V. Ключи к искусству управления 11 страница

В ходе того совещания Генри изрек: «Я выступаю в роли Сьювелла Эвери для компании „Форд мотор“». Это была зловещая ссылка на известного бизнесмена.

Сьювелл Эвери возглавлял компанию «Монтгомери уорд». Это был ультраконсервативный менеджер, решивший после второй мировой войны не выделять никаких средств на дальнейшее развитие своего бизнеса. Он уверовал в то, что весь мир приближается к своему концу и Америка обречена на гибель. Решение Эвери оказалось катастрофическим для «Монтгомери уорд», так как компания «Сирз энд Роубак» стала ее решительно вытеснять с рынка.

Декларация Генри несла с собой аналогичные последствия для нашей фирмы.

Что касается моего положения, то нетрудно было догадаться, что акция Генри явилась зловещим предзнаменованием. Он выждал, пока я окажусь за тысячи миль от Детройта, и созвал это совещание, на котором узурпировал мои права и ответственность и к тому же выступил против всех исповедуемых мною принципов бизнеса.

В тот день Генри нанес компании громадный ущерб. Модели «Топаз» и «Темпо», малогабаритные переднеприводные автомобили, были выпущены на рынок лишь в мае 1983 года, хотя они должны были быть готовы на 4–5 лет раньше, когда покупатели настоятельно требовали малогабаритные машины. Между тем ответ компании «Форд» на нефтяной кризис 1973 года вплоть до 1979 года даже не планировался.

Я был в ярости. Политика ОПЕК уже ясно продемонстрировала, что без малогабаритных автомобилей мы мертвы. «Дженерал моторс» и «Крайслер» бешеными темпами готовили выпуск собственных субкомпактных машин. И именно тогда, когда все это происходило, глава «Форд мотор компани» спрятал голову в песок.

После того заседания совета директоров ежемесячно, как по часам ко мне являлся Франклин Мэрфи, заместитель Генри в совете директоров, бывший ректор Калифорнийского университета (г. Лос‑Анджелес), бывший председатель компании «Лос‑Анджелес таймc – Миррор» и главное доверенное лицо Генри Форда.

Мэрфи всегда давал мне искренние советы, но не о том, как вести дела в компании, а о том, как обращаться с Генри. «Генри испытывает большие трудности, – сказал мне Мэрфи однажды. – Вы должны быть к нему снисходительны. У него чертовские неприятности с женой».

Все мы знали, что брак Генри с Кристиной распадается. Совсем недавно его задержала полиция в Санта‑Барбаре за управление автомобилем в нетрезвом состоянии, причем в машине с ним была его подружка Кэйти Дюросс, а Кристина в это время находилась в Катманду со своей близкой приятельницей Имелдой Маркоc, первой леди Филиппин.

Несколько дней спустя я остался дома из‑за простуды и роковым образом пропустил заседание, посвященное поразительному событию.

Пока я отсутствовал. Генри созвал 14 февраля совещание высшего руководства фирмы для обсуждения «индонезийской ситуации». Генри, очевидно, поручил Полу Лоренцу, исполнительному вице‑президенту и одному из высших менеджеров компании, вручить некоему индонезийскому генералу «комиссионные» в размере одного миллиона долларов. Взамен фирме «Форд» был обещан контракт в 29 миллионов долларов на строительство пятнадцати наземных станций слежения за спутниками.

Однако, когда сведения о «комиссионных» получили огласку. Генри послал в Джакарту двух наших сотрудников с поручением сказать генералу, что фирма так дела не делает.

Лоренц был в подчинении у меня. Когда мне стало известно об этом инциденте, я позвал Лоренца к себе в кабинет и спросил его: «Пол, какого черта вы предложили этому генералу миллион долларов?»

Пол был очень порядочный и компетентный работник. Он отличался также лояльностью и никого не хотел подводить. «Это была ошибка», – ответил он.

«Ошибка? – спросил я. – Никто не выкладывает миллион долларов по ошибке!»

Пол молчал. Когда я стал настаивать на определенном ответе, он вымолвил: «Не думаете же вы, что я мог сделать нечто подобное по собственному почину?»

«Как вас понимать? – спросил я. – Вы хотите сказать, что кто‑нибудь велел вам это сделать?»

Он ответил: «Нет, конечно, но председатель правления как бы намекнул на это словами: „Там, мол, дела делаются только так“».

Верно, конечно, что американские корпорации, занимающиеся бизнесом в странах «третьего мира», иногда предлагают взятки. Но, насколько мне было известно, подобное не могло случиться в практике компании «Форд».

Как только слухи об этой попытке дать взятку проникли в прессу, в фирме была развернута кампания сплошного засекречивания. Она оказалась почти такой же внушительной, как и аналогичная кампания во время уотергейтского скандала. У нас провели чистку всех архивов. Были даже проведены специальные совещания с целью согласовать аргументы в оправдание содеянного.

У нас не оставалось иного выбора, как уволить Пола Лоренца, и, как повелось, выполнять эту задачу поручили мне. «Я тихо уйду, – сказал Лоренц, – если в моем послужном списке не появится позорящих меня сведений. Но наказание за все это я несу. Вы знаете, что я бы ни за что этого не сделал, если бы не указание с самого верха». Я хорошо знал Пола и верил, что он говорит истинную правду.

Спустя несколько дней Генри сделал сквозь зубы как бы полупризнание. «Полагаю, – сказал он мне, – что я создал у Лоренца впечатление о правомерности этой выплаты. Быть может, я сам ввел в заблуждение этого беднягу».

Спустя целых полтора года я просматривал премиальные ведомости. К моему великому изумлению, я увидел, что Генри решил выдать Полу Лоренцу премию в размере 100 тысяч долларов.

«Я уволил человека, – сказал я Генри. – Как же могли вы дать ему 100 тысяч долларов в качестве премии?»

«Ладно, – ответил Генри, – он был неплохой парень». Это походило на повторение Уотергейта. Лоренц принял на себя ответственность, а босс позаботился о компенсации для него.

И в этом случае пресса отнеслась к Генри весьма снисходительно. Так же повели себя и судебные инстанции. Через пару лет меня вызвали в министерство юстиции для дачи по этому поводу показаний под присягой. Генри таких показаний не давал ни разу. Как он из этого выкрутился, мне неизвестно.

Той же зимой мы опубликовали данные об убытках компании за четвертый квартал 1974 года. Они составили 12 миллионов долларов. Вообще‑то такой размер убытков нельзя считать большим. По сравнению с тем, что пережила автоиндустрия в период между 1979 и 1982 годами, с убытком в 12 миллионов долларов фирму можно было даже поздравить.

Тем не менее такой убыточный квартал имел место в «Форд мотор компани» впервые после 1946 года. Вот почему в дополнение к его ухудшающемуся здоровью и расстройству брака у Генри появился еще один повод для тревоги. В результате он стал вести себя как параноик в еще большей степени, чем когда‑либо прежде.

В те дни секретарем у меня служила прекрасная женщина по имени Бэтти Мартин. Если бы в нашу систему не был встроен мужской шовинизм, Бэтти стала бы вице‑президентом, она была значительно компетентнее, чем большинство моих подчиненных.

Бэтти всегда была в курсе дела, когда происходило что‑либо сомнительное. Однажды она вошла в кабинет и сказала: «Я только что узнала, что каждый раз, как вы пользуетесь кредитным счетом компании, об этом сообщается в офис Форда».

Пару недель спустя она сказала мне: «На вашем столе всегда большой хаос, а поэтому перед уходом домой я иногда навожу на нем порядок. Я всегда точно помню, куда я что положила, но на следующее утро все бумаги оказываются перевернутыми. Поскольку такое случается часто, я сочла, что вам это необходимо знать. Не думаю, чтобы уборщицы притрагивались к бумагам».

Дома я сказал Мэри, что «теперь я уже встревожен». Бэтти Мартин отнюдь не вздорная женщина. Она ненавидит сплетни. Она не стала бы мне все это говорить, если бы не считала важным. В воздухе носилось нечто нехорошее, и, как обычно, секретари узнали об этом первыми.

В дальнейшем происходили все более странные события. На ежемесячном заседании правления 10 апреля мы приняли решение сократить квартальные дивиденды на 20 центов на акцию с целью компенсировать последние убытки. Одно только такое сокращение дивидендов экономило нам в годовом исчислении 75 миллионов долларов.

Но в тот же самый день Генри повысил годовое жалованье членам совета директоров с 40 до 47 тысяч долларов. Произошло то, что я называю нейтрализацией совета.

Позднее в этом месяце компания опубликовала данные об убытках за первый квартал, составивших после уплаты налогов 11 миллионов долларов, из чего следовало, что мы несли убытки два квартала подряд.

Генри начал впадать в бешенство. Его помешательство вышло наружу 11 июля. В тот день он созвал собрание пятисот ведущих управляющих. Заранее он не оповестил даже меня о цели такого чрезвычайного собрания.

Когда все собрались, Генри выступил с речью, в которой провозгласил: «Я капитан этого корабля». Наше руководство, сказал он, совершенно не справляется со своим делом. Высшим управляющим был я, следовательно, не вызывало сомнений, кого именно он имел в виду. Это было беспрецедентное собрание. Речь Генри была бессвязной и непоследовательной. Уходя с собрания, люди спрашивали друг друга: «В чем все‑таки дело?»

После этого собрания все мы начали думать, что Генри сходит с ума. Всех охватило нервное возбуждение. Вся фирма оказалась в замороженном состоянии. Никто ничего не делал. Вместо того чтобы заниматься делом, люди стали пытаться вычислить, что, собственно, имел в виду Генри и чью сторону следует принять.

Хотя большинство представителей прессы не было осведомлено о перебранках в фирме, у наших дилеров сложилось определенное впечатление, что «неладно что‑то в Датском королевстве». В Лас‑Вегасе 10 февраля 1976 года состоялось собрание дилеров отделения «Форд». В протоколе можно прочитать: «В составе руководства „Форд мотор компани“ проявляется слишком много политиканства, и это отрицательно сказывается на эффективности бизнеса дилеров… В настоящее время Генри Форд II не демонстрирует того вида разумного руководства, какого дилеры от него ожидают».

Дилеры выразили также озабоченность тем, что фирма не предлагает в достаточном ассортименте и количестве новые модели, а также тем, что они по отношению к дилерам «Дженерал моторс» оказываются в положении «догоняющих».

В ходе моих столкновений с Генри дилеры совершенно четко продемонстрировали, что они на моей стороне. Но это только ухудшило положение. Каждое заявление дилеров в поддержку моей позиции еще более разжигало Генри. «Форд мотор компани» отнюдь не представляла собой демократическую организацию, а поэтому сам факт моей популярности среди «войск» был достаточен, чтобы убедить Генри в исходившей от меня угрозе.

Однако все эти передряги были сущей мелочью по сравнению с действительно крупными событиями того года.

Осенью 1975 года Генри вызвал Пола Бергмозера и с пристрастием допросил его о характере отношений фирмы с Биллом Фьюгэйзи, который управлял туристской и грузопассажирской компанией в Нью‑Йорке и составлял для нас программы поощрения дилеров.

«Вы не опасаетесь Фьюгэйзи? – спросил Генри. – Вы не боитесь закончить свою жизнь с камнем на шее на дне Ист‑Ривер?»

Вскоре после этого Генри вызвал меня. «Мне известно, что Фьюгэйзи является вашим близким другом, – сказал он. – Но я начинаю полное расследование его связей».

«В чем проблема?» – спросил я.

«Я полагаю, что он связан с мафией», – ответил Генри.

«Не ставьте себя в смешное положение, – сказал я. – Его дед основал туристскую фирму еще в 1870 году. Кроме того, я был на обеде вместе с Биллом и кардиналом Спеллманом. Билл поддерживает связи только с достойными людьми».

«Это мне неизвестно, – отвечал Генри. – Но он владеет таксомоторной компанией, а все таксомоторные и грузопассажирские фирмы являются орудием мафии».

«Вы шутите? – сказал я. – Если он связан с мафией, почему же он терпит такие убытки?» Но этот довод не возымел действия на Генри, и мне пришлось предпринять другой ход. Я напомнил Генри, что именно Биллу Фьюгэйзи принадлежит заслуга того, что папа римский Павел разъезжал в «Линкольне», а не в «Кадиллаке», когда он посетил Нью‑Йорк.

Но Генри оставался непреклонен. Вскоре Фьюгэйзи сообщил мне, что из его конторы без его ведома были изъяты все документы. Он был убежден, что телефоны у него прослушивались, но ничего предосудительного выявлено не было.

Очень скоро стало ясно, что афера с Фьюгэйзи на деле оказалась лишь прикрытием для другой. Главным объектом расследования был вовсе не Билл Фьюгэйзи. Им был Ли Якокка.

Расследование, обошедшееся компании почти в два миллиона, началось в августе 1975 года. Под влиянием Уотергейта Генри назначил даже специального прокурора – Теодора Суриса, бывшего члена верховного суда штата Мичиган.

Началось расследование с обстоятельств, связанных с собранием дилеров компании «Форд» в Лас‑Вегасе. Уэнделл Коулмен, руководитель филиала сбытовой конторы в Сан‑Диего, отвечал за расходы на проведение собрания в Лас‑Вегасе. Его вызвали для допроса, в ходе которого из него буквально душу вытрясли.

Происшедшее так возмутило его, что он написал полный отчет о допросе и переслал его мне.

Коулмену предложено было прибыть ^декабря 1975 года в штаб‑квартиру компании, где его «допросили» два сотрудника финансового отдела. Начали с того, что посоветовали ему говорить правду. Затем ему сказали, что это не ревизия отделения «Форд», а ревизия, осуществляемая по распоряжению руководства всей фирмы. От него потребовали, чтобы он ни с кем в компании не говорил об этом допросе.

Допрос начался с подробного разбора нескольких дилерских приемов, организованных компанией в Лас‑Вегасе. Коулмена спрашивали, присутствовали ли женщины на банкете для менеджеров в одном из фешенебельных ресторанов. Особенно выспрашивали у него, была ли женщина со мной. Затем они выпытывали у него, почему он дал метрдотелю слишком щедрые чаевые, был ли на банкете Фьюгэйзи, играли ли некоторые менеджеры в азартные игры и снабжал ли их Коулмен деньгами для этой цели.

«Это была „охота на ведьм“, – говорил Коулмен. – Они всё что‑то выискивали – азартные игры, девиц, все, что угодно». Когда Коулмен запротестовал против характера вопросов, его спросили прямо: «Давали ли вы когда‑либо деньги Якокке, чтобы он мог принять участие в азартных играх?»

«Нет».

«Просил ли у вас какой‑либо менеджер деньги на азартные игры?»

«Нет».

У Коулмена создалось впечатление, что расследователи полагали, будто он только и делал, что раздавал пачки денег высшим администраторам фирмы.

Под видом ревизии проездных и командировочных расходов высших управляющих Генри проводил настоящее расследование как моей деловой, так и моей личной жизни. «Ревизия» вылилась в примерно пятьдесят пять бесед с пристрастием, проведенных не только с администраторами фирмы «Форд», но также и с представителями многих из наших поставщиков, таких, как «Ю. С. Стил» и «Бадд», равно как и с сотрудниками наших рекламных агентств.

Несмотря на приложенные таким образом неимоверные усилия, расследование не обнаружило ни одного порочащего поступка ни с моей стороны, ни со стороны кого‑либо из моих подчиненных.

Полный отчет о расследовании представили Франклину Мэрфи, который затем пришел ко мне и сообщил: «Вам не о чем беспокоиться. Все это дело закончено».

Я был взбешен. «Почему, – спросил я, – никто из вас, членов совета директоров, не вмешался, пока все это происходило?»

«Забудьте это, – сказал Фрэнк. – Вызнаете Генри. Каким он был мальчишкой, таким и остался. Во всяком случае, он отправился с пушкой, а вернулся с пугачом».

Истратив два миллиона долларов и не добившись ничего, нормальный человек просто извинился бы. Нормальный человек мог бы сказать: «Ладно, я провел проверку моего президента и некоторых моих вице‑президентов, и оказалось, что они отличные ребята и чисты как стеклышко. Я горжусь ими, поскольку это доказано самым строгим расследованием».

И оно действительно было строгим. На протяжении тех месяцев мы вынуждены были выходить из здания, чтобы поговорить с кем‑нибудь по телефону. Генри посетил Японию и проникся необычайным пристрастием к новейшим, высокоэффективным электронным приборам, которые он там увидел. Все мы подозревали, что разговоры в наших кабинетах прослушиваются. Билл Борк, один из вице‑президентов фирмы, рассказал нам, что, когда он был с ним в Японии, Генри купил прибор стоимостью 10 тысяч долларов, способный прослушивать разговоры в другом здании. Зная Генри, никто не усомнился, что Борк говорил сущую правду.

Трудно даже поверить, какое удручающее впечатление все это производило на высшее руководство компании. Мы стали задергивать шторы и говорить шепотом. Бен Бидуэлл, позднее занявший пост президента фирмы «Хертц», а затем перешедший ко мне в корпорацию «Крайслер», не раз говорил, что боится даже ходить по коридорам. Взрослые люди дрожали как осиновый лист, боялись, что «король» осудит их на смерть.

Это было непостижимо. Один человек, унаследовавший богатое состояние, по всякому поводу устраивал побоище, превратил компанию на целых три года в ад только потому, что так ему было угодно. Он помыкал судьбами людей. Сотрудники стали слишком много пить. Их семьи распадались. И никто не способен был что‑либо предпринять. Молох пришел в ярость и потерял власть над собой.

Такова была атмосфера в Стеклянном доме в 1975 году.

И это был момент, когда мне следовало уйти в отставку.

Генри явно ждал, что я уйду. Вначале он, вероятно, прикидывал: «Я у этого парня что‑нибудь обнаружу. Он совершает много поездок, проводит время в роскоши. Если я покопаю достаточно глубоко, то неизбежно доберусь до какой‑либо грязи».

Но это ему не удалось. Когда расследование наконец завершилось, мои друзья говорили: «Слава господу, все позади».

«Нет, – сказал я. – Генри потянул пустышку. Он оказался в дураках. Настоящие беды теперь только начинаются».

XI. Развязка

Я часто спрашиваю себя, почему не ушел из компании в конце 1975 года, почему я обрек себя на участь, которую уготовил мне Генри? Как я мог позволить этому типу распоряжаться моей судьбой и коверкать ее?

Теперь, оглядываясь назад, я просто не могу себе представить, как выжил в те годы. Моя жизнь тогда была столь иррациональной и неустойчивой, что я стал записывать каждый свой шаг. Мэри не уставала мне повторять: «Следи за всем, что происходит. Когда‑нибудь у тебя возникнет желание написать книгу. Никто не поверит тому, какие невзгоды выпали на нашу долю».

Итак, почему я попросту не сбежал? Во‑первых, как и всякий человек, оказавшийся в тяжелой ситуации, я надеялся, что все уладится. Быть может, Генри одумается. Или совет директоров решится сказать свое слово.

Другой сценарий, который я себе воображал, состоял в том, что брат Генри Форда, Билл, владевший вдвое большим пакетом акций, чем Генри, однажды заявит: «Послушайте, мой брат свихнулся. Следует его заменить». Я знаю, что эта мысль приходила Биллу в голову. Но он никогда не пытался ее реализовать.

Почему же я остался? Отчасти потому, что не мог себе представить даже возможности работать где‑либо в другом месте. Всю свою сознательную жизнь я провел в компании «Форд», и здесь мне хотелось продолжать работать. «Мустанг», «Марк III» и «Фиеста» были моими детищами. У меня, кроме того, здесь было много союзников. Поставщики продолжали получать крупные заказы. Дилеры заявляли: «Мы никогда так не преуспевали». Менеджеры получали небывало большие премии. Поскольку я не был неким божеством, имевшим магическую власть над всеми этими людьми, то мог заключить, что своей популярностью среди них обязан собственной компетентности в выполнении своих функций. Несмотря на мои нелады с Генри, я получал большое удовлетворение от моих достижений в фирме.

Я не ожидал полного разрыва, но если бы он произошел, то был готов к нему. Я понимал, насколько я ценен для компании. По всем разумным критериям я для компании был гораздо важнее, чем Генри. По наивности я льстил себя надеждой, что, поскольку наша фирма представляла собой акционерное общество, победу должен был одержать наидостойнейший.

К тому же мне не было чуждо чувство корысти. Мне доставляли удовлетворение выгоды, приносимые постом президента. Мне было приятно получать дополнительные доходы, связанные с этим постом, иметь персональную стоянку для машины, отдельную ванную, пользоваться услугами официантов. Я избаловался, шикарная жизнь изнежила меня.

И я считал почти невозможным оставить должность, которая давала мне годовой доход в 970 тысяч долларов. Хотя мне принадлежал лишь второй пост в компании, занимавшей в автоиндустрии второе место, я фактически зарабатывал больше, чем председатель совета директоров «Дженерал моторс». Я так жаждал получать один миллион долларов в год, что потерял чувство реальности.

Я абсолютно убежден, что жадность – наихудший из семи смертных грехов.

Очевидно, в самом моем характере крылась какая‑то слабость. Люди говорят, что я тверд, как кремень, когда дело доходит до решительной схватки. Но куда же подевалось это замечательное качество, когда оно мне действительно было нужно?

Быть может, мне следовало бороться, наносить Генри ответные удары? Мэри всегда хотела выбить Генри из седла. «Достаточно твоего слова, – говорила она, – и я разорву его на куски. Знаю, что это стоило бы тебе твоего поста, но все мы по крайней мере почувствовали бы облегчение».

Между тем Генри все еще был исполнен решимости избавиться от меня. Когда расследование не достигло поставленной им цели, он, очевидно, подумал: «Этот парень сам не уходит, а посему мне придется испробовать что‑нибудь другое. Так просто уволить его я не могу, поскольку он слишком популярен. Следовательно, остается применить хирургические методы. Я стану поочередно отрезать отдельные части его тела, и он даже не заметит их отсутствия».

Как выяснилось, такими частями моего тела оказались реальные люди. Ходили слухи, что Генри имел «черный» список любимчиков Якокки. Вскоре я узнал, что это были отнюдь не только слухи.

Однажды без всякой видимой причины Генри набрал номер телефона Лео Артура Келменсона, президента фирмы «Кенион энд Экхарт», нашего агентства по рекламе продукции отделения «Линкольн‑Меркьюри».

«Келменсон, – прорычал Генри, – увольте Билла Уинна».

Следует заметить, что Билл Уинн был одним из моих самых близких друзей. Когда‑то мы с ним жили в одной комнате в Анн‑Арборе. Лишь за два дня до телефонного звонка Генри фирма «Кенион энд Экхарт» приняла Билла к себе на службу для разработки специальных рекламных программ. До этого он возглавлял собственную рекламную фирму. Он часто принимал участие в подготовке наших ежегодных театрализованных шоу для дилеров и всегда превосходно справлялся со своим делом.

Келменсон сообщил мне об увольнении Билла как раз в тот момент, когда я собирался выступить с речью перед группой менеджеров на конференции, организованной университетом штата Мичиган. Пока я произносил в тот вечер речь, мысли мои постоянно возвращались к Биллу.

Я не мог понять, зачем Генри это сделал. Билл Уинн был очень покладистым человеком. Ничего в нем не было вызывающего. У Генри не могло возникнуть столкновения с Биллом, так как он никогда в глаза его не видел. Более того, Билл всегда блестяще выполнял любое поручение, какое мы ему давали.

Затем меня осенило. Произвольное решение Генри уволить Билла Уинна было не чем иным, как неуклюжей и косвенной атакой на Ли Якокку.

Выходка с Биллом Уинном явилась первым, залпом в длительной войне на истощение, которая фактически разгоралась на протяжении всего 1976 года. Если бы у меня на этот счет и оставались сомнения, то последовавшее нападение Генри на Хэролда Сперлиха уже окончательно раскрыло мне глаза.

Хэл Сперлих – один из тех детройтских деятелей, о которых говорят, что он «сам заводится». Он работал со мной на протяжении 60‑х и 70‑х годов в качестве конструктора и плановика по разработке новых изделий. Он сыграл решающую роль в создании ряда новых моделей, особенно «Мустанга» и «Фиесты».

Хэл столь талантлив, что его трудно перехвалить. Он, возможно, самый выдающийся автомобильный специалист в Детройте. Он стремителен, как ртуть, и обладает непревзойденной способностью схватить суть дела, причем раньше других.

Одна из моих обязанностей как президента компании «Форд» состояла в том, чтобы вести заседания комиссии по планированию разработки новых моделей. На этих заседаниях Хэл Сперлих сидел слева от меня, а Генри справа. Время от времени Генри либо утвердительно кивал головой, либо недовольно ворчал. Он редко пространно высказывался на таких заседаниях, но его жесты и издаваемые им звуки говорили о многом. По существу, люди обычно больше обращали внимание на выражение лица Генри, чем на любые выдвигавшиеся идеи.

Было очевидно, что Генри относился недоброжелательно как к самому Сперлиху, так и к его предложениям. Хэл был дерзок и не проявлял особенного почтения к «королю». Он пытался это дипломатично скрыть, но все ясно понимали происходившее: Сперлих, обладавший большими познаниями в автомобильном деле и неимоверным чутьем перспективы, неизменно подталкивал нас в направлении разработки малогабаритных моделей, но именно к этому меньше всего готов был прислушиваться Генри.

Однажды, после заседания комиссии по планированию разработки новой продукции, Генри пригласил меня к себе в кабинет. «Ненавижу этого чертова Сперлиха, – произнес он, – и я не хочу, чтобы он сидел рядом с вами. Он вечно жужжит вам в ухо. Я не желаю, чтобы вы вдвоем постоянно набрасывались на меня».

У меня практически не оставалось иного выбора, как позвать Сперлиха и сообщить ему это известие.

«Хэл, – сказал я ему, – понимаю, что это звучит смешно, но вам больше нельзя сидеть рядом со мной на заседаниях». Сказанного было достаточно, больше углубляться в эту тему я не хотел. Хэл был, несомненно самым ценным игроком в нашей команде, и я ни в коем разе не хотел отправлять его на скамейку запасных.

В дальнейшем единственное, что я мог сделать для спасения Хэла, – это вовсе убрать его из поля зрения Генри. Я поручил ему выполнить ряд заданий в Западной Европе, и вскоре он стал нашим постоянным разъездным уполномоченным по делам фирмы за Атлантикой. Какая бы проблема ни возникала там, Хэл отправлялся и успешно решал ее. Его величайшей удачей была «Фиеста», хотя все, что бы он ни делал, завершалось блестящими результатами.

Вскоре, однако, Генри вызвал меня и приказал уволить Хэла Сперлиха.

«Генри, – взмолился я, – это же ребячество. Хэл – лучший из наших специалистов».

«Увольте его незамедлительно», – произнес Генри. Это было во второй половине дня. Мне нужно было уходить, чтобы поспеть на самолет в Нью‑Йорк. Я спросил Генри, можно ли это отложить до моего возвращения.

«Если вы не в состоянии уволить его немедленно, – ответил Генри, – вас вышвырнут отсюда вместе с ним». Понимая, что это безнадежно, я все же попытался вразумить Генри. «Сперлих сделал „Мустанга“, – продолжал я настаивать. – Он добыл нам миллионы».

«Прекратите нести собачий бред, – прорычал Генри. – Я его терпеть не могу. И вам вовсе не следует знать почему. У меня просто такое чувство».

Хэл воспринял это очень тяжело. Хотя оба мы могли предвидеть такой исход, всегда живешь с надеждой, что, если ты свое дело делаешь хорошо, справедливость обязательно восторжествует. Хэл искренне полагал, что его способностей вполне достаточно, чтобы он мог работать в компании «Форд», даже если он боссу и не по душе. Но он забывал, что мы работали в условиях диктатуры.

«Это дерьмовое отродье, – сказал я Сперлиху. – Мне, очевидно, придется уйти вместе с вами. Я занимаю более высокий пост, но вынужден возиться в тех же отбросах. Быть может, Генри делает вам благо. В более демократичной обстановке ваш талант будет по достоинству оценен и вознагражден. Сейчас в это трудно поверить, но когда‑нибудь, оглядываясь на сегодняшний день, вы, возможно, будете благодарны Генри за то, что он вас выгнал».

Очевидно, я оказался пророком. Вскоре после увольнения Хэла президент корпорации «Крайслер» пригласил его на ленч. В начале 1977 года он приступил к работе в фирме «Крайслер». Хэл сразу же занял ведущее место в планировании разработки их малогабаритных моделей и сделал все в этой компании, что собирался совершить в компании «Форд».

Менее чем через два года мы снова работали с Хэлом вместе. Сегодня он президент корпорации «Крайслер». И по счастливому стечению обстоятельств переднеприводные автомобили, особенно новые мини‑фургоны «Т‑115», – те самые модели, которые Генри никогда не позволил бы ему сконструировать в компании «Форд», – неуклонно «съедают» все большую долю рынка фордовских машин.

В начале 1977 года Генри объявил войну. Он привлек «Маккинси энд К°», консультативную фирму по проблемам управления предприятиями, и поручил ей разработать план реорганизации нашей системы высшего руководства. Когда они завершили свою работу, один из ведущих менеджеров этой фирмы оставил мне на столе маленькую записку, смысл которой сводился к следующему: «Держитесь, Ли. Будет нелегко. Ваш босс – абсолютно тоталитарный диктатор, и я не понимаю, как вам удается это переносить».

Потратив месяцы на изучение и получив пару миллионов вознаграждения, фирма «Маккинси» представила свои рекомендации. Ее план предусматривал создание «тройки», этакого института высшего управления в составе трех членов, взамен действовавшей схемы – председателя совета директоров и президента компании.

Поиск по сайту: