А из пчелиных лапок восковых

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

АКТ ПЕРВЫЙ

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Городской парк. Справа на переднем плане -- кусты бузины в человеческий рост. Красноватые ветки обнажены, как зимой. В них застрял и висит всякий мусор: бумажки, банки из-под пива, рваные колготки, туфля, трепещущий обрывок магнитофонной ленты из разломанной кассеты и т.п. До поры до времени сцена погружена в темноту, лишь луч прожектора скользит во мраке по верхушкам кустарника и этому мусорному фризу. Слышно зверей в цирковом зверинце. С левой стороны -- песочница с грязным песком. За ней -- раздвоенный пурпурный занавес. В проем между его полотнищами падает яркий свет. Там же видно покачивающуюся туда-сюда пустую трапецию.

Впереди на краю песочницы присела ЭЛЕН в искрящемся блестками цирковом костюме воздушной акробатки. Она дрожит и курит сигарету. Справа из-за кустов появляется ГЕОРГ.

Г Е О Р Г. Добрый вечер. Ну, как поживаем?

Э Л Е Н. Ай... Как... Да так... Помаленьку.

Г Е О Р Г. Решил вот опять к вам заглянуть.

Э Л Е Н. Х-м. Что ж, похвально.

Г Е О Р Г. Ну, и как дела в искусстве? Вы довольны?

Э Л Е Н. В искусстве, да? (Стучит себя пальчиком по лбу.) Это у них, что ли? Ой, е-мое! Это у них-то -- искусство? Искусство – это совсем другое. А то, что они делают -- какое это искусство? Так, художественная самодеятельность.

Г Е О Р Г. Что ж вы на холоде сидите? Почему в репетиции не участвуете?

Э Л Е Н. Я? И не собираюсь участвовать. Вот в этом, участвовать -- да ни за что!

Г Е О Р Г. Что, с партнерами поругались? Это вы с ними больше не хотите работать или они с вами?

Э Л Е Н. Они -- со мной? Ну, знаете. Да они примут меня с распростертыми объятиями! Ноги мне будут целовать, стоит мне только к ним прийти и сказать: "Вот, глядите, о-ля-ля! (изображает телодвижения), так и быть, сделаю вам храбрую гуттаперчевую Элен на доске с гвоздями или девушку-птицу или еще что-нибудь этакое. Но там, наверху,на трапеции, там они вечно всем недовольны. То им, видите ли, ритм мой не подходит, то я им ростом мала, то, наоборот, великовата, словом, всегда найдут к чему придраться. У-у, what the fuck, I'am not such a dumb little cutie (Так твою растак. Я им не пигалица какая-нибудь. (англ.)), чтобы помыкать мной, как вздумается.

Г Е О Р Г. Но они вас там наверняка ждут.

Э Л Е Н. Не-а. Я сорвалась.

Г Е О Р Г. Что?

Э Л Е Н. Сорвалась. Сверху вниз. Грохнулась. Упала.

Г Е О Р Г. С каната?

Э Л Е Н. С трапеции.

Г Е О Р Г. С сеткой?

Э Л Е Н. Без.

Г Е О Р Г. Так вы наверно расшиблись сильно?

Э Л Е Н. Мне не подняться уже. Туда, наверх. В этом все дело. Это самое страшное, что может случиться. Делаю простое сальто -- и лечу вниз. Я даже двойное сальто умею! Без страховки, без ничего! А тут -- руку Паскаля не поймала. Даже не дотронулась. Просчиталась. Лечу вниз на песок -- и больше наверх уже не поднимусь. Я сразу поняла: Все, не смогу. А в цирке, даже в таком паршивом балагане, как этот, все равно -- каждый знает: если сразу снова наверх не влез, все: пиши пропало.

Г Е О Р Г. Элен, я отвезу вас в больницу. Пусть вас осмотрят.

Э Л Е Н. Нет, нет. Оставь. Ни к чему. Отмоюсь вот только. (Снимает с ноги туфельку и высыпает из нее песок.) Какой-то говенный балаганчик! Только время с ними терять! It's a sheer waste of time. They're just a bunch of would-bes (Пустое времяпрепровождение. Горстка воображал! (англ.)). Дилетанты несчастные! Треску много, а толку чуть! (Встает.)

Г Е О Р Г. Пойдемте. Выпьем что-нибудь.

Э Л Е Н. Вот как? Ну что ж, я не против. (ГЕОРГ накидывает ей на плечи свой пиджак.)Знаю я цену Всем этим супер-звездам. Клянусь вам, ни один из них вот ни на столечко не лучше меня! They can't top me by a fart – none of them. Big mouth -- no go... (Послушать их, так они даже пердят по-особенному! Шуму много, а толку чуть! (англ.))
СЦЕНА ВТОРАЯ

Из кустов появляются головы ОБЕРОНАи ТИТАНИИ.

Т И Т А Н И Я. Так быстро -- и назад, мой Оберон? И снова охранять свою пропажу?

О Б Е Р О Н. Смейся-смейся, злючка Титания...

Т И Т А Н И Я. Я зла ничуть не более чем ты, ревнивый господин мой.

О Б Е Р О Н. Даже комковатая почва под нашими ногами не в силах умерить твою похотливую поступь.

Т И Т А Н И Я. Как и твоя не утихает ревность, меня влача по городам и весям, а не по высям облачным, как прежде. Земля и небо говорят со мною одним и тем же языком погони.

О Б Е Р О Н. А ты останься подле мужа и блюди семейный облик наш на радость горожанам. Раздоры вечные роняют нашу славу.

Т И Т А Н И Я. О да, мой Оберон, но наш... порок, увы, не сделал нас миролюбивей.

О Б Е Р О Н. На свой порок я сетовать не стал бы.

Т И Т А Н И Я. Я тоже нет, однако ж, Оберон, божественность моя страдает в этом теле. В границах этих тесных. Мне больно.

Видение исчезает. Слева прогулочным шагом появляются два весьма нервных господина, это ПЕРВЕНЕЦ и УЧТИВЕЦ.

П Е Р В Е Н Е Ц. Не обижайся и не сердись: досюда и ни шагу дальше. Дальше я не пойду.

У Ч Т И В Е Ц. Как, уже здесь? Прямо здесь вот и начинается?

П Е Р В Е Н Е Ц. Давай-ка повернем. Не к добру все это...

У Ч Т И В Е Ц. Да мыслимое ли это дело?! Ты боишься ночью через парк пройти, а в грезах, словно какой-нибудь бык, мечтаешь загнать женщину в кусты и зверски ее изнасиловать!

П Е Р В Е Н Е Ц. Да, толстуху...

У Ч Т И В Е Ц. Толстуху! Это ту самую, что живет с этим чудаком, тощим как фламинго?

П Е Р В Е Н Е Ц. "Живет"? Жила! Умер тощий.

У Ч Т И В Е Ц. Уже?

П Е Р В Е Н Е Ц. Уже.

У Ч Т И В Е Ц. То есть как умер?

П Е Р В Е Н Е Ц. А вот так!

У Ч Т И В Е Ц. И от чего же он умер?

П Е Р В Е Н Е Ц. От чего, от чего? Тощий, который изо дня в день все тощает, в один прекрасный день исчезает, и дело с концом. От чахотки умер. От вируса. От чахоточного вируса. А может, еще от какого-нибудь вируса, науке не известного.

У Ч Т И В Е Ц. То-то я все время удивлялся: чего ради этот тонюсенький, почти до неразличимости тощий господин ходит с этой круглой, как шар, толстухой. Не иначе, они нашли друг друга по объявлению.

П Е Р В Е Н Е Ц. Брачная контора с фототекой!

У Ч Т И В Е Ц. Компьютерный выбор!

П Е Р В Е Н Е Ц. Познакомились в банке данных!

У Ч Т И В Е Ц. Гармоничная парочка, нечего сказать!

П Е Р В Е Н Е Ц. Комики! Пат и Паташон!

У Ч Т И В Е Ц. Давай-ка поворачивать.

П Е Р В Е Н Е Ц. Видишь, я же сразу сказал: давай лучше повернем.

О б а уходят влево. Из-за кустов показывается ОБЕРОНи направляется в сторону занавеса. Справа выходят ПЕРВЫЙ МАЛЬЧИК и ДЕВОЧКА. Он в брюках от комбинезона с нагрудником, на ней очки с толстыми стеклами, рваные кроссовки, майка с Микки-Маусом на груди, джинсы с прорехами на коленках, цепочка на щиколотке, щеки и колени размалеваны, под мышкой игрушечная плюшевая собака. Они несут ящик пива.

П Е Р В Ы Й М А Л Ь Ч И К. Сколько же может этот разнотык продолжаться! Неужели тебе трудно к моему шагу приладиться?

Д Е В О Ч К А. А почему бы тебе не приладиться к моему шагу?

О б а уходят влево. Справа выходит ХЕЛЬМА. В этот миг в кустарнике возникает ТИТАНИЯ. Она распахивает свой плащ и показывает себя. ХЕЛЬМА испуганно отшатывается, не в силах оторвать глаза от белого, словно гипсовая статуя, тела с густой, какой-то звериной шерстью в низу живота. Потом подбегает к ОБЕРОНУ.

Х Е Л Ь М А. Послушайте! Ой, извините... но там в кустах женщина, женщина в кустах! Я в жизни ничего подобного не видела. Отвратительно! Женщина, и чтобы так обнажаться... Она распахивает плащ, нет, вы послушайте, -- ой, я, наверно, очень напугалась! Вызовите же полицию! А если это увидит ребенок? Если ребенок такое увидит, о, господи!

О Б Е Р О Н. "Есть холм в лесу: там дикий тмин растет,

Фиалка рядом с буквицей цветет,

И жимолость свой полог ароматный

Сплела с душистой розою мускатной;

Там, утомясь веселою игрой,

Царица любит отдыхать порой;

Из сброшенной змеёй блестящей кожи -- …"[1]

(Внезапно распахивает свой плащ и показывает себя.)

ХЕЛЬМА, зажав рот кулачком, убегает.

СЦЕНА ТРЕТЬЯ

Т И Т А Н И Я. Не слишком-то ты с нею преуспел, мой господин.

О Б Е Р О Н. Ты тоже не особенно.

Т И Т А Н И Я. Передо мной она стояла дольше, она смотрела дольше на меня.

О Б Е Р О Н. Мгновенье девой запечатлено, посмотрим, как откликнется оно.

Т И Т А Н И Я. И все ж мы что-то делаем не так. Когда мы обнажаемся, им страшно. Я не увидела еще ни одного восторженного лица, ни искры от моего сияния не вернулось ко мне обратно. Как будто мне для собственной красы и не нужны людские восхищенья. Они проходят мимо и молчат. А то еще пугаются, кричат. Да где ж в них вожделение тогда? И ведом ли вообще им голос плоти?

О Б Е Р О Н. О нет, не знают люди вожделенья, неведомо им сладкое насилье, с которым существа с иных планет и звезд, сливаются в объятье сладострастном. От наших свадеб приняли они лишь жалкое и скудное подобье; и даже то, что кажется им избытком чувственных радостей, на наш-то взгляд всего лишь судорожное и скудоумное пользование божественным даром, который можно сохранить и преумножить лишь в расточительстве. Их вожделению так же далеко до нашего, как болотной саламандре -- до дракона. А теперь даже и оно, судя по всему, сходит на нет и скоро совсем угаснет, если мы не вернем его к жизни.

Т И Т А Н И Я. Так что же предпринять намерен ты? Все, что ты можешь здесь, в земной юдоли -- это себя внезапно обнажать в обличье непритворном. Ибо силы твои бессильны здесь, и безнадежно тщетны деянья неземные на земле. Похоже, основательно увязли в божественной мы миссии своей.

О Б Е Р О Н. Но я беду читаю в стольких лицах, такую несказанную беду! Они хотят, чтоб мы к себе их взяли, и знаю, чую: близок этот миг. Рассудок и дела так иссушили в них голос плоти, что иные сами уже с мольбою к древним божествам взывают. Мы будем первыми, кто вновь в них оживит их на корню загубленные чувства и льдины трезвомыслия растопит. А коли так, когда мы достучимся до их тоской изъеденных сердец, они нам поклонением ответят, какое и не грезилось другим богам, -- тем, что придут за нами следом.

Т И Т А Н И Я. И мы не будем парой жутких пугал стоять в кустах и мерзнуть на ветру, подобно непотребной классной даме, что, в наказанье за ее бесстыдство, обречена весь век разоблачаться и всех своею наготой пугать.

О Б Е Р О Н. Терпение, Титания. Что делать? За ночь одну невозможно превратить законопослушных граждан в трубадуров, а в инструкторе автошколы пробудить "Песнь песней" царя Соломона. Но я надеюсь, для начала мы собьем их с толку, а когда в их тусклых душах хоть лучик изумления блеснет -- мы сможем отразиться в этом свете. Поверь, мне этот отблеск нужен ничуть не меньше, чем тебе...

Т И Т А Н И Я. Постой! Кто там идет?

О Б Е Р О Н. Твой Черный Мальчик, Титания, а следом за ним бежит художник Киприан.

Т И Т А Н И Я. Пусть этот твой художник прекратит бегать за моим дружком, слышишь, Оберон!

Слева появляется ЧЕРНЫЙ МАЛЬЧИК в комбинезоне уборщика при парке. Он везет за собой маленькую тележку, в которую собирает всякий мусор. За ним тенью следует КИПРИАН, пожилой мужчина примерно шестидесяти лет в серой рабочей блузе. У него высокий лоб, худое лицо и густые, курчавые волосы.

К И П Р И А Н. Норман! Кекоу! У тебя найдется для меня минутка? (ЧЕРНЫЙ МАЛЬЧИК, не двигаясь с места, качает головой.)Но когда? (ЧЕРНЫЙ МАЛЬЧИКпередергивает плечами.)Не хочешь ко мне зайти? Ты ведь обещал. (ЧЕРНЫЙ МАЛЬЧИК молча уходит за кусты.)Ну что такого умеет она? Белые рубашки из земли извлекать? Подумаешь. Зато я могу делать маски, вырезаю статуэтки, которые тебе так нравились... Но теперь ты на все на это и смотреть не хочешь. Титания с луны! Ты обкрадываешь нищего, постыдилась бы! А ты, столь непостижимо прекрасный, и заикнуться ей не смеешь, что тебе все еще люб этот вот старикан! Прежде мы всюду ходили вместе, а теперь я вон ногу стер, за тобой гоняясь...

Слева появляются ДЕВОЧКА и ВТОРОЙ МАЛЬЧИКи садятся на переднем плане на край песочницы.

К И П Р И А Н. Как этот куст,что грязен, болен, пуст...

Но что сквозь тени я читаю:

Во всех глазах мерцает месть.

Там сбилась крыс густая стая

И короля мечтает съесть.

(Уходит влево.)

В Т О Р О Й М А Л Ь Ч И К. Некоторые вот хотят одиночества -- но им этого не дано, а есть такие, кто поневоле от одиночества мучится. Не знаю, к какой категории тебя отнести.

Д Е В О Ч К А. Я из тех, которые хотят...

В Т О Р О Й М А Л Ь Ч И К. Г-м.

Д Е В О Ч К А. Чего я терпеть не могу, так это когда делают вид, будто все в полном ажуре.

В Т О Р О Й М А Л Ь Ч И К. Да, это, конечно, из всех вариантов самый отвратный.

Д Е В О Ч К А. Или когда, например, едешь в круиз.

В Т О Р О Й М А Л Ь Ч И К. У-у-й !

Д Е В О Ч К А. Ты при этом думаешь: зато теперь я все время среди людей.

В Т О Р О Й М А Л Ь Ч И К. Вот тоска...

Д Е В О Ч К А. Ну да. И хотя ты и вправду все время среди людей, но то и дело сталкиваешься со своими же проблемами, потому как болячки почти у всех одни и те же...

В Т О Р О Й М А Л Ь Ч И К. Нет, если уж совсем припрет -- надо рвать когти куда-нибудь на крайний север, хотя бы в Финляндию, этак на полгода, и чтобы у тебя только хижина и сауна, а вокруг ни души.

Д Е В О Ч К А. Там комары заедят.

В Т О Р О Й М А Л Ь Ч И К. Ну, это кому как...

Д Е В О Ч К А. Тоже мне удовольствие -- все время отбиваться...

В Т О Р О Й М А Л Ь Ч И К. Есть еще одна проблема, которая для людей вроде нас с тобой,, где бы мы ни находились, в Финляндии там или еще где, всегда остается проблемой. Если начистоту -- это проблема человеческой сексуальности.

Д Е В О Ч К А. Вот как? Ну-ну. Не знаю.

В Т О Р О Й М А Л Ь Ч И К. Нет уж, нет уж, давай честно! Только совсем честно!

Д Е В О Ч К А. Да я и так честно.

В Т О Р О Й М А Л Ь Ч И К. Так я тебе и поверил.

Д Е В О Ч К А. Но ты никак не можешь знать, честно я говорю или нечестно!

В Т О Р О Й М А Л Ь Ч И К. Я сам из того же теста, что и ты, и знаю все твои примочки.

Д Е В О Ч К А. Если ты из того же теста, что и я, то должен знать, что я примочками не пользуюсь.

В Т О Р О Й М А Л Ь Ч И К (встает). Нет. Бесполезно. Не хотел бы я быть тобой, оставаясь с собой наедине. Ты даже азов одиночества еще не прошла.

Оба уходят влево. Вскоре после этого из-за кустов появляется ОБЕРОН, подходит к занавесу и стремительно его раздергивает: там ТИТАНИЯ лежит в обнимку с ЧЕРНЫМ МАЛЬЧИКОМ.

О Б Е Р О Н. Что ты делаешь!(ЧЕРНЫЙ МАЛЬЧИК убегает.) Что ты творишь!? Ты образ разрушаешь, ореол... Иди сюда. Да встань же наконец...

Т И Т А Н И Я. Тебе! Тебе нужны людские алтари и слава! Но за что меня ты запихнул в людской скелет? За что страдаю я? Домой хочу! Хочу в свои небесные чертоги!

О Б Е Р О Н (хватая ее за шкирку). Ты должна уметь являться, но не встревать. Ты перестанешь быть Титанией с луны, утратишь всю свою ночную силу, когда к любви людской, несовершенной привыкнешь...

Т И Т А Н И Я. О да, мой Оберон. Пусти, мне больно.

Слева появляется ПЕРВЫЙ МАЛЬЧИК.

О Б Е Р О Н. Ты образ разрушаешь, весь наш блеск божественный, в котором наша сила...

ТИТАНИЯ ускользает из-под его руки и подбегает к ПЕРВОМУ МАЛЬЧИКУ.

Т И Т А Н И Я. Извините, вы не скажете, который час?

ПЕРВЫЙ МАЛЬЧИК показывает ей часы, ТИТАНИЯперехватывает его руку и целует ее.

Т И Т А Н И Я. Тебя ждала я, одного тебя! Возьми меня, возьми меня с собою!

О Б Е Р О Н. Держите же ее! Совсем шальная. Ну ничего, пройдет. Благодарю.

ПЕРВЫЙ МАЛЬЧИК уходит вправо.

Т И Т А Н И Я. Ну все, с меня довольно. Насмотрелась и знаю все. Лишь смерть способна больше рассказать. Домой хочу, где все само собой и мы живем в согласии друг с другом.

О Б Е Р О Н (усаживая ее на край песочницы). Послушай же меня внимательно, Титания! Вернуться мы сможем не тогда, когда хотим, а лишь тогда, когда людские очи и чувства худосочные людские раскроются, вобрав в себя наш образ и тем самым вернувши людям радость вожделенья, -- вот тогда мы сможем избавиться от тягот телесной оболочки неуклюжей (тем паче, что и здесь такое же раздолье воцарится, как в тех краях, где эльфы и сильфиды обитают, и ты свои владения расширишь...) Но покуда ты не соизволишь быть со мною вместе святым и чистым радостным виденьем, божественным и светлым образцом, -- покуда не оставишь ты в покое мальчишку чернокожего, который принадлежит по праву Киприану, но только голову ему морочит спесью, капризами, холодностью своей, и моего слугу совсем замучил, вместо того, чтоб радовать его, -- покуда ты пороки эти в нем поощряешь, разве не они суть злейшие враги заботы нашей?

Т И Т А Н И Я. О да, мой Оберон.

О Б Е Р О Н. Тогда послушайся меня и отступись от этого мальчишки. Препоручи его моим стараньям. Его для страсти воспитаю я и передам бедняге Киприану в награду за услужливость его.

Т И Т А Н И Я. О да, мой Оберон.

О Б Е Р О Н. Ты вечно скажешь "да" -- а будет "нет". Не я повинен в холодности общей и в том, что эта полная луна не превращает никого в сомнамбул; что дурман блаженной летней ночи уж не сводит с ума влюбленных; в сумасшедших, правда, и нынче нехватки нет, но сходит всяк с ума по-своему, из-за своей персоны, а не из-за какой-то там любви к другому иль другой... (Справа появляется ТРЕТИЙ МАЛЬЧИК.)Нет, верная супруга, оттого лишь мы никому понравиться не в силах, что вечно спорим и что нет согласия меж нами...

Т И Т А Н И Я (устало, почти непроизвольно). Вы не скажете, который час?...

Т Р Е Т И Й М А Л Ь Ч И К. Сейчас...

О Б Е Р О Н. Нет! Нет! Ни слова больше!

Т И Т А Н И Я. Тебя ждала я, одного тебя...

ТРЕТИЙ МАЛЬЧИК уходит влево.

О Б Е Р О Н. Который час... Тебе-то что за дело? Зачем тебе-то время?

Т И Т А Н И Я. Чтобы знать.

О Б Е Р О Н. Тебе не нужно вовсе знать его.

Т И Т А Н И Я. О нет, мне нужно. Я должна узнать. (Встает.)

О Б Е Р О Н (про себя). Впустую все слова.

Т И Т А Н И Я. Уже сереет день. Глаза озер в моей еловой чаще уже раскрылись и глядят на небо. В эту пору я навещала свое ложе из мхов и эльфы своим пением навевали мне сон... А сейчас я растянусь на жесткой скамейке, а баюкать меня будут сирены "скорой помощи" и полицейских машин. Прощай. До лучших времен. (Уходит в глубину сцены.)

О Б Е Р О Н. Ушла -- и хорошо. Уж я сумею тебя разубедить. Я никому не дам мою порушить славу. И упрямство твое я обломаю. Средство есть почище, чем ухищрения всех этих фей и эльфов, цветочных духов, как их там еще -- есть средство обуздать твою строптивость и подчинить жену веленью мужа. Я проучу тебя жестокой пыткой. (Возвращается в свою засаду в кусты. Зовет.) Киприан! Киприан!(Походкой сомнамбулы входит КИПРИАН и ложится под кустами.)Киприан, ты слышишь меня?

К И П Р И А Н (во сне). Да...

О Б Е Р О Н. Теперь пора. Мне нужен твой шедевр.

К И П Р И А Н. Страх... Страшно...

О Б Е Р О Н. Художник ты иль кто?

КИПРИАН во сне пожимает плечами.

СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ

("Всё в порядке")

С левой стороны сцены -- двуступенчатый подиум. Наверху – жилище ЭЛЕНи ГЕОРГА. Внизу -- столик в кафе.

В КАФЕ. ДВА ДРУГА.

Г Е О Р Г. Не будем говорить о пустяках. Недавно я Элен тебе представил. Как она тебе понравилась?

В О Л Ь Ф. Элен. Ах да. А кто она вообще? Чем занимается?

Г Е О Р Г. Понятия не имею. И не могу дознаться. Она все время врет. Причем врет безмятежно, как счастливый ребенок. Года полтора тому назад она пришла ко мне в контору. Она согласилась на фиктивный брак с каким-то ливанцем, за деньги: тот вместе с браком получал вид на жительство. А потом подала на развод, чтобы освободиться для очередной такой же сделки. А я консультировал ее как адвокат. И помог ей в конце концов выйти из этой организованной брачной торговли. Она наполовину американка. Ее мать и сейчас в Штатах живет.

В О Л Ь Ф. Вообще-то мне кажется, вы довольно разные люди.

Г Е О Р Г. Ты хочешь сказать, что не советуешь мне на ней жениться?

В О Л Ь Ф. Ты же знаешь, старого друга полагается поддерживать, куда бы ни завели его тропы любви. Но тут... То есть, я имею в виду, в том, что касается тебя и Элен, это, конечно, важная жизненная задача -- создать друг для друга...

Г Е О Р Г. Ты называешь это "жизненной задачей"? Звучит не очень-то весело...

В О Л Ь Ф. Ты меня знаешь, Георг. Тут больше не о чем говорить.

Г Е О Р Г. Не о чем.

У ЭЛЕН И ГЕОРГА. ЖЕНЩИНА И МУЖЧИНА.

Э Л Е Н. Ты встречался с Вольфом, верно?

Г Е О Р Г. Да.

Э Л Е Н. Ты чем-то огорчен?

Г Е О Р Г. Да нет. Ничем.

Э Л Е Н. И что он про нас с тобой думает, твой друг Вольф?

Г Е О Р Г. Как что? Желает нам всяческого счастья.

Э Л Е Н. Это он в шутку, или вы всегда так разговариваете?

Г Е О Р Г. Да нет, совсем не в шутку. Наоборот, куда как серьезно.

Э Л Е Н. Ты так и не выяснил, что он на самом деле про нас с тобой думает?

Г Е О Р Г. Ты хочешь сказать: про тебя. Что он про тебя думает.

Э Л Е Н. Ну конечно же!

Г Е О Р Г. Он предостерегает меня от брака с тобой.

Э Л Е Н (испуганно). Ой!

Г Е О Р Г. Он говорит: инстинкт ему подсказывает -- надо меня отговорить.

Э Л Е Н. И много ли для тебя значат эти его предостережения?

Г Е О Р Г. Ну, сама посуди: когда добрый друг, когда Вольф такое говорит, это не может оставить меня совершенно равнодушным...

Э Л Е Н. Совершенно равнодушным оставить не может... А что тебе говорит твой инстинкт? (ГЕОРГ пожимает плечами.)Вот этого, Георг, я не понимаю. Этого я никак не могу понять...

В КАФЕ. ДРУГ И ЖЕНЩИНА.

Э Л Е Н. Зачем ты говоришь про меня гадости? Ты же меня совсем не знаешь.

В О Л Ь Ф. Я никогда ничего плохого про тебя не говорил.

Э Л Е Н. Ты предостерег Георга о нашего брака.

В О Л Ь Ф. Что? Я? Наоборот! Я его поздравил с тем, что он наконец-то решил связать свою жизнь...

Э Л Е Н. А он говорит, ты считаешь, мы вообще друг другу не пара.

В О Л Ь Ф. Значит, врет. Никогда я ничего подобного не говорил. Если уж начистоту, есть кое-что, о чем я с ним не говорил. И о чем с ним говорить не могу. А вот от тебя не утаю. Пойми: ты и в моих глазах очень привлекательная женщина. Если хочешь знать: я просто ревную тебя к Георгу.

Э Л Е Н. Ах вот оно что... Это правда?

У ЭЛЕН И ГЕОРГА. ЖЕНЩИНА И МУЖЧИНА.

Э Л Е Н. Георг! А я встречалась с твоим другом Вольфом.

Г Е О Р Г. Вот как?

Э Л Е Н. Он говорит, вы еще с университета знакомы...

Г Е О Р Г. Да, так оно и есть.

Э Л Е Н. С какой стати он тогда преподает в автошколе?

Г Е О Р Г. Потому что эта автошкола ему принадлежит. Диплом он защитил по истории, а потом отец передал ему свое дело, а он его принял.

Э Л Е Н. Ты знаешь, он и вправду терпеть меня не может.

Г Е О Р Г. Да ну! И что же он говорит?

Э Л Е Н. Он считает, что я тебе не пара.

Г Е О Р Г. И говорит тебе это прямо в глаза?

Э Л Е Н. И всеми средствами будет пытаться уберечь тебя, своего лучшего друга, от этого ошибочного шага. Ненавижу его.

Г Е О Р Г. Да нет. Это ты напрасно. Пойми, ему тоже очень тяжело,такие непростые отношения между тремя взрослыми людьми, которые...

Э Л Е Н. Тремя? Разве у него нет собственной жены? Разве у него нет Хельмы?

Г Е О Р Г. Хельма, ну да... Понимаешь, Хельма -- это что-то совсем другое. Почему-то его особенно сильно тянет к нам.

Э Л Е Н. Только не ко мне. К тебе. По-моему, тебе придется сделать выбор. Либо он, либо я.

Г Е О Р Г. По-моему, тут и вопроса нет.

Э Л Е Н. Вот как? Значит, ты уже решил?

Г Е О Р Г. Вольф мой лучший друг, а тебя я люблю. Не понимаю, какая тут связь?

Э Л Е Н. Большая. Очень большая связь. Он знать меня не хочет, а я не хочу знать его. Это разобьет тебе сердце.

В КАФЕ. МУЖЧИНА И ЕГО ДРУГ.

Г Е О Р Г. Ты никогда мне не говорил, как ты на самом деле к Элен относишься!

В О Л Ь Ф. Но ты же наверняка это чувствовал! Ты же сам ей рассказывал, что я о ней весьма невысокого мнения.

Г Е О Р Г. И это в самом деле так?

В О Л Ь Ф. У меня была возможность познакомиться с ней несколько поближе. По-моему, вы прекрасно друг другу подходите.

Г Е О Р Г. Что ты имеешь в виду?

В О Л Ь Ф. Я имею в виду, что вы скоро поженитесь.

Г Е О Р Г. И это все, что ты мне хочешь сказать? Я не женюсь на ней, если из-за этого пойдет прахом наша дружба.

В О Л Ь Ф. То есть ты бы хотел, чтобы я обожал твою жену и одновременно оставался твоим лучшим другом?

Г Е О Р Г. Видишь ли, Вольф, в твоей жизни с одной стороны есть Хельма и твой упорядоченный семейный быт. А с другой стороны, здесь, у нас, у меня и у Элен, ты обретаешь необходимый духовный и душевный противовес...

В О Л Ь Ф. Ты хочешь сказать, что я почти как член семьи?

Г Е О Р Г. Конечно! В известном смысле. Отчасти.

В О Л Ь Ф. Элен тоже так думает?

Г Е О Р Г. Ну разумеется! Она настоятельно просила меня передать, что предлагает тебе свою дружбу, такую же верную, как мою.

В КАФЕ. ДРУГ И ЖЕНЩИНА.

В О Л Ь Ф. Откуда в тебе это лицемерие? Зачем ты предлагаешь мне,да еще через Георга, свою "дружбу"?

Э Л Е Н. Я? Да я ничего такого не делала.

В О Л Ь Ф. Какие, по твоему, чувства я к тебе испытываю? Дружеские, да?

Э Л Е Н. Я не знаю. Знаю только, что больше всего на свете ты хочешь одного: разлучить нас с Георгом.

В О Л Ь Ф. Разве во время нашей последней встречи я не признался тебе в своих истинных чувствах? И ты пришла снова...

Э Л Е Н. Я пришла снова, чтобы просить тебя раз и навсегда оставить нас с мужем в покое.

В О Л Ь Ф. Но твой муж вовсе не склонен отказываться от дружбы со мной. И если ты любишь Георга по-настоящему, ты не станешь этого от него требовать.

Э Л Е Н. Я не могу быть замужем за Георгом и за его лучшим другом.

В О Л Ь Ф. Ну, до этого не дойдет...

Э Л Е Н. Конечно, потому что прежде ты успеешь нас разлучить!

В О Л Ь Ф. Да нет же! Совсем напротив. Делая все для того, чтобы сохранить нашу с Георгом дружбу, я только сильнее укреплю ваши узы...

Э Л Е Н. Что значит -- "делая все"?

В О Л Ь Ф. Это значит, например, что я буду желать тебя, поскольку Георг всей душой желает, чтобы я находил тебя вожделенной.

Э Л Е Н. Но его желание не может стать твоим чувством.

В О Л Ь Ф. А я думаю, все-таки может. В конце концов, в глазах, да и в объятиях супруга ценность его жены, -- если предположить на минуточку, что сердце -- это как бы кошелек, -- так вот, ценность жены повышается ровно настолько, насколько та способна понравиться его лучшему другу. За что он и воздаст другу еще более глубоким благорасположением. Которое, в свою очередь, усугубит вожделение друга к чужой жене...

Э Л Е Н. Сердце не кошелек. Чего ты от меня хочешь?

В О Л Ь Ф. Ты еще спрашиваешь!

Э Л Е Н. А если бы мы с Георгом не были знакомы и ты меня встретил -- я бы тебе понравилась?

В О Л Ь Ф. Вряд ли.

Э Л Е Н. У тебя отвратительные, циничные манеры. Ты плохой друг.

В О Л Ь Ф. Ты скоро поймешь: хорошим другом я смогу быть лишь тогда, когда ты позволишь мне повсюду преследовать тебя то нескромным шепотком, а то и редкой, но меткой лаской.

Э Л Е Н. Я буду вынуждена Георга от тебя предостеречь.

У ГЕОРГАИ ЭЛЕН. МУЖЧИНА И ЖЕНЩИНА.

Э Л Е Н. Кстати, я тут недавно повстречала Вольфа. И нахожу, что он просто обворожительный мужчина.

Г Е О Р Г. Ага! Вот видишь! Значит все-таки помогло.

Э Л Е Н. Что помогло?

Г Е О Р Г. Должен тебе признаться: я позволил себе маленькую хитрость. Без твоего ведома, но от твоего имени я предложил ему твою дружбу. И это его, конечно, сразу к тебе расположило.

Э Л Е Н. Seems to me you like doing things behind my back, now and then...[2]

Г Е О Р Г. Но подожди, подожди! Если в конце концов это для всех нас только к лучшему! Вольф за тебя теперь в огонь и в воду! И даже ты находишь его теперь "просто обворожительным". И между им и мной тоже теперь все в полном порядке...

Э Л Е Н. Это уж конечно! А между тобой и мной?

Г Е О Р Г. Да нам-то с тобой разве что-нибудь может помешать?! Конечно, если ты чувствуешь иначе... Но неправда ли, если между тобой и им все в порядке, и между мной и им тоже все в порядке, то логика чувств сама подсказывает, что между тобою и мной...

З а т е м н е н и е

АКТ ВТОРОЙ

СЦЕНА ПЕРВАЯ

В мастерской КИПРИАНА. Длинный рабочий стол. Справа старая, обшарпанная софа. За ней в глубине сцены части больших масок и фигур из папье-маше. На столешнице: глыба янтаря, пчелиный воск, земля, микроскоп, пинцеты, скребки и резцы, лупа, рулетка и другие измерительные приспособления. КИПРИАН в серой рабочей робе и джинсах держит на ладони крохотную статуэтку, демонстрируя ее ВОЛЬФУ.

К И П Р И А Н. Лихо, правда? (Смеется.)

В О Л Ь Ф. Да она совсем как живая! Словно святая!

К И П Р И А Н (наклоняясь и подбирая с полу еще две фигурки).Совсем крохотные людишки, верно?

В О Л Ь Ф. Создания...

К И П Р И А Н."Мерь-мерь-мерь!" -- вот что он говорит. Мерь-мерь-мерь! А что мерять -- не поймешь. Я взял рулетку и начал измерять все, что под руку попадет. А он меня только пуще подгоняет. И тут я заметил, что замеры у меня все меньше и меньше становятся...

В О Л Ь Ф. А зачем вы прячете ваши фигурки под ковер?

К И П Р И А Н. Никуда я их не прячу. Сами прячутся.

В О Л Ь Ф. Так и раздавить недолго. Из чего они, кстати? Из какого материала?

К И П Р И А Н. Эта просто из земли. Кислая глина вперемешку с пчелиным воском. А это гагат. Полированный уголь. Из него в старину амулеты вырезали.

В О Л Ь Ф. Право слово, чудно. Вам не кажется, что они родичи минойским терракотовым фигуркам? В них та же первозданная жизнерадостность.

К И П Р И А Н. Вот как? Что ж, может быть. "Делай-делай-делай, Киприан, делай сейчас же!" -- вот что он мне говорит."Я дам тебе глазомер и вдохну в них жизнь, ты только делай!" Совсем малюсенькие людишки, понимаете? Сплошь живчики-гномики, они протыкают католикам дырки в презервативах, а хорошеньким девушкам-секретаршам подсыпают перцу под стул. (Смеется.) Раньше я всё громоздил эти штуки из папье-маше. Здоровенные, огромные хреновины. А теперь он мне нашептывает: давай сделаем что-нибудь маленькое-премаленькое, может, людям это больше понравится.

В О Л Ь Ф. Кто нашептывает-то?

К И П Р И А Н. Оберон. (Показывает еще одну фигурку.)

В О Л Ь Ф. Фантастика!

К И П Р И А Н. Называется "Девушка с раскниксенными коленками". Малышка слишком любила делать книксены, перед кем ни попадя. Теперь вот шкандыбает.

В О Л Ь Ф. Эта динамика, эта поза -- кажется, еще чуть-чуть, и она поползет прямо по моей ладони.

К И П Р И А Н (протягивая лупу). А вы взгляните, взгляните!

В О Л Ь Ф. А глаза-то, глаза -- даже глаза можно разглядеть! Нет, вы и впрямь создали что-то невероятное.

К И П Р И А Н. Сплошные чертенята, верно? Да-да. Как вы думаете -- людям такое понравится?

В О Л Ь Ф. Почему вы об этом спрашиваете? Вас совершенно не должно заботить, понравится это "людям" или нет.

К И П Р И А Н. Так-то оно так. Только я все равно себя спрашиваю: понравится или нет. Хочется все-таки приносить радость. Я часто размышляю, -- да вот хотя бы когда вырезаю свои фигурки и слушаю между делом "Розы с юга" или "Голубой Дунай", -- так вот, король вальсов наверняка ведь себя спрашивал: понравится это в свете? О да, конечно же, это понравится! Вы только послушайте! Ну что ж, тогда получайте -- подарок от маэстро!

В О Л Ь Ф. Король вальсов... Что ж, пожалуй. Но вы-то творец фигур. Вы создаете нечто безмолвное и строгое, для немногих посвященных.

К И П Р И А Н. Творец фигур? Только и всего? Нет, одно это не стоило бы труда.

В О Л Ь Ф. Погодите! Вот эту статуэтку я хочу! Я ее покупаю! "Девушку с раскниксенными коленками". Хочу сделать свадебный подарок. Женщина, которую я люблю, выходит за другого.

К И П Р И А Н. Вот как. Тогда возьмите лучше не ее. Вот, возьмите Титанию, лунную фею. С ней, можете не сомневаться, ваша пассия не будет принимать брачные узы слишком всерьез...

В О Л Ь Ф. Она восхитительна! Она прекрасней всех! Что это у нее в волосах? Цветы?

К И П Р И А Н. Цветы? Как бы не так! Хлебцы в упаковке, сгущенное молоко в банке, зефир в шоколаде, картофельные чипсы. Титания – это же такая продувная бестия! Она любит потолкаться среди людей. Днем в супермаркете, когда народу не так много, ей достаточно просто прикоснуться пальчиком -- и приглянувшиеся ей товары сами плывут за ней по воздуху, кружа вокруг ее головы, как планеты. Кассирши ворчат: "Что, тележку взять не могли?" Да, с ней, клянусь, вы будете довольны. Положитесь на меня: ее и только ее.

В О Л Ь Ф. Да. Я ее беру.

К И П Р И А Н (про себя). Пройдоха! Как жалко с ней расставаться. А как часто она меня мучила... (Вслух.) М-да! Ну вот видите, главное -- идею найти. Иной раз неделями голову ломаешь -- и все без толку, а потом чихнешь -- и пожалуйста, вот она идея, тут как тут.

СЦЕНА ВТОРАЯ

В парке. ТИТАНИЯперед цирковым занавесом. ЧЕРНЫЙ МАЛЬЧИКсидит перед ней на краю песочницы.

Т И Т А Н И Я. "Покинуть лес!.. Не думай и пытаться.

Желай иль нет -- ты должен здесь остаться.

Могуществом я высшая из фей.

Весна всегда царит в стране моей.

Тебя люблю я. Следуй же за мной!

К тебе приставлю эльфов легкий рой,

Чтоб жемчуг доставать тебе со дна,

Баюкать средь цветов во время сна.

Я изменю твой грубый смертный прах:

Как эльф витать ты будешь в облаках.

Скорей ко мне, Горчичное Зерно,

Горошек, Паутинка, Мотылек!

Она достает из земли четыре белоснежные рубашки. Справа появляются ОБЕРОН и КИПРИАН и с некоторого отдаления наблюдают эту сцену.

Вот господин ваш: вы ему служите,

Его воздушной пляской окружите,

Кормите виноградом, ежевикой,

Берите мед ему от пчелки дикой,

А из пчелиных лапок восковых

Наделайте светильников ночных;

О звезды светляков их зажигайте

И милого на отдых провожайте,

Взяв крылья мотыльков на опахала,

Чтоб спать ему луна не помешала.

Склонитесь и приветствуйте его!"[3]

О Б Е Р О Н. Гляди: Титания в изгнании печальном тоскует о подлунном летнем царстве и пред твоим мальчишкой шпарит пьесу о бедной,одураченной невесте, влюбившейся в осла.

К И П Р И А Н. По-моему, она дает сегодня последнюю гастроль:здесь и сейчас.

О Б Е Р О Н. Пусть тыщу раз она мне посулит послушной быть -- а все ж не перестанет за мужиками бегать, вопрошая, который час, и наобум в людские средостения встревая. Уж так устроена; к тому же ей не впрок ни этот край, ни этот скудный климат; земные токи ей во вред и прямодушный ум ее смущают.

К И П Р И А Н. Во мне все прямо вскипает против нее!

О Б Е Р О Н. Вот и докажи, стоит ли чего-нибудь твое искусство в союзе с духом Оберона: удалось ли тебе создать верное средство, достаточно чудодейственное, чтобы угомонить наконец эту царственную фурию и ненадолго -- для пущего вразумления -- перенести ее в забытье глубокой древности?

Справа появляется УЧТИВЕЦ, толкая перед собой пустую тележку из супермаркета, и останавливается где-то на уровне песочного ящика.

Т И Т А Н И Я. "Идите ж с милым к моему покою.

Луна как будто плачет в высоте.

Она в слезах; цветы полны тоскою

О чьей-нибудь погибшей чистоте..." [4]

(Она заталкивает ЧЕРНОГО МАЛЬЧИКА за занавес и подбегает к УЧТИВЦУ.)Простите, вы не скажете, который час?

У Ч Т И В Е Ц (не оборачиваясь). Сейчас ровно...

Т И Т А Н И Я. Тебя ждала я, одного тебя!

Тебя лишь одного искала взглядом,

Стараясь одолеть любую даль,

На цыпочки вставая в нетерпенье...

У Ч Т И В Е Ц (смущенно, но и польщенно). Вот как...

Т И Т А Н И Я. Зачем ты медлишь войти в мое царство? Через парк, за ограду, сквозь огонь и воду!

У Ч Т И В Е Ц. Г-м.

Т И Т А Н И Я. Где ты живешь?

У Ч Т И В Е Ц. Хаймеранштрассе, восемь.

Т И Т А Н И Я (словно на иностранном языке). "Что там у нас в морозильнике?"

У Ч Т И В Е Ц (бодро рапортует). В морозильнике у нас цыплячьи ножки, пицца и медовое мороженое.

О Б Е Р О Н. Давай!

КИПРИАНпытается набросить на шею ТИТАНИИамулет.

К И П Р И А Н (У ч т и в ц у). Руки! Держите руки ей!

Он набрасывает ТИТАНИИ, которая яростно сопротивляется и вертит головой, амулет на шею. ТИТАНИЯ начинает успокаиваться, пока не замирает в полной неподвижности.

О Б Е Р О Н (про себя). Смотри-ка, действует. Боюсь, что этот фокус стократ мои печали преумножит...

К И П Р И А Н. Благодарю вас за помощь...

У Ч Т И В Е Ц. Что вы, Киприан, не стоит благодарности. У меня, правда, чуть сердце из груди не выскочило...

СЦЕНА ТРЕТЬЯ

День свадьбы. Подест, на заднем плане белая стена украшена цветочными гирляндами. В центре, на увитой цветами колоннообразной подставке, в лучах света -- статуэтка Титании. ЭЛЕН в подвенечном платье, ГЕОРГ, ВОЛЬФ, ХЕЛЬМА стоят полукругом позади подставки. Даже когда они говорят, взгляд их подчас не в силах оторваться от фигурки.

Э Л Е Н. Боже мой, какая прелесть!

Г Е О Р Г. Ничего прелестного.

Э Л Е Н. Прелесть, прелесть! С ума сойти можно, какая прелесть! How cute she is! A sweet little darling! Such a refined lady! Wath's her name?[5]

Х Е Л Ь М А. Это все, что угодно, только не леди.

Г Е О Р Г. Вот как?

В О Л Ь Ф. Это называется "Жуть".

Э Л Е Н. Как-как?

Г Е О Р Г. Суть.

В О Л Ь Ф. Нет, не суть и не муть, а именно "жуть". Жуть от слова "жутко". Это сам ужас.

Г Е О Р Г. Вот как? Подходящий подарочек к свадьбе.

В О Л Ь Ф. "Жуть. Титания в драконьем царстве". Так это называется.

Э Л Е Н. А как она блестит, как искрится!

В О Л Ь Ф. Я поначалу сомневался -- как раз из-за этого жуткого названия. Но в его мастерской это, безусловно, была самая интересная работа. Это настоящее произведение искусства.

Х Е Л Ь М А. Произведение искусства? Вот эта куколка? Да какое же это искусство?

Э Л Е Н. Как бы там ни было -- в нее можно влюбиться. Это подарок на счастье. Талисман.

В О Л Ь Ф. Нет, Элен, извини: это произведение современного искусства. Автор первым изобрел это направление, этот стиль микроминиатюр. Это очень ценная вещь, черт возьми!

Г Е О Р Г. То-то я смотрю, на эти маленькие штуковины мода пошла. Один мой коллега-адвокат даже на судебные заседания является с таким вот амулетом на шее.

В О Л Ь Ф. Нет, ты что-то путаешь. Точно такого же амулета у него быть не может.

Г Е О Р Г. Ничего я не путаю. Это сейчас самый модный подарок. "Моя вещица" -- так люди говорят, сжимая эти фигурки в кулачке и блудливо ухмыляясь. И не поймешь, то ли они всерьез им поклоняются, то ли прикидываются.

В О Л Ь Ф. Ты хочешь сказать, что я подарил Элен к свадьбе аляповатый сувенир из грошовой лавчонки какой-нибудь религиозной секты?

Г Е О Р Г. Вовсе не это я хочу сказать. Вещица наверняка обошлась тебе очень недешево. Но продаются они сейчас повсюду. От них просто спасу нет.

Х Е Л Ь М А. Талисманушки.

В О Л Ь Ф. Талисманы.

Г Е О Р Г. Каких только модных игрушек у нас не было! Попрыгунчики на резинке, хула-хуп, роликовая доска, миниплейер, кубик Рубика -- а теперь вот рынок заполонили эти маленькие демоны плодородия. На мой взгляд, все это очень симптоматично.

В О Л Ь Ф. И что же в этом, по-твоему, симптоматично?

Г Е О Р Г. Да-да, симптоматично. Все, что в наши дни действует по принципу динамики, становится все меньше и меньше, совсем малюсеньким. Все такое компактное, крошечное, с ноготок величиной. И делается все меньше и меньше. Это примета времени. Микроэлектроника, микрофильмы, микроискусство.

В О Л Ь Ф (обращаясь к Э л е н). Все это полная чушь, что он тебе тут рассказывает. Прошу тебя, ни единому слову не верь! Ты только взгляни на это. Чувствуешь, как тебя будто куда-то затягивает? По глади моря пробежала лунная дорожка...

Э Л Е Н (обращаясь к Г е о р г у). Если бы мне сегодня нужно было описать, что я чувствую, мне пришлось бы воспользоваться старинным оборотом: "I dote on you, my love."[6] Я как дитя, по уши и слепо, в тебя втрескалась.

Г Е О Р Г. А я в тебя. Но будь осторожна, любимая! А то, одурев от счастья, как бы нам не проснуться завтра утром с овечьими головами на плечах: мы тогда даже не узнаем друг друга.

Э Л Е Н. Я полагаюсь на тебя, супруг мой, и верю: ты защитишь и охранишь меня, когда сама себя я потеряю...

Х Е Л Ь М А. От самого худшего вас вернее всего охранит здоровое переутомление.

Г Е О Р Г. Не хочешь ли до вечерних гостей удобства ради снять пока что свадебное платье?

Э Л Е Н. О нет, я не сниму наряд моей мечты до той поры, пока он не задубеет от грязи, как последний негритянский ублюдок!

Х Е Л Ь М А. Ну, пошло-поехало...

В О Л Ь Ф (обращаясь к Э л е н). Прости, но...

Х Е Л Ь М А. Что такое?

В О Л Ь Ф. Прости, Элен...

Х Е Л Ь М А. В чем дело?

В О Л Ь Ф (гаркает). Да тихо! Тихо вы! Прости, мне очень жаль, я не хотел, чтобы названье "Жуть" тебя вспугнуло... Я вовсе не хотел тебя пугать...

Э Л Е Н. Но я люблю ее! Люблю! Люблю!

СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ

В парке. ТИТАНИЯ, превращенная в "Женщину из иных времен". На ней облегающий костюм, юбка "рюмочкой", в волосах нелепая плоская шляпка, украшенная цветами. Она стоит неподвижно и смотрит испуганно, как пойманная птица. Вокруг нее ТРОЕ МАЛЬЧИКОВ и ДЕВОЧКА.

П Е Р В Ы Й М А Л Ь Ч И К. Из какого зверинца тебя выпустили? Хотя вообще-то смотришься ты обалденно.

В Т О Р О Й М А Л Ь Ч И К. Она, наверно, из музея.

Т Р Е Т И Й М А Л Ь Ч И К. Ты совсем говорить не умеешь? Откуда ты взялась? Ты не здешняя?

ТИТАНИЯ делает непроизвольное, как бы врожденное движение руками, которым она распахивала прежде плащ, показывая себя.

В Т О Р О Й М А Л Ь Ч И К. Как тебя зовут?

Д Е В О Ч К А. Она нас не понимает.

П Е Р В Ы Й М А Л Ь Ч И К. Похоже, она нас даже не слышит.

Т Р Е Т И Й М А Л Ь Ч И К. Зовут тебя как?

П Е Р В Ы Й М А Л Ь Ч И К (кричит). Ты нас слышишь?

Д Е В О Ч К А. Она не от мира сего.

Т Р Е Т И Й М А Л Ь Ч И К. Как это не от мира всего?

П Е Р В Ы Й М А Л Ь Ч И К. Если она не из нашего мира, тогда она, наверно, из прошлого. Пусть расскажет, как там раньше все на самом деле было.

Т Р Е Т И Й М А Л Ь Ч И К (ткнув Титанию пальцем в щеку). Ну, давай, рассказывай, слышишь!

В Т О Р О Й М А Л Ь Ч И К. Не говорит, не слышит и ничего не чувствует.

Д Е В О Ч К А (суя в руки Титании свою плюшевую собаку). Она даже собаку подержать не может. У нее все из рук валится.

Т Р Е Т И Й М А Л Ь Ч И К (засовывая Титании в рот наушник от своего плейера). Может, ей это придется по вкусу?

П Е Р В Ы Й М А Л Ь Ч И К (швыряя пустую пивную банку Титании в голову). Это чтобы она думать начала!

В Т О Р О Й М А Л Ь Ч И К. Эй, ты, леди ниоткуда! Красотка былых времен! Принцесса с неведомой звезды!

Т Р Е Т И Й М А Л Ь Ч И К (вырывая наушник у Титании изо рта).Нечего чужие вещи жевать! У-у, свинья! (Пинает Титанию ногой.)

Д Е В О Ч К А (поет). Кругом полно народу...

Т Р О Е М А Л Ь Ч И К О В (подхватывая хором). Народу в парке тьма! (Все четверо приплясывают вокруг Титании и поют.)И всякому уроду Хватает здесь дерьма!

Т Р Е Т И Й М А Л Ь Ч И К. Откуда ты родом? Ты, призрак из прошлого!

Д Е В О Ч К А. Из древности!

Т Р Е Т И Й М А Л Ь Ч И К. Из тридевятого царства, тридесятого государства?

Д Е В О Ч К А. Еще древней!

Т Р Е Т И Й М А Л Ь Ч И К. Ты, часом, не баба Яга, костяная нога?

Д Е В О Ч К А. Еще старше!

Т Р Е Т И Й М А Л Ь Ч И К. Ты, Кинг-Конг, Супермонстр!

П Е Р В Ы Й М А Л Ь Ч И К. Ну и личико у тебя! Ты, по-моему, даже не из пластмассы. Ну ка, раскрой пасть, что там у тебя!

Не переставая кружиться в хороводе вокруг Титании, ПЕРВЫЙ МАЛЬЧИК подходит к ней все ближе и ближе. ТИТАНИЯ, уперев ладонь ему в лицо, отталкивает его. В тот же миг все четверо падают навзничь.

Т Р Е Т И Й М А Л Ь Ч И К. Это откуда-то сверху!

П Е Р В Ы Й М А Л Ь Ч И К. Бежим скорей!

МАЛЬЧИКИ убегают. ДЕВОЧКА в обнимку со своим плюшевым псом остается сидеть на земле.

Д Е В О Ч К А (монотонно). Вообще-то я здесь недавно. -- Я еще не знаю, кем я стану. -- Но предчувствия у меня хорошие. -- По улицам я много хожу, а вот дома изнутри почти не знаю. -- Иногда мне кажется, что все люди очень хорошие, только мне через стенку к ним не пробиться. -- Я чувствую в себе столько сил, но они направлены против меня же самой, а я не знаю, почему. -- Папа хочет от нас уйти, мама то и дело ревет, а я прокалываю ему шины. -- Я стану официанткой, если иначе нельзя, и буду работать до тех пор, пока все снова не пойдет прахом.

ТИТАНИЯ медленно опускает руку на голову ДЕВОЧКИ,и в тот миг, когда рука касается волос, лицо ДЕВОЧКИ передергивает гримаса боли.

СЦЕНА ПЯТАЯ

У ВОЛЬФАи ХЕЛЬМЫ. Возвышение. ВОЛЬФ возлежит на полу, прикрыв голову географической картой. Рядом, на стуле сидит ХЕЛЬМА, уставившись в парк. Ночь. Шумы из зверинца. Треньканье сверчка.

Х Е Л Ь М А. Прежде ты мне рассказывал про звезды. Мог даже показать, где в созвездии Пса стоит Сириус и что это означает. А теперь? Ты все позабыл. Ты хоть иногда устремляешь свой взор к звездному шатру? -- Отсутствие ответа -- тоже ответ. Мы живем на южной, солнечной стороне парка. Три минуты пешком -- и ты уже на маленькой зеленой речушке, в которую ты когда-то был так влюблен. Сколько ты там уже не был, а? Сколько месяцев? Который месяц ты все свое свободное время валяешься вот тут и дрыхнешь посреди своих географических карт?

Вольф! Мы не можем относиться к парку так, будто нам до него нет никакого дела! Нам нужно туда! Нам нужно туда -- вместе! Пойдем, мой старый орангутанг...

Х Е Л Ь Г А. Прежде ты мне так живописно, так подробно рассказывал про Великую французскую революцию. А сегодня ты даже не помнишь, когда она произошла. И произошла ли вообще. Я ведь о чем: сколько же ценного умственного достояния пропало втуне! А мы ведь оба из хороших семей. Так как же так вышло, что важнейших фактов всемирной истории и нашей вселенной ты уже не помнишь! На аттестат зрелости ты бы теперь уже ни за что не сдал. Да любой приготовишка сейчас больше твоего знает.

В О Л Ь Ф. У меня нет ни малейшего желания что-либо помнить о Великой французской революции.

Х Е Л Ь М А. Потому что она тебе опротивела. Потому что тебе все опротивело. Даже звезды. Поэтому ты практически ничего больше и не помнишь. Просто для тебя всего этого оказалось чересчур много.

В О Л Ь Ф. Звезд для любого человека чересчур много.

Х Е Л Ь М А. А в древности? Первобытные люди? Ведь они как-то с этим справлялись. Выдумывали всякие легенды, сказки -- лишь бы звездный небосвод не обрушился им на головы.

В О Л Ь Ф. День какой сегодня?

Х Е Л Ь М А. Вторник. Среда.

В О Л Ь Ф (взвиваясь). "Вторник-среда"!?

Х Е Л Ь М А. То ли вторник, то ли среда.

В О Л Ь Ф. А поточнее нельзя? Вечно мне приходится гадать!

Х Е Л Ь М А. Но я сама точно не помню.

В О Л Ь Ф. Ты видишь, с тобой почти невозможно условиться даже о таких близлежащих понятиях, как день текущей недели. И ты хочешь, чтобы я рассказывал тебе о столь отдаленных во времени феноменах, как Великая французская революция.

Х Е Л Ь М А. Когда-то ты умел рассказывать о Великой французской революции столь доходчиво и наглядно, словно она произошла вчера.

В О Л Ь Ф. Нельзя извращать дух и суть Великой французской революции, излагая ее так, словно она произошла вчера. В том-то и дело, что она произошла не вчера.

Х Е Л Ь М А. А когда? Когда же она произошла? Ну, когда?

ВОЛЬФ молчит.

Х Е Л Ь М А. В одна тысяча лохматом, да? В одна тысяча лохматом! Это теперь твоя любимая присказка!

В О Л Ь Ф. Моя любимая присказка? С каких это пор?

Х Е Л Ь М А. С давних пор! С давних!

В О Л Ь Ф. Точнее! С каких именно?

Х Е Л Ь М А. С тех пор, как ты ничего не соображаешь. С тех пор, как мы ничего не читаем. С тех пор, как никуда больше не ездим. С тех пор, как мы давно уже не вместе.

В О Л Ь Ф. А точнее!

Х Е Л Ь М А. С тех пор, как ты однажды спутал Демулена с Дантоном.

В О Л Ь Ф. Ага! Вот это ты запомнила. И это все, что ты смогла усвоить из Великой французской революции...

Х Е Л Ь М А. Но как же мне было это не запомнить? Стоило тебе допустить эту маленькую промашку -- и все твои разглагольствования о Великой французской революции умолкли раз и навсегда.

В О Л Ь Ф. Спутать Демулена с Дантоном -- это, к сожалению, уже не маленькая промашка...

Х Е Л Ь М А. Господи боже мой! Велика разница! А в чем там между ними дело? Расскажи-ка. Что там с ними обоими стряслось, а? Ну?

В О Л Ь Ф. Я их перепутал...

Х Е Л Ь М А. Вот! И это все, это единственное, что ты еще помнишь об этих... об этих твоих идиотах!

СЦЕНА ШЕСТАЯ

Ночное кафе в парке. Все действующие лица, за исключением ТИТАНИИ, группами и поодиночке сидят за столиками и отдыхают. Только ПЕРВЕНЕЦ, владелец рекламного агентства, и безработный архитектор УЧТИВЕЦ увлеченно беседуют друг с другом.

У Ч Т И В Е Ц. Представляешь: от переносицы -- и веером. Еще раз тебе говорю: не принимал я никаких таблеток, а мигрень такая – даже моргнуть страшно. Говорю тебе: у меня сто лет голова не болела, я забыл, что такое мигрень...

П Е Р В Е Н Е Ц (очень серьезно). Так, а симптомы? Какие у тебя симптомы?

У Ч Т И В Е Ц. Что, не видишь, что ли? Вон, веко набрякло. (ПЕРВЕНЕЦ привстает и с видом специалиста изучает зрачки собеседника.)Все мускулы лица напряжены, почти до судорог. Вот тут, за ушами, стучит. И все это к мозгу, к мозгу...

П Е Р В Е Н Е Ц. Ты подозреваешь у себя что-то конкретное? Так-так, лицевой нерв, э-э, прости... значит, у тебя иногда все лицо как бы тяжелеет, верно?

У Ч Т И В Е Ц. Да, я подозреваю что-то конкретное.

П Е Р В Е Н Е Ц. А-а, значит, все-таки подозреваешь...

У Ч Т И В Е Ц. Да, подозреваю. Если это то же самое, что у меня было с руками, вот тут...

П Е Р В Е Н Е Ц. А что у тебя было?

У Ч Т И В Е Ц. Да говорю же тебе: с руками. Я думал, все, больше не выдержу. Орал, кричал, требовал: "Отрежьте! Ампутируйте к чертям! Я так не могу больше!" Я в клинике Штирмайера лежал. Потом выяснилось, что как раз это и было ошибкой. Они там только колют, лошадиными дозами. Теперь-то я точно знаю. Знаешь, почему они не меняли мне повязку? У них не было бинтов. У них было недостаточно бинтов, чтобы сменить мне повязку. Честное слово. У тебя, конечно, тоже нет адреса? Адреса хорошего врача у тебя нет?

П Е Р В Е Н Е Ц. А у кого ты тогда был, с руками?

У Ч Т И В Е Ц. Если это то же самое, что я подозреваю,то же самое, что было с руками, все, тогда хана. Полный каюк.

П Е Р В Е Н Е Ц. А за границей ты не был?

У Ч Т И В Е Ц. За границей? Да нет, нет. Это совсем другое.

П Е Р В Е Н Е Ц (в публику, прикрыв рот ладонью). Инфекция!

У Ч Т И В Е Ц. Политики вон без конца по заграницам разъезжают.

П Е Р В Е Н Е Ц. Они-то конечно разъезжают. Но их и охраняют куда лучше, чем нас с тобой, -- так у какого ты был врача?

У Ч Т И В Е Ц. Я был на Майнцерштрассе у доктора Синекоэ, в народе его зовут просто Сино, да ты же прекрасно знаешь Эльку, его ассистентку.

П Е Р В Е Н Е Ц (вскакивает и направляется к своему пальто). По-моему, у меня для тебя кое-что есть. (Приносит портативный зубоврачебный аппарат.) Вот. Вчера мне в агентство принесли. Берешь его и прямо как зубной врач суешь себе зубы. Девяносто восемь марок все удовольствие. На немецком рынке продаже не подлежит абсолютно. Ни аккумуляторов, ни батареек, только прямое подключение в сеть на двести двадцать вольт. Нет-нет, постой, этой штукой ты можешь еще прочистить себе уретру. (Оглядываясь по сторонам.) О, пардон, я кажется раскричался... Ну вот, теперь ты ее сломал! Все, капут!

У Ч Т И В Е Ц. Ах, брось ты. Это обыкновенная электрическая зубная щетка, только новая, вот и все.

П Е Р В Е Н Е Ц. Абсолютно не подлежит продаже на немецком рынке.

У Ч Т И В Е Ц. Да что ты несешь! Щетка как щетка, ничем не хуже других, разве что чистит посильней...

П Е Р В Е Н Е Ц. Вот, смотри! Ты ее сломал. Не работает. И продаже не подлежит. (Замечает насекомое на столике возле вазы с цветами.)О, смотри-ка! Блоха-ногохвостка! Она не летает, только прыгает. Моя мать говорит: сматывайтесь, ребятки, пакуйте вещички и бегите из этой страны куда глаза глядят, пока не поздно.

У Ч Т И В Е Ц. Сразу видно: ты совершенно не понимаешь стариков! Да разве можно принимать за чистую монету все, что они иной раз болтают! Я вот своей совсем недавно отсоветовал покупать дом на Мекельштрассе. Недели не прошло, она снова ко мне пристает: "Я тут кое-что новенькое присмотрела, даже с отдельным выходом в парк." Ну и слава Богу, пусть себе пока едет, смотрит, только без меня. А ты по-прежнему щеголяешь в самых дорогих рубашках.

П Е Р В Е Н Е Ц. Что? Рубашка? Да ей уж десять лет. Да-да, милейший, десять лет.

У Ч Т И В Е Ц. А это что? У тебя всегда что-нибудь новенькое.

П Е Р В Е Н Е Ц. Амулет. Нет-нет! Руками не трогать! Все, все вы только и мечтаете, как бы из Германии сбежать. А мы останемся тут вдвоем -- канцлер да я.

У Ч Т И В Е Ц. Капитан и крыса остаются на корабле.

П Е Р В Е Н Е Ц. Это я крыса? Это я крыса? Сам ты крыса! Погоди, это еще цветочки, настоящий кризис впереди!

У Ч Т И В Е Ц. Шеф Транс Уолд Эрлайнз...

П Е Р В Е Н Е Ц. А Пан Америкэн: миллиард долларов убытка всего лишь за...

У Ч Т И В Е Ц. Погоди, Транс Уолд гораздо более солидная фирма. Так вот, в Чикаго или где там еще, ихний главный босс отсылает секретаршу, кофе просит подать или еще что, а сам из пистолета бац! -- только мозги по стенке!

П Е Р В Е Н Е Ц. Это во "Франкфуртер Алльгемайне"?

У Ч Т И В Е Ц. Да нет, мы "Ньюсвик" получаем...

П Е Р В Е Н Е Ц. А-а, тогда, значит, та статья во "Франкфуртер Алльгемайне" уже устарела...

У Ч Т И В Е Ц. В отличие от тебя, я, по крайней мере, не помешался на очередной модели "БМВ".

П Е Р В Е Н Е Ц. Ну конечно! Ты помешался на очередном "порше".

У Ч Т И В Е Ц. Ну, знаешь, это, это...

П Е Р В Е Н Е Ц. Ладно, брось.

У Ч Т И В Е Ц. Нет, это ты брось. У тебя всегда был другой финансовый статус. И ниже "БМВ" ты никогда не опускался.

П Е Р В Е Н Е Ц. Ничего, не сомневайся, мы еще увидим небо в алмазах. Господи, как время летит! Уже три дня, как мы нашего Майнрада закопали. Двадцать второго это было...

У Ч Т И В Е Ц. Разве сегодня двадцать пятое?

П Е Р В Е Н Е Ц (смотрит на часы). Уже двадцать шестое. Боже мой, я вот думаю, три года, это же тридцать шесть месяцев...

У Ч Т И В Е Ц. Это тебе еще выплачивать?

П Е Р В Е Н Е Ц. А тридцать шесть месяцев -- это сто сорок четыре недели...

У Ч Т И В Е Ц. Что, каждую неделю платить?

П Е Р В Е Н Е Ц. Просто хоть зубы на полку. (УЧТИВЕЦ снимает очки.)Очки, кстати, чистить надо. Клади их в соленую воду.

У Ч Т И В Е Ц. Вот тут, от переносицы. И может быть тысяча причин. В том числе и наследственность.

П Е Р В Е Н Е Ц. Так к кому ты тогда с руками-то ходил?

У Ч Т И В Е Ц. На Майнцерштарссе, к доктору Синекоэ, по прозвищу Сино.

П Е Р В Е Н Е Ц. Знаешь что? Я могу порекомендовать тебе отличного ортопеда.

У Ч Т И В Е Ц. Ортопеда?

П Е Р В Е Н Е Ц. Да-да, ты даже представить себе не можешь...

У Ч Т И В Е Ц. Но у меня же лицо! При чем тут ортопед! Мне невролог нужен.

П Е Р В Е Н Е Ц. Ну, нет так нет.

У Ч Т И В Е Ц. Ах, да что там. Все равно скоро всему конец. Нас это не касается. То есть, вообще-то это нас очень даже касается. Но еще несколько лет как-нибудь прокантуемся.

З а т е м н е н и е

АКТ ТРЕТИЙ

СЦЕНА ПЕРВАЯ

У ГЕОРГА и ЭЛЕН. Тахта, стол, стул. Веранда с видом на парк. Справа и слева открытые проходы.

Г Е О Р Г. С чего это вдруг ты так взъелась на того цветного парня?

Э Л Е Н. На какого еще цветного?

Г Е О Р Г. Да вот только что, в автобусе.

Э Л Е Н. Это черномазый. Терпеть не могу черномазых.

Г Е О Р Г. Но он даже не приставал к тебе.

Э Л Е Н. Он не приставал? Грязная черная скотина! Pawing my knee all the time! "Oh my, you're lookin' real pretty, li'l lady, wonna see some hot pictures, just look at my." -- That creep was all over me![7]

Г Е О Р Г. Ну, подумаешь, совсем молоденький парнишка, играет своим телом, автобус тоже трясет, может он и позволил себе...

Э Л Е Н. Keep off your rotten old fingers and beat it! You nigger son of a bitch! Stop touching me![8]

Г Е О Р Г. Но с другой стороны, так грязно ругаться на молодого цветного, это тоже, знаешь ли... Удивляюсь, как он это все стерпел.

Э Л Е Н (явно передразнивая). That lady there pushed me! That lady says I touch her. But I never didn't lay my hands on her, nosirree![9]

Г Е О Р Г. Вылезая, он показал тебе язык. Совсем как мальчишка.

Э Л Е Н. Эти негритянские ублюдки должны вести себя, как все нормальные пассажиры. Раз уж едут в одном с нами автобусе.

Г Е О Р Г. Слушай, что это на тебя нашло?

Э Л Е Н. Ничего. Просто я считаю всех черномазых неполноценными.

Г Е О Р Г. Ты сама не веришь тому, что говоришь.

Э Л Е Н . Очень даже верю. Это научно доказано. По сравнению с нормальными людьми они хитрые, ленивые и агрессивные.

Г Е О Р Г. Чушь!

Э Л Е Н. Никакая не чушь! Я жила среди черномазых. Я знаю, что говорю.

Г Е О Р Г. Элен! Ты же разумная женщина. Мы живем на исходе двадцатого столетия. А у тебя по чуть ли не по всем вопросам особое мнение. Ну нельзя вот просто так, с бухты-барахты, утверждать, что цветные -- люди второго сорта.

Э Л Е Н. Я вовсе не против цветных. Я против черномазых. Китайцы, к примеру, очень жилистые ребята, едят мало, работают много...

Г Е О Р Г. Все! Остановись! Прошу тебя!

Э Л Е Н. Да ради Бога. Может, я и не борюсь за свои убеждения. Но отрекаться от них тоже не намерена.

Г Е О Р Г. Лапушка моя, ты сегодня опять какая-то раздраженная. Это оттого, что Вольф придет, верно? Ну все, я исчезаю. Я ведь и так во время ваших встреч стараюсь быть на работе. Так что вы опять замечательно проведете друг с другом вторую половину дня. Надеюсь, все будет как всегда. Если всегда было все, как я надеюсь. Впрочем, может, я еще застану его, когда вернусь. В последнее время мы особенно хорошо стали понимать друг друга, Вольф и я. Такая гармония между обоими твоими любимыми мужчинами -- у тебя всякий раз увлажняются глаза, когда ты нас видишь вместе. Что, ты даже не протестуешь, когда я говорю об "обоих твоих любимых мужчинах"?

Э Л Е Н. А зачем? Ты и так все знаешь.

Г Е О Р Г. Ничего я не знаю! (Встает, уходя в глубину сцены.) Так что пока...

Э Л Е Н. Георг!

Г Е О Р Г. Что?

Э Л Е Н. У нас ведь все в поря

Поиск по сайту: