Образный мир графики Павла Хрипунова

23 ноября 2015 года отмечает 55-летний юбилей кандидат педагогических наук, член Союза художников России, доцент кафедры академического рисунка и живописи Института строительства архитектуры и искусства МГТУ им. Г.И.Носова Павел Эдуардович Хрипунов.

К мирам далёким и родным
Полям, речушке, перелеску...

А.Литвинов

Сеть линий, ливень, свет, пересекающиеся штрихи, из которых рождается лист: контрастный, динамичный, резкий или неяркий, серебристо-серый. Как можно объяснить рисунок или эстамп? Пожалуй, никак. Живописное полотно переживается эмоционально, произведение графики, ограниченной в выразительных средствах, апеллирует к сути. Графика не создает иллюзии зримого мира, изначальная, «видовая» ограниченность языка делает ее отстраненно условной и аскетичной. Здесь нет цвета, содержание листа вращается вокруг чего-то неуловимого и тонкого, какой-то неброской с виду жизненной «ерунды» - забытых предметов, ряби на воде, луча света, выхватившего край стены из кромешной тьмы. Сюжет здесь - лишь повод к круговерти штрихов, к поэзии пятна, главное же - неуловимое, неописуемое, складывающееся только в этом листе и только в этот раз.

Павел Эдуардович Хрипунов – график со своим образным миром. В его работах действительность предстает переведенной на язык протяженных ритмов и отрывистых штрихов, царствует поэзия динамического равновесия масс, пластического противостояния черного и белого, пересечения-столкновения пятен. Этот строгий набор сопровождает состояние отдыха и суеты, ожидания и надежды и, в целом, доверия к миру.

Выпускник художественно-графического факультета Магнитогорского пединститута, «худграфа», уже в 1987 году, году окончания учебы, он обратился к творческому пейзажу, избрав технику линогравюры. Гравюра и, в частности, линогравюра со временем сделалась для художника излюбленной. Решающую роль в этом увлечении, по собственному признанию, сыграла атмосфера в мастерской графики, существовавшая в годы обучения в МГПИ в печатной мастерской вокруг Н.Н.Исаева. Вдохновляющим примером послужили и работы отечественных графиков М.Ахунова, А.Колчанова – мастеров, в работах которых нашел выражение пафос отточенности. Как и у них, интерес к гравюре соединится в творчестве П. Хрипунова с интересом к пейзажу. С одним из бывших в годы обучения на худграфе учителей, Ю.И. Найдой, они вместе ходили потом на пленэр в Межевом. Так родилась серия «По Южному Уралу» (1989 г.). Важную роль в творческом становлении сыграла поездка в 1990 г. на Челюскинскую творческую дачу в Подмосковье, давшая возможность посмотреть, как работают другие художники, мэтры, попробовать разные графические материалы и техники.

Унаследовав от шестидесятников строгость композиционного построения и дисциплину подчиненного структуре листа штриха, линогравюры Павла Хрипунова сделались гимном определенности, где одно из главных понятий – силуэт. В соединении с пейзажем, позволяющим собрать воедино образ природы и человека, поймать ощущение планетарного бытия, гравюры художника позволяют ближе всего подойти к выражению одного из наиважнейших во всех искусствах – ритма. Ритмы раскачивающихся в ночи деревьев, извивающейся излучины реки или влажных от дождя, провисающих проводов и - упрямо противостоящих им прямолинейных усилий зданий и асфальтовых тротуаров, норовящих упорядочить пространство земного шара. Облик времени, взятый через врезанные в материал зарисовки, очерки, наброски, через внимание к случайному - как в художественном языке любимых художником фильмов М.Хуциева. Время через разговор на улице, дождь, прогулку с собакой, снова дождь… В гравюрах художника случайное в каждый момент дополняет ритмическое устройство мироздания, становясь эпизодом «картинки быстротекущей жизни» на фоне основательно, на века существующей природы. Не потому ли художник так любит дождь, что он проявляет эти противоречиво-единые ритмы, пронизывающие мир, делает ощутимо тяжелыми и тягучими пространство и воздух?

«Что Вас привлекает в гравюре?» «Лаконичность, строгость, выразительность. Контраст черного и белого… А где-то возможность добиться серебристо-серых оттенков. Богатство штриха, выразить что-то за счет линии – как ее подашь…», - художник не комментирует настроение своих работ, но в плотных, густых тенях, в завороженности простыми с виду мотивами, умении ощутить в обыденном поэтическое отчетливо проступает лирическое начало.

Одна из ярких его серий - серия «День в столице» (1989 – 1990 гг.). Объединенные общим эмоциональным строем, листы композиционно разнообразны. Люди под зонтами, под дождем, мокрые машины, сноп света, вырывающийся откуда-то на дальнем плане, - и ритмы скользкой дороги, покрывшихся рябью домов, рассеченного световыми лучами неба («Дождливое утро. Чугунный мост»). …Ритм проводов, угловатых, резких, небо, словно ножницами порезанное на кусочки, и - как в картинках с летящими гусями М. Эшера – то ли птицы похожи на просветы в облаках, то ли куски чистых просветов на птиц; острыми углами проступает перспектива улицы, поблескивает мокрая дорога («На ул. Пятницкой»). …Ночь, и тяжелый черный купол собора на дальнем плане, и спрятавшееся за стену вытянутое тело колокольни, мать с дочкой и молодежь у закрытого на ночь киоска, машина, луч лунного света выхватывает стену кособокого дома, пробуждая ритмы окон, кирпичей, дверей; штрихи, рассыпающиеся в летней зелени деревьев («Вечер на Ордынке»).

Есть здесь и покой, и статика, и песнь дребезжаще сгущающихся и разбегающихся линий, и понимание возможностей языка графики, поющей, что ничем иным кроме собственно графических средств не отобразить простую сложность пластики дерева, лишенного листвы и накренившегося, красоту утомительных металлических конструкций, ритмы фонарного луча или режущих струй дождя. Только так можно сделать зримыми уверенность вертикалей и насущность горизонталей, проступающих сквозь ажурную вязь и задушевный разговор, хрупкость, ломкость прозрачных как осенний день вечеров, с обнаженными пиками деревьев и обнажившими чертежи плоскости пространствами, с неярким свечением или резкой вспышкой света. Через определенность, контраст и силуэт; композиционную ясность и графическую выразительность.

Есть в его произведениях люди или предполагаются, но главенствует всегда ритм. Говорят, что ритм – это то, что отличает стихотворение от прозы. У Павла Эдуардовича он везде. Вот он в эстампах то закручивает лист дугой вверх («г. Уральск. Утро на реке Урал», серия «По Казахстану», 1994 г.), то вытягивается как солдат на плацу параллельными вертикалями («Весеннее половодье», 1994 г.), то становится нервным, неуправляемым или, напротив, мягким, сговорчивым в рисунках, как, например, в «Хмуром утре» (серия «Невские причалы», 1991 г.), где:два катера, две фигуры, косой дождь и - сеть мелких линий, старославянская вязь которых мягко обтекает пространство, заплетает его в косы.

Тот же ритм становится широким и щедрым в акварелях, где художник не столько строит, сколько поддается ощущению, где нет-нет да органными трубами мелькнут купола церквей. Прибалтийские акварели художника - серия «Таллиннский мотив» (1991 г.) - явление особое: обобщенные, размытые, пропитанные влажным воздухом залива, охристо-синие, фиолетово-умбристые, лишенные четких контуров в сплошном мареве, не дающие ни зацепки для любящего точность глаза, только смелые или вкрадчивые затеки. В отличие от жестких линогравюр, где ритм упорядочен, взят в узду, уложен ровными рядами или волнами, акварели – торжество задушевности, тонкой «европейской» условности. «В современном мире все ищут возможности построить композицию за счет линий, без сюжета», - говорит автор. - «Я думаю в этом направлении, но мне близок, в основном, реалистический язык».

Художник развивается, ищет разные образные и композиционные решения, соединяя «высокое» и «низкое». И в динамичных натюрмортах с «планетарно», как у К.С. Петрова-Водкина или Д.П. Штеренберга, вывернутыми плоскостями, возникают то прозрачные образы деревьев, воды, в которой они отражаются, заплетающихся нитей растений, радуги, висящей сети, то – оберточной бумаги и пива с сушеной рыбой; то пространство вдруг рассечено, и одуванчики воспаряют из кувшина посреди катеров и древесных кружев, а облачка на небе как салфетки и домашняя клетчатая скатерть на круглом столе («Воспоминание», серия «Невские причалы», 1994 г.).

В работах 2010-х годов все отчетливей проступает уже желание не взломать пространство головокружительными вихрями, а примирить. Листы спокойнее, нет распластанных, «с высоты птичьего полета» плоскостей и резких свето-теневых контрастов, нет глухих черных силуэтов, собирающих сети белых линий и упрямо задающих направление, - штрихи слагаются в ажурное кружево, проступает благородная сероватая сдержанность, которую графики называют «серебро».

В сегодняшнем мире, обусловленном и жестком, где поэтическое восприятие как-то не в чести и не принято замирать от красоты заката, Бытие в большинстве своем стало бытом, разбившись на короткие деловые фрагменты. В рисунках Павла Эдуардовича с их мягкими полутенями и вязким тягучим воздухом, Время как бы отменяет свой неотложный бег и, запутавшись в сети густых ершистых линий, застывает от удивления перед красотой момента. Или мерно течет в широких перекатах цвета в акварелях - условно-обобщенных, сдержанных по цвету. Или восстает в решительных линогравюрах московской серии. Оно разное в своем сопротивлении обыденности, как различны в его листах настроение, материал и ощущение пространства. Посреди труб, рельсов, индустриальной песни, всей этой грузной красоты «сурового стиля» в работах художника проступает мелкий косой штрих и рассказывает о дожде, о застигнутых им в поле людях, бегущих, пытающихся укрыться, о пританцовывающих рядом стволах и купах деревьев, похожем на радугу кустарнике, о многоголосых ритмах неба, травы, дождя…

кандидат искусствоведения, доцент кафедры АРиЖ ИСАиИ МГТУ,

член СХ России

Татьяна Хузина

Поиск по сайту: