Помощничек
Главная | Обратная связь


Археология
Архитектура
Астрономия
Аудит
Биология
Ботаника
Бухгалтерский учёт
Войное дело
Генетика
География
Геология
Дизайн
Искусство
История
Кино
Кулинария
Культура
Литература
Математика
Медицина
Металлургия
Мифология
Музыка
Психология
Религия
Спорт
Строительство
Техника
Транспорт
Туризм
Усадьба
Физика
Фотография
Химия
Экология
Электричество
Электроника
Энергетика

Агамбен Дж. Грядущее сообщество. - М., 2008.

18/ шекина38

КОГДА в ноябре 1967 г. Ги Дебор опубликовал свое «Об­щество спектакля», политика и вся общественная жизнь еще не превратились безвозвратно в то фантастическое зрелище, которое стало сегодня чем-то привычным. Но именно поэтому абсолютная категоричность его диагно­за заслуживает особого внимания.

Исходя из марксистского анализа фетишистской при­роды товара, тогда все еще остававшегося недооценен­ным, Дебор делает свой более радикальный вывод и пока­зывает, что капитализм в его завершающей форме являет собой некое безграничное накопление образов, в кото­ром весь непосредственный жизненный опыт предстает в форме отстраненного зрелища. Однако зрелище в дан­ном случае не является всего лишь сферой образов или того, что называется масс-медиа, оно есть «социальное отношение людей, опосредствованное в образах», экс­проприация и отчуждение самой общественной сущнос­ти человека. То есть, говоря кратко: «зрелище - это капи­-

тал, достигшим такой степени накопления, когда он уже становится образом». Но именно поэтому зрелище есть не что иное, как форма абсолютного отчуждения, - там где реальный мир превращается в образы, а образы стано­вятся реальностью, практическая способность человека отделяется от самой себя и предстает как самостоятель­ный мир. И как раз в этом мире, отстраненном и орга­низованном с помощью масс-медиа, где государство и экономика взаимопроникают друг в друга, рыночная экономика обретает абсолютную и совершенно безответ­ственную власть над всей общественной жизнью. Фаль­сифицировав всю совокупную сферу производства, те­перь она способна манипулировать уже и коллективным восприятием, ибо, господствуя над памятью и социаль­ными коммуникациями, она превращает их в универсаль­ный товар - в зрелище, в представление, где все может быть подвергнуто сомнению, за исключением самого зре­лища, которое словно само собой провозглашает: «всякое представление - благо, и всякое благо - предстает».

Что же представляется актуальным в наследии Дебора сегодня, когда общество спектакля безоговорочно побе­дило? Ведь ясно, зрелище - это язык, сама возможность общения или языковое бытие человека. Это означает, что марксистский анализ следует некоторым образом до­полнить, поскольку капитализм (не имеет значения, как мы назовем процесс, управляющий сейчас мировой ис­торией) был направлен не только на экспроприацию трудовой деятельности, но также, и даже прежде всего, на отчуждение самого языка, самой языковой и комму­никативной природы человека, того logosа, которым Ге­раклит называет Общее. Предельная форма подобной

Экспроприация Общего и есть зрелище, то есть та самая политика, в которой мы живем. Но это означает также, что в зрелище нам открывается наша собственная языко­вая природа, правда, в неком извращенном виде. Имен­но поэтому (ибо здесь экспроприируется сама возмож­ность общего блага) власть зрелища оказывается столь разрушительной, однако по той же причине зрелище со­держит также и некую позитивную возможность, кото­рая может быть использована против него самого.

Больше всего эта ситуация напоминает ту специфиче­скую вину, которую каббалисты называют «обособлени­ем Шекины», приписывая ее Ахеру - одному из тех четы­рех раввинов, которые, согласно знаменитой притче Талмуда, изложенной в Аггаде, вошли в Пардес (то есть мир высшего знания): «Четыре раввина: Бен Аззари, Бен Зома, Ахер и Акиба, говорится в притче, - вошли в Рай.. Бен Аззари лишь бросил взгляд и умер... Бен Зома по­смотрел и лишился рассудка... Ахер стал срезать веточки, равнин же Акиба вошел и вышел, цел и невредим».

Шекина является последней и высшей из десяти Сефирот, или признаков божественности, она воплощает само божественное присутствие, его проявление или его оби­тель на земле — его «слово». «Обрывание веточек» Ахера каббалисты сравнивают с грехопадением Адама, который вместо того, чтобы созерцать целостную Сефирот, пред­почел лицезреть лишь самую высшую из них - Шекину, изолировав ее от остальных, и тем самым отделил древо познания от древа жизни. Как и Адам, Ахер олицетворяет человечество, поскольку, выбрав познание и превратив его в свою судьбу, он тоже изолировал познание и слово, явля­ющиеся лишь наиболее завершенными формами проявле-

ния Бога (Шекины) от других Сефирот, в которых он та же являет свое откровение. Риск как раз и состоит в том что слово - то есть сам акт выявления и раскрытия - отделится от самого явленного и обнаруженного и получит самостоятельное бытие. Явленное и продемонстриро­ванное, став совместным и открытым для всех, - отделяет­ся от самого явленного и встает между ним и людьми. В этой ситуации обособления Шекина теряет свою бла­гую силу, и она становится пагубной (каббалисты говорят: «она вбирает в себя молоко зла»).

В этом смысле обособление Шекины символизирует ситуацию нашей эпохи. И действительно, если в преж­ней исторической ситуации отчуждение коммуникатив­ной сущности человека основывалось на допущении, ко­торое выступало в качестве консолидирующего общего основания, то в обществе спектакля как раз сама способ­ность общения, сама совместная сущность (т.е. язык) обособляется в независимую сферу. Коммуникации пре­пятствует сама возможность общения; людей разделяет то, что их объединяет. Журналисты и властители масс-медиа являются своего рода новым духовенством этого отчуждения человека от его языковой природы.

В действительности в обществе спектакля обособле­ние Шекины достигает своего апогея, ибо здесь язык не только образует автономную сферу, но он ничего боль­ше и не выявляет - или, точнее, выявляет ничто обо всем. В нашем языке нет ни Бога, ни откровения, ни самого мира, но в этом предельном нигилистическом разоблаче­нии сам язык (языковая природа человека) по-прежнему остается сокрытым и обособленным и, таким образом, он в последний раз обретает способность безмолвно оп-

ределять предназначение в некоей исторической эпохе и в неком новом историческом состоянии - в эпо­ху зрелищ, или в эпоху завершенного нигилизма. По­этому власть, базирующаяся на допущении какого-либо последнего основания, пошатнулась сегодня на всей планете, и земные царства одно за другим стремительно двигаются к режиму зрелищной демократии, в которой само государство как некая форма приходит к своему завершению. Значительно сильнее, чем экологическая необходимость и технологическое развитие, к общей, единой судьбе народы мира подталкивают именно от­чуждение языкового бытия, изгнание каждого народа из его жизненного прибежища - языка.

Но именно по этой причине наша эпоха - это то вре­мя, когда у людей впервые открывается возможность об­рести опыт собственной лингвистической сущности - не того или иного высказанного в языке, но опыт самого языка, где важны не те или иные утверждения, но важен сам факт - сама возможность речи. Современная поли­тика и есть тот самый разрушительный всепланетарный ехреrimentum linguae39 который повсюду опустошает и выхолащивает традиции и верования, идеологии и рели­гии, идентичности и сообщества.

Лишь те, кому удастся довести этот эксперимент до завершения, когда явленная ничтожность уже не со­кроет явившего ее языка, те, кто сможет привести сам язык к языку, станут первыми гражданами сообщества, не требующего допущений, существующего без усло-

вий, без государства, в котором ничтожащая и судьбо­носная власть того, что совместно, будет усмирена; и, выйдя из своего заточения, Шекина перестанет исто­чать молоко зла.

Как раввин Акиба в притче из «Аггады», они войдут в языковой рай и выйдут из него целыми и невредимыми.

 

 




Поиск по сайту:

©2015-2020 studopedya.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.