Победа над Мамаем одинаково возвысила Дмитрия и Тохтамыша, но не суздальских князей Василия, Семена и их дядю Бориса Константиновича, а следовательно, и не их окружение — богатых поволжских купцов, весьма умных и энергичных. Недаром такой тонкий исследователь, как В.Л. Комарович, называл суздальско-нижегородских князей «русские Медичи» и «кондотьеры».[1119]Военно-монашеская Москва была им ненавистна, и социальные противоречия сплелись с субэтническими, что немедленно повлекло за собой политические акции.
Подробности политической интриги не попали, да и не могли попасть, в летописи, иначе интрига не была бы тайной, а следовательно, не достигла бы успеха. Но логика событий говорит сама за себя. Татаро-московский конфликт был снова спровоцирован, причем хитрые нижегородцы использовали доверчивость Тохтамыша. Набег на Москву удался исключительно благодаря фактору внезапности и неподготовленности Дмитрия Донского к удару со стороны естественного союзника, которому самому война была невыгодна. Известно лишь, что суздальцы обвинили Дмитрия и Олега в тайных сношениях с Литвой, но что это была ложь, Тохтамыш не понял. Кто виновник провокации? Архиепископ или князья — неясно; возможно, они все. Повторение трагедии 1374 г. (убийство послов по наущению Дионисия) в 1382 г. (обман москвичей суздальцами) настолько разительно, что здесь, несомненно, один «почерк».[1120]
Да и цель преступления (ибо провокация с кровавыми жертвами — преступление) очевидна. Борис Константинович вокняжился в Нижнем Новгороде, стал приближенным хана Тохтамыша и даже получил от него ярлык на великое княжение, а Дионисий Суздальский в 1383 г., использовав опалу митрополита Киприана, отправился в Константинополь и был посвящен в митрополиты. Слишком удачная поездка его погубила, ибо это было искушение властью.
Дионисий поехал домой не обычным путем — через Азовское море и Дон, а через Днепр и соответственно остановился в Киеве. Там он был арестован литовским князем, наместником Витовта, посажен в тюрьму… откуда не вышел. Что его заставило изменить маршрут? Очевидно, на Дону его подстерегала большая опасность, о которой он знал. Это могли быть родственники Сарайки, посла, погубленного Дионисием в Нижнем Новгороде. За девять лет память об этом событии не умерла, а Дионисий знал, что татары предательства не прощают. Поэтому он рискнул… и проиграл, ибо литовцы руководились не эмоциями, а государственной необходимостью.[1121]Так все вернулось к исходному положению. В Литве правил церковью выгнанный из Москвы Киприан, в Москву вернулся из Чухломы Пимен, а фактическим церковным авторитетом был скромный монах Сергий Радонежский. И события потекли по своему руслу, смывая кровавый зигзаг истории.
Но если перейти с персонального уровня на популяционный, то напрашивается очень любопытный вывод. Население Русской земли в последние годы жизни Дмитрия Донского еще не представляло собой этнической целостности. А ведь Куликовская битва уже была в прошлом. Наоборот, русские люди, от князей до холопов, искали себе друзей и помощников на стороне, норовя заключить союз то с татарами, то с литовцами, то с поляками, то с немцами и шведами. Да и внутренние войны носили характер безжалостных расправ. Московские войска не раз «положили Рязанскую землю пусту», а каково ее было потом восстанавливать?! В Смоленске шла борьба партий: одну поддерживал Витовт, а другую — Олег Рязанский; побежденным пощады не давали. Тверь была зажата в тиски и уже не претендовала на самостоятельность, зато Новгородская республика выделилась в независимое государство.
Вся древняя Русская земля стала литовской, но наибольшая опасность для Москвы была в маленьком Суздале и его богатом «пригороде» — Нижнем Новгороде. Распад Золотой Орды, отношения с которой были налажены благодаря митрополиту Алексею и ханше Тайдуле, дал победу Синей Орде, а хан Тохтамыш благоволил к суздальскому князю, хотя не порывал отношений с Москвой. Положение было сверхострым, но судьбы мира сего быстротечны.
Жребий был брошен в 1383 г., когда свое слово сказал «железный хромец» — Тимур.