РАСПОРЯДОК ДНЯ И МЕНЮ ГИТЛЕРА

[Вызванные войной отклонения от распорядка дня даются в тексте.]

10 часов:

Гитлер (в ночной рубашке) берет со стула, стоящего у двери комнаты, утренние газеты, не очень важные телеграммы, предназначенные для него лично сообщения, доклады и т. д., положенные туда камердинером (с 1934 по 1939 г. это был Карл Вильгельм Краузе, с 1939 по 1945 г. — Хайнц Линге), снова ложится в постель и просматривает бумаги. Затем умывается, бреется (позднее, когда у него в результате болезни начали дрожать руки, его брил парикмахер) и одевается.

Около 11 часов:

Камердинер стучит в запертую дверь и говорит: «Доброе утро, мой фюрер. Пора!»

С 11 до 12 часов:

Гитлер звонком просит подать ему завтрак. В первые годы он обычно состоит из стакана молока и подсушенного ржаного хлеба, позднее из сладкой булочки, яблочного, мятного или ромашкового чая (при простудах с добавлением коньяка) и яблока. Иногда он просит подать себе сыра (обычно «Жерве»).

В 1944 — 45 гг. он съедает за завтраком много пирожных с шоколадом и кашу из замоченных в молоке овсяных хлопьев, натертого яблока, орехов, лимона и пророщенных зерен.

Адъютант приносит важнейшие сообщения и согласовывает с Гитлером расписание встреч и совещаний на день. В бункере рейхсканцелярии Гитлер около 8 часов (после завтрака и игры со щенком овчарки Вольфом) ложится спать. В 11 часов обычно объявляют воздушную тревогу, которая прерывает короткий сон.

В годы войны после 12 часов совещание с сотрудниками и советниками канцелярии, прием членов правительства и посетителей.

Между 14 и 17 часами:

Обед: фрукты, суп (не на мясном бульоне), бобы, морковь и другие овощи, картофель и обязательно салат (всегда с лимоном). Гитлер с удовольствием ест густой суп с бобами, горохом и чечевицей. Кроме того, он любит картошку в мундирах, которую он очищает и макает в масло. Если за обедом подают бифштекс, то Гитлер в угоду гостям ест «фальшивый» бифштекс, состоящий обычно из овощей. Внешне его обеденные блюда обычно напоминают блюда для гостей. Он ест то же, что подают и гостям, за исключением мяса. Начиная с 1941 г. он ест сардины в масле, но по-прежнему отвергает все блюда, приготовленные из мяса (за исключением фрикаделек из печени). Некоторое время он с удовольствием ест яйца с икрой, однако когда узнает цену на икру, запрещает подавать ее.

Гитлер охотно ест яичницу с пресным хлебом, который ему подают с обрезанной корочкой. Он ничего не имеет против того, чтобы несколько дней подряд есть клецки из пшеничной муки, но приготовленные по-разному (запеченные, жареные, вареные).

Между 20 и 24 часами:

Ужин: Гитлеру чаще всего подают вареные яйца, картошку в мундирах и творог.

После ужина Гитлер спит в течение часа (во время войны это не всегда было возможно). После Сталинграда он выпивает один-два стакана пива, так как полагает, что быстрее уснет. Однако впоследствии отказывается от пива, так как замечает, что начинает полнеть.

После «промежуточного» сна в довоенное время проходили «беседы у камина», во время войны — обсуждение обстановки, которое по мере продолжения войны затягивалось порой до рассвета, а нередко и до 6 часов утра и даже позже. В 1944 — 45 гг. (прежде всего в Берлине) он порой в 8 часов утра еще сидел со своими секретаршами, адъютантом Шаубом или личным врачом Морелем.

Два из запротоколированных 1 ноября 1944 г. и 25 февраля 1944 г. камердинером Хайнцем Линге «обычных» дней Гитлера. 31 октября 1944 г. рабочий день Гитлера вставке «Вольфсшанце» длился 16 часов 40 минут (с 11.40 до 4.20 1 ноября 1944 г.), а 24 февраля 1945 г. в Берлине в бункере рейхсканцелярии — 16 часов 15 минут (с 12.30 до 4.45 25 февраля 1945 г.). Дни в Берлине отличались от дней в «Вольфсшанце» воздушными тревогами и присутствием высших партийных функционеров, которых Гитлер очень неохотно принимал в своих прежних резиденциях.

Обвинения, выдвигавшиеся против Мореля в связи с его деятельностью в качестве личного врача Гитлера, пестрят выражениями типа «быстродействующие наркотики», «фантастические тайные средства» [Брандт заявлял после 1945 г.: «Когда я спросил Мореля о названиях применявшихся лекарств, он отказался ответить».] (так и не названные ни одним врачом Гитлера — ни Эрвином Гизингом, ни Гансом Карлом фон Хассельбахом, ни Карлом Брандтом), «недостаточно испытанные лекарства», «вредные профилактические методы», «эксперименты шарлатана», «знахарство». Лишь незначительная часть их подтверждается фактами. С 1936 по 1945 .г. Морель назначал своему пациенту около 30 различных медикаментов. Приводим их в алфавитном порядке:

антигазовые пилюли Кестера для предотвращения вздутий живота. Применялись с 1936 по 1943 г. (с небольшими перерывами) перед каждым приемом пищи;

бром-нервацит (бромид калия, диэтилбарбитурат натрия, пирамидон) каждые два месяца в качестве успокаивающего средства и как снотворное: по 1-2 таблетки;

веритол 1(С₄-гидроксифенил)-2-метиламинопропан. В 1 г (20 капель) содержится 0,01 г действующего вещества. В 1 мл раствора 0,02 г сульфата веритола. Применялся для лечения левого глаза с марта 1944 г.;

витамультин с кальцием (витамин А, В-комплекс, С, D, Е, К, Р) применялся в комбинации с другими лекарствами с 1938 по 1944 г. в форме инъекций по 4,4 см³ через день;

гликонорм (ферменты обмена веществ, содержащие козимазу I и II, витамины и аминокислоты), для предотвращения нарушений пищеварения. Применялся время от времени (по словам Мореля, редко) с 1938 по 1940 г. в виде внутримышечных инъекций по 2 см³;

глюкоза (5-10-процентный раствор для инъекций) для восполнения дефицита калорий и улучшения эффекта строфантина. Применялась с 1937 по 1940 г. (с короткими перерывами) через два-три дня по 10 см³;

гоматропин (глазные капли, 0,1 г гоматропин-гидроброма, 0,08 г хлористого натрия, 10 мл дистиллированной воды) для лечения правого глаза;

интелан (витамин A, D₃ и В_|2) для улучшения аппетита, ускорения процесса восстановления, защиты от инфекций, улучшения сопротивляемости организма и снятия усталости. Применялся с 1942 по 1944 г. (как и витамультин) в форме таблеток, два раза в день до еды;

кардиазол (пентаметилентетразол) и корамин (диэтиламид никотиновой кислоты) для стимуляции кровообращения мозга, сосудистых нервов и дыхательного центра с 1941 г. (после появления отечности на ногах) с перерывами. Использовались в форме раствора по мере появления отеков: по 10 капель в неделю;

кортирон = кортикостерон (ацетат дезоксикортикостерона, на основе гормона коры надпочечников) против мышечной слабости, для улучшения усваиваемости жиров и углеводного обмена. По словам Мореля, применялся только один раз в виде внутримышечной инъекции;

луизим (пищеварительный фермент: целлюлаза, гемицеллюлаза, амилаза и протеаза) для улучшения пищеварения и усваиваемости белков, предотвращения метеоризма, по одной таблетке после еды;

мутафлор (эмульсия на основе бацилл colli-communis) для лечения заболеваний, связанных с дисбактериозом толстой кишки (например, метеоризма, экзем, мигрени и депрессивных состояний). Применялся Морелем с 1936 по 1940 г. для регулирования флоры кишечника в форме капсул, растворимых в кишечнике (примерно 25 миллиардов микроорганизмов в одной капсуле). В первый день желтая капсула, со второго по четвертыйдень по одной красной капсуле и начиная с пятого дня по две красные капсулы;

омнадин (смесь белков, липоидов желчи и животного жира) против простудных инфекций в начальной стадии заболевания. Обычно применялся в сочетании с витамультином в форме внтуримышечных инъекций по 2 см³;

опталидон (анальгетик из барбитуратов и амидопиринов: аллилизо-бутилаллил, 0,05 г барбитуровой кислоты, диметиламино-феназон, 0,125 г пирамидона, 0,025 г кофеина) против головной боли по 1 — 2 таблетки;

орхикрин (экстракт из семенников и предстательной железы молодых быков) для повышения потенции и снятия усталости и депрессии (по словам Мореля, был применен только один раз), 2,2 см³ внутримышечно;

пенициллин-гамма применялся 8 — 10 дней после покушения 20 июля 1944 г. в форме порошка для обработки правой руки;

прогинон В-олеозум (эфир бензойной кислоты фолликулярного гормона) для улучшения обмена веществ в слизистой оболочке желудка, снятия спазмов сТенок желудка и сосудов. Применялся внутримышечно с 1937 по 1938 г.;

простакрин (экстракт из семенников и предстательной железы) для профилактики депрессии. Кратковременно применялся в 1943 г. по две ампулы внутримышечно с промежутком в два дня;

прострофанта (0,3 мг строфантина в комбинации с глюкозой и витамином В, никотиновая кислота). Применялась, как и строфантин, для инъекций;

ромашка для клизм, применялась каждый раз по желанию пациента;

септоид против инфекций дыхательных путей (Морель полагал, что с помощью септоида можно также замедлить развитие атеросклероза). Максимальная доза 20 см³;

симпатол (параоксифенилэтинолметиламин) для увеличения минутного объема сердца, повышения сердечной активности и профилактики сердечной и сосудистой недостаточности. Применялся с 1942 г. (с перерывами) ежедневно по 10 капель;

строфантин (гликозид, полученный из Strophantus gratus) для лечения склероза коронарных сосудов. Применялся с 1941 по1944 г. циклами по 2 — 3 недели в форме ежедневных внутривенных инъекций по 0,2 мт;

тонофосфан (натриевая соль диметиламинометилфенилфосфорной кислоты, неядовитый фосфоросодержащий препарат) для восполнения содержания фосфора и стимулирования гладкой мускулатуры. Применялся периодически с 1942 по 1944 г. в форме подкожных инъекций;

ультрасептил (сульфонамид) для лечения воспалительных процессов в дыхательных путях, а также для предотвращения образования камней в почках. Принимался по 1 — 2 таблетки с фруктовым соком или водой после еды;

хиневрин (хининосодержащий препарат, средство от гриппа) принимался по терапевтическим показаниям при простудах;

эвбасин (сульфонамид) применялся в виде инъекций по 5 см³ против инфекций и колибактерий;

эвкодал (полученный из тебаина хлоргидрат дигидроксикодеина, наркотическое и обезболивающее средство) для снятия боли и предотвращения спазмов;

эвпаверин (производное изохинолина) против судорог и колик;

эвфлат (активные желчегонные экстракты из Radix angelica, папаверин, алоэ, активированный уголь, панкреатин) для стимулирования пищеварения и предотвращения метеоризма. Применялся с 1939 по 1944 г. в виде таблеток.

Из этих медикаментов, среди которых отсутствуют изготовлявшиеся Морелем «золотые» таблетки витамультина, содержавшие первитин и кофеин, в наши дни применяются (наряду с ромашкой) бром-нервацит, кардиазол, кортирон, эвфлат, эвкодал, эвпаверин, глюкоза, гоматропин, интелан, луизим, мутафлор, омнадин, опталидон, прогинон В-олеозум, строфантин, симпатол и веритол. Остальные лекарства с течением времени вышли из обращения и заменены новыми. Ни одно из этих лекарств не заслуживает обвинений, выдвигаемых Тревор-Ропером, Брандтом и другими. Все эти вещества не похожи на фантастические тайные средства и их применение не имеет ничего общего со знахарством. Разумеется, при неправильной дозировке и показаниях они могут оказаться вредными и даже опасными. Дозировки, которые назначал Морель, были правильными, а в некоторых случаях даже слишком осторожными.Это касается и быстродействующих наркотических средств. Лишь в отношении кардиазола и корамина он совершенно очевидно исходил из неправильных показаний.

Гитлер, который не пил и не курил, охотно пользовался фармацевтическими стимулирующими средствами. Перед своими многочисленными речами и другими ситуациями, требовавшими физического напряжения, он сосал, например, таблетки Дальмана, до сих пор имеющиеся в продаже и содержащие колу, кофеин и сахар. Когда доктор Гизинг обрабатывал нос Гитлера раствором кокаина, Гитлер чувствовал, что от кокаина его голова становится «свободнее», и настаивал, чтобы Гизинг чаше проводил эту процедуру, хотя постоянное лечение кокаином может иметь вредные последствия. Кофеин и первитин, которые в больших дозах также могут отрицательно сказываться на нервной системе и которые Морель включал в состав производимых им таблеток витамультина, Гитлер, видимо, принимал в устрашающих дозах. Так, например, профессор Эрнст-Гюнтер Щенк, бывший советником при министерстве здравоохранения, рассказывал: «Однажды в 1942 или 1943 г. мне были переданы из заслуживающего доверия источника несколько золотых (то есть завернутых в золотую фольгу) квадратных пластиночек, длина стороны которых составляла примерно 3 см, а толщина 0,4 — 0,5 см. Мне сказали, что этот "золотой" витамультин получает от Мореля только фюрер… Я лично растолок их в ступке и передал в институт военно-медицинской академии для проведения анализа на алкалоиды и наркотические вещества. Я получил ответ, что порошок содержит кофеин и первитин. Их концентрация… меня ошеломила». Обвинение Брандта, что Морель давал фюреру «тайные средства» может касаться только этих «золотых» таблеток витамультина. К тому же Морель никогда не рассказывал ни о концентрации, ни о количестве таблеток, которые принимал Гитлер.

Работа Мореля в качестве личного врача, за которую он получал в год около 60 тысяч марок, была очень незавидной. Он нередко жаловался, что нелегко быть врачом фюрера, который сам предписывает своему врачу, что надо делать [Личные свидетельства лиц, окружавших Гитлера (1969 и 1970), в том числе секретарши Кристы Шредер. В 1945 года Морель признался посланнику Паулю Шмидту (-Кареллю), что ему нелегко было с помощью медицинских аргументов противостоять настойчивым требованиям Евы Браун прописать измученному работой и болезнями фюреру стимулирующие средства для возбуждения половой потребности.]. Морелюприходилось идти на компромиссы. Он не мог выписать Гитлеру «бюллетень», отправить его в постель или в отпуск. Ему приходилось давать Гитлеру стимулирующие вещества, когда тот нуждался в них или требовал их. Поэтому не имеет большого веса утверждение Брандта, что Морель слишком часто назначал Гитлеру инъекции из профилактических соображений.

В апреле 1945 г., за десять дней до того, как Гиммлер предложил через графа Бернадотта западным союзникам сепаратный мир без Гитлера, друг Шелленберга де Крини, изучив фотографии и киносъемки Гитлера, пришел к убеждению, что Гитлер, которого он никогда не лечил, страдает болезнью Паркинсона. Преемник доктора Брандта, протеже Гиммлера Штумпфеггер, бывший вместе с Гитлером с октября 1944 г., не разделял этого мнения. Брандт даже после 1945 г. не смог прийти к какому-либо однозначному выводу по этому вопросу. Морель говорил о психогенном характере болезни Гитлера, но не называл ее. «Важно знать, — писал Шрамм в 1965 г., — применял ли Морель противосудорожные средства, и делал ли он это в связи с подозрениями на болезнь Паркинсона». Этот вопрос разрешен. Морель давал Гитлеру противосудорожные средства эвкодал и эвпаверин. Но он делал это не потому, что предполагал наличие у Гитлера болезни Паркинсона, а для того, чтобы снять спазмы желудка у своего пациента. Гитлер никогда не принимал бела-донну-606, которая в то время применялась для лечения болезни Паркинсона. Подробный отчет Мореля о функционировании центральной нервной системы и обо всех важнейших рефлексах не содержит никаких указаний на возможность болезни Паркинсона. Он писал, что мозг работает нормально, что у пациента не наблюдается ни «эйфории», ни «раздвоения личности». В области моторики он указывал на отсутствие судорог, тика и паралича речевой мускулатуры. Мозжечок и спинной мозг, по мнению Мореля, также не имели заболеваний.

Он специально подчеркивал, что у него никогда не было повода для ревизии результатов тестирования рефлексов.

В пользу болезни Паркинсона у Гитлера, который считал дрожь в конечностях «тяжелым нервным заболеванием», говорит шаркающая походка мелкими шажками в последние три года жизни, все более отрывистые с течением времени движения, сутулость, застывшие черты лица, затруднения речи, явно негибкая позиция в поведении и образе мышления и изменение почерка. Дрожь в левой руке и ноге могла бы служить доказательством, хотя этот факт не имеет решающего симптоматического значения. К тому же болезнь Паркинсона практически никогда бывает односторонней и не может исчезать и вновь появляться через несколько лет, как это было у Гитлера. Из причин, которые могут вызвать болезнь Паркинсона (воспаление мозга и склероз сосудов мозга), у Гитлера можно с уверенностью констатировать воспаление мозга в 1942 г.

После изучения результатов неврологических исследований Мореля подозрение на болезнь Паркинсона отпадает.

Левые конечности Гитлера впервые начали дрожать после неудавшегося путча, который угрожал перечеркнуть всю его дальнейшую жизнь. С течением времени дрожь полностью прошла и возобновилась лишь примерно через 20 лет, после того, как Гитлер 12 декабря 1942 г. на совещании пророчески заявил: «Мы не имеем права ни при каких обстоятельствах отдавать Сталинград. Мы не сможем снова захватить его» [Гитлер, очевидно, не страдал этой формой невроза во время первой мировой войны, так как за исключением времени, проведенного им в лазаретах, которое можно восстановить с точностью до дня (9.10.1916 — 1.12.1916, осколок фанаты в левом плече; 15.10 — 16.10.1918 и 21.10 — 19.11.1918, отравление газом — список личного состава 7-й роты 1-го запасного батальона 12-го Баварского пехотного полка, и отпусков (30.9 — 17.10.1917, 23.8 — 30.8.1918, 10.9 — 27.9.1918), он постоянно находился на передовой в полной готовности. Возможно, правда, что после отравления газом в октябре 1918 г. у него была гипертрофированная (истерическая) реакция. То, что он относительно легко впадал в шоковое и депрессивное состояние, доказывает, например, его спор с Грегоргом Штрассером в 1932 г., но при этом нельзя упускать то, что он в это время еще находился в состоянии шока, вызванного самоубийством его племянницы Гели. Он так и не сумел преодолеть его. С этого момента он больше никогда не ел мяса. Но шоковые и депрессивные реакции у него наступали только тогда, когда ничто не угрожало его физическому существованию.]. Дрожь в конечностях, которая на время прекратилась после шока, пережитого 20 июля 1944 г., указывает на невроз, который относительно часто встречался у фронтовиков первой мировой войны и считается гипертрофированной примитивной реакцией инстинкта самосохранения. Этот невроз проходил у фронтовиков, как только исчезала опасность для их физического существования. У Гитлера также к 1923 г. дрожь в конечностях прошла. То, что она возобновилась в 1942 — 43 гг., связано не в последнюю очередь с отвернувшейся от него военной удачей и с ожиданием расплаты.

ГИТЛЕР И НАПОЛЕОН

Гитлера часто сравнивают с Наполеоном в связи с началом, развитием и исходом его военного похода в Россию. При этом были обнаружены поразительные параллели [Так, например, Ганс Франк пишет в своей книге-исповеди «В преддверии виселицы»: «…Можно взять для сравнения жизнь французского императора Наполеона I. Мы увидим тогда, что политическая жизнь Гитлера почти в точности совпадает с политической жизнью Наполеона I, будучи отделенной от нее 129 годами». Франк выделяет следующие этапы: 1789 г. — Французская революция. Спустя 129 лет, в 1918 г. — революция в Германии. 1790 — 1794 гг. — интенсивная политическая деятельность Наполеона, который некоторое время находится в тюремном заключении. Спустя 129 лет начинается интенсивная политическая деятельность Гитлера, который был арестован (в 1924) после ноябрьского путча 1923 г. 1795 г. — Наполеон находится «не у дел». Спустя 129 лет Гитлер находится в заключении в ландсбергской тюрьме. В 1796 — 1804 гг. активная деятельность Наполеона приводит его к руководству государством, сначала на посту консула, а затем императора. Спустя 129 лет Гитлер «легальным» путем приходит к власти и становится в 1933 г. рейхсканцлером. Спустя 129 лет после коронации Наполеона Гитлер (в августе 1934) становится главой государства. В 1809 г. Наполеон находится в Вене. Гитлер находится там же спустя 129 лет (в 1938). Июнь 1812 г. — Наполеон начинает свой поход в Россию. Июнь 1941 г. (129 лет спустя) — Гитлер нападает на Советский Союз. 1815 г. — Ватерлоо. 1944 г. — открытие Второго фронта.]. До сих пор не исследовалось, что у Гитлера с Наполеоном было общего и в чем они различались. Этот обзор, который в отношении Наполеона позаимствован у Ланге-Эйхбаума (с. 413 и далее), демонстрирует как совпадения, так и различия.

ГЛАВА 9

ПОЛИТИК

В «Майн кампф» Гитлер рассказывает [Поскольку в главах 4, 5, 6, 8 и 10 постоянно и с различных точек зрения описывается Гитлер как политик, мы можем в этой главе ограничиться лишь принципиальными вопросами и аналитическими аспектами. По этой причине здесь нет надобности в перекрестных ссылках и сносках.], что незадолго до окончания первой мировой войны и начала революции он, находясь в состоянии глубокого разочарования и неуверенности, решил «стать политиком». Фронтовые товарищи и друзья, знавшие, как он отзывался о политиках, называя их «типом людей, чьим единственным убеждением является отсутствие всяких убеждений» [Хотя это выражение позаимствовано из «Майн кампф», оно по содержанию перекликается со взглядами Гитлера в 1918 г., что подтверждают его однополчане и друзья.], тем не менее не удивились такому решению, так как он уже на фронте помышлял о том, чтобы когда-нибудь самому заняться политикой. Обосновывая в 1924 г. свое решение в пользу политики за счет отказа от своей прежней мечты стать знаменитым архитектором, он пишет: «Разве не смешно строить дома на такой почве?» Так как он довольно рано стал считать себя гением, прежде всего в области политики, и начал рассматривать людей всего лишь как «средство для достижения цели», его решение стать политиком было не более чем логическим следствием собственной самооценки. Гитлеру, который мыслил историческими понятиями и считал себя орудием провидения, уже в 1918 г. было известно, что любой из политиков и государственных деятелей, приковывавших в то время взгляды всего мира, был «запрограммирован» именно так. Таким образом, относительным источником опасности могли быть «только» его складывающаяся концепция мировоззрения и личные задатки и способности, которые в то время еще никому не были известны. В 1918 г. даже он сам еще не мог знать, что заложенные в ходе самостоятельного образования политические концепции уже никогда не будут меняться, а могут только крайне гипертрофироваться. С самого начала своей политической карьеры Гитлер твердо убежден, что действует по воле «провидения», знает ключ к истории и войдет в нее не простымполитиком. Он никогда не допускал возможности, что будет использовать свои способности и знания политика для решения «практических повседневных вопросов» и в лучшем случае будет пользоваться славой у современников, повторяя судьбу тех политиков, о которых он писал в «Майн кампф». Его путь к вершинам власти проходил параллельно с физическим одряхлением вследствие болезней, а ипохондрический страх перед смертью служил питательной почвой для все более фанатичной нетерпеливости. И все же он был убежден, что может добиться даже того, что другим в определенной ситуации кажется политически нецелесообразным или невозможным. Даже в 1924 г., находясь в заключении и став второстепенным политиком, стоящим на обломках партии, он истолковывает знаменитое выражение Бисмарка о политике как об «искусстве возможного» таким образом, который характеризует его политические представления, строящиеся исключительно на применении насилия. Обвиняя Бисмарка в том, что он «вообще слишком скромно интерпретировал политику», а его последователей в том, что они планировали внешнюю политику, «не имея цели», и рассматривали лишь те проблемы, которые можно было реализовать в данный момент, он хочет, чтобы его понимание политики было признано как истина в последней инстанции. «Бисмарк, — пишет он, — хотел лишь сказать, что для достижения определенной политической цели должны использоваться все возможности и методы». С точки зрения Гитлера, «правильно» понятая политика предстает как беспощадная борьба за власть в рамках диктуемой законами природы борьбы за существование. Поэтому угроза применения силы всегда таилась за его политическими переговорами, которые в принципе никогда не предназначались для приобретения партнеров в традиционном смысле. Как правило, он даже для частных целей, которые представляли собой лишь этапы на пути к зафиксированной в мировоззрении конечной цели, ставил на карту все завоеванное в течение долгого времени им самим и другими людьми. Так, в 1936 г. он расторг договор Локарно, который Штреземан за десять лет до того считал важным шагом на пути к обретению Германией положения великой державы, ввел в марте войска в Рейнскую область и восстановил там военный суверенитет рейха, хотя одна только Франция без особого труда могла нанести ему сокрушительное поражение. В марте 1938 г. он оккупировал Австрию, в октябре 1938 г. области расселения судетских немцев, в марте 1939 г. Чехию и Мемельскую область, а в сентябре, добившись уже на самом деле поразительных успехов и сплотив за собой большую часть немецкой нации, развязал войну с Польшей, хотя отлично знал, что вермахт готов только к краткосрочной военной кампании. Другие подходы к политике он рассматривал как следствие неправильного понимания истории, личную слабость политиков, состоящих на службе у «международного еврейства» и бессознательно причиняющих вред (или сознательно, если речь шла о политиках-евреях). Сколь мало значили для него международные пакты и договоры, демонстрирует его подход к германо-польским отношениям, к заключенному между этими странами в 1934 г. соглашению о ненападении и к собственным обещаниям сохранять мирные отношения с Польшей. Уже в «Майн кампф» он открыто заявлял: «Союз, цель которого не содержит военных намерений, не имеет смысла и ценности. Союзы заключаются только для борьбы».

Сформулированная таким образом политика неизбежно порождает зло и должна в конечном итоге потерпеть поражение, так как ее проводникам никогда не удастся полностью идеологически подчинить собственный народ, исключить все факторы риска и удерживать в угнетенном состоянии другие народы. Этому не противоречит тот факт, что Гитлер потерпел поражение так поздно. Он лишь доказывает, что Гитлер был в состоянии невероятно долго и поразительно успешно проводить политику, которая в принципе не имела права на существование [Это относится и к Гитлеру как к полководцу. См. следующую главу.]. Для него как для политика существенное значение имел уже 1923 г., когда он впервые потерпел ощутимое поражение. Вместо того чтобы отойти в тень, чего ожидали почти все без исключения, он сумел вернуться в политику. И вернулся не униженным и раздавленным, а вдобавок еще и сумел заткнуть рты своим критикам. «В ходе длительного развития человечества, — поучает он в уже написанной к этому времени "Майн кампф", — бывают случаи, когда в человеке возникает сочетание политических качеств и умения видеть на дальнюю перспективу. Чем прочнее этот сплав, тем сильнее сопротивление, которое приходится преодолевать такому политику. Он работает не над потребностями, понятными каждому обывателю, а над целями, суть которых ясна лишь немногим. Поэтому его жизнь разрывается между любовью и ненавистью. Протест современников, не понимающих такого человека, борется с признанием потомков, ради которых он работает. Чем величественнее труд этого человека ради будущего, тем меньше его могут понять внастоящем…» Из этих слов ясно видно, что он претендует на объединение в себе обоих этих качеств и на исключительное положение в истории в качестве «Полярной звезды для ищущих людей». Как пророк он должен был определить цель движения, а как политик найти средства для ее осуществления. В то время как мышление «стратега» определяется «вечными истинами», мышление политика ориентируется на ту или иную практическую реальность. Великим он считал такого стратега, чьи идеи были истинными в «абсолютно абстрактном отношении», и такого политика, чей подход к фактам и их использование можно было считать «правильным». Ему, смотрящему далеко в будущее, цель, путеводная звезда политика, представлялась важнее, чем путь, который ведет к ней. Для него было само собой разумеющимся, что он при этом не обязан ориентироваться на «целесообразность» и нести ответственность перед «реальностью». Решающее значение для него имела принципиальная правильность идеи, а степень трудности на пути к ее осуществлению не заслуживала внимания. Оценивая способности того или иного политика, он брал за основу его видимые успехи в реализации планов, но был убежден, что таким способом невозможно оценить значение стратега, так как его «конечные цели» никогда не могут быть претворены в жизнь ввиду того, что человечество неспособно на это. Чем величественнее, абстрактнее и правильнее идея, писал он в «Майн кампф», тем «невозможнее ее полное осуществление», что в конечном итоге означает, что поистине великий политик вообще не может быть оценен своими современниками [Там же Гитлер заявлял, что великого политика невозможно «оценить по реализации его целей».].

Германский рейх, который Гитлер хотел превратить в невиданную в истории мировую державу, существует в наши дни в виде двух государств среднего уровня (книга издана до воссоединения Германии в 1990 г. — Прим. перев.). Его значительные части находятся на польской и советской территории. Австрия уже не принадлежит Германии. Произошедшее по вине Гитлера исключение Германии из группы стран, которые были в состоянии проводить большую европейскую политику, привело к гегемонии США и СССР, снизило значение Великобритании, которая хотя и стоит во главе Содружества наций, но потеряла свои былые позиции. Германия и Великобритания, благосклонности и союза с которой Гитлер добивался почти два десятилетия с целью достижения немецкого мирового господства, играютсегодня второстепенную роль в борьбе мировых держав за ведущие позиции. Гитлер, вероятно, навсегда положил конец притязаниям Европы на главенствующее положение в мире, вывел Германию как самостоятельный внешнеполитический фактор из расклада сил ведущих государств и немало способствовал тому, что колониальные и полуколониальные нации, к которым он относился с презрением, в конце концов заявили о своем праве на самоопределение и превратили «Третий мир» в фактор силы, который вынуждены учитывать в своей политике и США, и СССР. 1945 г. пережили лишь отдельные моменты, которые частично подтверждают взгляды Гитлера. Так, например, его представление о том, что политика — это всегда политика силы, действует по-прежнему в неизменном виде.

* * *

Без изменений воспринимается и роль войны как важнейшего средства проведения политики силы. Взгляды Гитлера на мораль и ее значение в международной политике также не претерпели существенных изменений в современной практике. Так происходило везде в мире, где после Нюрнбергского процесса нарушались нормы международного права. Именно поэтому представления Гитлера о политике не должны восприниматься так однозначно, как это делают многие историки. Этому не противоречит тот факт, что мировоззрение Гитлера подготовило почву для практической национал-социалистской политики господства и уничтожения в период после 1939 г. в Европе, на всех этапах оправдывало ее и стало определяющим для выработки внешней политики. Существующее мнение о том, что в 1933 г. были заложены национал-социалистские основы, к 1939 г. была выработана тактика, а к 1943 г. определены цели германской внешней политики как «логические следствия национал-социалистского мировоззрения» и что внешняя политика Германии в 1933 г. была более содержательной, чем «национал-социалистская внешняя политика», не выдерживает критики, хотя именно благодаря Гитлеру характерными аспектами этой политической фазы стали тотальное духовное оболванивание народа, систематическое уничтожение противников и врагов и стремление к построению радикального нового порядка в Европе по расово-идеологическим принципам [Тезис немецкого историка Ганса-Адольфа Якобсена о том, что 1933 г. «и весь дальнейший период истории Германии вплоть до окончания войны должны рассматриваться не столько как последовательное развитие, сколько как революционные преобразования», слишком односторонне сводится к последствиям политики Гитлера, которая отяготила Германию «тяжелой исторической данью», как выражается Якобсен с «народно-педагогических» позиций.].

То, что Германский рейх как великая держава был мечтой многих немцев, Гитлер узнал еще в школьные годы не только из учебников и программ Союза пангерманистов. Гитлер еще до первой мировой войны участвовал в дискуссиях по вопросу целей, которые отстаивал адмирал Альфред Тирпиц», которого высокопарно именовали «создателем немецкого флота» и который, будучи с 1897 г. государственным секретарем в министерстве по делам флота, вынужден был в 1916 г. уйти в отставку [Тирпиц превзошел самого кайзера. Характерна в этом плане карикатура в газете «Симплициссимус» от 15.4.1912 г., где Вильгельм II, стоя перед кроватью, говорит своему слуге: «Загляните-ка под кровать, нет ли там Тирпица. Я не могу себе представить, что проведу пару недель, не слыша звука военных труб».] из-за того, что кайзер Вильгельм II отклонил его требование атаковать немецкими подводными лодками корабли нейтральных стран без предупреждения. Вошедшая в историю концепция Тирпица, направленная в области внешней политики на свержение Британии с трона владычицы морей, а во внутренней политике на предотвращение социальных реформ, которые он рассматривал как предшественниц социальной революции [Целью Бисмарка была прежде всего стабилизация компромиссного союза, вынужденно сложившегося в 1848 г. между дворянством и промышленной буржуазией, а также между королевским двором и парламентом против пролетариата.], базировалась на получившем всемирное распространение вульгарном дарвинизме, к которому сводились и важнейшие аспекты политических представлений Гитлера. Тирпиц хотел придать Германии статус не только великой европейской, но и мировой державы, стоящей на равных с Британской империей. Этих взглядов он, в принципе, придерживался и в 1924 г. [В предисловии к своей книге «Построение германской мировой державы» он подчеркивал в 1925 г., что не хочет «после проигранной войны отказываться от возможности избрать другой путь, в том числе и по отношению к Англии». Однако это было всего лишь вынужденное решение, продиктованное ситуацией, что можно без труда доказать.], когда Гитлер находился в заключении и работал над «Майн кампф».

Мы хотим «полного международного признания, соответствующего нашей культурной, экономической и военной мощи, — писали 20 июня 1915 г., за девять месяцев до отставки Тирпица, 1347 видных представителей немецкой буржуазии в «совершенно секретном меморандуме» [Меморандум, который, несмотря на запрет, был вручен Бетману Хольвегу с целью развертывания общей дискуссии о военных целях, подписали 352 преподавателя высших учебных заведений, 148 судей и адвокатов, 158 священников, 145 чиновников высокого ранга, бургомистров и депутатов магистратов, 40 парламентариев, 182 промышленника и финансиста, 18 действующих генералов и адмиралов, 52 помещика и 252 деятеля искусства, литератора и издателя.] в адрес рейхсканцлерафон Бетмана Хольвега. — Нам, очевидно, не удастся достичь одновременно всех целей в сфере национальной безопасности перед лицом такого превосходства наших врагов. Однако достигнутые ценой такого большого числа жертв военные успехи должны быть использованы до предела возможностей.

Мы хотим раз и навсегда покончить с французской угрозой после столетий грозившей нам со стороны Франции опасности и после реваншистских воплей, раздававшихся с 1815 по 1870 и с 1871 по 1915 г. Это должно быть достигнуто не путем неуместных попыток примирения, которым Франция всегда противилась с крайним фанатизмом. Мы настоятельно предостерегаем немцев от самообмана. Ради нашего собственного существования мы должны решительно ослабить эту страну политически и экономически.

Пограничный рубеж на восточной границе и основу для сохранения роста нашего народонаселения составят земли, которые нам должна уступить Россия. Это должна быть территория, заселенная сельским населением, которая даст нам здоровых крестьян — вечно молодой источник народной и государственной силы.

Если бы мы были в состоянии потребовать у Англии, которая никогда не любила жертвовать своей кровью, возмещения военных потерь, то никакая сумма не показалась бы слишком высокой. Своими деньгами Англия восстановила против нас весь мир. Кошелек — самая чувствительная точка этой нации лавочников. Именно по кошельку ее и надо беспощадно бить, если у нас хватит для этого сил» [4 августа 1914 г. видный немецкий историк Фридрих Майнеке, которого так же высоко ценили в 1914 г., как и после 1945 г., заявил, что Германия должна проводить империалистическую политику и «эта война», которую он характеризовал как оборонительную, «одновременно затрагивает все, что у нас есть и что мы собой представляем». Нет никакого сомнения, что это высказывание и эта позиция полностью совпадают с представлениями, которые отстаивал Гитлер.].

Взгляды рейхсканцлера, министерства иностранных дел и Генерального штаба времен кайзера на великодержавные претензии Германии и Австро-Венгрии по сути не очень отличались от планов Тирпица. В то время как рейхсканцлер Бетман Хольвег ориентировался на традиционные представления об обеспечении для Германии и Австро-Венгрии статуса великой державы в смысле полной свободы внешнеполитических действий и сохранения относительного военного превосходства в рамках европейского расклада сил, высшие представители армейского командования во главе с генералом Людендорфом ставили перед собой цель прямого господства над замкнутой территорией континентального масштаба.

В результате мировой войны должна была возникнуть германская мировая держава, которая после включения важных в экономическом отношении территорий России должна была стать по возможности не зависимой в военно-экономической сфере от иностранных государств, гарантированной от блокады и способной защититься как от Англии, так и в случае необходимости от обеих англосаксонских морских держав одновременно и иметь прочную базу на случай ожидаемых конфликтов с другими государствами. Насколько эти представления верховного командования и концепция двух фаз Людендорфа оказали влияние на план Гитлера по расширению территории и созданию Великой Германии, не имеет столь уж большого значения, поскольку и Гитлер, и Людендорф думали о том, чтобы сначала обеспечить для Германии положение европейской великой державы и лишь затем обратить свой взгляд за океан.

Во времена Веймарской республики великодержавные идеи продолжали жить в делах ведущих политиков, в том числе и Гитлера, который уже со времен первой мировой войны был убежден, что является свидетелем великого поворота в истории. Он уже во время заключения в ландсбергской тюрьме не сомневался в том, что эра малых морских держав с их морскими базами, флотами и богатствами, добытыми в колониях, подходит к скорому концу. Благодаря этим мыслям он отверг в «Майн кампф» требование о «восстановлении Германии в границах 1914 г.» как абсолютно недостаточное и устаревшее и охарактеризовал его как политическое недомыслие. Широко распространенное в Германии требование о восстановлении в прежних границах и возвращении немецких колоний, которое, как следует из документов британского кабинета министров, в принципе готов был поддержать британский премьер-министр Невилль Чемберлен за десять дней до вторжения Гитлера в Австрию в марте 1938 г. [Чемберлен, несмотря на принципиальные возражения других членов британского кабинета министров, предлагал, чтобы Германия приняла участие в управлении вновь поделенной колониальной зоной, ограниченной на севере Сахарой, а на юге — Юго-Западной Африкой, и вернула себе колонии в результате возврата Англией, Францией, Бельгией и Португалией мандатов Лиги Наций.], казалось Гитлеру просьбой о милостыне, на которую Германия ни при каких обстоятельствах не должна была соглашаться. Перед ним, как и перед военными, уже в начале двадцатых годов стояла цель грядущей великой державы нового типа, чтов его представлении означало завоевание большой замкнутой территории. Насколько Гитлер был убежден в этом своем мнении, демонстрирует в том числе и тот факт, что во время написания «Майн кампф» в Ландсберге он предсказал, что Германия и Россия, то есть страны, проигравшие мировую войну и находившиеся в состоянии упадка, станут новыми мировыми державами. Германия, которая должна была, по его мнению, обрести такой статус, не могла стать таковой из Веймарской республики, так же как и не могла быть подготовлена к этому марксистским путем. Возрождение монархии он также не считал подходящим путем для того, чтобы обеспечить будущее рейха. Монархию, которая для радикального консерватора Гитлера была слишком консервативной, он считал пригодной лишь для того, чтобы в лучшем случае поддерживать имеющиеся империи, но не завоевывать новые. На это способны, по его мнению, только революции, имеющие историческое значение. То, что он считал себя человеком, который не только понимает историю, но и способен «творить» ее, он продемонстрировал уже в ноябре 1923 г. в Мюнхене.

Подготовленный уже 20 декабря 1918 г. на первом после заключения перемирия совещании военного руководства в здании Генерального штаба в Берлине план генерала фон Зекта как можно быстрее сделать Германию великой державой, что позволило бы ей вновь вступать в политические союзы, остался без реальных последствий, потому что республика не была способна реализовать его ни внешнеполитическими, ни внутриполитическими средствами. Концепция Зекта, заключавшаяся в подчинении Польши при поддержке России, чтобы обеспечить себе надежный тыл на случай войны с Францией, не только осталась иллюзией, но и не совпадала с представлениями Гитлера, которые он сформулировал уже в 1920 г. и отстаивал вплоть до 1945 г. Ведущим военным и политикам Веймарской республики, не поддерживавшим никаких отношений с Гитлером, реальная ситуация не мешала активно поддерживать эти экспансионистские устремления. Так, например, Штреземан, проводивший «политику взаимопонимания» и видевший в договоре, подписанном им и рейхсканцлером Гансом Лютером в декабре 1925 г. в Локарно, шаг для Германии в направлении возврата себе положения великой державы, обратил свой взгляд на Польшу и заявил, что этого восточного соседа необходимо путем экономического давления принудить вернуть «коридор» рейху.Гитлер, начертавший на своих знаменах пересмотр Версальского договора, с самого начала пребывания на посту канцлера уделял большое внимание проблеме Польши. Примечательно, как он пытался поначалу ее решить. Хотя он сразу же после прихода к власти открыто заявил о необходимости национального самоопределения рейха в качестве великой державы и о пропорциональных претензиях на участие в принятии европейских решений, считал предпосылкой разумной политики равноправие Германии, уважение ее национального достоинства в Европе, обеспечение безопасности границ, развитие немецкой промышленности, он в то же самое время проявлял большую терпимость, чем некоторые канцлеры времен Веймарской республики. В качестве рейхсканцлера он открыто заявлял, что его не интересуют чужие территории и идеологическая обработка чужого населения. После того как он заявил французскому послу Франсуа-ПоНсе в апреле 1933 г., что существующая восточная граница рейха не может его устроить на длительную .перспективу, он успокоил польского посланника Липского в ноябре 1933 г., заверив его, что считает бессмысленным вести войны ради решения мелких пограничных споров. А в декабре 1933 г. он даже приветствовал наличие Польши в качестве буферного государства между большевистской Россией и западной цивилизацией. Позднее он «осудил слухи о немецко-польской исконной вражде. Подписание германско-польского договора о ненападении в 1934 г., связанное со взаимным отказом от применения силы, казалось лучшим доказательством, что Гитлер вовсе не так догматично настроен на реванш, как дипломаты времен Веймарской республики, которые постоянно отказывались заключить с Польшей такое же соглашение о признании границ, как с западными державами в 1925 г. в Локарно» [Далее там говорится: «Ввиду непростого положения рейха Гитлер до 1937 г. придерживался метода так называемых "мирных изменений" статус-кво и тем самым Версальского договора. С поразительной ловкостью и выдержкой он демонстрировал свои мирные намерения, постоянно говорил о тяге немецкого народа к спокойствию и миру, а также о своем опыте фронтовика, накопленном им во время первой мировой войны, который лучше всего помогает ему оценить принесенные жертвы. Такие лозунги, жадно воспринимаемые людьми, он произносил при любой возможности, во время широковещательных выступлений в рейхстаге, в интервью и беседах с иностранцами. Обеспечение мира, казалось, занимало первое место в его шкале ценностей среди всех остальных национальных интересов Германии».].

Незадолго до того, как Гитлер стал рейхсканцлером, генерал фон Шляйхер попытался воспользоваться ситуацией и, отойдя от традиционной немецкой кабинетной политики, подчеркивавшей приоритет внешней политики, осуществить решение, которое, хотя и было рассчитано на последовательное наращивание сил вовне, однако прежде всего должно было восстановить «порядок» внутри самого рейха и активизировать германскую экономику. Через создание солидной внутриполитической базы он хотел недвусмысленно заявить о германских интересах и на внешнеполитической арене с конечной целью восстановить статус рейха как великой державы. Примером Гитлеру служил один из его предшественников Густав Штреземан, который вошел в историю не только как сторонник позиции международного взаимопонимания, но и как поборник восстановления Германией статуса великой державы на экономической основе. После предварительного решения вопроса о репарациях и оживления немецкой экономики этому рейхсканцлеру от Немецкой народной партии удалось сделать заметный шаг по направлению к «большой политике». Не было ничего удивительного в том, что Штреземан рассматривал подписание договора в Локарно в декабре 1925 г. как этап на пути к ревизии Версальского договора. Его политику ревизии Андреас Хильгрубер метко охарактеризовал как, с одной стороны, умелое проведение своей линии вопреки требованиями военного руководства путем традиционных тайных переговоров, а с другой — как использование противоречий среди своих бывших противников, публичное высказывание своих взглядов на трибуне Лиги Наций и ловкий розыгрыш политико-экономических возможностей с учетом усиления военного потенциала. Такая политика поэтапно вела к Адольфу Гитлеру, у которого военная мощь являлась решающей базой для внешней политики. Открытый разрыв с положениями Версальского договора начал вовсе не рейхсканцлер Гитлер, который с сентября 1933 г. подчеркнуто осторожно проводил в жизнь свою военную программу и за это подвергался критике со стороны министра иностранных дел Константина фон Нейрата и министра обороны Вернера фон Бломберга, настаивавших на открытой политике вооружения, а военные, дипломаты и крупные правительственные чиновники, работавшие под руководством Шляйхера. Они умело использовали вызванные мировым экономическим кризисом 1929 г. внешнеполитические и военные затруднения европейских держав [Преемник Штреземана на посту министра иностранных дел Юлиус Куртиус, ведущие сотрудники министерства и особенно государственный секретарь фон Бюлов уже на заключительном этапе правления социал-демократического рейхсканцлера Германа Мюллера (с июня 1928 по март 1930) придали немецкой внешней политике ярко выраженные черты государственного эгоизма.], которые нельзя былопричислить к партнерам Германии, и проводили политику, за которую официально не несли никакой ответственности.

Как и подавляющее большинство немецкого народа, Гитлер открыто требовал отказа от выплаты репараций и формального военного равенства рейха, чего не мог себе позволить в сложившейся политической ситуации центристский кабинет Генриха Брюнинга (1930 — 1931) даже несмотря на позицию рейхсканцлера [Так, например, 8.7.1930 г. Брюнинг в открытую заявил, что он требует справедливого и прочного порядка в Европе и «достаточного естественного жизненного пространства для рейха». Решение проблемы репараций Брюнинг рассматривал как первоочередную задачу, в то время как переговоры по вопросам разоружений он отодвигал на второй план.], хотя это и не помешало руководству рейхсвера превратить тайное вооружение, начавшееся после роспуска союзнической контрольной комиссии (в 1927), в неприкрытый рост армии.

С приходом к власти фон Папена и его «кабинета баронов» [Рейхсканцлер фон Папен, министр иностранных дел фон Нейрат, министр продовольствия фон Браун, министр внутренних дел фон Гайль.], который сместил социал-демократическое прусское правительство и повел Пруссию, как и весь рейх, по антидемократическому пути, центр тяжести немецкой политики сместился к открытому вооружению, что казалось слишком рискованным для Брюнинга, свергнутого с помощью генерала фон Шляйхера и сотрудничавших с ним национал-социалистов.

Когда 30 января 1933 г. Гитлер, в чьей внешней политике доминировали традиционные средства дипломатии и угрозы силой, пришел к власти, он официально вел себя в этом отношении сдержаннее, чем его предшественники Штреземан, Брюнинг, Шляйхер и Папен. Поначалу те, кто не был знаком с его мировоззрением, вполне могли подумать, что национал-социалистский рейхсканцлер не сможет оправдать возлагавшихся на него надежд. Правда, 17 мая 1933 г. в своей речи в рейхстаге, подготовившей выход из Лиги Наций, он затронул проблемы экономики, вооружения и положения Германии среди других государств, но это было сделано таким образом, что не каждому удалось распознать его истинные замыслы. В соответствии с высказываниями своих предшественников на посту канцлера он наметил следующие политические проблемы: «В течение многих столетий европейские государства и их границы строились на воззрениях, берущих свое начало исключительно в государственном мышлении. Благодаря победоносному шествию национальной идеи и национальных принципов на протяжениипрошлого века и из-за отсутствия учета этих новых идей и идеалов государствами, создававшимися на основе других предпосылок, были посеяны семена многочисленных конфликтов. По окончании большой войны не может стоять более высоких задач перед действительно мирной конференцией, чем новое деление и новый порядок европейских государств, основанные на ясном понимании этого факта и максимально отвечающие этому принципу... Этот территориальный передел Европы с учетом действительных национальных границ мог бы стать историческим решением, перед лицом которого в будущем и для победителей, и для побежденных кровавые жертвы последней войны оказались бы не напрасными… Ни одна новая война в Европе не смогла предложить ничего лучшего по сравнению с нынешней неудовлетворительной ситуацией.

Напротив, применение силы в любой форме в Европе ни с политической, ни с экономической точки зрения не могло бы создать более благоприятной ситуации, чем та, что имеется сегодня. Даже при полном успехе нового силового решения конечным итогом стало бы усугубление нарушения равновесия в Европе и тем самым... зародыш новых будущих противоречий… Следствием стали бы новые войны, новая неуверенность и новая экономическая нужда. Такое бесконечное безумие неизбежно приведет к краху сегодняшнего общественного и государственного порядка. В утопающей в коммунистическом хаосе Европе возникнет кризис невообразимого масштаба и непредсказуемой длительности… Германия разоружилась. Она выполнила все заложенные в мирном договоре обязательства, лежащие далеко за пределами целесообразности и даже рассудка… Германия готова в любое время в случае создания всеобщей системы международного контроля над вооружениями поставить под такой контроль свои воинские части при условии такой же готовности со стороны других государств, чтобы недвусмысленно продемонстрировать перед всем миром их абсолютно немилитаристский характер... Эти требования означают стремление не к вооружению, а к разоружению других государств... Единственная нация, которая с полным правом может опасаться агрессии, — это немцы, которым не только запретили иметь наступательное оружие, но и ограничили право на оборонительное и на создание пограничных укреплений… Германия думает не об агрессии, а о своей безопасности».

До сентября 1933 г. Гитлер сдерживал себя, изображал миролюбивого канцлера и, казалось, изменил своему мировоззрению, центральное место в котором занимали борьба, война, истребление «неполноценных» особей и идеологический антисемитизм. Но это делалось из тактических соображений. «Обстоятельства заставляли меня в течение десяти лет говорить практически только о мире,— открыто заявил он 10 ноября 1938 г. на секретном совещании с главными редакторами немецких газет и другими представителями прессы. — Лишь постоянно подчеркивая стремление Германии к миру, я мог шаг за шагом завоевывать свободу для немецкого народа и давать ему в руки оружие, которое служило необходимой предпосылкой для следующего шага. Разумеется, такая пропаганда мира имеет и свои негативные стороны, так как она легко может привести к тому, что в умах многих людей закрепится представление, будто сегодняшний режим… идентифицирует себя с решением сохранить мир при любых обстоятельствах… То, что я в течение многих лет говорил о мире, носило вынужденный характер» [В этих опубликованных Фехнером сразу же после 1945 г. «выдержках» из фиктивных «дневников» Геббельса уже прослеживается «поэтапный план» Гитлера, впервые упомянутый в специальной литературе Андреасом Хильгрубером.].

Произнося эти слова, Гитлер уже болен, и его мучит страх перед смертью. Он считает, что его дни сочтены, и чувствует необходимость претворить в жизнь как можно больше своих планов и идей. Если в 1933 г. он был совершенно здоров, а в 1934 г. врачи, несмотря на то что у него было на этот счет другое мнение, подтвердили ему, что он ничем не болен, то в 1938 г., составляя свое политическое и личное завещание, он действительно страдает многочисленными болезнями, от которых его заботливо лечат врачи, и полагает, что не успеет завершить труд своей жизни. По его политическим и военным решениям и поступкам ясно видно развитие болезни, определяющее их темп, объем и способ действий.

Поскольку Гитлер был убежден в своей незаменимости, он считал, что должен использовать оставшийся ему, как он полагал, короткий срок, чтобы реализовать свои замыслы, которые он в выступлении перед профессорами и студентами Эрлангенского университета 13 ноября 1930 г. кратко сформулировал следующим образом: «Каждое существо стремится к экспансии, а каждый народ — к мировому господству. Лишь тот народ, у которого есть эта цель, находится на правильном пути». Уже перед началом войны все в большей степени чувствовалась суетливая спешка. Гитлер брался за все подряд и хотел всего сразу. До тех пор, пока он себя более или менее хорошо чувствовал, между его высказываниями, устремлениями «старых» руководящих кругов [Живущие с XIX века в Германии политические идеи сильной Центральной Европы под немецким руководством, необходимости экспансионистской политики на востоке, глобальной мировой державы и неизбежности военной конфронтации с другими великими державами приобрели широкое развитие после прихода Гитлера к власти.] времен Бисмарка и планами воинственной «правой» оппозиции при Вильгельме и в эпоху Веймарской республики прослеживалась неоспоримая идентичность целей. Политические цели Гитлера и средства их реализации, которые многие историки ошибочно считают принципиально новыми, представляли собой окрашенные мессианским духом и перенесенные на почву современности бесчеловечные антисемитские политические меры, которые были известны Гитлеру из истории своей родины и которые он считал для себя путеводными. Его продиктованные расовой идеологией решения и действия, война и истребление евреев, планы полной биологической перестройки немецкой нации и господства новой правящей верхушки над всей Европой, а впоследствии и над миром уходили корнями в немецкую и австрийскую историю, хотя и не выпячивались до Гитлера на передний план.

И «Майн кампф», и предшествовавшие ей рукописные заметки доказывают, что Гитлер уже с самого начала был убежден, что приобретение «необходимого» жизненного пространства, не сможет привести к желаемым результатам без одновременного истребления евреев не только в Германии, но и на завоеванных территориях. Объявления войны Польше в 1939 г. и Советскому Союзу в 1941-м сопровождались приказами об уничтожении евреев. В «Майн кампф» он сожалел, что к началу и во время первой мировой войны «не удалось отравить газсм двенадцать — пятнадцать тысяч этих еврейских предателей народа», а 30 января 1939 г., за семь месяцев до начала военной кампании в Польше, угрожал: «Если международным еврейским финансовым кругам в Европе и за ее пределами удастся снова втянуть народы в мировую войну, то ее результатом станет… не победа еврейства, а уничтожение еврейской расы в Европе». Вместе с началом польской кампании он одним росчерком пера дает начало акции по уничтожению людей. На востоке под прикрытием победоносного вермахта должно быть

Поиск по сайту: