Преследования, суд и ссылка

Детство и юность

Иосиф Бродский родился 24 мая 1940 года в Ленинграде в еврейской семье.

Эстетические взгляды Бродского формировались в Ленинграде 1940—1950-х годов. Неоклассическая архитектура, сильно пострадавшая во время бомбёжек, бесконечные перспективы петербургских окраин, вода, множественность отражений, — мотивы, связанные с этими впечатлениями его детства и юности, неизменно присутствуют в его творчестве.

В 1955 году, в неполные шестнадцать лет, закончив семь классов и начав восьмой, Бродский бросил школу и поступил учеником фрезеровщика на завод «Арсенал». Это решение было связано как с проблемами в школе, так и с желанием Бродского финансово поддержать семью. Безуспешно пытался поступить в школу подводников. В 16 лет загорелся идеей стать врачом, месяц работал помощником прозектора в морге при областной больнице, анатомировал трупы, но в конце концов отказался от медицинской карьеры. Кроме того, в течение пяти лет после ухода из школы Бродский работал истопником в котельной, матросом на маяке.

В то же время он очень много, но хаотично читал — в первую очередь поэзию, философскую и религиозную литературу, начал изучать английский и польский языки.

Во время поездки в Самарканд в декабре 1960 года Бродский и его друг, бывший летчик Олег Шахматов, рассматривали план захвата самолёта, чтобы улететь за границу. Но на это они не решились. Позднее Шахматов был арестован за незаконное хранение оружия и сообщил в КГБ об этом плане, а также о другом своем друге, Александре Уманском, и его «антисоветской» рукописи, которую Шахматов и Бродский пытались передать случайно встреченному американцу. 29 января 1961 г. Бродский был задержан КГБ, но через двое суток был освобожден

Преследования, суд и ссылка

Иосиф Бродский относится к тем русским поэтам, которые вынуждены были в начале семидесятых годов эмигрировать за рубеж. Советской цензуре не нравилось, что Бродский не пишет стихов, прославляющих социалистический строй в России. В основном все свои стихи Бродский написал в эмиграции. И только в 1990 году они были опубликованы в России, когда автор уже стал лауреатом Нобелевской премии. Стихи этого поэта отличаются многообразием поэтических интонаций. Долгая жизнь за границей оставила глубокий след в его творчестве. Мне кажется, почти все стихи Бродского — это краткие философские откровения.

29 ноября 1963 года в газете «Вечерний Ленинград» появилась статья «Окололитературный трутень», подписанная Лернером, Медведевым и Иониным. В статье Бродский клеймился за «паразитический образ жизни». Стихотворение «Люби проездом родину друзей…» было исковеркано авторами фельетона следующим образом: первая строчка «Люби проездом родину друзей» и последняя «Жалей проездом родину чужую» были объединены в одну «люблю я родину чужую».

Было очевидно, что статья является сигналом к преследованиям и, возможно, аресту Бродского. Тем не менее, по словам Бродского, больше, чем клевета, последующий арест, суд и приговор, его мысли занимал в то время разрыв с Мариной Басмановой. На этот период приходится попытка самоубийства.

8 января 1964 года «Вечерний Ленинград» опубликовал подборку писем читателей с требованиями наказать «тунеядца Бродского». 13 февраля 1964 года Бродского арестовали по обвинению в тунеядстве. 14 февраля у него случился в камере первый сердечный приступ. С этого времени Бродский постоянно страдал стенокардией, которая всегда напоминала ему о возможной близкой смерти

13 марта 1964 года на втором заседании суда Бродский был приговорён к максимально возможному по указу о «тунеядстве» наказанию — пяти годам принудительного труда в отдалённой местности. Он был сослан в Коношский район Архангельской области и поселился в деревне Норенская. В интервью Волкову Бродский назвал это время самым счастливым в своей жизни. В ссылке Бродский изучал английскую поэзию, в том числе творчество Уистена Одена:

В октябре1965 года Бродский по рекомендации Корнея Чуковского и Бориса Вахтина был принят в Группком переводчиков при Ленинградском отделении Союза писателей СССР[8], что позволило в дальнейшем избежать новых обвинений в тунеядстве.

В эмиграции

Отъезд

10 мая 1972 года Бродского вызвали в ОВИР и поставили перед выбором: немедленная эмиграция или «горячие денечки», каковая метафора в устах КГБ означала допросы, тюрьмы и психбольницы. К тому времени ему уже дважды - зимой 1964 года - приходилось лежать на "обследовании" в психиатрических больницах, что было, по его словам, страшнее тюрьмы и ссылки. Бродский принимает решение об отъезде. Избрав эмиграцию, 4 июня 1972 г. лишенный советского гражданства Бродский вылетел из Ленинграда по предписанному еврейской эмиграции маршруту: в Вену.

Линия жизни

В июле 1972 г. Бродский переезжает в США и принимает пост "приглашенного поэта" в Мичиганском университете в Энн-Арборе, где преподает, с перерывами, до 1980 г. С этого момента закончивший в СССР неполные 8 классов средней школы Бродский ведет жизнь университетского преподавателя, занимая на протяжении последующих 24 лет профессорские должности в общей сложности в шести американских и британских университетах, в том числе в Колумбийском и в Нью-Йоркском. Он преподавал историю русской литературы, русскую и мировую поэзию, теорию стиха, выступал с лекциями и чтением стихов на международных литературных фестивалях и форумах, в библиотеках и университетах США, в Канаде, Англии, Ирландии, Франции, Швеции, Италии.

"Преподавал" в его случае нуждается в пояснениях. Ибо то, что он делал, было мало похоже на то, что делали его университетские коллеги, в том числе и поэты. Прежде всего, он просто не знал, как "преподают". Собственного опыта у него в этом деле не было ... Каждый год из двадцати четырех на протяжении по крайней мере двенадцати недель подряд он регулярно появлялся перед группой молодых американцев и говорил с ними о том, что сам любил больше всего на свете -- о поэзии ... Как назывался курс, было не так уж важно: все его уроки были уроками медленного чтения поэтического текста...

С годами состояние его здоровья неуклонно ухудшалось, и Бродский, чей первый сердечный приступ пришелся на тюремные дни 1964 года, перенес 4 инфаркта в 1976, 1985 и 1994 годах. Вот свидетельство врача, посетившего Бродского в первый месяц Норенской ссылки:

Родители Бродского двенадцать раз подавали заявление с просьбой разрешить им повидать сына, с такой же просьбой к правительству СССР обращались конгрессмены и видные деятели культуры США, но даже после того, как Бродский в 1978 году перенес операцию на открытом сердце и нуждался в уходе, его родителям было отказано в выездной визе. Сына они больше не увидели. Мать Бродского умерла в 1983 году, немногим более года спустя умер отец. Оба раза Бродскому не позволили приехать на похороны.

В декабре 1987 он становится писателем-лауреатом Нобелевской премии по литературе – «за всеохватное авторство, исполненное ясности мысли и поэтической глубины», как было сказано в официальном постановлении Нобелевского комитета. Нобелевская премия принесла материальную независимость и новые хлопоты. Бродский много времени посвящает устройству в Америке многочисленных иммигрантов из России. С мая 1991 по май 1992 Бродский получает звание Поэта-Лауреата Библиотеки Конгресса США. С конца 1980-х творчество Бродского постепенно возвращается на Родину, однако сам он неизменно отклоняет предложения даже на время приехать в Россию. В то же время в эмиграции он активно поддерживает и пропагандирует русскую культуру.

Смерть и погребение

Субботним вечером 27 января 1996 года в Нью-Йорке Бродский готовился ехать в Саут-Хедли и собрал в портфель рукописи и книги, чтобы завтра взять с собой. В понедельник начинался весенний семестр. Пожелав жене спокойной ночи, Бродский сказал, что ему нужно ещё поработать, и поднялся к себе в кабинет. Утром, на полу в кабинете его и обнаружила жена. Бродский был полностью одет. На письменном столе рядом с очками лежала раскрытая книга — двуязычное издание греческих эпиграмм. Сердце, по мнению медиков, остановилось внезапно — инфаркт, поэт умер в ночь на 28 января 1996 года.

Присланное телеграммой предложение депутата Государственной Думы РФ Г. В. Старовойтовой похоронить великого поэта в Петербурге на Васильевском острове было семьёй отвергнуто — Бродский не хотел возвращаться на родину, кроме этого Бродский не любил своё юношеское стихотворение со строками «На Васильевский остров я приду умирать…».

За две недели до своей смерти Бродский купил себе место в небольшой часовне на нью-йоркском кладбище по соседству с Бродвеем (именно такой была его последняя воля). После этого он составил достаточно подробное завещание. Был также составлен список людей, которым были отправлены письма, в которых Бродский просил получателя письма дать подписку в том, что до 2020 года получатель не будет рассказывать о Бродском как о человеке и не будет обсуждать его частную жизнь; о Бродском-поэте говорить не возбранялось

31 января 1996 года состоялись похороны поэта в Нью-Йорке.. После смерти Бродского в журнале Нью-Йоркер появилась статья, в которой между прочим была высказана мысль о перезахоронении Бродского в Венеции, которую он безумно любил. Вдова Бродского Мария, по национальности итальянка, поддержала эту идею. Вероника Шильц и Бенедетта Кравери договорились с властями Венеции о месте на старинном кладбище Венеции на острове Сан-Микеле.

21 июня 1997 года на кладбище Сан-Микеле в Венеции хоронили Иосифа Бродского. Гроб с останками поэта был доставлен в Венецию самолётом. Первоначально тело планировали похоронить на русской половине кладбища между могилами Стравинского и Дягилева. Однако Русская Православная Церковь в Венеции не дала на это разрешение, потому что Бродский не был православным. Также отказало в погребении и католическое духовенство. Два часа шли переговоры с кладбищенским и церковным начальством. В результате решили похоронить тело в протестантской части кладбища, в ногах у могилы Эзры Паунда — Паунда как человека и антисемита Бродский не любил. Когда начали копать могилу, выяснилось, что в этом месте уже есть чьи-то останки и хоронить невозможно… Наконец для тела в новом гробу нашли место около стены, положили в ноги бутылку его любимого виски и пачку любимых сигарет, захоронили практически на поверхности, едва присыпав землей. Потом в головах поставили крест, который позднее заменили на каменную стелу[48].

Президент России Б. Н. Ельцин отправил на похороны Бродского огромное количество жёлтых роз, которые Михаил Барышников с компанией перенес на могилу Эзры Паунда[48]. Ни одного цветка от российской власти на могиле Бродского не было, как того и требовала воля покойного.

Экзистенциали́зм (фр. existentialisme от лат. existentia — существование), также философия существования — направление в философии XX века, акцентирующее своё внимание на уникальности бытия человека, провозглашающее его иррациональным., идеей преодоления человеком собственной сущности и большим акцентом на глубине эмоциональной природы.

В чистом виде экзистенциализм как философское направление никогда не существовал. Противоречивость этого термина исходит из самого содержания «экзистенции», так как она по определению индивидуальна и неповторима, означает переживания отдельно взятого индивида, не похожего ни на кого.

Эта противоречивость является причиной того, что практически никто из мыслителей, причисляемых к экзистенциализму, не был в действительности философом-экзистенциалистом. Единственным, кто чётко выражал свою принадлежность к этому направлению, был Жан-Поль Сартр. Его позиция была обозначена в докладе «Экзистенциализм — это гуманизм», где он и предпринял попытку обобщить экзистенциалистские устремления отдельных мыслителей начала XX века.

Согласно экзистенциальному психологу и психотерапевту Р. Мэю, экзистенциализм не просто философское направление, а скорее культурное движение, запечатлевающее глубокое эмоциональное и духовное измерение современного Западного человека, изображающее психологическую ситуацию, в которой он находится, выражение уникальных психологических трудностей, с которыми он сталкивается.

Отношение Бродского к экзистенциализму – слишком общий для данного обзора вопрос.Ограничимся констатацией очевидного. Экзистенциализм, являясь не философской доктриной, а не лишенным внутренних противоречий интеллектуальным течением, «мейнстримом» двадцатого века, безусловно, определил характер мышления Бродского. Он чтил Кьеркегора, Достоевского, Шестова, Кафку, Камю, Беккета, критически относился к Ницше и Сартру, несмотря на участие последнего в его судьбе. Не менее, если не более, важно то, что Бродский глубоко усвоил эстетику экзистенциализма. Как известно, философия экзистенциализма формировалась в основном не в рациональных трактатах, а в художественных произведениях: в романах Достоевского, Кафки, Камю, пьесах Беккета и в поэтических, по существу, текстах Кьеркегора и Ницше. О Шестове, которого он прочитал от корки до корки, Бродский говорит: «Меня в Шестове интересует в первую очередь писатель-стилист, который целиком вышел из Достоевского»[364]. Вне контекста литературы и кино двадцатого века трудно оценить лирического героя Бродского – одиночку и анонима, сознательно избравшего одиночество и анонимность. За исключением ностальгических воспоминаний о детстве и короткой поре счастливой любви мы всегда застаем его отчужденным от социальной среды – не дома, не в семье, не на родине, а за столиком кафе или на скамейке в парке, в гостиничном номере, в чужом городе, в чужой стране. Классический пример – постоялец пансионата «Аккадемиа» в стихотворении «Лагуна» (ЧP) — «совершенный никто, человек в плаще». В этом образе кристаллизуется целая галерея литературных и киногероев – от Жан Батиста Кламанса (Камю, «Падение») до одиноких скитальцев из голливудских «черных фильмов» тридцатых – сороковых годов, столь ценимых французскими режиссерами «новой волны».

Даже в таком беглом, как наше, обсуждении темы «Бродский и философия» или «Бродский и экзистенциализм» надо напоминать себе о крайней условности такой постановки вопроса. Когда Бродский писал:

Я не философ. Нет, я не солгу.

Я старый человек, а не философ,

хотя я отмахнуться не могу

от некоторых бешеных вопросов, —

В поэзии, во всяком случае в поэзии Бродского, именно духовный неуют, коллизия несовместимых идей обеспечивают драматическое напряжение и впечатляющий стиль авторского голоса.

Когда я упомянул влияние кино на экзистенциалистский стиль Бродского, имелись в виду, конечно, не фильмы со смутными претензиями на философичность и «современность». Такие Бродский терпеть не мог. На подобного рода болгарский фильм «Отклонение», получивший в 1967 году золотой приз Московского кинофестиваля, он написал эпиграмму:

И он с седою прядью

без черт лица

волочится за блядью

вдоль стен дворца.

Молодость Бродского пришлась на период, когда топика экзистенциализма была в искусстве центральной. Ни Кьеркегор, ни Достоевский, ни Шестов, ни Камю не научили Бродского быть экзистенциалистом, но помогли осознать те интуиции, которые были свойственны ему изначально: ощущение одиночества и заброшенности в мире, абсурда бытия перед лицом смерти, страстный индивидуализм, чувство вины и ответственности, стремление к солидарности со всеми, кому плохо. В известном споре о гуманизме, который развел Сартра (более философа, чем писателя) и Камю (более писателя, чем философа), Бродский на стороне Камю[367]. Если он и философствует в стихах или прозе, то лишь до определенного предела. Нравственная составляющая, сердцевина личности для него онтологична, не подлежит ни рационализации, ни вообще обсуждению: причинять страдание нельзя. Это можно проиллюстрировать житейским эпизодом. Бродский очень уважал вдову Ходасевича Нину Николаевну Берберову и как сильную независимую личность, и «как остаток большого огня»[368]. В 1989 году Берберова после почти семидесяти лет эмиграции съездила в Россию. Несмотря на очень теплый прием и на то, что всю жизнь на Западе она исповедовала взгляды влево от центра, на родине ей не понравилось. Вскоре по возвращении она столкнулась с Бродским на одной вечеринке и принялась рассказывать ему о своих – безотрадных – впечатлениях. «Я смотрела на эту толпу, – сказала она об аудитории на ее выступлении, – и думала: пулеметов!» Бродский, слушавший до сих пор сочувственно, на эту риторическую фигуру воскликнул: «Нина Николаевна, нельзя же так!» – «Что нельзя?» – нахмурилась Берберова. «Ну, нельзя так, не по-христиански...» – «Я этих разговоров не понимаю», – сказала Берберова и повернулась к Бродскому спиной. Бродский и сам мог брутально пошутить (о Москве: «Лучший вид на этот город – если сесть в бомбардировщик» – «Представление», ПСН[369]), иногда раздражался, бывал резок, но он ни к кому не испытывал ненависти.

Поиск по сайту: