Морально-философские взгляды

Запрещенные российской цензурой, пьесы Толстого были поставлены на подмостках европейских театров, принесли заслуженную славу их автору и вошли в постоянный репертуар многих из них.

Толстой хотел быть религиозным реформатором, хотел создать новое христианство. Но у него отсутствует идея теизма, сводит христианство к эстетике, перекраивает христианское вероучение. Церковь вынуждена отлучить Толстого, произошел конфликт. Толстой хотел приобщиться к христианству, но происходит внутреннее отторжение.

Сводя христианство к морали, писатель распространяет этот принцип на все социальные и культурные явления – это и есть панморализм. Толстой не может принять государство, т. к. оно противится этому принципу, критикует суд, смертную казнь. Искусство занимается эстетизацией, которая не воспитывает человека, а разлагает, оно не соответствует христианским критериям. Ошибка Толстого в том утверждении, что каждый может выбрать нравственную задачу, в отождествлении его индивидуальной этики с социальной этикой.

Каждый человек вершит сам свою судьбу и из-за своей, порой, неосторожности он подвергает свою жизнь всяческим испытаниям. Жизнь человеку дается один раз. Поэтому каждый человек должен задаваться вопросом: для чего я живу? На это Л.Н. Толстой дает такой ответ: «…для того, чтобы ответить на вопрос, предстоящий каждому человеку, «что я такое?», или «зачем я живу?», или «что мне делать?», - человек должен, прежде всего, разрешить вопрос: «что такое жизнь?» всего неизвестного ему человечества, из которой ему известна одна крошечная частность в один крошечный период времени».

Человек, по Толстому, свободен лишь в сфере личностно-духовной, в служении добру; социально-исторический процесс направляется божеством (провиденциализм) и осуществляется через деятельность масс; здесь отдельная личность, даже царь, является рабом истории (фатализм).

Проблеме смысла жизни является центральной для человечества. На ранних порах своего становления люди считают, что вертится вокруг них. Они следуют тенденциям моды. Вот что писал об этом Толстой: «В то время я стал писать из тщеславия, корыстолюбия и гордости. В писаниях своих я делал то же самое, что и в жизни. Для того чтобы иметь славу и деньги, для которых я писал, надо было скрывать хорошее и выказывать дурное. Я так и делал. Я вынес новый порок – до болезненности развивающаяся гордость в том, что я призван учить людей, сам не зная чему».

До конца жизни пафосом его философии оставался поиск абсолютной моральной истины и правды. Усилия Толстого в области этики дали толчок к возникновению религиозно-утопического направления в общественной мысли конца XIX – начала XX вв. – толстовства. Основные учения были изложены писателем в сочинениях «Исповедь», «В чем моя вера» и др.

4.3.«Исповедь»

В 1879 г. Толстой начал писать сочинение, в котором стремился объяснить смысл произошедшего с ним «второго рождения», как он именовал переворот в его мировоззрении. Когда сочинение было закончено в черновом варианте, Толстой приступил к его переработке. Из первой главы и выросла «Исповедь», в которой автор ставит проблему смысла человеческой жизни.

Жизнь Толстого делится на две половины, между которыми нет связи. Толстой пишет, что родился в православной семье, был крещен и воспитан в православной христианской вере. В «Исповеди» автор рассказывает о том, что когда ему было 11 лет, ему сказали, что Бога нет, Бог – это людские выдумки. Но когда он в 18 лет вышел со второго курса университета, вера улетучилась, он не верил уже ни во что, из того, чему его учили, т. к. окружающие люди воспринимают религиозность как этикет. Отпадение писателя от веры произошло в нем так же, как и происходило в людях его склада образования. Люди живут так, как все живут, а живут все на основании начал, не только не имеющих ничего общего с вероучением, но большей частью противоположных ему, не участвуют в жизни и в соотношениях с другими людьми. Вероучение исповедуется где-то там, вдали от жизни и независимо от нее. Если сталкиваешься с ним, то только как с внешним, не связанным с жизнью явлением. Писатель сталкивается с фальшью истинной веры, находясь в атмосфере секулярного общества.

По делам человека нельзя узнать верующий он или нет, главное – признание и исповедование. «Православие, - говорит Толстой, - большей частью встречалось в людях жестоких и безнравственных. Ум же, честность, добродушие и нравственность – в людях, признающих себя неверующими».

Толстой пишет, что «истинная вера моя в то время была верой в совершенствование». Но в чем было совершенствование и какая была его цель. Он не мог сказать. Он старался совершенствовать себя умственно. Он учился всему, чему мог и на что наталкивала его жизнь, старался совершенствовать свою волю, составляя себе правила, которым старался следовать. Совершенствовал себя физически всякими упражнениями, изощряя силу и ловкость, и всякими лишениями приучая себя к выносливости и терпению. И все это он считал совершенствованием. Началом было, разумеется, нравственное совершенствование, но скоро оно подменилось совершенствованием вообще, т.е. желанием быть лучше не перед самим собою или Богом, а желанием быть лучше перед другими людьми. И очень скоро это стремление быть лучше перед людьми подменилось желанием быть сильным духом, т.е. богаче, славнее других.

Всякий раз, когда Толстой пытался высказывать то, что составляло самые задушевные его желания: то, что он хотел быть нравственно хорошим, встречало презрения и насмешки, а как только он предавался гадким страстям, его хвалили. Честолюбие, гордость, гнев, месть – все это уважалось. Взгляд на жизнь его сотоварищей состоял в том, что жизнь вообще идет, развиваясь, и что жизнь в сущности своей – развитие, в котором мы, люди, принимаем главное участие.

Когда появилась семья, Толстой стал писать, что для него это единая истина, что надо жить так, чтобы самому с семьей было как можно лучше. Это отвлекало его от искания общего смысла жизни. Но затем стали возникать недоумения, остановки жизни. Автор не знал, как жить, что делать. Он как будто жил-жил, шел-шел и пришел к пропасти и ясно увидел, что впереди ничего нет, кроме погибели. И остановиться нельзя, и назад нельзя, и закрыть глаза нельзя, чтобы ничего не видеть, что нет ничего впереди, кроме обмана жизни. Эти вопросы волновали его, и он решил найти на них ответы. Толстой пишет, что жизнь ему постыла – какая-то непреодолимая сила влекла его к тому, чтобы как-то избавляться от нее. Мысль о самоубийстве пришла к нему так же естественно, как прежде приходили мысли об улучшении жизни. В итоге Толстой приходит к выводу: жизнь есть бессмыслие.

Долго под влиянием успеха и людской похвалы Толстой уверял себя, что это дело, которое можно делать, несмотря на то, что придет смерть, которая уничтожит все – и его, и его дела, и память о них. Толстой говорит о том, что «зачем что-то делать, если все исчезнет, наступит смерть». Он спрашивает себя: «Зачем любить близких?» Ведь любя их, он сам не может скрывать истины, т. е. смерти. «Обманывать себя нечего. Все суета. Счастлив, кто не родился, смерть лучше жизни, надо избавиться от нее».

Писателю было ясно, что искусство есть украшение жизни, «заманка» жизни. Но жизнь потеряла для него свою заманчивость, то, как он может «заманивать» других? Пока он не жил своей жизнью, а чужая жизнь несла его на своих волнах; пока он верил, что жизнь имеет смысл, хотя и не мог выразить его. Отражения жизни в всякого рода поэзии и искусствах доставляли Толстому радость, ему всегда было весело смотреть на жизнь в это зеркальце искусства. Но когда писатель стал отыскивать смысл жизни, когда почувствовал необходимость самому жить, зеркальце это стало ему или не нужно, или излишне и смешно, или мучительно. Он уже не находит утешения в том, что видит в зеркальце.

Автор считал, что все же его жизнь имеет какой-то смыл, но: «Тогда эта игра светов и теней – комического, трагического, трогательного, прекрасного, ужасного в жизни – понимала меня. Но когда я знал, что жизнь бессмысленна и ужасна, - игра в зеркальце не могла уже забавлять меня. Никакая сладость меда не могла быть сладка мне, когда я видел дракона и мышей, подтачивающих мою опору».

Если бы автор просто понял, что жизнь не имеет смысла, то мог спокойно бы знать, что это его удел. Но он не может успокоиться на этом. Если бы Толстой как человек, живущий в лесу и знающий, что из него нет выхода, мог жить. Но он был человеком, заблудившимся в лесу, на которого нашел ужас оттого, что он заблудился, и он мечется, желая выбраться на дорогу, хотя знает, что каждый шаг еще больше путает его и не может не метаться. И чтобы избавиться от этого ужаса, он хочет убить себя, все это влечет к самоубийству.

Толстой в своем произведении отвечает на вопрос, зачем он живет следующим образом. В бесконечно большом пространстве, бесконечно малые частицы видоизменяются в бесконечной сложности, и когда ты поймешь законы этих видоизменений, тогда поймешь, зачем ты живешь. Все общество живет и развивается на основании духовных начал и идеалов, руководящих им. Эти идеалы выражаются в религиях, науках искусствах, формах государственности. Идеалы эти становятся выше и выше, и человечество идет к высшему благу.

Толстой говорит: «Я – часть человечества, и поэтому призвание мое состоит в том, чтобы содействовать созданию и осуществлению идеалов человечества. Я сам спрашивал у себя, какой смысл моей жизни? Никакого. Что выйдет из моей жизни? Ничего. Зачем существует все то, что существует, и зачем я существую? Затем, что существует». Толстому нужно было знать смысл своей жизни, а то, что она есть частица бесконечного, не только не придает ей смысла, но уничтожает всякий возможный смысл. Не найдя разъяснения в знании, Толстой ищет его жизни, в людях, окружающих его, как они относятся к этому вопросу.

В итоге писатель дает ответы на спорные вопросы и прелагает выходы из этого положения. Толстой обнаруживает, что есть четыре типа людей по отношению к пониманию смысла жизни:

1. Выход незнания: не знать и не понимать, что жизнь бессмысленна и зла. К этому типу относятся женщины, молодые люди, духовно незрелые люди.

2. Эпикурейский образ жизни: зная безнадежность жизни, пользоваться теми благами, какие есть, веселиться.

3. Выход силы и энергии: понять, что жизнь зло и бессмыслица. Самоубийство считает силой.

4. Слабость: понимая, что жизнь – зло, продолжать тянуть ее, зная, что ничего из нее не выйдет. Люди знают, что смерть лучше, но не могут закончить жить. Толстой относит себя к ним.

Толстой обращается к науке рациональным путем. Изучает естествознание, читает философскую литературу (Ветхий Завет, Сократа, Конфуция, Шопенгауэра), но конкретного ответа о смысле жизни не находит. Все мудрецы столкнулись с проблемой смысла жизни, а не только он. Мы приближаемся к истине только настолько, насколько мы удаляемся от жизни, - говорит Сократ, готовясь к смерти. – К чему мы, любящие истину, стремимся в жизни? К тому, чтобы освободиться от тела и от всего зла, вытекающего из жизни тела. Если это так, то как же нам не радоваться, когда смерть приходит к нам? Мудрец всю жизнь ищет смерть, и поэтому она не страшна ему.

Нужно искать опору не в разуме, а в религиозной вере, в ней писатель видит силу жизни. К этому выводу Толстой приходит, наблюдая за жизнью крестьянства.

Оглянувшись на жизнь людей, на все человечество, Толстой увидел, что они живут и утверждают, что знают смысл жизни. Как и у других людей, смысл жизни для Толстого был в вере. Где жизнь, там и вера, с тех пор как есть человечество. Она дает возможность жить, и главные черты веры везде и всегда одни и те же. Если человек живет, он во что-нибудь верит. Вера есть смысл жизни. Если б он не верил, что для чего-нибудь надо жить, то он бы не жил.

Толстой начал понимать, что в ответах, даваемых верой, храниться глубочайшая мудрость человечества, и что главное, ответы эти одни отвечают на вопрос жизни. Автор понял: для того, чтобы понять, что такое жизнь, надо узнать и понять всю жизнь человечества. И я отрекся от жизни нашего круга, признав, что это не есть жизнь, а только подобие жизни. Это не та вера, которую искал Толстой. Вера этих людей не есть вера, а только одно из утешений в жизни. Вся жизнь общества, в котором жил Толстой, была противоречием вере. Жизнь же людей верующих и трудящихся была подтверждением того смысла жизни, который давало знание веры. Толстой присматривался к жизни этих людей и все больше убеждался, что у них есть настоящая вера им необходимая. Эти люди принимали болезни и горести без всякого недоумения, а спокойно и с твердой уверенностью в том, что все это, должно быть, и не может быть иначе, что все – добро. Люди круга Толстого противились и негодовали на судьбу за лишения и страдания.

В противоположность тому, что, чем мы умнее, тем менее понимаем смысл жизни и видим какую-то злую насмешку в том, что мы страдаем, эти люди живут, страдают и приближаются к смерти со спокойствием, чаще с радостью. Толстой полюбил этих людей, чем больше он вникал в их жизнь, тем больше любил их, тем легче ему становилось жить. Он понял, что истину закрыло от него не столько заблуждение его жизни, сколько сама жизнь в тех исключительных условиях удовлетворения похотей, в которых он провел ее.

Когда Толстой говорил, что его жизнь – зло, он был прав. Неправильно было то, что ответ, относящийся только к нему, он отнес к жизни вообще. Жизнь мира совершается по чьей-то воле, кто-то нашими жизнями и жизнью всего мира делает свое какое-то дело. Чтоб иметь надежду понять смысл этой воли, надо, прежде всего, исполнять ее – делать то, чего от нас хотят.

Толстой вспоминает, что жил только тогда, когда верил в Бога. Наверное, знать Бога и жить – одно и тоже. Бог есть жизнь, стоит забыть его, не верить – и ты умираешь. Что же такое эти оживления и умирания? Ведь человек не живет, когда теряет веру в существование Бога. У человека есть смутная надежда найти его. Но опять же Толстой приходит к мысли о том, что «не мог же я без всякого повода, смысла и причины явиться на свет».

Бог так сотворил человека, что всякий человек может погубить свою душу или спасти ее. Задача человека в жизни – спасти свою душу. Для этого нужно жить по Божьи, отрекаться от всех утех жизни, трудиться, смириться, терпеть и быть милостивым.

Толстой говорит, что только теперь он не видит зла, перестал сомневаться. Он хочет понять так, чтобы всякое необъяснимое положение представлялось ему как необходимость разума, а не как обязательство поверить.

Поиск по сайту: