Требование отказа от иллюзий о своем положении есть требование отказа от такого положения, которое нуждается в иллюзиях.
Критика сбросила с цепей украшавшие их фальшивые цветы — не для того, чтобы человечество продолжало носить эти цепи в их форме, лишенной всякой радости и всякого наслаждения, а для того, чтобы оно сбросило цепи и протянуло руку за живым цветком.
Карл Маркс
Человек не может вечно оставаться ребенком, он должен в конце концов выйти в люди, в «чуждый» свет». Мы можем назвать это «воспитанием чувства реальности».
Нет, наша наука не иллюзия. Иллюзией, однако, была бы вера, будто мы еще откуда-то можем получить то, что она не способна нам дать.
На месте Ид будет Эго.
Зигмунд Фрейд
1. Немного личных воспоминаний. Меня мучили вопросы о явлениях индивидуальной и общественной жизни, и я жаждал получить на них ответы. Я нашел их в учениях как Фрейда, так и Маркса. Меня привлекала противоположность этих двух систем и желание найти ей объяснение. С течением времени я все больше сомневался в некоторых положениях обеих систем. Все более определенней становилась сфера моего основного интереса. Мне захотелось понять, какие законы управляют жизнью отдельного индивида и общества в целом. Я попытался найти непререкаемую истину в построениях Фрейда, отделив ее от положений, нуждающихся в пересмотре. То же самое я попробовал проделать и с теорией Маркса. Наконец, я постарался совместить свое понимание идей обоих мыслителей и критическое отношение к ним...
Как и Эйнштейн, Маркс и Фрейд были преисполнены уверенности в том, что действительность в основе своей упорядочена, а базисная упорядоченность, проявляющаяся в природе, частью которой является и человек, —это не загадка, которую нужно разгадать, а модель или план, которые необходимо изучать. Поэтому в их работах сочетаются элементы высокого искусства и науки с ярчайшим выражением человеческого стремления к пониманию и овладению знанием. В этой книге, однако, особое внимание будет уделено Марксу и Фрейду. Марксу удалось а) соединить духовное наследие а1) гуманизма эпохи Просвещения и немецкого идеализма а2) с экономической и социальной реальностью и тем самым б) заложить основу новой науки о человеке и обществе, опирающейся на факты, проникнутой в то же время духом западной гуманистической традиции. Фрейд является основателем подлинно научной психологии, а открытие им бессознательных процессов и динамической природы характера составляет уникальный вклад в науку о человеке, изменивший представление о нем на все грядущие времена.
11. Общие основы
Основные предпосылки, составляющих общую почву, на которой произрастает мышление Маркса и Фрейда - фундаментальные идеи, заключенные в трех коротких высказываниях, — два из них римские и одно христианское: 1) Подвергай все сомнению. 2) Ничто человеческое мне не чуждо. 3) Истина приведет к освобождению.
1. Первая идея несет в себе то, что можно назвать «критическим умонастроением». Оно характерно для современной науки. Но если в естествознании сомнительными могут считаться свидетельства органов чувств, общепринятое или традиционное мнение, то в теоретических построениях Маркса и Фрейда эти сомнения в основном касаются представлений человека о себе и о других. Маркс полагал, что то, что мы думаем о себе и о других, как правило, — чистейшая иллюзия, «идеология». Он был уверен, что наши собственные мысли — это копии идей, которые создаются в любом обществе и, в свою очередь, определяются спецификой его структуры и функционирования. Для Маркса характерно осторожное, скептическое отношение ко всем идеологиям, идеям и идеалам. Он всегда подозревал, что за ними кроются экономические и социальные интересы. В том же самом «критическом духе» мыслил и Фрейд. Весь его психоаналитический метод можно описать как «искусство сомневаться». Находясь под сильным впечатлением от опытов с гипнозом, показавших, что пребывающий в состоянии транса человек может принимать за реальность то, что ею не является, Фрейд пришел к открытию, что большая часть мыслей бодрствующего человека не соответствует действительности, и большая часть реальности им не осознается. Маркс считал, что определяющим регулятором социальных связей и отношений индивида является социально-экономическая структура общества, тогда как Фрейд полагал, что доминирующим мотивом человеческого поведения служит сексуальное влечение — либидо. Оба они испытывали неистребимое недоверие ко всякого рода схемам, идеям, рациональным осмыслениям и идеологиям, забивающим людям головы и создающим основу для заблуждений относительно действительного положения вещей.
Этот скептицизм по отношению к «расхожим мыслям» неразрывно связан с верой в освобождающую силу истины. Маркс хотел освободить человека от оков зависимости, отчуждения, экономического порабощения. Каков же был его метод? Отнюдь не сила, вопреки широко распространенному убеждению. Он хотел завоевать умы большинства людей. И хотя, согласно его учению, можно было бы применять и силу, если бы меньшинство тоже использовало силу в своем сопротивлении воле большинства, основным для Маркса был вопрос не о том, как взять государственную власть, а о том, как завоевать умы людей. Маркс и его достойные преемники пользовались в своей «пропаганде» методом, противоположным применяемому всеми остальными политиками, будь то буржуа, фашисты или коммунисты. Он стремился воздействовать не демагогическими увещеваниями, которые приводят людей в полугипнотическое состояние, подкрепляемое чувством страха, а правдой и призывом к чувству реальности. В основе Марксова «оружия истины» лежит то же самое положение, которое мы находили у Фрейда: человек живет в мире иллюзий, потому что иллюзии помигают ему переносить убожество реальной жизни. Если ему удастся понять, чему служат эти иллюзии, если он попытается очнуться от полудремотного состояния, он сможет прийти в себя, осознать свои подлинные силы и изменить действительность так, чтобы иллюзии больше не понадобились. «Ложное сознание», то есть искаженная картина окружающего мира, ослабляет человека. Соприкосновение с действительностью, адекватное представление о ней прибавляют человеку силы. Поэтому Маркс верил, что наиболее важным оружием является правда, разоблачение истинного положения дел, скрытого под иллюзиями и идеологиями. В этом и состоит уникальность марксистской пропаганды: это эмоциональный призыв к определенным политическим целям в сочетании с научным анализом социально-исторических явлений. Наиболее известным примером такого соединения является, конечно, «Манифест Коммунистической партии». Он содержит в себе сжатый, блестящий и ясный анализ истории, исследование влияния экономических факторов на отношения между классами. И в то же время это политический памфлет, завершающийся пламенным обращением к рабочему классу. То, что политический лидер должен быть одновременно обществоведом и писателем, можно проследить не только на примере Маркса. Энгельс, Бебель, Жорес, Роза Люксембург, Ленин и многие другие руководители социалистического движения были писателями и вместе с тем изучали общественные науки и политику. (Даже Сталин, не обладавший литературным или научным даром, вынужден был писать книги или хотя бы иметь книги, написанные от его имени, чтобы доказать, что он — достойный преемник Маркса и Ленина.) В действительности, однако, при Сталине эта сторона социалистического движения претерпела полное изменение. Поскольку систему Советской власти нельзя подвергать научному анализу, советские обществоведы превратились в апологетов этой системы и сохранили научный подход только в технических вопросах, связанных с производством, распределением, организацией и т. д. Маркс считал истину «оружием» стимулирования социальных преобразований;? для Фрейда она была средством вызывать индивидуальные изменения; осознание было основным компонентом Фрейдовой терапии. Как обнаружил Фрейд, если пациенту удастся проникнуться мыслью о вымышленном характере своих осознанных идей, если ему удастся уловить действительность, скрытую за этими идеями, если он сумеет превратить бессознательное в осознанное, он приобретет достаточную силу, чтобы избавиться от собственной иррациональности и переделать себя. Добиться поставленной Фрейдом цели — «На месте Ид должно быть Эго» — можно только благодаря стремлению разума прорваться сквозь вымысел и достигнуть осознания действительности. Именно такая функция разума и истины делает психоаналитическое лечение уникальным среди всех форм терапии. Каждый случай анализа пациента — это новое и оригинальное исследование. И хотя, разумеется, есть общие теории и принципы, которые можно использовать, не существует единого образца, единой формулы, которую можно было бы применять к каждому пациенту и которая приносила бы ему пользу. Подобно тому как для Маркса политический лидер должен быть социологом, для Фрейда врач должен быть ученым, способным вести исследование. Для обоих истина — основное средство преобразования соответственно общества и индивида; осознание — ключ к лечению и общества, и индивида.
Вывод Маркса о том, что требование отказаться от иллюзий вместе с порождающими их условиями означает требование отказаться от условий, создающих потребность в иллюзиях, мог бы также принадлежать и Фрейду. Оба хотели | освободить человека от оков иллюзий, чтобы дать ему возможность проснуться и действовать, как положено свободному человеку.
Отличительной чертой, присущей обеим системам, можно считать гуманизм. Оба мыслителя полагали, что каждый человек представляет все человечество, поэтому ничто человеческое не может быть ему чуждым. Маркс основывался на традиции, наиболее выдающимися представителями которой были Вольтер, Лессинг, Гердер, Гегель и Гете. Фрейд выразил свою гуманистическую направленность в первую очередь в концепции бессознательного. Он полагал, что всем людям свойственны одни и те же бессознательные стремления и поэтому люди смогут понять друг друга, если только осмелятся погрузиться в пучину бессознательного. Он обследовал бессознательные фантазии своих пациентов без возмущения, осуждения и даже без удивления. «Материал, из которого создаются сновидения», как и весь мир бессознательного, стал объектом исследования именно потому, что Фрейд признал его исконно человеческим и универсальным.
Сомнение, могущество истины и гуманизм — эти принципы являются руководящими и движущими в деятельности и Маркса и Фрейда. Однако эта вводная глава об источнике, питающем идеи обоих мыслителей, окажется неполной, если не коснуться по крайней мере еще одного аспекта, характеризующего обе системы: динамического и диалектического подхода к реальности...
Возьмем, к примеру, человека, который трижды женился—и всегда по одной и той же схеме. Он влюбляется в симпатичную девушку, женится на ней и некоторое время чувствует себя невероятно счастливым. Затем он начинает жаловаться, что его жена деспотична, что она ограничивает его свободу и т. д. По прошествии некоторого периода чередования ссор и примирений он влюбляется в другую девушку, в действительности очень похожую на его жену. Он разводится и сочетается браком со своей второй «великой любовью». Однако тот же самый цикл повторяется с небольшими изменениями, и снова он влюбляется в девушку того же типа, и снова он разводится и в третий раз женится по «великой любви». И вновь повторяется та же история, и он . влюбляется в четвертый раз, уверенный, что уж на сей раз это подлинная любовь (забывая, что и прежде каждый раз он был уверен в том же самом), и хочет жениться на ней. Что бы мы сказали этой последней девушке, если бы она спросила нас, следует ли ей рассчитывать на счастливый брак с ним? К этой проблеме может быть несколько подходов...
В чем состоит динамический подход? Основной момент этого подхода заключается в том, чтобы проникнуть сквозь внешние проявления прошлого и настоящего поведения и понять силы, породившие образец прошлого поведения. Если эти силы все еще существуют, приходится предположить, что четвертая женитьба окончится не иначе, чем предыдущие. С другой стороны, если что-то изменилось в силах, лежащих в основании поведения, следовало бы допустить возможность или даже вероятность другого исхода по сравнению с прошлым. О каких же силах идет речь?.. Действующие здесь силы — нарциссизм, зависимость, неуверенность в себе — порождают потребности, приводящие к описанному виду поведения. Эти силы ни в коем случае не являются результатом абстрактных спекуляций. Их можно проследить многими путями: по сновидениям, свободным ассоциациям, фантазиям, наблюдая за выражением лица, жестами, манерой говорить и тому подобное. Зачастую они не бросаются в глаза, их приходится выводить. К тому же их можно распознать только в рамках теоретической системы, где им принадлежит определенное место и значение. Особенно важно то, что эти силы сами по себе не являются не- ,/ осознаваемыми, однако они находятся в противоречии с осознанными мыслями данного человека...
Точно такая же проблема есть и в марксистской социологии. Наилучшим введением в нее тоже послужит пример. Германия развязала две войны — одну в 1914 г., другую в 1939 г., в которых она едва не покорила своих западных соседей и едва не нанесла поражения России. В обоих случаях после первоначального успеха Германия потерпела поражение главным образом из-за превосходящей мощи Соединенных Штатов; экономика Германии сильно пострадала, но была быстро восстановлена, и через 5—10 лет после войны страна достигла такой же экономической и военной мощи, какой она располагала до войны. Сегодня, по прошествии немногим более 15 лет после своего поражения, которое было гораздо более сокрушительным, чем поражение в войне 1914—1918 гг., Германия вновь сильнейшая в Европе индустриальная и военная держава (после Советского Союза). Она утратила значительную часть своей прежней территории, однако ее процветание достигло большего, чем когда-либо прежде, уровня. В сегодняшней Германии — демократический режим; у нее небольшая армия, военно-морской флот и военно-воздушные силы; она заявляет, что не будет пытаться вернуть силой утраченные земли, хотя и не отказывается от претензий на них. С опаской и подозрением взирают на новую Германию Советский Союз и некоторые западные страны. Это объясняется тем, что Германия дважды нападала на соседей и дважды заново вооружалась, несмотря на поражения; генералы «новой» Германии — те же самые, что служили Гитлеру, и поневоле приходится ожидать, что эта страна может предпринять третью попытку, на этот раз напав на Советский Союз, чтобы вернуть себе утраченные земли. Лидеры стран НАТО, да и в значительной степени общественное мнение, отвечают на это, что подобные подозрения неоправданны и даже фантастичны: разве речь идет не о новой демократической Германии, разве ее лидеры не заявили, что они стремятся к миру, разве германская армия не является настолько малочисленной (12 дивизий), чтобы не представлять ни для кого угрозы? Если принимать во внимание только заявления западногерманского правительства (допуская, что оно говорит правду) и нынешнюю мощь страны, тогда действительно позиция НАТО представляется весьма убедительной. Если же доказывать, что Германия опять совершит нападение, потому что делала это раньше, то можно получить довольно убедительный аргумент, не опровергающий, однако, того, что Германия могла совершенно измениться. Здесь, как и в приведенном выше примере из психологии, можно расстаться с домыслами только в том случае, если заняться анализом сил, определяющих развитие Германии...
Потерпев поражение, Германия воспользовалась мифом о том, будто вторая мировая война была войной против нацистской диктатуры, и, избавившись от наиболее явных и широко известных нацистских лидеров (уплатив значительные суммы в качестве репараций евреям и израильскому правительству), продемонстрировала, таким образом, что новая Германия абсолютно отлична от кайзеровской и от гитлеровской. Подлинная же ее основа не изменилась. Сегодня промышленность Германии столь же сильна, как и перед второй мировой войной, хотя территория ее значительно сократилась. Военная каста Германии осталась той же самой, хотя юнкерство и утратило свои экономические позиции в Восточной Пруссии. Силы германского экспансионизма, существовавшие в 1914 г. ив 1939 г., остались прежними, но на сей раз они обладают мощным эмоциональным зарядом: шумными требованиями возвратить «отторгнутые» земли. Германские лидеры кое-чему научились: на сей раз они начинают с того, что заключают союз с Соединенными Штатами, чтобы сильнейшая западная держава не стала их потенциальным противником. На этот раз они присоединились к западноевропейскому сообществу, имея хорошие шансы на то, чтобы стать в новой федеративной Европе ведущей державой, сильнейшей в экономическом и военном отношениях. Новая Европа во главе с Германией будет столь же экспансионистской, как и старая Германия; в своем стремлении вернуть прежние германские территории она будет даже еще большей угрозой миру. При этом я не имею в виду, будто Германия хочет войны, особенно термоядерной. Я хочу сказать, что новая Германия надеется достичь своих целей без войны, одной лишь угрозой однажды достигнутой превосходящей силы. Однако подобный расчет наиболее вероятно приведет к войне, поскольку Советский Союз, как и Великобритания и Франция в 1914 г. и в 1939 г., не будет безучастно взирать на то, что Германия становится все сильнее и сильнее.
Речь, по сути, идет о том, что продолжают действовать экономические, социальные и эмоциональные силы, вызвавшие две войны в течение 25 лет и, вероятно, способные породить еще одну. Это не значит, будто кто-то хочет войны; эти силы действуют за спиной у людей и создают некоторые обстоятельства, способствующие войне. Только анализ этих сил может помочь нам понять прошлое и предсказать будущее, а не взгляд, ограниченный наблюдением за происходящими явлениями.
Предшественники были как у Маркса, так и у Фрейда. Однако каждый из них впервые подошел к предмету своего исследования с научных позиций. Их достижения в области исследования соответственно общества и индивида равноценны тому, что в физиологии представляла собой открытие клетки, а в теоретической физике — атома. ^Маркс рассматривал общество как сложную систему противоречивых, но 1 познаваемых сил. Знание этих сил позволяет понимать прошлое и до некоторой степени предвидеть будущее — не в ; смысле предсказания событий, которые непременно произойдут, а в смысле предположения относительно спектра : ограниченных возможностей, из которых человеку предстоит выбирать.
Фрейд открыл, что человек как духовная целостность представляет собой структуру, составленную из сил, в значительной мере противоречивых и заряженных энергией. И здесь мы также имеем дело с научной проблемой специфики, интенсивности и направленности действия этих сил, решение которой позволит понять прошлое и предсказать будущее. И в данном случае изменения возможны ровно настолько, насколько их допускает существующее соотношение сил.
Общей почвой, на которой произросла мысль как Маркса, так и Фрейда, является концепция гуманизма и человечности, которая, восходя к иудейско-христианской и греко-романской традициям, вновь вошла в европейскую историю в эпоху Возрождения и полностью раскрылась в XVIII— XIX вв. Гуманистическим идеалом Возрождения являлся универсальный человек, который рассматривался в качестве высшего продукта естественного развития. Защита Фрейдом прав человека на естественные побуждения вопреки ограничениям, налагаемым обществом, а также и его идеал, согласно которому разум контролирует и облагораживает эти побуждения, являются частью гуманистической традиции. Протест Маркса против социального порядка, при котором рабская зависимость человека от экономики уродует его, его идеал полного раскрытия целостного, неотчужденного человека являются частью той же самой гуманистической традиции. Взгляд Фрейда сужался его механистическим материализмом, который объяснял потребности человеческой природы его сексуальностью. Взгляд Маркса был гораздо более широким благодаря тому, что он видел, как классовое общество уродует человека, и поэтому мог составить представление о неизуродованном человеке и возможностях для его развития в том случае, если общество станет подлинно человечным. Фрейд был либеральным реформатором, Маркс — радикальным революционером. Но сколь бы разными они ни были, их объединяло непреклонное желание освободить человека, непоколебимая .вера в то, что средством освобождения является истина, а условием освобождения — способность человека разорвать оковы иллюзий.
III. Концепция человека и его природы
Общеизвестно, что всем людям свойственны одни и те же основные антропологические и физиологические черты, и каждый врач понимает, что любого человека, вне зависимости от расы и цвета кожи, он мог бы лечить теми же методами, какие он применяет к человеку своей расы. Но имеет ли человек столь же общую психическую организацию; есть ли у всех людей вообще одна и та же человеческая природа? Существует ли такая сущность — «человеческая природа»?
Эти вопросы ни в коем случае нельзя считать чисто академическими. Если бы люди различались в своей психической и духовной основе, как бы мы могли говорить о человечестве в более широком смысле, нежели физиологический и анатомический? Как бы мы могли понять «чужака», если бы он в принципе отличался от нас? Как бы мы могли понять искусство совершенно иных культур, их мифы, их драму, их скульптуру; не свидетельствует ли это о том, что все мы обладаем одной и той же человеческой природой?
Вся концепция человечности и гуманизма основывается на идее человеческой природы, присущей всем людям. Это — исходное положение как буддизма, так и иудейско-хрисгианской традиции. Первое из этих учений разрабатывало представления о человеке в экзистенциальных и антропологических понятиях; в нем утверждалось, что одни и те же психические законы распространяются на всех людей, поскольку «человеческая ситуация» одинакова для всех нас; что все мы живем под влиянием иллюзии отдельности и нерушимости нашего «я»; что все мы пытаемся найти ответ на вопрос о существовании, алчно цепляясь за вещи, в том числе и за такую специфическую вещь, как «я»; что все мы страдаем, поскольку такой ответ на запрос жизни ошибочен, и что мы можем избавиться от страдания, только' дав правильный ответ о необходимости' преодолеть иллюзию отдельности, преодолеть алчность и пробудиться навстречу фундаментальным истинам, которые управляют нашим существованием.
Иудейско-христианская традиция определяла человека по-иному, поскольку основывалась на признании Бога как высшего творца и правителя. Мужчина и женщина — предки всего человеческого рода, и эти предки, как и все грядущие поколения, сотворены «по образу и подобию Божьему». Всем им свойственны одни и те же основные черты, делающие их людьми и дающие им возможность знать и любить друг друга, Это предпосылка для пророческой картины мессианского времени, мирного единения всего человечества.
Среди философов Спиноза — отец современной динамической психологии — первым постулировал представление о природе человека, осмыслив, ее как «модель человеческой природы», которую можно найти и определить и из которой проистекают законы человеческого поведения и реагирования. Как и любое другое существо в природе, можно познать человека вообще, а не только людей той или иной культуры, потому что человек един и все мы во все времена подвластны одним и тем же законам. Философы XVIII и XIX вв. (особенно Гете и Гердер) считали, что врожденная человечность ведет человека к более высоким ступеням развития; они верили, что каждый индивид несет в себе не только свою индивидуальность, но также и всю человечность- со всеми ее возможностями. Они считали, что жизненной задачей человека является развитие через индивидуальность к всеобщности, и верили, что голосом человечности наделен каждый и каждое человеческое существо может его распознать.
Ныне идея человеческой природы, или сущности человека, пользуется дурной славой, частью из-за скептического отношения к метафизическим и абстрактным терминам, типа «сущность человека», частью из-за утраты переживания человечности, лежавшего в основе концепций буддизма, иудео-христианства, спинозизма и Просвещения. Современные психологи и социологи склонны считать человека чистым листом бумаги, на котором каждая культура пишет свои письмена. И хотя они не отрицают единства человеческого рода, едва ли они оставляют хоть какое-нибудь содержание в упомянутой концепции человечности.
В противоположность этим современным тенденциям Маркс и Фрейд полагали, что человеческое поведение полностью постижимо, потому что это поведение человека, биологического вида, который можно определить через психические и духовные характеристики.
Допуская существование природы человека, Маркс избежал распространенной ошибки смешения ее с некоторыми особенностями ее проявления. Он отличал «человеческую природу вообще» от «человеческой природы, изменяющейся ^ в каждую историческую эпоху». «Человеческую природу во- * обще» мы конечно же не можем увидеть как таковую, поскольку то, что мы наблюдаем, всегда представляет собой специфические проявления человеческой природы в различных культурах. Но из этих многообразных проявлений мы можем заключить, что есть «человеческая природа вообще», какие законы ею управляют и какими потребностями обладает человек в качестве человека.
В ранних произведениях Маркс называл «человеческую природу вообще» «сущностью человека». Позже он отказал- от этого термина, так как хотел пояснить, что «сущность человека не есть абстракт, присущий отдельному индивиду»1. Маркс также старался избежать того, чтобы создалось впечатление, будто он мыслит сущность человека как вне-историческую субстанцию. По Марксу, природа человека — это данные ему возможности, набор условий, как бы сырой человеческий материал, который сам по себе не может изменяться, так как размер и структура человеческого мозга остались неизменными со времени возникновения цивилизации. Тем не менее человек действительно изменяется в ходе истории, являясь ее продуктом. Он становится тем, что он представляет собой потенциально. История — это процесс созидания человеком самого себя путем реализации в трудовой деятельности потенций, данных ему от рождения...
Маркс был против двух позиций: внеисторической, согласно которой природа человека — это субстанция, существующая с самого начала истории, и релятивистской, утверждающей, что человеческая природа не обладает какими бы то ни было присущими ей качествами, а является не чем иным, как отражением социальных условий. Однако он так и не создал в достаточной степени развитой теории природы человека, которая бы преодолела как внеисторическую, так и релятивистскую позиции; поэтому точка зрения Маркса на природу человека не защищена от различных противоречивых истолкований.
Тем не менее из его концепции вытекают некоторые идеи о психическом здоровье и патологии человека." Основным проявлением психической патологии Маркс называет изуродованного и отчужденного человека; основным проявлением психического здоровья он считает активного, производительного, самостоятельного человека. Мы еще вернемся к этим утверждениям, после того как обсудим концепцию человеческой мотивации у Маркса и у Фрейда.
Сейчас, однако, мы должны вновь обратиться к концепции человеческой природы в учении Фрейда. Каждому, кто знаком с системой Фрейда, вряд ли нужно объяснять, что предметом его исследования был человек как таковой, или, выражаясь языком Спинозы, Фрейд был создателем «модели человеческой природы». Эта модель была разработана в духе материалистической мысли XIX в. Человек считался машиной, которая движется благодаря относительно постоянному количеству сексуальной энергии, называемой либидо. Либидо создает болезненное напряжение, которое уменьшается только путем физического высвобождения энергии; это освобождение от болезненного напряжения Фрейд назвал «удовольствием». После снижения либидозного напряжения
У оно вновь нарастает под влиянием химических реакций в организме, порождая новую потребность уменьшить напряжение, то есть,.; потребность в «удовольствии». Этот динамизм, ведущий от напряжения к освобождению от него и к возобновленикгнапряжения, от страдания к удовольствию и вновь к страданию, Фрейд назвал «принципом удовольствия». Он противопоставлял его «принципу реальности», который подсказывает человеку, к чему следует стремиться и
чего избегать в реальном мире, в котором он живет, чтобы обеспечить себе выживание. Принцип реальности часто вступает в конфликт с принципом удовольствия, и условием душевного здоровья является определенная уравновешенность между ними. Если же равновесие нарушено в пользу одного из принципов, результатом станут невротические и психотические проявления.
IV. Эволюция человека
Подобно Марксу, Фрейд осмысливает развитие человека в эволюционистских терминах. Размышляя о развитии индивида, Фрейд полагает, что основная движущая сила — сексуальная энергия — сама подвержена эволюции, имеющей место в жизни каждого индивида с рождения до наступления половой зрелости. Либидо проходит несколько стадий: сначала оно концентрируется вокруг процессов сосания и кусания у ребенкаГ?затем — вокруг процессов анальных и уретральных выделений и наконец вокруг гени-тальных органов. В истории каждого индивидуума либидо остается тем же и не совсем тем же: потенциально оно то же самое, но его проявления меняются в процессе индивидуального развития.
Представления Фрейда о развитии человеческого рода в некоторых чертах совпадают с представлениями об индивидуальном развитии, в других же расходятся. Он считает, что первобытный человек полностью удовлетворял свои инстинкты, в том числе и извращенные; составляющие часть примитивной сексуальности, и был не способен стать творцом культуры и цивилизации. Все же человек начинает создавать цивилизацию по причинам, которые Фрейду не удалось объяснить. Ее создание принудило человека отказаться от немедленного и полного удовлетворения своих инстинктов; неудовлетворенный инстинкт перешел в несексуальную ' I духовную и психическую энергию, являющуюся строитель- ! | ным материалом цивилизации. (Эту трансформацию сексу- *> альной энергии в несексуальную Фрейд назвал «сублимацией», использовав аналогию с химическими процессами.) Чем выше уровень развития цивилизации, тем больше энергии человек сублимирует и тем больше он подавляет свои первичные либидозные импульсы. Он становится более мудрым и культурным, но в некотором смысле и менее счастливым, чем первобытный человек, и гораздо более склонным к неврозам в результате чрезмерного подавления (фрустрации) инстинктов. Поэтому созданная человеком цивилизация не удовлетворяет его. И хотя историческое развитие — это позитивное явление, если учитывать только созданные цивилизацией продукты, однако этот процесс включает в себя рост неудовлетворенности и возможности увеличения числа неврозов.
Другой аспект исторической концепции Фрейда связан с Эдиповым комплексом. В работе «Тотем и табу» он излагает ) гипотезу, согласно которой решающим шагом на пути от •/ первобытного общества к цивилизованному было восстание -, сыновей против ненавистного им отца и убийство его. Затем ~ / сыновья создали общество, основанное на договоренности, с тем чтобы исключить в дальнейшем убийство во время беспорядков и обеспечить выполнение моральных установлений. По Фрейду, ребенок в своем развитии проходит подобный же путь. В возрасте пяти-шести лет мальчик испытывает сильнейшую ревность к отцу и вытесняет в себе желание убить его только под влиянием угрозы кастрации. Чтобы освободиться от постоянного страха, он усваивает табу на кровосмешение и тем самым закладывает ядро, вокруг которого будет формироваться его «совесть» (суперэго, или сверх-«я»). Впоследствии к первоначальным табу, полученным от отца, добавляются запреты и требования, выраженные другими авторитетами и обществом.
Маркс не предпринимал попыток сделать набросок индивидуального развития. Он занимался исключительно развитием человека в истории.
Движение истории осуществляется, по Марксу, благодаря постоянно возобновляющимся противоречиям. Производительные силы нарастают и приходят в конфликт с устаревшими экономическими, социальными и политическими отношениями. Такой конфликт (например, между паровым двигателем и существовавшей в то время общественной организацией производства) приводит к социальным и экономическим изменениям. Однако установившаяся стабильность вновь нарушается дальнейшим развитием производительных сил (например, переходом от парового двигателя к использованию бензина, электричества, атомной энергии), что приводит к образованию новых социальных отношений, больше соответствующих существующим производительным силам. Конфликт между производительными силами и социально-политическими структурами сопровождается столкновением между социальными классами. Класс феодалов, опирающийся на прежние формы производства, приходит в столкновение с новым средним классом мелких производителей и предпринимателей; позже в борьбу против рабочего класса включается средний класс, а затем и руководители крупных монополистических предприятий, склонных душить более ранние и мелкие формы предпринимательской деятельности.
Психическое развитие человека происходит в рамках исторического процесса. Центральным положением эволюционистской теории Маркса является отношение человека к природе и развитие этого отношения. В начале истории человек полностью зависит от природы. В ходе эволюции он все больше и больше освобождается от природной зависимости, начинает господствовать над природой и преобразовывать ее в процессе деятельности, а изменяя ее, он изменяет и самого себя. Зависимость от природы ограничивает свободу человека и его мыслительные способности; во многих отношениях человек подобен ребенку. Он медленно взрослеет, и только если он уже полностью овладел природой и стал независимым существом, он может проявить все свои интеллектуальные и эмоциональные способности. Согласно Марксу, социалистическое общество — это общество, в котором сформировавшийся человек начинает разворачиваться в полную мощь1. Когда он окончательно поставит природу под свой полный и разумный контроль, когда общество навсегда утратит классово-антагонистический характер, «предыстория» закончится и начнется подлинно человеческая история, когда свободный человек будет планировать и организовывать свой обмен с природой и целью всей общественной жизни будет не труд и не производство, а максимальная реализация человеческой сущности. Для Маркса это — сфера свободы, в которой человек будет связан теснейшими узами с другими людьми и с природой.
Противостояние Маркса и Фрейда во взглядах на историю совершенно очевидно. Маркс непоколебимо верил в. возможности человека развиваться и совершенствоваться. Это убеждение коренится в мессианской традиции Запада, начиная с пророков, проходя через христианство, Возрождение и идеи эпохи Просвещения. Фрейд был скептиком, особенно после первой мировой войны. Он рассматривал проблему развития человека как трагедию. По мнению Фрейда, все начинания человека заканчивались фрустрацией; если бы человеку удалось вернуться к первобытному состоянию, он добился бы удовольствия, но лишился бы мудрости; если он продолжает создавать все более утонченные цивилизации, он становится более мудрым, но вместе с тем менее счастливым и более подверженным заболеваниям. Для Фрейда эволюция — двусмысленное благословение: общество причиняет
не меньше вреда, чем пользы. Для Маркса история — движение к самореализации человека; и как бы ни было велико сотворенное данным обществом зло, общество остается необходимым условием для самопорождения и саморазвертывания человека. «Хорошее 'общество» для Маркса тождественно обществу хороших людей, то есть все сторонне развитых, дравомыслящих и продуктивных инди видов.
V. Человеческая мотивация
Какие же мотивы побуждают человека действовать определенным образом, какие стремления толкают его в определенном направлении?
На первый взгляд кажется, будто, отвечая на этот вопрос, Маркс и Фрейд наиболее далеки друг от друга, а между их системами существует неразрешимое противоречие. «Материалистическое» учение Маркса об истории обычно истолковывается как утверждение того, что основным мотивом для человека является его стремление к удовлетворению материальных потребностей, его желание использовать и иметь все больше и больше. Затем эта алчность как основная человеческая мотивация противопоставляется представлению Фрейда, согласно которому наиболее сильную мотивацию составляет сексуальная потребность человека. Стремление к собственности, с одной стороны, и стремление к сексуальному удовлетворению — с другой, представляются противоположными объяснениями человеческой мотивации.
Из всего уже сказанного о теории Фрейда вытекает, что такое предположение искажает его концепцию, чрезмерно ее упрощая. Фрейд считает, что человеком движут противоречия, особенно противоречия между стремлением к сексуальному удовольствию и стремлением к выживанию и господству над окружающим. Этот конфликт представляется более глубоким, когда Фрейд касается еще одного фактора, противостоящего уже упомянутым, — суперэго — совокупного авторитета отца и представленных им моральных норм. Таким образом, с точки зрения Фрейда, человеком руководят конфликтующие друг с другом силы, но ни в коем случае не одно лишь желание сексуального удовлетворения1.
Схематическое представление о Марксовой теории мотивации еще сильнее фальсифицирует его мысль, чем в случае с Фрейдом. Искажение начинается с неверного понимания термина «материализм». Этот термин, как и противоположный ему термин — «идеализм», может иметь совершенно (разные значения в зависимости от контекста, в котором он применяется. Кс-ща говорят о человеке, то «материалистом» т называют того, кто в основном озабочен удовлетворением материальных стремлений, а «идеалистом» — того, кто руко-^ водствуется идеей, то есть духовной или этической мотива-1_Л>! Циеи Однако в^философской терминологии «материализм»-;: и «идеализм» могут пониматься совершенно иначе, и тогда термин «материализм» можно употребить, говоря о Марксо-вом «историческом материализме» (термин, которым сам Маркс в действительности никогда не пользовался). С философской точки зрения идеализм означает признание того, \ что основную реальность составляют идеи, а материальный ' мир, воспринимаемый с помощью органов чувств, сам по себе реальностью не обладает. Для материализма, преобладавшего в конце XIX в., реальна материя, но не идея. В противовес механистическому материализму (лежавшему в основании учения Фрейда), Маркс не занимался установлением причинных связей между материей и мышлением, а рассматривал все явления как результат деятельности реальных людей.
Марксов «материализм» предусматривает, что изучение человека должно начинаться с реального человека, каким мы его находим, а не с его мыслей о себе и о мире, с помощью которых он пытается объяснить самого себя. Чтобы понять, как могло возникнуть смешение личностного и философского истолкования материализма, как это произошло в случае с Марксом, мы должны продолжить наше рассмотрение так называемой Марксовой «экономической теории общества». Это понятие получило следующую трактовку: деятельность человека в историческом процессе определяется исключительно экономическими мотивами; «экономический» фактор обусловлен психологическими, субъективными мотивами и может быть истолкован как экономические интересы. Но Маркс не это имел в виду. Исторический материализм — отнюдь не психологическая теория; его основное положение со- / стоит в том, что способ производства определяет практичес- ""7 кую жизнедеятельность человека, а практика определяет его мышление, социальную и политическую структуру общества. В этом контексте экономика связывается не с психическими побуждениями, а со способом производства, не с субъективно-психологическим, а с объективным социально-экономическим фактором. Идея Маркса о том, что человека формирует его практическая жизнь, сама по себе не нова. Ту же самую идею Монтескье выразил следующим образом: «Институты формируют людей»; аналогично выражал ее и Роберт Оуэн. Новым в системе Маркса было то, что он детально проанализировал, что представляют собой эти институты, которые, по его мнению, следует рассматривать как часть целостной системы производства, характеризующей данное общество. Различие в экономических условиях порождает различие в психологической мотивации? Одна экономическая система может привести к созданию Аскетических наклонностей, как было на заре развития капитализма; Другая — к преобладанию бережливости и накопительства, как это происходило в условиях капитализма XIX в.; третья — к преобладающему желанию тратить денежные средства и ко всевозрастающему уровню потребления, что характерно для современных капиталистических стран. В системе Маркса есть лишь одна квазипсихологическая предпосылка: человек сначала должен есть и пить, иметь крышу над головой и одежду, прежде чем он сможет заниматься политикой, наукой, искусством, религией и др. Отсюда производство необходимых средств существования, а соответственно и степень экономического развития, достигнутая в данном обществе, образуют основу, на которой развиваются социальные и политические институты, а также искусство и религия. В каждый исторический период сам человек формируется преобладающим образом жизни, который, в свою очередь, определяется способом производства. Все это, однако, не означает, будто стремление производить или потреблять является основной мотивацией человека. Напротив, Маркс критикует капиталистичес-' кое общество главным образом за то, что оно превращает '- | желание человека «иметь» и «использовать» в господству-; ющее стремление. Маркс считал, что человек, главенствую-\ щим желанием которого является «иметь» и «использо-V вать», —это изуродованный человек. Маркс ставил своей целью достижение социалистического общества, организованного таким образом, чтобы не выгода и не частная собст- ^ венность были господствующими целями, а свободное раз- < ) ( вертывание всех человеческих сил. Полностью развитый, истинно очеловеченный человек — это не тот, кто имеет много, а тот, кто является многим.
Воистину одним из наиболее ярких примеров способности человека искажать и упрощать является то, что сторонники капитализма нападают на Маркса за его приверженность якобы «материалистическим» целям. Но это не только не соответствует действительности; парадокс состоит в том, что те же самые защитники капитализма нападают на социализм, заявляя, что стремление к прибыли, на которой покоится капитализм, — единственный значимый мотив созидательной человеческой деятельности и что социализм не может быть эффективным, потому что исключает стремление к прибыли в качестве основного стимула экономики. Все это выглядит еще более запутанным и парадоксальным, если учесть, что русский коммунизм принял эту капиталистическую идею и что для советских руководителей, рабочих и крестьян стремление к выгоде является наиболее важным побудительным мотивом современной советской экономики. Не только на практике, но часто и в / теоретических положениях о человеческой мотивации со-Г ветская и капиталистическая системы согласны друг с другом и обе одинаково противоречат теории Маркса и его целям
VI. Больной индивид и больное общество
Что представляет собой концепция психической патологии у Фрейда и у Маркса? Концепция Фрейда хорошо известна. Она исходит из допущения, что, если человек не справляется с Эдиповым комплексом/и ему не удается преодолеть свои инфантильные стремления и развить зрелую генйтальную ориентацию, он разрывается между своими детскими желаниями и требованиями взрослого человека. Невротические симптомы свидетельствуют о компромиссе между инфантильными и взрослыми потребностями, в то время как психоз — это такой вид патологии, при котором детские желания и фантазии переполняют Эго взрослого человека, и ни о каком компромиссе между двумя мирами нет и речи.
Маркс, конечно, никогда всерьез не занимался психопатологией, тем не менее он говорит об одной форме психических отклонений, которая, по его мнению, является наиболее фундаментальным выражением психопатологии и преодоление которой составляет цель социализма, — об отчуждении1.
Что же понимает Маркс под отчуждением? Суть этой концепции, впервые разработанной Гегелем, состоит в том, что мир (природа, вещи, другие люди и сам человек) превращается в чуждый человеку мир. Человек не ощущает себя субъектом собственных действий, человеком мыслящим, чувствующим, любящим, он ощущает себя только в произведенных им вещах в качестве объекта внешних проявлений собственных сил. Он находится в контакте с самим собой, только подчиняясь им самим созданным продуктам.
Считая Бога субъектом истории, Гегель усматривал в человеке Бога в состоянии самоотчуждения, а в историческом процессе — возвращение Бога к самому себе.
Фейербах перевернул учение Гегеля; он считал, что Бог представляет собой силы самого человека, перенесенные с человека — собственника этих сил — на внешнее существо, так что человек соприкасается со своими собственными силами только через поклонение Богу; и чем Бог сильнее и богаче, тем слабее и беднее становится человек. ' Мысли Фейербаха глубоко взволновали Маркса и сильно подействовали на него. Во введении «К критике гегелевской философии права» (написанной в конце 1843 г.) он следовал за Фейербахом в анализе отчуждения. В «Экономическо-философских рукописях 1844 года». Маркс перешел от религиозного отчуждения к отчуждению труда. По аналогии с фейербаховским анализом религиозного отчуждения Маркс писал: «Рабочий становится тем беднее, чем больше богатства он производит, чем больше растут мощь и размеры его продукции»1. ...Рассуждая дальше, Маркс показывает, что рабочий отчужден не только от созданных им продуктов; «отчуждение проявляется не только в конечном результате, но и в самом акте производства, в самой производственной деятельности.
От концепции отчужденного труда Маркс переходит к концепции отчуждения человека от самого себя, от других людей и от природы. Он определяет труд в его первоначальной, неотчужденной форме как «жизнедеятельность, производ-
ственную жизнь», а затем переходит к определению родовой специфики человека как «свободной сознательной деятельности». В отчужденном труде свободная сознательная деятельность человека искажается до состояния отчужденной деятельности, и «сама жизнь оказывается лишь средством к
жизни»1.
Как свидетельствуют приведенные положения, Маркс озабочен отнюдь не только отчуждением человека от произведенного продукта или отчуждением труда. Его беспокоит отчуждение человека от жизни, от самого себя, от своих
близких2.
Представляя Марксову концепцию отчуждения, изложенную в «Экономическо-философских рукописях», должен добавить, что эта концепция сохраняет центральное значение во всех последующих его работах, включая «Капитал», чего не скажешь о слове «отчуждение»3. Таким образом, согласно Марксу, отчуждение — болезненное состояние для человека. Это не новая болезнь, поскольку она начинается неизбежно вместе с разделением труда, то есть с утверждения превосходства цивилизации над первобытным состоянием. В наибольшей степени этой болезни подвержен рабочий класс, хотя от нее страдают все. Лечить болезнь можно только тогда, когда она достигла пикового состояния; только полностью отчужденный человек может преодолеть отчуждение: он вынужден преодолевать отчуждение, поскольку не может жить в состоянии тотального отчуждения и оставаться нормальным. Ответом на данную проблему является социализм: это общество, в котором человек становится сознательным субъектом истории, ощущает себя субъектом собственных сил и поэтому освобождает себя от зависимости от вещей и обстоятельств. Эту идею о социализме и реа-^ лизации свободы Маркс выразил в конце III тома «Капитала»4.
Вряд ли можно считать таким уж надуманным довод, согласно которому Маркс, разрабатывая свою ошибочную теорию о всевозрастающем обнищании рабочего в процессе развития капитализма, находился под влиянием этой аналогии между религиозным и экономическим отчуждением, хотя его экономические положения кажутся не чем иным, как логическим выводом из его экономической теории о труде, стоимости и других факторах.
Проблема отчуждения предстанет перед нами как моральная и психологическая, если мы учтем мнения Маркса по следующим двум вопросам. Согласно Марксу, отчуждение разлагает и извращает все человеческие ценности. Возводя экономическую деятельность и присущие ей атрибуты — «прибыль, работу, бережливость, умеренность» — в ранг высших жизненных ценностей, человек лишается возможности развивать подлинно моральные ценности человечества, «богатство такими вещами, как чистая совесть, добродетель и т. д.; но как я могу быть^обродетельным, если я вообще не существую? Как я могу иметь чистую совесть, если я ничего не знаю?»1 В состоянии отчуждения каждая сфера жизни, экономическая и моральная, не связаны друг с другом, «каждая... фиксирует особый круг отчужденной сущностной деятельности и каждая относится отчужденно к другому отчуждению»2.
С изумительной ясностью Маркс предвидел, как потребности человека в отчужденном обществе будут извращаться до состояния подлинных слабостей3. Челхтек,, подвластный отчужденным потребностям, — это «существо и духовно и физически обесчеловеченное... обладающий сознанием и самосто-\ ятельной деятельностью... человек-товар...»4 Этот человек-![ товар знает лишь один способ отнести себя к внешнему !| миру: иметь и потреблять (использовать) его. И чем больше • \ он отчужден, тем в большей степени чувство обладания и использования составляет его отношение к миру..
При обсуждении Марксовой концепции отчуждения определенный интерес может представлять указание на близость феноменов отчуждения и перенесения — одного из важнейших понятий в системе Фрейда. По наблюдениям Фрейда, пациент психоаналитика иногда склонялся к тому, чтобы влюбиться во врача, иногда боялся его или даже ненавидел, но все это совершенно безотносительно к действительной личности психоаналитика. Фрейд полагал, что нашел теоретическое объяснение этому феномену, допустив, что пациент переносит на личность психоаналитика те чувства любви, страха или ненависти, которые он испытывал, будучи ребенком, по отношению к отцу и матери. [ Фрейд пришел к заключению, что в явлении «перенесения» сохранившийся в пациенте ребенок соотносит себя с личностью психоаналитика, как если бы тот был его отцом или матерью. Вне всяких сомнений, предложенная Фрейдом интерпретация перенесения содержит в себе значительную долю истины и подтверждается большим количеством свидетельств. Однако это еще не полное объяснение. Взрослый пациент — не ребенок, и говорить о ребенке в нем или о его бессознательном — значит использовать топологический язык, не учитывающий всей сложности фактов. Взрослый пациент-невротик — это отчужденное человеческое существо; он не способен на сильные чувства, он испуган и подавлен, потому что не чувствует себя субъектом и инициатором собственных поступков и переживаний. Он невротичен, потому что отчужден. Чтобы преодолеть ощущение внутренней пустоты и бессилия, он выбирает объект, на который проецирует собственные человеческие качества: любовь, ум, смелость и прочее. Подчиняясь этому объекту, он чувствует себя в единстве со своими качествами; он чувствует себя сильным, мудрым, смелым, защищенным. Утрата объекта означает опасность утраты самого себя. Этот механизм идолопоклонства, основанный на индивидуальном отчуждении, определяет динамизм перенесения, придающий ему силу и интенсивность. Менее отчужденный человек тоже может переносить некоторые инфантильные переживания на психоаналитика, но они будут не такими напряженными. Испытывая потребность в идоле и занимаясь его поисками, отчужденный пациент находит психоаналитика и наделяет его чертами отца и матери — двух важнейших персон, знакомых ему с детства. Таким образом, содержание перенесения обычно восходит к инфантильным образам, тогда как его интенсивность — результат степени отчуждения пациента. Нет необходимости добавлять, что перенесение не ограничивается ситуацией с психоаналитиком. Его можно обнаружить во всех случаях обожествления авторитетов в политической, религиозной и общественной жизни.
Перенесение — не единственный феномен психопатологии, который можно понимать как выражение отчуждения...
Отчуждение как болезнь личности можно считать сердцевиной психопатологии современного человека...
Часто человеку представляется, будто он придумал нечто, будто его мысль — результат его собственной мыслительной деятельности; в действительности же он перенес свой рассудок на такие идолы, как общественное мнение, газеты, правительство или политический лидер. Он верит, что они выражают его мысли, тогда как в действительности он принимает их мысли за свои собственные, потому что он избрал их своими идолами, божествами мудрости и знания. Именно по этой причине он зависим от своих идолов и не способен отказаться от поклонения. Он их раб, потому что вложил в них свой ум.
Другим примером отчуждения является отчуждение надежды, при котором будущее превращается в идола. Такое обожествление истории ясно прослеживается во взглядах Робеспьера... Сходным образом коммунисты часто пользуются искаженной версией Марксовой философии истории. Их логика такова: все, что согласуется с общей направленностью истории, необходимо, и, значит, хорошо, и наоборот. С этой точки зрения, представленной и Робеспьером, и коммунистами, не человек делает историю, а история делает человека. ; Не человек надеется на будущее и верит в него, а будущее ( ---оценивает человека и решает, правильная ли у него вера. Маркс очень кратко выразил взгляд на историю, противоположный приведенному мною отчужденному взгляду. «История, — писал он в «Святом семействе», — не делает ничего, она «не обладает никаким необъятным богатством», она «не сражается ни в каких битвах»! Не «история», а именно человек, действительный, живой человек — вот кто делает все это. ...История — не что иное, как деятельность преследую-1цего свои цели человека»1.
В самом широком смысле любой невроз можно считать следствием отчуждения; это так, потому что невроз характеризуется тем, что одна страсть (например, к деньгам, власти, женщинам и т. п.) становится доминирующей и обособляется от целостной личности, превращаясь для человека в его повелителя. Эта страсть — его идол, которому он подчиняется, даже если может рационально объяснить природу своего идола и присвоить ему разнообразные и звучные имена. Человеком управляет частичное желание, на которое он переносит все утраченное; и чем человек слабее, тем сильнее это желание. Он отчужден от самого себя как раз потому, что превратился в раба одной из частей самого себя.
Рассматривая отчуждение как патологическое явление, нельзя, однако, упускать из виду тот факт, что Гегель и Маркс считали его явлением необходимым, внутренне присущим человеческому развитию. Это верно применительно к отчуждению и в сфере разума, и в любви. Только в том случае, если я могу отличить внешний мир от самого себя, если внешний мир становится объектом, я могу охватить его мыслью и, превратив его в собственный мир, вновь слиться с ним. Пока ребенок не осознает мир как объект, он не может осмыслить его и восстановить единство с ним. Человек вынужден отчуждаться, чтобы затем преодолеть этот раскол в деятельности разума. То же самое верно применительно к любви. До тех пор, пока ребенок не отделил себя от внешнего мира, он остается его частью и, следовательно, не может любить. Чтобы я полюбил «другого», он должен стать чужим; в акте любви чужой перестает быть чужим и становится мною. Любовь предполагает отчуждение и в то же самое время преодолевает его. Эту же идею можно обнаружить в пророческой концепции мессианского времени и в Марксовой концепции социализма. В раю человек оставался растворенным в природе и не осознавал еще своей обособленности от природы и других людей. Человек приобретает самосознание путем непослушания, и мир отстраняется от него. Согласно пророческой концепции, в ходе истории человек настолько полно развивает свои возможности, что в конце концов достигнет новой гармонии с людьми и природой. Социализм в Марксовом смысле слова может наступить только тогда, когда человек разорвет все свои первичные узы, превратится в полностью отчужденного и лишь затем окажется в состоянии восстановить свое единство с людьми и природой, не принося в жертву ни целостности, ни индивидуальности.
Концепция отчуждения восходит к ранней стадии зарождения западной традиции, к мыслям ветхозаветных пророков, особенно к их пониманию идолопоклонства. Пророки монотеизма осуждали языческие религии как идолопоклоннические не за то, что в них поклоняются нескольким богам вместо одного. Основное различие между монотеизмом и политеизмом не в количестве богов, а в наличии отчуждения. Человек расходует свою энергию, свои художественные способности на создание идола, а затем поклоняется ему, ^ хотя тот не что иное, как плод его собственных усилий. Его /'.' жизненные силы вылились в «вещь», но эта вещь, став идолом, переживается не как результат его собственных созидательных усилий, а как нечто отделенное от него, превосходящее его и противостоящее ему, чему он поклоняется и что господствует над ним... Идолопоклонник склоняется перед делом рук своих. Идол представляет в отчужденной форме его собственные жизненные силы.
Принцип монотеизма, напротив, заключается в том, что человек бесконечен, что в нем нет частичного качества, которое можно было бы гипостазировать в целое. Бог в монотеизме непостижим и неопределим; Бог — не «вещь». Созданный по образу и подобию божьему, человек сотворен носителем бесконечного количества свойств. В идолопоклонстве человек подчиняется проекции одного из своих качеств. Он не чувствует себя центром, из которого исходят жизненные проявления любви и разума. Он становится вещью, и его сосед становится вещью точно так же, как их боги являются вещами. «Идолы язычников — серебро и золото, дело рук человеческих: есть у них уста, но не говорят; есть у них глаза, но не видят; есть у них уши, но не слышат, и нет дыхания в устах их. Подобны им будут делающие их и всякий, кто надеется на них» (Пс. 134: 15— 18).
У современного человека, живущего в индустриальном обществе, изменились форма и степень идолопоклонства. Он стал объектом слепых экономических сил, управляющих его жизнью. Он поклоняется делу рук своих, он превращает себя в вещь. И не один лишь рабочий класс отчужден (правда, пожалуй, квалифицированный рабочий выглядит не таким отчужденным, как те, кто манипулирует людьми и символами) — отчуждены все. Процесс отчуждения, существующий в индустриально развитых странах Европы и Америки вне зависимости от их политической структуры, вызвал новую волну движения протеста. Одним из проявлений этого протеста является возрождение социалистического гуманизма. Именно в силу того, что отчуждение во всем индустриально развитом мире достигло того предела, за которым оно граничит с безумием, поскольку подрываются и разрушаются религиозные, духовные и политические традиции и создается угроза всеобщего уничтожения в ядерной войне, многие все яснее видят, что Маркс в основном распознал исход болезни современного человека, что он не только видел эту «болезнь», как Фейербах или Кьеркегор, но и показал, что нынешнее идолопоклонство коренится в современном способе производства и изменить положение можно только путем полного изменения социально-экономической системы в сочетании с духовным освобождением человека.
Обзор сопоставления соответствующих взглядов Фрейда и Маркса на душевные заболевания с очевидностью показывает, что Фрейд в первую очередь имел дело с индивидуальной патологией, а Маркс — с патологией, свойственной обществу и проистекающей из особенностей его устройства. Точно так же ясно, что содержание психопатологии, с точки зрения Маркса, совершенно отлично от того, как его понимает Фрейд. Последний усматривает причину патологии преимущественно в невозможности установить должное соответствие между Ид и Эго, между инстинктивными требованиями и требованиями реальности; Маркс усматривает основную
причину заболевания в отчужденности человека от собственной человечности, а значит, и от своих близких. Зачастую, однако, не замечают того, что Фрейд мыслил отнюдь не только в терминах индивидуальной патологии. Он также говорит и о «социальных неврозах» (см.: Фрейд 3. Неудовлетворенность культурой)...
Несмотря на интерес Фрейда к «социальным неврозам», между взглядами Маркса и Фрейда остается фундаментальное различие: Маркс считает, что общество формирует человека, и поэтому корни патологии видит в специфических / особенностях социальной организации. Фрейд же полагает, ; что человек первоначально формируется под воздействием семьи; он недоучитывает того, что семья — всего лишь представитель общества; он смотрит на различные общественные системы преимущественно с точки зрения того, какова требуемая ими степень вытеснения, а не под углом зрения специфики их организации и соответствия их социального качества особенностям мыслей и чувств членов данного общества.
Сколь бы ни было кратким обсуждение различий между взглядами Маркса и Фрейда на психопатологию, необходимо коснуться еще одного аспекта обсуждаемого вопроса, который свидетельствует о том, что в своих рассуждениях они опираются на один и тот же метод. С точки зрения Фрейда, первоначальный нарциссизм ребенка и более поздние оральная и анальная стадии в развитии либидо являются «нормальными» настолько, насколько они необходимы в процессе эволюции. Жадный ребенок-иждивенец — это не больной. А жадный взрослый-иждивенец, «фиксированный» на оральной стадии развития ребенка или «регрессировавший» до этой стадии, — уже больной. Основные потребности и стремления у ребенка и у взрослого одни и те же; почему же тогда один здоров, а другой болен? Совершенно очевидно, что ответ надо искать в концепции эволюции. То, что нормально на одной стадии, патологично на другой. Иначе говоря, то, что необходимо на определенной стадии, — нормально и разумно. То, что не является необходимым с точки зрения эволюции, — иррационально и патологично. Взрослый, воспроизводящий детский уровень развития, не может его повторить именно потому, что он уже не ребенок.
Вслед за Гегелем Маркс использует тот же метод во взгляде на эволюцию человека в обществе. Первобытный человек, средневековый человек и отчужденный человек индустри ального общества больны или не больны настолько, на сколько их ступени развития необходимы. Подобно тому как ребенок должен психологически созреть, чтобы стать взрос лым, так и род человеческий должен созреть социологичес ки, добиваясь господства над природой и обществом, чтобы стать человечным в полном смысле слова. Как бы ни заслу живало сожаления все неразумное в прошлом, оно рацио нально настолько, насколько необходимо. Но когда род человеческий задерживается на такой стадии развития, кото рую ему следовало бы миновать, когда он оказывается в противоречии с возможностями, предоставляемыми исторической ситуацией, тогда его существование иррационально, или, применяя термин Маркса, патологично... ,
VII. Понятие душевного здоровья
До сих пор мы занимались сходством и различием во взглядах Маркса и Фрейда на индивидуальную и социальную патологию. Теперь нам предстоит посмотреть, каковы соответственно сходство и различие в их понимании душевного здоровья.
Начнем с Фрейда. По его мнению, в некотором смысле только первобытного человека можно было бы назвать «здоровым». Он удовлетворяет все требования своих инстинктов, не испытывая потребности в вытеснении, подавлении или сублимации. (То, что нарисованная Фрейдом картина жизни первобытного человека как ничем не ограниченного удовлетворения своих инстинктов — всего лишь романтический вымысел, стало совершенно ясно благодаря работам современных антропологов.) Но когда Фрейд переходит от исторических спекуляций к к