внут­ри исторического процесса дана Гегелем в его Введении в "Философию истории". Макс Вебер описал трагическое саморазрушение жизни в условиях господства индустри­ально-технического разума. Разрушение традиционных ценностей и саморазрушение "твари" в человеке для самосозидания в нем "творца", названного "сверхчелове­ком"— основной мотив философии Ф.Ницше. Отчужде­ние человека от его сущностной природы раскрывается С.Кьеркегором в терминах тревоги и отчаяния.

Тревога человечества в XX веке расчленяется Пау­лем Тиллихом на три типа — тревогу судьбы и смерти, тревогу вины и осуждения, тревогу пустоты и отсутствия смысла. Характеризуя последнюю, философ констатиру­ет, что человек XX века утратил осмысленный мир и то Я, которое жило в этом мире смыслов, исходящих из духовного центра. Гарантии, которые предоставляют хо­рошо отлаженные механизмы технического контроля над природой, изощренные методы психологического кон­троля над личностью, быстро развивающийся организа­ционный контроль над обществом — такие гарантии до­рого стоят: человек, для которого все это было изобретено в качестве средства, сам стал для этих средств вспомога­тельным средством. Человечество и каждый из нас на пороге XXI века уже не столько заботится о жизни, сколько с тревогой думает о выживании.

Наивысшая форма человеческой тревоги родилась и нашла выражение в связи с поиском ответов на три взаимосвязанных вопроса по поводу всеобщей в XIX веке веры в бесконечный прогресс человечества: какова обя­зательность нравственных норм, повелевающих жертво­вать этому безличному прогрессу или благу других людей

свое личное благо и интересы? что можно назвать ценой прогресса, в котором счастье будущих поколений поку­пается за счет несчастья настоящих? что это за будущее человечества, для которого приносятся все эти жертвы? "Представьте, — говорил Ф.М.Достоевский в «Пушкин­ской речи»,— что- вы сами возводите здание судьбы человеческой с целью в финале осчастливить людей, дать им, наконец, мир и покой. И вот представьте себе тоже, что для этого необходимо и неминуемо надо замучить всего только лишь одно человеческое существо... Согла­ситесь ли вы быть архитектором такого здания на этом условии?" [11, с.424].

Перед архитекторами и создателями одного из самых грандиозных "зданий" в истории человечества, носящего название техносферы, проблема такого выбора зачастую просто не возникает. Несколько дней спустя после аварии на Чернобыльской АЭС Председатель Гос­комитета по использованию атомной энергии СССР про­изнес на пресс-конференции чудовищные слова, оправ­дывая катастрофу: "Наука требует жертв". И это при том, что у Чернобыля были свои предвестники. Первая атом­ная авария произошла в 1949 г. на предприятии по про­изводству плутония "Маяк" на Урале, в 1957 г. там же произошла вторая авария. Значительная часть сотрудни­ков предприятия в первые годы его работы получила высокие дозы облучения, 10 тысяч работников предпри­ятия за время его сорокалетней истории, в основном в первые годы, получили профессиональные заболевания, 4 тысячи умерли от острой лучевой болезни. Жители близлежащих к предприятию деревень и сел в силу секретности длительное время ничего не подозревали о грозившей им опасности. Здесь так же, как и в Чернобы­ле, были засекречены последствия влияния радиацион­ных выбросов на здоровье населения. Шок у местного населения вызвали сообщения в последние годы о том, в каких экологических условиях они жили почти полвека и продолжают жить сегодня. Такое может происходить только в тоталитарном и технократическом обществе, где методы инженерного проектирования применяются к целой нации, где человеческие судьбы — это ряды цифр, определенный статистический материал, где человека систематически приучают, что он лишь средство, что для политических целей можно поступиться интересами и даже жизнью любого человека.

Самая страшная катастрофа, лежащая в основе тех­ногенных и других, — это катастрофа антропологичес­кая, о которой впервые у нас начал говорить М.К.Мамар-дашвили. Это деградация человека как лица, способного к индивидуальному сознанию, возникающая в ситуации, когда человека систематически приучают, что он лишь средство. "...Ситуация мысли, — говорил М.К.Мамарда-швили, — всегда есть ситуация добавления к логическо­му акту мышления некоего независимого от него данного фактического основания. Добавляемая фактичность, или проблема синтеза, как говорил Кант... Следовательно, всякий действительно исполненный акт мысли можно рассматривать как событие. Событие, отличное от своего же собственного содержания. Помимо того, что мысль утверждает какое-то содержание, сам факт утверждения

и видения этого содержания есть событие. Событие мысли, предполагающее, что я как мыслящий должен исполниться, состояться" [12, с. 103].

Суть антропологической катастрофы, которая гро­зит не только отдельным нациям или народам, но и всему человечеству, в том, что многим людям не удается "ис­полниться, состояться" в качестве мыслящей и предмет­но-действующей личности, ответственной за себя и за созданный им мир. В такой ситуации опасно ослабевает как в сознании индивида, так и в менталитете нации, страны, человечества в целом энергия мышления, рассуд­ка и разума. Терзаясь сомнениями относительно способ­ности людей к раздумьям о самих себе и окружающем мире, А.Швейцер высказывал более категоричное сужде­ние: "Современный человек — явление патологическое" [13, с.75]. Диагноз — у него резко ослаблена потребность мыслить, тогда как призвание каждого человеческого существа состоит в том, чтобы выработать собственное мыслящее мировоззрение, стать подлинной личностью.

Лозунгом нашего времени, с тревогой заметил как-то один итальянский дизайнер, по всей видимости, стал тезис "делаю, значит существую", и можно лишь сожа­леть, что "делаю" заменило "мыслю". Внутренняя пози­ция творцов техносферы определяется как деловитость, для которой характерны не рассуждения, а знания, не размышления о смысле, а умелые действия, не чувства, а объективность, не раскрытие действия таинственных сил, а ясное установление фактов. Быть, отмечал К.Яс-перс, означает быть в деле; там, где ощущалась бы личность, деловитость была бы нарушена. Вопрос, что важнее — быть порядочным или только деловым, — часто решается в нашей стране, печально констатировал однажды Б.Г.Раушенбах, в пользу последнего, не говоря уже о совести и чувстве долга.

Организация и содержание подготовки и воспитания специалистов технического профиля, а затем и их про­фессиональная деятельность ориентированы на движе­ние от низшей к высшей ступени рациональности, с жестким требованием следовать доводам рассудка и от­вергать любые поползновения иррациональности. Доми­нируют дискурсивный, формально-логический, аналити­ческий подходы и одновременно происходит умаление интуитивного, внелогического, синтетического. Форми­руется специалист, лишенный субъектности, человек, который не осознает, что должен, как писал М.К.Мамар-дашвили, превосходить себя, чтобы быть самим собой. И это не чей-то злой умысел или ошибка, а ответ на запросы развивающихся техники, технологии, производства. При­чем такое положение сложилось не только в сфере тех­нического образования, но оно серьезно коснулось и подготовки специалистов во многих прикладных облас­тях гуманитарного знания, где царит вялая гуманитар-ность, которая утрачивает гуманизм.

Преподаватель Массачусетского технологического института Дж.Вейценбаум постоянно сталкивался со сту­дентами, которые уже отвергли все способы познания, кроме научного, и искали лишь более глубокого и более догматического наставника в этой вере. Другие студенты подозревали, что даже все машины и приборы, имеющие-

ся в институте, не могут существенно помочь в наполне­нии смыслом их жизни. Они чувствовали наличие дилем­мы в образовании, ориентированном на служение науке и технике, образовании, подразумевающем претензии на получение привилегированного доступа к истине, не спо­собном объяснить им, как узнать, что именно нужно считать истиной.

Формулу К.Пруткова "Специалист подобен флюсу" расшифровал А.Камю в повести "Посторонний". Ее герой выступает не как личность, а как абсолютно обусловлен­ный психологический процесс: он или работает, или любит, или убивает, или ест, или спит. Он объект среди объектов, лишенный смысла в себе и поэтому неспособ­ный найти смысл в своем мире. Он непримиримо и в наиболее радикальной форме символизирует предрешен-ность абсолютной объективации. "Кажется, что объекти­вированный, оторванный от своих корней человек, — писал К.Ясперс, — утратил самое существенное. Для него ни в чем не сквозит присутствие подлинного бытия. В удовольствии и неудовольствии, в напряжении и утомле­нии он выражает себя лишь как определенная функция" [14, с.311].

Руководствуясь старинным правилом "По плодам их узнаете их", следует обратиться к тому историческому факту, что на пути восхождения от низшей к высшей ступени рациональности, истоки которой усматривают в греческой науке, создана современная цивилизация, ко­торую называют индустриальной, или машинной. Ничего существенного не меняет, но заслуживает внимания тот факт, что астрономами уже более 30 лет назад на теоре­тическом уровне выделены два типа цивилизации: так называемые техногенная и психогенная. В сравнитель­ном культуроведении были попытки перенести эти тео­ретические положения на изучение конкретных обществ. Техногенная цивилизация — это цивилизация Европы, США, Канады. Психогенная цивилизация, выраженная не очень четко, — это все, что имело место в культурной истории Индии [15, с.7]. Не касаясь дискуссионных во­просов, связанных с многозначностью термина "цивили­зация", отметим только, что он появился в середине XVI века и употребляется для обозначения определенной стадии исторического развития общества. Его противо­поставляют, как правило, периодам дикости и варварства, или первобытнообщинному периоду истории человечест­ва.

Наиболее распространенное описание индустриаль­ной цивилизации содержится в книге Олвина Тоффлера "Третья волна". Менее известна характеристика данного типа цивилизации, содержащаяся в статье Н.А.Бердяева "Человек и машина": "Техническая цивилизация по су­ществу своему имперсоналистична, она не знает и не хочет знать личности. Она требует активности человека, но не хочет, чтобы человек был личностью. И личности необыкновенно трудно удержаться в этой цивилизации. Она прежде всего есть единство в многообразии и це­лостность, она из себя полагает свою цель, она не соглас­на быть превращена в часть, средство и орудие. Но техническая цивилизация, технизированное и машини­зированное общество хотят, чтобы человек был их час-

тью, их средством и орудием, они все делают, чтобы человек перестал быть единством и целостностью, т.е. хотят, чтобы человек перестал быть личностью" [16, с.158-159].

Прогресс еще не означает, отмечал А.Швейцер, что человек получил преимущества для своего развития. В одной из книг Чжуан-цзы рассказывается, что, когда ученик Конфуция увидел садовника, несущего воду для полива своих грядок, которую он каждый раз доставал из колодца, опускаясь в него вместе с сосудом, он спросил его, не хочет ли он облегчить свою работу. "Каким образом?" — спросил садовник. Ученик Конфуция отве­тил: "Надо взять деревянный рычаг, передний конец которого легче, а другой конец тяжелее. Тогда можно легко черпать воду из колодца. Такой колодец называется колодцем с журавлем". Садовник, который был мудре­цом, сказал: "Я слышал, как мой учитель говорил, что если человек пользуется машиной, то он все свои дела выпол­няет, как машина. У того, кто выполняет свои дела, как машина, образуется машинное сердце. Тот же, у кого в груди бьется машинное сердце, навсегда теряет чистую простоту".

На Востоке особенно болезненно воспринималось, что машинизированный мир проникался пафосом раци­онально-технологического управления людьми. Р.Тагор считал этот пафос своеобразным видом бесоодержимос-ти. Опасности, о которых догадывался садовник еще в V веке до н.э., выросли в наше время, констатировал А.Швейцер, до угрожающих размеров [13]. Не без осно­ваний высказываются опасения, что в будущем обществе будут превалировать такие ценности, как эффективность, надежность, скорость и предсказуемость, и что люди вынуждены будут приспосабливаться к каждому ново­введению, боясь оказаться несовременными.

Техника означает переход всего человечества к ор­ганизации огромных человеческих масс, организации техники жизни, хозяйства, организации научной деятель­ности и т.д. Сверхорганизованность нашей обществен­ной жизни выливается, заметил как-то А.Швейцер, в организацию бездумья. Однако человеческая жизнь не может быть окончательно и без остатка рационализиро­вана, всегда остается иррациональный элемент, всегда остается тайна.

Такая характеристика машинной цивилизации не ставит цели умалить достижения научного и техническо­го прогресса, лежащие в ее основании и радикально изменившие качество и условия человеческого сущест­вования. Человек создал технику, она продукт его гения, разума, его изобретательности, она детище человеческо­го духа. "Техника имеет безмерно более глубокое значе­ние, — подчеркивает НА.Бердяев, — чем обычно о ней думают. Она имеет космогоническое значение, она созда­ет совершенно новую действительность. Ошибочно ду­мать, что действительность, порожденная техникой, есть старая действительность мира физического, действитель­ность, изучаемая механикой, физикой, химией. Это дей­ствительность, которой не было в истории мира до от^: крытий и изобретений, совершенных человеком" [17, с.218].

Парадокс состоит в том, что человек создал цивили­зацию, которая отказывается от ценности человека. "То, что ни один бог за тысячелетие, — писал К.Ясперс, — не сделал для человека, человек делает сам. Вероятно, он надеялся узреть в этой деятельности бытие, но испуган­ный, оказался перед им самим созданной пустотой" [17, с.299].

В XIX столетии основная проблема человечества состояла в том, что умер бог. Ныне же человечество сталкивается с еще более острой проблемой, заключаю­щейся в том, как считают Н.А.Бердяев, Э.Фромм и др., что умирает сам человек: в недалеком будущем может случиться, что человек перестанет быть человеком и превратится в немыслящую и бесчувственную машину. Однако в существе техники, утверждал М.Хайдеггер, коренится и прорастает спасительное.

Реалистический позитивный подход к рассматривае­мой глобальной проблеме — "не слепая оппозиция про­грессу, а оппозиция слепому прогрессу". В сознании людей планеты происходят существенные изменения, связанные с отказом от слепой веры в научно-техничес­кий прогресс и пониманием того, что развитие нельзя сводить только к экономическому росту. "Созданный человеком мир объектов,— писал П.Тиллих,— подчинил себе того, кто сам его создал и кто, находясь внутри него, утратил свою субъективность. Человек принес себя в жертву собственному созданию, однако он все еще со­знает, что именно он утратил или продолжает утрачивать. Он еще достаточно человек для того, чтобы переживать свою дегуманизацию как отчаяние. Он не знает, где выход, но старается спасти свою человечность, изобра­жая ситуацию как «безвыходную». Его реакция — это мужество отчаяния, мужество принять на себя свое от­чаяние и сопротивляться радикальной угрозе небытия, проявляя мужество быть собой" [18, с. 161].

Человечество находится в начале процесса глубин­ных изменений, на ранней стадии принципиально иной, но сравнению с технической и постиндустриальной, ци­вилизации. Процесс этот знаменуется зарождением новых идей и подходов, пересмотром устоявшихся кон­цепций и отказом от сложившихся стереотипов, форми­рованием новых областей научной и практической дея­тельности в различных сферах жизнедеятельности чело­века. Для многих из них характерны поиски нового типа рациональности, которая позволила бы внести корректи­вы в научно-технический прогресс, развивающий основ­ные характеристики современного производства — обес­печение ближайшего непосредственного его эффекта и потребления, и оставляющий в небрежении его отдален­ные последствия. Проблема не только в производстве, но п в культуре, уже пропитанной тем, что экономисты Запада называют "принципом свиньи": если что-то хоро­шо, то чем его больше, тем лучше.

Необходимо перевернуть все оценки и исходить не из их количества, а из их качества. Тогда человек, его дух и культура становятся венцом и целью мироздания. Мысль эта, высказанная в 1944 г. философом культуры Г.П.Федотовым [19], близка многим русским мыслителям.

А.Печчеи выдвигает свою идею "человеческой рево­люции", которая призвана дополнить или восполнить промышленную и научно-техническую революции, так как в центре ее находятся целостная человеческая лич­ность и ее возможности, являющиеся важным резервом человечества. Словосочетание "человеческая револю­ция" не кажется самым удачным, но позволяет оттенить тот факт, что осознание тенденции утраты смысла суще­ствования людей и определение путей его реального изменения — дело крайне сложное и трудное.

Революция подобного рода будет возможна, убежден А.Швейцер, если мы решимся стать мыслящими сущест­вами. Содержанием новой грядущей эпохи, по мысли Э.Фромма, станет синтез духовных устремлений поздне­го средневековья с достижениями постренессансной ра­циональной мысли, а имя этому синтезу будет Град Бытия. Осуществить идеалы рассматриваемой револю­ции можно посредством утверждения своего Я вопреки небытию, т.е. посредством того, что П.Тиллих называет "мужеством быть". Речь идет именно о мужестве, так как существует сильнейшее сопротивление тех, кто непоко­лебим в своем мужестве быть частью как в его коллекти­вистском, так и конформистском варианте. Они неспо­собны понять, что происходит в наше время, нападают на то, что им кажется болезненной склонностью к отри­цанию, но что на самом деле есть мужественное непри­ятие негативного существующего. Они порицают за бес­смысленность осмысленную попытку выявить отсутствие смысла в сложившейся ситуации. И, в конечном счете, убеждены в том, что в устах Великого Инквизитора звучит следующим образом:

"О, никогда, никогда без нас они не накормят себя! Никакая наука не даст им хлеба, пока они будут оставаться свободными, но кончится тем, что они принесут свою свободу к ногам нашим и скажут нам: «Лучше поработите нас, но накормите нас»" [10, с.ЗО].

"Мужество быть" — это ответ на вопрос, который вынес в название своей книги Э.Фромм "Иметь или быть?", хотя на первый взгляд альтернатива "обладание или бытие" противоречит здравому смыслу, особенно принимая во внимание реалии жизни в современной России. Если в западном мире большая часть населения изведала радости и счастье потребления, и множатся ряды тех, кто вкусил этих благ и не получил удовлетво­рения даже при наметившейся тенденции учитывать специализированные и индивидуализированные потреб­ности в "массовом масштабе", то в нашей стране иллюзия возможного "счастья через потребление" затмевает мно­гие другие проблемы, так как страна не достигла осущест­вления этой буржуазной мечты. Нашей .стране предстоит прежде всего решить задачу достижения определенного уровня материального обеспечения, без которого реализа­ция способностей каждого человека просто невозможна.

Обладание представляется нормальной функцией нашей жизни: чтобы жить, мы должны обладать вещами. Более того, мы должны обладать вещами, чтобы получать от них удовольствие. Тем не менее различие между принципом обладания и принципом бытия находит отра-

жение в пашей повседневной жизни. В сфере знания это различение находит выражение в двух формулировках: "У меня есть знания" и "Я знаю". Обладание знанием означает приобретение и сохранение имеющихся знаний (информации); знание же функционально, оно участвует в процессе продуктивного мышления. Оптимальное зна­ние по принципу бытия — это знать глубже, а по прин­ципу обладания — иметь больше знаний. Людям присуще глубоко укоренившееся желание быть: реализовать свои способности и активносты, общаться с другими людь­ми, вырваться из тюрьмы своего одиночества и эгоизма. Иметь и быть —- два универсальных подхода к жизни; равновесие их создает норму, потеря равновесия — кри­зис. Изучая на протяжении многих лет различия между бытием и обладанием, Э.Фромм пришел к выводу, что "обладание и бытие являются двумя основными способа­ми существования человека, преобладание одного из которых определяет различия в индивидуальных харак­терах людей и типах характера" [20, с.22].

"Мужество быть" — это путь обретения современ­ным человеком утерянной целостности, возвращение ко­торой возможно, по М.М.Бахтину, через участный собы­тийный поступок. М.М.Бахтин считал, что "вся жизнь в целом может быть рассмотрена как некоторый сложный поступок: Я поступаю всею своей жизнью, каждый от­дельный акт и переживание есть момент моей жизни — поступления" [21, с.83]. Все дело в том, что надо строить это поступление, имея в виду аксиологичность ("нетех-пичность"), единственность, ответственность и событий­ность поступка. Сознательность, т.е. наша культура мыш­ления, понимание, способность к самостоятельному гражданскому поступку — вещи взаимосвязанные. "...Может быть, понимание начинается с того момента, — говорил М.К.Мамардашвили, — когда ты начинаешь ясно сознавать некую возможность невозможного. То есть сознавать «должное», человеку «подобающее» — и не­возможность именно этой возможности! Когда от тебя требуется мужество невозможного" [22, с.26].

"Благоговение перед жизнью — это безграничная ответственность за все живое на земле". Слова эти при­надлежат Альберту Швейцеру и являются, как он считал, основополагающим принципом обновления человечест­ва, формирования универсальной космической этики. На опыте собственной жизни Швейцер стремился показать, что воплощение этого принципа на практике может и должно стать делом каждого человека и всего человече­ства. "Когда одной-единственной бомбой убивают сто тысяч человек — моя обязанность доказать миру, на­сколько ценна одна-единственная человеческая жизнь" — сказал Швейцер своей помощнице Матильде Коттман 6 августа 1945 г. [13, с.522].

Этика благоговения перед жизнью есть этика лич­ности, она может реализоваться только в индивидуальном выборе. А.Д.Сахаров, так же, как и А.Швейцер, явил миру образ личности, проверенный собственной жизнью, "му­жеством быть".

Представители наук о человеке и его деятельности снесут реальный и наибольший вклад в развитие технос­феры, если, понимая ее создателей и всю сложность

разработки современной техники, систем, программного обеспечения, смогут утвердить свое Я посредством "му­жества быть" во всех случаях превознесения машинного над человеческим, что Норбет Винер назвал грехопаде­нием нашего времени. Только тогда их знания, методы и средства, при открытости к ним инженерно-технических специалистов, явятся своеобразным катализатором каче­ственно нового развития техносферы, которая будет ста­новиться сферой нормальной жизнедеятельности людей. Одновременно существенно уменьшится угроза конца жизни на Земле, которая, как считают некоторые ученые, может наступить на границах техники в результате ката­строф.

Мужество ученого или специалиста быть самим собой в нашем предельно технизированном и бесчело­вечном мире —- это не громкие и пустые слова, а суровые реалии наших дней. Показательно, что первый доклад Римского клуба (Международная неправительственная некоммерческая ассоциация), подавший "сигнал трево­ги" человечеству и способствовавший пробуждению со­знания человека, освобождению его от иллюзий, связан­ных со слепой верой в научно-технический прогресс, встретили в штыки две категории специалистов — тра­диционные экономисты и наиболее ярые представители технической интеллигенции. Анализируя роль и место науки и техники в современном мире, Дж.Холтон прихо­дит к выводу:

"...те люди, которые осознали необходимость принципиально нового этоса глобального поведения человечества, сталкиваются с ситуацией, когда их точку зрения разделяют сравнительно немногие представители мира академической науки и новей­ших технологий. И уже совсем редки их единомыш­ленники в сфере индустриального производства" [23, с.32].

Человеческое измерение техники, технологии, про­граммных продуктов, производства в целом и соответст­венно вовлечение в процесс их проектирования наук о человеке и его деятельности связаны с изменениями в самом проектировании, в сознании проектировщиков. "И чтобы человек стал внимателен к существу техники, чтобы между техникой и человеком в их сущностной глубине окрепло неповерхностное отношение, для этого человек, каким он стал с Нового времени, должен сперва, опомнившись, снова ощутить широту своего сущностно­го пространства. ... Иначе как укоренившись сперва в своем сущностном пространстве и начав обитать в нем, человек не способен ни к чему значительному внутри ныне господствующего способа исторического бытия" [24, с.254].

М.Цветаева писала о безмерности человека, живу­щего в мире мер, а по словам О.Мандельштама, "нам союзно лишь то, что избыточно". Парадокс состоит в том, что благодаря безмерности, благодаря "избытку внутрен­него пространства" человек только и может стать "мерой всех вещей".

Содержание учебника имеет прямое отношение к человеческому бытию, которое сегодня нельзя осмыслить без изучения совершенно новой действительности, со­здаваемой современной техникой и наукой. "Мы живем

в новом промышленном мире. Этот мир не только вытес­нил зримые формы ритуала, он, кроме того, разрушил и самую вещь в е^-е существе... Вещей устойчивого обихода вокруг нас уже не существует. Каждая стала деталью... В нашем обращении с ними никакого опыта вещи мы не получаем. Ничто в них уже не становится нам близким, не допускающим замены, в них ни капельки жизни, никакой исторической ценности" [25, с.240].

Учебник ориентирован на включенность в решение задач предотвращения техногенных катастроф и аварий, охраны здоровья людей, движения к цивилизованности человеческих дел, устроений и отношений, нормальной жизнедеятельности. Конкретно это выражается в том, что на основе исследований взаимодействия человека с техникой и средой задаются векторы изменения совре­менной практики проектирования и разработки машин, оборудования, систем, программного обеспечения, тех­нически сложных потребительских изделий с тем, чтобы исключить при создании техносферы упрощенный тех­нологически-функциональный подход к человеку, подчи­нение его жизнедеятельности задачам создания и функ­ционирования техники, которая создала себе стерильный образ обученного, правильного человека, человека-авто­мата, которого в реальности нет и быть не может.

Создание новой техники и технологии представляет собой не только инженерную, но и нравственную про­блему. Через машины, оборудование, производственные процессы, системы, программное обеспечение и потре­бительские изделия длительного пользования их проек­тировщики и разработчики выходят на реальных людей, мужчин и женщин, детей и взрослых, инвалидов и пожи­лых людей. Они создают технику для других и поэтому должны сделать все от них зависящее, чтобы она была безопасной, удобной, комфортабельной и красивой для людей, которые на ней будут работать или ее использо­вать. Именно реальных, а не в расчете на абстрактного среднего человека, не существующего в природе, без различия пола, возраста, физических возможностей. Дру­гими словами, создатели мира техники не должны уподо­биться тому счетоводу, яркий образ которого создал А.Платонов и который вдруг бросает надоевшие ему своим щелканьем бухгалтерские костяшки: "Пусть они будут счастливы приблизительно... Все равно — всякий учет и счет потребует потом переучета".

Неверно думать, что рассматриваемая новая ориен­тация в мире техники усложнит задачи, которые должны решать ее создатели. Это — следствие особой сложности человека в единстве его соматических, психофизических, эмоционально-духовных и социально-исторических из­мерений; необычайной сложности современного мира трудовой деятельности, мира техники, становящегося все больше миром социотехническим. Проектирование в этом мире должно отличаться высокой культурой, неотъ­емлемой частью которой должны стать фундаментальные знания о человеке и человеческой деятельности.

Упрощение представлений о человеке и его деятель­ности не отвечает современным тенденциям развития и инженерного проектирования систем "человек-машина", которое хотя и крайне медленно, но все же поворачива-

ется к их обогащению и углублению. Именно уникаль­ность личности человека определяет бесценность его роли в сложных системах, особенно в аварийных и экстремальных ситуациях. В будущем мире коммуника­ции на передний план выйдут, отмечают К.Майнцер и другие ученые, "парадигма целого —личности" и "сеть человек — машина".

Содержание учебника находится в русле происходя­щих изменений в проектной культуре и практике проек­тирования. Направление рассматриваемых изменений берет свое начало с нетрадиционных попыток "объеди­нять проектное мышление с объективными или научны­ми фактами о деятельности человека" [26, с. 15]. Поиск пути такого объединения — одно из направлений преодо­ления "культурного отставания" проектировочного дела, отчуждения проектирования от культуры.

При доминировании технико центрических, прагма­тических ориентации проектирование преимущественно функционирует на оперативно-техническом, бытийном уровне сознания. Происходит разрыв и даже возникает антагонизм с аксиологическими ориентациями, при до­минировании которых проектирование функционирует и развивается на рефлексивном уровне сознания, кон­центрируемом на ценностях, смыслах, разумеется, в их отношениях к значениям и действиям. Рефлексивный слой обволакивает, одушевляет бытийный. Бытийный и рефлексивный слои сознания находятся в отношениях дополнительности. Частичность, дискретность бытийного слоя дополняется целостностью, непрерывностью реф­лексивного слоя.

Глубинные трансформации современной цивилиза­ции, реалии выживания или возможной гибели самого человека определяют новую перспективу гуманизма. От­давая себе отчет в том, что в нашей стране еще достаточно длительное время трудно будет говорить о гуманизме, тем не менее в учебнике по эргономике эту тему обойти невозможно. Рассуждения о гуманизме в России, как отмечают философы, ученые, публицисты, очень часто воспринимаются либо как прекраснодушие, утопизм, не имеющий отношения к реальной жизни, либо как созна­тельное вуалирование не-гуманной и анти-гуманной дей­ствительности, либо как оправдание той системы идей, которая несет ответственность за современное катастро­фическое положение страны. Однако не только в нашей стране имеет место критическое отношение к проблема­тике гуманизма. Подвергается критике идеал гуманизма вообще, как он сложился в европейской культуре и философии Нового времени, поскольку этот ориентир жизнедеятельности привел к разрыву между человеком и бытием, к отчуждению от человека созданной им и закабалившей его научно-технической реальности, к обессмысливанию мира [27].

Отказ от идеала гуманизма, ценностных систем и нравственно-мировоззренческих ориентиров сделал бы невозможной эргономическую деятельность, да и всю человеческую деятельность, так как они утратили бы смысл и критерии оценки. Разрыв же познавательных и ценностных начал человеческой деятельности выступает как одна из главных причин тех пагубных последствий,

которые привели к нарастанию глобальных проблем. Поэтому возникла необходимость в переосмыслении ста­рых принципов, отказе от некоторых представлений и утопических притязаний старого гуманизма и вместе с тем формировании его нового понимания, разработке новой концепции человека и его возможностей, утверж­дении новых регулятивов человеческой деятельности.

Формирование новой ценностно-нормативной пара­дигмы исходит из примата общечеловеческих ценностей; связано с отказом от идеи овладения, подавления и господства; ориентировано на диалог и сотрудничество. Все большую популярность приобретает идея коэволю­ции, т. е. сопряженного, взаимообусловленного измене­ния систем или частей целого. Термин "коэволюция" предложен в 1964 г. экологами, для которых коэволю­ция —- взаимное приспособление видов. Процессы коэ­волюции являются предметом изучения экологии, этоло­гии, популяционной генетики и других разделов биоло­гии. В конце XX века идея коэволюции вышла за рамки биологии и ее осознание мыслителями, учеными, специ­алистами позволяет утверждать, что раскрыта только вершина мировоззренческого айсберга.

Понятие "коэволюция" подчеркивает взаимопро­никновение природного и социального, их сопряжен­ность, взаимодополнительность в предельно широких масштабах. В этой связи стоит поразмышлять над выска­зыванием Тейяра де Шардена:

"Чтобы быть полностью самим собою, нам надо идти... в направлении конвергенции со всем ос­тальным, к другому. Вершина нас самих, нашей оригинальности — не наша индивидуальность, а наша личность, а эту последнюю мы можем найти в соответствии с эволюционной структурой мира, лишь объединясь между собой. Нет духа без синтеза. Все тот же самый закон, сверху донизу. Настоящее Ego возрастает обратно пропорцио­нально «эготизму»... Элемент обретает личность, упиверсализируясь..." [28, с.208].

Афористично выразил схожую по направленности мысль М.М.Бахтин: "душа вся есть дар моего духа друго­му". Концепция коэволюции не может обойтись без понятия самоорганизации, которое становится централь­ным в современном естествознании (И.Пригожий, И.Стенгерс, Г.Хакен, Э.Янг). "Несколько упрощая, можно сказать, что самоорганизация имеет дело со структурами, состояниями системы, с переходом системы в новое качество, а коэволюция — с отношениями между систе­мами, с корреляцией эволюционных изменений" [29, с.100].

Коэволюционная стратегия рассматривается как на­рождающаяся парадигма XXI века, оказывающая воздей­ствие на изменение познавательных и ценностных ори­ентации, позволяющая осмыслить единство естественно­научного и гуманитарного знания. Обсуждая во многих своих публикациях не только богатое научное, но и нравственное содержание идеи коэволюции, Н.Н.Моисе­ев говорит даже о "коэволюционном императиве". Прин­ципиально важным является то, что концепция коэволю­ции может быть создана лишь на основе концепции Человека. К естественно-научным вопросам "что?",

"как?" и "почему?" должны быть добавлены вопросы "зачем?" и "для чего?". Человеческий смысл, гуманисти­ческий смысл обсуждения проблем коэволюции стоит на первом месте и определяет цель ее исследования. "Чело­век поистине воплощает в себе «квант» коэволюции, ту целостность, которая не только динамична, но и уникаль­на, неповторима" [29, с. 102]. Не менее существенной является методологическая роль идеи коэволюции, пред­ставленной в ее универсальном содержании.

Пока трудно в полной мере оценить то влияние, которое окажет на развитие теории и практики эргоно­мики тенденция к синтезу знания, обусловленная коэво­люцией природы и человека, биологических систем и систем культуры, а также необходимость совмещения различных уровней коэволюции, различных представле­ний о коэволюционных процессах, выраженных не толь­ко в науке, но и в проектировании, художественном творчестве, религии, мифологии и т.д. Несомненно одно — коэволюционный подход органичен эргономике, а потому освоение и творческое развитие его концепту­ального потенциала применительно к проблемам разви­тия эргономики может иметь фундаментальное значение. Наиболее подходящим полигоном для этого может стать развитие экологической эргономики, которая по прогно­зу М.Хеландера будет ведущим направлением эргономи­ки в 2000 — 2010 годах [30]. Такому развитию содействуют тесные взаимосвязи эргономики с синергетикой, меж­дисциплинарную методологию которой считают пред­вестником новых наук о сложности XXI века. Меняя наши представления о мире, о месте науки и проектиро­вания в нем, синергетика содействует разработке новых подходов к формированию технической среды обитания. Методология синергетики позволяет увидеть проблемы взаимодействия эргономики, дизайна, экологии, инжене­рии и экономики в новом свете, переформулировать вопросы, переструктурировать проблемное поле. При этом существенно, что сама синергетика становится спо­собом не просто открывания, но и создания реальности..

Литература

1. Meshkati N. Human factors in large-scale technological systems
accidents: Three Mile Island, Bhopal, Chernoby // Industrial cri­
sis quarterly, 1991. №5.

2. Munipov V.M. Chernobyl operators: criminals or victims?// Ap­
plied Ergonomics, 1992. Vol.23. №5.

3. Печчеи А. Человеческие качества. М., 1985.

4. Черкашин Н. "Хиросима" всплывает в полдень. М., 1993.

5. Вейценбаум Дж. Возможности вычислительных машин и чело­
веческий разум. От суждений к вычислениям. М., 1982.

6. Как это было в ночь с 25 на 26 сентября 1983 года за 40
минут до третьей мировой// Совершенно секретно, 1993.
№5.

7. Франкл В. Человек в поисках смысла. М., 1990.

8. Tasks, Errors and Mental Models/ Ed. by H.B.Goodstein,
H.B.Anderson, S.E.OIsen. L: Taylor and Francis, 1988.

9. Сохранит ли человечество человечность? М., 1989.

] 0. О великом инквизиторе: Достоевский и последующие / Сост. Ю.И.Селиверстов. М., 1992.

11. Достоевский Ф.М. Полное собр. соч. Л., 1983. Т. XII.

12. Мамардашвили М.К. Как я понимаю философию. М., 1990.

13. Швейцер А. Благоговение перед жизнью. М.,1992.

14. Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1991.

15. Цивилизация. М., 1993. Вып. 2.

16. Бердяев Н.А. Человек и машина. Проблема социологии и ме­
тафизики техники// Вопросы философии, 1989. №2.

1 7. Бердяев Н.А. Судьба человека в современном мире.// Новый мир, 1990, №1.

18. Тиллих П. Мужество быть // Октябрь, 1992. №9.

19. Федотов Г.П. Рождение свободы// Новый мир, 1989. №4.

20. Фромм Э. Иметь или быть? М., 1990.

21. Бахтин М.М. К философии поступка // Философия и социо­
логия науки и техники. Ежегодник, 1984-1985. М., 1986.

22. Смелость быть...// Наше наследие, 1988. №3.

23. Холтон Дж. Что такое "антинаука"?// Вопросы философии,
1992. №2.

24. Хайдеггер М. Время и бытие. М., 1993.

25. Гадамер Х.-Г. Актуальность прекрасного. М., 1991.

26. Jones J.C. Essays in Design. N.Y.: Toronto, etc., 1984.

27. Лекторский В.А. Идеалы и реальность гуманизма// Вопросы
философии, 1994, №6.

28. Тейяр де Шарден П. Феномен человека. М., 1987.

29. Карпинская Р.С., Лисеев И.К., Огурцов А.П. Философия при­
роды: коэволюционная стратегия. М., 1995.

30. Handbook of human factors and ergonomics. Second edition.
N.Y.: J.Wiley and Sons, Inc., 1997.

С этим созданием еще будет столько хлопот!.. (Ж.Эффель)

Эпоха неслыханной власти техники над человеческой душой кончится, но кончится она не отрицанием техники, а подчинением ее духу.

Н.А.Бердяев

Глава I

ЭРГОНОМИКА — НАУЧНАЯ

И ПРОЕКТИРОВОЧНАЯ ДИСЦИПЛИНА

1.1. Объективные причины возникновения эргономики

"Почему эргономика?" — под таким заглавием анг­лийский эргономист К.Ф.Х.Маррелл опубликовал в 1967 г. статью в журнале "Профессиональная психоло­гия". Заглавие отражало общественное мнение того вре­мени о новом направлении исследований: нужна ли во­обще эргономика (от греч. ergon — работа, nomos — закон), если имеются традиционные науки о трудовой деятельности? Прошло тридцать лет, но, к сожалению, отвечать на этот вопрос приходится и в наши дни.

С развитием производства меняются условия, мет

Поиск по сайту: