I. Теоретические посыпки

Проблема реликтовых палеоантропов

Статья опубликована: Поршнев Б.Ф. Проблема реликтовых палеоантропов // Советская этнография. М., 1969, №2, с. 115 – 130. Публикация была сопровождена редакционным примечанием: «Взгляды Б.Ф. Поршнева на проблему реликтовых гоминид существенно отличаются от взглядов большинства специалистов. Редакция сочла целесообразным опубликовать статью Б.Ф. Поршнева, чтобы ознакомить читателей журнала с систематизированным изложением материалов по этой проблеме».

I. Теоретические посыпки

Карл Линней разделил род Homo на два вида: Homo troglodytes и Homo sapiens, из которых только второго считал человеком в смысле обладания членораздельной речью и человеческим разумом. Первого же уподоблял человеку лишь в морфологическом смысле, не находя достаточных анатомических оснований для выделения его в другой род. Вид «человек троглодитовый» служил Линнею необходимым звеном для объединения обезьян и «человека разумного» общим понятием приматы: иначе пропасть была бы слишком широкой. Линней не располагал никакими знаниями об ископаемых гоминидах и опирался исключительно на известные ему визуальные данные о живых. Для естествознания XVIII века реальность таких троглодитов Линнея, или сатиров Тульпия, оставалась вне сомнений (см., напр., Ламеттри «Трактат о душе»).

Через 4 года после выхода «Происхождения видов» Дарвина (1859), а именно в 1863 г., Фохт, Гексли и Геккель независимо друг от друга выдвинули и разработали тезис о происхождении человека от обезьяны. А в 1866 –1868 гг. Геккель и Фохт сделали следующий шаг: в генеалогическом древе человека между ним и обезьянами они поместили «недостающее звено», не принадлежащее ни к видам низших и высших обезьян, ни к виду «человек». Несомненно, оба знали Линнея и в той или иной мере вдохновлялись им. Материал по ископаемым гоминидам был еще по-прежнему ничтожен, но оба уже ссылались на череп из Неандерталя. Не имея достаточных морфологических данных, и Геккель и Фохт предпочитали определять эту эволюционную ступень прежде всего отсутствием членораздельной речи и человеческого разума: «неговорящий обезьяночеловек» (Геккель), «обезьяночеловек, или человекообезьяна: телом — человек, умом — обезьяна» (Фохт). Две книги Дарвина о происхождении человека (1871 и 1872) были одновременно и апробацией указанного открытия 1863 года и молчаливым отклонением гипотезы 1866 – 1868 гг. Однако, последовавшие палеоантропологические и палеоархеологические открытия долгое время, шли как раз под этим отклоненным Дарвином знаменем. Казалось, открытие Дюбуа в 1891 – 1894 гг. наглядно подтвердило прогноз Геккеля — Фохта. Но (115/116) прошли десятилетия и идея обезьяночеловека, то есть существа морфологически более близкого к человеку, чем к обезьяне, однако лишенного речи и тем самым остающегося животным, почти испарилась. Сейчас при находке древнейших ископаемых форм спор идет только в плоскости: обезьяна или человек?

Автор этих строк давно приводит доводы в пользу продолжения линии Линнея, Геккеля и Фохта. Предлагается объединить все ископаемые формы высших прямоходящих приматов на таксономическом уровне семейства. По правилам систематики оно должно быть названо Troglodytidae (или Pithecanthropidae). Это предложение может рассматриваться как развитие систематики гоминид Г.Ф. Дебеца¹. Однако в это семейство будут включены также и все виды ископаемых прямоходящих высших приматов, которым не приписывается изготовление и использование палеолитических орудий, то есть и австралопитековые, и различные мегантропы. Главные морфологические отличия этого семейства: от семейства понгид — прямохождение (со всеми коррелятивными фактами), а от семейства гоминид, представленного единственным родом и видом «человек разумный» — отсутствие тех полей и зон коры головного мозга, а также тех артикуляционных аппаратов, которые у нас, людей, осуществляют речевую функцию. Последние по своему значению вполне оправдывают ранг семейства или даже более высокий.

Как легко понять, коренной вопрос тут касается палеолитических орудий: свидетельствуют ли последние о наличии речи у изготовлявших их вымерших прямоходящих существ? Этот вопрос относится к науке психологии, а именно к современной психологии речи и психолингвистике, в свою очередь учитывающей современный уровень семиотики, лингвистики, физиологии второй сигнальной системы. Экспертиза психолога однозначна: для объяснения шаблонности, стереотипности каменных изделий нижнего и среднего палеолита, явного автоматизма психотехники их изготовления, вариаций их набора в каждом данном случае и их эволюционных видоизменений, необходимо и достаточно учесть психофизиологический механизм подражания (имитации). Богатые современные исследования этого механизма на разных уровнях биологической эволюции допускают и гипотезу о его возрастающей силе от низших и высших обезьян к прямоходящим высшим приматам — троглодитидам. Разумеется, механизм подражаниям осуществлялся у них на основе того или иного наследуемого, т.е. врожденного предрасположения. Но психологическая наука не находит никаких указаний на соучастие здесь внешней, внутренней или интериоризованной речи, напротив, видит основания исключить их участие.

Реконструирована и экологическая основа жизнедеятельности и эволюции представителей семейства троглодитид (питекантропид) в плейстоцене. Это прежде всего развитие плотоядения, то есть питания преимущественно мясом (на фоне всеядности) из тех незначительных зачатков плотоядности, которые налицо у обезьян. Но охотниками, убийцами троглодитиды не были. Заостряемые камни и отщепы служили им только для разнообразных детальных операций по освоению туш или останков животных, не ими убитых.

Все эти констатации заставляют утверждать, что ископаемые представители семейства троглодитид (питекантропид) являются объектом естествознания и только естествознания. Это относится в общем и к той форме, из которой непосредственно произошел «человек разумный» — к палеоантропам. Лишь в позднюю пору мустьерской эпохи археология обнаруживает признаки неких странных преобразований в бытии и поведении некоторых групп этого вида.

(116/117)

На долю палеоантропов за время их существования выпали глубочайшие трансформации биотической среды. Ледниковые реки несли к отмелям и устьям все меньше мясной пищи, ибо ее -успевали присваивать размножившиеся хищники. Популяции неандертальцев сдвигались ближе к этим хищникам и к стадам травоядных. Развивавшиеся сложнейшие связи с теми и другими были главной причиной .колоссального усложнения высшей нервной деятельности и разрастания головного мозга этих удивительных животных. И все-таки эволюция фауны в среднем плейстоцене была для них все более неблагоприятной и привела бы их к потере экологической ниши и исчезновению. Но, согласно представлениям описываемого направления антропологической мысли, они не вымерли. Они остались существовать в принципиально новых экологических условиях, созданных фактом расщепления вида на две формы, в морфологическом смысле дивергентных, в экологическом — симбионтных.

Единственная забота морфологов — констатировать происхождение неоантропов из палеоантропов. Но ныне крупным планом встает и другая задача: исследовать биологические отношения тех и других в процессе отщепления неоантропов, выделить различные этапы этого долгого процесса симбиоза и дивергенции. Это дает новую естественнонаучную основу для подступов к двуединой теме о социогенезе и лингвогенезе. Может быть, любопытство читателей-этнографов будет задето, если сказать, что отсюда открываются пути к новой интерпретации, например, генезиса инициации и жертвоприношений, «медвежьего» культа и культа «убиваемого царя», принципа «они и мы» в формировании психических общностей и суггестивной функции речи в первобытной психике.

Прервем на этом. Сделанное краткое резюме уже дает представление о сути дела. Автор этих строк привел в печати аргументы философские и биологические, археологические и антропологические в пользу кратко очерченной концепции². Вероятно, главным аргументом явится разрабатываемая им теория генезиса второй сигнальной системы³.

Все эти построения зиждятся не только на переоценке наличного фонда литературных данных, но и на контрольных зондах в некоторые области эмпирических исследований. Таким зондом, например, явилось обнаружение и экспериментальное исследование автором явления физиологии высшей нервной деятельности, названного им тормозной доминантой⁴. Другой пример — экспериментальное опровержение им укоренившегося в научной литературе мнения о невозможности высекания огня двумя кремнями. Третий зонд такого рода, глубокий шурф в толщу фактов, не находящих места в любой иной схеме антропогенеза — (117/118) изучение реликтовых палеоантропов. Этот зонд глубоко связан с кратко описанными выше идеями⁵.

Здесь остается добавить, что отсутствие у современных реликтовых палеоантропов мустьерского или какого-либо иного каменного инвентаря объясняется только и исключительно эволюцией фауны: исчезли стада крупных травоядных, пресеклись и передававшиеся подражанием навыки заострения камней; но там, где (как в Средней Азии) дольше сохранялись дикие стада, мустьероподобный палеолит прослеживается до небывало поздних времен.

II. Состояние знаний

В пользу того, что реликтовые палеоантропы — вполне объективный естественный факт, говорит уже сама многократность независимых другот друга открытий этого явления разными учеными. Я имею в виду прежде всего даже не тех, кто лично наблюдал экземпляры этих существ, а тех, кто пытался на уровне науки своего времени обобщить и истолковать собранные сведения.

Первым поставим имя Карла Линнея, ибо предшествовавшая эпоха зоологии была еще донаучной. Антропологи чтут Линнея за то, что он объединил обезьян и человека в одном отряде приматов, но вслед за его первыми же преемниками отбрасывают, как ошибку, довольно подробно разработанное представление о Homo troglodytes и Homo ferus⁶. Линней основывался на сведениях античных авторов и современных ему голландских путешественников-натуралистов преимущественно с островов Индонезии (Ява, Амбоина и др.). Линней трактовал троглодитов как животных, лишенных членораздельной речи, обволошенных, но в остальном строением тела почти не отличных от человека. Подчас троглодитов на этих островах вылавливают и приучают к выполнению несложных работ, вроде ношения воды. Линней высказывал удивление, что уж если обезьяны привлекают столько любопытства, то, казалось бы, ни один естествоиспытатель не мот бы говорить без изумления «о сих упомянутых нами троглодитах, сходствующих весьма с родом человеческим»; между тем они остаются не изученными, а «какой свет мог бы произойти от совершенного оных животных описания для естествознания». Призыв Линнея на целых двести лет был забыт и даже осмеян, пока снова мы не вернулись на его путь.

Сначала линнеевский троглодит возродился где-то вне естествознания: хотя Н.М. Пржевальский в 70 – 80 гг. XIX в. во время путешествий по Центральной Азии получил информацию о «человекозвере» (хун-гурэсу), он не сделал обобщения, и только с именем монгольского ученого проф. Ц. Жамцарано в 20 – 30 гг. XX в. связано начало систематического собирания сведений об этих человекоподобных существах и нанесения их на карту с датировкой наблюдений, что привело квыводу о неуклонном за ряд десятилетий сокращении их ареала в Монголии. Исключено, чтобы К. Линней повлиял на Ц. Жамцарано.

Точно также об «алмасах» Жамцарано (очевидно и о троглодитах Линнея) ничего не знал студент-зоолог В.А. Хахлов, собравший в 1907 – 1914 гг. сведения, тщательно им анатомически проанализированные, об обитании в Синьцзяне человекоподобных существ, именуемых казахами кши-гыик, которых он в письме, направленном 1 июня 1914 года в Российскую академию наук, окрестил Primihomo asiaticus. Очень весомо то обстоятельство, что Ц. Жамцарано и В.А. Хахлов не только независимо друг от друга пришли к выводу о полной реально(118/119)сти описываемых населением существ, но и дали в главных чертах совпадающее описание габитуса, морфологии, поведения этого вида животных. Если и допустить, что это совпадение восходит к бытующим в Центральной Азии рассказам, то уж никак не объяснить фольклором отчетливо проступающие в этих описаниях антропологические признаки ископаемых гоминид: ни необразованное население, ни Ц. Жамцарано, ни даже В.А. Хахлов в те годы морфологии ископаемых гоминид не знали. Когда позже монгольский академик Ринчен, советский зоолог проф. Г.П. Дементьев и другие провели среди населения обширные контрольные опросы, они получили ту же самую, хоть и более обогащенную, анатомо-морфологическую и биологическую картину⁷.

Сведения, собранные В.А. Хахловым, а также некоторыми путешественниками по Центральной Азии, послужили побудительным толчком попыткам академика П.П. Сушкина обосновать идею о том, что именно в высокогорных областях Центральной Азии произошла трансформация обезьяны в человека через промежуточную прямоходящую форму⁸. Слишком локально ограниченный характер имевшихся сведений о «диком человеке» послужил причиной ошибочности теорий П.П. Сушкина. Но и К. Линней, и Ц. Жамцарано, и В.А. Хахлов, и П.П. Сушкин безусловно связывали вопрос более с человеком, чем с обезьяной.

Напротив, сначала к медведю, потом все более к неведомой обезьяне, но никак не к предку современного человека тянули весь вопрос западноевропейские исследователи непальско-гималайских данных. И эта ошибка опять-таки в известной мере объясняется локальностью их информации. Этот цикл начинается с 1921 года, но в основном приходится на 50-е годы. Не будем перечислять здесь обзорных сочинений, вышедших из-под пера альпинистов и журналистов. Научно-биологический интерес, кроме полевых записей добросовестного натуралиста Ч. Стонора⁹, представляют работы видных западных приматологов В. Осман-Хилла, его ученицы О. Чернин, Б. Хёвельманса, А. Сэндерсона, Карлтона Куна¹⁰. Они признают гималайского снежного человека доказанным биологическим фактом, но интерпретируют его как некую двуногую высшую обезьяну, сближаемую то с орангутаном или гориллой, то с гигантопитеком, то с какой-то специализированной скалолазающей формой. Отметим, что само понятие двуногой обезьяны противоестественно, так как обезьяна со времен Линнея определяется как «четверорукое». Иные из названных и прочих авторов полагали, что информация свидетельствует о двух или трех разных типах двуногих обезьян, хотя расхождения в информации о росте, окраске шерсти, биотопах замеченных особей могут быть зоологически объяснены и без такой гипотезы. Зато западные зоологи убедительно отсекли «снежного человека» от зоны снегов, где (119/120) он может появляться лишь спорадически и кратковременно, связав его с совсем иными биотопами.

Для нашего изложения пока важно лишь то, что и на этот раз факт был установлен и подвергнут предварительному биологическому анализу совершенно независимо от предшествовавших открытий того же самого факта на другом локальном материале.

К таким же изолированным и параллельным естественнонаучным истолкованиям собранных у населения сведений можно отнести вывод проф. П.Л. Драверта об обитании в Северо-Восточной Сибири диких безъязыких людей¹¹

Нас пока интересует лишь то, что ученые в разные времена и в разных странах на разном местном материале совершенно независимо пришли к весьма сходному оригинальному научному результату.

Более коротка серия случаев, когда зоологи, антропологи или этнографы могли бы сослаться на собственное полевое наблюдение. Но вот и такие случаи. Крупнейший исследователь фауны Кавказа, особенно позвоночных, проф. К.А. Сатунин в конце прошлого века в специальной статье описал свою случайную встречу с самкой «биабан-гули», как называют на юге Кавказа, в Талышских горах обволошенных, бессловесных человекоподобных животных. То, что опытный натуралист, по его словам, «ясно» и трезво заметил, совпало с позже собранными им у населения сведениями о подобных существах, о которых, кстати, он до визуального наблюдения ничего не слышал¹². Старший преподаватель кафедры этнографии и антропологии Киевского университета Ю.И. Мережинский в 1959 г. имел наблюдение, наоборот, подготовленное сбором опросных данных у населения. Дело происходило севернее, но тоже на территории Азербайджанской ССР. Специалист по ночной охоте на кабанов Хаджи Магома обещал Ю.И. Мережинскому свести к месту, где в известные ему дни сезона «каптар» имеет обыкновение купаться в ручье, при условии, что Ю.И. Мережинский сделает снимок при вспышке магния и подарит ему. Речь шла об обитающей в том районе небольшой популяции «каптаров» — альбиносов. Действительно, из устроенной в назначенное время засидки Ю.И. Мережинский на расстоянии немногих метров видел при свете луны выбравшегося через кустарник на берег мокрого, очень худощавого, покрытого с нот до головы белой шерстью «каптара». Однако вместо обещанного фотографирования он захотел тотчас застрелить каптара из револьвера, но от волнения промахнулся. Обманутый старик-охотник с тех пор наотрез отказывается от повторения опыта. Визуальные наблюдения К.А. Сатунина и Ю.И. Мережинского на Кавказе хорошо согласуются между собой, с опросными данными с той же территории и с общей теорией.

А вот наблюдение из мест, весьма далеких от Кавказа, из Маньчжурии, и никак не связанное со сбором опросной информации. Превосходный зоолог и наблюдатель природы Н.А. Банков около 1914 г. глубоко в горной тайге увидел в фанзе маньчжура-охотника прирученного и помогавшего тому «получеловека» — бессловесного, волосатого, сутулого. Выразительные детали, которые мы находим в описании Н.А. Байкова, дают возможность идентифицировать это существо, хотя сам автор ограничился лишь постановкой недоуменного вопроса¹³.

Далее следует сказать, что с самых различных мест предполагаемого нами ареала реликтовых палеоантропов имеется информация двоякого рода: 1) от приезжих лиц, образованных (но не являющихся ни зоологами, ни антропологами, ни этнографами), до своего наблюдения (120/121) вовсе не слышавших или почти не слышавших от населения о диких бессловесных волосатых людях, и 2) от местного населения, которое, независимо от образовательного ценза, обычно подозревается в приверженности к преданиям старины.

Наличие первой категории информаторов служит важным контрольным фактом. Как можно было бы подвергнуться влиянию фольклора, если ты никогда его не слышал и не принадлежишь к данной этнокультурной среде?

Вот некоторое количество примеров. Начнем с наблюдений врачей, В XVII в. один из основателей современной медицины голландец Николай Тульпий осматривал выловленного в горах Ирландии юношу и оставил описание его анатомических отклонений, склоняющих нас к выводу, что это был реликтовый палеоантроп. К тому же выводу побуждают сделанные и врачами и прочими наблюдателями описания «мишки-человека», то есть обволошенного бессловесного «хлопца», выловленного в 1661 г. в литовско-гродненских лесах и долго жившего в прирученном состоянии при дворе польских королей. Еще неоспоримее такой диагноз вытекает из описания, сделанного в конце XVIII в. венгерским врачом из города Брашова. Этот экземпляр был выловлен в трансильванско-валашских лесах и тоже приручен. Врач В. Карапетян осматривал подобное существо мужского пола в 1941 г. в Дагестане. Военный, ныне генерал в отставке, М.С. Топильский описал детальный осмотр совместно с военным фельдшером трупа такого существа, нечаянно убитого в высокогорье Памира в 1925 г. Маршал П.С. Рыбалко в 1937 г. вез несколько дней в обозе своего отряда в Синьцзяне и описал выловленного в камышах «дикого человека». Военнослужащий Г.Н. Колпашников (ныне начальник цеха московского завода) в том же 1937 г. во время боев у р. Халхин-Гол в Монголии осматривал и описал два трупа по ошибке убитых часовыми «диких людей». Петербургский востоковед Б. Барадийн в 1906 г. во время экспедиции в Центральной Азии близко повстречал такое существо. В 1905 г., возвращаясь из Тибета, подобную встречу имел английский путешественник Найт. В 1906 г. — английский ботаник Элуис. В 1925 г. в горах Сиккима — итальянский топограф Томбаци. В 1957 г. о наблюдении такого существа на Памире сообщил гидролог А.Г. Пронин. За 15 лет до него художница М.М. Беспалко в другом месте Памира видела такое же существо. Геолог Б.М. Здорик в 1934 г. в Горном Таджикистане натолкнулся на крепко спящий экземпляр. В 1948 г. геолог М.А. Стронин наблюдал в Тянь-Шане экземпляр им спугнутый, бегущий вблизи по склону. В том же году инженер-геолог А.П. Агафонов на Тянь-Шане в киргизской юрте осматривал фамильную реликвию — отрубленную и высушенную кисть «дикого человека», покрытую с тыльной стороны бурыми волосами. Китайский историк проф. Хоу Вай-лу в 1954 г. в горном селении провинции Шэньси видел выловленного и используемого для простейших работ такого «дикого человека». И снова возвращаемся на Кавказ: зоотехник, русская, Н.Я. Серикова в 1956 г., едва лишь переехав на работу в Кабарду и ничего еще не слыхав от населения об «алмасты», однажды увидела экземпляр весьма близко, не могла составить себе никакой идеи об этом существе, но дала его достаточно детальное описание¹⁴.

Эта серия перечислена здесь не для биологического анализа самих наблюдений. Да и достоверность каждого из них по отдельности могла бы быть поставлена под сомнение. Но вне сомнения находится сам факт, что такая серия существует, что никакой связи между собой все эти на(121/122)блюдатели не имели. Объединяет их тот признак, что все они не могут иметь никакого отношения к фольклору. С точки зрения антропологической все наблюдения не противоречат друг другу и могут быть отнесены к единому симптомокомплексу.

Теперь мы уже логически подготовлены к тому, чтобы сопоставить с этой серией вторую категорию информации — обильные сведения, собранные среди населения различных этногеографических областей. Эти серии к настоящему времени огромны. Каждая запись сама по себе не имеет ни малейшей доказательной и познавательной силы. Если бы мы имели только ее, мы обязаны были бы ее отвергнуть, как бы ни было велико доверие, внушаемое нам информатором. Да, среди записей немалый процент в той или иной мере приукрашен или изуродован фантазией. Но исследователь, анализирующий всю совокупность, неминуемо оказывается перед лицом трех следующих вопросов:

1) Почему в каждой данной этногеографической области показания свидетелей бесконечно расходятся в том, что существенно для фольклора, а именно в сюжете, ситуации и образе и, напротив, сходятся в том, что рассказчику безразлично и даже непонятно — в анатомической и биологической корреляции и совместимости случайно подмеченных деталей?

2) Почему налицо биологическая непротиворечивость между пакетами информации, скомплектованными среди народов самых разных историко-культурных, языковых, религиозных групп? Изменчивы местные названия этих существ, до бесконечности разнообразные, впрочем иногда и сходные у далеких народов вроде «алмасты» (также «алмас», «албасты» и др.), «гульбияван» (также «биабангули», «яван», «гуль» и др.). Но за пестротой названий биолог, антрополог усматривает видовое единство.

3) Почему вся эта огромная серия по сути находится в полном согласии с приведенной серией наблюдений, сделанных людьми совершенно посторонними местным этническим традициям и ничего не слышавшими ранее о подобных живых существах?

Я никогда не слышал от оппонентов ответа ни на один из этих трех вопросов. Здравая логика допускает единственный ответ: действительное существование объекта — реликтовых гоминоидов — в разных областях и в разное время, то есть кое-где уже исчезнувших.

Вывод этот становится еще более непреложным, во-первых, если расчленить всю наличную информацию по отдельным морфологическим или биологическим признакам, во-вторых, если всю информацию картировать и рассмотреть с биогеографической точки зрения,

Например, карточка с рубрикой «шея» отошлет нас к нескольким десяткам документов, где всякий раз оказывается, что шея «короткая», «широкая», «почти отсутствует», «как у летучих мышей» и т. д., что мы сопоставляем с карточкой о посадке головы («подана вперед» и т. п.), и с карточкой «сутулость», где отмечено огромное число шифров. Даже на локальном материале Кабарды этот метод привел к совершенно однозначной реконструкции черепа алмасты, где выступил весь комплекс примитивных признаков ископаемых гоминид¹⁵.

Нанесение всех сообщений на карту и в локальных масштабах и в глобальных дало очень много. Например, выявлены весьма редкие очаги размножения (на Северном Кавказе, в Горном Таджикистане, в Монголии, в Кашгарии), огромные области миграций, обратная корреляция с густотой людского населения. Произведены важные сопоставления с ареалами ряда видов зверей и птиц. Реконструирована гипотети(122/123)ческая карта расселения реликтовых палеоантропов в верхнем плейстоцене и голоцене: древнейшим очагом по некоторым данным рисуется северо-восточная Африка и восточное Средиземноморье, откуда было возможно расселение по Африке¹⁶, Европе и Азии¹⁷. В Азии, в свою очередь, намечается определенная схема расселения от Гиндукуша в юго-восточную Азию, на восток и в северо-восточном направлении. Одно из разветвлений этого последнего приводит нас на Чукотский полуостров и к Алеутским островам — путям переселения в Америку и по ее территории разных видов животных, человека, а вместе с ними и реликтовых палеоантропов. На всех этих грандиозно больших путях и пространствах зафиксированы встречи и наблюдения этих существ в прошлом и настоящем, так же как их описания в памятниках древней письменности, некоторое количество их графических и скульптурных изображений, наконец, редкие принадлежащие, по-видимому, им скелеты и черепа неандерталоидного типа, однако трактуемые классической антропологией как «псевдо-неандерталоидные».

Иные читатели все еще настаивают, чтобы им привели какое-то решающее «доказательство». В глазах специалистов, то есть лиц, длительно изучающих данный вопрос, доказательств вполне достаточно¹⁸. Они заняты не выигрышем пари, а проникновением в природу данного явления. Но, может быть, для читателя, ждущего новинок, будет интересен фотографический материал, опубликованный в прошлом году в США.

Исследование проблемы «снежного человека» на территории Америки (в Канаде, в Северной Калифорнии, в странах Латинской Америки) имеет свою историю¹⁹. В печати сведения спорадически появлялись на протяжении сотни лет. Серьезное изучение вопроса началось, как и в нашей стране, с 1958 г. (А. Сэндерсон, затем Т. Слик, П. Бирн). Последние лет шесть в труднопроходимых совершенно безлюдных лесах Каскадных гор и других хребтов Северной Калифорнии ведут поиск и наблюдения несколько групп. Накопленные знания на основе опроса населения о «бигфуте», именуемом также «о-ма» и «саскватч», изучение его помета и следов позволили все более прицельно концентрировать поиски. Еще в 1965 г. одна из групп опубликовала первую фотографию этого существа, не вызвавшую никакой сенсации. 20 сентября 1967 г. другая группа достигла большего успеха. Она состояла из Б. Гимлина и Р. Пэттерсона, выезжавших на место исследований уже шестой год подряд. Р. Пэттерсон в предыдущем году выпустил книжку об американском «снежном человеке»²⁰. Они ехали верхом у горной речки в лесу, когда испугавшиеся лошади сбросили обоих на землю и Пэттерсон, вскочивший на ноги, увидел метрах в тридцати от себя долгожданное животное, которое немедленно и принялся снимать походным киноаппаратом. Это была огромная самка бигфута, ростом свыше двух метров, (123/124) вся покрытая черным гладким волосом. Она сначала медленно отходила, потом побежала все быстрее. Итог: несколько метров удовлетворительно снятой пленки, замеренные для масштаба бревна, попавшие в кадр, залитые на месте гипсом отпечатки ступней длиною 42 см. А. Сэндерсон с трудом разыскал в США журнал, опубликовавший 8 разрозненных кадров с его комментарием и созвавший на консультацию ученых экспертов, в том числе приматологов проф. Д. Нэйпира и проф. В. Осман-Хилла²¹. Заключения экспертов выглядят странно: они не нашли ничего порочащего достоверность фильма, но предпочли уклониться от прямого суждения. Мы, советские специалисты, не видели самого главного: движений этого заснятого существа. Облик «бигфута» на кадрах в общем отвечает нашим представлениям, однако и не обогащает их чем-либо существенно новым. Соответственно мы видим в этом фильме не решающее «доказательство», меняющее всю ситуацию, но предположительно шаг вперед в развитии исследований. Новые съемки, надо думать, не заставят себя долго ждать и послужат контрольным материалом.

Признаться, в моих глазах не меньшее, а большее и более доказательное значение имели прошлые успехи в познании анатомии верхних и нижних конечностей реликтовых палеоантропов.

В непальском монастыре Пангбоче среди священных реликвий хранится мумифицированная и частично скелетированная кисть, приписываемая йе-ти. В 1954 — 1959 гг. с нее были сделаны серии снимков, в том числе в 1959 г. профессором анатомии Токийского университета Т. Огава. Анализ частицы высушенной ткани, произведенный в США, показал, что ее древность — 300 – 400 лет. На основании изучения фотографий все зарубежные эксперты сошлись на том, что она безусловно гоминидная, но явно отклоняется от нормы современного человека. О том же говорят опубликованные солидно аргументированные заключения двух крупнейших советских специалистов по эволюционной морфологии кисти — проф. Е.И. Даниловой и проф. Л.П. Астанина. Наконец, показано, что отклонения в основном совпадают с таковыми на кисти ископаемых неандертальцев²². Одновременно эти исследования вносят корректив в предположения В.П. Алексеева об эволюции кисти гоминид²³.

Исследования морфологии и моторики нижних конечностей основаны на значительной серии следов, с которых были сняты фотографии, а в некоторых случаях — гипсовые отливки. Особенно большой интерес привлекали снимки Э. Шиптона, сделанные в Гималаях в 1951 году, однако снег плохо фиксирует анатомию, тем более движение стопы, и снимки эти послужили поводом для совершенно ошибочной реконструкции стопы английским антропологом В. Чернецким²⁴. Он, а вслед за (124/125) ним и А. Сэндерсон не учли динамику, которой должны обладать пальцы и плюсна палеоантропов и которая может быть реконструирована, между прочим, посредством изучения патологических рефлексов на стопе²⁵. Лучшим в мировой серии является фотоснимок свежего следа палеоантропа на глине, сделанный в августе 1963 г. в Тянь-Шане²⁶. На основе всей имеющейся серии показано, что отклонения от нормы современного человека соответствуют таковым на стопе ископаемых неандертальцев.

Таковы в кратких словах основные группы современных данных²⁷.

Поиск по сайту: