Войны с киммерийцами в «змеиной земле» VIII в. до н. э.

Противостояние скифским наездам. Расширение творческой базы героического эпоса VII – V вв. до н. э.

Полуновеллистические сказания о взаимоотношениях с сарматами и сарматками III в. до н. э. – III в. н. э.

Сказка донесла до нас и очень архаичную мифологию, и первичные формы героического эпоса, начало которого отстоит от начала создания былин Киевской Руси на целых два тысячелетия.

Заключение

1. Необъятный материал по славянскому язычеству, дожившему в своих пережиточных формах почти до наших дней, не уместился в этой книге. Систематическое изложение доведено только до последних веков перед нашей эрой. Ни верования славян времен Плиния и Тацита, ни богатейший фонд сведений о язычестве Киевской Руси не попали на страницы этой книги во всем своем объеме и в последовательном рассмотрении, хотя автору и приходилось по разным поводам обращаться то к русским летописям X – XIII вв., то к идолам вроде Збручского, то к поучениям против язычества XI – XIV вв. Эти разнородные источники привлекались ретроспективно для разъяснения тех или иных древнейших религиозных представлений.

В известной мере незавершенное здесь освещение темы язычества может восполнить солидное исследование Г. Ловмянского, посвященное VI – XII вв. и как бы продолжающее хронологически эту книгу [1107].

Выход в свет этой интересной книги не снимает с нас обязательства повторно рассмотреть язычество славян II – IX вв. н. э. и Киевской Руси с более широким привлечением археологических и этнографических материалов. Труд Г. Ловмянского, продолжающий исследования А. Брюкнера, В. И. Мансикка, Л. Нидерле и Н. М. Гальковского, оставляет простор для последующей разработки целого ряда тем, связанных с язычеством восточных славян.

2. Внимание, уделенное в этой книге древнейшему, в известной мере доисторическому периоду жизни славянства, вполне оправдано тем, что в эпоху Киевской Руси происходит «смерть богов», вытесняемых из народного сознания новыми формами христианского богословия. Корни же всех языческих представлений уходят в отдаленную доисторическую первобытность. Во‑вторых, был предпринят специальный розыск «Глубина памяти» для того, чтобы выявить, из каких хронологических глубин, из каких стадий человеческого мышления те или иные образы и представления донесены до народного творчества (предания, обряды, заклинания, орнамент), фиксируемого этнографами XIX – XX вв.

3. Анализ глубины народной памяти привел к несколько неожиданному, но очень важному выводу: оказалось, что эволюция религиозных представлений являла собой не полную смену одних форм другими, а наслаивание нового на старое. Архаичные представления, возникшие на ранних стадиях развития, продолжали существовать, несмотря на то что рядом с ними (так сказать, над ними) уже образовались новые наслоения.

Экскурсы в отдаленную первобытность (палеолит, мезолит) имели целью не воссоздание во всем объеме общечеловеческих истоков религиозных представлений, а только лишь определение времени и условий зарождения тех пережиточных явлений, которые уцелели в фольклоре славянских народов вплоть до XX в.

Выявление хронологического диапазона менаду возникновением явления и фиксацией его пережитков, диапазона, измеряемого иногда десятками тысячелетий, позволяет экстраполировать данное явление на весь этот хронологический промежуток.

4. К первобытным охотникам палеолита и мезолита восходит целый ряд элементов восточнославянского фольклора: заговоры сил природы, заговоры от зла (упырей), образ окруженного огнем «хоботистого» чудища (мамонта?), культ медвежьей лапы, сказочный богатырь Медвежье Ушко, получеловек‑полумедведь, богатыри, одетые в шкуры, – всё это отголоски каменного века.

5. Из палеолитической глубины идет, по всей вероятности, и культ Волоса‑Велеса, переживший также ряд коренных изменений.

Следует признать верной догадку лингвистов о том, что это божество отождествлялось с медведем. Можно думать, что первоначально это было божество охотничьей добычи, «бог мертвого зверя», сохранивший надолго связь с миром мертвых.

Волос был, по всей вероятности, не небесным божеством (небо в палеолите не играло особой роли; мир человека был ещё плоским), а вполне земным покровителем отважных охотников, одетых в звериные шкуры и уподобленных тем животным, на которых они нападали.

Этнография многих народов знает карнавалы с обязательной маской медведя. У восточных славян медвежий маскарад был приурочен к двум солнечным фазам: к первой неделе после зимнего солнцестояния (новый год) и ко дню весеннего равноденствия (белорусские комоедицы XIX в.). Это были велесовы дни славянского языческого календаря.

В бронзовом веке в пору пастушеских переселений Волос‑медведь стал «скотьим богом». С именем «скотьего бога» Волос‑Велес дожил до Киевской Руси, но тогда смысл этого словосочетания стал уже иным:

так обозначался бог богатства.

6. Русский книжник эпохи Владимира Мономаха дал интереснейшую (и в основном верную) периодизацию древнего язычества: первоначально люди приносили жертвы «упырям и берегиням». Это можно перевести на язык науки как дуалистический анимизм, задабривание вампиров и благодарение оберегающим берегиням.

Вторым этапом этот автор считал поклонение Роду и рожаницам.

К сожалению, наша научная литература прошла мимо этой важной темы о древнейших божествах плодовистости и плодородия, не выявив древних общечеловеческих корней этих представлений и упоминая рожаниц лишь вскользь в качестве мелких домашних божков. Исследование показало, что рожаниц было две и что их матриархальный культ предшествовал культу патриархального Рода.

7. Культ двух рожаниц, богинь, обеспечивающих плодовитость и плодородие, прошел две основные стадии: охотничью и земледельческую.

Первую мы восстанавливаем по многочисленным мифам разных охотничьих племен. Время возникновения этих охотничьих представлений хорошо документировано мезолитическими погребениями шаманов. Небесные Хозяйки Мира представлялись полуженщинами‑полулосихами; они находились на небе, отождествлялись с двумя важнейшими звездными ориентирами, носившими названия Лосихи и её теленка: совр. Большая Медведица (древнерусск. Лось) и Малая Медведица.

По отношению к Волосу мезолитические рожаницы отражали более позднюю стадию охотничьих представлений; мир уже перестал быть одномерным, земным и расслоился на три яруса: нижний, подземно‑подводный (символ – ящер), средний – земной и верхний – небесный, звездный.

Хозяйки Мира – мать и дочь – рождают все поголовье животных, рыб и птиц, необходимое людям.

8. Представления о двух Небесных Хозяйках хорошо документированы искусством индоевропейских земледельцев энеолита (часть их являлась языковыми предками славян). Рожаницы земледельческой эпохи – покровительницы урожая, подательницы небесной влаги‑дождя. Они иногда сохраняют архаичный облик оленей или лосей, как бы плывущих по небу в дождевом потоке; иногда изображаются в виде огромных ликов, занимающих всю Вселенную от земли до «верхнего неба». Но наиболее частым оформлением двух рожаниц в энеолитическом искусстве Центральной и Восточной Европы является изображение (по принципу pars pro toto) четырех женских грудей, неразрывно связанных с символикой питающей влаги, т. е., опять‑таки с дождем. Эта символика доживает в орнаментике посуды до середины бронзового века, встречаясь у праславян (тшинецкая культура XV – XII вв. до н. э.).

9. Вероятно, одновременно с представлениями о двух роженицах, унаследованными от предшествующей охотничьей эпохи, у ранних земледельцев появилось и представление о единичном женском божестве рождающей земли. Возможно, что образ Великой Матери идет из палеолита, где он выражает идею плодовитости (дебелые палеолитические «венеры»), прежде всего человеческой, умножение числа охотников, усиление продуктивной мощи племени. У земледельческих племен Великая Мать мыслилась, с одной стороны, космогонически как Прародительница Мира, мать богов и всего сущего, а с другой – как Мать‑Земля, Мать‑сыра‑земля и в силу этого – покровительница урожая. На русской почве это выразилось в образе богини Макоши (иногда – Мокошь) – единственного женского божества, включенного Владимиром Святым в свой дохристианский пантеон.

Ма‑кошь – «Мать урожая», так как слово «кош» означало:

повозку для снопов, корзину для зерна, плетеный амбар для соломы, загон для скота.

Представления о едином божестве‑матери и о двух небесных рожаницах, вероятно, сложно переплетались между собой и не создавали строгой системы.

10. Культ рожаниц у русских документирован, во‑первых, большим количеством письменных средневековых памятников, а во‑вторых, таким массовым источником, как крестьянская вышивка XVIII – XX вв. русского Севера.

Кроме того, культ рожаниц сопровождался ритуалом ежегодных жертвоприношений важенок оленя: согласно легенде из лесу прибегали две важенки (мать и дочь), одну из них приносили в жертву.

Вышивки изображают рожаниц такими, какими их обрисовывают мифы охотничьих племен: женщины с ветвистыми лосиными или оленьими рогами, иногда с четырехсосковым выменем. Антропоморфное переплетено с зооморфным. Рожаницы обычно изображались в позе роженицы с раздвинутыми и согнутыми в коленях ногами. Иногда вышивались около них головки новорожденных «оленьцов малых».

Неудивительно, что церковники на протяжении шести – семи веков так резко нападали на этот культ, имевший столь непристойный реквизит, как полотенца‑набожники с рожающими лосихами‑рожаницами.

Вышивальщицы постепенно стремились зашифровать излишний натурализм своих рожающих рожаниц и придавали их фигурам вид креста, дерева с раскинутыми ветвями, «женщины‑вазона» и т. п.

11. Многочисленные фольклорные материалы (русские, белорусские, польские, литовские и др.) позволяют установить имена двух славянских рожаниц: мать Лада («Великая Лада») и её дочь – Леля. Это две богини весенне‑летнего цикла, связанные с весенним возрождением природы, началом полевых работ, а в дальнейшем с вызреванием урожая и летним солнцестоянием. Значительный цикл славянских песен в качестве припева содержит обращение к Ладе (в звательном падеже – Ладо!). Средневековье знает святилище Лады и Лели (Польша, район древних «Венедских гор»), упоминаемое в XV в.

Русская ритуальная вышивка в своем наиболее высоком выражении содержит интереснейшую трёхчастную композицию: в центре – высокая женская фигура, которую, очевидно, следует толковать как изображение Макоши, олицетворяющей Мать‑сыру‑землю. По сторонам – две всадницы (Лада и Леля), иногда снабженные сохами за седлом, что ведет нас к известному фольклорному мотиву встречи Весны, едущей на золотой сохе. В такой композиции у всех участниц руки молитвенно подняты вверх, к небу. Полотенца с такими вышивками – очевидно, реквизит обряда, сопровождавшего начало пахоты. Другой вариант трёхчастной композиции приурочен, по всей вероятности, ко дню летнего солнцестояния (Купала): руки участников опущены к земле, где вызревает урожай, а вся композиция щедро насыщена солнечными знаками, что вполне естественно для праздника, во время которого «солнце играет».

Древнейший прототип вышивок, изображающих женщину с поднятыми к небу (к солнцу) руками и так же в окружении птиц, как и на вышивке, относится на праславянской территории к VII в. до н. э.

12. Богиня Лада, широко известная в славяно‑балтийских областях, может быть сопоставлена с греческой Лето (крито‑микенская Лато) и италийской Латоной. Лада – мать Лели; Лето – мать Артемиды и Аполлона. Культ Леты известен с XV в. до н. э., когда эта богиня занимала на Крите первенствующее место.

Греческая Лето родилась в земле гиперборейцев. Связь Лето‑Лато с северной Ладой не подлежит сомнению. Вероятно, это был древний индоевропейский вариант культа двух рожаниц, переживший разные видоизменения на греко‑италийском юге и на славяно‑балтском севере.

Связь богини с праздником урожая документирована для Лато и Аполлона Делосского приношением пшеничных колосьев, а для русских рожаниц тем, что празднование и пиршество в их честь производилось 9 сентября, когда был собран и обмолочен новый урожай.

13. Существенный перелом в отношении человека к природе, в его миропонимании и в представлениях о тех неведомых силах, которые управляют по‑новому познанным миром, произошел при переходе от присваивающего хозяйства к производящему.

Если первобытный охотник в борьбе с животным миром в значительной мере был обязан самому себе, своей ловкости, меткости, отваге и выносливости, то земледелец находился в зависимости от природы и прежде всего от неба, от солнца, от дождя. Небо с его светилами для охотника и в известной мере для скотовода было образцом удивительного порядка, системы, равномерности и строгой последовательности. Небо же земледельца было непостоянным, неразумным, непредугадываемым. Вёдро и засуха могли сменяться несвоевременными грозами, ливнями или градом. Урожай лишь отчасти зависел от усилий земледельца при пахоте и севе, а после этих операций пахарю оставалось ждать три месяца дождя, который мог соответствовать оптимальным срокам, а мог и коренным образом нарушать желательный для земледельца ритм полива посевов и обречь целые племена на голод.

Так, ещё на рубеже каменного века, рождались представления о всемогущих, грозных (от «грозы») и непостижимо капризных божествах неба, от воли которых зависела жизнь земледельцев. Ни плодородие всегда благожелательной земли, ни усилия пахаря не могли изменить этой фатальной ситуации. Личность человека, слаженность коллектива были подавлены необходимостью пассивно ждать выявления «воли божьей».

14. Земледельцы энеолита IV – III тысячелетий до н. э. (в их числе были и языковые предки славян) выработали свою систему представлений, которая во многом передалась будущим поколениям.

Земля, вспаханная и засеянная, уподоблялась женщине (или деве), «понесшей во чреве своем». Дождь олицетворялся грудью женщины или ужом, выползающим во время дождя. Над небом, землей и дождем властвовал ещё не единый бог. а унаследованные от мезолита две женщины‑рожаницы. На сосудах для семенного зерна трипольские художники рисовали картину своего понимания мира: внизу земля (почва, без подземного мира) с семенами в ней и растениями на ней; выше – небо с солнцем, показанным в движении, в непрерывной смене восходов и заходов и с полосами дождя. Над этим всем, на самой горловине сосуда, изображались (в виде волнистой линии или зигзага) запасы небесной воды, которые обеспечивали выпадение дождей. Эта картина мира полностью соответствует той, которая отражена в Ригведе: 1. Земля. 2. «Среднее небо» со светилами. 3. «Верхнее небо» с запасами воды. Соответствует она и Библии, где говорится о «тверди» (небесном куполе), отделяющей верхнее небо.

Наряду с огромными космическими ликами божественных рожаниц в трипольском искусстве появляются впоследствии земные обрядовые сцены, как, например, додолы (девушки, одетые в ветви зелени), исполняющие священный танец дождя, известный нам также по записям югославских этнографов XIX – XX вв.

15. Не очень долгая пора расселения пастушеских племен Европы в бронзовом веке внесла много изменений в сознание людей.

Раздвинулся кругозор, появились могильные сооружения – курганы, которые как бы имитировали округлость видимой земли. Спокойно рассмотрено небо, обращено внимание на группы звезд (знаки зодиака), на движение солнца и луны, положено начало календарному счету с обязательной отметкой четырех солнечных фаз. Одним из самых интересных открытий человеческого ума была, пожалуй, геоцентрическая теория, просуществовавшая до Коперника: солнце движется днем по небу (влекомое конями или лебедями), а ночью – по подземному океану на лебедях или иной водоплавающей птице.

Заметно выдвигается культ солнца; его изображают в трёх позициях: восходящим, в полдневном зените и на закате, подчеркивая идею движения. Умершим в могилу клали сосуды с «подземным ночным солнцем», с солнцем на дне (с нижней стороны), солнцем мертвых.

16. С успокоением пастушеских передвижений рубежа III и II тысячелетий до н. э. начинают обозначаться контуры крупных этносов, в том числе и славян, точнее праславян.

Примерно в XV в. до н. э. праславяне отпочковываются от общего индоевропейского массива, владея значительным фондом религиозных представлений, созданных на разных ступенях индоевропейской общности. Географически славянские племена занимали огромные пространства в лесной и лесостепной зоне Центральной и Восточной Европы – от Днепра на востоке до Одера на западе. Археологически – это тшинецкая культура XV – XII вв. до н. э.

Несколько позднее, в I тысячелетии до н. э., разные части славянского мира вошли в разные формировавшиеся тогда общности: западная половина вошла в сферу лужицкой культуры (венедов?), а восточная – в сферу скифской культуры. Греки ошибочно причисляли праславян‑земледельцев к скифам‑кочевникам, но Геродот внес ясность, обозначив праславян как «скифов‑пахарей» и указав тогдашнее самоназвание приднепровских праславян – «сколоты». Вычленение праславян из общей скифской массы позволило в этой книге подробнее обрисовать их культуру и религию на протяжении такого важного и интересного исторического периода, как I тысячелетие до н. э.

17. Ряд резких перемен в мировосприятии происходит в самом начале I тысячелетия до н. э. О них говорит смена погребальных обрядов, принципиально отличающихся друг от друга. Многие столетия праславяне, их соседи, их предки хоронили своих покойников по обряду так называемых скорченных погребений: умершему искусственно придавалась поза человеческого эмбриона, лежащего во чреве матери; сходство подчеркивалось тем, что труп‑эмбрион густо покрывали красной охрой, как бы воспроизводившей самое чрево. Умерший человек, по мысли хоронивших его, должен был родиться вновь, воплотиться в каком‑то новом живом существе. Ради этого его и готовили во время погребального обряда к реинкарнации, к посмертному рождению. Подобные воззрения были тесно связаны с тотемизмом.

В IX – VIII вв. до н. э. на интересующей нас территории почти везде происходит отказ от эмбриональной скорченности.

Покойников стали хоронить в позе спокойно спящего человека. Человек должен остаться человеком и по ту сторону жизненной черты; он лишь обретает вечный покой; он – покойник, ему не грозит превращение в волка (что осталось только в новогодних обрядах) или птицу.

18. Почти одновременно с этим коренным изменением взглядов на загробную жизнь появляется ещё одна новая черта похоронной обрядности – трупы умерших праславяне начинают сжигать на больших погребальных кострах. Рождается важная идея существования души, более долговечной, чем тело человека. Душа невидима, неосязаема; отделившись от тела, душа вместе с дымом костра поднимается к небу, обретается в некоем отдаленном «ирье» – обиталище душ умерших (навий).

С идеей неба, небесного владыки и солнца связаны ежегодные праздничные костры всех славян на масленицу (весеннее равноденствие) и на Ивана Купалу (летнее солнцестояние). При археологических раскопках на окраинах поселений скифского времени встречены остатки огромных ритуальных кострищ со следами жертвоприношений собак, коней и с вырезанными из земли фигурами лебедей. Возможно, что многочисленные ритуальные костры на холмах и горах являются проявлением культа небесного бога Сварога и генетически связанного с ним Сварожича‑огня.

19. Кардинальным вопросом истории славянского язычества является вопрос о древнем дохристианском монотеизме у славян, против которого всегда так возражали церковные теологи, считавшие монотеизм исключительной привилегией христианства.

Абсолютный монотеизм даже в великих религиях мира является фикцией, а применительно к исторической древности он всегда относителен. Речь идет о главе пантеона, подобного Зевсу‑Юпитеру. Славянский Сварог не был главой пантеона. Стрибог, возможно, лишь эпитет главного небесного божества, а не основное имя. Пантеон князя Владимира возглавлял Перун, но Е. В. Аничков убедительно доказал, что выдвижение Перуна на первенствующее место связано с процессом рождения государственности Киевской Руси и не уходит в первобытность.

20. Наука о славянском язычестве на протяжении многих десятилетий совершала непонятную с точки зрения источников, но упорно повторяемую ошибку – культ Рода или замалчивался или изображался как культ покровителя семьи, мелкого домашнего божка‑домового, «лизуна», вылизывающего блюдца с молоком, которые ставили ему в подпечье. А между тем Род в русских средневековых источниках обрисован как небесный бог, находящийся на воздухе, управляющий тучами и вдувающий жизнь во все живое. Наибольшее количество грозных обличений направлено церковниками против общественных празднеств в честь Рода и рожаниц.

В этих поучениях славянский языческий Род приравнен к египетскому Озирису, библейскому Ваалу (Баал‑Хадду), христианскому Саваофу, богу творцу и вседержителю.

21. Время оформления представлений о верховном божестве Мира‑Вселенной, Природы и рода человеческого может быть определено лишь приблизительно: в земледельческом энеолите были только рожаницы; мужские божества начинают появляться в конце трипольской культуры, но занимают второстепенное место. Для торжества идеи мужского божества, как Хозяина Мира, обязательным условием является полная победа патриархата. Где‑то в бронзовом веке (может быть, в конце его, когда возросла роль земледелия), по всей вероятности, оформился принципиально новый, вытекающий из мировоззрения земледельцев, культ бога Вселенной – Рода.

К Роду близок бог Святовит, возможно, отличающийся от него лишь своим описательным именем (Свет + жизнь).

Род заслонил собою архаичных рожаниц, функции которых никогда не выходили за пределы идеи плодовитости‑плодородия. В русской вышивке трёхчастная композиция, состоящая из Макоши и двух рожаниц с воздетыми к небу руками, представлена как обращение к небесному богу, в котором следует видеть Рода, «вдувающего жизнь». С небесным Родом, очевидно, связаны и моления на высоких горах, расположенных ближе к небу.

22. Важным персонажем славянской мифологии был Дажьбог. Он – сын Сварога, как Аполлон – сын Зевса. Это – светоносный бог солнца и света, податель благ. Аналогия с античным Аполлоном наиболее объясняет культ Дажьбога. Время его оформления (судя по иранскому «бог»), очевидно, – эпоха тесных контактов со Скифией, VI – IV вв. до н. э. Речь не идет о заимствовании имени божества полностью, так как скифский двойник Аполлона назывался Гойтосиром, а основа имени славянского бога чисто славянская.

В праславянском археологическом материале I тысячелетия до н. э. много различных следов культа солнечного Дажьбога: это и праздничные костры, и «солнечные колесницы», влекомые лебедями, ещё более сближающие Дажьбога с Аполлоном и его лебедями.

23. Первое тысячелетие до н. э. было временем расцвета праславянского патриархального язычества. Древние культы женских божеств продолжали существовать, но социальное развитие, усиление власти вождей, появление элементов государственности – всё это рождало новые религиозные представления и содействовало созданию славянского Олимпа с мужскими божествами во главе.

24. Ярким узором на общем фоне расцвета язычества в I тысячелетии до н. э. является формирование в эти века первичных форм мифологически построенного древнейшего богатырского эпоса. Борьба с киммерийцами в начале тысячелетия, борьба со скифами (ограждение своих земель) в его середине и неравная борьба с сарматами на исходе этого периода – всё это нашло отражение в мифах и эпических сказаниях, дошедших до нас в XIX – XX вв. уже в сильно измененном облике волшебных сказок и преданий.

Первыми мифическими героями стали божественные кузнецы, побеждающие Змея (олицетворение степняков) и пропахивающие на нем гигантскую борозду‑вал, ограждая Русскую землю. К первой половине I тысячелетия до н. э. мы должны возвести целый ряд мифов‑сказок о Золотом царстве, о герое Световике или Светозаре, тоже побеждающем злого Змея. Основу этих сказок о трёх царствах записал ещё Геродот, главный герой у которого носил имя Колаксая – «царя Солнца»

(Светозара, Световита?). Наряду с героями царственного происхождения русский сказочный фонд содержит такие сказки‑мифы, в которых герой происходит из деревни, царства не завоевывает, но Змея побеждает.

*

«Язычество древних славян» – тема многослойная, сложная: с одной стороны, она уводит нас в глубину отдаленных тысячелетий первобытности, а с другой – явно и полнокровно проявляется в обиходе русской пореформенной деревни.

Экскурс, предпринятый для выяснения глубины народной памяти, показал, что эволюция религиозных представлений шла путем наслаивания новых форм на старые. Это наблюдение позволяет рассматривать этнографические фрагменты в церковных поучениях против язычества XI – XII вв. и записи ученых XIX – XX вв. как своего рода энциклопедию истории религии начиная с палеолита. Анимизм первобытных охотников и представления о небесных богинях и богах древних земледельцев в равной мере уцелели в недавнем деревенском фольклоре.

Задача автора этой книги состояла в показе эволюции, в определении хронологических точек появления тех или иных представлений о мире я о волшебных неведомых силах, им управляющих.

Задача не выполнена во всем своем объеме – впереди ещё осталось нерассмотренным язычество Киевской Руси, но оно, во‑первых, в известной степени уже изучено, а, во‑вторых, для своего понимания оно требует обязательного рассмотрения исторических корней каждого элемента языческой системы X – XIII вв., что автор и пытался сделать в предлагаемой книге.

С течением веков славянское язычество все более становилось выражением народного мировосприятия. Церковь с её международной культурой богословской литературы, живописи, храмоздательства и торжественно‑театрального литургического действа стала прежде всего выразительницей феодальной идеологии. Язычество же удержалось в деревне и было формой проявления народных, крестьянских воззрений, существовавших на своих тысячелетних исконных основах.

Русская народная культура XVIII – XIX вв. традиционна, и эта традиционность уходит в языческую старину. Значительная часть народного творчества связана с язычеством.

Языческая романтика придавала особую красочность русской народной культуре. Все богатырские волшебные сказки оказываются фрагментами древних исторических мифов и героического эпоса. С язычеством связана вся орнаментика крестьянской архитектуры (коньки, громовые знаки на причелинах, «коники» у печи), утвари и одежды.

Языческой магией проникнуты сложные многодневные свадебные обряды.

Торжественными праздниками, всеобщими «событиями» были такие древние обряды, как встреча весны, масленица и Купала, с их ритуальными кострами, братчины по случаю нового урожая, новогодние звериные маскарады и гаданья. Значительная часть песенного репертуара проникнута языческим мировоззрением. Живой, неувядаемой формой обрядового танца, сопровождаемого музыкой и пением, являются красочные деревенские хороводы.

В языческие времена искусство было неразрывно связано с самим язычеством. Недаром автор «Слова о полку Игореве», щеголявший знанием языческой мифологии подобно поэтам Ренессанса, называет своего старшего собрата гусляра и сказителя Бонна «Велесовым внуком».

Познание народной культуры, всех видов крестьянского творчества невозможно без выявления его архаичной языческой подосновы. Изучение язычества – это не только углубление в первобытность, но и путь к пониманию культуры народа.

[1]1 Ленин В. И. Полн. собp. соч., т. 29, с. 322, 329, 330.

[2]2 Чичеpов В. И. Зимний пеpиод pyсского земледельческого календаpя XVI – XIX веков. М., 1957.

[3]3 Токаpев С. А. Религиозные веpования восточнославянских наpодов XIX – начала XX в. М., 1957.

[4]1 Львов А. Ф. Исследование pечи философа. – В кн.: Памятники дpевнеpyсской письменности. Язык и текстология. М., 1968, с. 60.

[5]2 Повесть вpеменных лет. М.; Л., 1950, с. 64.

[6]3 Hовгоpодская пеpвая летопись стаpшего и младшего изводов. М.; Л., 1950. с. 105.

[7]4 Повесть вpеменных лет. М.; Л., 1950, с. 198.

[8]5 Сpезневский И. И. Свидетельство Паисиевого сбоpника о языческих сyевеpиях pyсских. – Москвитянин, 1851, № 5; Тихонpавов H. С. Летописи pyсской литеpатypы и дpевностей. М., 1862. Т. IV; Пономаpев А. И. Памятники дpевнеpyсской цеpковно‑yчительной литеpатypы. СПб., 1897. Вып. 3; Гальковский H. М. Боpьба хpистианства с остатками язычества в дpевней Рyси, т. II. – Зап. Моск. аpхеолог, ин‑та. М., 1913, т. XVIII, с. 17 – 35; Аничков Е.В. Язычество и дpевняя Рyсь. СПб., 1913. Две последние pаботы вышли в свет почти одновpеменно и независимо одна от дpyгой. Гальковский не дал глyбокого анализа «Слова», но пpавильно pешил, что пеpвичный текст не дошел до нас ни в одном из списков. Списков четыpе:

Паисиевский XIV – XV вв., Hовгоpодский Софийский XV в., Чyдовский XVI в. и Киpилло‑Белозеpский XVII в.

Евгений Васильевич Аничков, автоp интеpеснейшего очеpка pyсского язычества, лyчшего в нашей доpеволюционной литеpатypе, yвлекся текстологическим анатомиpованием и пpедположил сyществование шести последовательно pазpаставшихся pедакций «Слова» (не считая неизвестного емy Чyдовского списка). Он не yчел того, что многие вставки обyсловлены задачей автоpа дать комментаpий к «Словy» Гpигоpия и пpоизводились единовpеменно одним лицом. Кpоме того, нyжно было yчесть, что пеpеписчики могли не только pасшиpять, но и сокpащать текст. Совеpшенно не доказано и то, что автоp «Слова об идолах» пользовался стаpым цеpковнославянским пеpеводом (см. с. 61, 66, 232, 244).

Реконстpyкции текста «Слова» в pазных pедакциях, пpедложенные Е. В. Аничковым (с. 380 – 386), пpедставляются мне абсолютно неyбедительными и вводящими в заблyждение.есмотpя на ненадежность аpгyментов, Аничков близко к истине датиpовал окончание пpоцесса «нагpомождения вставок» началом XII в. (с. 232). Основy «Слова» Аничков не очень yвеpенно датиpyет 1060‑ми годами, игноpиpyя написание его на коpабле (с. 146).

[9]6 К хpистианскомy пpаздникy богоявления y славян издавна было пpиypочено пpазднование pазгyльных pyсалий, завеpшавших зимний новогодний цикл святок.

[10]7 Аничков Е. В. Язычество и дpевняя Рyсь, с. 66.

[11]8 Гальковский И. М. Боpьба хpистианства…, т. II, с. 25; Аничков Е. В. Язычество и дpевняя Рyсь, с. 244; Пономаpев A. Пямятники…, стр. 224 и 235.

[12]9 Аничков почемy‑то считал, что pечь идет о болгаpских богомилах (Аничков Е. В. Язычество и дpевняя Рyсь, с. 61), но обpяд омовения есть чисто мyсyльманский.

[13]10 Аничков Е. В. Язычество и дpевняя Рyсь, с. 66.

[14]11 Гальковский H. М. Боpьба хpистианства…, т. II, с. 24.

[15]12 Гальковский H. М. Боpьба хpистианства…, т. II, с. 28, 30.

[16]13 В этом pазделе «Слова об идолах» есть тpи несypазности:

Озиpис не назван египетским богом, а египтяне yпомянyты отдельно; кyльт Рода y халдеев бyдто бы пpоизошел от кyльта Озиpиса (не возникла ли эта констpyкция из «pодопочитания» – гоpоскопов халдеев?); yпоминание гpеческого бога «Аpтемида» в паpy Аpтемиде, сyществyющее, пpавда, только в одном Паисиевском списке.

[17]14 Гальковский H. М. Боpьба хpистианства…, т. II, с. 24, 25 (Софийский список). Паясиевский список: «Тако же и до словен доиде се слов и ти начаша тpебы класти Родy и pожаницам пpеже Пеpyна бога их. А пpеже того клали тpебy yпыpем и беpегиням…» (с. 24).

[18]15 Гальковский H. М. Боpьба хpистианства с остатками язычества в дpевней Рyси. Хаpьков, 1916, т. I, § 24. Беpегини. Упыpи, с. 68 – 71.

[19]16 Hеpедко ставится знак pавенства междy вампиpами и волкодлаками (вypдалаками), т. е. обоpотнями, пpинимающими облик волков (Niederle L. Slovanske Starozitnosti. Praha, 1916. – Vira a nabozenstvi, s. 43 – 44). Едва ли можно отождествлять полностью эти pазpяды славянских демонов. С волкодлаками связано пpедставление о сyществах, пожиpающих солнце и лyнy: «егда yбо погибнеть лyна или слнце – глаголють: влъкодлаци лyнy изедоша или слнце». Слово «влъкодлак» в пеpвой своей части – «волк», а втоpая часть слова объясняется как звеpиная шкypа (ц.‑сл. «длака»). См.: Niederle L. Slovanske Starozitnosti, s. 45.

[20]17 Гальковский H. М. Боpьба хpистианства…, т. II, с. 59 и 41.

[21]18 Гальковский H. М. Боpьба хpистианства…, т. II, с. 59 – 60.

[22]19 Зеленин Д. К. Дpевнеpyсский языческий кyльт «заложных» покойников. Пг., 1917.

[23]20 Маpинов Д. Hаpодна вяpа и pелигиозни наpодни обичаи. – СбHУ. София, 1914. Кн. XXVIII; Рыбаков Б. А. Рyсалии и бог Симаpгл‑Пеpеплyт. – СА, 1967, № 2.

[24]21 Василенко В. М. Рyсская наpодная pезьба и pоспись по деpевy XVIII – XX вв. М., 1960, с. 36.

[25]22 В какой‑то связи с беpегинями, веpоятно, стоит и «беpеза» – священное деpево славян, обязательная пpинадлежность летних молений о дожде (в языческие вpемена – 4 июня, а в хpистианские – семик и тpоицын день).

[26]23 Плеханов Г. В. О pелигии и цеpкви. М., 1957, с. 177; Hикольский H. М. Истоpия pyсской цеpкви. М.; Л., 1930, с. 8 – 11; Пpеобpаженский П. Ф, Кypс этнологии. М.; Л., 1929, с. 164 – 170; Токаpев С. А. Ранние фоpмы pелигии и их pазвитие. М.; 1964, с. 28.

[27]24 См. yказаннyю выше pаботy С. А. Токаpева, а также: Зыбковец В. Ф. Доpелигиозная эпоха. К истоpии фоpмиpования общественного сознания. М., 1959.

[28]25 Повесть вpеменных лет, с. 25 и 39.

[29]26 Аничков Е. В. Язычество и дpевняя Рyсь, с. 319.

[30]27 С общегосyдаpственным официальным кyльтом Пеpyна как бога войны и воинов не следyет отождествлять значительный комплекс охpанительных меp, пpинимавшихся pyсскими людьми по отношению к пеpyнy‑молнии, к Пеpyнy как божествy гpозы. К вопpосy о соотношении Пеpyна с божеством неба и Вселенной мы должны бyдем веpнyться в дальнейшем.

[31]28 Гальковский H. М. Боpьба хpистианства…, т. I, с. 153.

[32]29 Niederle L. Slovanske Starozitnosti, s. 69.

[33]30 Hесмотpя на то что пеpвая pабота о pожаницах появилась ещё в 1855 г. (Сpезневский И. И. Рожаницы y славян и дpyгих языческих наpодов. СПб., 1855), во многих последyющих общих тpyдах им и Родy yделено всего по несколькy стpок (см.: Фаминцын А. С. Божества дpевних славян. СПб., 1884, с. 36). Пpиведена цитата о Роде и pожаницах без пояснений. Рода нет в числе pассматpиваемых божеств.

[34]31 Тексты пpоpоков с толкованиями в pyкописи 1047 г. попа Упыpя Лихого (Владимиpов. Поyчения…, с. 319). Паpемейник 1271 г. Поyчение пpоpока Исайи. (Сpезневский И. И. Матеpиалы для словаpя дpевнеpyсского языка. М., 1958, т. III, стлб. 141).

[35]32 Рыбаков Б. Л. Космогония и мифология земледельцев энеолита, – СА, 1965, № 1, с. 28, 29. Под влиянием дальнейших изысканий мой взгляд на pожаниц в настоящее вpемя изменился.

[36]33 Гальковский H. М. Боpьба хpистианства…, т. I, с. 160, 165, 166.

[37]34 См. гл. 4 этой книги.

[38]35 Максимов С. В. Нечистая, неведомая и крестная сила. СПб., 1903, с. 500.

[39]36 Максимов С. В. Нечистая, неведомая и крестная сила, с.500.

[40]37 Рыбаков Б. А. Святовит‑Род. – In: Liber Josepho Kostrzewski octogenario a veneratoribus dicatus. Warszjwa, 1968, s. 390 – 394.

[41]38 Гальковский Н. М. Борьба христианства…, т. II, с. 97‑98.

[42]39 А. Ф. Лосев доводит анимизм («век страшилищ и чудовищ», т.е. упырей) до матриархального мотыжного земледелия, т. е. до неолита. См.: Лосев А. Ф. Античная мифология в её историческом развитии. М., 1957, с. 47.

[43]40 Рыбаков Б. А. Космогония и мифология… – СА, 1965, № 1 и 2.

[44]41 Гальковский Н. М. Борьба христианства…, т. II, с. 20.

[45]42 Аничков Е. В. Язычество и древняя Русь, с. 146, 232.

[46]43 О «Хожении» Даниила см.: Глушакова Ю. Л. О путешествии игумена Даниила в Палестину. – В кн.: Проблемы общественно‑политической истории России и славянских стран. М., 1963, с. 82.

[47]44 Рыбаков Б. А. Древняя Русь. М., 1963, с. 119 и 281.

[48]45 Рыбаков Б. А. Русские датированные надписи XI – XIV вв. М., 1964, с. 22, табл. XXII.

[49]46 Лаврентьевская летопись. СПб., 1897, с. 276.

[50]47 И надпись 1114 г., и «Слово об идолах» содержат мягкую форму глаголов: «кладуть», «ставять» («Слово»); «погаснеть», «стаеть» (граффито).

[51]48 В летописной повести 1111 г. о походе русских князей на Шарукань главным христианским персонажем, с которым соотносятся действия князей, является пророк Даниил, вдохновляющий воинство; ему в повести отведено весьма почетное место.

[52]49 Рыбаков Б. А. Древняя Русь, с. 281.

[53]50 Григорьев А. Д. Архангельские былины и исторические песни, собранные в 1899 – 1901 гг. СПб., 1910, т. III, с. 46, 202, 474 – 475. Былина «Данило Игнатьевич». К сожалению, исследователи совершенно не коснулись этой интереснейшей былины. В. Я. Пропп в своем объемистом труде «Русский героический эпос» (Л., 1955; Л., 1958) даже не упомянул её в основном тексте. См.: Рыбаков В. А. Древняя Русь, с. 115 – 124.

[54]51 Григорьев А. Д. Архангельские былины…, с. 202.

[55]52 Рыбаков Б. А. Древняя Русь, с. 119.

[56]53 Рыбаков Б. А. Русские системы мер длины XI‑XV вв.: (Из истории народных знаний). – СЭ, 1949, № 1.

[57]1 Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения славян на природу. Опыт сравнительного изучения славянских преданий и верований в связи с мифическими сказаниями других родственных народов. М., 1865 – 1869. Т. 1 – 3. Moszynski К. Kultura ludowa Slowian. Krakow, 1934, cz. II, zesz. 1; Niederle L. Slovanske Starozitnosti. Praha, 1916, t. II, вып. 1; Токарев С. А. Религиозные верования восточнославянских народов XIX – начала XX в. М., 1957; Иванов В.В., Топоров В. Н. Исследования в области славянских древностей. Лексические и фразеологические вопросы реконструкции текстов. М., 1974.

[58]2 Cieszewski S. Ognisko. S. 1., 1903; Харутна В. К вопросу о почитании огня. – Этнографическое обозрение, 1906, т. 18; Тго)анови П. С. Ватра у обиЬадима и животу српског народа. 1930.

[59]3 Moszynski К. Kultura ludowa Slowian, s. 501.

[60]4 Майков Л. Великорусские заклинания. СПб., 1869, с. 514.

[61]5 Moszynski К. Kultura ludowa Slowian, s. 502.

[62]6 Сержпутовский А. Очерки Белоруссии. Добывание огня. – Живая старина, 1909, кн. 69, с. 40 – 41.

[63]7 Токарев С. А. Религиозные верования…, с. 70.

[64]8 Гальковский Н. М. Борьба христианства с остатками язычества в древней Руси, т. П. – Зап. Моск. археолог, ин‑та. М., 1913, т. XVIII, с. 15; 60.

[65]9 Гальковский Н. М. Борьба христианства…, т. II, с. 5, 6.

[66]10 Moszynski К. Kultura ludowa Slowian, § 555, s. 682.

[67]11 Сумцов Н. Ф. Хлеб в обрядах и песнях. Харьков, 1885. К языческой старине восходят куличи, блины, «жаворонки».

[68]12 Гальковский Н. М. Борьба христианства…, т. II, с. 40.

[69]13 См.: Abramowicz Andrzij. Przedmioty ozdobne z grodziska Leczyckiego. – Studia Wczesnosredniowieszne, t. III, tab. 143.

[70]14 Гальковский Н. М. Борьба христианства…, т. II, с. 78‑83.

[71]15 И. Срезневский сближает слова «писати» («пъсати») и «пъстрый» – украшенный узорами, вышитый. См.: Материалы для словаря древнерусского языка. М., 1958, т. II, стлб. 1776‑1777.

[72]16 L'art rustique en Russie. Paris, 1912, fig. 81.

[73]17 Городцов В. А. Дако‑сарматские религиозные элементы в русском народном творчестве. – Тр. ГИМ, 1926, т. I; Рыбаков Б. А. Древние элементы в русском народном творчестве. – СЭ, 1948, № 1; Амброз А. К. О символике русской крестьянской вышивки архаического типа. – СА, 1966, № 1; Богуславская И. Я. Русская народная вышивка. М., 1972; Работнова И. П. Композиция северных русских вышивок. – Тр. НИИХП. М., 1973, № 7.

[74]18 «Слово об идолах» впервые было привлечено мною к анализу вышитых изображений в 1948 г., но сделано это было бегло, без анализа сущности культа богини света, «святой недели». См.: Древние элементы в русском народном творчестве. – СЭ, 1948, № 1, с. 104.

[75]19 Безсонов Петр. Белорусские песни. М., 1871, с. 81 – 82.

[примеч] 17 Гальковский H. М. Боpьба хpистианства…, т. II, с. 59 и 41.

[76]20 Максимов С. В. Нечистая, неведомая и крестная сила. СПб., 1903, с. 90.

[77]21 Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки. Л., 1946.

[78]22 Материалы собраны мною и сотрудниками археологической экспедиции во Вщиже в 1940, 1948, 1949 гг. Коллекции поступили в Музей народного искусства.

[79]23 Сведения письменно сообщены мне покойным В. В. Богдановым.

[80]24 Русское декоративное искусство. М., 1965, т. III, рис. 199, 204, 205, 214; Українське народне декоративне мистецтво. Київ, 1956, табл. XXXIV, LXX, LXXII, LXXIII; Рязанская народная вышивка. Л., 1959, табл. 9, рис. 2; табл. 13, рис. 2; Kurrik Helmi. Eesti rahvaroivad. Tartu, 1938, табл. IV, XVI, XVII, XIX; Белицер В. Н. Очерки по этнографии народов Коми. М., 1958, рис. 142; Она же. Народная одежда удмуртов. М., 1951, рис. 60; Маслова Г. С. Народный орнамент верхневолжских карелов. М., 1951, табл. XXX, XXXVII, XLIII; Лебедева Н. И. Народный быт в верховьях Десны и верховьях Оки. М., 1927, с. 82, рис. 64в, 69; Крюкова Т. А. Марийская вышивка. Л., 1951, табл. XXVI, XXIX; Orlov S. Р. Hry a pisne deti slovanskych. Praha, 1928; Hank Vilem. Variace a desymetrisace, 1949, fig. 26; Slovenske ludove umenie. Bratislava, 1954, I – II, N 358/113; Moszynski K. Kultura ludowa Slowian. Krakow, 1939, cz. II, вып. 2, s. 909, fig. 134‑136.

[81]25 Тарановская Н.В., Мальцев Н. В. Русские прялки. Л., 1970, табл. 51; Рыбаков Б. А. Макрокосм в микрокосме народного искусства. – Декоративное искусство, 1975, № 1 и 3.

[82]26 Рыбаков Б. А. Прикладное искусство и скульптура. – В кн.: История культуры древней Руси. М., 1951, т. II, с. 405, рис. 195.

[83]27 Рыбаков В. А. Прикладное искусство и скульптура, с. 428‑429, рис. 211 – 2; Он же. Древности Чернигова. – МИА, 1949, № 11, с. 56, рис. 24.

[84]28 Рыбаков Б. А. Славянский весенний праздник. – В кн.: Новое в археологии. М., 1965, с. 254, рис. 1.

[85]29 Histoire generate de l'art. Paris, 1950, p. 194; Блаватский В. Д. История античной расписной керамики. М., 1953, с. 64, 86, 97.

[86]30 Васиh Милоjе. Кличевачка некропола. – Старинар. Новая серия, Белград, 1955, т. III – IV, с. 6, рис. 5 и 6.

[87]31 Вязьмiтiна М. Г. Золота Балка. Кшв, 1962, с. 209, рис. 86.

[88]32 Бибиков С. Н. Культовые женские изображения раннеземледельческих племен юго‑восточной Европы. – СА, 1951, XV, с. 135.

[89]33 Рыбаков В. А. Космогония и мифология земледельцев энеолита. – СА, 1965, № 1, с. 28, 29, 31, рис. 7 и 8, 13.

[90]34 Пассек Т. С. Периодизация трипольских поселений (III – II тысячелетия до н. э.). – МИА, 1949, 16, с. 82 – 83, рис. 38а.

[91]35 Амброз А. К. Раннеземледельческий культовый символ («ромб с крючками»). – СА, 1965, № 3, с. 11, 22. В сводной таблице на рис.2 А. К. Амброз дал 76 вариантов «ромба с крючками», но некоторая часть знаков сюда включена, на мой взгляд, без убедительных аргументов. Признание ромбо‑точечной композиции идеограммой засеянного поля А. К. Амброз не сопроводил ссылкой на мои более ранние работы и доклады, где обосновывается этот тезис. См.: Рыбаков Б. А. Семантика трипольского орнамента: Тезисы докладов первого симпозиума по археологии и этнографии Юго‑Запада СССР. Кишинев, 1964, с. 11 – 13; Он же. Отражение земледельческого мировоззрения в искусстве трипольской культуры. – Вестник АН СССР, 1964, № 7, с.51 – 52; Он же. Орнамент – мудрость тысячелетий. – Советская культура, 1964, 9 мая.

[92]38 Гургула И. В. Народне мистецтво захiдних областей України. Київ, 1966. (Вклейка на с. 64.)

[93]37 Анализ композиции с двумя небесными оленями привел к такому широкому комплексу архаичных космогонических представлений, что послужил основой специального доклада, прочитанного мною на Ученом совете Ин‑та археологии АН СССР 4 июня 1968 г.

[94]38 Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения славян на природу. М., 1865, т. I, с. 535. Афанасьевым приведено много русских обычаев и поверий, связанных с красными и желтыми яйцами. Все они входят в систему магии плодородия (см. с. 536 – 538). Весенние игры с крашеными яйцами совершенно не связаны с христианством, так как они зафиксированы у иранцев‑мусульман (Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения славян…, с. 537, примеч. 1).

[95]39 Калевала. М.; Л., 1933, с. 5, 6.

[96]40 Анисимов А. Ф. Космологические представления народов Севера. М.; Л., 1959, с. 11‑15.

[97]41 Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения славян… М., 1868, т. II, с. 255, 256.

[98]42 Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения славян…, т. II, с. 256, со ссылкой на Новгородский сборник 1865 г.

[99]43 Шаповалова Г. Г. Севернорусская легенда об олене. – В кн.: Фольклор и этнография русского Севера. Л., 1973, с. 209 – 223.

Попутно следует исправить одну ошибку автора этой интересной статьи: ссылаясь на «Слово об идолах», Г. Г. Шаповалова неверно перевела фразу «извыкоша елени класти требы», где слово «елени», обозначающее эллинов, она поняла в смысле «олени»: «Возможно, что принесение в жертву одного оленя и восходит к эллинским обрядам» (с. 219).

[100]44 Шаповалова Г.Г. Севернорусская легенда об олене, с. 210, 211.

[101]45 Шаповалова Г.Г. Севернорусская легенда об олене, с. 214.

[102]51 Талицкая И. А. Материалы к археологической карте бассейна Камы. – МИ А, 1962, № 27; Смирнов А . П. Очерки древней и средневековой истории народов Среднего Поволжья и Прикамья. – МИА, 1952, № 28.

[103]52 Рыбаков Б. А. Макрокосм в микрокосме народного искусства. – Декоративное искусство, 1975, № 1, с. 30 – 33 и 53; № 3, с. 38 – 43. Эта статья перепечатана на русском, французском, английском и испанском языках в сборнике «Общественные науки» за 1976 г. (с. 101 – 119).

[104]53 Грибова Л. С. Пермский звериный стиль. М., 1975.

[105]54 Грибова Л. С. Пермский звериный стиль, с. 115.

[106]55 Грибова Л. С. Пермский звериный стиль, 115.

[107]56 Грибова Л. С. Пермский звериный стиль, с. 12 – 15.

[108]57 Рыбаков Б. А. Космогоническая символика «чудских» шаманских бляшек и русских вышивок. – Тр. советско‑финского археологического симпозиума. Л., 1979.

[109]58 АнисимовА.Ф. Космологические представления…, с. 11.

[110]59 Анисимов А. Ф. Космологические представления…, с. 52‑53.

[111]60 Анисимов А. Ф. Космологические представления…, с. 15‑19.

[112]61 Окладников А. П. Олень Золотые рога. М.‑Л., 1964, с. 59‑60.

[113]62 Анисимов А. Ф. Космологические представления…, с. 21‑22.

[114]63 Анисимов А. Ф. Космологические представления…, с. 28 – 29.

[115]64 Анисимов А. Ф. Космологические представления…, с. 49 – 50; Попов А. А. Тавгийцы. Материалы по этнографии авамских и вадеевских самоедов. М.; Л., 1936, с. 84 и след.

[116]65 См., например: История искусства народов СССР. Искусство первобытного общества н древнейших государств на территории СССР. М., 1971, т. I, с. 65, рис. 68. Автор этого раздела, Н. Н. Турина, ошибочно считает, что здесь изображен лось‑самец: отсутствие рогов при тщательно выделанной гриве не может быть объяснено неумением скульптора. Резчиком было задумано и великолепно выполнено изображение взрослой гривастой лосихи. Н. Н. Турина датирует могильник неолитическим временем – IV – III тысячелетиями до н. э. А. Я. Брюсов относит Оленеостровский могильник к мезолиту, датируя его V тысячелетием до н. э. (СА. 1968, № 4).

[117]66 Турина II. Н. Оленеостровский могильник. – МИА, 1956, № 47. Общий план – на рис. 9; погребения № 55, 56, 57 – рис. 27; погребения № 152, 153 – рис. 76; стержни с мордами лосих – рис. ИЗ, 114, 129, 130.

[118]67 Гурина Н. Н. Оленеостровский могильник, с. 202, 204.

[119]68 Гурина Н. Н. Оленеостровский могильник. – МИА, 1953, № 39, с. 375; История искусства народов СССР. М., 1963, рис. 26.

[120]69 Римантене Р. К. Художественные изделия стоянки Швянтойи 3. – В кн.: Памятники древнейшей истории Евразии. М., 1975, с. 139, рис. 1.

[121]70 Спицын А. А. Шаманские изображения, рис. 94, 95, 102, 106 – 108, 111, 113, 117, 118‑121, 123, 124, 126, 127, 129, 130, 132‑143, 149, 155, 156, 158 – 161, 163, 165‑170, 172‑176, 178 – 197, 199, 202, 203.

[122]71 Гурина Н. Н. Оленеостровский могильник, с. 193, рис. 107.

[123]72 Анисимов А. Ф. Космологические представления…, с. 49.

[124]73 Розенфельдт Р. Л. Забытая коллекция бронзовых антропоморфных изображений. – СА, 1974, № 3, с. 190 – 195, рис. 1 – 5. Автор датирует их VIII в. н. э.

[125]74 По альбому А. А. Спицына, рис. 95, 125, 157 – 161, 163 – 165, 167 – 170, 172, 173, 175 – 182, 184 – 187, 189 – 204, 215.

[126]75 Спицын А. А. Шаманские изображения, рис. 198.

[127]76 Анисимов А. Ф. Космологические представления…, с. 52.

[128]77 По альбому А. А. Спицына, рис. 113 – 123, 125 – 136, 139 – 143, 146, 147, 149, 150, 153, 155, 158 – 161, 163 – 173, 175 – 182, 184 – 196, 199 – 202.

[129]78 Грибова Л. С. Пермский звериный стиль, табл. II, рис. 3.

[130]79 Leroi‑Gourhan A. Prehistoire do l'art occidental. Paris, 1965, p. 308‑309, tab. 57.

[131]80 Гурина H. H. Оленеостровский могильник, с. 302.

[132]81 Косарев М. Ф. Древние культуры Томско‑Нарымского Приобья. М., 1974, с. 144‑146, рис. 44‑46; Кулапская культура датируется автором V в. до н. э. – IV в. н. э., т. е. скифо‑сарматским временем.

[133]82 Grbic Miodrag. A Neolithic Statuette from Becej in Banat. – Archaeologia Jugoslavica. Belgrad, 1954, 1, c. 16‑27, fig. 1‑4.

[134]83 Рыбаков Б. А. Космогония и мифология…, с. 28, рис. 3.

[135]84 Рыбаков Б. А. Космогония и мифология…, с. 14, рис. 26.

[136]85 Черныш Е. К. Ранньотрипiльске поселення Ленкiвцi на Середньому Днiстрi. Київ, 1959, с. 24‑27, рис. 16‑18.

[137]86 Рыбаков Б. А. Макрокосм в микрокосме народного искусства.

[138]87 Богуславская И. Я. О трансформации орнаментальных мотивов, связанных с древней мифологией, в русской народной вышивке. – В кн.: Тезисы докладов VII Международного конгресса антропологических и этнографических наук. М., 1964, с. 8; см. также: Фалеева В. А. Русская народная вышивка (древнейший тип). Л., 1949.

[139]88 Городцое В. А. Дако‑сарматские религиозные элементы…

[140]89 Амброз А. К. О символике русской крестьянской вышивки…, с. 74, рис. 8.

[141]90 Громов Г. Г., Деопик Д. В., Плющев В. И. Применение методов количественного анализа орнаментальных образов русской народной вышивки. – Вестник МГУ, 1971, № 4. Выражаю благодарность Г. Г. Громову, предоставившему в мое распоряжение фотографии всех вышивок (см. главу «Русские вышивки и мифология»).

[142]91 Громов Г.Г., Деопик Д. В., Плющев В. И. Применение методов количественного анализа…, с. 90 и 96.

[143]92 Маслова Г. С. Орнамент русской народной вышивки. М., 1978, с. 70.

[144]93 Богуславская И. Я. О двух произведениях средневекового народного шитья. – В кн.: Русское народное искусство Севера. Л., 1968, с. 91 – 106, рис. на с. 92, 95 и 97.

[145]94 Кроме Севера, встречаются в Калужской, Полтавской областях. См., например: Калужская народная вышивка. М., 1955, табл. 9.

[146]95 Маслова Г. С. Народный орнамент верхневолжских карелов, табл. LVII, рис. 4; табл. XLIII, рис. 1.

[147]96 Богуславская И. Я. Русская народная вышивка, рис. 11. К этой композиции придется вернуться в дальнейшем.

[148]97 Кожевникова Л. А. Особенности народного узорного ткачества некоторых районов Севера. – В кн.: Русское народное искусство Севера. Л., 1968, с. 112 – 113 (ткань из Великого Устюга); Динцес Л. А. Изображение змееборца в русском народном шитье. – СЭ, 1948, № 4, с. 45, рис. 10.

[149]98 Работнова И. П. Финно‑угорские элементы в орнаменте севернорусских вышивки и тканья. – В кн.: Русское народное искусство Севера, с. 89, рис. 1 и 2.

[150]99 Маслова Г. С. Народный орнамент…, табл. XV, рис. 1; табл. XVII, рис. 1; табл. XVIII, рис. 2. В русской вышивке очень част мотив «елочек», которые изображались точь‑в‑точь как оленьи рога и вышивались не вертикально, как следовало бы ставить растения, а всегда косо, раскинутыми попарно в стороны, как и должны быть оленьи рога. См. оленьи рога «елочкой»: Калужская народная вышивка рис. 9, и указанные работы В. А. Городцова и Г. С. Масловой.

[151]100 Материалы по этнографии России. М., 1911. Вып. VI.

[152]101 Жуковская В. И. Вышивка тверских карел. – В кн.: Из культурного наследия народов России. Л., 1972, с. 187, рис. 3.

[153]102 Мещанинов И. И. О применении лингвистического материала при исследовании вещественных памятников. – Сообщ. ГА11МК, 1932, № 1/2, с. 6 – 12.

[154]103 Городцов В.А. Дако‑сарматские религиозные элементы…, рис.3. Хранится в ГИМе, № 42345. Рисунок Городцова неточен.

[155]104 Попутно следует высказать соображение о разной степени сохранности архаических элементов на функционально различных предметах с вышпнкой. Из сопоставления их выявляется, что наибольшее число архаичных черт встречается не на полотенцах, а на подзорах для кроватей. Это может быть объяснено тем, что вышитые полотенца очень часто украшали божницы и находились п непосредственном соседстве с иконами, что должно было в известной мере предостерегать от языческих излишеств, от чрезмерной мифологической откровенности.

[156]105 L'art rustique en Russie, N 81.

[157]106 Центральноевропейские материалы дают нам некоторые данные для датировки этой переходной стадии применительно к более развитым районам, чем олонецко‑архангельский Север. Знаменитая «солнечная колесница» из Юденбурга (гальштатская эпоха) содержит сцену жертвоприношения священных оленей: в центре стоит огромная женская фигура, поддерживающая над головой плоскую чашу (может быть, для огня, символизирующего солнце?). У ног богини, по сторонам её – два вооруженных всадника. Эта часть сложной скульптурной композиции почти полностью совпадает с нашими вышивками, но на переднем плане юденбургской колесницы есть существенное дополнение: олень, которого двое мужчин держат за ветвистые рога, а третий мужчина, очевидно главный жрец, заносит топор над головой обреченного в жертву оленя.

[158]107 Шаповалова Г. Г. Севернорусская легенда об олене, с. 214; Шереметев П. Зимняя поездка в Белозерский край. М., 1902, с. 136 – 137.

[159]108 Соколов Б. М. и Соколов Ю. М. Сказки и песни Белозерского края. М., 1915, с. XI – XII.

[160]109 Городцов В.А. Дако‑сарматские религиозные элементы…, рис. 16, с. 12 ц 14. Хранится в ГИМе, N 46721‑С‑406. Прорись Городцова очень неточна: олени превращены в коней. В коллекциях ГИМа это не единственная обрядовая ширинка с оленями.

[161]110 См., например: Народы Африки. М.; Л., 1954, с. 148, 237, 270, 382, 511, 641; Народы Передней Азии. М.; Л., 1957, с. 322, 340, 526; Народы Восточной Азии. М.; Л., 1965, с. 447, 488; Народы Юго‑Восточной Азии. М., 1966, с. 100, 142, 221, 592, 786.

[162]111 Амброз А. К. Раннеземледельческий культовый символ…, с. 14‑27.

[163]112 Бибикова В. И. О происхождении мезинского палеолитического орнамента. – СА, 1965, № 1, с. 3‑8; Бiбiкова В. I. Про джерела геометричного стилю в палеолiтичному мистецтвi Схiдної Европи. – В кн.: Sbornik Narodniho Muzea v Praze, 1966. t. XX, вып. 1/2, s. 7‑15.

[164]113 Рыбаков Б. А. Происхождение и семантика ромбического орнамента. – В кн.: Сб. тр. Науч.‑исслед. ин‑та художественной промышленности. М., 1972, вып. 5, с. 127 – 134, рис. на с. 130.

[165]114 Stocky Albin. Pravek zeme ceske. Praha, 1926, t. IX, fig. 4; t. XXII, fig. 12, 24; t. XXI, fig. 19; Piggot Stuart. Ancient Europe from the beginnings of Agriculture to Classical Antiquity. Edinburgh, 1965; Dumitrescu Vladimir, L'art neolithique en Roumanie. Bucurest, 1968, tab. 9, 13, 36, 38, 43, 59, 60; Pichlerowa Magda. Nove Kosariska. Kniezacie mohyly zo starsej doby zeleznej. Bratislava, 1969, tabl. II, VII, XII, XXVI, XXVII, XXVIII, XXIX, XXXV; Comsa Eugen. Istoria communitatilor culturii Boian. Bucuresti 1974. fig. 74‑8; 76‑5; 67, 68.

[166]115 См., например, публикацию известной костяной статуэтки из Брассампуи (Франция, Ланды). L'homme avant l'ecriture. Paris, 1959.

[167]116 Piggot Stuart. Ancient Europe…, fig. 17, N 6 и 7.

[168]117 Рыбаков Б. А. Происхождение и семантика…, рис. на с. 129.

[169]118 Для поздних стадий бытования ромбо‑меандрового и зигзагового орнамента перевод его в пластику мог объясняться не только татуировкой на теле, но и наличием женской одежды с подобным орнаментом. См.: Comsa Eugen. Istoria.., fig. 67, 68, 172 old. В женской народной одежде ромбический орнамент сохраняется вплоть до XX в. Таковы, например, свадебные и «молодецкие» паневы южных великороссов.

[170]119 Амброз А. К. Раннеземледельческий культовый символ…

[171]120 Путеводитель по экспозиции Музея истории Азербайджана. Баку, 1958, с. 71.

[172]121 Отчет Археологической комиссии за 1899 г., с. 73 – 75. Раскопки Реслера. Курган № 3, гробница № 1. См. прорисовку: Рыбаков Б. А. Происхождение и семантика…, с. 132.

[173]122 Подобный «мальтийский крест» известен и у скифов. См.: Археологические исследования на Украине 1965 – 1966 гг., вып. 1, с. 105, рис. 7. Трахтемировское городище близ Переяславля‑Хмельницкого.

[174]123 Коллекции Львовского этнографического музея.

[175]1 Критическое рассмотрение обширной литературы вопроса дано в книгах В. Ф. Зыбковца (Дорелигиозная эпоха. К истории формирования общественного сознания. М., 1959) и С. А. Токарева (Ранние формы религии и их развитие. М., 1964). Первый автор построил свою работу по историческому принципу, второй – по классификационному. Оба они взаимно дополняют друг друга.

[176]2 Окладников А. П. Утро искусства. Л., 1967, с. 25.

[177]3 Васильев Б. А. Медвежий праздник. – СЭ, 1948, № 4, с. 79‑80

[178]4 Васильев В. А. Медвежий пpаздник, с. 94.

[179]5 Васильев Б. А. Медвежий пpаздник, с. 87 и 92.

[180]6 Калевала. М.; Л., 1933, с. 271.

[181]7 Ефименко П. П. Пеpвобытное общество. Л., 1938, с. 272‑277; Васильев В. А. Медвежий пpаздник, с. 83‑84.

В более позднее вpемя этногpафы пpизнали пpавомеpной связь медвежьих пpаздников с палеолитическими захоpонениями медведей. См.:Кpейнович Е. С. Медвежий пpаздник y кетов. – В кн.: Кетский сбоpник. Мифология. Этногpафия. Тексты. М., 1969.

[182]8 Столяp А. Д. «Hатypальное твоpчество» неандеpтальцев как основа генезиса искyсства. – В кн.: Пеpвобытное искyсство.Hовосибиpск, 1971, с. 118 – 164. Здесь дан подpобный анализ всей евpопейской и амеpиканской литеpатypы вопpоса, включая мнение А.Леpyа‑Гypана (с. 134).

[183]9 Столяp А. Д. «Hатypальное твоpчество» неандеpтальцев…, с.141.

[184]10 Столяp А. Д. «Hатypальное твоpчество» неандеpтальцев…, с. 148.

[185]11 Столяp А. Д. «Hатypальное твоpчество» неандеpтальцев…, с. 159, 160. О заpождении тотемических пpедставлений и веpы в обоpотничество, связанных с охотничьей маскиpовкой, см.: Семенов Ю.И. Как возникло человечество. М., 1966, с. 324 – 328, 339. О медвежьих пещеpах см. с. 414 – 427.

[186]12 Пеpедольский В. С. Hовгоpодские дpевности. Hовгоpод, 1898, с. 175.

[187]13 Кpайнев Д. А. Дpевнейшая истоpия Волго‑Окского междypечья. М., 1972, с. 142.

[188]14 Воpонин H. H. Медвежий кyльт в Веpхнем Поволжье в XI в. – МИА. Л., 1941, № 6. Повтоpно издано в связи с гибелью тиpажа во вpемя блокады Ленин

Поиск по сайту: