по делам о несостоятельности (банкротстве)

Практика Конституционного Суда РФ

Позиция Конституционного Суда РФ, высказываемая им как в постанов­лениях, признающих не соответствующими либо соответствующими Кон­ституции РФ определенные нормы федеральных законов, так и в опреде­лениях об отказе в принятии к рассмотрению жалоб, имеет огромное значение и для теории, и для практики. Кроме того, нельзя недооценивать высказываемые судьями Конституционного Суда РФ особые мнения, прилагаемые к постановлениям.

Практика Конституционного Суда РФ оказывает огромное влияние и на законотворческую деятельность: как правило, продемонстрированные Судом подходы в той или иной степени проявляются в законопроектах и затем в законах.

Сказанное позволяет оценить значимость изучения и анализа практики Конституционного Суда РФ, которая, следует отметить, не всегда пред­ставляется бесспорной с точки зрения соответствия правовой сущности складывающихся отношений. Известны ситуации, когда определенные правовые нормы, вошедшие в законы под влиянием позиций Конститу­ционного Суда РФ, последующими редакциями из этих законов исклю­чались.

В настоящей статье мы обратимся к практике Конституционного Суда РФ, связанной с конкурсными правоотношениями.

Действующий в настоящее время Федеральный закон от 26.10.2002 № 127-ФЗ «О несостоятельности (банкротстве)» (далее — Закон 2002 г.) сменил Фе­деральный закон от 08.01.1998 N° 6-ФЗ «О несостоятельности (банкротст­ве)» (далее — Закон 1998 г.), который в свою очередь вступил в силу с 01.03.1998 после пятилетнего применения Закона РФ от 19.11.1992 № 3929-1 «О несостоятельности (банкротстве) предприятий» (далее — За­кон 1992 г.). Нормы последнего не являлись предметом рассмотрения Конституционного Суда РФ; рассмотрение норм Закона 1998 г. привело к признанию трех из них не соответствующими Конституции РФ; в контек­сте Закона 2002 г. позитивная практика Конституционного Суда РФ отсут­ствует (далее мы проанализируем определения об отказе в принятии к рас­смотрению жалоб и запросов о проверке конституционности норм Закона 2002 г., а также постановления, которыми рассматриваемая норма была признана не противоречащей Конституции РФ).

Сначала обратимся к практике Конституционного Суда РФ в контексте Закона 1998 г. Основной интерес в настоящее время состоит в возможнос­ти проследить практическую эффективность выводов Конституционного Суда РФ.

Известно три постановления Конституционного Суда РФ, признавших не соответствующими Конституции РФ нормы Закона 1998 г.: постановле­ния от 16.05.2000 № 8-П, от 06.06.2000 № 9-П, от 12.03.2001 № 4-П. По­дробное рассмотрение содержания этих постановлений выходит за рамки настоящей статьи;' обратим внимание на основные параметры и их разви­тие в последующем законодательстве и на практике.

Постановлением Конституционного Суда РФ от 16.05.2000 № 8-П (далее — Постановление № 8-П) была признана не соответствующей Конституции РФ норма п. 4 ст. 104 Закона 1998 г., в соответствии с которой подлежали исключению из конкурсной массы принадлежащие должнику социальные объекты. К этим объектам относились жилищный фонд социального ис­пользования, спортивные, лечебные, детские дошкольные учреждения, а также объекты социальной инфраструктуры, жизненно необходимые для региона.

Данные объекты подлежали передаче на баланс органам местного само­управления, причем передаче безвозмездной, что объяснялось убыточно­стью данных объектов. Более того, Закон 1998 г. предусматривал механизмы принудительной передачи, и нередко эти механизмы приходилось использовать, так как органы местного самоуправления всячески уклонялись от принятия названных выше объектов, в том числе по причине не­достаточности финансирования. В течение месяца с момента получения уведомления конкурсного управляющего о наличии в конкурсной массе соответствующих объектов на органы местного самоуправления возлага­лась обязанность несения расходов по содержанию и обеспечению функционирования данных объектов.

~_;; - Практика показывала, что нередко конкурсные управляющие сталкивались с большими проблемами при вручении уведомления: должностные лица просто отказывались эти уведомления получать. После этого возникали проблемы, связанные с тем, каким образом взыскать средства на содержание социальных объектов.

В свете сказанного становится понятной реакция большинства конкурс­ных управляющих (и иных юристов, бывших в курсе проблемы) на нормы данного постановления Конституционного Суда РФ, в соответствии с ко­торыми управляющие должны были, помимо того, что заставлять органы местного самоуправления принимать убыточные объекты, еще и требо­вать за это денежной компенсации.

Оставался открытым и ряд других вопросов, в частности, была неясна по­следовательность передачи объекта — до либо после выплаты компенса­ции; не было понятно, может ли быть конкурсное производство прекра­щено, пока компенсация не получена.

В результате как сущностных, так и технических дефектов рассматривае­мого Постановления № 8-П его нормы на практике почти не применялись.

Тем не менее законодатель последовал выраженной Конституционным Судом РФ позиции: в ст. 132 Закона 2002 г. устанавливается следующий механизм действий по отношению к социальным объектам.

Жилищный фонд социального использования подлежит передаче органам местного самоуправления сразу, а вот иные социальные объекты (до­школьные, общеобразовательные, лечебные, спортивные сооружения, объекты коммунальной инфраструктуры, относящиеся к системам жизне­обеспечения региона) — только при условии невозможности их продажи на торгах.

Торги организуются в виде конкурса с обязательным условием соблюде­ния покупателем целевого назначения указанных объектов; цена продажи должна быть определена независимым оценщиком.

Практическим недостатком данной конструкции является то, что органи­зация и проведение торгов необходимы в любом случае, даже если совер­шенно очевидна бессмысленность данного мероприятия (например, по заключению оценщика объект является убыточным). Таким образом, кон­курсная масса обременяется дополнительными расходами — речь идет о расходах на торги и на оплату услуг оценщика.

За рамки настоящей статьи выходят иные вопросы, связанные с продажей социальных объектов, в частности о последствиях несоблюдения покупа­телем условий конкурса — в этом случае согласно нормам п. 4 ст. 132 Зако­на 2002 г. объекты подлежат передаче органам местного самоуправления, однако Законом не решены вопросы о необходимости соблюдения послед­ними целевого назначения объектов, а также о размере и порядке выплат.

И жилищный фонд социального использования, и иные социальные объекты, не проданные на торгах, подлежат передаче в собственность муниципальных образований, как сказано в п. 6 ст. 132 Закона 2002 г., без каких-либо дополнительных условий (то есть, очевидно, речь идет о без­возмездной передаче).

На наш взгляд, как возмездная передача, так и продажа с торгов социальных объектов органам местного самоуправления далеко не всегда оправданна. Данные объекты крайне редко приносят прибыль — как правило, они убы­точны. На это указывалось в абз. 3 п. 6 Постановления № 8-П: «Само соци­альное предназначение объектов, перечисленных в пункте 4 статьи 104 Фе­дерального закона «О несостоятельности (банкротстве)», является таким обременением, которое снижает их рыночную стоимость». (В настоящей статье мы не будем подробно останавливаться на аспектах юридической техники процитированных норм Постановления № 8-П, которые не выдер­живают никакой критики: в частности, социальное назначение едва ли мо­жет быть названо обременением в цивилистическом смысле этого термина.)

Следующее постановление Конституционного Суда РФ от 06.06.2000 № 9-П (далее — Постановление N° 9-П), к которому мы обратимся, при­знало не соответствующей Конституции РФ норму п. 2 ст. 77 Закона 1998 г., в соответствии с которой внешний управляющий имел право заявить от­каз от исполнения договора должника на том основании, что этот договор является долгосрочным (заключен на срок более 1 года).

Суть данной проблемы состоит в следующем. По общему правилу, если срок исполнения договора, заключенного до введения внешнего управле­ния, приходится на период после введения данной процедуры, контрагент по такому договору ставится в крайне выгодное положение: он приобрета­ет статус текущего кредитора, что дает право на немедленное удовлетворе­ние требований, по сути — преимущество перед иными кредиторами. Именно поэтому от исполнения некоторых договоров внешний управля­ющий имеет право отказаться (причем последствия для контрагента на­ступают весьма неблагоприятные — его требования подпадают под мора­торий и подлежат исполнению в особом порядке; рассмотрение проблем такого исполнения выходит за рамки настоящей статьи).

Общий критерий, на основании которого внешний управляющий имеет право заявить об отказе от определенных сделок должника, — их убыточ­ность (за рамками данной статьи оставим вопросы понимания убыточно­сти, а также крайне актуальный для практики вопрос о том, является ли отказ от договора правом или обязанностью управляющего, то есть с практической точки зрения может ли он не отказываться от исполнения убы­точного договора и можно ли его привлечь к спзетственности, если он не заявил отказ от договора, выгодного должнику).

Федеральный закон от 22.08.2004 № 122-ФЗ *0 внесении изменений в законодательные акты Российской Федерации и признании утратившими силу некоторых законодательных актов Рос­сийской Федерации в связи с принятием Федеральных законов *0 внесении изменений и дополне­ний в Федеральный закон «Об общих принципах организации законодательных (представитель­ных) и исполнительных органов государственной власти субъектов Российской Федерации» и 'Об общих принципах организации местного самоуправления в Российской Федерации».

Пункт 2 ст. 77 Закона 1998 г. помимо общего критерия убыточности уста­навливал еще один критерий отказа от договора должника — долгосрочность договора (срок более 1 года). Таким образом, Конституционный Суд РФ, по сути, признал, что долгосрочность может рассматриваться в отрыве от общего критерия убыточности, что представляется крайне нелогичным.

Поскольку в Постановлении № 9-П не подвергалась сомнению сама воз­можность отказа от сделок, то соответственно неконституционность п. 2 ст. 77 Закона 1998 г. не затронула принципиальные основы данного инсти­тута. Более того, Постановление № 9-П почти не повлияло на практику: управляющие просто перестали ссылаться на п. 2 ст. 77 Закона, мотивируя отказ от договора его убыточностью.

Из сказанного следует, что при решении описанной проблемы вмешатель­ство Конституционного Суда РФ было абсолютно необязательно — пробле­ма могла бы быть решена посредством толкования соответствующих норм ст. 77 Закона 1998г., например на уровне Высшего Арбитражного Суда РФ.

Закон 2002 г. в целом воспринял позицию Конституционного Суда РФ, ус­тановив в п. 2 ст. 102, что отказ от исполнения сделок может быть заявлен, если такие сделки препятствуют восстановлению платежеспособности должника или если исполнение должником таких сделок повлечет за со­бой убытки для него по сравнению с аналогичными сделками, заключае­мыми при сравнимых обстоятельствах.

Отметим недостаток данной конструкции: по сути, Закон 2002 е вводит два основания отказа от сделок — препятствие в восстановлении платеже­способности и убыточность. Причем первое основано на применении го­раздо большего количества оценочных категорий, чем второе.

Результатом такой не вполне продуманной позиции законодателя явились практические проблемы. Например, в одном из дел арбитражный управляющий заявил отказ от договора поставки, мотивировав это тем, что ее исполнение бу­дет препятствовать восстановлению платежеспособности должника. Каких-ли­бо доказательств приведено не было. Через некоторое время выяснилось, что управляющий заключил договор поставки аналогичного товара с другим кон­трагентом. Возникает вопрос: законен ли отказ от договора поставки?

Исходя из сути ситуации на этот вопрос можно дать отрицательный ответ. Однако, следуя букве закона, признать отказ недействительным (по своей правовой природе отказ от договора можно считать односторонней сдел­кой, то есть применять все правила о сделках, в том числе об их недейст­вительности) практически невозможно: для недействительности отказа необходимо будет доказать, что на момент его заявления было очевидно, что исполнение данной сделки не могло воспрепятствовать восстановле­нию платежеспособности должника.

Практический совет в описанной выше ситуации может состоять лишь в следующем. Доказав факт отказа от одного договора и заключение анало­гичного договора с другим контрагентом, первый контрагент может по­требовать возмещения арбитражным управляющим причиненных убыт­ков. Вина управляющего в данной ситуации доказыванию не подлежит, так как он, будучи профессиональным предпринимателем, отвечает без учета вины. Отдельная проблема — размер убытков, но ее рассмотрение выходит за рамки данного исследования.

Третье постановление Конституционного Суда РФ, признавшее опреде­ленные положения Закона 1998 г. не соответствующими Конституции РФ, датируется 12 марта 2001 г. (Постановление N° 4-П). Речь шла о двух нор­мах. Во-первых, неконституционной была признана невозможность об­жалования некоторых определений, выносимых судами в рамках дела о банкротстве. Пункт 3 ст. 55 Закона 1998 г. устанавливал, что обжалованию подлежат только те определения, в отношении которых это прямо сказано в Законе. При этом вопрос о конституционности самого п. 3 ст. 55 Закона 1998 г. не рассматривался; не соответствующими Конституции РФ были признаны конкретные нормы — п. 4 ст. 46, п. 1 ст. 55, п. 4 ст. 63, п. 5 ст. 75 Закона 1998 г. (определение об установлении размера требований кредито­ра; о результатах рассмотрения заявлений управляющих и жалоб кредито­ров; о сокращении либо продлении срока внешнего управления на 6 меся­цев; о завершении конкурсного производства).

Результатом Постановления № 4-П стала возможность обжалования опре­делений; но не всех, а тех, которые были прямо названы в данном Поста­новлении (что можно считать непоследовательностью позиции Конститу­ционного Суда РФ).

В настоящее время вопрос о пересмотре определений решается сообразно позиции Конституционного Суда РФ, высказанной в рассмотренном вы­ше Постановлении N° 4-П. В силу норм ст. 61 Закона 2002 г. в принципе обжалованию подлежат любые определения.

По критерию порядка обжалования можно выделить две категории опре­делений: об установлении требований кредиторов (они обжалуются в по­рядке, установленном АПК РФ, с некоторыми особенностями, названны­ми в п. 2 ст. 61 Закона 2002 г.) и иные определения, принятые в рамках дела о банкротстве, не предусмотренные АПК РФ и в отношении которых не установлено, что они могут быть обжалованы (они обжалуются в течение 14 дней с даты принятия в апелляционной инстанции, постановления ко­торой являются окончательными).

Обращает на себя внимание непоследовательность норм ст. 61 Закона 2002 г. Дело в том, что в Законе 2002 г. встречаются упоминания об определени­ях, не предусмотренных АПК РФ, но в отношении которых возможность обжалования установлена. Формально такие определения вообще выпада­ют из сферы действия Закона 2002 г.

gtouft Возможно два решения указанной проблемы на практике: можно утверж­дать, что, во-первых, такие определения вообще не обжалуются, во-вторых, что они обжалуются так же, как и остальные определения, не преду­смотренные АПК РФ. Первое толкование более приближено к буквально­му, второе — более целесообразно с практической точки зрения. Практи­ка пошла по второму пути, что представляется вполне объяснимым, поскольку конструкция норм ст. 61 Закона 2002 г. — скорее результат не­продуманного подхода законодателя.

Вторая норма, признанная неконституционной Постановлением N° 4-П, — ст. 56 Закона 1998 г, в силу которой процедура наблюдения вводилась с момента принятия арбитражным судом заявления о признании должника банкротом.

Результатом такого порядка введения наблюдения стало множество зло­употреблений, связанных главным образом с явлением так называемого передела собственности (механизм использовался следующий: кредитор обращался в суд с заявлением о банкротстве, суд возбуждал производство по делу, назначал временного управляющего, который получал доступ ко всем документам должника и возможность собрать кредиторов, — процесс запускался, обратить его вспять было невозможно, даже если впоследст­вии выявлялось, что требования заявителя были незаконными).

Подход Конституционного Суда РФ основывался на желании защитить должника: в Постановлении № 4-П содержится указание на несоблюде­ние принципа audi alteri partem (выслушать обе стороны).

После вынесения Постановления № 4-П возникла серьезная правовая не­определенность: было понятно, что наблюдение нельзя вводить с момен­та принятия судом заявления о банкротстве, но ответа на вопрос, как его вводить, не было.

Механизм введения процедуры наблюдения был создан Законом 2002 г., в целом воспринявшим подход Конституционного Суда РФ. В настоящее время при принятии заявления о банкротстве арбитражный суд назначает специальное заседание по проверке обоснованности требований заявите­ля. Срок проведения этого заседания — не менее 15 и не более 30 дней с даты вынесения определения о принятии заявления-о банкротстве долж­ника (это установлено ч. 2 п. 6 ст. 42 Закона 2002 г.).

Наблюдение вводится, если требования заявителя признаны обоснован­ными; в противном случае производство по делу о несостоятельности (банкротстве) прекращается (если не было подано других заявлений о бан­кротстве) либо назначается новое специальное заседание.

На первый взгляд такой подход выглядит вполне разумным. Однако, если посмотреть внимательнее, мы увидим, что описанный механизм введения наблюдения противоречит как целям конкурсного права в целом, так и це­лям наблюдения в частности по следующим причинам.

Одна из основных целей конкурсного права состоит в том, чтобы защи­тить кредиторов от недобросовестных действий должника, то есть воспрепятствовать «уводу активов» (недобросовестным действиям, направлен­ным на распоряжение имуществом).

Ни для кого не секрет, что в преддверии башфотства многие должники задаются одним вопросом: как скрыть от кредиторов имущество? И многим это удастся.

Одним из последствий отсутствия в Законе 1992 г. механизма наблюдения было то, что к моменту рассмотрения дела о банкротстве арбитражным су­дом у должников в ряде случаев не оставалось никакого имущества (оспа­ривание сделок при грамотном подходе к их совершению ни к чему пози­тивному не приводило).

Именно по указанной причине Закон 1998 г и ввел процедуру наблюдения, причем с момента принятия заявления. И это более соответствовало сути конкурса, чем порядок, принятый ныне. Тем не менее позиция Конститу­ционного Суда РФ и Закона 2002 г. также объяснима; защищать должника от недобросовестных действий кредиторов, безусловно, необходимо.

Анализируя проблему введения наблюдения, мы видим некие «юридичес­кие качели»: сбалансировать интересы должника и кредиторов при воз­буждении производства по делу о несостоятельности (банкротстве) край­не сложно. В настоящее время эта цель недостижима: должнику, по сути, предоставляется от 15 до 30 дней, в течение которых распоряжение акти­вами никак не контролируется (конечно, Закон допускает признание не­действительными некоторых сделок, но, как отмечалось выше, всегда можно заключить такую сделку, которая не может быть опровергнутой; кроме того, по прошествии некоторого времени может быть невозможно применить последствия недействительности сделки).

Во избежание существующих проблем может быть предложен следующий механизм введения наблюдения, который, на наш взгляд, позволит мак­симально сбалансировать интересы должника и кредиторов; при этом данный механизм наиболее (при заданных условиях) соответствует теоре­тической сущности конкурсных отношений.

Механизм состоит в том, что, во-первых, наблюдение вводится с момента принятия заявления о несостоятельности (банкротстве) должника. Во-вто­рых, одновременно назначается дата специального заседания по проверке обоснованности требований заявителя. В-третьих, до данного заседания временный управляющий не имеет права принимать какие-либо требования кре­диторов. Ответственно наблюдение прекращается, если на специальном за­седании выяснилось, что требования заявителя не были обоснованными.

Введение в законодательство данного механизма привело бы к усовершенствованию регламентации конкурсных отношений и позволило бы избежать многих злоупотреблений.

Выше была кратко охарактеризована позитивная практика Конституционного Суда РФ в делах о несостоятельности (банкротстве). Как видим, она относится к периоду применения Закона 1998 г.

Последующую практику Конституционного Суда РФ можно назвать нега­тивной — ни одна норма не была признана неконституционной. Рассмот­рим основные параметры этой практики.

Постановлением от 19.12.2005 № 12-П (далее — Постановление N° 12-П) Конституционный Суд РФ отказал в признании неконституционной нормы ч. 8 п. 1 ст. 20 Закона 2002 г, устанавливающей обязательность членства арби­тражного управляющего в саморегулируемой организации арбитражных уп­равляющих (СЮ). Заявитель, гр-н А_Г. Меженцев, усмотрел в этом наруше­ние ст. 30 Конституции РФ, нормы которой запрещают принуждение к вступлению в какое-либо объединение или участию в нем. При этом, по мне­нию заявителя, поскольку он не может быть назначен арбитражным управля­ющим, не будучи членом СРО, то он принуждается к вступлению в СРО.

Позиция Конституционного Суда РФ по данному вопросу определяется публично-правовыми элементами, которые наряду с частноправовыми реализуются в институте банкротства. В Постановлении № 12-П утверж­дается, в частности, что полномочия арбитражного управляющего «в зна­чительной степени носят публично-правовой характер», таким образом, «публично-правовой статус арбитражных управляющих обусловливает право законодателя предъявлять к ним специальные требования, касаю­щиеся в том числе членства в профессиональном объединении, на которое государство возлагает ответственность за обеспечение проведения проце­дур банкротства надлежащим образом».

Кроме того, еще одним аргументом Конституционного Суда РФ является утверждение о том, что арбитражный управляющий сначала избирает для себя соответствующую профессию, а затем уже рассматривает требования, предъявляемые законодательством к ее реализации, следовательно, норма ч. 8 п. 1 ст. 20 Закона 2002 г. не может рассматриваться как противореча­щая ч. 1 ст. 37 Конституции РФ, устанавливающей запрет на профессио­нальную деятельность.

В связи с описываемой проблемой интерес представляет особое мнение судьи Конституционного Суда РФ АЛ. Кононова, который не согласен с Постановлением № 12-П. АЛ. Кононов считает, что институт банкротства относится к отрасли частного (гражданского) права как в силу доктрины и давней традиции, так и потому, что «является феноменом рыночной экономики, лежит в сфере хозяйственно-предпринимательской деятельности и связан с удовлетворением имущественных интересов и требований кредиторов как субъектов гражданского оборота».

Анализируя правовой статус арбитражного управляющего, АЛ. Кононов ! высказывает интересное, но весьма небесспорное с теоретической точки I зрения мнение, в соответствии с которым обязанности управляющего 1 «вполне укладываются в схему доверительного управления имуществом».

Соответственно, по мнению АЛ. Кононова, арбитражный управляющий I не является публично-правовым субъектом, из чего следует, что обязательность участия в СРО противоречит природе статуса этого субъекта, то есть «обязательность такого членства несоразмерно ограничивает возмож­ность заниматься профессиональной деятельностью».

АЛ. Кононов поддерживает высказываемую неоднократно вполне разум­ную мысль о необходимости сохранения системы независимых арбитраж­ных управляющих наряду с управляющими — членами СРО. На наш взгляд, конкуренция никогда не бывает излишней, особенно в условиях рыночных отношений.

АЛ. Кононов приходит к выводу, в соответствии с которым «на деятель­ность саморегулируемых организаций арбитражных управляющих полно­стью распространяется ст. 30 Конституции РФ, включая запрет обязатель­ного членства или пребывания в них помимо своей воли и желания».

Таким образом, Конституционный Суд РФ считает, что норма об обяза­тельном членстве управляющих в СРО не противоречит Конституции РФ, мнение судьи АЛ. Кононова прямо противоположно.

На наш взгляд, формальное противоречие между указанными нормами рассмотреть сложно. И дело не только и не столько в публично-правовой природе статуса арбитражного управляющего. Основная причина — в от­сутствии прямой, непосредственной причинной связи между требования­ми обязательного членства в СРО и запретом принуждения к вступлению в объединения, а также ограничением свободы профессиональной дея­тельности. Связь, безусловно, есть, но она косвенная, а косвенные взаи­мосвязи правом не учитываются.

При этом между рассматриваемыми нормами наличествует противоречие сущностное. Состоит оно в том, что исходя из сути статуса управляющего (ка­ким бы он ни был — публичным либо частным) управляющий — физическое лицо, действующее самостоятельно. Идея объединения в СРО допустима, но объединения должны действовать наряду с управляющими-индивидуалами.

Думается, что одним из основных аргументов в пользу обязательности участия в СРО является желание сделать выбор управляющего максималь­но случайным, то есть исключить так называемую ангажированность уп­равляющих. Однако в настоящее время следует признать, что эта цель не осуществляется — как правило, при желании назначить конкретного «нужного» человека арбитражным управляющим он назначается.

Из сказанного следует, что необходимо не признание рассмотренных норм не соответствующими Конституции РФ, а внесение в Закон 2002 г. изменений, направленных на допущение функционирования самостоя­тельных независимых арбитражных управляющих.

ВВОД

Следующий акт Конституционного Суда РФ, на положениях которого мы остановимся, — определение от 25.12.2003 № 455-0 «Об отказе в приня­тии к рассмотрению запроса Правительства Москвы о проверке конституционности абзаца девятого статьи 2 и пункта 3 статьи 29 Федерального закона «О несостоятельности (банкротстве)».

По мнению правительства г. Москвы, из указанных выше норм следует, что органам исполнительной власти субъектов РФ не предоставлено пра­во самостоятельно и непосредственно представлять в делах о банкротстве и в процедурах банкротства требования по обязательным платежам в бюд­жет соответствующего субъекта РФ; тем самым нарушается право субъек­тов РФ на получение части своей собственности, ограничивается их ком­петенция в области бюджетного и налогового регулирования, нарушается их право на судебную защиту, что противоречит ч. 2 ст 8, ст. 46, 73 и ч. 4, 6 ст. 76 Конституции РФ.

Таким образом, суть проблемы в том, что Закон 2002 г. допустил представ­ление определенными субъектами в делах о банкротстве и в процедурах банкротства требований об уплате обязательных платежей и требований РФ по денежным обязательствам. Указанные субъекты определяются по­становлениями Правительства РФ.

Прежде всего Конституционный Суд РФ справедливо отметил, что ни о каком лишении собственника его имущества в рассматриваемом контекс­те речи быть не может, так как взыскание налогов — это не лишение иму­щества, а исполнение публично-правовой обязанности (данная правовая позиция была сформулирована в постановлении Конституционного Суда РФ от 17.12.1996 № 20-П «По делу о проверке конституционности пунк­тов 2 и 3 части первой статьи 11 Закона Российской Федерации от 24 ию­ня 1993 года «О федеральных органах налоговой полиции»). Поскольку от­ношения, связанные с уплатой обязательных платежей в процедурах банкротства, имеют публично-правовую природу, то в публичном порядке осуществляется разграничение предметов ведения и полномочий между органами государственной власти РФ и органами государственной власти субъектов РФ в данной сфере правоотношений.

Соответственно в настоящее время представление интересов РФ в делах о банкротстве и процедурах банкротства осуществляет Федеральная служба России по финансовому оздоровлению (Указ Президента от 09.03.2004 № 314; постановление Правительства РФ от 29.05.2004 № 257).

. Конституционный Суд РФ справедливо отметил, что наделение федераль­ных органов исполнительной власти правом предъявлять в делах о бан­кротстве и процедурах банкротства требований об уплате обязательных платежей с учетом мнения органов исполнительной власти субъектов РФ и органов местного самоуправления как субъектов требований в ходе про­цедур банкротства само по себе права субъектов РФ не нарушает.

Правительство РФ на основании норм Закона 2002 г. имеет право устанав­ливать особый режим предъявления требований по обязательным плате­жам к должнику. Этот особый режим не предполагает самостоятельного предъявления указанных требований органами исполнительной власти субъектов РФ.

По мнению Конституционного Суда РФ, существующий режим основы­вается на обеспечении взаимодействия федеральных органов исполнительной власти субъектов РФ, в том числе при решении вопроса о целесо­образности подачи заявлений о признании должников банкротами.

На практике данный подход реализуется в том, что факта наличия налого­вой (иной публично-правовой) задолженности для обращения органа ис­полнительной власти в арбитражный суд с заявлением о признании долж­ника банкротом недостаточно. На наш взгляд, такой подход оправдан как с теоретической, так и с сущностной точки зрения.

Следует согласиться с позицией Конституционного Суда РФ, который пришел к выводу об отсутствии неопределенности в вопросе о соответст­вии Конституции РФ норм абз. 9 ст. 2 и п. 3 ст. 29 Закона 2002 г. и на этом основании отказал в принятии к рассмотрению запроса правительства Москвы.

Далее рассмотрим определение Конституционного Суда РФ от 08.06.2004 N° 254-0 «Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы Уполномоченно­го по правам человека в Российской Федерации на нарушение конститу­ционных прав гражданки М.Г. Ершовой положением пункта 5 статьи 114 Федерального закона «О несостоятельности (банкротстве)».

Суть проблемы в том, что норма п. 5 ст. 114 Закона 1998 г. (продублирован­ная п. 9 ст. 142 Закона 2002 г.) устанавливает порядок погашения требований, не удовлетворенных в процессе конкурсного производства, по его оконча­нии требования в неудовлетворенной части считаются погашенными. Соот­ветственно никаким субъектам эти требования предъявлены быть не могут.

По мнению уполномоченного по правам человека, такой порядок нарушает конституционные права гражданина. В частности, речь идет о праве на воз­награждение за труд и на судебную защиту (ввиду неисполнения соответст­вующих судебных решений), то есть указанные выше нормы не соответству­ют ряду положений Конституции РФ (ст. 2, 7; ч. 1 и 4 ст. 15; ч. 1 и 2 ст. 17; ст. 18; ч. 1 ст 21; ч. 3 ст. 35; ч. 3 ст 37; сх 45; ч. 1 ст. 46; ч. 2 ст. 55; ч. 2 ст. 118).

Реально же положение работников Закон 2002 г. несколько ухудшил, предо­ставив особые права кредиторам-залогодержателям: в силу ч. 5 п. 4 ст. 134 и ч. 1 п. 2 ст. 138 требования кредиторов по обязательствам, обеспеченным за­логом, удовлетворяются преимущественно перед требованиями иных кре­диторов, в том числе работников; «обгоняют» залогодержателей только те работники, чьи требования возникли до заключения договора залога.

Сказанное позволяет сформулировать вывод, в соответствии с которым ед­ва ли можно согласиться с позицией Конституционного Суда РФ о том, что Закон 2002 г. защиту работников по сравнению с Законом 1998 г. усилил.

Еще одна интересная проблема, затронутая определением Конституцион­ного Суда РФ № 254-0, состоит в том, что ч. 2 подл. 2.2 этого определения упоминает о норме п. 7 ст. 114 Закона 1998 г., продублированной (с неко­торыми изменениями) в п. 11 ст. 142 Закона 2002 г. Суть данной нормы в том, что кредиторы, не получившие полного удовлетворения в рамках конкурсного производства, имеют право предъявлять свои требования третьим лицам, получившим имущество должника незаконно.

На первый взгляд норма вполне разумная. Если же посмотреть вниматель­нее, станет очевидно, что данная норма порождает огромное количество как теоретических, так и практических проблем, которые при существую­щей редакции рассматриваемых норм являются неразрешимыми.

Мы отметим возникающие вопросы, не ставя цели на них ответить (да од­нозначных ответов и не существует). Что представляет собой незаконность получения имущества должника третьими лицами? Каковы должны быть доказательства незаконности (особенно этот вопрос актуален в контексте сделок оспоримых)? Имеет ли значение добросовестность третьего лица? Обращение взыскания возможно, если имущество находится у его неза­конного приобретателя либо также у последующих приобретателей? Право на обращение взыскания имеет только кредитор, который обнаружил иму­щество, либо все, не получившие полного удовлетворения? Обязан ли кто-то информировать кредиторов об обнаружении незаконно переданного должником? При заявлении несколькими кредиторами разных очередей требований об обращении взыскания в каком порядке эти требования бу­дут удовлетворяться (применимы ли правила очередности)? Можно ли считать погашенными требования кредиторов по окончании конкурсного производства, если учесть, что о наличии (или отсутствии) незаконно пе­реданного имущества знать на момент его окончания невозможно?

Конституционный Суд РФ сделал попытку ответить на последний вопрос, упомянув в ч. 2 подп. 2.2 определения № 254-0 о том, что признание не­удовлетворенных требований погашенными означает невозможность их последующего предъявления, за исключением случаев, когда речь идет о предъявлении требований к лицам, получившим имущество должника не­законно.

Из сказанного следует, что Конституционный Суд РФ считает нормы п. 11 ст. 142 Закона 2002 г. исключением из общего правила, установленного ч. 3 п. 9 ст. 142 Закона 2002 г. На первый взгляд вывод вполне логичный — nulla regula sine excepcione. Однако посмотрим на проблему внимательнее.

Даже если не учитывать, что сам Закон 2002 г. (равно как и Закон 1998 г.) не рассматривает указанные выше нормы как правило и исключение (а определение того, что именно является исключением, — вне компетен­ции Конституционного Суда РФ), можно увидеть следующее.

Поскольку на момент окончания конкурсного производства вероятность последующего обнаружения незаконно переданного должником имуще­ства не просчитывается, а точнее, такая возможность есть всегда, то, оче­видно, мы не можем говорить о погашении требований кредиторов до ис­течения срока, в течение которого предъявление требований об обращении взыскания на незаконно полученное имущество возможно.

Таким образом, в рамках этого срока погашенными не должны считаться никакие требования, предъявлены могут быть только те из них, которые связаны с незаконно полученным имуществом.

Завершая анализ определения Конституционного Суда РФ № 254-0, от­метим, что, безусловно, основная проблема, побудившая уполномоченно­го по правам человека в РФ обратиться с жалобой в Конституционный Суд РФ, состоит в незащищенности кредиторов первой и второй очередей в конкурсных отношениях (как отмечалось выше, Закон 2002 г. ослабил их защиту по сравнению с Законом 1998 г.).

При этом, конечно, Конституционный Суд РФ справедливо указал, что «разрешение вопроса о предоставлении новых дополнительных государст­венных гарантий работникам предприятия-банкрота, введении иных спо­собов зашиты их интересов (создание гарантийных учреждений и др.), ко­торый, по существу, ставится заявителем, не входит в компетенцию Конституционного Суда РФ». Разработка данной проблемы, то есть со­здание дополнительных гарантий так называемым социальным кредито­рам — прерогатива законодателя.

Следующий акт Конституционного Суда РФ — определение от 24.02.2005 № 60-О «Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы общества с огра­ниченной ответственностью «Русатоммет» на нарушение конституцион­ных прав и свобод пунктом 2 статьи 1 Федерального закона «О несостоя­тельности (банкротстве)» — интересен тем, что в нем поднимается проблема субъектов конкурсного права. Точнее, ставится очень интерес­ный и актуальный вопрос: возможно ли банкротство публично-правового образования? Дискуссия, возникающая при попытке ответить на этот во­прос, в настоящее время лежит в теоретической плоскости, поскольку в законодательстве ответ содержится.

Попытку перевести проблему в плоскость практическую, причем попытку весьма интересную, предприняло ООО«Русатоммет», подав заявление о признании несостоятельным субъекта РФ — Саратовской области в лице правительства Саратовской области и Саратовской областной Думы.

Арбитражный суд в принятии такого заявления отказал, но с очень курь­езной ссылкой — на непредставление заявителем доказательств направле­ния исполнительного документа в службу судебных приставов и должни­ку. Правда, арбитражный суд сослался также и на п. 2 ст. 1 Закона 2002 г., в котором названы субъекты конкурсного права, среди которых публич­но-правовые образования не названы.

Именно норму п. 2 ст. 1 Закона 2002 г. ООО «Русатоммет» пыталось при­знать не соответствующей ст. 8, ч. 1 ст. 19, ст. 34, 35 и 46 Конституции РФ. Конституционный Суд РФ обоснованно отказал в принятии жалобы ООО «Русатоммет» к рассмотрению, указав, что фактически речь идет о внесе­нии в Закон 2002 г. изменений (в части расширения круга субъектов), что не входит в полномочия Конституционного Суда РФ.

Также Конституционный Суд РФ отметил, что специальный характер пра­воспособности публично-правовых образований не освобождает их от имущественной ответственности; меры борьбы с неплатежеспособностью субъектов РФ предусмотрены главой 19.1 Бюджетного кодекса РФ. Нормы этой главы направлены, в частности, на осуществление мер по восстанов­лению платежеспособности субъекта РФ (муниципального образования).

Таким образом, дискуссия о возможности банкротства публично-право­вых образований остается теоретической. Аргументом против такой воз­можности является тот факт, что к публично-правовым образованиям нормы о юридических лицах можно применять, только если это не проти­воречит их статусу. Безусловно, нельзя ставить вопрос, например, о реор­ганизации и ликвидации публично-правовых образований в соответствии с нормами ГК РФ. Примерно то же можно сказать о применении к дан­ным субъектам норм о банкротстве.

Положительный ответ на поставленный вопрос мог бы столкнуть нас с си­туацией, например, назначения внешнего управляющего на место отстра­ненного руководителя РФ.

Тем не менее в принципе могут быть приняты некоторые отдельные меха­низмы, применимые к публично-правовым образованиям, однако по­дробное рассмотрение этих механизмов выходит за рамки настоящей ста­тьи (как и вопрос целесообразности внесения соответствующих изменений в законодательство о банкротстве).

В следующем акте Конституционного Суда РФ, который мы рассмотрим, — определении от 24.05.2005 № 171-0 «Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданки Арбузовой Елены Анатольевны на нарушение ее консти­туционных прав статьей 31 и пунктом 1 статьи 55 Федерального закона «О несостоятельности (банкротстве)» — ставится вопрос о статусе работников предприятия-должника в контексте возможности участвовать в арбитражном процессе по делу о несостоятельности (банкротстве) непосредственно.

И Закон 1998 г., и Закон 2002 г. не предусматривают такой возможности, ус­танавливая, что интересы работников выражает представитель работников должника. По мнению Арбузовой Е.А, такой порядок нарушает ее право на судебную защиту, что противоречит ч. 1 и 2 ст. 46 Конституции РФ.

Очевидна обоснованность отказа Конституционного Суда РФ в принятии жалобы к рассмотрению, поскольку, по сути, в ней речь идет о необходи­мости внесения изменений в законодательство о банкротстве, а не о при­знании определенных норм не соответствующими Конституции РФ.

Право на судебную защиту, как верно отмечается в определении №171-0, нормами о невозможности непосредственного участия работников в арби­тражном процессе по делу о банкротстве не затрагивается.

Работник имеет право обращаться в суд общей юрисдикции с исковым за­явлением о взыскании заработной платы; кроме того, суд общей юрисдик­ции имеет право рассмотреть разногласия работника и арбитражного уп­равляющего о составе и размере требований в связи с трудовыми отношениями, если представитель работников отсутствует. Последнее по­ложение подтверждается информационным письмом Президиума ВАС РФ от 14.06.2001 № 64 «О некоторых вопросах применения в судебной практике Федерального закона «О несостоятельности (банкротстве)». (От­метим, что, несмотря на то что данное письмо толковало Закон 1998 г., в рассматриваемой части оно не утратило актуальности, так как соответст­вующие нормы перешли в Закон 2002 г.)

Наиболее дискуссионным в данном контексте является вопрос о статусе представителя работников. Ни теория, ни практика не дают однозначно­го ответа на ряд вопросов. Каковы последствия несогласия части работ­ников с выбором конкретного представителя? Может ли быть представи­телем работников субъект, работником не являющийся (например, адвокат)? Может ли представитель работников быть привлечен к ответст­венности, если его действия (бездействие) причиняют работникам вред? Каков механизм реализации этой ответственности? Рассмотрение проблем, связанных с поставленными вопросами, выходит за рамки на­стоящей статьи.

Мы остановились на наиболее интересных актах Конституционного Суда РФ по делам о банкротстве. Обращает на себя внимание тот факт, что практике Конституционного Суда РФ периода применения Закона 2002 г. неизвестны позитивные решения. А анализ практики периода действия Закона 1998 г. позволяет сделать вывод о не слишком высокой эффектив­ности постановлений Конституционного Суда РФ.

Представляется, что нормы законодательства о банкротстве едва ли мож­но признать не соответствующими Конституции РФ вследствие их доста­точно высокой детализации. Поэтому наиболее эффективно, на наш I взгляд, ставить вопрос об изменениях-в законодательстве о банкротстве в . Целях приведения его в соответствие с сущностью и целями конкурсных отношений.

Июнь 2008

Назад

СВОБОДНАЯ ТРИБУНА

Практика Конституционного Суда РФ по делам о несостоятельности (банкротстве)

Телюкина М.В., Ткачев В.Н.

Поиск по сайту: