В ТОМ КРАЮ, ОТКУДА ПРИХОДИТ ВРЕМЯ

Момо стояла в огромнейшем зале, какого она еще никогда не видела. Он был больше самой большой церкви и самого большого вокзала. Вершины мощных колонн, которые подпирали потолок в головокружительном полумраке, скорее угадывались там, нежели были видны. Окон не было. Золотой свет, проявивший огромное помещение, исходил от бесчисленных свечей, пламя которых горело столь неподвижно, словно они были нарисованы светящимися красками, а вовсе не горели.

Тысячеголосое жужжание, тиканье и перезвон, которые Момо услышала при входе, издавали бесчисленные часы всех форм и размеров. Они стояли и лежали на длинных столах, в стеклянных витринах, на золотых консолях и на бесконечных стеллажах.

Там были малюсенькие, украшенные драгоценными камнями карманные часы, обычные жестяные будильники, песочные часы, музыкальные часы с танцующими на них куклами, солнечные часы, часы из дерева и из камня, стеклянные часы и такие, которые приводились в движение плещущими струями воды. На стенах висели все виды часов с кукушками и различные старинные часы с подвешенными к ним грузами и лунообразными маятниками; одни маятники раскачивались медленно и важно, другие же быстро мелькали туда и сюда. На высоте первого этажа вдоль всего зала тянулась балюстрада, к ней поднималась винтовая лестница. Выше тянулась вторая балюстрада, над ней еще одна и еще. И повсюду висели, лежали и стояли часы. Там были еще часы поясов времени в форме шара, которые одновременно показывали время во всех точках земли, а также большие и маленькие планетарии с Солнцем, Луной и звездами. В середине зала возвышался целый лес напольных часов, начиная с обыкновенных комнатных до настоящих башенных.

Непрестанно раздавался где-нибудь бой или играла музыка, ибо все часы показывали разное время.

Но весь этот шум и гул вовсе не был неприятным – наоборот, он напоминал равномерный шелест летнего леса.

Момо обошла весь зал, глядя широко раскрытыми глазами на все эти диковинки. Она остановилась возле богато инкрустированных музыкальных часов, на которых мужчина и женщина, вытянув руки, приглашали друг друга на танец. Она хотела было чуть-чуть подтолкнуть их пальцем, чтобы посмотреть, будут ли они двигаться, как вдруг услышала любезный голос:

– А, Кассиопея, ты вернулась! Привела ли ты ко мне маленькую Момо?

Момо обернулась и увидела в проходе между напольными часами изящного очень старого человека с серебристо-белыми волосами. Он нагнулся над черепахой, сидевшей перед ним на полу. На человеке был вытканный золотом кафтан, короткие, до колен панталоны из голубого шелка, белые чулки и туфли с большими золотыми застежками. На запястьях и шее из-под куртки выглядывали кружева, а его белые волосы были заплетены на затылке в косичку. Момо еще никогда не видела такого наряда, но более сведущий человек сразу узнал бы в этом костюме моду двухсотлетней давности.

– Что ты говоришь? – сказал старик, все еще обращаясь к черепахе. – Она уже здесь? Где же?

Он вытащил из кармана маленькие очки – вроде тех, что носит Беппо, только золотые – и посмотрел вокруг.

– Я здесь! – крикнула Момо.

Старик направился к ней с радостной улыбкой и протянутыми руками. Момо казалось, что, по мере того как он приближается, он становится с каждым шагом все моложе и моложе. Когда он наконец подошел и– взял ее за руки, сердечно пожимая их, он вряд ли выглядел старше Момо.

– Добро пожаловать! – воскликнул он весело. – Рад тебя видеть в Доме-Нигде! Разреши, маленькая Момо, представиться: я – Мастер Хора, Секундус Минутус Хора.

– Ты правда ждал меня? – удивленно спросила Момо.

– Конечно же! Я специально послал за тобой мою черепаху Кассиопею!

Он вынул из жилетного кармана плоские, покрытые алмазами карманные часы, щелчок – и крышка открылась.

– Ты на удивление пунктуальна, – улыбнулся он и протянул ей часы.

Момо увидела, что на циферблате нет ни стрелок, ни чисел – две тончайших спирали пересекали друг друга в разных направлениях, медленно вращаясь. На месте их пересечения вспыхивали иногда крошечные точечки.

– Это часы звездного времени, – сказал Мастер Хора. – Они только что отметили наступление нового звездного часа.

– А что это такое – звездный час?

– В жизни мироздания бывают особые мгновения, когда все вещи и существа – до самых далеких звезд – вступают в теснейшее взаимодействие, а тогда становится возможным то, что ни до, ни после этого не может произойти. К сожалению, люди не всегда это замечают, и поэтому смены звездного часа чаще всего проходят бесследно. Но если найдется какой-нибудь человек, который это заметит, в мире могут произойти весьма важные события.

– Может быть, для этого надо иметь такие часы, – сказала Момо.

Мастер Хора засмеялся, покачав головой:

– Сами но себе часы еще никому не помогут. Нужно уметь читать их.

Он захлопнул крышку часов и опустил их в карман жилета. Заметив, с каким удивлением Момо рассматривает его одежду, он задумчиво оглядел себя, наморщил лоб и сказал:

– О, но сам-то я, как видно, немного запоздал – я имею в виду моду. Как это невнимательно с моей стороны! Сейчас я это исправлю!

Он щелкнул пальцами и тут же предстал перед Момо в черном сюртуке с высоким стоячим воротником.

– Так лучше? – спросил он с сомнением. Но так как Момо еще более удивилась, он тут же спохватился:

– Конечно же нет! Какой я рассеянный!

Он опять щелкнул пальцем – теперь на нем оказался костюм, которого Момо тоже еще никогда не видала: это была мода столетней давности.

– Тоже не подойдет? – спросил он. – Подожди, клянусь Орионом, я должен этого добиться!

Он в третий раз щелкнул пальцами – теперь он стоял в обычном костюме современного покроя.

– Так хорошо, не правда ли? – подмигнул он девочке. – Надеюсь, я тебя не испугал. Это была маленькая шутка. А теперь, милая девочка, разреши пригласить тебя к столу. Завтрак готов. У тебя позади длинная дорога, и я надеюсь, тебе понравится мое угощение.

Он взял Момо за руку и повел ее к стоящим посреди зала часам. Черепаха последовала за ними, немного отстав. Узенький коридорчик, по которому они шли, плутал, как в лабиринте – то вправо, то влево, – и привел их наконец в маленькое помещение, огороженное задними стенками огромных часов. В углу виднелся столик на изогнутых ножках, изящная софа и мягкие стулья. И здесь все освещено было золотым светом неколеблющихся свечей.

На столике стоял пузатый золотой кувшин, две маленькие чашки, к ним тарелки, ложечки и ножи – все из чистого золота. В корзиночке лежали румяные хрустящие булочки, в одной мисочке золотистое масло, в другой мед, похожий на жидкое золото. Мастер Хора налил из кувшина в чашечки шоколад и радушно сказал:

– Прошу, моя маленькая гостья, не стесняйся!

Момо не заставила себя просить. Она до сих пор еще не знала, что существует шоколад, который можно пить. И хрустящие булочки, намазанные маслом и медом, тоже были для нее величайшей редкостью. Никогда Момо не ела так вкусно. В первый момент она целиком поглощена была завтраком, уписывая его за обе щеки, ни о чем другом не думая. Странным образом пропала и всякая усталость, Момо почувствовала себя свежей и бодрой, хотя всю ночь не сомкнула глаз. Чем дольше она ела, тем вкуснее казалась ей еда. Она подумала, что могла бы так есть целый день.

Мастер Хора приветливо смотрел на нее. Он был достаточно учтив, чтобы не мешать разговором. Он понимал, что гостья должна была сначала утолить многолетний голод. Может быть, в атом оказалась причина того, что, наблюдая за Момо, он опять становился все старее и старее, пока не стал опять стариком с белыми волосами. Когда он заметил, что Момо трудно справляться с ножом, он сам намазал ей несколько булочек и положил перед ней на тарелку. Сам он ел очень мало.

Наконец Момо насытилась. Допивая шоколад, она испытующе смотрели через край чашки на гостеприимного хозяина, размышляя, кто он, собственно, такой? Она, конечно, уже поняла, что он человек необычный, но в остальном не знала ничего, кроме его имени.

Поставив чашку, она спросила:

– Почему ты посылал за мной свою черепаху?

– Чтобы защитить тебя от Серых господ, – серьезно сказал Мастер Хора, – Они везде тебя ищут. Но у меня тебе их нечего бояться.

– Они хотят со мной что-то сделать? – испуганно опросила Момо.

– Да, девочка, – вздохнул Мастер Хора. – Это так.

– Почему? – спросила Момо.

– Они боится тебя, – пояснил Мастер Хора.

– Я им ничего не сделала.

– Сделала, – сказал Мастер Хора. – Ты заставила их выдать себя. И ты рассказала об этом своим друзьям. Вы даже хотели рассказать правду о Серых господах всем людям. Ты думаешь, этого не достаточно, чтобы стать их смертельным врагом?

– Но мы же прошли через весь город – черепаха и я, – сказала Момо. – Если они меня везде ищут, то могли бы легко поймать меня. Мы шли так медленно.

Мастер Хора взял на руки черепаху – она опять сидела у его ног – и пощекотал ей шею.

– Что ты об этом думаешь, Кассиопея? – спросил он, улыбнувшись. – Могли они вас поймать?

На панцире черепахи возникло слово «НИКОГДА!» – оно так весело мерцало, что казалось, слышится тихое хихиканье.

– Кассиопея умеет смотреть в будущее, – пояснил Мастер Хора. – Не на много, но примерно на полчаса вперед она отлично видит.

«ТОЧНО!» – зажглось на панцире.

– Прошу прощения, – поправился Мастер Хора. – Она видит точно на полчаса вперед! Она заранее знает, что произойдет в следующие полчаса. Поэтому-то она и знает, встретятся ей Серые господа или нет.

– Ах, – удивленно воскликнула Момо, – это очень удобно! Она знает, что там или там они могут ей встретиться и просто сворачивает а другую сторону, не так ли?

– Нет, – ответил Мастер Хора. – Дело вовсе не так просто. То, что она заранее знает, она изменить не может. Она ведь знает только то, что должно случиться. Если она знает, что встретит где-нибудь Серых господ, то она непременно их встретит. Тут она ничего изменить не может.

– Этого я не понимаю, – разочарованно сказала Момо. – Какой же тогда толк от того, что она знает обо всем заранее?

– Толк есть, – сказал Мастер Хора. – В случае с тобой она, например, знала, что пойдет именно той дорогой, где ей Серые господа не встретятся. Это все-таки уже кое-что значит. Ты не находишь?

Момо молчала. Ее мысли перепутались, как размотавшийся клубок ниток.

– Но вернемся к тебе и твоим друзьям, – продолжал Мастер Хора. – Примите мой комплимент! Ваши плакаты произвели на меня большое впечатление.

– Ты их прочел? – обрадовалась Момо.

– Все, – ответил Мастер Хора. – Слово в слово!

– Жаль, что их никто больше не прочел, – сказала Момо.

Мастер Хора сочувственно кивнул:

– Да, к сожалению. Серые господа об этом позаботились.

– Ты их хорошо знаешь? – спросила Момо.

Мастер Хора опять со вздохом кивнул:

– Я знаю их, и они знают меня.

– Ты у них часто бывал?

– Нет, еще никогда. Я свой Дом-Нигде никогда не покидаю.

– А Серые господа, они тебя посещают?

Мастер Хора улыбнулся:

– Не беспокойся, маленькая Момо. Сюда они войти не смогут. Даже если бы они и знали дорогу в Переулок-Никогда. Но они ее не знают.

Момо задумалась. Объяснение Мастера Хора ее, правда, успокоило, но ей хотелось узнать о нем побольше.

– Откуда тебе все это известно? – начала она. – И о наших плакатах и о Серых господах?

– Я все время слежу за ними и за всем, что с ними связано, – сказал Мастер Хора. – Таким образом я наблюдал и за тобой, и за твоими друзьями.

– Но ты ведь никогда не выходишь из дому?

– В этом нет надобности, – сказал Мастер Хора и опять помолодел. – У меня есть Всевидящие Очки.

Он достал маленькие золотые очки и протянул их Момо:

– Хочешь взглянуть?

Момо надела их, заморгала, поводя глазами, и сказала:

– Я в них вообще ничего не вижу.

Она увидела в очках какой-то вихрь размытых красок, света и теней. У нее даже закружилась голова.

– Да, – услышала она голос Мастера Хора. – Вначале это со всеми так бывает. Пользоваться Всевидящими Очками не так-то просто. Но сейчас ты к ним привыкнешь.

Он встал за спиной Момо и осторожно приложил обе руки к дужке очков на носу Момо. И картина сразу прояснилась.

Сначала Момо увидела группу Серых господ с тремя автомобилями на краю той части города, где ее поразил странный свет. Серые господа как раз толкали назад машины.

Она взглянула дальше и увидела другую группу на городских улицах – эти ожесточенно жестикулировали и кого-то звали.

– Они говорят о тебе, – пояснил Мастер Хора. – Не могут понять, каким образом ты ускользнула.

– Почему у них такие серые лица? – спросила Момо, продолжая смотреть сквозь очки.

– Потому что их существование связано с мертвечиной, – ответил Мастер Хора. – Ты ведь знаешь, что они живут человеческим временем. Дело в том, что время, если его отнять у подлинного хозяина, обречено на смерть. Ибо у каждого человека есть его собственное время, принадлежащее только ему. Оно остается живым, только оставаясь действительно его временем.

– Значит, Серые господа совсем не люди?

– Нет, они только приняли человеческий облик.

– Но кто же они тогда?

– В действительности они никто и ничто.

– А откуда они пришли?

– Они возникли, потому что люди дали им возможность возникнуть. А теперь люди еще дали им возможность над собою властвовать.

– А если они не смогут больше воровать у людей время?

– Тогда они возвратятся в Ничто, откуда пришли.

Мастер Хора взял у Момо очки и положил их в карман.

– Но к сожалению, у них уже много сообщников. Среди людей. И это самое страшное.

– Я никому не позволю отнять у меня мое время! – решительно сказала Момо.

– Надеюсь, – ответил Мастер Хора. – Пойдем, Момо, я покажу тебе мою коллекцию.

Он опять выглядел очень старым.

Взяв Момо за руку, он вывел ее в большой зал. Там он стал показывать ей разные часы, заставляя их играть, и, видя, как радуется всему этому его маленькая гостья, постепенно опять молодел.

– Любишь ты отгадывать загадки? – спросил он, ведя ее дальше.

– О да! Очень люблю! – ответила Момо. – А ты знаешь какую-нибудь загадку?

– Знаю, – ответил Мастер Хора, взглянув на нее с улыбкой. – Но она очень трудная. Отгадать ее могут лишь немногие.

– Это хорошо, – решила Момо. – Я ее непременно запомню, а потом загадаю моим друзьям.

– Интересно, отгадаешь ли ты ее, – ответил Мастер Хора. – Слушай:

В этом доме три брата, взгляни:

Очень разные вроде они,

Но захочешь ты их разгадать -

Сразу станут друг другу под стать!

Первый всегда только скоро придет,

Вышел второй – никогда он не ждет,

Дома лишь третий: других поджидает,

Ведь без него двух других не бывает!

Странен весьма этот маленький третий -

Вечно вторым существует на свете,

Хочешь взглянуть на него ты – и снова

Ясно увидишь вдруг брата другого.

Сколько же их, в самом деле, на свете?

Кто из них первый, второй или третий?

Назови их, дитя, поскорей -

Ты узнаешь трех мощных царей!

Мир, которым они управляют,

Братья сами собою являют!

Мастер Хора посмотрел на Момо, ободряюще кивнув ей. Она напряженно слушала. Обладая прекрасной памятью, она повторила всю загадку – слово в слово.

– Ух! – вздохнула она под конец. – Это действительно трудно. Не имею понятия, что это значит. Не знаю, с чего начать.

– А ты попробуй, – сказал Мастер Хора, – Попробуй начни!

Момо еще раз пробормотала себе под нос всю загадку. И покачала головой.

– Не могу, – призналась она.

Тем временем их догнала черепаха. Она сидела у ног Мастера, внимательно глядя на Момо.

– Ну, Кассиопея, – сказал Мастер Хора. – Ты ведь видишь на полчаса вперед. Скажи, отгадает Момо загадку?

«ОТГАДАЕТ!» – зажглось на панцире Кассиопеи.

– Так оно и есть! – сказал Мастер Хора, обратившись к Момо. – Ты отгадаешь. Кассиопея не ошибается.

Момо наморщила лоб и стала лихорадочно размышлять. Что это могут быть за трое братьев, которые живут в одном доме? Ясно, что это не люди. Братья в загадках – это почти всегда яблочные семечки, горошины или зубы – во всяком случае, что-нибудь в этом роде. Но здесь было три брата, которые каким-то образом превращались друг в друга. Что может превратиться друг в друга? Момо огляделась. Вон стоят свечи с застывшим пламенем. В них горит воск и превращается через пламя в свет. Воск, пламя и свет – это тоже три брата. Но там их все время трое, а в загадке двух никогда нет на месте. Значит, это что-то вроде цветка, плода и семечка. Да, действительно, тут уже многое совпадает. Семечко – самое маленькое из трех. И когда оно есть, двух других – цветка и плода – еще и в помине нет. Но без семени не было бы цветка и плода. Это тоже не подходит! Семечко можно видеть. А в загадке сказано, что при взгляде на маленького брата – ты всегда видишь двух других.

Мысли Момо заблудились. Она не могла найти след, по которому двигаться дальше. Но Кассиопея сказала, что она найдет отгадку. И Момо опять начала сначала, медленно бормоча себе под нос слова загадки.

Когда она дошла до слов: «Первый всегда только скоро придет...» – она увидела, что черепаха подмигивает ей. На ее панцире появились слова: «ТО, ЧТО ЗНАЮ Я!» – и тут же погасли.

– Замолчи, Кассиопея! – усмехнулся Мастер Хора, даже не глядя на панцирь. – Не подсказывай! Момо сама справится.

Момо, конечно, увидела слова на панцире черепахи и теперь стала думать, что бы они могли означать. Что могла знать Кассиопея? Она, например, знала, что Момо отгадает загадку, – но это разгадке не помогало.

Что же она еще знает? Она знает, что должно случиться... Она знает...

– Будущее! – крикнула Момо. – Первый, который скоро придет, – это Будущее!

Мастер Хора кивнул.

– «Вышел второй – никогда он не ждет...» – продолжала Момо. – Он уже вышел – значит, это Прошлое!

Мастер Хора опять кивнул, обрадовано улыбнувшись.

– Но теперь будет труднее, – задумчиво сказала Момо. – Кто же третий? Он самый маленький из трех братьев, но без него двух других не бывает. И он единственный, кто всегда дома...

Она задумалась и вдруг воскликнула:

– Это Настоящее! Вот это самое мгновение! Ведь Прошлое – это бывшие мгновения, а Будущее – те, которые придут! Значит, их обоих не было бы, если б не было Настоящего! Это верно!

Щеки Момо порозовели от возбуждения. Она продолжала:

– Но что означают следующие слова:

Странен весьма этот маленький третий -

Вечно вторым существует на свете?

Значит, Настоящее существует только тогда, когда превращается в Прошлое?! Ведь второй брат – это тот, который вышел!

Пораженная, смотрела Момо на Мастера.

– Но так оно и есть! Я еще никогда об этом не думала. Настоящего, оказывается, вовсе и нет, есть только Прошлое и Будущее? Например, сейчас – возьмем вот это мгновение: пока я о нем говорю, оно уже становится Прошедшим! Ах, теперь я понимаю, что это значит: «Хочешь взглянуть на него ты – и снова ясно увидишь вдруг брата другого». Теперь я понимаю и остальное, а именно: что всегда существует только Прошлое и Будущее сразу в одном – в Настоящем! Или нет вообще никого, потому что каждый присутствует только тогда, когда присутствуют и двое других! Голова закружится от всего этого!

– Но загадка еще не вся разгадана, – сказал Мастер Хора. – А что это за мир, которым они управляют и который и есть они сами?

Момо беспомощно взглянула на Мастера. Что бы это могло быть? Что может быть сразу и Прошлым, и Настоящим, и Будущим?

Ее взгляд скользил по тысячам и тысячам часов. Вдруг глаза Момо заблестели.

– Время! – крикнула она, захлопав в ладоши. – Да, это Время! Время, Время! – она запрыгала от радости.

– А теперь скажи мне еще: что это за дом, в котором живут три брата? – выпытывал Мастер Хора.

– Вселенная! – ответила Момо.

– Браво! – крикнул Мастер Хора и тоже захлопал в ладоши. – Поздравляю тебя, Момо! Ты знаешь толк в загадках! Это действительно доставило мне большую радость!

– Мне тоже! – ответила Момо.

Она не совсем понимала, почему Мастер Хора так рад тому, что она разгадала загадку.

Они опять стали прогуливаться по залу, и Мастер Хора показал ей еще много других редких вещей, но Момо все еще думала о загадке.

– Скажи-ка, – наконец спросила она. – Что это такое – Время?

– Ты же только что сама все объяснила, – сказал Мастер Хора.

– Нет, я говорю о другом. Само по себе время ведь тоже должно чем-то быть. Оно ведь есть. Что же оно на самом деле?

– Было бы прекрасно, если б ты сама ответила на этот вопрос.

Момо задумалась:

– Оно есть – это уж наверняка. Но потрогать его нельзя. И задержать тоже. Может быть, это что-нибудь вроде запаха? Вместе с тем это что-то такое, что все время проходит. Значит, оно должно откуда-то приходить. Может быть, оно похоже на ветер? Или нет! Теперь я знаю: это что-то вроде музыки, которую не слышно, потому что она звучит всегда. Хотя мне кажется, что я ее уже иногда слышала...

– Я знаю, – кивнул Мастер Хора. – Потому-то я и смог тебя позвать.

– Но у времени должно быть еще что-то, – сказала Момо, продолжая следовать своим мыслям. – Ведь эта музыка приходит издалека, а звучит глубоко во мне. Может быть, и со временем происходит то же самое?

Момо сконфуженно замолчала, потом беспомощно добавила:

– Так, как возникают на воде волны... Ах, это все чепуха, что я говорю!

– А я нахожу, что ты очень хорошо сказала. И поэтому я открою тебе одну тайну: отсюда – из Дома-Нигде в Переулке-Никогда, – отсюда приходит время ко всем людям на свете!

Момо взглянула на него с благоговением.

– О, – произнесла она тихо, – ты его сам делаешь?

Мастер Хора улыбнулся:

– Нет, моя девочка, я всего лишь управляющий. Моя обязанность – выделить каждому человеку столько времени, сколько ему определено.

– Не можешь ли ты тогда сделать так, чтобы Серые господа не воровали у людей время?

– Нет, этого я не могу, – ответил Мастер Хора. – Люди должны сами решать, что им делать со своим временем. И защищаться они должны тоже сами. Я только выдаю каждому, что положено.

Момо оглянулась вокруг:

– И для этого у тебя столько часов? Для каждого человека – часы, да?

– Нет, Момо, – возразил Мастер Хора. – Все эти часы – просто моя коллекция. Они всего лишь несовершенная копия того, что находится в груди у каждого человека. Ибо так же, как даны глаза, чтобы видеть свет, и уши, чтобы слышать звуки, – так же дано сердце, чтобы воспринимать время. Время, не воспринятое сердцем, пропадает так же, как пропадают краски радуги для слепого или для глухого – пение птиц. К сожалению, на свете много глухих и слепых сердец, которые ничего не ощущают, хотя и бьются.

– А если мое сердце когда-нибудь перестанет биться? – спросила Момо.

– Тогда окончится и твое время, милая девочка, – ответил Мастер Хора. – Всю свою жизнь ты как бы возвращаешься сквозь время назад – сквозь все твои дни, ночи, месяцы и годы. Ты путешествуешь, пока не придешь к большим круглым серебряным воротам, через которые ты когда-то вошла в этот мир. Через них ты опять выйдешь.

– А что там – по другую сторону этих ворот?

– Оттуда приходит музыка, которую ты уже иногда слышала. И ты тогда тоже – часть этой музыки, один из ее звуков...

Он испытующе посмотрел на Момо:

– Наверно, ты этого еще не понимаешь?

– Понимаю, – тихо ответила Момо. – Думаю, что понимаю.

Она вспомнила, как шла задом наперед по Переулку-Никогда, и спросила:

– А ты – не смерть?

Мастер Хора улыбнулся, помолчав некоторое время, потом ответил:

– Если бы люди знали, что такое смерть, они бы ее больше не боялись. А если бы они не боялись, то никто больше не смог бы воровать у них время их жизни.

– А почему не объяснить это людям? – предложила Момо.

– Ты думаешь? – спросил Мастер Хора. – Я говорю им это, когда отпускаю время, – ежечасно. Но боюсь, что люди просто не хотят меня слушать. Они хотят верить только тем, кто нагоняет на них страх. И это тоже загадка.

– Страх? А я не боюсь, – сказала Момо. Мастер Хора задумчиво кивнул. Он долго смотрел на Момо, потом спросил:

– Хочешь взглянуть, откуда приходит время?

– Да, – прошептала она.

– Я отведу тебя туда, – сказал Мастер. – Но там надо молчать. Там нельзя ни спрашивать, ни говорить. Обещаешь?

Момо молча кивнула.

Мастер Хора нагнулся и поднял Момо на руки. Он вдруг показался ей очень высоким и несказанно старым, но вовсе не человеком, а скорее деревом или скалой. Он закрыл ей рукою глаза, и она словно ощутила прикосновение прохладного снега.

Ей казалось, что Мастер Хора идет с ней по длинному темному переходу, но чувствовала себя защищенной и ничего не боялась. Вначале она думала, что слышит биение собственного сердца, но потом ей стало казаться, что это эхо шагов Мастера.

Шли они долго. Наконец Мастер опустил ее наземь. Его лицо было рядом, он смотрел на нее большими глазами, приложив палец к губам. Потом он поднялся и отступил.

Момо окружили золотые сумерки.

Постепенно она поняла, что стоит под круглым куполом, большим, как небо. Он был из чистого золота.

В самой середине купола – вверху – зияло круглое отверстие, луч света горизонтально ниспадал оттуда в круглый пруд с черной и неподвижной, как зеркало, водой.

Над самой водой в луче что-то мерцало, как ясная звезда, двигаясь с медленной важностью, и Момо разглядела огромный маятник, качавшийся над черным зеркалом. Но этот маятник ни к чему не был подвешен. Он невесомо витал в воздухе.

По мере того как маятник приближался к краю пруда, там все выше всплывал из воды большой бутон. Чем ближе к краю подвигался маятник, тем больше открывался бутон, пока он полностью не расцвел на зеркальной поверхности. Цветок был прекрасен! Момо еще никогда ничего подобного не видела. Казалось, он состоит из чистых бесплотных красок. Момо не подозревала, что такие краски вообще существуют. Звездный маятник на мгновение задержался над цветком, и Момо целиком погрузилась в его созерцание, забыв обо всем вокруг. Запах цветка казался ей чем-то таким, о чем она всегда бессознательно тосковала, не зная, о чем тоскует.

Маятник стал опять медленно-медленно возвращаться назад. По мере того как он удалялся, Момо с огорчением видела, как увядает прекрасный цветок. Один за другим отрывались и тонули в темной воде лепестки. Момо стало так больно, словно она навсегда теряет нечто невозвратимое.

Когда маятник вернулся на середину пруда, прекрасный цветок полностью растворился. Но одновременно стал возникать бутон на другом краю пруда. И когда маятник приблизился к этому краю, там расцвел еще более прекрасный цветок. Момо обошла пруд, чтобы разглядеть его вблизи.

Новый цветок был совсем другим. И таких красок Момо тоже никогда раньше не видела, ей показалось, что они еще богаче. И запах цветка был еще нежнее. И чем дольше Момо на него смотрела, тем все более удивительные оттенки находила она в его расцветке.

Но опять стал удаляться маятник, и опять стала опадать – лепесток за лепестком, – и растворяться, и тонуть в бездонной глубине вся эта красота.

Медленно-медленно вернулся маятник на другую сторону пруда, но на этот раз он качнулся немного дальше – и опять возник там, чуть подальше, новый бутон и стал постепенно распускаться.

И этот цветок был самым прекрасным! Это был цветок из цветков, единственное в своем роде чудо!

Момо хотелось громко заплакать, когда она увидела, как это совершенство красоты стало медленно увядать и погружаться в темный пруд. Но она вспомнила свое обещание, данное Мастеру Хора, и не издала ни звука.

И на другой стороне пруда маятник опять шагнул чуть дальше – и новый цветок возник из темной воды.

Постепенно Момо поняла, что каждый новый цветок не похож на предыдущий и что каждый, который только что расцвел, кажется самым прекрасным.

Бродя вокруг пруда, она смотрела, как возникали и опять исчезали цветок за цветком. Казалось, что она никогда не устанет от этого зрелища.

Но мало-помалу она заметила, что здесь постоянно происходит что-то другое, на что она до сих пор не обращала внимания.

Луч света, ниспадавший из середины купола, был не только видимым – Момо вдруг стала его слышать!

Сначала это было как шорох от дуновения ветра, пробегающего высоко по вершинам деревьев. Постепенно шум усилился, пока не стал подобен плеску водопада или грохоту бьющихся об утесы морских волн.

Наконец Момо различила в этом шуме отдельные звуки, все время заново группирующиеся, образующие все новую гармонию. Это была музыка – и вместе с тем нечто совсем иное. И вдруг Момо узнала: это была та самая музыка, которую она иногда слышала как бы издалека, когда сидела в тишине под сверкающим звездным небом.

Этот шум или звон становился все яснее и звонче. И Момо поняла, что это был тот самый звучащий свет, который вызывали из глубин темной воды расцветающие цветы – каждый раз в неповторимом и единственном сочетании.

Чем дольше она слушала, тем отчетливее различала каждый отдельный голос. Но это не были человеческие голоса – казалось, что поет золото или серебро, или другие металлы. Одновременно возникали голоса совсем иного рода, голоса немыслимых далей и неописуемой мощности. Они звучали все отчетливее, и Момо мало-помалу стала разбирать отдельные слова, слова совсем незнакомого ей языка, который она еще никогда не слышала и все же понимала. Это были голоса Солнца, и Луны и других планет, и всех звезд – они открывали ей свои подлинные имена. В этих именах заключалось значение их деятельности, в результате которой расцветали и увядали по отдельности все эти часы-цветы.

И вдруг Момо поняла, что все эти слова адресованы ей. Весь мир – до самых далеких звезд – был обращен к ней, как единое немыслимо-большое лицо, смотревшее на нее и говорившее только с ней одной!

И ее охватило нечто гораздо большее, нежели страх.

Она увидела Мастера Хора, который молча подзывал ее жестами. Она бросилась к нему, Мастер взял ее на руки, и Момо спрятала свое лицо у него на груди. Опять легли на ее глаза его руки – как беззвучно упавший снег, – стало темно и тихо, и Момо опять почувствовала себя в безопасности. И он опять пошел с ней назад по длинному переходу.

Когда они вернулись в маленькую комнату посреди стоячих часов, он уложил ее на софу.

– Мастер Хора, – зашептала Момо, – я никогда не думала, что время всех людей такое... – она с трудом подыскивала нужное слово, – такое большое, – нашлась она наконец.

– То, что ты увидела и услышала, – ответил Мастер Хора, – это не было временем человечества. Это было только твое собственное время. В каждом человеке есть такая точка – или место, – где ты только что была. Но прийти туда может только тот, кого я сам туда отнесу. И простыми глазами этого не увидишь.

– Но где же я была?

– В твоем собственном сердце, – сказал Мастер Хора, погладив ее по взъерошенным волосам.

– Мастер Хора, – опять зашептала Момо, – можно, я приведу к тебе моих друзей?

– Нет, – ответил он. – Этого пока нельзя.

– А долго я у тебя останусь?

– Пока ты сама не захочешь вернуться к своим друзьям, моя девочка.

– А можно им рассказать, о чем мне говорили звезды?

– Можно. Но ты не сумеешь это сделать.

– Почему не сумею?

– Потому что нужные слова еще должны в тебе вырасти.

– Но я очень хочу об этом рассказать. Всем рассказать! Я хочу пропеть им все эти голоса. Я думаю, что тогда все опять станет хорошо.

– Если ты действительно хочешь этого, Момо, ты должна уметь ждать.

– Ждать я умею.

– Ты должна ждать, как семя ждет в земле годового оборота солнца – прежде чем прорасти. Хочешь ты этого?

– Да, – прошептала Момо.

– Тогда спи, – сказал Мастер Хора, проведя рукой по ее глазам. – Спи!

Счастливая, Момо глубоко вздохнула и закрыла глаза.

Часть третья.

ЦВЕТЫ ВРЕМЕНИ

Глава тринадцатая.

ТАМ – ДЕНЬ, ЗДЕСЬ – ГОД

Момо проснулась и открыла глаза.

Ей понадобилось некоторое время, чтобы понять, где она находится. Ее смутило, что она лежит на поросших травой каменных ступенях амфитеатра. Не была ли она только что в Доме-Нигде – у Мастера Хора? Как она попала сюда?

Было темно и прохладно. На востоке серел рассвет. Ей стало холодно, и Момо плотнее закуталась в свой длинный пиджак.

Она ясно вспомнила все пережитое: ночное путешествие с черепахой по огромному городу, необычный свет возле ярко-белых домов, Переулок-Никогда, зал с бесчисленными часами, шоколад и булочки с медом, – она дословно вспомнила весь свой разговор с мастером Хора и его загадку. Но ярче всего запомнились ей минуты под золотым куполом. Стоило закрыть глаза – и она опять видела распускающиеся в пруду прекрасные цветы. В ее ушах все еще звучали голоса Солнца, Луны и звезд. Они звучали так ясно, что она стала подпевать им.

И пока она так напевала, в ней вдруг стали возникать слова – новые слова, точно выражавшие запахи цветов и никогда прежде невиданных красок! Воспоминания как бы сами заговорили в ней, но с этими воспоминаниями происходило что-то странное! Момо вдруг открывала в них не только то, что видела и слышала, – намного больше! Как из бездонного колодца, всплывали перед ней все новые и новые Цветы Времени. И с каждым таким цветком раздавались новые слова. Достаточно было вслушаться в себя, чтобы повторить их вслух или пропеть. Слова рассказывали о непонятно-таинственных, удивительных вещах, но стоило их повторить, как все становилось ясным.

Вот что имел в виду Мастер Хора, когда говорил, что слова должны в ней вырасти!

Может быть, ей это приснилось? И ничего в действительности не было?

Размышляя об этом, Момо вдруг заметила внизу – на поросшем травой кругу – какое-то движение. Черепаха! Она спокойно разыскивала съедобную травку.

Момо быстро спустилась и присела возле черепахи на корточки. Черепаха подняла голову, посмотрела на девочку своими древними черными глазами и опять продолжала рыться в траве.

– Доброе утро! – сказала Момо.

Никакого ответа – на панцире ничего не зажглось.

– Это ведь ты водила меня сегодня к Мастеру Хора?

Черепаха опять не ответила. Момо глубоко вздохнула.

– Жалко, – пробормотала она. – Значит, ты просто обыкновенная черепаха, а вовсе не... ах, я забыла твое имя! Красивое имя, такое длинное и редкое. Я никогда раньше такого не слышала.

«КАССИОПЕЯ!» – слабо зажглось на панцире черепахи. Момо с восторгом прочла слово по слогам.

– Да! – закричала она, захлопав в ладоши. – Точно! Ты ведь Кассиопея, не так ли? Ты черепаха Мастера Хора?

«А КТО ЖЕ ЕЩЕ?» – последовал ответ.

– Почему же ты мне сразу не ответила?

«Я ЗАВТРАКАЮ», – прочла Момо на панцире.

– Прости! – сказала Момо. – Я не хотела тебе мешать. Я только хотела знать, как это получилось, что я опять здесь?

«ТВОЕ ЖЕЛАНИЕ!» – засветился ответ.

– Странно, – пробормотала Момо. – Я этого совсем не помню. А ты, Кассиопея? Почему ты не осталась у Мастера Хора, а пришла сюда со мной?

«МОЕ ЖЕЛАНИЕ!»

– Благодарю, – сказала Момо. – Это очень любезно с твоей стороны.

«ПОЖАЛУЙСТА!»

Черепаха, видно, сочла разговор оконченным, ибо поползла дальше – продолжать завтрак.

Момо уселась на каменных ступенях. Она радовалась, что опять увидит Беппо, Джиги и детей. Она опять слушала музыку, непрестанно звучавшую внутри ее. И хотя она была совсем одна и никто не мог ее слышать, она все громче, от всей души, подпевала этой музыке, глядя на встающее солнце. И ей казалось, что на этот раз ее слушают птицы, и кузнечики, и деревья, и даже камни.

Она не могла знать, что других слушателей у нее теперь долго не будет. Она не могла знать, что напрасно ждет своих друзей, что ее очень долго здесь не было и за это время весь мир изменился...

С Джиги-Гидом Серые господа справились относительно легко.

Все началось с того, что около года тому назад, вскорости после исчезновения Момо, в газете появилась о Джиги длинная статья. Она называлась: «Последний из настоящих рассказчиков». В ней, кроме прочего, сообщалось, где и когда его можно встретить и что его рассказы нечто такое, чего нельзя упустить.

После этого к старому амфитеатру стало приходить все больше и больше людей, все хотели его увидеть и услышать. Джиги, конечно, только радовался. Как всегда, рассказывал все, что в голову взбредет, а в конце обходил слушателей со своей кепкой, и та всегда доверху наполнялась деньгами. Вскоре его выступлениями занялась одна солидная фирма, она предложила Джиги определенную сумму за право представлять его слушателям. Туристов привозили к амфитеатру в автобусах, и вскоре Джиги пришлось составить подробное расписание, чтобы все, уплатившие деньги, могли его послушать.

Ему с самого начала не хватало Момо, ибо его рассказы потеряли крылья, хотя он все еще твердо противился рассказывать одну и ту же историю дважды, даже если бы ему предложили за это двойную плату.

Через несколько месяцев ему уже не надо было выступать возле старого амфитеатра и обходить слушателей с перевернутой кепкой. Его пригласили на радио, а потом и на телевидение. Три раза в неделю рассказывал он теперь свои истории перед миллионами слушателей и зарабатывал кучу денег.

Теперь он уже жил не возле старого амфитеатра, а в другой части города, где жили богатые, именитые люди. Он снял большой современный дом в середине огромного ухоженного парка. И звали его теперь не Джиги, а Джилорамо.

И конечно же, давно перестал он изобретать новые истории – для этого у него больше не было времени.

Со своими выдумками он стал обращаться весьма экономно: придумает какую-нибудь историю и слепит из нее иногда до пяти рассказов.

Когда его фантазия стала иссякать, Джиги, для того чтобы удовлетворить все заказы, сделал в один прекрасный день то, что вовсе не должен был делать: рассказал историю, которую придумал когда-то для одной только Момо.

Слушатели так же молниеносно проглотили ее и так же быстро забыли. Они требовали все новых и новых историй. Джиги так захвачен был этим темпом, что подряд выдал публике все истории, предназначавшиеся одной только Момо. Когда он рассказал последнюю, то вдруг почувствовал, что окончательно опустошен, вычерпан до дна, что он больше ничего не в состоянии придумать.

Испугавшись, что успех покидает его, он начал рассказывать все истории сначала, дав им новые названия и немного изменив их. Но как ни странно, никто, казалось, этого и не заметил! Во всяком случае, спрос на его истории не уменьшался.

И Джиги хватался за свои старые истории, как утопающий за соломинку. Ведь он был теперь богат и известен – разве не об этом он когда-то так мечтал?

Но иногда, особенно по ночам, лежа в кровати под шелковым одеялом, Джиги вдруг начинал скучать по своей прежней жизни, когда он бывал вместе с Момо, и со старым Беппо, и с детьми и когда он действительно еще умел рассказывать.

Но дороги назад не было, Момо исчезла и не возвращалась. Вначале Джиги еще пытался отыскать ее, но потом у него не осталось на это времени. Теперь у него работали три энергичных секретарши – он поручал им заключение договоров, распространение рекламных брошюр и плакатов, составление программ и расписаний, диктовал им свои рассказы.

От былого Джиги уже мало чего осталось. Но однажды он собрался с духом, решив поразмышлять над самим собой. «Мой голос имеет вес, – сказал он себе, – меня слушают миллионы. Кто, как не я, может сказать людям правду! Я расскажу им, наконец, о Серых господах! Я добавлю, – решил он, – что эта история не выдуманная, что я прошу всех слушателей помочь мне разыскать Момо».

Он принял это решение в одну из тех ночей, когда особенно затосковал по старым друзьям. Как только рассвело, он сел за свой большой письменный стол, чтобы набросать план действий. Но едва он успел написать первое слово, как зазвонил телефон. Джиги взял трубку – и замер от ужаса.

Он услышал странно-беззвучный, пепельно-серый голос. Ледяной холод сразу пронзил его до костей.

– Оставь это! – сказал голос. – Послушайся доброго совета.

– Кто говорит? – спросил Джиги.

– Ты это прекрасно знаешь, – ответил голос. – Представляться нет никакого смысла. И хотя ты не имел пока удовольствия встретиться с нами с глазу на глаз, ты все равно в наших руках. Разве это не так?

– Что вы от меня хотите?

– То, что ты задумал, нам не нравится. Откажись от этих мыслей. Будь послушным, договорились?

Джиги собрал всю свою храбрость.

– Нет, – сказал он, – я не откажусь. Я больше не тот безвестный маленький Джиги-Гид. Я теперь большой человек. Посмотрим, кто кого!

В трубке раздался бесцветный, пепельный смех, и Джиги застучал зубами.

– Ты ничто, – сказал голос. – Тебя сделали мы. Ты резиновая кукла, которую мы надули, как пузырь. Но если ты нас разозлишь, мы опять выпустим из тебя весь воздух. Или ты думаешь, что обязан всем самому себе и своему мизерному таланту?

– Да, я так думаю, – хрипло сказал Джиги.

– Бедный маленький Джиги! – сказал голос. – Ты был и остался легкомысленным фантазером. Раньше ты выступал как принц Джилорамо в маске бездельника Джиги. А кем ты станешь сейчас? Бездельником Джиги в маске принца Джилорамо. Благодари нас, ведь это мы осуществили все твои мечты.

– Неправда! – залепетал Джиги. – Это ложь!

– Вот чудеса! – рассмеялся голос. – И ты решил ратовать за правду? Раньше ты всегда так красиво говорил о том, что правда и что нет! Ах, бедный Джиги, несдобровать тебе, если ты займешься правдой! С нашей помощью ты прославился враньем! А с правдой ты всегда был не в ладах. Так что не стоит и начинать.

– Что вы сделали с Момо? – прошептал Джиги.

– Не ломай себе над этим голову! Ей ты не только не поможешь, а еще больше навредишь, если расскажешь о нас. Единственное, чего ты этим добьешься, – это что твой успех так же быстро кончится, как начался. Конечно, ты должен все сам решить. Мы не хотим удерживать тебя от желания стать героем, если для тебя это так много значит. Но если ты окажешься столь неблагодарным, не надейся, что мы и дальше будем опекать тебя. Разве тебе не нравится быть богатым и известным?

– Нравится, – выдохнул Джиги.

– Ну, вот видишь! Так что оставь нас в покое, хорошо? Продолжай рассказывать людям то, чего они от тебя ждут.

– Но как я могу это делать? – с усилием выговорил Джиги. – Сейчас, когда я все знаю.

– Я дам тебе хороший совет: не относись к себе так серьезно. Дело ведь совсем не в тебе. Пойми это и продолжай жить, как жил до сих пор!

– Да, – прошептал Джиги, уставившись в пустоту, – понять это...

В телефоне звякнуло, и Джиги положил трубку. Он лег грудью на стол и закрыл руками лицо. Его плечи сотрясались от беззвучных рыданий.

С этого дня Джиги потерял к себе всякое уважение. Он забросил все свои планы и продолжал жить, как раньше, но все время чувствовал себя обманщиком. Он и стал им. Раньше он был во власти крылатой фантазии и беззаботно парил над действительностью. Теперь он просто врал.

Он стал шутом, пустой марионеткой – и сознавал это. Его рассказы становились все глупее и душещипательнее. Но это вовсе не уменьшало его славы, наоборот, считали, что он овладел новым стилем, многие пытались ему подражать. Джиги стал очень модным. Но это его не радовало. Теперь-то он знал, кому всем этим обязан. Он ничего не выиграл. Он все потерял.

С выступления на выступление мчался он в автомобилях, летел на самых быстрых самолетах и без конца диктовал – где бы ни был – все те же старые рассказы в новом облачении. В газетах писали, что он «удивительно плодовит».

Так мечтатель Джиги превратился в лжеца Джилорамо.

Намного труднее было Серым господам справиться со старым Беппо-Подметальщиком.

После той ночи, когда исчезла Момо, он часто сидел в свободное от работы время в старом амфитеатре и ждал. День ото дня росло в нем беспокойство. И когда ему совсем стало невмоготу, то, невзирая на все доводы Джиги, он решил обратиться в полицию.

«Пусть уж лучше Момо запрут в приют с решетками на окнах, чем ее схватят Серые господа, – говорил он себе. – Если только она вообще еще жива. Из такого приюта она уже однажды сбежала, сбежит еще раз. А я постараюсь сделать все, чтобы она туда не попадала. Но сначала надо ее найти».

Он отправился в ближайший полицейский участок на окраине города. Некоторое время переминался он перед дверью с ноги на ногу, вертя шляпу в руках, потом собрался с духом и вошел.

– Что вам угодно? – спросил дежурный полицейский, который как раз занят был заполнением какого-то сложного формуляра.

Беппо, как обычно, потребовалось некоторое время, прежде чем он выдавил из себя:

– Должно быть, случилось что-то страшное...

– Вот как? – сказал полицейский, продолжая писать. – И о чем же речь?

– Речь идет о нашей Момо, – ответил Беппо.

– Девочка?

– Да, маленькая девочка.

– Это ваш ребенок?

– Нет, – растерялся Беппо, – то есть да, но отец не я.

– Нет, то есть да! – разозлился полицейский. – Чей же это ребенок? Кто родители?

– Этого никто не знает, – ответил Беппо.

– Где ребенок зарегистрирован?

– Зарегистрирован? – переспросил Беппо. – Ну, я думаю, у нас. Мы все ее знаем.

– Значит, не зарегистрирован, – со вздохом установил полицейский. – Известно ли вам, что это противозаконно? У кого живет ребенок?

– У себя, – ответил Беппо. – Это значит в старом амфитеатре. Но сейчас она уже там больше не живет. Она исчезла.

– Минуточку, – сказал полицейский. – Если я вас правильно понял, то в старых развалинах жила до сих пор девочка по имени... как вы сказали?

– Момо, – подсказал Беппо.

Полицейский стал записывать: «...по имени Момо...»

– А дальше? Как полное имя и фамилия?

– Момо – и всё, – сказал Беппо.

Полицейский почесал в затылке и озабоченно взглянул на Беппо:

– Так дело не пойдет, мой милый. Я хочу вам помочь, но так заявления не подаются. Скажите-ка мне сперва, как зовут вас самих.

– Беппо, – сказал Беппо.

– Дальше как?

– Беппо-Подметальщик-Улиц.

– Я хочу знать фамилию, а не профессию!

– Это и то и другое, – терпеливо сказал Беппо.

Полицейский отложил ручку и схватился за голову.

– Господи боже мой! – сокрушенно пробормотал он. – И почему этот старик явился именно в мое дежурство!

Он опять выпрямился, расправил плечи и, ободряюще улыбнувшись, обратился к Беппо словно к больному:

– Ну ладно, личные данные можно и потом записать. А теперь расскажите все по порядку.

– Все? – усомнился Беппо.

– Все, что относится к делу, – ответил полицейский. – У меня, правда, совершенно нету времени. До обеда я должен заполнить всю эту гору формуляров, нервы – никуда, я на пределе, – но все равно садитесь, спокойно выкладывайте все, что у вас на сердце.

Он откинулся назад, закрыл глаза и застыл с видом мученика, поджариваемого на сковороде. И Беппо начал рассказывать – как обычно, обстоятельно и на свой лад: о появлении Момо в амфитеатре, о ее своеобразных наклонностях, потом о Серых господах и об их сборище на мусорных отвалах, которое видел сам.

– И в эту самую ночь, – закончил Беппо, – Момо исчезла.

Полицейский долго, с грустью, смотрел на Беппо.

– Другими словами, – сказал он наконец, – жила-была в высшей степени необыкновенная маленькая девочка, существование которой недоказуемо, и какие-то привидения, которых, как известно, не бывает, увели ее бог знает куда. Но и это под сомнением. И всем этим должна теперь заняться полиция?

– Да, пожалуйста! – сказал Беппо.

Полицейский перегнулся через стол и гаркнул:

– Дыхните-ка на меня!

Беппо не совсем понял, в чем дело, пожал плечами, но все же послушно дыхнул полицейскому в лицо.

Тот понюхал и покачал головой.

– Вполне очевидно, что вы не пьяны.

– Нет, – пробормотал Беппо, покраснев от смущения. – И никогда не был.

– Почему вы тогда рассказываете мне весь этот бред? – спросил полицейский. – Или вы считаете, что полицейские такие идиоты и поверят бабушкиным сказкам?

– Да, – простодушно ответил Беппо.

Терпение полицейского лопнуло. Вскочив с места, он ударил кулаком по толстому формуляру:

– С меня довольно! Немедленно убирайтесь вон, или я арестую вас за оскорбление власти!

– Извините, – испуганно залепетал Беппо. – Я вовсе не хотел. Я хотел сказать...

– Вон! – взревел полицейский.

Беппо повернулся и вышел.

В последующие дни он то и дело появлялся в других полицейских участках. Разыгрывавшиеся там сцены мало чем отличались от первой. Его выбрасывали на улицу, или вежливо просили уйти домой, или нежно утешали, чтобы только отделаться.

Но однажды Беппо попал на прием к более высокому полицейскому чину. С каменным лицом выслушал тот всю эту историю и холодно сказал:

– Старик безумен. Надо задержать его и проверить. Отведите его в камеру!

В камере Беппо сидел полдня, потом двое полицейских вывели его и посадили в машину. Они повезли его через весь город к большому белому зданию с решетками на окнах. Но это была вовсе не тюрьма, как подумал Беппо в первый момент, а больница для душевнобольных.

Здесь его основательно исследовали. Профессора и сестры были с ним очень вежливы, они не смеялись над ним, не ругали его, они, казалось, даже очень заинтересованы были его историей, потому что без конца просили ее повторить. Но так как они никогда с ним не спорили, Беппо понял, что ему не верят. Бедняга никак не мог взять в толк, чего от него хотят, но выпускать его пока не собирались.

Каждый раз, когда он спрашивал, скоро ли отсюда выйдет, следовал ответ: «Скоро, но пока вы нам нужны. Поймите, исследования еще не окончены. Но дело двигается».

И Беппо который думал, что речь идет о розысках маленькой Момо, терпеливо ждал.

Ему предоставили койку в огромном зале, где спало много других клиентов. Один раз он проснулся среди ночи и увидел при свете ночника, что кто-то стоит возле его кровати. Сперва он различил точку тлеющей сигары, потом круглую жесткую шляпу и портфель. Он сообразил, что это один из Серых господ. Он сразу замерз, почувствовал холод, дошедший до глубины сердца, и хотел было позвать на помощь.

– Тихо! – произнес в темноте пепельно-серый голос. – Мне поручено сделать вам предложение. Слушайте и отвечайте только тогда, когда я вас попрошу. Надеюсь, вы увидели, сколь далеко распространяется наша власть. Хотите увидеть еще больше – сие зависит от вас. И хотя вы не можете причинить нам никакого вреда тем, что на каждом углу рассказываете про нас эту историю, все же это нам неприятно. Между прочим, вы совершенно правы, предполагая, что ваша маленькая подруга у нас. Но оставьте надежду когда-либо найти ее. Вашими стараниями освободить ее вы нисколько не облегчаете участь бедного ребенка. За каждую вашу попытку, мой дорогой, расплачивается она. Так что впредь хорошенько обдумайте ваши слова и действия.

Серый господин выпустил несколько, колец дыма, с удовлетворением наблюдая за впечатлением, какое произвела его речь на старого Беппо. Тот поверил каждому слову.

Серый господин продолжал:

– Буду краток, мое время дорого, и предложу вам следующее: мы возвратим вам ребенка под одним условием – никогда не говорить никому ни слова о нас и о нашей деятельности. Кроме того, вы должны в качестве выкупа уплатить нам сто тысяч часов сэкономленного времени. О том, как мы вступим во владение этим временем, вам нечего беспокоиться. Это наша забота. Ваша задача заключается только в том, чтобы это время сэкономить. А каким образом это осуществить, это уж ваша забота. Если вы с этим согласны, мы позаботимся о том, чтобы вас в ближайшие же дни выпустили отсюда. Если нет, вы останетесь тут навсегда, а Момо навсегда останется у нас. Обдумайте это. Столь великодушное предложение мы делаем один только раз... Итак?

Беппо два раза судорожно глотнул и прохрипел:

– Согласен.

– Весьма разумно, – удовлетворенно сказал Серый господин. – Итак, помните: полное молчание и сто тысяч часов! Как только мы их получим, маленькая Момо – ваша. Ведите себя хорошо, мой милый.

С этими словами он покинул зал. Серый дым, оставшийся после него, еще мерцал в темноте, как матовый блуждающий огонек.

С той ночи Беппо перестал рассказывать свою историю. Когда его спрашивали, почему он рассказывал ее раньше, он только пожимал плечами. Через несколько дней его отправили домой.

Но Беппо пошел не домой, а прямым путем к тому самому большому дому, во дворе которого дворникам выдавали метлы и тачки. Он взял свою метлу, пошел в город и принялся подметать улицы.

Теперь он работал не как раньше – с каждым шагом вздох и с каждым вздохом – взмах метлой, – нет, теперь он работал торопливо, без любви к делу, просто чтобы убить время. Ему было мучительно ясно, что тем самым он предает свои глубочайшие убеждения, более того – всю свою прежнюю жизнь, и внутренний протест против всего этого делал его больным.

Если б это касалось его одного, он лучше умер бы с голоду, чем так поступить. Но речь шла о Момо, которую он должен был выкупить, а сэкономить необходимое для этого время он мог только таким образом.

Он подметал теперь дни и ночи напролет, даже домой не заходил. Когда его одолевала усталость, он просто садился на лавочку или на край сточной канавы и засыпал. Спустя короткое время он опять просыпался и брался за метлу. Так же торопливо, между делом, проглатывал он какую-нибудь еду. К своей хижине возле амфитеатра вообще не возвращался.

Он мел и мел улицы – дни, недели и месяцы. Прошла осень, миновала зима. Беппо подметал.

Наступила весна, потом лето. Беппо это едва заметил: он подметал, чтобы быстрее сэкономить необходимые ему для выкупа Момо сто тысяч часов.

Люди большого города были слишком заняты, чтобы обращать внимание на маленького старичка. Немногие, замечавшие его, когда он, тяжело дыша, взмахивал своей метлой, будто дело шло о его жизни, молча вертели пальцем у виска: тронулся, мол, старик – и спешили дальше. Но для Беппо это не было новостью, и он едва обращал на это внимание. И только когда его вдруг кто-нибудь спрашивал, почему он так спешит, Беппо на мгновение прерывался, боязливо и грустно смотрел на вопрошавшего и прикладывал к губам палец...

Самым трудным оказалось для Серых господ подчинить своим планам детей, которые были друзьями Момо. С тех пор как она исчезла, дети все еще изредка собирались в старом амфитеатре. Они изобретали там все новые игры. Им вполне хватало несколько старых ящиков и коробок, чтобы совершать замечательные кругосветные путешествия или возводить крепости и замки. Они строили планы и рассказывали друг другу разные истории – короче, они вели себя так, словно Момо все еще среди них.

Впрочем, дети ни минуту не сомневались в том, что Момо вернется. Об этом, правда, никто никогда не говорил, но это подразумевалось само собой. Молчаливое согласие объединяло детей. Момо была с ними, она объединяла их, даже во время своего отсутствия.

И Серые господа ничего не могли с этим поделать.

А так как они не могли повлиять на детей непосредственно, чтобы вырвать их из-под влияния Момо, им пришлось прибегнуть к обходным путям. Для этого они использовали взрослых. Конечно, не всех, а только своих сообщников. А их было не так уж мало.

И случилось так, что совсем неожиданно некоторые люди вспомнили о демонстрации детей, об их плакатах и щитах с надписями.

– Необходимо что-то предпринять, – говорили одни, – не годится, что все больше и больше детей остается без присмотра. Родителей нельзя в этом упрекать: у них нет времени, чтобы заниматься детьми. Такова теперь жизнь. Но городской совет должен об этом позаботиться.

– Нельзя допускать, – говорили другие, – чтобы оставшиеся без надзора дети мешали нормальному уличному движению. Количество несчастных случаев, обусловленных присутствием на улицах детей, все время растет, а это стоит нам немалых денег, которые можно было бы использовать гораздо разумнее.

– Безнадзорные дети, – говорили третьи, – постепенно становятся преступниками! Городской совет должен позаботиться о том, чтобы все эти дети были взяты на учет. Нужно организовать пансионы, где бы эти дети получили правильное воспитание, где бы их вырастили полезными и деятельными членами общества.

– Дети, – снова говорили первые, – это человеческий материал будущего. А будущее – это время дизелей и электронных машин. Для обслуживания всех этих машин понадобится целая армия специалистов. А мы, вместо того чтобы подготовить детей к этому будущему, все еще разрешаем им растрачивать годы драгоценного времени на бесполезные игры. Это позор нашей цивилизации и преступление против грядущего человечества!

Все это было на руку Сберкассе Времени. Число ее членов росло, и им в короткий срок удалось убедить городской совет в необходимости срочно сделать что-то для беспризорных детей.

В результате во всех городских кварталах были основаны так называемые Детские Депо: огромные дома, куда можно было на какое-то время сдать непослушного ребенка, а потом забрать обратно. Детям категорически запрещалось играть на улицах или в парках. Всех обнаруженных там детей немедленно отправляли в ближайшее Депо. А их родителей штрафовали.

Друзья Момо тоже не избежали этой участи. Их разлучили и поместили в различные Депо – по месту жительства. О самостоятельных играх больше не могло быть и речи. Все игры организовывались надзирателями. Это были только такие игры, которые должны были приносить пользу. Все остальное было забыто. Естественно, что дети сразу разучились радоваться, восторгаться и мечтать.

Мало-помалу все дети стали выглядеть как маленькие члены Сберкассы Времени. С досадой, враждой и скукой делали они то, что от них требовалось. Но даже когда они были предоставлены самим себе, они по-прежнему оставались такими же скучными.

Единственное, что они еще умели, – это шуметь. Но это был не веселый шум, а скорее злой и свирепый.

Сами Серые господа никому из детей не показывались. Сеть, которую агенты времени сплели над городом, казалась частой и прочной, будто сделанной на веки вечные. Даже самым хитрым и проворным ребятишкам не удавалось выскользнуть из этой сети. План Серых господ осуществился. Все было подготовлено для возвращения Момо.

Старый амфитеатр лежал пустым и заброшенным.

А Момо сидела на каменных ступенях, поджидая друзей! Она ждала так целый день. Но никто не пришел. Никто.

Солнце уже спустилось к горизонту. На площадку легли длинные тени, стало прохладно.

Момо поднялась. Она была голодна, но никто не принес ей поесть. Такого еще никогда не случалось. Даже Джиги и Беппо забыли о ней. «Как же так? – подумала Момо. – Должно быть, какой-то глупый случай; завтра все прояснится».

Она спустилась к черепахе, которая уже втянула в панцирь голову и ноги, собираясь заснуть. Момо присела возле нее и робко постучала пальцем по панцирю. Черепаха высунула голову.

– Прости, пожалуйста, – сказала Момо. – Мне жаль, что я тебя разбудила. Но не можешь ли ты сказать, почему сегодня никто из моих друзей не пришел?

На панцире черепахи возникли слова: «НИКОГО БОЛЬШЕ НЕТ».

Момо прочла их, но не поняла, что это значит.

– Ну да, – с уверенностью произнесла она. – Завтра все объяснится. Завтра они придут.

«БОЛЬШЕ НИКОГДА», - ответила черепаха.

Момо некоторое время молчала, уставившись на матово светящиеся буквы.

– Что ты хочешь этим сказать? – со страхом спросила она. – Что же с ними случилось?

«ВСЕ ИСЧЕЗЛИ», – прочитала она.

Момо покачала головой.

– Нет, – сказала она тихо. – Этого не может быть. Ты ошибаешься, Кассиопея. Еще вчера все они были здесь на большом собрании, из которого, правда, ничего не вышло...

«ТЫ ДОЛГО СПАЛА», ответила Кассиопея.

Момо вспомнила слова Мастера Хора, который говорил, что она будет спать в течение целого солнечного года – как семя в земле. Она никогда не представляла себе, сколько это заняло бы времени. Сейчас она начинала догадываться.

– Как долго я спала? – спросила она черепаху.

«ОДИН ГОД И ОДИН ДЕНЬ».

Прошло какое-то время, прежде чем Момо это осмыслила.

– Но Беппо и Джиги, – пролепетала она наконец, – Они-то меня ждут!

«НИКОГО БОЛЬШЕ НЕТ» – стояло на панцире.

Губы Момо задрожали.

– Как это могло случиться? – спросила она. – Ведь не может же все просто так исчезнуть, – все, что было...

И медленно возникло на спине черепахи слово:

«ПРОШЛО».

Впервые в жизни ощутила Момо, что означает это слово. У нее стало тяжело на сердце – так тяжело, как никогда прежде.

– А я? – беспомощно пробормотала она. – Я ведь существую...

Ей так хотелось заплакать, но она не могла. Вдруг она почувствовала, что черепаха притронулась к ее босой ноге.

«Я С ТОБОЙ!» – стояло на панцире.

– Да, – сказала Момо и улыбнулась, – ты со мной, Кассиопея. И я этому рада. Пойдем ляжем спать.

Она взяла черепаху на руки и внесла ее через пролом в стене в свою комнатку. При свете заходящего солнца Момо увидела, что все оставалось таким, как она когда-то оставила. (Беппо в тот раз все прибрал.) Но всюду лежал толстый слой пыли и висела паутина.

На столике из ящичных досок белело письмо, прислоненное к консервной банке.

На нем было написано: «Для Момо».

Сердце Момо громко забилось. Она еще никогда не получала писем. Она взяла письмо, осмотрела его со всех сторон, потом разорвала конверт и вынула оттуда записку.

«Дорогая Момо! – прочитала она. – Я переехал. Если ты вернешься, дай о себе знать. Мне очень тебя не хватает. Надеюсь, что с тобой ничего не случилось. Если ты голодна, сходи, пожалуйста, к Нино. Поешь у него, он пришлет мне счет, и я все оплачу. Ешь, сколько тебе захочется, слышишь? Обо всем остальном сообщи Нино. Не забывай меня! Я тебя тоже не забываю и люблю! Всегда твой – Джиги.»

Прошло довольно много времени, пока Момо прочитала письмо, хотя Джиги, очевидно, старался писать как можно разборчивее. Когда она окончила читать, погас и последний луч света.

Но Момо было уже не так грустно.

Она подняла черепаху и положила ее на кровать. Заворачиваясь в пыльное одеяло, Момо прошептала:

– Видишь, Кассиопея, я уже не одна.

Но черепаха, казалось, крепко спала.

Читая письмо, Момо очень хорошо представила себе Джиги и даже не подумала о том, что письмо лежало здесь почти год.

Момо приложила щеку к конверту. Ей теперь совсем не было холодно.

Глава четырнадцатая.

ЕШЬ И МОЛЧИ

На следующий день, в обед, Момо взяла черепаху под мышку и направилась в закусочную Нино.

– Вот увидишь, Кассиопея, – говорила Момо черепахе, – сейчас все разъяснится. Нино знает, где Джиги и Беппо. И тогда мы пойдем, и всех соберем, и будем опять вместе. Нино и его жена тоже пойдут с нами. И другие тоже. Я уверена, что мои друзья тебе понравятся. Может быть, мы устроим сегодня вечером маленький праздник. Я расскажу им о цветах, и о музыке, и о Мастере Хора – обо всем. Ах, я уже радуюсь, что скоро всех увижу. А еще я радуюсь хорошему обеду. Знаешь, я по-настоящему голодна...

Так она весело болтала, то и дело ощупывай в кармане пиджака Джигино письмо. Черепаха только смотрела на нее своими мудрыми черными глазами, но ничего не отвечала.

Момо снова тихо замурлыкала себе что-то под нос, потом запела все громче и громче. Это были все те же мелодии и голоса, которые так же ясно звучали в ее памяти. Она знала, что уже никогда их не забу

Поиск по сайту: