Языкознание эпохи Возрождения

Зарождение и начало эпохи Возрождения связано прежде всего с культурной жизнью Италии, где уже на рубеже XIV–XV вв. начинается подъем гуманитарных наук, расцвет изобразительного искусства, возрастает интерес к математике и естествознанию, формируется гуманистическое движение, поставившее в центр своего мировоззрения человеческую личность и провозгласившее возможность гармоничного существования человека и окружающего мира. В конце XV – первой трети XVI в. оно распространяется на большинство государств Западной и Центральной Европы. Однако уже в 30-х гг. XVI в. ренессансные идеалы сталкиваются с серьезным кризисом, а события, связанные с Реформацией и Контрреформацией, приводят к постепенному угасанию многих из них, хотя заложенные гуманистами принципы, изменяясь и трансформируясь, продолжали существовать, в значительной степени определив все дальнейшее развитие европейской культуры.

С другой стороны, XV–XVI в. знаменуются невиданным расширением кругозора европейцев, великими географическими открытиями, знакомством с целым рядом доселе не известных народов и языков. Хотя латынь (очищенная от средневековых «варварских» наслоений и приближенная к классическим нормам) по-прежнему играет роль общего культурного языка гуманистического движения, постепенно набирает силу и тенденция к выдвижению на передний план живых народных языков тогдашней Европы, превращению их в полноправное средство коммуникации во всех областях человеческой деятельности, а следовательно, усиление работы по их описанию и нормализации.

Вместе с тем эпоха Возрождения была отмечена и интенсивным изучением таких языков, как греческий и древнееврейский, обнаружением, изданием и комментированием большого количества текстов, что приводит к появлению филологической науки в собственном смысле слова. Все эти факторы стимулировали и повышение теоретического интереса к проблемам языка, создавая основу для формирования лингвистических концепций.

Указанные обстоятельства предопределили основные тенденции развития языкознания в рассматриваемый период, среди которых можно выделить несколько важнейших направлений.

Создание грамматик «новых» европейских языков. Отмеченный выше процесс постепенной замены латыни национальными языками народов Европы начинает в рассматриваемую эпоху находить и теоретическое выражение. На родине Возрождения, в Италии, вслед за Данте Алигьери на народный язык переходят, помимо представителей художественной литературы (Боккаччо, Петрарка и др.)^[19], и представители науки. Один из крупнейших ученых рассматриваемой эпохи Галилео Галилей по этому поводу заметил: «К чему нам вещи, написанные по латыни, если обыкновенный человек с природным умом не может их читать». А его земляк Алесандро Читолини в произведении с характерным заглавием «В защиту народного языка» (1540) отмечал, что латынь непригодна для ремесленно-технической терминологии, которой «последний ремесленник и крестьянин располагают в гораздо большей степени, чем весь латинский словарь».

Указанная тенденция проявляется и в других европейских странах, где она получает административную поддержку. Во Франции ордонансом (указом) короля Франциска I единственным государственным языкам объявляется французский, основывавшийся на диалекте Иль-де-Франса с центром в Париже. Группа французских писателей XVI в., объединенная в так называемую «Плеяду», занимается его пропагандой и намечает способы дальнейшего развития, а виднейший теоретик ее Жоашен (латинизированное имя – Иоахим) дю Белле (1524–1560) в специальном трактате «Защита и прославление французского языка» доказывает не только равенство, но и превосходство последнего над латынью. Касается он и такой проблемы, как нормализация родного языка, отмечая, что надо предпочесть доводы, идущие «от разума», а «не от обычая».

Естественно, что выдвижение новоевропейских языков в качестве основных не только в устном, но и в литературно-письменном общении становится мощным стимулом для создания соответствующих нормативных грамматик. Начавшись еще в конце XV в., ознаменовавшегося появлением грамматик итальянского и испанского языков, этот процесс приобретает особый размах в XVI в., когда выходят в свет немецкая (1527), французская (1531), английская (1538), венгерская (1539), польская (1568) и другие грамматики; объектом грамматического описания становятся даже такие малочисленные языки Европы, как бретонский (1499), валлийский (уэльский) (1547), баскский (1587). Естественно, что их составители руководствовались в своей деятельности традиционными схемами античной грамматической традиции (а некоторые грамматики новоевропейских языков первоначально даже писались по-латыни); однако в той или иной степени они должны были обращать внимание и на специфические особенности описываемых языков. Имея главным образом практическую направленность, названные грамматики служили прежде всего целям формирования и закрепления нормы этих языков, содержа как правила, так и иллюстрирующий их учебный материал. Наряду с грамматической интенсифицируется и словарная работа: например, один из ярких представителей «Плеяды» поэтРонсар (1524–1585) видит свою задачу в том, чтобы «создать новые слова и возрождать старые», указывая, что чем более богатой лексикой располагает язык, тем лучше он становится, и отмечая, что пополнять словарный состав можно разными способами: заимствованиями из классических языков, отдельными диалектизмами, «воскресшими» архаизмами и новообразованиями. Таким образом, возникла задача создания достаточно полных нормативных словарей формирующихся национальных языков, хотя основная работа в этой сфере развернулась уже в XVII–XVIII вв.

«Миссионерские грамматики». Первоначально спорадические контакты европейцев с «туземными» народами, ставшие следствием великих географических открытий, с усилением и расширением процесса колонизации новооткрытых земель постепенно принимали все более постоянный и систематический характер. Встал вопрос об общении с носителями местных языков и – что считалось, во всяком случае официально, едва ли не самой главной задачей – об обращении их в христианство. Это требовало религиозной пропаганды на соответствующих языках, а следовательно, их изучения. Уже в XVI в. стали появляться первые грамматики «экзотических» языков, адресованные в основном проповедникам «слова Божия» и получившие название «миссионерских». Однако выполнялись они зачастую не профессиональными филологами, а дилетантами (помимо собственно миссионеров, среди авторов – и не только в рассматриваемый период, но и значительно позже – могли быть путешественники, колониальные чиновники и т. д.), строились почти исключительно в традиционных рамках античной схемы и, как правило, практически не учитывались в теоретических разработках, посвященных проблемам языка.

Попытки установления родства языков. Традиционная история языкознания отводила этой стороне ренессансной лингвистики наиболее важное место, рассматривая занимавшихся ею ученых как предшественников – хотя и весьма несовершенных – той самой компаративистики, которая отождествлялась с «научностью». Здесь обычно упоминают относящуюся к 1538 г. работу Гвилельма Постеллуса (1510–1581) «О родстве языков» и особенно труд Иосифа Юстуса Скалигера (1540–1609) «Рассуждение о европейских языках»^[20], увидевший свет во Франции в 1510 г. В этом последнем в пределах известных автору европейских языков устанавливаются 11 «языков-матерей»: четыре «большие» – греческая, латинская (т. е. романская), тевтонская (германская) и славянская – и семь «малых» – эпиротская (албанская), ирландская, кимрская (бриттская с бретонским), татарская, финская с лопарским, венгерская и баскская. Позднейшие историки языкознания не без некоторой иронии отмечали, что само сопоставление строилось на явно не научном с точки зрения сравнительно-исторического языкознания соотношении звучания слова «Бог» в разных языках, причем даже близость греческого theos и латинского deus не помешала Скалигеру объявить все 11 матерей «не связанными между собой никакими узами родства». Вместе с тем в заслугу ученому ставили тот факт, что в пределах романских и особенно германских языков он сумел провести тонкие различия, разделив германские языки (по произношению слова «вода») на Water– и Wasser-языки и наметив таком образом возможность разделения германских языков и немецких диалектов по признаку передвижения согласных – положение, впоследствии развитое и «научной» (т. е. опирающийся на принципы сравнительно-исторического языкознания) германистикой.

Еще один труд, называемый в этой связи – работа Э. Гишара «Этимологическая гармония языка» (1606), где – опять-таки несмотря на явно «ненаучную» с точки зрения позднейшей компаративистики методологию – была показана семья семитских языков, что развили впоследствии другие гебраисты XVII и позднейших веков.

Развитие теории языка. После некоторого перерыва, вызванного решением практических задач, во второй половине XVI в. вновь начинают привлекать к себе внимание проблемы теоретического характера. Один из виднейших французских ученых – Пьер де ля Раме (латинизированная форма Рамус) (1515–1572), трагически погибший во время Варфоломеевской ночи, создает грамматики греческого, латинского и французского языков, где помимо орфографических и морфологических наблюдений завершается создание синтаксической терминологии и принимает окончательный вид сохранившаяся до наших дней система членов предложения. Но наиболее выдающимся трудом названной эпохи в рассматриваемой области считается книга Франсиско Санчеса (латинизированная форма –Санкциус) (1523–1601) «Минерва, или о причинах латинского языка».

Указывая, что из разумности человека следует и разумность языка, Санчес приходит к выводу, что посредством анализа предложения и частей речи можно выявить рациональные основы языка вообще, которые имеют универсальный характер. Вслед за Аристотелем, воздействие которого он испытал в очень сильной степени, Санчес выделяет три части предложения: имя, глагол, союз. В реальных же предложениях разных языков (приводятся примеры из испанского, итальянского, немецкого, голландского и других языков) они реализуются в шести частях речи: имени, глаголе, причастии, предлоге, наречии и союзе в собственном смысле слова. Причем, в отличие от трехчастного универсального предложения, последние зачастую неопределенны и двусмысленны. Это объясняется двумя особенностями: добавлением чего-то лишнего, ненужного для ясного выражения мысли и сжатием и опущением чего-то, что в логическом предложении выражено в полном виде (этот процесс Санчес называет эллипсисом). Посредством операций над предложениями реальных языков (например, предложение с непереходным глаголом типа Мальчик спит, в полном логическом виде представлено как предложение с переходным глаголом и объектом Мальчик спит сон) восстанавливается универсальный, логически правильный язык, который сам по себе не выражен. Его выражение и есть грамматика. Подобно средневековым модистам, Санчес понимает ее как науку, называя «разумным основанием грамматики» или «грамматической необходимостью» (используется также термин «законная конструкция»). Причем, с точки зрения Санчеса, языком, наиболее близко стоящим к универсально-логическому (хотя и не совпадающим с ним полностью), является латынь в ее классической форме. Поэтому именно она должна быть языком науки (сам труд Санчеса написан именно по-латыни), тогда как прочие живые языки (испанский, французский, итальянский, немецкий и т. п.) – это языки, используемые в быту, практической жизни, обиходе, искусстве.

Таким образом, в эпоху Возрождения были, по существу, намечены те основные пути, по которым науке о языке суждено было развиваться в несколько последующих веков.

Поиск по сайту: