Помощничек
Главная | Обратная связь


Археология
Архитектура
Астрономия
Аудит
Биология
Ботаника
Бухгалтерский учёт
Войное дело
Генетика
География
Геология
Дизайн
Искусство
История
Кино
Кулинария
Культура
Литература
Математика
Медицина
Металлургия
Мифология
Музыка
Психология
Религия
Спорт
Строительство
Техника
Транспорт
Туризм
Усадьба
Физика
Фотография
Химия
Экология
Электричество
Электроника
Энергетика

КАК Я СТОЛКНУЛСЯ С МАРКСОМ И ФРЕЙДОМ

ИЗ ПЛЕНА ИЛЛЮЗИЙ

 

 

Требование отказа от иллюзий о своем положении есть требование отказа от такого положения, которое нуждается в иллюзиях.

Критика сбросила с цепей украшавшие их фальши­вые цветы — не для того, чтобы человечество продолжало носить эти цепи в их форме, лишенной всякой радости и всякого наслаждения, а для того, чтобы оно сбросило цепи и протянуло руку за живым цветком.

Карл Маркс

Человек не может вечно оставаться ребенком, он должен в конце концов выйти в люди, в «чуждый» свет». Мы можем назвать это «воспитанием чувства реальности».

Нет, наша наука не иллюзия. Иллюзией, однако, была бы вера, будто мы еще откуда-то можем полу­чить то, что она не способна нам дать.

На месте Ид будет Эго.

Зигмунд Фрейд

 

1. Немного личных воспоминаний. Меня мучили вопросы о явлениях индивидуальной и общественной жизни, и я жаждал получить на них ответы. Я нашел их в учениях как Фрейда, так и Маркса. Меня при­влекала противоположность этих двух систем и желание найти ей объяснение. С течением времени я все больше со­мневался в некоторых положениях обеих систем. Все более определенней становилась сфера моего основного интереса. Мне захотелось понять, какие законы управляют жизнью от­дельного индивида и общества в целом. Я попытался найти непререкаемую истину в построениях Фрейда, отделив ее от положений, нуждающихся в пересмотре. То же самое я по­пробовал проделать и с теорией Маркса. Наконец, я поста­рался совместить свое понимание идей обоих мыслителей и критическое отношение к ним...

Как и Эйнштейн, Маркс и Фрейд были преисполнены уверенности в том, что действительность в основе своей упорядочена, а ба­зисная упорядоченность, проявляющаяся в природе, частью которой является и человек, —это не загадка, которую нужно разгадать, а модель или план, которые необходимо изучать. Поэтому в их работах со­четаются элементы высокого искусства и науки с ярчайшим выражением человеческого стремления к пониманию и ов­ладению знанием. В этой книге, однако, особое внимание будет уделено Марксу и Фрейду. Марксу удалось а) со­единить духовное наследие а1) гуманизма эпохи Просвещения и немецкого идеализма а2) с экономической и социальной реаль­ностью и тем самым б) заложить основу новой науки о челове­ке и обществе, опирающейся на факты, проникнутой в то же время духом западной гуманистической традиции. Фрейд является основателем подлинно научной психологии, а открытие им бессознательных процессов и ди­намической природы характера составляет уникальный вклад в науку о человеке, изменивший представление о нем на все грядущие времена.

11. Общие основы

Основные предпосылки, составляющих общую почву, на которой произрастает мышление Маркса и Фрейда - фундаментальные идеи, заключенные в трех коротких высказываниях, — два из них римские и одно христианское: 1) Подвергай все сомнению. 2) Ничто человеческое мне не чуждо. 3) Истина приведет к освобож­дению.

1. Первая идея несет в себе то, что можно назвать «крити­ческим умонастроением». Оно характерно для современной науки. Но если в естествознании сомнительными могут счи­таться свидетельства органов чувств, общепринятое или тра­диционное мнение, то в теоретических построениях Маркса и Фрейда эти сомнения в основном касаются представлений человека о себе и о других. Маркс полагал, что то, что мы ду­маем о себе и о других, как правило, — чистейшая иллюзия, «идеология». Он был уверен, что наши собственные мысли — это копии идей, которые создаются в любом обще­стве и, в свою очередь, определяются спецификой его струк­туры и функционирования. Для Маркса характерно осто­рожное, скептическое отношение ко всем идеологиям, идеям и идеалам. Он всегда подозревал, что за ними кроются эко­номические и социальные интересы. В том же самом «критическом духе» мыслил и Фрейд. Весь его психоаналитический метод можно описать как «искусство сомневаться». Находясь под сильным впечатле­нием от опытов с гипнозом, показавших, что пребывающий в состоянии транса человек может принимать за реальность то, что ею не является, Фрейд пришел к открытию, что большая часть мыслей бодрствующего человека не соответ­ствует действительности, и большая часть реальности им не осознается. Маркс считал, что определяющим регулятором социальных связей и отношений индивида является соци­ально-экономическая структура общества, тогда как Фрейд полагал, что доминирующим мотивом человеческого пове­дения служит сексуальное влечение — либидо. Оба они испытывали неистребимое недоверие ко всякого рода схемам, идеям, рациональным осмыслениям и идеоло­гиям, забивающим людям головы и создающим основу для заблуждений относительно действительного положения вещей.

Этот скептицизм по отношению к «расхожим мыслям» неразрывно связан с верой в освобождающую силу истины. Маркс хотел освободить человека от оков зависимости, от­чуждения, экономического порабощения. Каков же был его метод? Отнюдь не сила, вопреки широко распространенно­му убеждению. Он хотел завоевать умы большинства людей. И хотя, согласно его учению, можно было бы при­менять и силу, если бы меньшинство тоже использовало силу в своем сопротивлении воле большинства, основным для Маркса был вопрос не о том, как взять государствен­ную власть, а о том, как завоевать умы людей. Маркс и его достойные преемники пользовались в своей «пропаганде» методом, противоположным применяемому всеми осталь­ными политиками, будь то буржуа, фашисты или комму­нисты. Он стремился воздействовать не демагогическими увещеваниями, которые приводят людей в полугипнотическое состояние, подкрепляемое чувством страха, а правдой и призывом к чувству реальности. В основе Марксова «ору­жия истины» лежит то же самое положение, которое мы находили у Фрейда: человек живет в мире иллюзий, пото­му что иллюзии помигают ему переносить убожество реаль­ной жизни. Если ему удастся понять, чему служат эти ил­люзии, если он попытается очнуться от полудремотного со­стояния, он сможет прийти в себя, осознать свои подлин­ные силы и изменить действительность так, чтобы иллю­зии больше не понадобились. «Ложное сознание», то есть искаженная картина окружающего мира, ослабляет челове­ка. Соприкосновение с действительностью, адекватное представление о ней прибавляют человеку силы. Поэтому Маркс верил, что наиболее важным оружием является правда, разоблачение истинного положения дел, скрытого под иллюзиями и идеологиями. В этом и состоит уникаль­ность марксистской пропаганды: это эмоциональный при­зыв к определенным политическим целям в сочетании с научным анализом социально-исторических явлений. Наи­более известным примером такого соединения является, конечно, «Манифест Коммунистической партии». Он со­держит в себе сжатый, блестящий и ясный анализ истории, исследование влияния экономических факторов на отноше­ния между классами. И в то же время это политический памфлет, завершающийся пламенным обращением к рабочему классу. То, что политический лидер должен быть одновременно обществоведом и писателем, можно просле­дить не только на примере Маркса. Энгельс, Бебель, Жорес, Роза Люксембург, Ленин и многие другие руково­дители социалистического движения были писателями и вместе с тем изучали общественные науки и политику. (Даже Сталин, не обладавший литературным или научным даром, вынужден был писать книги или хотя бы иметь книги, написанные от его имени, чтобы доказать, что он — достойный преемник Маркса и Ленина.) В действи­тельности, однако, при Сталине эта сторона социалисти­ческого движения претерпела полное изменение. Посколь­ку систему Советской власти нельзя подвергать научному анализу, советские обществоведы превратились в апологе­тов этой системы и сохранили научный подход только в технических вопросах, связанных с производством, распре­делением, организацией и т. д. Маркс считал истину «ору­жием» стимулирования социальных преобразований;? для Фрейда она была средством вызывать индивидуальные из­менения; осознание было основным компонентом Фрейдовой терапии. Как обнаружил Фрейд, если пациенту удастся проникнуться мыслью о вымышленном характере своих осознанных идей, если ему удастся уловить действитель­ность, скрытую за этими идеями, если он сумеет превра­тить бессознательное в осознанное, он приобретет доста­точную силу, чтобы избавиться от собственной иррацио­нальности и переделать себя. Добиться поставленной Фрейдом цели — «На месте Ид должно быть Эго» — можно только благодаря стремлению разума прорваться сквозь вымысел и достигнуть осознания действительности. Именно такая функция разума и истины делает психоана­литическое лечение уникальным среди всех форм терапии. Каждый случай анализа пациента — это новое и ориги­нальное исследование. И хотя, разумеется, есть общие тео­рии и принципы, которые можно использовать, не сущест­вует единого образца, единой формулы, которую можно было бы применять к каждому пациенту и которая прино­сила бы ему пользу. Подобно тому как для Маркса поли­тический лидер должен быть социологом, для Фрейда врач должен быть ученым, способным вести исследование. Для обоих истина — основное средство преобразования соот­ветственно общества и индивида; осознание — ключ к ле­чению и общества, и индивида.

Вывод Маркса о том, что требование отказаться от иллю­зий вместе с порождающими их условиями означает требо­вание отказаться от условий, создающих потребность в иллюзиях, мог бы также принадлежать и Фрейду. Оба хотели | освободить человека от оков иллюзий, чтобы дать ему возможность проснуться и действовать, как положено свобод­ному человеку.

Отличительной чертой, присущей обеим системам, можно считать гуманизм. Оба мыслителя полагали, что каждый че­ловек представляет все человечество, поэтому ничто челове­ческое не может быть ему чуждым. Маркс основывался на традиции, наиболее выдающимися представителями которой были Вольтер, Лессинг, Гердер, Гегель и Гете. Фрейд выра­зил свою гуманистическую направленность в первую очередь в концепции бессознательного. Он полагал, что всем людям свойственны одни и те же бессознательные стремления и поэтому люди смогут понять друг друга, если только осме­лятся погрузиться в пучину бессознательного. Он обследовал бессознательные фантазии своих пациентов без возмущения, осуждения и даже без удивления. «Материал, из которого со­здаются сновидения», как и весь мир бессознательного, стал объектом исследования именно потому, что Фрейд признал его исконно человеческим и универсальным.

Сомнение, могущество истины и гуманизм — эти прин­ципы являются руководящими и движущими в деятельности и Маркса и Фрейда. Однако эта вводная глава об источнике, питающем идеи обоих мыслителей, окажется неполной, если не коснуться по крайней мере еще одного аспекта, характеризующего обе системы: динамического и диалектического подхода к реальности...

Возьмем, к примеру, человека, который трижды женил­ся—и всегда по одной и той же схеме. Он влюбляется в симпатичную девушку, женится на ней и некоторое время чувствует себя невероятно счастливым. Затем он начинает жаловаться, что его жена деспотична, что она ограничивает его свободу и т. д. По прошествии некоторого периода чере­дования ссор и примирений он влюбляется в другую девушку, в действительности очень похожую на его жену. Он раз­водится и сочетается браком со своей второй «великой лю­бовью». Однако тот же самый цикл повторяется с неболь­шими изменениями, и снова он влюбляется в девушку того же типа, и снова он разводится и в третий раз женится по «великой любви». И вновь повторяется та же история, и он . влюбляется в четвертый раз, уверенный, что уж на сей раз это подлинная любовь (забывая, что и прежде каждый раз он был уверен в том же самом), и хочет жениться на ней. Что бы мы сказали этой последней девушке, если бы она спросила нас, следует ли ей рассчитывать на счастливый брак с ним? К этой проблеме может быть несколько подхо­дов...

В чем состоит динамический подход? Основной момент этого подхода заключается в том, чтобы проникнуть сквозь внешние проявления прошлого и настоящего поведения и понять силы, породившие образец прошлого поведения. Если эти силы все еще существуют, приходится предполо­жить, что четвертая женитьба окончится не иначе, чем предыдущие. С другой стороны, если что-то изменилось в силах, лежащих в основании поведения, следовало бы допус­тить возможность или даже вероятность другого исхода по сравнению с прошлым. О каких же силах идет речь?.. Действующие здесь силы — нарциссизм, зависимость, неуверенность в себе — порождают потребности, приводящие к опи­санному виду поведения. Эти силы ни в коем случае не яв­ляются результатом абстрактных спекуляций. Их можно проследить многими путями: по сновидениям, свободным ассоциациям, фантазиям, наблюдая за выражением лица, жестами, манерой говорить и тому подобное. Зачастую они не бросаются в глаза, их приходится выводить. К тому же их можно распознать только в рамках теоретической системы, где им принадлежит определенное место и значение. Осо­бенно важно то, что эти силы сами по себе не являются не- ,/ осознаваемыми, однако они находятся в противоречии с осознанными мыслями данного человека...

Точно такая же проблема есть и в марксистской социо­логии. Наилучшим введением в нее тоже послужит пример. Германия развязала две войны — одну в 1914 г., другую в 1939 г., в которых она едва не покорила своих западных соседей и едва не нанесла поражения России. В обоих слу­чаях после первоначального успеха Германия потерпела по­ражение главным образом из-за превосходящей мощи Со­единенных Штатов; экономика Германии сильно пострада­ла, но была быстро восстановлена, и через 5—10 лет после войны страна достигла такой же экономической и военной мощи, какой она располагала до войны. Сегодня, по про­шествии немногим более 15 лет после своего поражения, которое было гораздо более сокрушительным, чем пораже­ние в войне 1914—1918 гг., Германия вновь сильнейшая в Европе индустриальная и военная держава (после Совет­ского Союза). Она утратила значительную часть своей прежней территории, однако ее процветание достигло большего, чем когда-либо прежде, уровня. В сегодняшней Германии — демократический режим; у нее небольшая армия, военно-морской флот и военно-воздушные силы; она заявляет, что не будет пытаться вернуть силой утрачен­ные земли, хотя и не отказывается от претензий на них. С опаской и подозрением взирают на новую Германию Со­ветский Союз и некоторые западные страны. Это объясня­ется тем, что Германия дважды нападала на соседей и дважды заново вооружалась, несмотря на поражения; гене­ралы «новой» Германии — те же самые, что служили Гит­леру, и поневоле приходится ожидать, что эта страна может предпринять третью попытку, на этот раз напав на Советский Союз, чтобы вернуть себе утраченные земли. Лидеры стран НАТО, да и в значительной степени общест­венное мнение, отвечают на это, что подобные подозрения неоправданны и даже фантастичны: разве речь идет не о новой демократической Германии, разве ее лидеры не за­явили, что они стремятся к миру, разве германская армия не является настолько малочисленной (12 дивизий), чтобы не представлять ни для кого угрозы? Если принимать во внимание только заявления западногерманского правитель­ства (допуская, что оно говорит правду) и нынешнюю мощь страны, тогда действительно позиция НАТО пред­ставляется весьма убедительной. Если же доказывать, что Германия опять совершит нападение, потому что делала это раньше, то можно получить довольно убедительный ар­гумент, не опровергающий, однако, того, что Германия могла совершенно измениться. Здесь, как и в приведенном выше примере из психологии, можно расстаться с домыс­лами только в том случае, если заняться анализом сил, оп­ределяющих развитие Германии...

Потерпев поражение, Германия воспользовалась мифом о том, будто вторая мировая война была войной против на­цистской диктатуры, и, избавившись от наиболее явных и широко известных нацистских лидеров (уплатив значитель­ные суммы в качестве репараций евреям и израильскому правительству), продемонстрировала, таким образом, что новая Германия абсолютно отлична от кайзеровской и от гитлеровской. Подлинная же ее основа не изменилась. Се­годня промышленность Германии столь же сильна, как и перед второй мировой войной, хотя территория ее значи­тельно сократилась. Военная каста Германии осталась той же самой, хотя юнкерство и утратило свои экономические позиции в Восточной Пруссии. Силы германского экспанси­онизма, существовавшие в 1914 г. ив 1939 г., остались преж­ними, но на сей раз они обладают мощным эмоциональным зарядом: шумными требованиями возвратить «отторгнутые» земли. Германские лидеры кое-чему научились: на сей раз они начинают с того, что заключают союз с Соединенными Штатами, чтобы сильнейшая западная держава не стала их потенциальным противником. На этот раз они присоедини­лись к западноевропейскому сообществу, имея хорошие шансы на то, чтобы стать в новой федеративной Европе ве­дущей державой, сильнейшей в экономическом и военном отношениях. Новая Европа во главе с Германией будет столь же экспансионистской, как и старая Германия; в своем стремлении вернуть прежние германские территории она будет даже еще большей угрозой миру. При этом я не имею в виду, будто Германия хочет войны, особенно термоядер­ной. Я хочу сказать, что новая Германия надеется достичь своих целей без войны, одной лишь угрозой однажды до­стигнутой превосходящей силы. Однако подобный расчет наиболее вероятно приведет к войне, поскольку Советский Союз, как и Великобритания и Франция в 1914 г. и в 1939 г., не будет безучастно взирать на то, что Германия становится все сильнее и сильнее.

Речь, по сути, идет о том, что продолжают действовать экономические, социальные и эмоциональные силы, вызвав­шие две войны в течение 25 лет и, вероятно, способные по­родить еще одну. Это не значит, будто кто-то хочет войны; эти силы действуют за спиной у людей и создают некоторые обстоятельства, способствующие войне. Только анализ этих сил может помочь нам понять прошлое и предсказать буду­щее, а не взгляд, ограниченный наблюдением за происходя­щими явлениями.

Предшественники были как у Маркса, так и у Фрейда. Однако каждый из них впервые подошел к предмету своего исследования с научных позиций. Их достижения в области исследования соответственно общества и индивида равно­ценны тому, что в физиологии представляла собой открытие клетки, а в теоретической физике — атома. ^Маркс рассматривал общество как сложную систему противоречивых, но 1 познаваемых сил. Знание этих сил позволяет понимать прошлое и до некоторой степени предвидеть будущее — не в ; смысле предсказания событий, которые непременно про­изойдут, а в смысле предположения относительно спектра : ограниченных возможностей, из которых человеку предстоит выбирать.

Фрейд открыл, что человек как духовная целостность представляет собой структуру, составленную из сил, в значи­тельной мере противоречивых и заряженных энергией. И здесь мы также имеем дело с научной проблемой специфи­ки, интенсивности и направленности действия этих сил, ре­шение которой позволит понять прошлое и предсказать бу­дущее. И в данном случае изменения возможны ровно на­столько, насколько их допускает существующее соотноше­ние сил.

Общей почвой, на которой произросла мысль как Марк­са, так и Фрейда, является концепция гуманизма и человеч­ности, которая, восходя к иудейско-христианской и греко-романской традициям, вновь вошла в европейскую историю в эпоху Возрождения и полностью раскрылась в XVIII— XIX вв. Гуманистическим идеалом Возрождения являлся универсальный человек, который рассматривался в качестве высшего продукта естественного развития. Защита Фрейдом прав человека на естественные побуждения вопреки ограни­чениям, налагаемым обществом, а также и его идеал, согласно которому разум контролирует и облагораживает эти по­буждения, являются частью гуманистической традиции. Протест Маркса против социального порядка, при котором рабская зависимость человека от экономики уродует его, его идеал полного раскрытия целостного, неотчужденного чело­века являются частью той же самой гуманистической тради­ции. Взгляд Фрейда сужался его механистическим материа­лизмом, который объяснял потребности человеческой при­роды его сексуальностью. Взгляд Маркса был гораздо более широким благодаря тому, что он видел, как классовое обще­ство уродует человека, и поэтому мог составить представле­ние о неизуродованном человеке и возможностях для его развития в том случае, если общество станет подлинно чело­вечным. Фрейд был либеральным реформатором, Маркс — радикальным революционером. Но сколь бы разными они ни были, их объединяло непреклонное желание освободить человека, непоколебимая .вера в то, что средством освобож­дения является истина, а условием освобождения — способ­ность человека разорвать оковы иллюзий.

III. Концепция человека и его природы

Общеизвестно, что всем людям свойственны одни и те же основные антропологические и физиологические черты, и каждый врач понимает, что любого человека, вне зависи­мости от расы и цвета кожи, он мог бы лечить теми же ме­тодами, какие он применяет к человеку своей расы. Но имеет ли человек столь же общую психическую организа­цию; есть ли у всех людей вообще одна и та же человечес­кая природа? Существует ли такая сущность — «человечес­кая природа»?

Эти вопросы ни в коем случае нельзя считать чисто ака­демическими. Если бы люди различались в своей психи­ческой и духовной основе, как бы мы могли говорить о че­ловечестве в более широком смысле, нежели физиологи­ческий и анатомический? Как бы мы могли понять «чужа­ка», если бы он в принципе отличался от нас? Как бы мы могли понять искусство совершенно иных культур, их мифы, их драму, их скульптуру; не свидетельствует ли это о том, что все мы обладаем одной и той же человеческой природой?

Вся концепция человечности и гуманизма основывается на идее человеческой природы, присущей всем людям. Это — исходное положение как буддизма, так и иудейско-хрисгианской традиции. Первое из этих учений разрабатыва­ло представления о человеке в экзистенциальных и антропо­логических понятиях; в нем утверждалось, что одни и те же психические законы распространяются на всех людей, по­скольку «человеческая ситуация» одинакова для всех нас; что все мы живем под влиянием иллюзии отдельности и неру­шимости нашего «я»; что все мы пытаемся найти ответ на вопрос о существовании, алчно цепляясь за вещи, в том числе и за такую специфическую вещь, как «я»; что все мы страдаем, поскольку такой ответ на запрос жизни ошибочен, и что мы можем избавиться от страдания, только' дав пра­вильный ответ о необходимости' преодолеть иллюзию от­дельности, преодолеть алчность и пробудиться навстречу фундаментальным истинам, которые управляют нашим су­ществованием.

Иудейско-христианская традиция определяла человека по-иному, поскольку основывалась на признании Бога как высшего творца и правителя. Мужчина и женщина — пред­ки всего человеческого рода, и эти предки, как и все гряду­щие поколения, сотворены «по образу и подобию Божье­му». Всем им свойственны одни и те же основные черты, делающие их людьми и дающие им возможность знать и любить друг друга, Это предпосылка для пророческой кар­тины мессианского времени, мирного единения всего чело­вечества.

Среди философов Спиноза — отец современной динами­ческой психологии — первым постулировал представление о природе человека, осмыслив, ее как «модель человеческой природы», которую можно найти и определить и из которой проистекают законы человеческого поведения и реагирова­ния. Как и любое другое существо в природе, можно познать человека вообще, а не только людей той или иной культуры, потому что человек един и все мы во все времена подвластны одним и тем же законам. Философы XVIII и XIX вв. (особенно Гете и Гердер) считали, что врожденная человеч­ность ведет человека к более высоким ступеням развития; они верили, что каждый индивид несет в себе не только свою индивидуальность, но также и всю человечность- со всеми ее возможностями. Они считали, что жизненной зада­чей человека является развитие через индивидуальность к всеобщности, и верили, что голосом человечности наделен каждый и каждое человеческое существо может его распо­знать.

Ныне идея человеческой природы, или сущности челове­ка, пользуется дурной славой, частью из-за скептического отношения к метафизическим и абстрактным терминам, типа «сущность человека», частью из-за утраты переживания человечности, лежавшего в основе концепций буддизма, иудео-христианства, спинозизма и Просвещения. Современ­ные психологи и социологи склонны считать человека чис­тым листом бумаги, на котором каждая культура пишет свои письмена. И хотя они не отрицают единства человеческого рода, едва ли они оставляют хоть какое-нибудь содержание в упомянутой концепции человечности.

В противоположность этим современным тенденциям Маркс и Фрейд полагали, что человеческое поведение пол­ностью постижимо, потому что это поведение человека, био­логического вида, который можно определить через психи­ческие и духовные характеристики.

Допуская существование природы человека, Маркс избе­жал распространенной ошибки смешения ее с некоторыми особенностями ее проявления. Он отличал «человеческую природу вообще» от «человеческой природы, изменяющейся ^ в каждую историческую эпоху». «Человеческую природу во- * обще» мы конечно же не можем увидеть как таковую, по­скольку то, что мы наблюдаем, всегда представляет собой специфические проявления человеческой природы в различ­ных культурах. Но из этих многообразных проявлений мы можем заключить, что есть «человеческая природа вообще», какие законы ею управляют и какими потребностями обла­дает человек в качестве человека.

В ранних произведениях Маркс называл «человеческую природу вообще» «сущностью человека». Позже он отказал- от этого термина, так как хотел пояснить, что «сущность человека не есть абстракт, присущий отдельному индиви­ду»1. Маркс также старался избежать того, чтобы создалось впечатление, будто он мыслит сущность человека как вне-историческую субстанцию. По Марксу, природа человека — это данные ему возможности, набор условий, как бы сырой человеческий материал, который сам по себе не может из­меняться, так как размер и структура человеческого мозга остались неизменными со времени возникновения цивили­зации. Тем не менее человек действительно изменяется в ходе истории, являясь ее продуктом. Он становится тем, что он представляет собой потенциально. История — это процесс созидания человеком самого себя путем реализа­ции в трудовой деятельности потенций, данных ему от рож­дения...

Маркс был против двух позиций: внеисторической, со­гласно которой природа человека — это субстанция, сущест­вующая с самого начала истории, и релятивистской, утверж­дающей, что человеческая природа не обладает какими бы то ни было присущими ей качествами, а является не чем иным, как отражением социальных условий. Однако он так и не со­здал в достаточной степени развитой теории природы чело­века, которая бы преодолела как внеисторическую, так и ре­лятивистскую позиции; поэтому точка зрения Маркса на природу человека не защищена от различных противоречи­вых истолкований.

Тем не менее из его концепции вытекают некоторые идеи о психическом здоровье и патологии человека." Основным проявлением психической патологии Маркс называет изуродованного и отчужденного человека; основным проявлением психического здоровья он считает активного, производи­тельного, самостоятельного человека. Мы еще вернемся к этим утверждениям, после того как обсудим концепцию че­ловеческой мотивации у Маркса и у Фрейда.

Сейчас, однако, мы должны вновь обратиться к концеп­ции человеческой природы в учении Фрейда. Каждому, кто знаком с системой Фрейда, вряд ли нужно объяснять, что предметом его исследования был человек как таковой, или, выражаясь языком Спинозы, Фрейд был создателем «модели человеческой природы». Эта модель была разработана в духе материалистической мысли XIX в. Человек считался маши­ной, которая движется благодаря относительно постоянному количеству сексуальной энергии, называемой либидо. Либи­до создает болезненное напряжение, которое уменьшается только путем физического высвобождения энергии; это ос­вобождение от болезненного напряжения Фрейд назвал «удовольствием». После снижения либидозного напряжения

У оно вновь нарастает под влиянием химических реакций в организме, порождая новую потребность уменьшить напря­жение, то есть,.; потребность в «удовольствии». Этот динамизм, ведущий от напряжения к освобождению от него и к возобновленикгнапряжения, от страдания к удовольствию и вновь к страданию, Фрейд назвал «принципом удовольст­вия». Он противопоставлял его «принципу реальности», ко­торый подсказывает человеку, к чему следует стремиться и

чего избегать в реальном мире, в котором он живет, чтобы обеспечить себе выживание. Принцип реальности часто вступает в конфликт с принципом удовольствия, и условием душевного здоровья является определенная уравновешен­ность между ними. Если же равновесие нарушено в пользу одного из принципов, результатом станут невротические и психотические проявления.

IV. Эволюция человека

Подобно Марксу, Фрейд осмысливает развитие человека в эволюционистских терминах. Размышляя о развитии ин­дивида, Фрейд полагает, что основная движущая сила — сексуальная энергия — сама подвержена эволюции, имею­щей место в жизни каждого индивида с рождения до на­ступления половой зрелости. Либидо проходит несколько стадий: сначала оно концентрируется вокруг процессов со­сания и кусания у ребенкаГ?затем — вокруг процессов анальных и уретральных выделений и наконец вокруг гени-тальных органов. В истории каждого индивидуума либидо остается тем же и не совсем тем же: потенциально оно то же самое, но его проявления меняются в процессе индиви­дуального развития.

Представления Фрейда о развитии человеческого рода в некоторых чертах совпадают с представлениями об индиви­дуальном развитии, в других же расходятся. Он считает, что первобытный человек полностью удовлетворял свои ин­стинкты, в том числе и извращенные; составляющие часть примитивной сексуальности, и был не способен стать твор­цом культуры и цивилизации. Все же человек начинает со­здавать цивилизацию по причинам, которые Фрейду не уда­лось объяснить. Ее создание принудило человека отказаться от немедленного и полного удовлетворения своих инстинк­тов; неудовлетворенный инстинкт перешел в несексуальную ' I духовную и психическую энергию, являющуюся строитель- ! | ным материалом цивилизации. (Эту трансформацию сексу- *> альной энергии в несексуальную Фрейд назвал «сублима­цией», использовав аналогию с химическими процессами.) Чем выше уровень развития цивилизации, тем больше энер­гии человек сублимирует и тем больше он подавляет свои первичные либидозные импульсы. Он становится более муд­рым и культурным, но в некотором смысле и менее счастли­вым, чем первобытный человек, и гораздо более склонным к неврозам в результате чрезмерного подавления (фрустрации) инстинктов. Поэтому созданная человеком цивилизация не удовлетворяет его. И хотя историческое развитие — это по­зитивное явление, если учитывать только созданные цивили­зацией продукты, однако этот процесс включает в себя рост неудовлетворенности и возможности увеличения числа нев­розов.

Другой аспект исторической концепции Фрейда связан с Эдиповым комплексом. В работе «Тотем и табу» он излагает ) гипотезу, согласно которой решающим шагом на пути от •/ первобытного общества к цивилизованному было восстание -, сыновей против ненавистного им отца и убийство его. Затем ~ / сыновья создали общество, основанное на договоренности, с тем чтобы исключить в дальнейшем убийство во время бес­порядков и обеспечить выполнение моральных установле­ний. По Фрейду, ребенок в своем развитии проходит подоб­ный же путь. В возрасте пяти-шести лет мальчик испытывает сильнейшую ревность к отцу и вытесняет в себе желание убить его только под влиянием угрозы кастрации. Чтобы ос­вободиться от постоянного страха, он усваивает табу на кро­восмешение и тем самым закладывает ядро, вокруг которого будет формироваться его «совесть» (суперэго, или сверх-«я»). Впоследствии к первоначальным табу, полученным от отца, добавляются запреты и требования, выраженные другими ав­торитетами и обществом.

Маркс не предпринимал попыток сделать набросок инди­видуального развития. Он занимался исключительно разви­тием человека в истории.

Движение истории осуществляется, по Марксу, благодаря постоянно возобновляющимся противоречиям. Производи­тельные силы нарастают и приходят в конфликт с устарев­шими экономическими, социальными и политическими от­ношениями. Такой конфликт (например, между паровым двигателем и существовавшей в то время общественной ор­ганизацией производства) приводит к социальным и эконо­мическим изменениям. Однако установившаяся стабиль­ность вновь нарушается дальнейшим развитием производи­тельных сил (например, переходом от парового двигателя к использованию бензина, электричества, атомной энергии), что приводит к образованию новых социальных отношений, больше соответствующих существующим производительным силам. Конфликт между производительными силами и соци­ально-политическими структурами сопровождается столкно­вением между социальными классами. Класс феодалов, опи­рающийся на прежние формы производства, приходит в столкновение с новым средним классом мелких производи­телей и предпринимателей; позже в борьбу против рабочего класса включается средний класс, а затем и руководители крупных монополистических предприятий, склонных ду­шить более ранние и мелкие формы предпринимательской деятельности.

Психическое развитие человека происходит в рамках ис­торического процесса. Центральным положением эволюционистской теории Маркса является отношение человека к природе и развитие этого отношения. В начале истории че­ловек полностью зависит от природы. В ходе эволюции он все больше и больше освобождается от природной зависи­мости, начинает господствовать над природой и преобразо­вывать ее в процессе деятельности, а изменяя ее, он изменя­ет и самого себя. Зависимость от природы ограничивает сво­боду человека и его мыслительные способности; во многих отношениях человек подобен ребенку. Он медленно взросле­ет, и только если он уже полностью овладел природой и стал независимым существом, он может проявить все свои интел­лектуальные и эмоциональные способности. Согласно Марксу, социалистическое общество — это общество, в ко­тором сформировавшийся человек начинает разворачиваться в полную мощь1. Когда он окончательно поставит природу под свой полный и разумный контроль, когда общество на­всегда утратит классово-антагонистический характер, «предыстория» закончится и начнется подлинно человечес­кая история, когда свободный человек будет планировать и организовывать свой обмен с природой и целью всей обще­ственной жизни будет не труд и не производство, а макси­мальная реализация человеческой сущности. Для Маркса это — сфера свободы, в которой человек будет связан тес­нейшими узами с другими людьми и с природой.

Противостояние Маркса и Фрейда во взглядах на исто­рию совершенно очевидно. Маркс непоколебимо верил в. возможности человека развиваться и совершенствоваться. Это убеждение коренится в мессианской традиции Запада, начиная с пророков, проходя через христианство, Возрожде­ние и идеи эпохи Просвещения. Фрейд был скептиком, осо­бенно после первой мировой войны. Он рассматривал про­блему развития человека как трагедию. По мнению Фрейда, все начинания человека заканчивались фрустрацией; если бы человеку удалось вернуться к первобытному состоянию, он добился бы удовольствия, но лишился бы мудрости; если он продолжает создавать все более утонченные цивилиза­ции, он становится более мудрым, но вместе с тем менее счастливым и более подверженным заболеваниям. Для Фрейда эволюция — двусмысленное благословение: общество причиняет

не меньше вреда, чем пользы. Для Маркса история — движение к самореализации человека; и как бы ни было велико сотворенное данным обществом зло, общество остается необходимым условием для самопорождения и саморазвертывания человека. «Хорошее 'общество» для
Маркса тождественно обществу хороших людей, то есть все­ сторонне развитых, дравомыслящих и продуктивных инди­ видов.

 

 

V. Человеческая мотивация

Какие же мотивы побуждают человека действовать опре­деленным образом, какие стремления толкают его в опреде­ленном направлении?

На первый взгляд кажется, будто, отвечая на этот во­прос, Маркс и Фрейд наиболее далеки друг от друга, а между их системами существует неразрешимое противоре­чие. «Материалистическое» учение Маркса об истории обычно истолковывается как утверждение того, что основ­ным мотивом для человека является его стремление к удов­летворению материальных потребностей, его желание ис­пользовать и иметь все больше и больше. Затем эта алч­ность как основная человеческая мотивация противопостав­ляется представлению Фрейда, согласно которому наиболее сильную мотивацию составляет сексуальная потребность че­ловека. Стремление к собственности, с одной стороны, и стремление к сексуальному удовлетворению — с другой, представляются противоположными объяснениями челове­ческой мотивации.

Из всего уже сказанного о теории Фрейда вытекает, что такое предположение искажает его концепцию, чрезмерно ее упрощая. Фрейд считает, что человеком движут противоре­чия, особенно противоречия между стремлением к сексуаль­ному удовольствию и стремлением к выживанию и господ­ству над окружающим. Этот конфликт представляется более глубоким, когда Фрейд касается еще одного фактора, проти­востоящего уже упомянутым, — суперэго — совокупного авторитета отца и представленных им моральных норм. Таким образом, с точки зрения Фрейда, человеком руководят кон­фликтующие друг с другом силы, но ни в коем случае не одно лишь желание сексуального удовлетворения1.

Схематическое представление о Марксовой теории моти­вации еще сильнее фальсифицирует его мысль, чем в случае с Фрейдом. Искажение начинается с неверного понимания термина «материализм». Этот термин, как и противополож­ный ему термин — «идеализм», может иметь совершенно (разные значения в зависимости от контекста, в котором он применяется. Кс-ща говорят о человеке, то «материалистом» т называют того, кто в основном озабочен удовлетворением материальных стремлений, а «идеалистом» — того, кто руко-^ водствуется идеей, то есть духовной или этической мотива-1_Л>! Циеи Однако в^философской терминологии «материализм»-;: и «идеализм» могут пониматься совершенно иначе, и тогда термин «материализм» можно употребить, говоря о Марксо-вом «историческом материализме» (термин, которым сам Маркс в действительности никогда не пользовался). С фило­софской точки зрения идеализм означает признание того, \ что основную реальность составляют идеи, а материальный ' мир, воспринимаемый с помощью органов чувств, сам по себе реальностью не обладает. Для материализма, преобла­давшего в конце XIX в., реальна материя, но не идея. В про­тивовес механистическому материализму (лежавшему в ос­новании учения Фрейда), Маркс не занимался установлени­ем причинных связей между материей и мышлением, а рас­сматривал все явления как результат деятельности реальных людей.

Марксов «материализм» предусматривает, что изучение человека должно начинаться с реального человека, каким мы его находим, а не с его мыслей о себе и о мире, с помощью которых он пытается объяснить самого себя. Чтобы понять, как могло возникнуть смешение личностного и философско­го истолкования материализма, как это произошло в случае с Марксом, мы должны продолжить наше рассмотрение так называемой Марксовой «экономической теории общества». Это понятие получило следующую трактовку: деятельность человека в историческом процессе определяется исключи­тельно экономическими мотивами; «экономический» фактор обусловлен психологическими, субъективными мотивами и может быть истолкован как экономические интересы. Но Маркс не это имел в виду. Исторический материализм — от­нюдь не психологическая теория; его основное положение со- / стоит в том, что способ производства определяет практичес- ""7 кую жизнедеятельность человека, а практика определяет его мышление, социальную и политическую структуру общества. В этом контексте экономика связывается не с психическими побуждениями, а со способом производства, не с субъективно-пси­хологическим, а с объективным социально-экономическим факто­ром. Идея Маркса о том, что человека формирует его практи­ческая жизнь, сама по себе не нова. Ту же самую идею Мон­тескье выразил следующим образом: «Институты формируют людей»; аналогично выражал ее и Роберт Оуэн. Новым в системе Маркса было то, что он детально проанализировал, что представляют собой эти институты, которые, по его мне­нию, следует рассматривать как часть целостной системы производства, характеризующей данное общество. Различие в экономических условиях порождает различие в психологи­ческой мотивации? Одна экономическая система может при­вести к созданию Аскетических наклонностей, как было на заре развития капитализма; Другая — к преобладанию береж­ливости и накопительства, как это происходило в условиях капитализма XIX в.; третья — к преобладающему желанию тратить денежные средства и ко всевозрастающему уровню потребления, что характерно для современных капиталисти­ческих стран. В системе Маркса есть лишь одна квазипсихо­логическая предпосылка: человек сначала должен есть и пить, иметь крышу над головой и одежду, прежде чем он сможет заниматься политикой, наукой, искусством, религией и др. Отсюда производство необходимых средств суще­ствования, а соответственно и степень экономического развития, достигнутая в данном обществе, образуют основу, на которой развиваются социальные и политические институ­ты, а также искусство и религия. В каждый исторический период сам человек формируется преобладающим образом жизни, который, в свою очередь, определяется способом производства. Все это, однако, не означает, будто стремле­ние производить или потреблять является основной мотивацией человека. Напротив, Маркс критикует капиталистичес-' кое общество главным образом за то, что оно превращает '- | желание человека «иметь» и «использовать» в господству-; ющее стремление. Маркс считал, что человек, главенствую-\ щим желанием которого является «иметь» и «использо-V вать», —это изуродованный человек. Маркс ставил своей целью достижение социалистического общества, организо­ванного таким образом, чтобы не выгода и не частная собст- ^ венность были господствующими целями, а свободное раз- < ) ( вертывание всех человеческих сил. Полностью развитый, ис­тинно очеловеченный человек — это не тот, кто имеет много, а тот, кто является многим.

Воистину одним из наиболее ярких примеров способ­ности человека искажать и упрощать является то, что сто­ронники капитализма нападают на Маркса за его привер­женность якобы «материалистическим» целям. Но это не только не соответствует действительности; парадокс состо­ит в том, что те же самые защитники капитализма напада­ют на социализм, заявляя, что стремление к прибыли, на которой покоится капитализм, — единственный значимый мотив созидательной человеческой деятельности и что со­циализм не может быть эффективным, потому что исклю­чает стремление к прибыли в качестве основного стимула экономики. Все это выглядит еще более запутанным и па­радоксальным, если учесть, что русский коммунизм принял эту капиталистическую идею и что для советских руково­дителей, рабочих и крестьян стремление к выгоде является наиболее важным побудительным мотивом современной советской экономики. Не только на практике, но часто и в / теоретических положениях о человеческой мотивации со-Г ветская и капиталистическая системы согласны друг с дру­гом и обе одинаково противоречат теории Маркса и его целям

 

VI. Больной индивид и больное общество

Что представляет собой концепция психической патоло­гии у Фрейда и у Маркса? Концепция Фрейда хорошо из­вестна. Она исходит из допущения, что, если человек не справляется с Эдиповым комплексом/и ему не удается пре­одолеть свои инфантильные стремления и развить зрелую генйтальную ориентацию, он разрывается между своими дет­скими желаниями и требованиями взрослого человека. Нев­ротические симптомы свидетельствуют о компромиссе между инфантильными и взрослыми потребностями, в то время как психоз — это такой вид патологии, при котором детские желания и фантазии переполняют Эго взрослого че­ловека, и ни о каком компромиссе между двумя мирами нет и речи.

Маркс, конечно, никогда всерьез не занимался психопа­тологией, тем не менее он говорит об одной форме психи­ческих отклонений, которая, по его мнению, является наи­более фундаментальным выражением психопатологии и пре­одоление которой составляет цель социализма, — об отчуж­дении1.

Что же понимает Маркс под отчуждением? Суть этой концепции, впервые разработанной Гегелем, состоит в том, что мир (природа, вещи, другие люди и сам человек) превра­щается в чуждый человеку мир. Человек не ощущает себя субъектом собственных действий, человеком мыслящим, чувствующим, любящим, он ощущает себя только в произведенных им вещах в качестве объекта внешних проявлений собственных сил. Он находится в контакте с самим собой, только подчиняясь им самим созданным продуктам.

Считая Бога субъектом истории, Гегель усматривал в че­ловеке Бога в состоянии самоотчуждения, а в историческом процессе — возвращение Бога к самому себе.

Фейербах перевернул учение Гегеля; он считал, что Бог представляет собой силы самого человека, перенесенные с человека — собственника этих сил — на внешнее существо, так что человек соприкасается со своими собственными си­лами только через поклонение Богу; и чем Бог сильнее и бо­гаче, тем слабее и беднее становится человек. ' Мысли Фейербаха глубоко взволновали Маркса и сильно подействовали на него. Во введении «К критике гегелевской философии права» (написанной в конце 1843 г.) он следовал за Фейербахом в анализе отчуждения. В «Экономическо-философских рукописях 1844 года». Маркс перешел от религиоз­ного отчуждения к отчуждению труда. По аналогии с фейербаховским анализом религиозного отчуждения Маркс писал: «Рабочий становится тем беднее, чем больше богатства он производит, чем больше растут мощь и размеры его продук­ции»1. ...Рассуждая дальше, Маркс показывает, что рабочий отчужден не только от созданных им продуктов; «отчужде­ние проявляется не только в конечном результате, но и в самом акте производства, в самой производственной деятель­ности.

От концепции отчужденного труда Маркс переходит к концепции отчуждения человека от самого себя, от других людей и от природы. Он определяет труд в его первоначаль­ной, неотчужденной форме как «жизнедеятельность, производ-

ственную жизнь», а затем переходит к определению родовой специфики человека как «свободной сознательной деятель­ности». В отчужденном труде свободная сознательная дея­тельность человека искажается до состояния отчужденной деятельности, и «сама жизнь оказывается лишь средством к

жизни»1.

Как свидетельствуют приведенные положения, Маркс озабочен отнюдь не только отчуждением человека от произ­веденного продукта или отчуждением труда. Его беспокоит отчуждение человека от жизни, от самого себя, от своих

близких2.

Представляя Марксову концепцию отчуждения, изло­женную в «Экономическо-философских рукописях», должен добавить, что эта концепция сохраняет центральное значе­ние во всех последующих его работах, включая «Капитал», чего не скажешь о слове «отчуждение»3. Таким образом, со­гласно Марксу, отчуждение — болезненное состояние для человека. Это не новая болезнь, поскольку она начинается неизбежно вместе с разделением труда, то есть с утвержде­ния превосходства цивилизации над первобытным состоя­нием. В наибольшей степени этой болезни подвержен рабо­чий класс, хотя от нее страдают все. Лечить болезнь можно только тогда, когда она достигла пикового состояния; толь­ко полностью отчужденный человек может преодолеть от­чуждение: он вынужден преодолевать отчуждение, посколь­ку не может жить в состоянии тотального отчуждения и ос­таваться нормальным. Ответом на данную проблему являет­ся социализм: это общество, в котором человек становится сознательным субъектом истории, ощущает себя субъектом собственных сил и поэтому освобождает себя от зависимос­ти от вещей и обстоятельств. Эту идею о социализме и реа-^ лизации свободы Маркс выразил в конце III тома «Капита­ла»4.

Вряд ли можно считать таким уж надуманным довод, со­гласно которому Маркс, разрабатывая свою ошибочную теорию о всевозрастающем обнищании рабочего в процессе развития капитализма, находился под влиянием этой анало­гии между религиозным и экономическим отчуждением, хотя его экономические положения кажутся не чем иным, как логическим выводом из его экономической теории о труде, стоимости и других факторах.

Проблема отчуждения предстанет перед нами как мораль­ная и психологическая, если мы учтем мнения Маркса по следующим двум вопросам. Согласно Марксу, отчуждение разлагает и извращает все человеческие ценности. Возводя экономическую деятельность и присущие ей атрибуты — «прибыль, работу, бережливость, умеренность» — в ранг высших жизненных ценностей, человек лишается возмож­ности развивать подлинно моральные ценности человечест­ва, «богатство такими вещами, как чистая совесть, доброде­тель и т. д.; но как я могу быть^обродетельным, если я во­обще не существую? Как я могу иметь чистую совесть, если я ничего не знаю?»1 В состоянии отчуждения каждая сфера жизни, экономическая и моральная, не связаны друг с дру­гом, «каждая... фиксирует особый круг отчужденной сущ­ностной деятельности и каждая относится отчужденно к дру­гому отчуждению»2.

С изумительной ясностью Маркс предвидел, как потреб­ности человека в отчужденном обществе будут извращаться до состояния подлинных слабостей3. Челхтек,, подвластный отчужденным потребностям, — это «существо и духовно и физически обесчеловеченное... обладающий сознанием и самосто-\ ятельной деятельностью... человек-товар...»4 Этот человек-![ товар знает лишь один способ отнести себя к внешнему !| миру: иметь и потреблять (использовать) его. И чем больше • \ он отчужден, тем в большей степени чувство обладания и использования составляет его отношение к миру..

При обсуждении Марксовой концепции отчуждения оп­ределенный интерес может представлять указание на близость феноменов отчуждения и перенесения — одного из важнейших понятий в системе Фрейда. По наблюдениям Фрейда, пациент психоаналитика иногда склонялся к тому, чтобы влюбиться во врача, иногда боялся его или даже не­навидел, но все это совершенно безотносительно к действи­тельной личности психоаналитика. Фрейд полагал, что нашел теоретическое объяснение этому феномену, допус­тив, что пациент переносит на личность психоаналитика те чувства любви, страха или ненависти, которые он испытывал, будучи ребенком, по отношению к отцу и матери. [ Фрейд пришел к заключению, что в явлении «перенесения» сохранившийся в пациенте ребенок соотносит себя с лич­ностью психоаналитика, как если бы тот был его отцом или матерью. Вне всяких сомнений, предложенная Фрейдом интерпретация перенесения содержит в себе значительную долю истины и подтверждается большим количеством сви­детельств. Однако это еще не полное объяснение. Взрослый пациент — не ребенок, и говорить о ребенке в нем или о его бессознательном — значит использовать топологичес­кий язык, не учитывающий всей сложности фактов. Взрос­лый пациент-невротик — это отчужденное человеческое су­щество; он не способен на сильные чувства, он испуган и подавлен, потому что не чувствует себя субъектом и иници­атором собственных поступков и переживаний. Он невротичен, потому что отчужден. Чтобы преодолеть ощущение внутренней пустоты и бессилия, он выбирает объект, на ко­торый проецирует собственные человеческие качества: лю­бовь, ум, смелость и прочее. Подчиняясь этому объекту, он чувствует себя в единстве со своими качествами; он чувст­вует себя сильным, мудрым, смелым, защищенным. Утрата объекта означает опасность утраты самого себя. Этот меха­низм идолопоклонства, основанный на индивидуальном от­чуждении, определяет динамизм перенесения, придающий ему силу и интенсивность. Менее отчужденный человек тоже может переносить некоторые инфантильные пережи­вания на психоаналитика, но они будут не такими напря­женными. Испытывая потребность в идоле и занимаясь его поисками, отчужденный пациент находит психоаналитика и наделяет его чертами отца и матери — двух важнейших персон, знакомых ему с детства. Таким образом, содержание перенесения обычно восходит к инфантильным обра­зам, тогда как его интенсивность — результат степени от­чуждения пациента. Нет необходимости добавлять, что перенесение не ограничивается ситуацией с психоаналитиком. Его можно обнаружить во всех случаях обожествления авторитетов в политической, религиозной и общественной жизни.

Перенесение — не единственный феномен психопатоло­гии, который можно понимать как выражение отчужде­ния...

Отчуждение как болезнь личности можно считать сердце­виной психопатологии современного человека...

Часто человеку представляется, будто он придумал нечто, будто его мысль — результат его собственной мыслительной деятельности; в действительности же он перенес свой рассу­док на такие идолы, как общественное мнение, газеты, пра­вительство или политический лидер. Он верит, что они вы­ражают его мысли, тогда как в действительности он прини­мает их мысли за свои собственные, потому что он избрал их своими идолами, божествами мудрости и знания. Именно по этой причине он зависим от своих идолов и не способен от­казаться от поклонения. Он их раб, потому что вложил в них свой ум.

Другим примером отчуждения является отчуждение на­дежды, при котором будущее превращается в идола. Такое обожествление истории ясно прослеживается во взглядах Ро­беспьера... Сходным образом коммунисты часто пользуются искаженной версией Марксовой философии истории. Их ло­гика такова: все, что согласуется с общей направленностью истории, необходимо, и, значит, хорошо, и наоборот. С этой точки зрения, представленной и Робеспьером, и коммунис­тами, не человек делает историю, а история делает человека. ; Не человек надеется на будущее и верит в него, а будущее ( ---оценивает человека и решает, правильная ли у него вера. Маркс очень кратко выразил взгляд на историю, противопо­ложный приведенному мною отчужденному взгляду. «Исто­рия, — писал он в «Святом семействе», — не делает ничего, она «не обладает никаким необъятным богатством», она «не сражается ни в каких битвах»! Не «история», а именно чело­век, действительный, живой человек — вот кто делает все это. ...История — не что иное, как деятельность преследую-1цего свои цели человека»1.

В самом широком смысле любой невроз можно считать следствием отчуждения; это так, потому что невроз характе­ризуется тем, что одна страсть (например, к деньгам, влас­ти, женщинам и т. п.) становится доминирующей и обособ­ляется от целостной личности, превращаясь для человека в его повелителя. Эта страсть — его идол, которому он под­чиняется, даже если может рационально объяснить природу своего идола и присвоить ему разнообразные и звучные имена. Человеком управляет частичное желание, на которое он переносит все утраченное; и чем человек слабее, тем сильнее это желание. Он отчужден от самого себя как раз потому, что превратился в раба одной из частей самого себя.

Рассматривая отчуждение как патологическое явление, нельзя, однако, упускать из виду тот факт, что Гегель и Маркс считали его явлением необходимым, внутренне прису­щим человеческому развитию. Это верно применительно к отчуждению и в сфере разума, и в любви. Только в том слу­чае, если я могу отличить внешний мир от самого себя, если внешний мир становится объектом, я могу охватить его мыс­лью и, превратив его в собственный мир, вновь слиться с ним. Пока ребенок не осознает мир как объект, он не может осмыслить его и восстановить единство с ним. Человек вы­нужден отчуждаться, чтобы затем преодолеть этот раскол в деятельности разума. То же самое верно применительно к любви. До тех пор, пока ребенок не отделил себя от внешне­го мира, он остается его частью и, следовательно, не может любить. Чтобы я полюбил «другого», он должен стать чужим; в акте любви чужой перестает быть чужим и становится мною. Любовь предполагает отчуждение и в то же самое время преодолевает его. Эту же идею можно обнаружить в пророческой концепции мессианского времени и в Марксо­вой концепции социализма. В раю человек оставался раство­ренным в природе и не осознавал еще своей обособленности от природы и других людей. Человек приобретает самосозна­ние путем непослушания, и мир отстраняется от него. Со­гласно пророческой концепции, в ходе истории человек на­столько полно развивает свои возможности, что в конце концов достигнет новой гармонии с людьми и природой. Социализм в Марксовом смысле слова может наступить только тогда, когда человек разорвет все свои первичные узы, превратится в полностью отчужденного и лишь затем окажется в состоянии восстановить свое единство с людьми и природой, не принося в жертву ни целостности, ни инди­видуальности.

Концепция отчуждения восходит к ранней стадии зарож­дения западной традиции, к мыслям ветхозаветных проро­ков, особенно к их пониманию идолопоклонства. Пророки монотеизма осуждали языческие религии как идолопоклон­нические не за то, что в них поклоняются нескольким богам вместо одного. Основное различие между монотеизмом и политеизмом не в количестве богов, а в наличии отчужде­ния. Человек расходует свою энергию, свои художественные способности на создание идола, а затем поклоняется ему, ^ хотя тот не что иное, как плод его собственных усилий. Его /'.' жизненные силы вылились в «вещь», но эта вещь, став идо­лом, переживается не как результат его собственных созида­тельных усилий, а как нечто отделенное от него, превосходя­щее его и противостоящее ему, чему он поклоняется и что господствует над ним... Идолопоклонник склоняется перед делом рук своих. Идол представляет в отчужденной форме его собственные жизненные силы.

Принцип монотеизма, напротив, заключается в том, что человек бесконечен, что в нем нет частичного качества, которое можно было бы гипостазировать в целое. Бог в монотеизме непостижим и неопределим; Бог — не «вещь». Созданный по образу и подобию божьему, человек сотво­рен носителем бесконечного количества свойств. В идоло­поклонстве человек подчиняется проекции одного из своих качеств. Он не чувствует себя центром, из которого исхо­дят жизненные проявления любви и разума. Он становится вещью, и его сосед становится вещью точно так же, как их боги являются вещами. «Идолы язычников — серебро и золото, дело рук человеческих: есть у них уста, но не говорят; есть у них глаза, но не видят; есть у них уши, но не слышат, и нет дыхания в устах их. Подобны им будут де­лающие их и всякий, кто надеется на них» (Пс. 134: 15— 18).

У современного человека, живущего в индустриальном обществе, изменились форма и степень идолопоклонства. Он стал объектом слепых экономических сил, управляющих его жизнью. Он поклоняется делу рук своих, он превращает себя в вещь. И не один лишь рабочий класс отчужден (правда, пожалуй, квалифицированный рабочий выглядит не таким отчужденным, как те, кто манипулирует людьми и символами) — отчуждены все. Процесс отчуждения, суще­ствующий в индустриально развитых странах Европы и Америки вне зависимости от их политической структуры, вызвал новую волну движения протеста. Одним из проявле­ний этого протеста является возрождение социалистическо­го гуманизма. Именно в силу того, что отчуждение во всем индустриально развитом мире достигло того предела, за ко­торым оно граничит с безумием, поскольку подрываются и разрушаются религиозные, духовные и политические тради­ции и создается угроза всеобщего уничтожения в ядерной войне, многие все яснее видят, что Маркс в основном рас­познал исход болезни современного человека, что он не только видел эту «болезнь», как Фейербах или Кьеркегор, но и показал, что нынешнее идолопоклонство коренится в современном способе производства и изменить положение можно только путем полного изменения социально-эконо­мической системы в сочетании с духовным освобождением человека.

Обзор сопоставления соответствующих взглядов Фрейда и Маркса на душевные заболевания с очевидностью показыва­ет, что Фрейд в первую очередь имел дело с индивидуальной патологией, а Маркс — с патологией, свойственной общест­ву и проистекающей из особенностей его устройства. Точно так же ясно, что содержание психопатологии, с точки зрения Маркса, совершенно отлично от того, как его понимает Фрейд. Последний усматривает причину патологии преиму­щественно в невозможности установить должное соответст­вие между Ид и Эго, между инстинктивными требованиями и требованиями реальности; Маркс усматривает основную

 

причину заболевания в отчужденности человека от собствен­ной человечности, а значит, и от своих близких. Зачастую, однако, не замечают того, что Фрейд мыслил отнюдь не только в терминах индивидуальной патологии. Он также го­ворит и о «социальных неврозах» (см.: Фрейд 3. Неудовлетво­ренность культурой)...

Несмотря на интерес Фрейда к «социальным неврозам», между взглядами Маркса и Фрейда остается фундаменталь­ное различие: Маркс считает, что общество формирует чело­века, и поэтому корни патологии видит в специфических / особенностях социальной организации. Фрейд же полагает, ; что человек первоначально формируется под воздействием семьи; он недоучитывает того, что семья — всего лишь пред­ставитель общества; он смотрит на различные общественные системы преимущественно с точки зрения того, какова тре­буемая ими степень вытеснения, а не под углом зрения спе­цифики их организации и соответствия их социального каче­ства особенностям мыслей и чувств членов данного общест­ва.

Сколь бы ни было кратким обсуждение различий между взглядами Маркса и Фрейда на психопатологию, необходи­мо коснуться еще одного аспекта обсуждаемого вопроса, ко­торый свидетельствует о том, что в своих рассуждениях они опираются на один и тот же метод. С точки зрения Фрейда, первоначальный нарциссизм ребенка и более поздние ораль­ная и анальная стадии в развитии либидо являются «нор­мальными» настолько, насколько они необходимы в процес­се эволюции. Жадный ребенок-иждивенец — это не боль­ной. А жадный взрослый-иждивенец, «фиксированный» на оральной стадии развития ребенка или «регрессировавший» до этой стадии, — уже больной. Основные потребности и стремления у ребенка и у взрослого одни и те же; почему же тогда один здоров, а другой болен? Совершенно очевидно, что ответ надо искать в концепции эволюции. То, что нор­мально на одной стадии, патологично на другой. Иначе го­воря, то, что необходимо на определенной стадии, — нор­мально и разумно. То, что не является необходимым с точки зрения эволюции, — иррационально и патологично. Взрос­лый, воспроизводящий детский уровень развития, не может его повторить именно потому, что он уже не ребенок.

Вслед за Гегелем Маркс использует тот же метод во взгля­де на эволюцию человека в обществе. Первобытный человек, средневековый человек и отчужденный человек индустри­
ального общества больны или не больны настолько, на­ сколько их ступени развития необходимы. Подобно тому как ребенок должен психологически созреть, чтобы стать взрос­
лым, так и род человеческий должен созреть социологичес­ ки, добиваясь господства над природой и обществом, чтобы стать человечным в полном смысле слова. Как бы ни заслу­
живало сожаления все неразумное в прошлом, оно рацио­ нально настолько, насколько необходимо. Но когда род че­ловеческий задерживается на такой стадии развития, кото­
рую ему следовало бы миновать, когда он оказывается в противоречии с возможностями, предоставляемыми исторической ситуацией, тогда его существование иррационально,
или, применяя термин Маркса, патологично... ,

VII. Понятие душевного здоровья

До сих пор мы занимались сходством и различием во взглядах Маркса и Фрейда на индивидуальную и социаль­ную патологию. Теперь нам предстоит посмотреть, каковы соответственно сходство и различие в их понимании душев­ного здоровья.

Начнем с Фрейда. По его мнению, в некотором смысле только первобытного человека можно было бы назвать «здоровым». Он удовлетворяет все требования своих ин­стинктов, не испытывая потребности в вытеснении, подав­лении или сублимации. (То, что нарисованная Фрейдом картина жизни первобытного человека как ничем не огра­ниченного удовлетворения своих инстинктов — всего лишь романтический вымысел, стало совершенно ясно благодаря работам современных антропологов.) Но когда Фрейд пере­ходит от исторических спекуляций к к

 




Поиск по сайту:

©2015-2020 studopedya.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.