VIII. Проблема нематериальных интересов.

Постепенное усиление защиты нематериальных интересов. Охрана продуктов духовной деятельности и установление так называемых авторских прав. Вопрос об обязательствах на действия неимущественные. Вопрос о возмещении так называемого морального вреда

Выше было сказано, что содержание гражданского права находится в прямой и непосредственной зависимости от содержания человеческих интересов и что вследствие этого гражданское право должно неизбежно расти вместе с ростом человеческой личности.

Но рост личности начинается с внешнего, материального. Поэтому первыми областями, в которых за личностью признаются субъективные права, являются области отношений имущественных и семейных, причем эти последние, семейные, отношения в примитивном быту рассматривались также под углом зрения интересов материальных (физиологических и экономических). Все то, что выходило за пределы этих материальных отношений, еще мало интересовало личность, а вследствие этого не находило себе отражения и в гражданском праве.

Мало-помалу, однако, индивид начинает ценить и нематериальные, духовные, блага, и право начинает давать им охрану - сначала частичную, слабую и бессистемную, а потом все полнее и полнее.

Мы не можем входить здесь в детальное изложение постепенного роста гражданского права с этой стороны; укажем только на то, что даже в римском праве, этом столь культурном и развитом праве, духовная сторона человеческой личности нашла себе только очень слабое и поверхностное отображение. Это может быть объяснено тем, что римское право, развивавшееся главным образом в интересах торгового оборота, получило отпечаток торгового, коммерческого духа. Вследствие этого праву новых народов пришлось самому пробивать дорогу. И оно, действительно, начало работу в разных местах, создавая различные отдельные институты, которые, казалось, сначала ничего общего между собой не имеют, но которые, как мы можем видеть теперь, сливаются в одно общее непрерывное течение, имеющее своей целью охрану духовных, нематериальных, интересов человека. Уже рассмотренная выше охрана "прав личности" проникнута этой тенденцией; укажем на некоторые другие важнейшие явления этого рода.

Рядом с материальной, экономической деятельностью во всяком культурном обществе развивается деятельность духовная, имеющая своей целью создание нематериальных, духовных, благ. Многие из продуктов этой духовной деятельности получают общественное признание, а вследствие этого делаются объективными, общественными благами и даже приобретают известную экономическую, материальную ценность. Таково, например, литературное произведение, картина ху дожника, научное или техническое открытие.

Не только в правовых системах примитивных народов, но даже еще в праве римском духовная деятельность подобного рода не давала никаких субъективных прав на ее продукты их авторам и не пользовалась никакой правовой защитой. Всякий мог опубликовать или воспроизвести без согласия автора его произведение, осуществить его техническое изобретение. Насколько мало ценилась в римском праве духовная деятельность сама по себе, видно уже из того, что в классическую эпоху, например, поэма, написанная на чужом писчем материале, или картина, нарисованная на чужой доске, принадлежали не поэту или художнику, а собственнику писчего материала или доски. Правда, для Юстиниана такая норма показалась уже конфузной и была отменена, но тем не менее о каких бы то ни было авторских правах и в Юстиниановском Своде нет речи.

С таким положением вещей не могло, конечно, мириться дальнейшее развитие духовной деятельности в новом мире, и право начинает постепенно работу по созданию так хорошо нам в настоящее время известных авторских прав в широком смысле слова. При этом любопытно отметить, что и здесь (как в праве на имя) прежде всего получает себе признание имущественная сторона этих прав. Так например, так называемое право литературной собственности впервые появляется не в виде права автора, а в виде права издателя произведения. С изобретением книгопечатания издание сочинений стало обыкновенным коммерческим предприятием, нуждающимся в защите своих имущественных интересов. Ввиду этого издатели стали испрашивать себе у правительства особые привилегии, запрещавшие перепечатку. Позже привилегии стали даваться на имя авторов, но правовая охрана все еще имеет своей исключительной целью обеспечение имущественных интересов этих последних. Духовная деятельность получила себе признание, но пока лишь постольку, поскольку она является источником материальных благ.

Дальнейшее развитие авторских прав идет в следующих двух направлениях. С одной стороны, на место сепаратных привилегий, создававших права лишь для отдельных авторов, мало-помалу появляются общие законы об авторском праве, превращающие охрану этих прав в общую норму. С другой стороны, рядом со стороной имущественной начинает получать себе признание и сторона неимущественная, которая в литературном или художественном творчестве играет, без сомнения, большую роль, и которая в этом отношении тесно сближает авторские права с упомянутыми выше "правами личности". Мы не будем здесь вдаваться в чрезвычайно спорный вопрос о юридической природе авторских прав, но во всяком случае не подлежит отрицанию то обстоятельство, что появление их в истории гражданского права представляет огромный шаг вперед в деле охраны духовной стороны человеческой личности и человеческой деятельности.

Решительным моментом в деле выработки авторского права является французский закон революционной эпохи (1793 г.), он послужил затем базисом для дальнейшего развития в XIX столетии во всей Европе. В течение этого столетия по образцу прав на литературные произведения получили себе признание авторские права на произведения художественные, музыкальные и т. д. Область охраняемых прав все более и более расширяется, и чувствуется, что гражданское право здесь еще находится в поре созидания.

Аналогичный процесс развития прошли и так называемые исключительные права промышленного характера. Основным и передовым типом здесь является право изобретателя, или так называемое патентное право. И здесь развитие началось с сепаратных привилегий, монополий, которыми предоставлялось определенному лицу исключительное право на эксплуатацию известного изобретения. Затем эти привилегии превращаются мало-помалу в общую норму, причем и здесь после некоторых несовершенных законов Англии и Америки решительное значение имел также французский закон времен революции (1791 г.). Но исключительные права этой группы и в настоящее время имеют только имущественный характер. Таковы ли они уже по самой своей природе или же и здесь со временем рядом с имущественной (здесь, конечно, гораздо более сильной) стороной проглянет сторона неимущественная - об этом судить пока трудно.

Возрастающее значение духовной стороны человеческой личности не могло не отразиться и на двух других принципиально важных вопросах гражданского права, которые, впрочем, в современном законодательстве и литературе трактуются не вполне одинаково, хотя и имеют между собой бесспорную связь.

Первый из них заключается в вопросе о юридической силе обязательств на действия неимущественные. Могу ли я путем договора с соседом обеспечить себя от беспокоящей меня игры на рояле? Могу ли я обязать кого-нибудь написать о моем сочинении рецензию? Можно ли подобные обязательства признавать юридически действительными?

Римское право и в этом вопросе проявило тенденцию отрицательную: в сфере обыкновенного гражданского права (иначе в области административ ного imperium) в виде общего принципа оно провозглашало правило: только то может быть предметом обязательства, что может быть выплачено день гами ("ea enim in obligatione consistere, quae pecunia lui praestarique possunt").

Под влиянием этого римского правила и позднейшая юриспруденция вплоть до сравнительно недавнего времени считала, что действия неимущественного характера не могут быть предметом юридически действительного обязательства. Многие из весьма видных юристов держатся этого мнения и до сих пор. Однако в новейшее время рядом с этим мнением выступило другое (одним из инициаторов его является Иеринг), которое отвергает основательность такого сужения обязательственной сферы и требует признания и за неимущественными обязательствами юридической силы. Вследствие этого в настоящее время в нашем вопросе стоят друг против друга два радикально противоположные воззрения; спор между ними далеко еще не кончен, но, по-видимому, второе воззрение чем далее, тем более одерживает верх.

И действительно, даже беглый пересмотр основных аргументов противников обязательств на действия неимущественные обнаруживает их полную несостоятельность.

Одним из первых в ряду этих аргументов является утверждение, что гражданское право есть принципиально право имущественных отношений. Но мы уже видели, что это утверждение есть совершенно неправильное petitio principii[142]: даже в пределах старого гражданского права мы находим области неимущественного характера - прежде всего область личных семейных отношений. Тем более неосновательно это утверждение для современного гражданского права с его неимущественным правом на имя и другими разнообразными "правами личности".

Но и помимо этого указанное воззрение обречено на безысходное противоречие. Представим себе, что обязательство на действие неимущественное (например, не играть на рояле в соседней квартире) будет в договоре обеспечено неустойкой. Едва ли кто из представителей этого воззрения пойдет так далеко, что станет отрицать даже возможность взыскания неустойки. Между тем договор о неустойке признается обыкновенно лишь соглашением дополнительным, действительным лишь тогда, если действительно соглашение главное. Если же договор о неустойке нельзя не признать действительным, то, очевидно, нельзя не признать действительным и соглашение главное.

Сказанное, однако, имеет силу не только для того случая, когда подобный договор обеспечен неустойкой. Представим себе, что неустойки назначено не было, но вследствие неисполнения договора для контрагента возникли какие-нибудь имущественные убытки, например, в приведенном примере вследствие игры на рояле вопреки нашему договору я вынужден к перемене квартиры. Имею ли я право предъявить иск о возмещении этих имущественных убытков? Опять-таки едва ли найдутся такие последовательные сторонники рассматриваемого взгляда, которые стали бы отрицать возможность подобного иска. Если же такой иск допустим, то очевидно, что его единственным основанием является договор между сторонами, так как игра на рояле сама по себе никакого правонарушения не составляет.

Конечно, в случаях, только что рассмотренных, дело все же в конце концов сводилось к требованиям имущественным (неустойка, возмещение убытков), и в этих пределах обыкновенно идут на уступку. Но, говорят, за этими пределами, т. е. там, где кончаются имущественные вопросы, гражданскому праву делать нечего: если бы даже право и захотело взять обязательства неимущественные под свою защиту, оно все же сделать этого было бы не в состоянии: содержание их судом вынуждено быть не может, а нематериальные неприятности оценке не подлежат.

Примечания:

[141] [Покровский] Абстрактный и конкретный человек перед лицом гражданского права, стр. 16 и сл.

[142] ["довод, сам нуждающийся в доказывании" – лат.]

Однако и это возражение неубедительно. Прежде всего мы увидим далее, что вопрос о возмещении нематериального вреда современным правом вовсе не решается так отрицательно, как это кажется авторам указанного возражения. Но и помимо этого современное гражданское право знает, кроме взыскания убытков, целый ряд других способов побудить должника к исполнению своей обязанности, например, угроза штрафом, личным арестом и т. д. Наконец, взыскание, штраф и т. п. вовсе не исчерпывают всего значения судебного приговора. Мнение, будто принудительная осуществимость составляет непременный атрибут всякого права, является ошибочным: сила правовой нормы покоится не только на том, что она может быть осуществлена принудительно. В огромном большинстве случаев даже простое признание судом (pronuntiatio) того обстоятельства, что ответчик своей (неимущественной) обязанности не выполнил, имело бы большое практическое значение в смысле побуждения к исполнению таких обязательств. Предоставление истцу права опубликовать этот приговор во всеобщее сведение усилило бы это практическое значение во много раз. Известно ведь, что и имущественные обязательства очень часто исполняются не потому, что должник боится судебного пристава, а потому, что он боится утратить свою деловую репутацию. Поэтому, если бы даже денежное вознаграждение за нематериальный вред или применение ареста и штрафа было признано нежелательным, все же нет причин закрывать для подобных обязательств двери суда и отказывать им в авторитетном судебном признании. Пусть такое простое судебное признание и провозглашение не всегда, не для всех лиц будет иметь практическое значение, все же во многих случаях оно будет иметь это значение, и выбрасывать за борт эти многие случаи нет решительно никаких оснований. Пусть подобная судебная защита будет несовершенной, но лучше защита несовершенная, чем никакая.

Но, говорят далее, общее признание юридической силы за обязательствами на действия неимущественные привело бы к необъятному расширению гражданского права, к распространению его на такие случаи, которые по самой природе своей противятся юридической регламентации. Перед судом потянулись бы иски об обязательстве не курить, об обещании протанцевать на балу вальс и т. д. Судебное разбирательство стало бы часто превращаться в увеселительный спектакль, совершенно недостойный для правосудия.

Однако и это возражение покоится на очевидном недоразумении. Первым условием для юридической силы всякого - даже имущественного - договора является наличность у договаривающихся воли придать своему соглашению юридический характер (animus obligandi); ведь сплошь и рядом даже обещания имущественного характера даются без намерения связать себя юридически (например, брат обещает поддержку брату при устройстве его имущественных дел и т. д.). Во всех тех случаях, где никакого юридического намерения нет, разумеется, ни о каком обязательстве, ни о каком иске не может быть речи. В огромном же большинстве случаев из тех, которыми хотят запугать нас авторы приведенного возражения (обещание не курить, протанцевать вальс и т. д.), именно этого непременного условия, намерения обязаться юридически, не будет, вследствие чего вопрос об обещаниях этого рода сам собой отпадает. Есть ли налицо такой animus obligandi или нет, это вопрос факта, разрешить который для судьи будет несколько труднее, чем целый ряд других фактических вопросов, с которыми ему приходится иметь дело ежедневно. Вопрос, таким образом, возбуждают только те случаи, где наличность animus obligandi установлена: стороны, заключая свой договор, имели определенное намерение придать ему юридическую силу; они сами стучатся в дверь гражданского правосудия, и на каком основании мы можем их оттолкнуть? Будем ли мы бояться возможностью "увеселительных спектаклей" унизить достоинство Фемиды? Но, во-первых, "увеселительные спектакли" нередки и при разборе имущественных дел, а, во-вторых, гораздо более надо бояться другого: как бы нам за возможным смехом не проглядеть подлинных, реальных слез, часто связанных с нарушением неимущественных интересов...

Пренебрежение к духовным интересам является лишь психологическим отголоском старого времени. Рост духовной стороны человеческой личности требует для этих интересов такого же признания, каким пользуются интересы имущественные. Совершенно правильно подметила это германская комиссия, пересматривавшая проект Уложения. "У высококультурного народа, - читаем мы в ее протоколах[143], - обязательство имеет своей задачей обеспечивать не только материальные блага, но и блага идеальные, значение и ценность которых растут вместе с ростом культуры".

Однако старое воззрение, вынужденное отступать перед натиском этой культурной потребности, пытается задержаться на некоторой средней позиции. Признавая необходимость допущения обязательств на действия неимущественные, многие из представителей науки современного гражданского права требуют, однако, для такого допущения наличности "серьезного", "достойного охраны", интереса ("schutzwürdiges Interesse"). Недостаточно того, что стороны сами настолько ценили свой интерес, что облекли его в форму юридического договора; необходима проверка суда с точки зрения объективной "общезначимости" этого интереса. Духовный интерес, который имеет уже общее значение в данной среде, должен получить юридическую защиту; то же, что имеет характер чисто личного, субъективного пристрастия данного лица, охране права подлежать не может. Так например, договор о том, чтобы сосед не играл по ночам на рояле, может рассчитывать, с этой точки зрения, на свое признание перед судом, так как духовное благо ночного спокойствия есть в настоящее время уже объективное, общепризнаваемое благо. Иное дело договор, которым лицо выговаривает только, чтобы сосед не играл какой-либо одной пьесы, слышать которую оно, по своим личным воспоминаниям, не может; вопрос о признании такого договора уже может быть сомнительным, так как охраняемое им благо имеет только личный, чисто субъективный интерес.

Но и это среднее мнение должно быть решительно отвергнуто. Мы знаем уже, что новейшее развитие правосознания движется не только по пути признания прав личности вообще, но и по пути признания прав кон кретной человеческой личности. Совершенно справедливо и на этот вопрос отвечала германская комиссия: "достоин охраны всякий интерес, который не нарушит границ закона или индивидуальной свободы. Нет надобности в иных границах, кроме той, которая требует, чтобы обя зательство не противоречило закону или добрым нравам"[144].

С аналогичной борьбой воззрений мы встречаемся и в другом вопросе, связанном с духовными, нематериальными, интересами, - именно в вопросе о возмещении так называемого морального вреда. Мы ви дели, что этот вопрос сплетается с только что рассмотренным вопросом о значении обязательств на действия неимущественные, хотя отнюдь с ним не совпадает. Неисполнение договора даже имущественного содержания может причинить контрагенту, кроме материального вреда, еще нематериальные неприятности; любое обыкновенное правонарушение (деликт) может быть источником глубоких нравственных потрясений для того, против кого оно было совершено. Хозяин гостиницы не предоставил вам обещанного по телеграфу номера, вследствие чего вам, быть может, с семьей, пришлось провести ночь на улице. Какой-либо злоумышленник украл у вас материалы для подготовлявшегося вами сочинения или уничтожил последнюю фотографическую карточку вашей покойной матери и т. д., и т. д. И вот перед правом возникает трудный вопрос, можно ли во всех подобных случаях игнорировать нематериальный вред этого рода, ограничиваясь исключительно стороной имущественной.

Римское право и здесь принципиально держалось этой второй точки зрения, допуская некоторое вознаграждение за нематериальный вред лишь в отдельных исключительных случаях (например, при исках об обиде - аctio injuriarum). Эту римскую точку зрения усвоила себе и юриспруденция новых народов. Еще в настоящее время весьма распространено учение о том, что возмещение нематериального вреда не может входить в задачи гражданского права: этот вред, во-первых, не может быть оценен на деньги, а, во-вторых, если бы даже такая оценка была каким-нибудь образом возможна, она была бы нежелательна, так как она унижала бы те самые духовные блага, которые желают возвысить и охранить.

Однако и здесь в XIX веке рядом с этим воззрением возникло другое, которое считает гражданское право принципиально обязанным взять эти попираемые нематериальные интересы под свою защиту. Прежде всего это воззрение зародилось в практической юриспруденции, именно в практике судов французских и английских, которые стали широко давать денежное удовлетворение за моральный вред. За практикой мало-помалу пошла и теория, а затем это воззрение перекинулось и в другие страны. В частности, в Германии горячими защитниками его явились такие авторитеты, как Иеринг или Гирке. Настроение в пользу возмещения нематериального вреда стало расти и, несмотря на столь же горячую оппозицию, в значительной степени нашло себе отражение в новейших кодификациях.

Правда, все они в принципе продолжают стоять на точке зрения невозмещения морального вреда (§ 253 Германского Уложения: "Wegen eines Scha dens, der nicht Vermögenschaden ist, kann Entschädigung in Geld nur in den durch das Gesetz bestimmten Fällen gefordert werden"[145]; ст. 28 Швейцарского Уложения: "Eine Klage auf Schadenersatz oder auf Leistung einer Geldsumme als Genugtuung ist nur in den vom Gesetze vorgesehenen Fällen zulässig"[146]); тем не менее все они делают из этого принципа далеко идущие исключения.

Так, согласно Германскому Уложению (§ 847), в случае телесного повреждения, повреждения здоровья, лишения свободы или нарушения женской чести гражданский суд может назначить некоторое "справедливое вознаграждение" и за нематериальный вред. Далее, предоставляя суду право понижения назначенной в договоре неустойки, если она покажется чрезмерной, Германское уложение предписывает, однако, суду в таком случае принимать во внимание и нематериальные интересы того, кто эту неустойку выговорил (§ 343). Наконец, сверх того, германский уголовный закон при целом ряде преступлений (клевета, нарушение авторского права и т. д.) предоставляет суду право назначить, сверх уголовного наказания, еще и частный штраф (так называемый Busse) в пользу потерпевшего в виде его удовлетворения.

Швейцарский закон об обязательствах 1911 г. идет еще дальше. Установив в ст. 47, что в случае убийства или телесного повреждения суд может возложить на преступника обязанность уплатить некоторую соответственную сумму потерпевшему или его ближним в виде удовлетворения, он затем в ст. 49 дает для всех других правонарушений следующее общее правило: "Кто окажется потерпевшим в своих личных отношениях ("wer in seinen persönlichen Verhältnissen verletzt wird"), может при наличности вины правонарушителя требовать возмещения вреда, а там, где это оправдывается тяжестью правонарушения или виновности, может требовать, сверх того, и уплаты денежной суммы в виде удовлетворения". Нужно отметить, впрочем, что приведенное постановление закона 1911 г. является некоторым сужением соответственной статьи (ст. 55) прежнего Швейцарского Уложения об обязательствах (1881 г.): это последнее не знало оговорки "где это оправдывается тяжестью правонарушения или виновности". Тем не менее даже в его нынешнем виде Швейцарское обязательственное Уложение распространяет принцип вознаграждения за нематериальный вред на всю область правонарушений, поскольку они сопровождались повреждением "личных отношений". Что же такое, по терминологии Швейцарского Уложения, эти "личные отношения", мы уже знаем из предыдущего: этим именем обозначается вся совокупность нематериальных интересов каждой конкретной личности. "Нарушение "личных отношений", - говорит один из комментаторов Швейцарского Уложения, - определяется не in abstracto, а в связи с самой личностью потерпевшего"[147].

Наконец, и наш (внесенный в Государственную Думу) проект обязательственного права идет по тому же пути, хотя и не совсем согласно со своими двумя только что приведенными образцами. Так, прежде всего, по примеру Германского Уложения, он устанавливает возмещение нематериального вреда при некоторых определенных деликтах. Статья 1201 говорит: "В случаях причинения обезображения или иного телесного повреждения, равно как и в случае лишения свободы, суд может назначить потерпевшему денежную сумму по справедливому усмотрению, принимая во внимание, была ли со стороны виновного обнаружена злонамеренность и другие обстоятельства дела, хотя бы потерпевший не понес никаких убытков (нравственный вред)". Статья 1202 присоединяет сюда случаи любодеяния и обольщения. Далее проект заимствует из германского кодекса и положение относительно неустойки: ст. 70 предписывает судье при понижении этой последней "принять в соображение не только имущественные, но и другие справедливые интересы верителя". Сверх того, мы имеем в нашем проекте следующее неизвестное предыдущим кодексам и чрезвычайно любопытное правило. Статья 130 гласит: "Верителю должны быть возмещены убытки, которые непосредственно вытекают из неисполнения должником обязательства и которые могли быть предвидены при заключении договора. Должник, умышленно или по грубой неосторожности не исполнивший обязательства, может быть присужден к возмещению и других, кроме указанных выше, убытков, хотя бы они заключались не в имущественном, а нравственном вреде и не подлежали точной оценке". Как видим, наш проект выходит уже за пределы деликтов и устанавливает возмещение нематериального вреда даже при (умышленном или по грубой неосторожности) неисполнении договоров. Правда, такое общее правило по отношению ко всем договорам при ограничении возмещения нравственного вреда лишь некоторыми деликтами, может повести к курьезным и несправедливым последствиям (например, мастер, не доставивший мне к сроку костюма, будет отвечать за нравственный вред, а вор, укравший тот же костюм, отвечать не будет)[148]; тем не менее подобным расширением ответственности за нематериальный вред на область договоров наш проект далеко обгоняет своих западноевропейских предшественников.

Все эти факты непреложно свидетельствуют о том, что игнорировать нематериальный вред чем далее, тем более делается невозможным. Самые исключения, допущенные новейшими кодификациями из принятого ими общего начала о невозместимости этого вреда, в корень подрывают аргументацию в пользу этого начала.

Нравственный вред не может быть оценен на деньги! Но ведь для указанных в законе отдельных случаев возможность такой оценки признается; почему же она не признается вообще? Мотивы к Германскому Уложению оправдываются тем, что оценка нематериального вреда зависит в высокой степени от судейского усмотрения, и распространить это усмотрение на все случаи значило бы отдать в руки суда опасный "суверенитет" над всей областью спорных отношений[149]. Мотив для Германского Уложения неожиданный: мы знаем уже, что в целом ряде гораздо более сомнительных позиций оно нисколько не останавливалась перед подлинным судебным суверенитетом. Между тем именно здесь ни о каком суверенитете не может быть речи: в вопросе о вознаграждении нематериального вреда дело идет не об установлении такой или иной, в законе не предусмотренной нормы, а об оценке известных фактических обязательств. Конечно, какая-либо точная оценка нравственного вреда невозможна, но вопрос идет, собственно, не об оценке, а о предоставлении потерпевшему некоторого удовлетворения, некоторой компенсации за перенесенное. Как правильно говорит Гирке[150], ввиду того, что деньги являются ключом к целому ряду идеальных благ, уплата потерпевшему известной денежной суммы открывает для него возможность вознаградить себя другими духовными радостями и в этом смысле представляет для него действительный эквивалент потерянного.

Вместе с тем падает и другое возражение - о том, что такой оценкой самые нематериальные блага унижаются. Если они не унижаются при телесном повреждении, лишении свободы или посягательствах на женскую честь, то почему они будут унижены вознаграждением при грабеже, воровстве и всех других деликтах?

Неосновательно, наконец, и то опасение, что установление ответственности за нравственный вред создаст благоприятную почву для разнообразных неблаговидных и даже безнравственных притязаний: муж, например, будет искать возмещения нравственного вреда с любовника своей жены и т. п. Дать отпор всем таким притязаниям - прямая обязанность суда: правило о возмещении нравственного вреда создается, конечно, лишь для тех случаев, когда пострадавший действительно потерпел такой вред, действительно перенес страдания, а не для случаев простой возможности этих последних. Есть ли в данном конкретном случае подлинный нравственный вред или же только спекуляция на получение денежной суммы, разобраться в этом - естественная фактическая задача суда. Во всяком случае опасение подобных единичных неблаговидных притязаний не может служить основанием к тому, чтобы оставить без внимания все подлинные нравственные страдания людей. Без охраны нематериальных благ правовая защита сплошь и рядом окажется простой насмешкой.

Таким образом, ограничение ответственности за нравственный вред только случаями некоторых правонарушений не находит для себя оснований: то, что признано справедливым для одного случая, не может быть несправедливым для других. И то расширение этой ответственности на всю область "личных отношений", которое содержит Швейцарское Уложение, должно быть приветствуемо как значительный шаг вперед.

Но, быть может, возмещение нравственного вреда должно быть ограничено пределами правонарушений (деликтов)? Быть может, по отношению к обязательствам из договоров право может чувствовать себя от этой задачи свободным? Как мы видели, и Германское, и Швейцарское Уложения в области договоров выдерживают свое отрицательное отношение к нравственному вреду последовательно. Мотивом служит то соображение, что здесь заключающий договор уже заранее может предвидеть возможность нравственного вреда и потому может обеспечить себя установлением на случай неисполнения неустойки. Однако это соображение неубедительно. С одной стороны, далеко не всегда можно при самом заключении договора предусмотреть все те тяжелые положения, в которые может поставить неисправность должника, а, с другой стороны, как справедливо отметил Гирке, это один из тех аргументов, в основе которых лежит предположение, что гражданское право пишется для тертых деловых людей[151]. Ввиду этого принципиальнее и правильнее поступает наш проект об обязательствах, устанавливая общую обязанность возмещения нравственного вреда при неисполнении договоров. Сомнительным только является принятое им ограничение этой ответственности случаями умысла или грубой небрежности.

Во всяком случае, как видим, принципиальные предрассудки в нашем вопросе уже сломлены, и старое воззрение сдает одну позицию за другой. Чем более развивается человечество, чем более начинает оно жить разносторонними нематериальными интересами, тем более праву приходится брать их под свою защиту, и, в частности, гражданское право не может уклониться от участия в этой защите. Пусть гражданско-правовая защита будет неполной и несовершенной, но, повторяем, лучше такая защита, чем ничто. Даже несовершенная защита содержит напоминание о необходимости бережного отношения к нематериальным интересам людей; даже такая защита будет иметь поэтому огромное воспитательное и предупредительное значение.

Поиск по сайту: