Помощничек
Главная | Обратная связь


Археология
Архитектура
Астрономия
Аудит
Биология
Ботаника
Бухгалтерский учёт
Войное дело
Генетика
География
Геология
Дизайн
Искусство
История
Кино
Кулинария
Культура
Литература
Математика
Медицина
Металлургия
Мифология
Музыка
Психология
Религия
Спорт
Строительство
Техника
Транспорт
Туризм
Усадьба
Физика
Фотография
Химия
Экология
Электричество
Электроника
Энергетика

Из воспоминаний Ф. Т. Фомина



 

«В январе 1915 года я был досрочно призван в армию...

Не успел я прийти в себя с дороги, как фельдфебель запасного батальона, располагавшегося в Туле, вызвал меня к себе: захотел поближе познакомиться. Был он явно «под мухой».

- Откуда прибыл-то?

- Из Москвы.

- Городской, говоришь, – усмехнулся фельдфебель. – А ну-ка, покажи свою городскую культуру. Гармониста сюда! – крикнул он.

Я оторопел. Что ему от меня надо?

- А ну, давай кадриль! – приказал он, когда подошел гармонист.

- Я не умею, господин фельдфебель, – отвечал я.

- Не умеешь кадриль?! Давай плясовую...

- И плясовую не умею.

- Врешь! Должен уметь. Все должен уметь, ежели стал солдатом. Солдат ты или кто?.. Отвечай! – неожиданно заорал он и стал наступать на меня.

- Так точно, солдат!

- Я тебя, сукина сына, выучу, коль не умеешь. За милую душу будешь кренделя выписывать... Играй камаринского, – приказал он гармонисту.

Тот испуганно моргнул и усердно заиграл плясовую.

- Ну!!! – фельдфебель опять пошел на меня. Я стоял не шевелясь.

- Никогда не плясал, господин фельдфебель, – замирая, выдавил я из себя.

- А я приказываю тебе! Понял? Пляши, и все тут.

С горьким чувством обиды я стал семенить ногами, притопывать.

- Под музыку, под музыку давай, да веселей! – покрикивал фельдфебель и хохотал.

Недолго я пробыл в этом батальоне. В июле того же 1915 года я был включен в маршевую роту и направлен на фронт. Прибыли мы в район Острова-Остроленка, где в то время шли упорные бои. Не доведя до передовой позиции километров 20–30, нас расположили в корпусном резерве, в палатках, чтобы затем пополнить нами части – заменить убитых и раненых солдат.

В лагере этом мы пробыли с неделю. Но и здесь офицеры усиленно нас муштровали.

Как-то после занятий, во время обеденного перерыва, прилегли солдаты отдохнуть в палатках. Дежурный офицер по полку решил сделать обход наших палаток. Была подана команда: «Встать, смирно!» Я и другие солдаты заснули и не слыхали команды. Дежурный офицер вошел в палатку и пинком ноги стал поднимать заснувших солдат. Когда он ударил меня, я вскочил.

- Смотри, если еще повторится, не поднимешься по команде – морду набью! – сказал дежурный офицер и вышел.

Спустя два дня командир роты поручик Яковлев повел нас на учебные занятия в поле. Пошел проливной дождь. Вымокли мы до последней нитки. Когда возвращались с учения, то по проселочной дороге не только в ногу, вообще трудно было идти: грязь налипала на сапоги. Но офицер требовал «держать ногу».

Стали подходить к палаткам.

Поручик Яковлев начал еще грознее покрикивать:

- Ать, два! Ать, два! Ноги не слышу! Ставь тверже ногу! Ать, два! Дай ногу!

Но, кроме чавканья грязи, ничего не слышно было. Какая уж тут «нога»!

А офицер не унимался:

- Ногу давай! – кричал он.

Как ни старались солдаты угодить офицеру-самодуру, «ноги» по-прежнему не было слышно: дорога превратилась в сплошное месиво. Дождь не унимался. Усталые, мокрые, грязные, мы думали только об одном: поскорей бы под крышу, да за котелок каши приняться...

Вот и лагерь. Вдруг слышим команду:

- Кругом, марш!

Мы повернули обратно, и поручик Яковлев снова и снова стал гонять нас, требуя «ногу».

- Буду гонять до тех пор, пока ноги не услышу. И он гонял нас, гонял с каким-то радостным остервенением. Мы окончательно выбились из сил, и, когда Яковлев остановил нас, некоторые даже шатались.

- Устали? – неожиданно дружелюбно спросил он. – Сейчас отдохнете... Шагом марш!

И когда мы подошли к огромной луже, Яковлев скомандовал: «Ложись!»

Несколько минут, которые мы пролежали в луже, показались нам вечностью.

Вскоре в район расположения резервных частей, где находилась и наша рота, после длительных и ожесточенных боев прибыл для пополнения 130-й пехотный Херсонский полк. От четырех тысяч солдат и офицеров его осталось в живых лишь 120 человек.

Остатки разбитого полка были выстроены перед нами, еще не обстрелянными солдатами. Мы смотрели на их изможденные, серые лица с воспаленными глазами, на грязные шинели и фуражки, пробитые и прожженные осколками снарядов и пулями.

Появились командир полка полковник Зайченко и священник. Началась панихида по «христолюбивым воинам, павшим на поле брани за веру, царя и отечество». Затем священник привел нас к присяге, после чего нами пополнили разбитый полк.

Мы почти с радостью встретили это известие. Уж очень зверствовал поручик Яковлев. Хоть к черту в пекло пойдешь, лишь бы от него подальше...

... Но от нашего мучителя поручика Яковлева избавиться нам не удалось. Сразу же после того, как нас распределили по ротам и командам, стало известно, что Яковлев назначен комендантом полка. За малейшую провинность солдата ожидало унизительное наказание. Случись, кто опоздает на вечерний привал, разговор был один: 25 розог. А опоздания были, и немудрено... Солдат во время отступления кормили порчеными продуктами, да и тех было недостаточно, и многие питались чем попало, сами добывали где что придется. Большинство солдат «болело животами». И командир полка, и комендант Яковлев, конечно, знали об этом, но ни о какой медицинской помощи не было и речи. А заболевание дизентерией принимало угрожающие размеры. Медицинское обслуживание было поставлено из рук вон плохо не только у нас, но и во всей действующей армии.

Экзекуциями в полку ведал Яковлев. Исполнял он эту свою обязанность необычайно рьяно и не без удовольствия. Порка поручалась трем солдатам из комендантской команды. Один должен был держать на своих коленях голову «провинившегося» солдата, покрытую шинелью, а двое других пороли розгами. Комендант полка поручик Яковлев сам следил за поркой и покрикивал:

- Драть так драть как полагается, а то сам ляжешь!

Все это было тяжело и унизительно не только для тех, кого наказывали, но и для тех, кого заставляли пороть. Очень часто солдаты, жалея своих товарищей, смягчали удары. В таких случаях Яковлев приходил в ярость и приказывал ложиться «сердобольному» солдату, которого и пороли под неусыпным наблюдением того же поручика Яковлева.

Больно было видеть, в каком состоянии наказанный возвращался в подразделение и как удручающе действовала на солдат такая расправа над их товарищем...

... Зимой 1916 года на фронте было затишье. Наша часть расположилась под Ригой в армейском резерве. Но и здесь редкий день не встречали мы пьяным поручика Яковлева.

Заметив солдата, идущего навстречу, Яковлев останавливал его и обычно спрашивал: «Морда бита?» Если солдат отвечал: «Никак нет, ваше благородие», Яковлев со всего размаху ударял по щеке раз и другой и брезгливо бросал:

- А теперь проваливай, мерзавец, и чтоб больше не показывался мне на глаза!

Если же солдат отвечал: «Так точно, морда бита!» – Яковлев говорил: «Ну, проваливай!» И ограничивался одними ругательствами.

Солдаты очень скоро поняли это и приноровились. Бывало, когда попадались ему на улице, всегда живо отвечали:

- Так точно, морда бита, ваше благородие.

- Кем?

- Вами, ваше благородие!

- То-то, – самодовольно ухмылялся Яковлев и отпускал солдата, не тронув.

Командир полка полковник Зайченко, конечно, знал об этих развлечениях своего офицера, но сам-то он был не лучше его.

Как-то раз настала моя очередь идти на кухню. Я должен был принести ужин для своих товарищей. Взял два котелка, получил четыре порции борща, иду обратно. А навстречу полковник Зайченко. Я вытянулся, повернул к нему лицо – ем глазами, что называется. Но, должно быть, вид мой не понравился командиру полка. Впрочем, и немудрено: огромные валенки, бумазейная цветная телогрейка не придавали мне бравого вида. А тут еще полные котелки не дают возможности вытянуться во фронт. Полковник остановил меня:

- Ты какой роты?

Отвечаю, как положено по уставу:

- Я рядовой солдат команды разведчиков 130-го пехотного Херсонского его императорского высочества великого князя Андрея Владимировича полка.

- А кто я буду?

- Вы изволите быть командиром 130-го пехотного Херсонского его императорского высочества великого князя Андрея Владимировича полка – полковник Зайченко.

- Перед кем полагается во фронт становиться?

Начиная от государя императора и государыни императрицы, я перечисляю, перед кем солдат должен становиться во фронт. У командира полка не хватило терпения выслушать до конца и он прервал меня:

- А как ты думаешь, передо мною положено становиться во фронт?

- Так точно, положено!

- Почему не стал?

- Руки заняты котелками, ваше высокоблагородие.

- Вот оно что, – иронически протянул полковник. И вдруг как закричит: – Службу не знаешь! Слушай мою команду! Направо! Шагом марш!

Обливаясь борщом, я пошел, стараясь как можно лучше отбить шаг. Но в огромных валенках это невозможно было. Прошел шагов 50, слышу команду: «Кругом, марш!» Повернулся я и пошел обратно. Поравнявшись с командиром полка, стал во фронт. А руки по-прежнему заняты котелками, в которых борща осталось уже наполовину.

Командир полка опять дает команду:

- Направо, шагом марш!

Я точно выполняю команду, отошел метров за 60, иду дальше – не слышу команды. Ну, думаю, оставил меня мой мучитель. Прошел еще немного, поворачиваю голову. А он издали наблюдает. «Кругом! – кричит. – Бегом ко мне!» Добежал я до него, он как начал, как начал меня ругать, какое я, мол, имел право оглядываться. И устава-то я не знаю, и чинопочитания не понимаю. Стою, слушаю, молчу. Попробуй не то что возразить, а слово вымолвить в свое оправдание, еще хуже будет.

Когда устал ругаться, опять подает команду: «Шагом марш!» Потом снова: «Кругом, марш!» И так долго он еще, издеваясь, гонял меня туда и обратно.

Вернулся я в казарму с пустыми котелками. Товарищи накинулись на меня: где пропадал – люди в других отделениях давно отужинали. А я перевернул пустые котелки и рассказал, как полковник Зайченко оставил нас без ужина, учинив мне строевые занятия с котелками.

Такого рода издевательства не проходили бесследно. Они оставляли тяжелый осадок в душе у каждого солдата, человеческое достоинство которого так жестоко оскорблялось. Затаенная ненависть к офицерам- самодурам накапливалась и искала себе выхода. Постепенно под воздействием агитации большевиков, которых в армии становилось все больше и больше, мы начинали понимать, что дело тут не в отдельных офицерах, потерявших человеческий облик, а в том, что царская армия – это орудие классового господства эксплуататоров над трудящимися и что этим определяется и отношение офицеров к солдатам.

За время службы в царской армии я встречал всяких офицеров. Были среди них и честные, храбрые командиры, относившиеся к солдатам хорошо, но больше было таких, как Яковлев и Зайченко, не считавших солдата человеком.

Пройдет немного времени, и таким офицерам отольются солдатские слезы. И не только им, но и их хозяевам, тем, кто посылал нас на убой... Недаром ведь солдатская масса сыграла такую выдающуюся роль в революции...

... О Февральской революции мы узнали только через два дня после того, как она свершилась. Первое, что мы почувствовали, – это какое-то смятение среди офицеров. Резко изменилось их отношение к солдатам: одни держали себя с плохо скрываемой неприязнью, другие начали заискивать, входить «в доверие». А кое-кто из офицеров, бросив полк, бежал. Исчезли, в частности, командир полка полковник Зайченко и наш мучитель – поручик Яковлев. Эти, как видно, ничего хорошего для себя не ожидали от революции.

 

Приложение 4

 

В. И. ЛЕНИН.

 




Поиск по сайту:

©2015-2020 studopedya.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.