Что лучше — Сорок Пяток или Пяток Сорок? Верблюд живет в пустыне, в саванне — Носорог. И сделать верный выбор нико мне не помог — Нужны как Сорок Пяток, так и Пяток Сорок.
Введение
— Что это ты пишешь? — спросил Пух, забираясь на мой письменный стол. — Книгу. Она будет называться «Пух и Дао», — ответил я. — Пух и... кто? — спросил он, от испуга размазав лапой одно из написанных мною слов. — Не «кто», а «что», — сказал я сердито, отодвигая карандашом его лапу подальше. — «Пух и Дао», или, если хочешь, «Дао Пуха». — По-моему, это больше похоже на жалобное «Мяу!» Пуха, — сказал он, обиженно потирая лапу. — Не говори глупостей! — огрызнулся я. — А о чем эта книга? — спросил Пух, вплотную придвинув свой любопытный нос и размазав еще одно слово. — Она о том, как быть счастливым и сохранять безмятежное спокойствие в любых обстоятельствах! — завопил я. — А ты читал ее? — спросил Пух недоверчиво.
Этот разговор состоялся вскоре после того, как мы с друзьями обсуждали Великих Мыслителей Прошлого, и кто-то сказал, что все они, по сути дела, жили на Востоке, а я возразил, что не все, но собеседник не слушал возражений и все продолжал развивать свою мысль, которая, вроде этого предложения, никак не кончалась, и тогда я решил продемонстрировать образец Западной Мудрости, чтобы доказать друзьям, что мир состоит не только из восточной половинки. И я прочитал:
— Пух! Когда ты просыпаешься утром, — сказал наконец Пятачок, — что ты говоришь сам себе первым делом? — Что у нас на завтрак? — сказал Пух. — А ты, Пятачок, что говоришь? — А я говорю: «Интересно, что сегодня случится интересное?» — сказал Пятачок. Пух задумчиво кивнул. — Это то же самое, — сказал он [1].
— Ну, и что это значит? — спросил мой непробиваемый оппонент. — Это значит, что мудрость Дао не чужда и Западу. — А по-моему, это просто отрывок из «Винни-Пуха». — Нуда, — сказал я. — Так там нет никакого Дао, — заявил он. — Нет, есть. — Нет, нет, — упорствовал он. — А что же там есть, по-твоему? — Да всего лишь глупый, набитый опилками медведь, который шатается по лесу, пристает ко всем с дурацкими вопросами, распевает песенки и попадает в самые невообразимые истории, не становясь при этом ни на йоту умнее и оставаясь все таким же невежественным бодрячком-простачком. Вот и все, что там есть. — Это то же самое, — сказал я.
Именно тогда у меня зародилась идея написать книгу, которая объяснила бы основные принципы даосизма на материале «Винни-Пуха» и одновременно объяснила бы смысл «Винни-Пуха» в свете основных идей даосизма. Узнав о моих намерениях, Умные Люди стали кричать, что это полный абсурд, чепуха и так далее. Другие объявили, что никогда не слышали ничего более глупого и что я витаю в облаках. Третьи считали, что идея заманчивая, но трудноосуществимая. «Тут не за что уцепиться, — говорили они. — С чего ты начнешь? »
Ну, на этот счет как раз имеется одно старинное даосское изречение: «Путешествие в тысячу миль начинается с первого шага». Так что, я думаю, с начала мы и начнем.
Пух и... что?
— Знаешь, Пух, — сказал я, — похоже, очень многие не имеют представления о том, что такое даосизм. — В самом деле? — спросил Пух, поморгав. — В первой главе, наверное, нужно это как-то объяснить. — Понятно, — сказал Пух. — А для этого лучше всего ненадолго съездить в Китай. — В Китай? — спросил он, изумленно округлив глаза. — Прямо сейчас? — Нуда. Все, что для этого требуется, — откинуться на спинку стула, расслабиться, — и мы на месте. — А, понятно, — сказал Пух. Представим себе, что мы прогуливаемся по узкой улочке большого китайского города и видим магазинчик, который торгует картинами, написанными в классической манере. Мы заходим в магазинчик и просим продавца показать нам что-нибудь аллегорическое — можно и с юмором, но исполненное Непреходящего Смысла. Продавец улыбается. «У нас есть как раз то, что вам нужно, — говорит он, — копия „Пробующих уксус"». Он подводит нас к большому столу и разворачивает один из свитков. «Прошу простить, у меня дела», — добавляет он и исчезает в глубине магазина, оставив нас наедине с картиной. Видно, что это копия, сделанная не очень давно, но мы знаем, что оригинал был написан еще в старину, — правда, трудно сказать, когда именно. Нашим современникам сюжет этой картины хорошо известен. На ней изображены три человека, стоящие возле бочонка с уксусом. Каждый из них попробовал уксус, окунув в него палец и облизнув его. Ощущения, вызванные этим экспериментом, отражены на их лицах. Изображение аллегорическое, и подразумевается, что перед нами не обыкновенные люди, решившие отведать уксуса, а основатели трех великих учений Древнего Китая, сам же уксус символизирует Суть Жизни. Эти три человека — Конфуций, Будда и Лао-цзы, автор самой первой из книг, излагающих основы даосизма. У Конфуция выражение лица кислое, на лице Будды написана горечь, а Лао-цзы улыбается. Конфуцию жизнь вообще представлялась довольно кислой. Он полагал, что связь времен прервалась и что жизнь, устроенная человеком на земле, не соответствует тому, что предначертано Небесами для всего сущего. Он считал необходимым свято чтить предков и соблюдать старинные обычаи и Церемонии, во время которых император, Сын Неба, играл роль посредника между бесконечностью космоса и конечностью земного существования. Конфуцианство выработало целую систему чрезвычайно сложных ритуалов на все случаи жизни; эти ритуалы складывались из тщательно рассчитанных жестов и шагов, точно отмеренного количества придворной музыки и строго определенных фраз и речевых оборотов. До нас дошла поговорка, сложенная о Конфуции: «Если циновка лежит неровно, Учитель не сядет на нее». Это показывает, сколь неукоснительно конфуцианцы соблюдали установленный порядок. Будда, второй из трех мудрецов на картине, считал, что жизнь человека протекает в плену привязанностей и желаний, ведущих лишь к страданию, и не видел в ней ничего, кроме горечи. Мир, в представлении Будды, только и делает, что расставляет человеку ловушки, порождая у него иллюзии и доставляя ему, как и всему живому на земле, одни лишь бесконечные мучения. Покой можно найти, только «отряхнув прах этого мира» и достигнув Нирваны, что буквально означает «состояние безветрия». Буддизм, переселившись в Китай из родной Индии, претерпел существенные изменения благодаря глубоко укоренившемуся в душах китайцев оптимизму, и все же наиболее последовательные буддисты считали, что горькие ветры повседневного существования служат непреодолимым препятствием на пути к Нирване. С точки зрения Лао-цзы, естественная гармония, установленная изначально между Небесами и землей, вполне достижима для любого человека в любой момент, но искать ее следует не там, где указывал Конфуций. В своем главном труде «Дао дэ цзин» («Книга добродетели Дао») Лао-цзы пишет, что земля является, по сути, отражением Небес и подчиняется общим для них законам, а не законам людей. Эти всеобщие законы управляют и ходом далеких небесных светил, и жизнью птиц в лесу или рыб в океане. Согласно Лао-цзы, чем активнее человек вмешивается в предустановленное природой равновесие, тем дальше он от желанной гармонии. Чем больше принуждения, тем больше беспорядка. Во всем сущем, будь оно тяжелым или легким, быстрым или медленным, влажным или сухим, заложена его собственная Внутренняя Природа, которую нельзя изменить насильно, не причинив ей вреда. Если попытаться навязать ей извне произвольные абстрактные правила, это вызовет лишь неизбежное сопротивление. Тогда-то жизнь и станет кислой. По мнению Лао-цзы, мир не ловушки человеку расставляет, а преподает ему ценные уроки. Если усвоить эти уроки и действовать сообразно естественному ходу вещей, то все будет в порядке. Нужно не «отряхивать» прах этого мира, а наоборот, «погрузиться» в него. Закономерность, которой подчинено все на Небесах и на земле, Лао-цзы назвал «Дао» («Путь»). Лао-цзы был убежден, что точно описать словами этот Путь Вселенной невозможно и все попытки сделать это оскорбительны как для его всемогущества, так и для человеческого разума. Однако постичь природу Дао можно, если всерьез этого захотеть и по-настоящему интересоваться окружающей жизнью, от которой понятие Дао неотделимо. В течение многих столетий классическое учение Лао-цзы эволюционировало и разделилось на три направления: философское, церковное и народное, стихийно-религиозное. Термин «даосизм» объединяет все три направления. Суть же этого учения заключается просто в умении правильно оценивать то, что происходит в повседневной жизни, извлекать из этого уроки и поступать соответственно. Как утверждает даосизм, подобный гармонический образ жизни неизбежно ведет к счастью. Можно с полным правом сказать, что счастливая безмятежность — наиболее характерная черта личности,, идущей путем Дао, а мягкий юмор присущ даже самым серьезным даосским трактатам — таким, например, как двухтысячепятисотлетняя «Дао дэ цзин». В книгах другого «отца даосизма», Чжуан-цзы, сдержанный смех автора то и дело прорывается на поверхность, подобно пузырькам воздуха в фонтане.
— А при чем здесь уксус? — спросил Винни-Пух. — Мне казалось, я объяснил это, — сказал я. — А мне показалось, что ты забыл. — Ну ладно, я объясню еще раз. — Ну то-то же, — сказал Пух.
Почему Лао-цзы улыбается на картине? Ведь, говоря по правде, уксус, символизирующий Жизненную Суть, действительно неприятен на вкус, о чем свидетельствуют лица и других мудрецов. Но дело в том, что гармоническое мировосприятие, свойственное даосизму, превращает все, что другим кажется неудовлетворительным, в нечто позитивное. С точки зрения даосизма горечь и кислота — порождения сознания, не умеющего чутко воспринимать окружающее и стремящегося все переделать. Сама же по себе жизнь, если ее правильно понимать и использовать ее блага по назначению, имеет сладкий вкус. В этом и заключается основная идея картины.
— Сладкий? — оживился Пух. — Как мед? — Ну, наверное, не настолько,— сказал я. — Это было бы чересчур. — А мы еще в Китае? — осторожно поинтересовался он. — Нет. С объяснениями покончено, и мы опять за нашим письменным столом. — Хорошо, что мы вернулись вовремя, а то как раз пора подкрепиться, — сказал Пух и направился к буфету.
Дао и... кто?
Как-то раз мы засиделись допоздна, рассуждая о том, что такое мудрость, и в конце концов совсем уже было заснули, когда Пух вдруг заявил, что унаследовал интуитивное понимание Дао от своих предков. — Каких, например? — спросил я. — Ну, например, от Пу Дао-цзы, знаменитого китайского художника. — Его звали У Дао-цзы, — сказал я. — Или от Ли Пу, знаменитого китайского поэта, — продолжал Пух уже не так уверенно. — Ты, наверное, хочешь сказать Ли Бо? — Ну, тогда я не знаю... — пробормотал Пух, разглядывая что-то на полу. Тут мне пришла в голову спасительная мысль. — Знаешь, а ведь это не имеет особого значения, потому что в честь тебя был назван один из главных даосских принципов. — Да? — воспрянул духом Пух. — Конечно. Это принцип «Пу», что означает «необработанный кусок дерева». — Действительно, а я и забыл, — сказал Пух.
Итак, нужно прежде всего объяснить, что такое «Пу», «необработанный кусок дерева». Следуя старинной даосской традиции, мы не будем слишком подробно и углубленно все растолковывать, потому что это ни к чему, кроме путаницы, не приведет, а лишь создаст впечатление, что речь идет о некой абстрактной идее, которую можно рассмотреть и отбросить, сказав: «Да, конечно, идея интересная, но какое отношение она имеет к делу? » Так что мы постараемся не столько объяснить, сколько показать,под разными углами зрения, какое отношение к делу имеет принцип «Пу». Само это слово, кстати, произносится почти так же, как и «Пух», но без такого хрипения в конце. Это похоже на звук, который мы издаем, когда в жаркий летний день сдуваем мошку, прицепившуюся к рукаву. Смысл выражения «необработанный кусок дерева» в том, что все предметы изначально, в их нетронутом природном состоянии обладают собственной внутренней энергией, которая легко утрачивается, когда их трогают слишком часто и бесцеремонно. Обычный толковый словарь китайского языка определяет термин «Пу» как «естественный, простой, бесхитростный, честный». Слово «Пу» представляет собой комбинацию из двух иероглифов: первый из них, корневой иероглиф, или «ключ», обозначает дерево, древесину; вторая, фонетическая часть — густые заросли, чащу. Так из значений «дерево в лесной чаще» и «нераспиленное бревно» образуется термин «необработанный кусок дерева», под которым подразумевают понятие «первозданной целостности». Этот основополагающий принцип даосизма применим не только к предметам и явлениям природы в их первозданном виде, но в равной степени и к людям. А также к медведям. А медведь Винни-Пух — это, можно сказать, живое олицетворение «необработанного куска дерева», и, как таковое, он может порой показаться кое-кому чересчур простоватым.
— А по-моему, нам надо взять правее, — тревожно сказал Пятачок. — А ты что думаешь, Пух? Пух посмотрел на свои передние лапки. Он знал, что одна из них была правая; знал он, кроме того, что если он решит, какая из них правая, то остальная будет левая. Но он никак не мог вспомнить, с чего надо начинать. — Ну... — сказал он нерешительно.
...но каким бы Пух ни выглядел в глазах окружающих — и в особенности тех, кого легко вводит в заблуждение внешность, — ему, «необработанному куску дерева», удается выполнить все задуманное именно благодаря своему простодушию. Ведь простодушие, как вам подтвердит любой встретившийся где-нибудь в лесу даосский старец, — совсем не то же самое, что глупость.Не случайно идеальным умом даосизм считает спокойный, невозмутимый, пассивно отражающий действительность ум «необработанного куска дерева», и не случайно именно Винни-Пух, а не умники Иа-Иа, Кролик или Сова, является главным героем сказки Алена Милна.
— Итак, — сказал Кролик, — мы умудрились заблудиться. Таковы факты. Все трое отдыхали в маленькой ямке с песком. Пуху ужасно надоела эта ямка с песком, и он серьезно подозревал, что она просто-таки бегает за ними по пятам, потому что, куда бы они ни направились, они обязательно натыкались на нее. Каждый раз, когда она появлялась из тумана, Кролик торжествующе заявлял: «Теперь я знаю, где мы!», а Пух грустно говорил: «Я тоже». Пятачок же вообще ничего не говорил, он старался придумать, что бы такое ему сказать, но единственное, что приходило ему в голову, это: «Помогите, спасите!» — а говорить это было бы, наверно, глупо, ведь с ним были Пух и Кролик. Все долго молчали. — Ну что ж, — сказал Кролик, по-видимому все это время напрасно ожидавший, что его поблагодарят за приятную прогулку. — Пожалуй, надо идти. — А что, если... — начал Пух не спеша, — если, как только мы потеряем эту Яму из виду, мы постараемся опять ее найти? — Какой в этом смысл? — спросил Кролик. — Ну, — сказал Пух, — мы все время ищем дом и не находим его. Вот я и думаю, что если мы будем искать эту Яму, то мы ее обязательно не найдем, потому что тогда мы, может быть, найдем то, чего мы как будто не ищем, а оно может оказаться тем, что мы на самом деле ищем. — Не вижу в этом большого смысла, — сказал Кролик. — Нет, — сказал Пух скромно, — его тут нет. Но он собирался тут быть, когда я начинал говорить. Очевидно, с ним что-то случилось по дороге. — Если я пойду прочь от этой Ямы, а потом пойду обратно к ней, то, конечно, я ее найду, — сказал Кролик. — А вот я думал, что, может быть, ты ее не найдешь, — сказал Пух. — Я почему-то так думал. — Ты попробуй, — сказал неожиданно Пятачок, — а мы тебя тут подождем. Кролик фыркнул, чтобы показать, какой Пятачок глупый, и скрылся в тумане. Отойдя шагов на сто, он повернулся и пошел обратно. И после того, как Пух и Пятачок прождали его двадцать минут, Пух встал. — Я почему-то так и думал, — сказал Пух. — А теперь, Пятачок, пойдем домой. — Пух, — закричал Пятачок, дрожа от волнения, — ты разве знаешь дорогу? — Нет, — сказал Пух, — но у меня в буфете стоит двенадцать горшков с медом, и они уже очень давно зовут меня. Я не мог как следует их расслышать, потому что Кролик все время тараторил, но если все, кроме этих двенадцати горшков, будут молчать, то я думаю, Пятачок, я узнаю, откуда они меня зовут. Идем. Они пошли, и долгое время Пятачок молчал, чтобы не перебивать горшки с медом, и вдруг он легонько пискнул... а потом сказал: «О-о», потому что начал узнавать, где они находятся. Но он все еще не осмеливался сказать об этом громко, чтобы не испортить дело. И как раз в тот момент, когда он уже был настолько в себе уверен, что стало неважно, слышны ли горшки или нет, впереди послышался оклик, и из тумана вынырнул Кристофер Робин.
Да, если бы наивысшим достоинством было Умничание, то на первое место вышел бы, несомненно, Кролик, а не медвежонок Пух. Но в действительности дело обстоит несколько иначе.
— Мы пришли пожелать тебе Очень Приятного Четверга, — объявил Винни-Пух, после того как он раз-другой попробовал войти в дом и выйти наружу (чтобы удостовериться в том, что дверь Кролика не похудела). — А что, собственно, произойдет в четверг? — спросил Кролик. И когда Пух объяснил, что, а Кролик, чья жизнь состояла из Очень Важных Дел, сказал: «А-а, а я думал, что вы действительно пришли по делу», — Пух и Пятачок на минуту присели... а потом поплелись дальше. Теперь ветер дул им в спину, так что им не надо было так орать. — Кролик — он умный! — сказал Пух в раздумье. — Да, — сказал Пятачок, — Кролик — он хитрый. — У него настоящие Мозги. — Да, — сказал Пятачок. — У Кролика настоящие Мозги. Наступило долгое молчание. — Наверно, поэтому, — сказал наконец Пух, — наверно, поэтому-то он никогда ничего не понимает!
И если уж хитроумный Кролик не может разобраться, что к чему, то от тупоумного Иа-Иа и требовать нечего. Вы спросите, почему? Да из-за его Ослиного Мировосприятия. В то время как у Кролика жизненное кредо — это Знание ради того, чтобы быть Самым Умным, у Совы — Знание ради того, чтобы выглядеть Самой Умной, для Иа-Иа Знание — это прежде всего возможность пожаловаться на всех и вся. Любому, кто не разделяет Ослиного Мировосприятия, ясно, что оно не только не может принести мудрости и счастья, но и мешает вообще что-либо совершить в жизни:
Иа-Иа — старый серый ослик — однажды стоял на берегу ручья и понуро смотрел в воду на свое отражение. — Душераздирающее зрелище, — сказал он наконец. — Вот как это называется — душераздирающее зрелище. Он повернулся и медленно побрел вдоль берега вниз по течению. Пройдя метров двадцать, он перешел ручей вброд и так же медленно побрел обратно по другому берегу. Напротив того места, где он стоял сначала, Иа остановился и снова посмотрел в воду. — Так я и думал, — вздохнул он. — С этой стороны ничуть не лучше. Но всем наплевать. Никому нет дела. Душераздирающее зрелище — вот как это называется! Тут сзади него в ольшанике раздался треск, и появился Винни-Пух. — Доброе утро, Иа! — сказал Пух. — Доброе утро, медвежонок Пух, — уныло ответил Иа. — Если это утро доброе. В чем я лично сомневаюсь. — Почему? Что случилось? — Ничего, медвежонок Пух, ничего особенного. Все же не могут. А некоторым и не приходится. Тут ничего не попишешь.
Надо признать, что Ослиное Мировосприятие не лишено чувства юмора, хотя и весьма своеобразного...
— Здравствуй, Иа! — весело окликнули они ослика. — А, — сказал Иа. — Заблудились? — Что ты? Нам просто захотелось тебя навестить, — сказал Пятачок, — и посмотреть, как поживает твой дом. Смотри, Пух, он все еще стоит! — Понимаю, — сказал Иа. — Действительно, очень странно. Да, пора бы уже кому-нибудь прийти и свалить его. — Мы думали — а вдруг его повалит ветром, — сказал Пух. — Ах, вот что. Очевидно, поэтому никто не стал себя утруждать. А я думал, что о нем просто позабыли.
Но юмор этот почему-то никого не веселит. То ли он чересчур замысловат, то ли ему чего-то не хватает... Ведь что делает Пуха таким неотразимо привлекательным? — Как что? — сказал Пух. — Во-первых... — Во-первых, его сходство с «необработанным куском дерева». Если разобраться, то самое привлекательное в Пухе — это... — Это, во-первых... — ...это его Простодушие. А самое замечательное в этом Простодушии — его здравый смысл, всем доступная мудрость типа «Чем бы нам тут разживиться? ». Но лучше все-таки предоставить слово самому Пуху — пусть он разъяснит нам внутреннюю природу «необработанного куска дерева». — Природу чего? — спросил Пух, резко выпрямившись в кресле и протирая глаза. — «Необработанного куска дерева». Ну, ты-то знаешь, что это такое. — Я-то? Нуда... Гм... — Так что ты можешь сказать по этому поводу? — Я его не трогал, — сказал Пух. — Ты... что? — Это, наверно, Пятачок. — Это не я! — взвизгнул Пятачок. — О господи, Пятачок! Почему ты решил... — Я не решал! — настаивал Пятачок. — Ну, тогда это, возможно, Кролик, — сказал Пух. — Это не я, честное слово! — ныл Пятачок. — Меня кто-то звал? — спросил Кролик, выпрыгивая из-за кресла. — А, Кролик! — сказал я. — Мы тут обсуждаем «необработанный кусок дерева»... — Я его не видел, — сказал Кролик. — Пойду, спрошу Сову. — В этом нет необх... — Кролик убежал, — констатировал Пух. — Я даже никогда ничего не слышал об этом куске дерева! — сказал Пятачок. — И я тоже, — поспешил прибавить Пух, потирая ухо. — Это просто такой речевой оборот, — объяснил я. — Какой... что? — спросил Пух. — Речевой оборот. Это примерно то же самое, как если бы мы сказали: «как Пух». — Всего-то? — удивился Пятачок. — Я, в общем-то, так и думал, — сказал Пух.
Пух не может объяснить словами, что такое «необработанный кусок дерева», потому что сам им является. И в этом-то и заключается его суть. — Прекрасное объяснение. Спасибо, Пух. — Пожалуйста, — ответил Пух.
Если вы отбросите излишнюю самоуверенность и привычку все усложнять, а заодно и некоторые другие черты, которые мешают вам жить, вам рано или поздно непременно откроется окутанный тайной, а на деле по-детски простой секрет, который известен всякому, в ком есть что-то от «необработанного куска дерева». Секрет этот в том, что Жизнь — это Радость.
И вот однажды, осенним утром, когда ветер ночью сорвал все листья с деревьев и старался теперь сорвать ветки, Пух и Пятачок сидели в Задумчивом Месте и думали, чем бы им заняться. — Я думаю, — сказал Пух, — что я думаю вот что: нам неплохо бы сейчас пойти на Пухову Опушку и повидать Иа, потому что, наверно, его дом снесло ветром и, наверно, он обрадуется, если мы его опять построим. — А я думаю, — сказал Пятачок, — что я думаю вот что: нам неплохо было бы сейчас пойти навестить Кристофера Робина, только мы его не застанем, так что это нельзя. — Пойдем навестим всех-всех-всех, — сказал Пух, — потому что, когда ты долго ходишь по холоду, а потом вдруг зайдешь кого-нибудь навестить и он тебе скажет: «Привет, Пух! Вот кстати! Как раз пора чем-нибудь подкрепиться!» — это всегда очень-очень приятно! Пятачок сказал, что для того, чтобы навестить всех-всех-всех, нужен серьезный повод — скажем, вроде организации Искпедиции, и пусть Пух что-нибудь придумает, если может. Пух, конечно, мог. — Мы пойдем, потому что сегодня четверг, — сказал он, — и мы всех поздравим и пожелаем им Очень Приятного Четверга. Пошли, Пятачок!
Достигнув состояния, близкого к природе «необработанного куска дерева», вы будете получать удовлетворение от самых обыкновенных вещей, естественных и непритязательных, а главное, научитесь действовать не задумываясь и при этом достигать желаемых результатов, хотя это может кое-кому показаться странным. Как выразился по этому поводу Пятачок, «у Пуха нет настоящих Мозгов, но он делает все, как надо. Он поступает неразумно, а оказывается, что это было правильно». Но все будет выглядеть гораздо более ясно и убедительно, если рассмотреть для сравнения кого-нибудь прямо противоположного Пуху — например, Сову.
Как пишется слово «среда»
Винни шагал мимо сосен и елок, шагал по склонам, заросшим можжевельником и репейником, шагал по крутым берегам ручьев и речек, шагал среди груды камней и снова среди зарослей, и вот наконец, усталый и голодный, он вошел в Дремучий Лес, потому что именно там, в Дремучем Лесу, жила Сова. — А если кто-нибудь что-нибудь о чем-нибудь знает, — сказал медвежонок про себя, — то это, конечно, Сова. Или я не Винни-Пух, — сказал он. — А я — он, — добавил Винни-Пух. — Значит, все в порядке.
Итак, мы возле дома Совы, куда некоторые из нас неоднократно приходили и раньше в поисках ответов на те или иные вопросы. Найдем ли мы ответ сейчас? Но прежде чем заходить и начинать поиски, имеет смысл, очевидно, рассмотреть — в свете интересующих нас идей и принципов даосизма — тот тип ученого, каким является Сова. Для начала необходимо отметить, что в Китае большинство ученых традиционно принадлежали к школе конфуцианства и, следовательно, говорили на несколько ином языке, нежели даосы. Последним же конфуцианцы представлялись похожими на муравьев, которые неизменно сбегаются на устроенный вами завтрак на траве, мечутся в погоне за перепадающими им крохами и портят все удовольствие от пикника. В заключительной части «Дао дэ-цзин» говорится: «Мудрость — это не знание; знание — это не мудрость». Это мнение Лао-цзы разделяют практически все даосы, жившие как до него, так и после. С точки зрения даосизма интеллект ученого может быть полезен при анализе отдельных явлений, но он не способен достичь глубокого и всеобъемлющего понимания действительности. Чжуан-цзы выразил эту мысль следующим образом:
Лягушка, живущая на дне колодца, не имеет представления об океане, а летнее насекомое не знает, что такое лед. Так же и ученый не в состоянии постичь Дао. Его ученость ограничивает его [2].
Не странно ли, что даосизм с его ключевыми понятиями — такими, как путь Человека Цельного, Истинного, Духовного, — на Западе дается в изложении Ученой Совы — то есть оторванного от жизни и иссушен ного академического Ума? Как могут эти беспомощные и несовершенные создания, неспособные организовать даже собственную жизнь и привыкшие дробить всякую отвлеченную идею на мелкие, доступные их пониманию части, передать даосский идеал целостности и независимости? Вместо того чтобы учиться у восточных мудрецов и у самой жизни, они предпочитают добывать знания косвенным путем, из книг. И поскольку подобные ученые не связывают принципы даосизма с повседневной человеческой практикой, они, как правило, упускают многие существенные детали, раскрывающие реальный смысл этих принципов и их роль в конкретной жизненной обстановке. И главное, выхолощенные писания этих академических гробовщиков, лишенные чувства юмора и вообще какого бы то ни было чувства, не передают самого духадаосизма, а мудрости Дао в них не больше, чем в музее восковых фигур. Но что можно ожидать от засушенных западных потомков Ревностных Конфуцианцев, которые, в отличие от своих благородных, хотя и лишенных воображения предков, претендуют на своего рода монополию в... — Как-как? — прервал меня Пух. — Что это значит? — Что значит что? — спросил я. — Ну, вот это — ты только что сказал — ...Ревнивые Конфузианцы. — Ах... Ревнивые Конфузианцы? Это такие ученые, для которых Знание существует только ради самого знания, и они не делятся им ни с кем, кроме своего узкого круга; вместо того чтобы стремиться к просвещению других, они сочиняют глубокомысленные и претенциозные трактаты, понять которые никто не в состоянии. Примером Ревнивого Конфузианца может служить наша Сова. — А, понятно, — сказал Пух. Итак, вернемся к нашей Сове. Как это отозвался о ней Кролик?.. Ага, вот оно:
...Нельзя не испытывать уважения к тому, кто знает, как надо писать слово «среда», даже если он пишет его неправильно. Но правописание — это не главное. Бывают такие дни, когда правильное написание слова «среда» не имеет значения.
— Кстати, Пух, а как ты написал бы слово «среда»? — Какое слово? — Среда. День недели. Понедельник, вторник, среда... — Пух, неужели ты не знаешь? — вмешалась Сова. — Всем известно, как это пишется. — Да? — сказал Пух. — Ну конечно! «С — т — р — е — д — а». Ведь это третий день недели. — Ах, вот в чем дело, — сказал Пух. — Послушай, Сова, — спросил я, — а как же тогда ты пишешь название первого дня недели? — «Пернедельник», разумеется. — Сова, ты заблуждаешься, — сказал я. — Сейчас как раз первый день недели, но он не называется «пернедельником». — А как же, в таком случае? — Он называется «Сегодня»! — пискнул Пятачок. — Мой любимый день, — сказал Пух.
И наш тоже. Интересно, почему ученые уделяют этому дню так мало внимания? Очевидно, они думают обо всех днях сразу, и в результате у них получается один сплошной Конфуз. Что еще порядком раздражает в ученых — так это их пристрастие к Ученым Словам, непонятным большинству простых смертных.
— Ну, — сказала Сова, — обычная процедура в таких случаях нижеследующая... — Что значит Бычья Цедура? — сказал Пух. — Ты не забывай, что у меня в голове опилки и длинные слова меня только огорчают. — Ну, это означает то, что надо сделать. — Пока она означает это, я не возражаю, — смиренно сказал Пух.
Порой складывается впечатление, что все эти напыщенные слова и фразы придуманы специально, чтобы отпугнуть непосвященных. Это создает видимость превосходства ученых над обыкновенными людьми и исключает возможность уличить их в незнании того или иного факта. А с точки зрения ученого ума, не знать хоть что-нибудь — это форменное преступление. Зачастую же знания, предлагаемые нам учеными, вопринимаются с трудом потому, что они расходятся с тем, что мы знаем по собственному опыту. Книжное знание и жизненный опыт говорят, по сути, на разных языках. Но разве знание, опирающееся на жизненный опыт, не является более достоверным и ценным? Представляется несомненным, что большинству ученых было бы полезно почаще выбираться из своих кабинетов и присматриваться к окружающему миру — побродить по траве, поговорить с животными и т. д. — Люди довольно часто разговаривают с животными, — сказал Пух. — Да, но... — Но гораздо реже слушают их, — добавил он. — Вот в чем загвоздка. Иными словами, истинное знание не сводится к полной и точной информации. Как писал поэт-мистик Хань Шань,
Ученый по имени Ван Посмеялся над моими стихами. Ударения расставлены неправильно, Сказал он; Ритм слишком частый, Метр хромает, В лексике не чувствуется никакого отбора. А мне его стихи смешны Не меньше, чем мои — ему. Они звучат, как Слова слепого, Пытающегося описать солнце.
Нередко люди, уподобляясь ученым, ломают копья по какому-нибудь малозначительному поводу и в результате только запутываются и приходят к полному Конфузу. Винни-Пух очень точно передает это конфузионное состояние ума в своей песенке:
На днях, не знаю сам зачем, Зашел я в незнакомый дом, Мне захотелось Кое с Кем Потолковать о Том о Сем. Я рассказал им Кто, Когда, И Почему, И Отчего, Сказал Откуда и Куда, И Как, и Где, и для Чего; Что было раньше, что Потом, И Кто Кого, и Что к Чему, И Что подумали о Том, И Если Нет, то Почему. Когда мне не хватало слов, Я добавлял то «Ах», то «Эх», И «Так сказать», и «Будь здоров», И «Ну и Ну!», и «Просто смех!» Когда ж закончил я рассказ, Спросили: — Как, и это все?.. Ты говорил тут целый час, А рассказал ни то, ни се!.. Тогда...
Что же нужно сделать, чтобы было и то, и се? Ученые-Конфузианцы главную свою задачу усматривают в том, чтобы рассортировать все по полочкам и развесить везде ярлыки: «ДЕРЕВО», «ЦВЕТОК», «СОБАКА». Но попробуйте попросить их привить дерево, посадить цветок или накормить собаку — и вас наверняка ожидает какой-нибудь неприятный сюрприз. Все, что живет и растет, — вне сферы их компетенции. Ученые, безусловно, необходимы, они приносят определенную пользу (правда, она доставляет людям мало радости). Они поставляют разнообразную информацию. Но сколько бы информации они ни добыли, всегда останется неучтенным кое-что еще, а это кое-что, как правило, и составляет самую соль жизни. Уф-ф...
— Слушай, Пух, ты не видел моего карандаша? — Я видел, как Сова писала им что-то недавно, — сказал Пух. — Ага, вот он... А это что? «Аадварки и их аберрации». — Как-как? — «Аадварки и их аберрации». Это название статьи, которую писала Сова. — А я и не знал, что они у них тоже есть, — заметил Пух. — Хм... И при этом она вконец изгрызла мой карандаш.
Примечательно, что Ученость, которой щеголяют наши профессора, академики и все, кому не лень, склонна обвинять «необработанный кусок дерева» в невежестве и тех затруднениях, которые возникают на самом деле из-за ее собственной ограниченности, близорукости или небрежности. Если, к примеру, вы построили дом в таком месте, где его может снести первый же порыв ветра, а затем, выбросив из головы все заботы о нем, размышляете лишь о том, как пишется слово «винегрет», то какого результата следует ожидать? Ясно, какого. А между тем, когда обрушился домик Совы, что сразу пришло ей на ум?
— Пух, — с упреком сказала Сова, — это ты наделал? — Нет, — кротко сказал Пух, — не думаю, чтобы я. — А тогда кто же? — Я думаю, это ветер, — сказал Пятачок. — Я думаю, твой дом повалило ветром. — Ах, вот как! А я думала, это Пух устроил. — Нет, — сказал Пух.
Чтобы подытожить все сказанное о Знании ради Знания, давайте вспомним сцену, в которой Иа-Иа безжалостно третирует Пятачка с помощью комбинации из трех палочек.
— А ты знаешь, что означает «А», маленький Пятачок? — Нет, Иа, не знаю. — Оно означает Учение, оно означает Образование, Науки и тому подобные вещи, о которых ни Пух, ни ты не имеете понятия. Вот что означает «А»! — О! — снова сказал Пятачок. — Я хотел сказать «Да ну?» — поспешно пояснил он. — Слушай меня, маленький Пятачок. В этом Лесу толчется масса всякого народа, и все они говорят: «Ну, Иа — это всего лишь Иа, он не считается». Они разгуливают тут взад и вперед и говорят: «Ха-Ха!» Но что они знают про букву «А»? Н и ч е г о. Для них это просто три палочки. Но для Образованных, заметь себе это, маленький Пятачок, для Образованных — я не говорю о Пухах и Пятачках — это знаменитая и могучая буква «А». Да, это тебе не такая вещь, — добавил он, — про которую каждый знает, чем это пахнет!
Тут появляется Кролик.
— Иа, у меня к тебе только один вопрос. Что это делает Кристофер Робин в последнее время по утрам? — Что я сейчас вижу перед собой? — сказал Иа, не поднимая глаз. — Три палочки, — не задумываясь, ответил Кролик. — Вот видишь? — сказал Иа Пятачку. Потом он повернулся к Кролику. — Теперь я отвечу на твой вопрос, — торжественно сказал он. — Спасибо, — сказал Кролик. — Что делает Кристофер Робин по утрам? Он учится. Он получает образование. Он обалдевает — по-моему, он употребил именно это слово, но, может быть, я и заблуждаюсь, — он обалдевает знаниями. В меру своих скромных сил я также — если я правильно усвоил это слово — обал... делаю то же, что и он. Вот это, например, буква... — Буква «А», — сказал Кролик, — но не очень удачная. Ну ладно, я должен идти и сообщить остальным. Иа посмотрел на свои палочки, а потом на Пятачка... — Он знает? Ты хочешь сказать, что какой-то Кролик знает букву «А»? — Да, Иа. Он очень умный, Кролик-то. — Умный!.. — сказал Иа с презрением, изо всех сил наступая копытом на свои три палочки. — Образование!.. — с горечью сказал Иа, прыгая на своих палочках (их стало уже шесть). — Что такое наука? — спросил Иа, лягая палочки (их было уже двенадцать), так что они взлетели в воздух. — Какой-то Кролик все это знает. Ха!..
Вот так-то.
— А я знаю одну вещь, которую Кролик не знает, — сказал Пятачок. — Да ну? Что же это такое? — спросил я. — Я позабыл, как там точно поется, — сказал Пятачок, — но это про эти... «Что лучше...» — А, понятно, — сказал я. — Как раз об этом пойдет речь в следующей главе. — Да, но как же там поется? — вскричал Пятачок, топнув ножкой. — А вот сейчас увидим...
Про Сорок Пяток
Помните, как Кенга и Ру впервые появились в Лесу? Кролик тут же решил во что бы то ни стало их выжить, потому что они «не такие, как все». К счастью для всех, придуманный им план изгнания Кенги и Ру провалился, как это всегда происходит с Умными Планами. Большой Ум, что ни говори, имеет вполне конкретные пределы. Его глубокомысленные замечания и суждения, выведенные чисто механическим путем, оказываются — со временем — не совсем правильными, и прежде всего потому, что он не вникает в суть дела. Всем умникам, подобно Кролику, приходится рано или поздно пересматривать свое мнение, составленное, как правило, без учета чего-то самого важного. Большой Ум не видит и не может понять в человеке того, что отличает его от остальных, делает неповторимым. Назовем эту отличительную особенность каждого человека его Внутренней Природой. Поскольку умом понять и правильно оценить ее невозможно, попросим Пуха объяснить нам, что это такое. Он может сделать это, исходя из идеи, заложенной в песенке про Сорок Пяток.
— Ммм... Кхм, кхм... Грммм... (Одну секунду.) — Ну так что же, Пух? — Именно ядолжен объяснить это? — спросил Пух вполголоса, прикрыв рот лапой. — Ну да. По-моему, так было бы лучше. — А почему бы тебе самомуне объяснить? — спросил Пух. — Мне кажется, что будет уместнее, если объяснишь ты. — А мне так вовсе не кажется, — сказал Пух. — Почему? — Потому что когда я объясняю какие-нибудь вещи, они все перепутываются и попадают совсем не в то место, куда надо, — вот почему. — Ну, хорошо. Я дам необходимые пояснения. Но ты тоже можешь участвовать и поправлять меня время от времени. — Вот это будет гораздо уместнее, — сказал Пух.
Итак, в основе всего лежит идея, выраженная в песенке про Сорок Пяток.... — Послушай, Пух, а не спеть ли тебе для начала эту песенку? А то, может быть, не все ее помнят. — Спеть? Пожалуйста. Значит, так...
Что лучше — Сорок Пяток или Пяток Сорок? Верблюд живет в пустыне, в саванне — Носорог. И сделать верный выбор никто мне не помог — Нужны как сорок пяток, так и пяток сорок. Что лучше — Сорок Пяток или Пяток Сорок? Ползет Сороконожка — я б ползать так не смог. Все то же объясненье твердил я, как урок: Нужны как сорок пяток, так и пяток сорок. Что лучше — Сорок Пяток или Пяток Сорок? Верблюд не любит вату, совсем как Носорог. И лучшего ответа придумать я не мог: Нужны как Сорок Пяток, так и Пяток Сорок.
Итак, для начала... Что случилось?.. Ах да, простите. — Замечательное исполнение, Пух. — Ну что ты. Не стоит обращать внимания.
Итак, для начала рассмотрим первый куплет. «Верблюд живет в пустыне, в саванне — Носорог». Казалось бы, все ясно, каждому свое место. Так нет же. На удивление, многие люди то и дело забывают об этом и пытаются впихнуть квадратные колышки в круглые отверстия, совершенно игнорируя Самопроизвольную естественность всех вещей, созданных природой. Проиллюстрируем это на примере, взятом из сочинения Чжуан-цзы:
Хуэй-цзы сказал Чжуан-цзы: — У меня есть большое дерево, которое невозможно использовать в качестве строительного материала. Его древесина очень твердая, ствол и ветви изогнуты, оно все в наростах и дуплах. Ни один плотник даже не взглянет на него. Таково же и твое учение — оно бесполезно, его негде применить. И потому оно никого не интересует. — Как тебе известно, — ответил Чжуан-цзы, — кошка ловит свою добычу очень проворно и умело. Затаившись, она в любой момент готова наброситься на нее. Но именно тогда, когда внимание кошки сосредоточено на добыче, ее очень легко накрыть сетью. Яка, в отличие от кошки, так легко не поймаешь. Он стоит на месте, как гранитная скала или как облако высоко в небе. Но при всей своей силе он не может поймать мышь. Ты жалуешься, что твое дерево ни на что не пригодно. А между тем, в тени его ветвей можно найти убежище и отдохнуть, можно обойти его, восхищаясь его прочностью и красотой. Оно будет неколебимо возвышаться надо всем, пока на него не набросятся с топором. Дерево не приносит тебе пользы только потому, что ты не хочешь использовать его по назначению, а стремишься превратить во что-то иное.
Другими словами, все в природе имеет свое место и назначение. Это в равной степени относится и к людям, хотя многие из них, похоже, не понимают этого, занимаясь всю жизнь неподходящей работой, живя в неподходящем доме, увязнув в неподходящей семейной жизни. Если же познаешь собственную Внутреннюю Природу и будешь уважать ее, то найдешь свое место в жизни — вместо того чтобы занимать чужое. То, чем питается один человек, для другого может оказаться ядом; то, что интересно одному и возвышает его, может послужить опасной ловушкой для другого. Рассмотрим для примера эпизод из жизни Чжуан-цзы:
Однажды, когда Чжуан-цзы сидел на берегу реки Пу, к нему подошли два человека, посланные принцем царства Чу, и предложили ему пост при дворе. Чжуан-цзы продолжал смотреть на текущую мимо воду, как будто не слышал их. Наконец он сказал: — Правда ли, что у принца есть священная черепаха, которой больше двух тысяч лет и которую принц держит в ларце завернутой в шелк и парчу? — Да, это правда, — ответили придворные. — Как вы думаете, — спросил Чжуан-цзы, — если бы черепахе позволили выбирать самой, что она предпочла бы: жить свободно в речной грязи или лежать в шелковом саркофаге во дворце? — Конечно, она предпочла бы жить в речной грязи, — ответили посланцы принца. — Вот и я предпочитаю грязь, — сказал Чжуан-цзы. — Всего хорошего.
— Я тоже люблю грязь, — сказал Винни-Пух. — Очень хорошо, но в данном случае... — Что может быть лучше грязи в жаркий летний день? — продолжал Пух. — Но дело в том, что... — В ней так прохладно... — В данном случае, Пух, нас интересует совсем не это. — Не это? — переспросил он оскорбленным тоном. — Есть гораздо более важные вещи... — Откуда ты знаешь? — перебил он. — Ты когда-нибудь пробовал поваляться в грязи в жаркий летний день? — Нет, разумеется, — сказал я. — Но... — В жаркий летний день ничего не может быть лучше, — дундел Пух мечтательно, откинувшись на спинку стула и зажмурив глаза. — Где-нибудь у реки, весь облепленный грязью... — Послушай наконец, Пух... — Грязь — очень хорошая вещь, — подтвердил Пятачок, подойдя к письменному столу и задрав к нам нос. — Она придает коже очень красивый оттенок. — Не могу сказать, чтобы мненравилась грязь, — вступила в спор Сова, взгромоздившись на абажур настольной лампы. — Она прилепает к перьям. Что за удовольствие? — Вот видите? — сказал я. — О вкусах не спорят. Именно это и является предметом нашей дискуссии. — А я думал, что вы говорите о грязи, — сказал. Пятачок. — И мне тоже так казалось, — сказал Пух. — Ну ладно, — сказала Сова, — мне нужно возвращаться к работе над энциклопедией.
Теперь давайте обратимся ко второму куплету: «Ползет Сороконожка — я б ползать так не смог». Мудрый человек осознает границы своих возможностей и ведет себя соответственно. Нет ничего постыдного в том, что вы не ползаете, как сороконожка, в особенности если вы медведь. Если же вы будете упрямо стараться сделать то, на что ваш организм вовсе не рассчитан, последствия могут оказаться самыми плачевными. Сороконожки не сосут зимой свои сорок ножек, свернувшись калачиком в берлоге, а медведи не карабкаются по стебелькам цветов и былинкам. Люди же, считая себя куда как умнее всяких сороконожек и медведей, поступают порой самым опрометчивым образом и навлекают кучу неприятностей и на самих себя, и на окружающих. Это совсем не значит, что мы не должны меняться, совершенствовать свои способности. Это лишь означает, что нужно четко осознавать, с чем имеешь дело. Если, скажем, вы признаете, что у вас слабо развита мускулатура, то поступите очень разумно, начав ее упражнять. Но если вы вместо этого попытаетесь вытащить чью-то машину из кювета, вряд ли это приведет к чему-нибудь хорошему. И будь вы даже самым сильным человеком на свете, вы не столкнете с места груженый товарный вагон. Разница между умным и глупым в том, что первый осознает свою ограниченность, а второй — нет.
Трудно найти более яркий пример незнания своих возможностей, чем Тигра... — Что-что? — Ах, простите, Тигра говорит, что теперьон их знает. Давайте вспомним, как он осознал их, по крайней мере в одномслучае. Гуляя как-то поутру по Лесу с Крошкой Ру, Тигра рассказывал ему о самых разных вещах, которые умеют делать Тигры.
— А летать они умеют? — спросил Ру. — Тигры-то? — сказал Тигра. — Летать? Тоже спросил! Они знаешь как летают! — О! — сказал Ру. — А они могут летать не хуже Совы? — Еще бы! — сказал Тигра. — Только они не хотят.
Беседуя таким образом, они дошли до Шести Сосен.
— А я умею плавать, — сообщил Ру, — я один раз упал в Реку и плавал. А Тигры умеют плавать? — Конечно, умеют. Тигры все умеют. — А по деревьям они умеют лазить лучше, чем Пух? — спросил Ру, остановившись перед самой высокой из Шести Сосен и задрав голову. — По деревьям они лазят лучше всех на свете, — сказал Тигра, — гораздо лучше всяких Пухов.
Сказано — сделано. Вы бы и глазом не успели моргнуть, как они уже были на верхушке сосны. И... застряли там. Как раз в это время мимо проходили Пух с Пятачком. Пух, конечно, сразу понял, что случилось с Тигрой и Ру... Ну, может быть, и не совсемсразу...
— Это Ягуляр, — сказал он. — А что Ягуляры делают? — спросил Пятачок, в глубине души надеясь, что сейчас они этого делать не будут. — Они прячутся на ветвях деревьев и оттуда бросаются на вас, когда вы стоите под деревом, — сказал Пух. — Кристофер Робин мне все-все про них рассказывал. — Тогда мы лучше не будем подходить к этому дереву, Пух, а то он еще бросится оттуда и ушибется. — Они не ушибаются, — сказал Пух, — они здорово умеют бросаться. Однако Пятачка это почему-то не утешило. Он все-таки чувствовал, что не стоит подходить к дереву, с которого, того гляди, кто-то бросится, хотя бы и очень умело, и он уже собирался побежать домой по какому-то очень срочному делу, когда Ягуляр подал голос. — Помогите, помогите! — закричал он. — Ягуляры — они всегда так, — сказал Пух, довольный, что может блеснуть своими познаниями. — Они кричат: «Помогите, помогите!», а когда вы посмотрите вверх — бросаются на вас.
Но в конце концов подоспели Кристофер Робин с Иа-Иа, и была организована Служба Спасения. Сначала вниз прыгнул Крошка Ру и был благополучно спасен, затем так же (или почти так же) успешно прыгнул Тигра и был так же (или почти так же) благополучно спасен:
Раздался стук, треск разрываемой ткани, и на земле образовалась куча мала. Кристофер Робин, Пух и Пятачок поднялись первыми, потом они подняли Тигру, а в самом низу был, конечно, Иа-Иа. — Да, Тигра, доставил-таки ты всем хлопот в тот раз, не так ли? — Зато это послужило мне хорошим уроком, — ответил Тигра уклончиво. — В самом деле? — Ну конечно. Больше я никогданичего такого делать не стану, — заверил Тигра. — Ну вот и замечательно, — сказал я. — Ты, кажется, куда-то направлялся? — Да, мы тут решили с Ру пойти поплавать. — Вот как?.. Не забудь только взять с собой веревку. — Веревку? Зачем?—удивился Тигра. — Да так, на всякий случай. Вдруг кто-нибудь упадет в реку, и вам придется его спасать. — Действительно! — сказал Тигра. — Как это я сам не додумался?
Тут очень уместно вспомнить китайскую поговорку, относящуюся к области медицины: «Жизнь длинна, когда у вас одна болезнь, и коротка, когда нет ни одной». Иными словами, если человек знает о своей болезни и принимает соответствующие меры, то проживет гораздо дольше того, кто закрывает глаза на свои слабости и несовершенства. Так что в этом смысле ваша слабость (при условии, что вы ее признаете) является, в некотором роде, вашим преимуществом. Точно так же необходимо знать пределы своих возможностей. Тигры их, как правило, не знают. Беда Тигров в том, что они умеют практически все.Это очень вредно для здоровья. Если вы не осознаете своих недостатков или, более того, сознательно игнорируете их, то ничего, кроме вреда, это не принесет. Если же вы признаете их, то сможете заставить их работать на вас и очень скоро убедитесь, что слабость вполне может обернуться силой. Кому, например, было легче всех спастись, когда дом Совы обрушился, дверь прижало толстым суком и единственным доступным выходом оказалась щель почтового ящика? Пятачку, Очень Маленькому Существу.
И наконец, третий тезис песенки: «Верблюд не любит вату, совсем как Носорог». Вы можете объяснить, почему верблюд не ест вату? Не можете? И мы тоже. Не ест, и все тут. Не хочет. Однако Наука на этом не успокаивается. Встав в позу, она высокомерно заявляет, что может объяснить все, налепив соответствующие ярлыки. Но при внимательном рассмотрении ярлыков убеждаешься, что они объясняют далеко не все. «Гены»... «ДНК»... Все это не более, чем ощупывание поверхности. «Инстинкт» ? Ну, этонам давно известно: Вопрос: Почему птицы улетают зимой на юг? Ответ: Инстинкт. Иначе говоря, «Мы не знаем».
Все дело в том, что нам, по существу, и не надознать. Зачем уподобляться близорукой Науке, взирающей на жизнь через электронный микроскоп в поисках решений, которых заведомо не существует, и натыкающейся лишь на новые и новые проблемы? К чему строить из себя Философов-Абстракционистов, задаваясь бессмысленными вопросами и получая еще менее осмысленные ответы? Что нам действительно нужно — это понять Внутреннюю Природу вещей и обращаться с ними в соответствии с их Самопроизвольной Естественностью.
Пух и Пятачок лишний раз убедились в этом, пытаясь изловить Слонопотама. Не зная точно, чем Слонопотамы питаются, Пятачок предположил, что им должны нравиться желуди. А Винни-Пух решил... Но подождите, вы помните, кто такой Слонопотам?
Однажды Кристофер Робин, Винни-Пух и Пятачок сидели и мирно беседовали. Кристофер Робин проглотил то, что у него было во рту, и сказал как будто между прочим: — Знаешь, Пятачок, а я сегодня видел Слонопотама. — А чего он делал? — спросил Пятачок. Можно было подумать, что он ни капельки не удивился. — Ну, просто слонялся, — сказал Кристофер Робин. — По-моему, он меня не видел. — Я тоже одного как-то видел, — сказал Пятачок. — По-моему, это был он. А может, и нет. — Я тоже, — сказал Винни-Пух, недоумевая. «Интересно, кто же это такой Слонопотам?» — подумал он. — Их не часто встретишь, — небрежно сказал Кристофер Робин. — Особенно сейчас, — сказал Пятачок. — Особенно в это время года, — сказал Пух.
Вот ктотакой Слонопотам. Выяснив это, Пух с Пятачком решили поймать одного из них. Сначала все шло по плану...
Первое, что пришло Пуху в голову, — вырыть Очень Глубокую Яму, а потом Слонопотам пойдет гулять и упадет в эту яму, и... — Почему? — спросил Пятачок. — Что — почему? — спросил Пух. — Почему он туда упадет? Пух потер нос лапой и сказал, что ну, наверно, Слонопотам будет гулять, мурлыкая себе под нос песенку и поглядывая на небо — не пойдет ли дождик, вот он и не заметит Очень Глубокой Ямы, пока не полетит в нее, а тогда ведь будет уже поздно. Пятачок сказал, что это, конечно, очень хорошая Западня, но что, если дождик уже будет идти? Пух опять почесал свой нос и сказал, что, если дождь уже будет идти, Слонопотам может посмотреть на небо, чтобы узнать, скоро ли дождь перестанет, вот он опять и не заметит Очень Глубокой Ямы, пока не полетит в нее!.. А ведь тогда будет уже поздно. Пятачок сказал, что теперь все ясно и, по его мнению, это очень-очень хитрая Западня. Пух был весьма польщен, услышав это, и почувствовал, что Слонопотам уже все равно что пойман. — Но, — сказал он, — осталось обдумать только одно, а именно: где надо выкопать Очень Глубокую Яму? Пятачок сказал, что лучше всего выкопать яму перед самым носом Слонопотама, как раз перед тем, как он в нее упадет! — Но ведь тогда он увидит, как мы ее будем копать, — сказал Пух. — Не увидит! Ведь он будет смотреть на небо!
Все очень просто, не так ли? Давайте проверим... Сначала мы роем яму... ...и проверяем, достаточно ли она велика для Слонопотама... А чтобы Слонопотам наверняка попался в Западню, лучше всего положить в нее что-нибудь такое, что Слонопотамы любят, — например, мешочек с орехами или...
— Мед, — сказал Пух. — Мед? — Горшок с медом, — повторил Пух. — Ты уверен? — Большой горшок с медом, — настаивал он. — Никогда не слышал, чтобы Слонопотамы любили мед! Он такой липкий и сладкий... Как же они... — Мед лучше всего, — сказал Пух. Ну хорошо. Оставляем мед в Западне и не успеваем оглянуться, как поймали...
...Хм... Где-то вышла осечка. Это явно не Слонопотам. Но кто же это тогда? Может быть, Пятачок поможет нам выяснить это, когда пойдет к Западне, чтобы посмотреть, не попался ли в нее кто-нибудь.
— Караул! Караул! — закричал Пятачок. — Слонопотам, ужасный Слонопотам!!! И он помчался прочь, так что только пятки засверкали, продолжая вопить: — Караул! Слонастый Ужопотам! Караул! Потасный Слоноужам! Слоноул! Слоноул! Карасный Потослонам! Он вопил и сверкал пятками, пока не добежал до дома Кристофера Робина. — В чем дело, Пятачок? — сказал Кристофер Робин, натягивая штанишки. — Ккк-карапот, — сказал Пятачок, который так запыхался, что едва мог выговорить слово. — Ужо... пото... Слонопотам! — Где? — Вон там, — сказал Пятачок, махнув лапкой. — Какой он? — У-у-ужасный! С такой вот головищей! Ну прямо, прямо... как... как не знаю что! Как горшок!
Стало быть, идея с медом была все-таки не слишком удачной. Это можно было предвидеть. Мед как-то не вяжется с характером и привычками Слонопотама. Теперь, вникнув в суть проблемы, мы можем...
— Ты хочешь что-то сказать, Пух? — Скшшммм Сорок Пяток скшшммм. — Что-что? — Скажи им про Сорок Пяток, скажи им, что это такое, — прошептал Пух уже более внятно. — Но я только что сделал это, — сказал я. — Нет, ты объясни им, что это значит на самом, деле,— попросил Пух. — А-а, понятно. Спасибо за подсказку, Пух.
Пух хочет, чтобы я пояснил, что необходимость как Сорока Пяток, так и Пятка Сорок заложена в самой Внутренней Природе вещей. Таким образом, подставив этот термин в последнюю строку куплета, получим:
И лучшего ответа придумать я не мог: Такова внутренняя природа вещей
Гм... — Сначала было лучше, — сказал Пух. — А если так:
И лучшего ответа придумать я не мог: Все дело в самопроизвольной естественности вещей.
— Совсем нескладно, — сказал Пух, — и не в рифму. — Ну хорошо. А как тебе это:
И лучшего ответа придумать я не мог: Нужны как сорок пяток, так и пяток сорок
— Вот это другое дело, — сказал Пух.
Теперь, вникнув в суть проблемы, рассмотрим, каким образом это проявляется в реальной жизни. Как мы, вроде бы, установили, не существует двух одинаковых снежинок, деревьев или животных. Точно так же не существует двух одинаковых людей.Всё, живущее под солнцем, обладает неповторимой Внутренней Природой. Но люди, в отличие от всех других живых существ, часто сбиваются с правильного пути, предопределенного самой природой, потому что у них хорошо развит мозг, а его легко сбить с толку и запутать. Внутреннюю же Природу с толку не собьешь, на нее всегда можно положиться. Между тем многие не хотят прислушаться к ней и в результате даже самих себя не вполне понимают. А плохо понимая самих себя, они себя не очень-то уважают и потому легко поддаются влиянию других. Так не разумнее ли перестать быть рабами обстоятельств, игрушками в руках тех, кто умело пользуется нашими слабостями, и научиться управлять собой и быть хозяевами собственной жизни? Для этого прежде всего надо понять, что мы собой представляем и что идет нам на пользу, а что нет.
— Пух, а что ты можешь сказать по этому поводу? — Я спою, — сказал Пух. — Я тут как раз сочинил один пустячок. — Ну-ка, ну-ка. — Сейчас. Грхм... Кхгрм...
Не зная, кто ты есть такой И в чем талант таится твой, Пути не видя своего, Ты не добьешься ничего И в жизни смысла не найдешь, Пока себя ты не поймешь, Не сможешь ничего создать, Пока не будешь твердо знать Наперекор преградам всем, Кто, Что, Когда, Как и Зачем.
— Вот, — сказал он, откинувшись в кресле и закрыв глаза. — Просто шедевр. — Ну, шедевр не шедевр, но, возможно, нечто не совсем заурядное, — согласился Пух.
Всем нам рано или поздно приходится открывать в себе что-то такое, что нам не очень нравится. Но если мы уже осознали это, то можем спокойно все обдумать и решить, что нам с этим делать. Хотим мы избавиться от этих нежелательных черт совсем, или же мы хотим исправить их, или использовать в собственных интересах? Два последних варианта выглядят предпочтительнее, потому что они позволяют избежать непримиримой борьбы с самим собой и использовать эти преобразованные свойства себе во благо. Точно так же, вместо того чтобы воевать с так называемыми отрицательными эмоциями, можно научиться обращать их в нечто положительное. Поясним это на примере из области музыки. Если колошматить изо всех сил по клавишам рояля, то не выйдет ничего, кроме режущей ухо какофонии. Но это не значит, что для услаждения слуха надо выкинуть клавиши. А принципы, по которым живет музыка, во многом определяют и нашу жизнь.
— Не правда ли, Пух? — Что неправда? — спросил Пух, открывая глаза. — Музыка и Жизнь... — Это одно и то же, — сказал Пух. — И это правда.
И мы того же мнения. Так стоит ли воевать с самим собой, если можно устранить негативный эффект собственных слабостей и недостатков, направив их в нужное русло? Как это произошло в случае, описанном даосом Лю Анем:
Некоего взломщика, проживавшего в царстве Чу, призвали в армию под командованием генерала Цзу-фа, который славился тем, что умел на удивление удачно находить применение способностям своих подчиненных. Вскоре на Чу напала армия царства Ци. Войска Цзу-фа трижды пытались отбить атаки неприятеля, но трижды терпели поражение. Военные стратеги головы сломали, но все впустую: армия Ци становилась все мощнее. Тогда вперед выступил бывший взломщик и попросил разрешения использовать свое умение во благо отечества. Генерал Цзу-фа дал ему разрешение. Ночью взломщик прокрался в лагерь Ци, залез в палатку главнокомандующего и украл покрывало с его постели. Наутро Цзу-фа отправил в лагерь противника посланца с этим покрывалом и запиской, в которой говорилось, что покрывало было обнаружено в лесу солдатами армии Чу, когда они собирали хворост для костра. На вторую ночь вор украл у главнокомандующего Ци подушку. Утром она была возвращена владельцу с запиской примерно такого же содержания, что и первая. На третью ночь взломщик украл принадлежавшую главнокомандующему нефритовую шпильку для волос. Утром ее, разумеется, тоже вернули. Днем главнокомандующий армии Ци созвал своих военачальников на совет. — Еще одна ночь, — объявил он, — и будет украдена моя голова! — Он приказал сворачивать лагерь и возвращаться домой.
Так что нет таких способностей и привычек, которые можно было бы безоговорочно объявить несущественными, нездоровыми или бесполезными. Все зависит от того, как их использовать. Как говорил Лао-Цзы, зло может послужить материалом для Добра. Таким образом, нередко можно избавиться от минуса, превратив его в плюс. Иногда после неимоверных, мучительных усилий, направленных на искоренение недостатка, он благополучно возвращается к вам. Значит, надо постараться, чтобы по возвращении он стал вести себя по-новому и приносил вам пользу. А может случиться так, что какая-то черта вашего характера, которая не устраивает вас больше всего, вдруг проявит себя в нужный момент с неожиданной стороны и спасет вам жизнь — как знать. Так что, если на вас вдруг что-то НАСКОЧИЛО, не торопитесь винить во всем свой характер и исправлять его. Тем, кому не вполне ясен смысл слова «НАСКОЧИЛО», мы советуем вспомнить известный случай с Тигрой:
— Как же ты упал туда, Иа? — спросил Кролик, вытирая его носовым платком Пятачка. — Я не упал, — отвечал Иа. — А как же... — На меня НАСКОЧИЛИ, — сказал Иа. — Ой, — запищал взволнованный Ру, — тебя кто-нибудь толкнул? — Кто-то НАСКОЧИЛ на меня. Я стоял на берегу реки и размышлял, — я надеюсь, кто-нибудь из вас понимает это слово, — как вдруг я ощутил СИЛЬНЫЙ НАСКОК. — Ой, Иа, — ахнуло все общество. — А ты уверен, что ты не поскользнулся? — рассудительно спросил Кролик. — Конечно, я поскользнулся. Если вы стоите на скользком берегу реки и кто-то внезапно НАСКОЧИТ на вас сзади, то вы поскользнетесь. А что еще вы можете предложить? — Но кто это сделал? — спросил Ру. Иа не ответил. — Наверно, это был Тигра, — с тревогой сказал Пятачок. — Слушай, Иа, — спросил Пух, — он шутил или он нарочно? Я хочу сказать... — Я сам об этом все время спрашиваю, медвежонок Пух. Даже на самом дне реки я не переставал спрашивать себя: «Что это — дружеская шутка или обдуманное нападение?» И когда я всплыл на поверхность, я ответил себе: «Мокрое дело». Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду.
Тут у Кролика созрел очередной грандиозный план — на этот раз насчет того, как отучить Тигру от НАСКОКОВ. Пух, Пятачок и сам Кролик должны завести Тигру в самый глухой угол Леса, где он никогда не бывал, и потерять его там. И после этого он станет Маленьким и Грустным Тигрой и не будет ни на кого НАСКАКИВАТЬ. (И это называется Большим Умом? Ха! — как сказал бы Иа-Иа.) В итоге Кролик умудрился потерять в Лесу всех(кроме Тигры) и потерялся сам. Тигры же, оказывается, не теряются даже в тумане и даже в самом глухом углу Леса. И эта тигриная способность сослужила всем очень большую службу. Пух с Пятачком спустя некоторое время все же нашли дорогу из Леса, но возник вопрос:
— А где Кролик? — Я не знаю, — сказал Пух. — Да? Ну, я думаю, Тигра его найдет. Он, кажется, пошел всех вас искать. — Хорошо, — сказал Пух. — Мне нужно идти домой, чтобы подкрепиться, и Пятачку тоже, потому что мы до сих пор не подкреплялись, и... — Я вас провожу, — сказал Кристофер Робин. Он проводил Пуха домой и пробыл там очень немалое время. И все это время Тигра носился по Лесу, громко крича, чтобы скорее найти Кролика. И наконец Маленький и Грустный Кролик услышал его. И этот Маленький и Грустный Кролик кинулся на голос сквозь туман, и голос неожиданно превратился
