Он кажется ей красивым

— Не смотри на меня так, сестренка. Мне уже ничем нельзя помочь. Я ошибся, но я понял истину: будущее изменить нельзя.

Небо снова раскалывает молния совсем близкой грозы. Дождь хлещет с удвоенной силой, он стучит по крыше, его стук напоминает звуки там-тама.

— Бедная сестренка. Мы ни в чем не виноваты. Наши родители сознательно сделали нас не такими, как все, они сфокусировали нас на химере: на будущем. В этом проявилось их безумие, а не наше. Они не спросили нашего мнения. Видеть будущее — проклятие. Лучше ничего не знать. Как, наверное, спокойно быть блаженным кретином, ничего не понимать, верить в ложь, по-волчьи выть с волками, призывать хищников к убийству, идти проторенной дорогой. Как, наверное, приятно загрязнять окружающую среду, оправдывать тирана и обвинять жертву.

Дождь хлещет их по лицам, Кассандра все хуже слышит высокий, почти женский голос своего брата.

— Странные у нас были родители, сестренка. Они превратили нас в аутистов, потом в предсказывающие будущее машины, но они совсем забыли полюбить нас. Мы с тобой, сестренка, умеем делать необыкновенные вещи, но мы не умеем любить, поскольку нас никто не любил. Мы — результат двух удивительных экспериментов, «Эксперимента номер двадцать три» и «Эксперимента номер двадцать четыре», посвященных превращению ребенка в аутиста, у которого в дальнейшем развивается необыкновенный талант к предсказыванию будущего.

Даниэль снова смеется своим скрипучим грустным смешком.

— Поэтому я ушел из дому. Я не хотел дальше играть по их правилам. Я хотел сам вершить свою судьбу. Поэтому я с тобой не знаком. А ты, сестричка, пошла еще дальше. Я думаю, что ты забыла о детстве, чтобы смерть родителей не давила на твою совесть. Но надо уметь вернуться однажды на свалку своей памяти, чтобы найти забытые обломки себя самого. Ты делала это, не так ли?

Он смотрит на нее в упор.

— Распоряжаясь правым полушарием своего мозга, можно себе это позволить, правда? Можно многое совершить. Можно уничтожить детство, которое тебе не нравится. Можно вспомнить то, что происходило до твоего рождения. Ты делала это, Кассандра?

Она медленно кивает.

— Очень хорошо. Ты видела свою карму? Ты почувствовала родство с другими формами животной и растительной жизни, ты видела свои истоки, ты погружалась в прошлое до самого Большого взрыва, да?

— Да.

— Значит, ты стала такой же, как я. Твое понимание мира расширилось, стало более глубоким и сознательным, но и… одновременно с этим более болезненным. Как там мама говорила: «Избыток чего-либо одного означает нехватку другого».

— Да, — повторяет она.

Она подходит к брату.

— О-о… нет, нет! Не приближайся ко мне, сестренка.

Вот у меня и новое имя. «Сестренка».

— Ты спрашиваешь себя, почему я назначил тебе свидание здесь? Потому что у меня есть должок перед тобой. Вернее, долг. Долг проинформировать тебя.

Кассандра видит его глаза, сверкающие из-под длинных, летящих по ветру волос.

— Я все уже испробовал до тебя. Я просто заранее говорю тебе о том, что ты сама скоро поймешь. Ничего нельзя сделать. Мы не можем их предупредить. Потому что они не хотят знать. Они слишком… глупы!

Кассандра все-таки делает еще один маленький шаг по направлению к брату.

— «Они слышат, но не слушают. Они смотрят, но не видят. Они знают, но не понимают». У нас нет ни одного шанса быть услышанными. У нас нет никакой надежды спасти человечество. То, что ты сделала для спасения людей от взрыва, — просто капля в море.

Ким тоже, незаметно и медленно, пытается приблизиться к Даниэлю.

— Я не выношу примитивности своих собратьев, я не выношу этого мира, идущего к варварству, а затем и просто к саморазрушению. «Блажен тот, кто погибнет первым, он будет страдать меньше других».

Нужно еще больше сократить расстояние между нами. Это мой звездный брат. У нас одна кровь, одни гены, почти одна и та же история. Я должна найти слова. Для начала надо согласиться с ним.

— Они похожи на стадо страусов, которые, видя приближающуюся опасность, предпочитают придумывать себе сказки и не смотрят в глаза суровой правде, — произносит Кассандра.

— Нет, это неправильное сравнение, сестренка.

— Они похожи на стаю леммингов, бегущую в неверном направлении, — говорит Ким.

— А вот твой друг ближе к истине. Это так. Им даже не страшно. Они веселятся, их зачаровывает их собственная грядущая гибель. Ничто не может заставить их повернуть назад. Ни разум, ни чувство самосохранения. Ничто не может отвлечь их от рокового прыжка в бездну. Максимум, что можно сделать, — это чуть-чуть замедлить их продвижение к пропасти. Это стадо мазохистов. Ты видела в Иране этих ребят, которые идут длинными процессиями и стегают себя плетью? Их лица выражают экстаз. Они олицетворяют собой будущее человечества. В один прекрасный день шесть с половиной миллиардов человек двинутся цепочкой к скале, бичуя себя до крови с такой же блаженной улыбкой.

— Не все таковы, старший брат.

— Все. Абсолютно все. Они этого не знают. Или делают вид, что не знают. Они любят страдания, им нравится вырождение, убийства, резня, смерть. Ты заметила, что черный цвет вошел в моду? А с недавнего времени еще и символ, который можно увидеть везде: череп со скрещенными костями. Они знают. Весь род человеческий подсознательно все понимает. Они смирились со своей гибелью. Они ничего не делают для ее предотвращения. Теперь они хотят ее. Ничего нельзя сделать для того, чтобы их изменить.

— В своем письме ты написал, что самое страшное — это покорность судьбе, старший брат.

— Да, я так говорил, и я ошибался. Только дураки не меняют своего мнения. Я обожаю произносить фразу: «Итак, я был неправ, я понял, что ошибался». Ты заметила, что ее никогда не услышишь по телевизору? Никто не меняет мнения.

— Ты неправ! Их можно спасти!

Даниэль пожимает плечами и оборачивается к пустоте:

— Нет, обратного пути уже нет. Я увидел, куда идет История. История с большой буквы. Люди с песней шагают к своей гибели. Как в фильме «Титаник». То, что он держит мировой рекорд по посещаемости, весьма показательно, не так ли? Все почувствовали, что этот фильм, на примере отдельно взятого эпизода, рассказывает о нашем Будущем вообще. Мы приближаемся к айсбергу. Мы утонем. А оркестр на верхней палубе играет веселую мелодию, чтобы мы думали о чем-нибудь другом.

Поиск по сайту: