ОБРАЗОВАНИЯ БЕССОЗНАТЕЛЬНОГО 14 страница

Три из четырех вершин схемы заданы выступающими здесь в качестве означающего субъектами - участниками эдипова комплекса - теми самыми, что обнаруживаются при вершинах вышеприведенного треугольника. Я вернусь к этому в следующий раз, пока же прошу принять то, что я говорю, как данность - надеюсь, это раздразнит у вас аппетит.

Четвертый участник - это S. Что касается его, то он - я не просто допускаю это, я из этого исхожу - глуп до бессловесности, ибо собственное означающее у него отсутствует. Ему нет места на трех вершинах эдипова треугольника, и зависит он от того, чему суждено в игре этой произойти. Это своего рода "смерть" в карточной партии. Более того, именно потому, что партия эта организована именно так - я хочу сказать, что партия эта разыгрывается не как отдельная игра, а как игра, возводимая в правило, - субъект и оказывается в зависимости от трех полюсов, именуемых, соответственно, Идеалом Я, сверх-Я и реальностью

С другой стороны, у нас имеется такая схема:

ЖакЛакан

Но чтобы понять, каким образом первая триада преобразуется во вторую, необходимо уяснить себе, что, сколь бы мертв он ни был, субъект, коль уж он в партии участвует, делает это на свой страх и риск. Из так и не определившейся позиции, где он покуда находится, он волей-неволей вынужден ставить на кон если не деньги, которых у него, возможно, пока еще нет, то, по крайней мере, свою шкуру, то есть свои образы, свою воображаемую структуру, со всеми последствиями, из этого вытекающими. Именно таким образом четвертый участник, S, оказывается представлен чем-то воображаемым - воображаемым, которое противостоит означающему Эдипа и должно само, соответствия ради, состоять из трех элементов.

Запас этих образов, багаж их, разумеется, огромны. Откройте, любопытства ради, книги г-на Юнга и его школы, и вы увидите, что им нет конца, что они прорезываются и дают всходы повсюду -здесь и змея, и дракон, и язык, и горящее око, и зеленое растение, и цветочный горшок, и консьержка. Все это, безусловно, образы фундаментальные, буквально напичканные значениями, но только делать нам с ними абсолютно нечего, и если вы решите на этом уровне прогуляться, то неизбежно заблудитесь с вашим слабым фонариком в дремучем лесу первозданных архетипов.

Что же касается того, что нас действительно интересует, диалектики межсубъектных отношений, то существует три образа, которые я - выражаясь, может быть, слишком свободно - выбираю в качестве путеводных. Это понять нетрудно, поскольку существует нечто, в каком-то смысле вполне готовое не только к тому, чтобы послужить базовому треугольнику мать-отец-ребенок неким подобием, но к прямому совпадению с ним, - и это не что иное, как соотношение тела расчлененного, и в то же время облеченного теми

Образования бессознательного: глава V11I

многочисленными образами, о которых мы только что говорили, с единящей функцией цельного образа тела. Другими словами, соотношение Я и зеркального образа уже само по себе задает нам основу того воображаемого треугольника, который я рисую на этом чертеже пунктирными линиями.Другая вершина - вот, где предстоит обнаружить эффект отцовской метафоры.

В своем прошлогоднем, посвященном объектному отношению семинаре, я вам эту вершину уже продемонстрировал, но только теперь вы увидите ее место в образованиях бессознательного. Я думаю, уже одно то, что она выступает здесь в качестве третьего элемента, наряду с матерью и ребенком, делает ее для вас без труда узнаваемой. Она выступает здесь, правда, в другой связи, но и в прошлом году связь эту я от вас замаскировать не пытался - недаром закончили мы семинар на связи между Именем Отца и тем, что породило у маленького Ганса фантазм лошадки. Третья вершина эта - я ее сейчас назову вам, но уверен, что слово давно уже вертится у вас на языке - третья вершина эта есть не что иное, как фаллос. Потому-то и принадлежит фаллосу во фрейдовской экономии центральное место среди объектов.

Одного этого вполне достаточно нам, чтобы показать, в чем заключается заблуждение так называемого современного психоанализа. Все дело в том, что он удаляется от фаллоса все дальше и дальше. Обходя молчанием фундаментальную функцию фаллоса, с которым субъект в своем воображении отождествляет себя, он сводит его к понятию частичного объекта. Что возвращает нас назад к комедии.

Я оставляю вас сегодня, успев показать те пути, на которых сложный дискурс, в котором я пытаюсь собрать воедино все то, что я вам представил, обретает связность и согласованность.

6' января 195К года

Образования бессознательного: глава IX

IX Отцовская метафора

Сверх-Я, Реальность, Идеал Я

Разновидности отцовской

несостоятельности

Деликатный вопрос об Эдипе

наизнанку

Фал/юс как означаемое

Измерения Другой вещи

В качестве исключения я заранее объявил вам, чему будет посвящена очередная лекция, - она будет посвящена отцовской метафоре.

Еще совсем недавно один из вас, обеспокоенный, по-видимому, оборотом, который я придал своей мысли, спросил меня: "О чем думаете вы говорить нам в этом году дальше?" На что я ответил: "Я думаю заняться вопросами структуры". Таким образом я себя никоим образом не скомпрометировал. Тем не менее, говоря в этом году об образованиях бессознательного, я рассчитываю затронуть именно вопросы структуры. Речь просто-напросто идет о том, чтобы расставить на свои места все то, о чем вы говорите каждый день и в чем вы каждый день запутываетесь настолько, что путаницы этой уже просто не замечаете.

Отцовская метафора имеет дело, говоря в терминах человеческих отношений, с функцией отца. В вашей привычной манере обращаться с ней как с понятием, которое с тех пор, как вы о нем говорите, успело с вами худо-бедно пообжиться, то и дело возникают определенные осложнения. И весь вопрос в том, действительно ли мы до конца последовательны, когда ведем о ней речь.

Функция отца занимает в истории психоанализа свое определенное место, и место довольно значительное. Она лежит в центре проблемы Эдипа, где мы впервые с ней и встречаемся. Фрейд вводит ее с самого начала, так как с эдиповым комплексом мы сталкиваемся уже в Толковании сновидений. Первое, о чем бессознательное дает знать, это, конечно же, эдипов комплекс. Самое главное, что открывается в бессознательном, это детская амнезия, забвение - забвение чего? Забвение факта детских желаний, направленных на мать, а также того факта, что желания эти вытеснены. При этом

они не просто были подавлены - но забыто оказалось, что именно эти желания исконными и являются. И они не просто исконны -они всегда налицо. Вот из чего исходит анализ, вот отправная точка для формулирования целого ряда клинических проблем.

Я попытался, таким образом, упорядочить в определенных направлениях те вопросы, что возникают в истории психоанализа в отношении эдипова комплекса.

Я различаю три исторических полюса, которые и постараюсь сейчас вам вкратце охарактеризовать.

Вехой на первом из них является вопрос, возникший уже давно. Речь шла о том, действительно ли эдипов комплекс, выступавший поначалу как основа для объяснения невроза, но выросший впоследствии в работах Фрейда до масштабов универсальных, встречается не только у невротиков, но и у людей нормальных. Последнее предположение тем более основательно, что именно комплексу Эдипа принадлежит важная роль в процессе нормализации. Поэтому даже полагая, что именно эдипов эпизод провоцирует возникновение невроза, вполне можно было, с другой стороны, спросить себя - а не бывает ли неврозов и помимо Эдипа?

Похоже, некоторые наблюдения действительно свидетельствуют в пользу того, что эдипов комплекс не всегда играет ведущую роль, что роль эта может принадлежать, например, отношениям ребенка с матерью, когда эти последние целиком оказываются на нее замкнутыми. Опыт обязывал нас, таким образом, признать, что могут существовать субъекты с такими неврозами, в которых Эдипа нет и следа. Напомню здесь, что одна из статей Шарля Одье как раз и называется: Возможны ли неврозы без эдипова комплекса?

Понятие невроза без Эдипа соотносится с совокупностью вопросов, связанных с тем, что называют материнским сверх-Я. К тому времени, когда был поставлен вопрос о неврозе без Эдипа, Фрейд уже успел сформулировать положение, согласно которому сверх-Я имеет отцовское происхождение. Тогда-то и возник вопрос: а действительно ли сверх-Я всегда имеет исключительно отцовское происхождение? Не кроется ли в неврозе за отцовским сверх-Я еще и сверх-Я материнское - куда более требовательное, настойчивое, подавляющее и пагубное, нежели первое?

Но распространяться об этом долго я не хочу, так как путь нам

Жак Лакан

предстоит еще немалый. Итак, вот первый полюс - полюс, где сосредоточены исключительные случаи, наводящие на размышления о связи между сверх-Я отцовским и сверх-Я материнским.

Переходим теперь ко второму.

Независимо от вопроса о том, имеется ли у того или иного субъекта эдипов комплекс или же он у него отсутствует, возникло другое подозрение: не соотносится ли вся подлежащая нашей юрисдикции область патологии, которая нашим заботам предоставлена, с той областью, которую назовем мы здесь до-эдиповой·:

Итак, имеется Эдип, Эдип этот рассматривается как характерный для определенной фазы, и если в какой-то момент своего развития субъект достигает зрелости, Эдип при этом всегда налицо. Однако из того, что сам Фрейд высказал уже на раннем этапе своего творчества, пять лет спустя после выхода Толкования сновидений, в Трех очерках по теории сексуальности, следует, по сути дела, что происходящее с субъектом до Эдипа тоже по-своему небезразлично.

Правда, будучи небезразличным, оно получает у Фрейда свое значение лишь посредством Эдипа. Вот только понятые Nachträglichkeit, понятие обратного действия Эдипа, на которое, вы знаете, я с такой настойчивостью то и дело ваше внимание обращаю, никогда, ни разу в этот период Фрейдом не привлекается. Создается впечатление, что это понятие его мысли не поддается. Предметом забот тогда были требования прошлого в чисто временнум смысле.

Иные области в поле нашего опыта соотносились с полем до-эдиповых этапов развития субъекта совершенно особенным образом - это, с одной стороны, извращение, с другой - психоз.

Извращение было для некоторых своего рода первичным состоянием, целинной почвой. Слава Богу, мы теперь уже так не думаем. Если поначалу концепция эта была, по меньшей мере, в качестве приблизительного решения, допустима, то теперь законность ее сомнительна. Извращение считалось, по сути дела, патологией, этиология которой особо тесно соотносилась с до-эдиповой областью, - патологией, обусловленной ненормальной фиксацией. Именно по этой причине извращение и рассматривалось, кстати, как невроз, вывернутый наизнанку, или, точнее, как невроз, который налицо вывернут так и не был, невроз, чья изнанка так и осталась явной. То, что было в неврозе вывернуто наизнанку, явило себя среди бела дня в качестве извращения. Не пройдя Эдипа, извращение не было вытеснено, оставив бессознательное под открытым небом. Теперь на

Образования бессознательного: глава IX 187

этой концепции уже никто не настаивает, но это отнюдь не значит, что мы от этого далеко продвинулись.

Я подчеркиваю, таким образом, что к вопросу о до-эдиповом поле тесно примыкают проблемы извращения и психоза.

Проблематика эта может теперь быть представлена в разном свете. Как в извращении, так и в психозе речь всегда идет о воображаемой функции. Даже не будучи специально посвящен в те мыслительные манипуляции, что мы здесь проделываем, любой может убедиться, насколько важное место в обоих этих регистрах, хотя в каждом и по-своему, принадлежит образу. Эндофазное вторжение воспринимаемой слухом речи не носит, разумеется, того паразитарного, загромождающего сознание характера, который свойственен образу в извращении, но как в одном, так и в другом случае, мы имеем дело с проявлениями патологии, где образы вызывают в поле реальности серьезные возмущения.

История психоанализа свидетельствует, что именно к до-эдиповой области и опыт, и требования связности и последовательности, все то, одним словом, из чего выстраивается и на чем стоит любая теория, относят некоторые глубокие и серьезные нарушения поля реальности в результате вторжения Воображаемого. Термин "Воображаемое" оказался при этом удобнее, нежели термин "фантазм", в применении к психозам и извращениям, похоже, не слишком уместный. Целое направление в психоанализе занято разработкой и исследованием до-эдиповой области - можно даже утверждать, что именно здесь достигнуты были со времени Фрейда наиболее значительные успехи.

В этой связи я хочу обратить ваше внимание на одно парадоксальное свидетельство, для нашей сегодняшней темы чрезвычайно важное. Свидетельством этим является не что иное, как труды г-жи Медани Кляйн.

В этих трудах, как и во всякой речевой продукции, есть два плана. Имеется, во-первых, то, что автор говорит, то, что она в своем дискурсе формулирует, и, во-вторых, то, что она хочет сказать, поскольку между тем и другим, между хочет и сказать, лежит, в ее же собственном смысле, разделяя их, ее намерение. Что ж, мы не были бы аналитиками, в том смысле, в котором я приучаю вас смотреть на эти вещи, не отдавай мы себе отчета в том, что она порою действительно выговаривает немножечко больше, чем собирается. Собственно говоря, в этом обычно и состоит наш подход - уловить

Жак Лакай

Образования бессознательного: глава IX

то, что говорится по ту сторону того, что хотят сказать. В своих работах г-жа Мслани Кляйн говорит вещи очень значительные, но значительность эта обусловлена порою не чем иным, как внутренними противоречиями ее текстов, не раз подвергавшихся справедливой критике. Есть в них и то, что она говорит, этого сказать не желая, один из самых ярких примеров чего я сейчас вам приведу.

Эта женщина, которой мы обязаны столь глубокими, столь ясными прозрениями не только в отношении до-эдипова периода, но и в отношении детей, которых она изучает и анализирует на том этапе их жизни, который в первом приближении рассматривается ее теорией как до-эдипов, этот психоаналитик, поневоле имеющий у этих детей дело с терминами порой до-вербальными, ибо речь у них только-только появляется, - так вот, чем далее углубляется она в историю, которую считает до-эдиповой, чем более удается ей там разгля/;еть, тем более она убеждается, что уже там всегда, каждый раз, она встречается с вопрошанием, характерным именно для Эдипа.

Почитайте ее статью, которая Эдипу посвящена специально. Она описывает в ней исключительно ранний этап развития, тот так называемый этап формирования плохих объектов, что предшествует фазе параноидально-депрессивной, связанной с появлением тела матери как единого целого. Согласно Мелани Кляйн, ведущая роль в развитии первых детских объектных отношений принадлежит нутру тела матери, к которому в это время приковано все внимание ребенка. Так вот, читая статью, вы с удивлением обнаруживаете, что на основе изучения рисунков ребенка, его высказываний, на основе проведенной ею реконструкции психологии ребенка на этом этапе, Мелани Кляйн приходит к выводу, что среди присутствующих в теле матери плохих объектов, к которым принадлежат все соперники ребенка, тела его будущих, прошлых и нынешних сестер и братьев, обнаруживается в придачу не кто иной, как отец -отец, представленный в форме собственного пениса.

Это, конечно, находка, которая заслуживает того, чтобы на ней наше внимание остановить, ибо касается она тех первых этапов воображаемых отношений, с которыми могут оказаться связаны функции как собственно шизофренические, так и психические вообще. Противоречие, здесь имеющееся, очень ценно, ибо сама-то Мелани Кляйн намеревалась исследовать состояния до-эдиповы. Однако чем более углубляется она в план воображаемого, тем увереннее констатирует она уже на самом раннем этапе появление - если при-

держиваться чисто исторического представления об Эдипе, то весьма трудно объяснимое - третьего, отцовского полюса, который в первых же фазах развития детского воображения уже налицо. Именно в этом смысле я и утверждаю, что работы Мелани Кляйн говорят больше, нежели хочет сказать она сама.

Итак, два полюса, вокруг которых группируются возникающие вокруг Эдипа вопросы, мы уже определили - это, во-первых, сверх-Я и неврозы, не связанные с Эдипом, и, во-вторых, все то, что касается нарушений, возникающих в поле реальности.

Третий полюс, ничуть не менее заслуживающий внимания, - это связь эдипова комплекса с так называемой генитализацией. Ибо они отнюдь не одно и то же.

С одной стороны - момент, который, будучи с течением времени отодвинут многочисленными исследованиями и дискуссиями на задний план, в клинической практике по-прежнему молчаливо подразумевается - эдипов комплекс выполняет функцию нормализации, причем не только нормализации моральной структуры субъекта или отношений его с реальностью, но и нормализации усвоения им собственного пола - положение, всегда, как вы знаете, сохраняющее в психоанализе определенную двусмысленность. Дело ведь в том, что, с другой стороны, собственная генитальная функция вступает в процессе созревания после первых же сексуальных позывов органического порядка - позывов, анатомическую подоплеку которых усматривали в развитии яичек и образовании сперматозоидов. Связь между этими органическими позывами и наличием у рода человеческого эдипова комплекса осталась филогенетической проблемой, по-прежнему покрытой мраком - вплоть до того, что теперь вряд ли найдется желающий на эту тему что-нибудь опубликовать. В истории психоанализавопрос этот, тем не менее, ставился.

Итак, проблема генитализации имеет две стороны. С одной стороны, имеется некий позыв, предполагающий эволюцию, созревание. С другой стороны, в эдиповом комплексе налицо усвоение субъектом собственного пола, то есть, называя вещи своими именами, то самое, в силу чего мужчина усваивает себе тип мужеский, а женщина - некий тип женский, признает себя женщиной, отождествляет себя с определенными женскими функциями. Маскулинность и фемининность - вот термины, выражающие то, что представляет собой суть эдиповой функции. Мы оказываемся здесь на

Жак Лакан

Образования бессознательного: глава IX

уровне, где Эдип непосредственно связан с функцией Идеала Я -другого смысла у него нет.

Итак, вот три рубрики, под которыми можно классифицировать все дискуссии, которые, возникнув вокруг Эдипа, касаются в то же время и функции отца, ибо это абсолютно одно и то же. Без отца нет и проблемы Эдипа; и наоборот, говорить об Эдипе - значит подойти к функции отца как к чему-то принципиально существенному.

Повторяю еще раз для тех, кто записывает. Исторически, дискуссии в отношении Эдипова комплекса разворачиваются вокруг трех полюсов: Эдип и Сверх-Я, Эдип и реальность, Эдип и Идеал Я. Я говорю об Идеале Я, поскольку генитализация, будучи усвоена субъектом, становится элементом Идеала Я. И я говорю о реальности, поскольку речь идет о связи Эдипа с такими несущими в себе нарушение связи с реальностью заболеваниями, как невроз и психоз.

Я обобщаю сказанное в записи на доске, дополняя ее символами, значение которых выяснится в дальнейшем.

Сверх-Я R.i

Реальность S <= S'.r Идеал Я I.s

Попробуем теперь сделать следующий шаг.

Теперь, когда эти три исторически сложившиеся группы проблем в общих, глобальных чертах вам представлены, мы, ограничившись третьей рубрикой - функция Эдипа как фактор, непосредственно сказывающийся на выборе субъектом пола, - займемся вопросами, касающимися комплекса кастрации в наименее проясненных его аспектах.

Обыкновенно мы любим подходить к делу с точки зрения клиники, простодушно спрашивая себя в каждом случае: "Ну, а где же отец? Что он, отец, все это время делал? Какова здесь его роль, его участие?"

Вопрос о присутствии отца или его отсутствии, о благотворном или пагубном характере его влияния, мы, разумеется, не затушевываем. Недавно, буквально на наших глазах, появился даже термин "отцовская несостоятельность" - замахнулись на тему нешуточную - другое дело, удалось ли правильно ее сформулировать и нашлось ли, что сказать на эту тему. Так или иначе, в развитии анализа, при

его растущем интересе к тому, что элегантно называют окружающею средою, отцовская несостоятельность эта, независимо оттого, назовут ли ее так или как-то иначе, стоит как предмет на повестке дня.

Благодарение Богу, не все аналитики в эту западню попадаются. Многие аналитики, услышав от субъектов интересные биографические откровения, вроде: "У моих родителей не было взаимопонимания, в браке у них не было согласия, отсюда все и пошло", -отвечают: "Ну и что? Это абсолютно еще ничего не доказывает. Мы не должны ждать от этого каких-то особенных последствий". И они будут правы.

Когда аналитик пускается на .поиски отцовской несостоятельности, - что, касающееся отца, его в первую очередь интересует? Вопросы, которыми он задается, лежат, главным образом, в плоскости биографии. Был там отец или его там не было? Путешествовал ли он, долго ли отсутствовал, часто ли возвращался? И вообще - может ли Эдип иметь нормальный исход, когда отца нет? Вопросы эти сами по себе очень интересные, скажу больше: именно они и обнаружили первые парадоксы - те самые, которые привели к постановке вопросов уже новых. Именно тогда и стало впервые ясно, что Эдип может отлично сложиться и в тех случаях, когда отца нет.

Поначалу было распространено убеждение, будто все драмы порождаются избытком отца, его чрезмерным присутствием. То было время, когда образ устрашающего отца рассматривался как элемент патологический. Вскоре, однако, стало ясно, что в случае невроза гораздо хуже бывает, если отец оказывается слишком мягким. Ума-разума мы набирались медленно, и теперь, когда мы дошли до противоположной крайности, нас интересует отцовская несостоятельность. Бывают отцы слабые, отцы зависимые, отцы дрессированные, отцы, кастрированные женой, отцы-калеки, отцы-слепцы, отцы-банкроты - одним словом, каких только отцов не бывает! И все же следовало бы извлечь из этой ситуации какие-то выводы и найти минимум формул, которые позволили бы нам продвигаться дальше.

Начну с вопроса о присутствии отца или его отсутствии - конкретном, в качестве элемента окружающей среды. Если мы встанем на уровень, где эти поиски разворачиваются, то есть на уровень реальности, то можно будет утверждать, что вполне возможна, мыслима и осуществима - в чем можно убедиться на опыте - ситуация,

.

Жак Лакан

что отец налицо даже тогда, когда он отсутствует. Уже одно это должно было бы внушить нам известную осторожность в попытках связать функцию отца с "окружающей средой". Даже в случаях, когда отец отсутствует, когда ребенок остается жить один с матерью, эдипов комплекс протекает точно так же, как и в других случаях, вполне нормально - нормально в обоих смыслах: нормально как фактор нормализующий, с одной стороны, и нормально как фактор денормализующий, то есть, скажем, обуславливающий возникновение невроза, с другой. Вот первое, на что нам следует обратить внимание.

В отношении несостоятельности отца я хотел бы просто-напросто заметить, что никогда не известно, в чем именно он несостоятелен. Иногда нам говорят, что он чересчур мягкий, словно намекая тем самым, что на самом деле лучше, если он злой. С другой стороны, сам факт, что в злости можно переборщить, явно наводит на мысль, что неплохо порою быть и помягче. Собственно говоря, круг этот уже давно пройден. Стало ясно, что проблема отцовской несостоятельности не касается ребенка, о котором идет речь, непосредственно, что можно было, напротив, как это с самого начала и представлялось очевидным, анализировать эту несостоятельность куда более эффективно, рассматривая ее с учетом того, что отец должен занимать свое определенное место внутри фундаментальной для семьи триадической структуры. Но даже осознав это, найти более удачную формулировку для того, о чем идет речь, так и не удалось.

Я не хочу распространяться об этом долго, но в прошлом году мы, говоря о маленьком Гансе, эту тему уже затрагивали. Мы уже поняли тогда, насколько трудно, исходя исключительно из "окружающей среды", точно определить, в чем отцовская несостоятельность, собственно, заключалась - ведь отец в семье вовсе не был несостоятелен, он был там, рядом с женой, он выполнял свою роль, он спорил, и, позволяя жене потихоньку гнуть свою линию, занимался ребенком, в сущности, много, так что говорить об отсутствии его нельзя, тем более что он даже позволил анализировать ребенка, что является лучшим, по крайней мере в этом направлении, шагом, который от отца можно вообще ожидать.

Вопрос об отцовской несостоятельности заслуживает того, чтобы к нему вернуться, но мы вступаем здесь в среду столь зыбкую, что необходимо прежде провести одно различие, которое откроет наши глаза на то, в чем исследование этого предмета, в сущности,

Образования бессознательного: глава IX

погрешает. А погрешает оно не в том смысле, что не то находит, а в том, что не то ищет. Ошибка, по-моему, заключается в том, что смешиваются две вещи, друг с другом связанные, но не совпадающие, - отец нормативный и отец нормальный. Конечно, отец может стать причиной отклонения от нормы в ребенке просто потому, что ненормален сам, но в этом случае мы отбрасываем проблему на уровень структуры - психотической или невротической, - присущей отцу. Нормальность отца - это один вопрос, нормальность его места в семье - совсем другое.

И, наконец, третье мое положение: вопрос о месте отца в семье не совпадает с точным определением его нормативной роли. Говорить о несостоятельности его в семье - не то же самое, что говорить о несостоятельности его в комплексе. Чтобы говорить о несостоятельности его в комплексе, необходимо ввести другое измерение, не совпадающее с измерением реалистическим, которое задается характерологическим, биографическим или другим каким-либо способом его присутствия в семье.

Именно в этом направлении мы наш следующий шаг и сделаем.

Теперь, когда состояние вопроса на сегодняшний день я вам объяснил, попробуем расставить наши парадоксы по местам. Начнем с того, что определим роль отца более корректно. Поскольку указать нужное направление и найти корректную формулировку поможет нам место отца в комплексе, обратимся теперь к комплексу и вспомним для начала его азы.

Первым делом, отец грозный. Образ этот оказывается, тем не менее, как само имя его о том свидетельствует, непростым. Отец действует сразу в нескольких планах. Во-первых, он« накладывает запрет на мать. Это и есть основа, начало эдипова комплекса, именно здесь дает о себе знать связь отца с изначальным законом запрета на кровосмешение. Именно на отца, напоминают нам, ложится задача этот закон персонифицировать. Порой, когда ребенок дает своим склонностям волю, когда проявления их становятся слишком откровенны, ему приходится являть этот запрет и в непосредственной форме, но роль его, этим не исчерпываясь, простирается гораздо дальше. Запрет на мать осуществляется самим присутствием его и тем, как сказывается это присутствие в бессознательном. Вы ждете, пока я заговорю об угрозе кастрации. Верно,

13 Зак. 2370

ЖакЛакан

сказать об этом действительно надо, но все при этом далеко не так просто. Да, кастрации действительно принадлежит здесь роль очевидная и получающая все новые и новые подтверждения, связь кастрации с законом действительно носит характер принципиальный, но давайте посмотрим, какую картину дает нам клиника. Я чувствую себя обязанным вам об этом напомнить, так как то. что я говорю, наверняка приводит вам на память те или иные тексты.

Возьмем сначала мальчика. Мы все согласны, что связь между мальчиком и отцом руководствуется страхом кастрации. Что он такое, этот страх кастрации? С какой стороны мы к нему приступаем? Со стороны эдипова комплекса, где он предстает нам уже в первых переживаниях, с этим комплексом связанных. Предстает в какой форме? В форме обращения вовнутрь направленной наружу агрессии. Агрессия эта исходит от мальчика, чья мать, привилегированный объект его, находится для него под запретом, и направляется на отца. Назад же, на него самого, она обращается в силу возникающего между ним и отцом противостояния, то есть постольку, поскольку в воображении своем он проецирует на отца агрессивные намерения, которые равны по силе его собственным, а то и превосходят их, хотя истоки их лежат в ему же присущих агрессивных тенденциях. Другими словами, страх его перед отцом носит явно центробежный характер - я имею в виду, что гнездится этот страх внутри самого субъекта. Картина эта полностью подтверждается как нашим собственным опытом, так и историей психоанализа. Сам опыт этот очень быстро дал нам понять, что именно под этим углом зрения и должны оцениваться последствия страха, который испытывает субъект по отношению к отцу в эдиповом комплексе.

У всех субъектов, с которыми имеем мы дело в опыте, и в первую очередь у тех, которые представляют собой привилегированный объект его, у невротиков, кастрация, несмотря на свою тесную связь с символической артикуляцией запрета на кровосмешение, проявляется в плане воображаемом. Именно там берет она свое начало. Истоки ее не следует искать в заповеди наподобие той, что сформулирована, скажем, в законе Ману, гласящем: "Тот, кто возляжет со своей матерью, да отрежет себе детородные части и держа их в правой руке, (или в левой, я точно не помню) да идет прямо на :ш-пад, пока его не настигнет смерть". Перед нами не что иное, как закон, но ведь для наших невротиков закон этот никто вслух нарочито не формулирует. В большинстве случаев он вообще оказыва-

Поиск по сайту: