М.: Современник, 1990 Посвящается всем редакторам еженедельных журналов В правом кармане брюк лежали 9 копеек - два трехкопеечника, две копейкии копейка, и при каждом шаге они бренчали, как шпоры. Прохожие косились накарман. Кажется, у меня начинают плавиться мозги. Действительно, асфальт жеплавится при жаркой температуре! Почему не могут желтые мозги? Впрочем, онив костяном ящике и прикрыты волосами и фуражкой с белым верхом. Лежат внутрикрасивые полушария с извилинами и молчат. А копейки - брень-брень. У самого кафе бывшего Филиппова я прочитал надпись на белой полоскебумаги: "Щи суточные, севрюжка паровая, обед из 2-х блюд - 1 рубль". Вынул девять копеек и выбросил их в канаву. К девяти копейкам подошелчеловек в истасканной морской фуражке, в разных штанинах и только в одномсапоге, отдал деньгам честь и прокричал: - Спасибо от адмирала морских сил. Ура! Затем он подобрал медяки и запел громким и тонким голосом: Ата-цвели уж давно-о! Хэ-ри-зан-темы в саду-у!.. Прохожие шли мимо струей, молча сопя, как будто так и нужно, чтобы в 4часа дня, на жаре, на Тверской, адмирал в одном сапоге пел. Тут за мной пошли многие и говорили со мной: - Гуманный иностранец, пожалуйте и мне 9 копеек. Он шарлатан, никогдадаже на морской службе не служил. - Профессор, окажите любезность... А мальчишка, похожий на Черномора, но только с отрезанной бородой,прыгал передо мною на аршин над панелью и торопливо рассказывал хриплымголосом: У Калуцкой заставы Жил разбойник и вор - Камаров! Я закрыл глаза, чтобы его не видеть, и стал говорить. - Предположим так. Начало: жара, и я иду, и вот мальчишка. Прыгает.Беспризорный. И вдруг выходит из-за угла заведующий детдомом. Светлаяличность. Описать его. Ну, предположим, такой: молодой, голубые глаза.Бритый? Ну, скажем, бритый. Или с маленькой бородкой. Баритон. И говорит:Мальчик, мальчик. - А что дальше? Мальчик, мальчик, ах, мальчик, мальчик..."И в фартуке", - вдруг сказали тяжелые мозги под фуражкой. "Кто в фартуке?"-спросил я у мозгов удивленно. - "Да этот, твой детдом". "Дураки", - ответил я мозгам. "Ты сам дурак. Бесталанный, - ответили мне мозги, - посмотрим, что тыбудешь жрать сегодня, если ты сей же час не сочинишь рассказ. Графоман!" Не в фартуке, а в халате... "Почему он в халате, ответь, кретин?"- спросили мозги. "Ну, предположим, что он только что работал, например, делал перевязкуноги больной девочке и вышел купить папирос "Трест". Тут же можно описатьмоссельпромщицу. И вот он говорит: - Мальчик, мальчик... А сказавши это (я потом присочиню, что онсказал), берет мальчика за руку и ведет в детдом. И вот Петька (мальчикаПетькой назовем, такие замерзающие на жаре мальчики всегда Петьки бывают)уже в детдоме, уже не рассказывает про Комарова, а читает букварь. Щеки унего толстые, и назвать рассказ: "Петька спасен". В журналах любят такиезаглавия". "Па-аршивенький рассказ, - весело бухнуло под фуражкой, - и тем более,что мы где-то уже это читали!" - Молчать, я погибаю! - приказал я мозгам и открыл глаза. Передо мною не было адмирала и Черномора и не было моих часов в карманебрюк. Я пересек улицу и подошел к милиционеру, высоко поднявшему жезл. - У меня часы украли сейчас, - сказал я. - Кто? - спросил он. - Не знаю, - ответил я. - Ну, тогда пропали, - сказал милиционер. От таких его слов мне захотелось сельтерской воды. - Сколько стоит один стакан сельтерской? - спросил я в будочке уженщины. - 10 копеек, - ответила она. Спросил я ее нарочно, чтобы знать, жалеть ли мне выброшенные 9 копеек.И развеселился и немного оживился при мысли, что жалеть не следует. "Предположим - милиционер. И вот подходит к нему гражданин...""Ну-те-с?" - осведомились мозги. - Н-да, и говорит: часы у меня свиснули. А милиционер, выхватываетревольвер и кричит: "Стой!! Ты украл, подлец". Свистит. Все бегут. Ловятвора-рецидивиста. Кто-то падает. Стрельба. "Все?" - спросили желтые толстяки, распухшие от жары в голове. "Все". "Замечательно, прямо-таки гениально, - рассмеялась голова и сталастучать, как часы, - но только этот рассказ не примут, потому что в нем нетидеологии. Все это, т. е. кричать, выхватывать револьвер, свистеть и бежать,мог и старорежимный городовой. Нес-па [Не так ли? (фр.)], товарищ БенвенуттоЧеллини". Дело в том, что мой псевдоним - Бенвенутто Челлини. Я придумал его пятьдней тому назад в такую же жару. И он страшно понравился почему-то всемкассирам в редакции. Все они пометили: "Бенвенутто Челлини" в книгах авансоврядом с моей фамилией. 5 червонцев, например, за Б. Челлини. Или так: извозчик No 2579. И седок забыл портфель с важными бумагами изСахаротреста. И честный извозчик доставил портфель в Сахаротрест, и сахарнаяпромышленность поднялась, а сознательного извозчика наградили. "Мы этого извозчика помним, - сказали, остервенясь, воспаленные мозги,- еще по приложениям в марксовской "Ниве". Раз пять мы его там встречали,набранного то петитом, то корпусом, только седок служил тогда не вСахаротресте, а в Министерстве внутренних дел". Умолкни! Вот и редакция.Посмотрим, что ты будешь говорить. Где рассказик?.." По шаткой лестнице я вошел в редакцию с развязным видом и громконапевая: И за Сеню я! За кирпичики, Полюбил кирпичный завод. В редакции, зеленея от жары в тесной комнате, сидел заведующийредакцией, сам редактор, секретарь и еще двое праздношатающихся. Вдеревянном окне, как в зоологическом саду, торчал птичий нос кассира. - Кирпичики кирпичиками, - сказал заведующий, - а вот где обещанныйрассказ? - Представьте, какой гротеск, - сказал я, улыбаясь весело, - у менясейчас часы украли на улице. Все промолчали. - Вы мне обещали сегодня дать денег, - сказал я и вдруг в зеркалеувидал, что я похож на пса под трамваем. - Нету денег, - сухо ответил заведующий, и по лицам я увидал, чтоденьги есть. - У меня есть план рассказа. Вот чудак вы, - заговорил я тенором, - я впонедельник его принесу к половине второго. - Какой план рассказа? - Хм... В одном доме жил священник... Все заинтересовались. Праздношатающиеся подняли головы. - Ну? - И умер. - Юмористический? - спросил редактор, сдвигая брови. - Юмористический, - ответил я, утопая. - У нас уже есть юмористика. На три номера. Сидоров написал, - сказалредактор. - Дайте что-нибудь авантюрное. - Есть, - ответил я быстро, - есть, есть, как же! - Расскажите план, - сказал, смягчась, заведующий. - Кхе... Один нэпман поехал в Крым... - Дальше-с! Я нажал на больные мозги так, что из них закапал сок, и вымолвил: - Ну и у него украли бандиты чемодан. - На сколько строк это? - Строк на триста. А впрочем, можно и... меньше. Или больше. - Напишите расписку на 20 рублей, Бенвенутто, - сказал заведующий, - нотолько принесите рассказ, я вас серьезно прошу. Я сел писать расписку с наслаждением. Но мозги никакого участия ни вчем не принимали. Теперь они были маленькие, съежившиеся, покрытые вместоизвилин черными запекшимися щелями. Умерли. Кассир, было, запротестовал. Я слышал его резкий скворешный голос: - Не дам я вашему Чинизелли ничего. Он и так перебрал уже 60 целковых. - Дайте, дайте, - приказал заведующий. И кассир с ненавистью выдал мне один хрустящий и блестящий червонец, адругой темный, с трещиной посередине. Через 10 минут я сидел под пальмами в тени Филиппова, укрывшись отвзоров света. Передо мною поставили толстую кружку пива. "Сделаем опыт, -говорил я кружке, - если они не оживут после пива, - значит, конец. Онипомерли - мои мозги, вследствие писания рассказов, и больше не проснутся.Если так, я проем 20 рублей и умру. Посмотрим, как они с меня, покойничка,получат обратно аванс". Эта мысль меня насмешила, я сделал глоток. Потомдругой. При третьем глотке живая сила вдруг закопошилась в висках, жилынабухли, и съежившиеся желтки расправились в костяном ящике. - Живы? - спросил я. "Живы", - ответили они шепотом. - Ну, теперь сочиняйте рассказ! В это время подошел ко мне хромой с перочинными ножиками. Я купил одинза полтора рубля. Потом пришел глухонемой и продал мне две открытки в желтомконверте с надписью: "Граждане, помогите глухонемому". На одной открытке стояла елка в ватном снегу, а на другой был заяц саэропланными ушами, посыпанный бисером. Я любовался зайцем, в жилах моихбежала пенистая пивная кровь. В окнах сияла жара, плавился асфальт.Глухонемой стоял у подъезда кафе и раздраженно говорил хромому: - Катись отсюда колбасой со своими ножиками. Какое ты имеешь право вмоем Филиппове торговать? Уходи в "Эльдорадо"! - Предположим так, - начал я, пламенея, - улица гремела, со свистомсоловьиным прошла мотоциклетка. Желтый переплетенный гроб с зеркальнымистеклами (автобус)!.. - "Здорово пошло дело, - заметили выздоровевшие мозги, - спрашивай ещепиво, чини карандаш, сыпь дальше... Вдохновенье, вдохновенье". Через несколько мгновений вдохновение хлынуло с эстрады под военныймарш Шуберта-Таузига, под хлопанье тарелок, под звон серебра. Я писал рассказ в "Иллюстрацию", мозги пели под военный марш: Что, сеньор мой, Вдохновенье мне дано? Как ваше мнение?! Жара! Жара! 1926
