М а д а м Б е р а н ж е, его жена по имени Жозефина.
М а д м у а з е л ь Б е р а н ж е, их дочь по имени Марта.
Ж у р н а л и с т (англичанин).
П е р в ы й н а р я д н ы й а н г л и ч а н и н.
П е р в а я а н г л и ч а н к а, его жена.
М а л ь ч и к, их сын.
В т о р о й н а р я д н ы й а н г л и ч а н и н.
В т о р а я а н г л и ч а н к а, его жена.
Д е в о ч к а, их дочка.
Д ж о н Б у л ь, корифей.
П е р в а я п о ж и л а я а н г л и ч а н к а.
В т о р а я п о ж и л а я а н г л и ч а н к а.
Д я д ю ш к а - д о к т о р.
С л у ж а щ и й п о х о р о н н о г о б ю р о.
П р о х о ж и й и з а н т и м и р а.
В суде: С у д ь я.
Д ж о н Б у л ь, переодетый палачом.
Ч е л о в е к в б е л о м.
П а л а ч.
З а с е д а т е л и.
(У действующих лиц не должно быть английского акцента.)
Декорации
С самого левого края сцены — традиционный маленький деревенский домик в английском стиле, коттедж, немного в духе «таможенника» Руссо, Утрилло или даже Шагала, на усмотрение декоратора. Домик, как и описанный ниже пейзаж, должны создавать атмосферу сновидения. Однако это впечатление передается скорее художником-примитивистом, нарочито неловко, а не художником-сюрреалистом, и не в манере театров «Опера»
или «Шатле». Освещение яркое, без полутеней, значит, без тюля и т.п.
Остальная часть сцены представляет собой лужайку, покрытую зеленой свежей травой, расположенную на возвышенности над долиной; в глубине декорации посередине виднеется холм. Возвышенность, где происходит действие, должна оканчиваться полукругом, так, чтобы, с одной стороны, могло создаться впечатление близости обрыва, а с другой — чтобы в глубине, справа, виднелось несколько домиков английского провинциального городка: белоснежных и ярко освещенных апрельским солнцем. Небо необыкновенной синевы и чистоты. На
сцене несколько цветущих деревьев — вишневые, грушевые.
Иногда слышится слабый шум поездов, проходящих по долине, вдоль судоходной речки, которую, разумеется, также не видно, но которая может быть обозначена еле слышными пароходными гудками. Видны
трос фуникулера и два маленьких красных вагончика, снующие вверх-вниз.
Позже, по мере развития действия, появятся новые аксессуары, декорации изменятся. Так, например, во время прогулки Беранже с семейством по склону обрыва мы увидим покрытые цветами розовые руины, границу
небытия, серебряный мост, вагончики канатной дороги, ползущие вдоль противоположного склона, и т.д.
При поднятии занавеса от правой до левой кулисы прогуливаются две пожилые дамы-англичанки.
1-я пожилая англичанка. О, йес...
2-я пожилая англичанка. Йес, мы в Англии.
1-я пожилая англичанка. В графстве Глостер.
2-я пожилая англичанка. Какой чудесный воскресный день! (Слышится перезвон колоколов.) Это колокола католической церкви.
1-я пожилая англичанка. В моей деревне не было католической церкви.
В этот момент во 2-ю пожилую англичанку попадает мячик, она оборачивается;
появляется мальчик-англичанин.
2-я пожилая англичанка. О!
1-я пожилая англичанка(мальчику). О, негодник!
Входит 1-й англичанин, отец мальчика.
1-й англичанин. Сорри. Извините моего мальчугана.
Мальчик. Я не нарочно.
Входит 1-я англичанка, жена 1-го англичанина и мать мальчика.
1-я англичанка(мальчику). Нужно быть осторожней. Так не делают. Нужно попросить у дамы прощения.
Мальчик. Извините, мадам.
1-й англичанин(дамам). Прошу прощения.
1-я англичанка(им же). Прошу прощения.
Две пожилые англичанки и родители здороваются, повторяя: «Сорри, просим прощения».
Расходятся, продолжают прогуливаться; в это зремя входит девочка-англичанка, подбирает
мячик и протягивает мальчику.
1-я англичанка(девочке). Вы хорошо воспитанная девочка.
Девочка делает реверанс; в это время входят 2-й англичанин и его жена, родители девочки.
1-й англичанин(2-му). Ваша девочка прекрасно воспитана, мсье.
2-й англичанин(1-му). Ваш мальчик, безусловно, тоже.
1-я англичанка. Не так уж он воспитан.
2-я англичанка. Наша девочка тоже не всегда вежлива.
Четверо англичан вновь приветствуют друг друга, повторяя: «Сорри, сорри», расходятся и прогуливаются каждый сам по себе, а 1-я англичанка говорит мальчику: «Негодник». Мальчик украдкой показывает нос своим
родителям.
Девочка. О! Какой негодник!
1-я пожилая англичанка(видевшая жест). О! Какой негодник!
2-я пожилая англичанка. О! Негодник!
Девочка. Никому не скажу. Ябедничать дурно.
Из левой кулисы — из-за дома Беранже — выходит Журналист.
Журналист. Хей! С добрым утром!
1-я англичанка. Хей! Не правда ли, чудесное воскресенье?
1-й англичанин. Чудесное воскресенье.
Журналист. Подходящий воскресный денек для загородных прогулок.
Англичане уходят, продолжая неторопливо прогуливаться. Оставшись один, Журналист направляется к
жилищу Беранже, который как раз в этот момент высовывается из окна, смотрит на небо, на лужайку.
Беранже. Какое чудесное воскресенье.
Журналист. Господин Беранже, прошу вас. Вы господин Беранже? Простите, я журналист... (Беранже исчезает.) Погодите, прошу вас. (Голова Беранже вновь высовывается, как в кукольном театре.) Я только хотел задать вам несколько вопросов. (Голова Беранже исчезает.) Простейших вопросов. Умоляю, господин Беранже. Один вопрос. (Беранже опять высовывает голову.)
Беранже. Я решил, мсье, больше не отвечать на вопросы журналистов. (Прячется.)
Журналист. Единственный вопрос. Не от журналиста, а от газеты. Меня специально прислали, чтобы я его вам задал. Ничего особенного, ничего особенного, не волнуйтесь.
Беранже(опять высовывая голову). У меня времени нет, у меня работа. Вернее, работы нет, но, может быть, она появится, как знать? Я приехал из Европы в Англию, чтобы отдохнуть, убежать от работы...
Журналист(вынимая блокнот). Нам это известно. Вы приехали в Англию, в графство Глостер, и живете здесь в сборном домике, среди лугов, на зеленом склоне над долиной, в которой меж двух покрытых лесом холмов течет небольшая судоходная речка... Мы навели справки, мсье, простите великодушно эту нашу почтительную вольность.
Беранже. Это не секрет. К тому же кто угодно может это видеть.
Журналист. Моя газета хотела бы задать вам один вопрос, дорогой господин Беранже.
Беранже. Не хочу больше отвечать на вопросы. (Делает вид, что собирается спрятаться. Голова исчезает и высовывается снова.)
Журналист. Не исчезайте, господин Беранже. Вопрос простейший. Отвечайте что угодно. Поместим на первой странице, с большой вашей фотографией в половину натуральной величины.
Беранже. Тогда скорее, мсье. У меня времени нет. Я на отдыхе.
Журналист. Прошу простить, огорчен, что нарушаю ваш покой. Вопрос традиционный: когда мы увидим на знаменитых мировых сценах ваш новый шедевр?
Беранже. Не хочу отвечать на ваш вопрос.
Журналист. О, пожалуйста, господин Беранже.
Беранже. Вынужден вам признаться. Я всегда сознавал, что у меня нет никаких причин писать. (Прячется.)
Журналист. Вполне понятно. Но отсутствие причин — это еще не причина. Ни на что нет никаких причин, это все знают.
Беранже. Разумеется. Но люди занимаются тем, на что у них нет никаких причин. А слабодушные оправдывают свои действия надуманными причинами. Делают вид, что верят, говорят: «Нужно же что-то делать». Я не из таких. Раньше во мне была необъяснимая сила, которая подталкивала меня к активным действиям или писательству, несмотря на мой глубокий нигилизм. Я не могу так больше.
Журналист. Записываю, записываю. Вы так больше не можете.
Беранже. Да, не могу. Годы и годы я утешался тем, что утверждал, будто мне нечего сказать. Теперь я в этом убедился, и убеждение это ничуть не интеллектуально и не психологично; оно — глубоко физиологично, оно проникло в мою плоть, кровь и кости. Это меня парализует. Литературная деятельность больше не игра, не может быть больше для меня игрой. Ей бы стать мостиком к чему-то другому. Но она — не мостик.
Журналист. К чему другому?
Беранже. Знай я это, проблема была бы решена.
Журналист. Скажите нам что-нибудь важное.
Беранже. Все уже сказано. У вас этого важного сколько угодно. Кафетерии и редакции кишат литераторами, на которых снизошло озарение и которые все уже решили. Они идут в ногу со временем. Им нет ничего легче, чем машинально сказать что-нибудь важное. Им повезло. Они утверждают, что История права, в то время как она только и делает, что ошибается. Но для них История — это просто право сильнейшего, идеология режима, который с триумфом себя утверждает. Все равно какого. Всегда находятся наилучшие доводы для оправдания торжествующей идеологии. Однако как только идеология укореняется, она становится ошибочной. Необходимы здравый смысл и интеллектуальное мужество или безошибочная интуиция, чтобы противиться тому, что есть, и предвидеть то, что будет, или хотя бы просто-напросто почувствовать, что должно быть нечто другое.
Журналист. Говорят, вы бросили — пусть временно — театр из-за боязни конкуренции.
Беранже. Я считаю, что причина скорее — в необходимости внутреннего обновления. Смогу ли я обновиться? В принципе, да, в принципе, да, потому что мне не по душе развитие событий. Новым или редким человеком может быть лишь тот, кто не одобряет развитие событий. Истина — всегда что-то вроде невроза... Она никогда не может быть здоровьем, в неврозе истина, истина завтрашнего дня по сравнению с очевидной истиной сегодняшнего. Все литераторы, почти все, и почти все драматурги изобличают зло, несправедливость, отчужденность, болезни вчерашнего дня. Они закрывают глаза на сегодняшнее зло. А прошлое зло больше изобличать нечего. Бесполезно демистифицировать то, что уже демистифицировано. Это конформизм. Так можно лишь скрыть новые болезни, новую несправедливость, новое мошенничество. Большинство современных писателей считают себя передовыми, а История тем временем их уже перегнала. Они глупы и трусливы.
Журналист. Минутку... Значит, вы все-таки занимаетесь театром, чтобы сообщить нечто важное? Важное, не понимаемое другими, но тем не менее важное... И, по-вашему, это важное...
Беранже. Увы! Это получается помимо моей воли. Я, впрочем, надеюсь, что за всей очевидной важностью того, что я скажу, будет нечто, чего я еще не знаю, но что еще проявится... может быть... само собой... через вымысел...
Журналист. Позвольте, я запишу: «Долой развитие событий... невроз... кафе... здравый смысл... мужество, интуиция... болезни... писатели глупы...»
Беранже. И потом, критика меня утомляет: и плохая, и хорошая. И театр утомляет, актеры утомляют, жизнь утомляет.
Беранже. Еще я спрашиваю себя, могут ли литература и театр действительно отразить невероятную сложность реальной жизни. Может ли кто-нибудь сегодня ясно понимать других или себя? Мы переживаем дикий кошмар: литература никогда не была столь же мощной, острой, напряженной, как жизнь, — а сегодня и подавно. Чтобы передать жестокость жизни, литература должна быть в тысячу раз более жестокой, более ужасной. Сколь бы жестокой литература ни была, она сможет передать лишь очень смазанный, очень смягченный образ подлинной жестокости; да и подлинного совершенства, кстати, тоже. Она не есть знание, ибо она есть штамп: то есть она сама себя делает заштампованной, мгновенно застывает, выразительные средства запаздывают, вместо того чтобы опережать. Как сделать, чтобы литература превратилась в интересное исследование реальной жизни? Воображения недостаточно. Реальность, та, которую здравомыслящие писатели, как они полагают, знают и отражают — а существуют ведь только здравомыслящие писатели, — так вот, эта реальность превосходит вымысел; ее не может объять сознание...
Журналист. Пишу: «Писать больше нельзя».
Беранже. К тому же, будь мы бессмертны, мы бы все смогли перенести. Я парализован, поскольку знаю, что умру. Это не новость. Это истина, о которой забывают... чтобы иметь возможность хоть что-то сделать. Я больше не могу ничего сделать, я хочу лечить от смерти. До свидания, мсье.
Журналист. Отлично. Благодарю вас за ценные заявления, которые, безусловно, живо заинтересуют наших воскресных читателей. Им будет чем развлечься. И благодарю вас от себя лично, теперь мне будет чем заполнить свою колонку.
Беранже. На первой странице. С фотографией, пожалуйста.
Журналист. Конечно, дорогой мэтр. Завтра вы получите чек.
Беранже. На какую сумму?
Журналист подносит ладонь ко рту, неслышно для нас называет Баранже сумму.
Хорошо, мсье. До свиданья.
Голова Беранже исчезает. Журналист уходит. Несколько мгновений сцена остается пустой. Слышится далекий
гул самолета, который во время последующей сцены будет становиться все громче.
Справа появляется мадам Беранже — Жозефина — в синем пеньюаре с вышитыми на нем белыми звездами.
За ней появляется Дядюшка-доктор, за которым следует Служащий похоронного бюро. Служащий одет в черный
костюм, черные перчатки, черный галстук, в руке — черный котелок.
Дядюшка-доктор — с сединою на висках, в сером костюме, с черным крепом на отвороте пиджака.
Дядюшка-доктор(направляясь к Жозефине). Жозефина! Жозефина!
Жозефина(поворачиваясь). Это вы, Дядюшка-доктор? Я думала, вы в Браззавиле...
Служащий похоронного бюро. Прошу прощения, мадам Беранже, позвольте представиться — Служащий похоронного бюро. У меня для вас очень неприятное известие.
Жозефина. О, Господи!
Дядюшка-доктор. Совсем не неприятное, отнюдь, успокойся, малютка Жозефина. Наоборот, радостное.
Служащий похоронного бюро. Это зависит от точки зрения. Весть-то, может, и радостная, но для нас крайне неприятная.
Жозефина. Да что случилось?
Служащий похоронного бюро. Не пугайтесь, мадам, это ужасно.
Дядюшка-доктор(Служащему похоронного бюро). Позвольте мне самому сообщить новость моей племяннице. Нужно это сделать осторожно. Великая радость убийственна, как и великая скорбь. (Жозефине.) Мой брат, твой отец...
Жозефина. Я знаю, он, бедняжка, погиб на войне. Вы пришли мне сообщить, что привезли его тело?
Дядюшка-доктор. Но он больше не мертв, Жозефина.
Жозефина. Воскрес? Не шутите, Дядюшка.
Дядюшка-доктор. Не знаю, воскрес ли он. Но он жив, слово доктора. Может, его только приняли за мертвого. По ошибке. Во всяком случае, он поблизости и будет здесь с минуты на минуту.
Жозефина. Не может быть! Не может быть!
Дядюшка-доктор. Клянусь тебе!
Жозефина. Как он? Где он? Он похудел? Устал? Он болен? Ему грустно? Весело?
Служащий похоронного бюро. А мы-то, мы-то, мадам, нам что делать? Вы официально заявили о кончине вашего многоуважаемого отца, заказали погребение; все готово, мы дали объявление в газетах, понесли расходы.
Жозефина. О, бедный отец! Как я его давно не видела! Узнаю ли я его?
Дядюшка-доктор. Он стал еще моложе, чем перед сообщением о его смерти. Как на старой фотографии, перед уходом на войну. Конечно же, он похудел. Он бледен. У него длинные волосы. Он был ранен.
Жозефина. Отец, где ты? Я не могу больше ждать! Я хочу его видеть сейчас же.
Служащий похоронного бюро. Не торопитесь, мадам, сначала мы должны все уладить. Мы понесли значительный ущерб, как финансовый, так и моральный. Добрая репутация нашей фирмы, основанной в 1784 году, за пять лет до вашей Французской Революции...
Дядюшка-доктор. Мы отменяем погребение, мсье...
Служащий похоронного бюро. И что мне делать со всеми похоронными принадлежностями?
Дядюшка-доктор. Они не пропадут. Есть же у вас другие заказчики.
Жозефина. Да, конечно, отменяем.
Дядюшка-доктор. Мы вам за все заплатим.
Служащий похоронного бюро. Этого недостаточно, мсье.
Дядюшка-доктор. К тому же приносим свои извинения.
Служащий похоронного бюро. Принимаю их, мсье, но и это не все. Мы публично сообщили о кончине, сделали себе рекламу, а погребение не состоится. Кто нам отныне доверится?
Жозефина. Хорошо. Тогда подавайте в суд, и мы вам возместим все убытки с процентами.
Служащий похоронного бюро. Такого никогда еще не было. Мы обратимся в Торговый трибунал. Затем в кассационный суд. Так полагается по закону. Я решительно протестую, решительно протестую. Я к вам направлю своего адвоката, судью и судебных исполнителей.
Жозефина. Ах, мсье, не сердитесь. Не будете же вы снова причинять ему зло.
Служащий похоронного бюро(уходя). Вы еще услышите обо мне, это так вам не пройдет. Я устрою скандал, все газеты об этом будут писать. (Уходит.)
Дядюшка-доктор. Проконсультируемся с нашим адвокатом. Не огорчайся, все уладится. Даже если газеты поднимут шум, всегда можно сказать, что произошло чудо. Что мы никого не обманывали.
Жозефина. Не стоило так торопиться с похоронным бюро... Надо поскорее разослать извещения о воскресении... извещения о воскресении. Да где же он?
Дядюшка-доктор(тычет пальцем в пространство). Вот он, вот.
Жозефина. Отец, я хочу тебя обнять, покажись; я его не вижу, я тебя не вижу, где ты?
Дядюшка-доктор(продолжая указывать в пустоту). Да вот же, смотри, он здесь.
Жозефина. Покажись, отец, покажись. Пусть похоронное бюро недовольно, неважно. Мы все уладим. Покажись. Ну, покажись же!
Гул самолета стал нестерпимым. Он, разумеется, покрывает последующие возможные реплики Жозефины и Дядюшки-доктора, которых мы не слышим. Эти двое еще какое-то время о чем-то говорят, но из-за шума мы не слышим о чем. Сцена затемняется по мере нарастания гула, и наступает темнота. Шум от бомбы, летящей на домик Беранже, который в течение двух секунд мы видим озаренным взрывом. Если возможно, он
охвачен пламенем.
Вновь полная темнота в течение нескольких мгновений, и гул самолета постепенно слабеет. Окончательно он затихнет после четырех-пяти последующих реплик. Свет. Дом превратился в груду дымящихся развалин. Сам
Беранже стоит в единственном уцелевшем дверном проеме.
Слева Жозефина в небесно-голубом костюме классического покроя, с розой на лацкане и с черной кожаной
сумкой. На голове розовая шляпка.
Рядом с Жозефиной мадмуазель Беранже, по имени Марта. На ней розовое выходное платье с вышитым круглым белым воротничком, белые туфли. В руке — белая сумочка. У нее длинные каштановые волосы, серо-зеленые
глаза, чистый, довольно строгий профиль.
Англичане — в глубине сцены, спиной к публике.
Две пожилые дамы находятся в разных концах сцены. Ближе к середине, в глубине, 1-я и 2-я пары, каждая со своим ребенком. У Мальчика и Девочки в руках крокетные молотки. Все англичане неподвижны и смотрят в
небо, как будто следят взглядом за самолетом.
В самом центре сцены — Джон Буль в своем всем известном характерном костюме. Джон Буль, единственный из англичан, не следит за самолетом. Как огромная марионетка, он медленно приподнимает свою характерную шляпу и вытирает ее изнутри от пота. Затем промокает лоб, кладет свой большой платок в карман, а шляпу вновь надевает на голову, при этом медленно поворачиваясь к публике, затем, завершив это движение,
закладывает руки за спину и расставляет ноги.
В углу мадам и мадмуазель Беранже тоже не смотрят на самолет. Они беседуют.
Марта. Мамочка, ты так взволнована. Как бы мне хотелось увидеть дедушку во сне, чтобы узнать, каким он был, познакомиться с ним.
Жозефина. Я забыла, как мне его не хватает. Теперь я знаю, насколько мне тяжело было без него.
Марта. Зато у нас есть папа.
Беранже(англичанам, глядя в небо). Это немецкий бомбардировщик, уцелевший в прошлую войну.
Англичане одновременно оборачиваются.
1-я англичанка(показывая другим англичанам на свою дочку). Она хочет быть певицей.
Жозефина. Конечно. Но — увы! — каждый человек незаменим. Потери образуют пустоту, которую нельзя заполнить.
Беранже(англичанам). К счастью, я стоял на пороге дома. Мне хотелось походить по свежей травке, под вашим июньским небом, таким прекрасно голубым, по-английски голубым.
Джон Буль(мальчику). А ты кем хочешь стать?
Мальчик. Летчиком.
2-й англичанин(Беранже). Да, весна у нас отменная.
2-я пожилая англичанка. Дождей меньше, чем обычно.
Джон Буль(мальчику). А почему летчиком, мальчуган?
Марта(Жозефине). Может, не стоит говорить папе о твоем сне.
Мальчик(Джону Булю). Чтобы сбрасывать бомбы на дома.
1-я пожилая англичанка(1-й англичанке). Пусть она нам что-нибудь споет.
Джон Буль(девочке). Спой нам красивую песенку, детка.
Девочка. Нет.
Все англичане(вместе). Спой нам что-нибудь.
Марта(Жозефине). Ах, какой пейзаж и долина... Посмотри, там английские дети.
Англичане(девочке). Спой нам красивую песенку.
Марта(Жозефине). А вот и папа. Он нас заметил. (Беранже идет к Жозефине и Марте.) Папа! Какая чудесная лужайка.
2-я пожилая англичанка(указывая на Джона Буля). Если не будешь петь, этот толстый господин тебя съест.
Беранже(жене). Видела, что со мной случилось?
1-й англичанин и 1-я англичанка(девочке). Спой, детка.
Жозефина(Беранже). Я тебя предупреждала. Надо было быть осторожнее.
2-й англичанин и 2-я англичанка. Спой, деточка.
Беранже. Я не виноват. Не я же сидел в самолете. Что я мог сделать?
Обе пожилые англичанки. Спой, девочка.
Жозефина. Надо было покупать дом покрепче, а не эту хижину из папье-маше, которая развалилась от чепухового снаряда. Жаль твои тетради.
Марта. Оставь его, мама. (Беранже.) Мы совершили прекрасное путешествие из Лондона. Все вокруг зеленое, мы видели речки, городки, словно сделанные из игрушечного конструктора, а на дороге желтые и красные машины. Тебе спокойно работалось?
Беранже. Вполне. Если бы не самолет.
Жозефина. Лучшего оправдания не придумаешь, чтобы не работать.
Девочка неожиданно начинает петь. В сущности, она просто выводит трели, совсем как механический соловей.
Марта. О, маленькая англичанка запела! (Новые трели.) Она хорошо поет. Мне бы так.
Джон Буль(Девочке). Очень красиво.
2-я англичанка. Это старинная песня нашего края.
1-я пожилая англичанка. Мне ее пел мой дедушка.
1-й англичанин. Мой дедушка мне тоже ее пел.
Джон Буль. Ее поют по всей Англии. Но в наших краях немного по-другому. Вот так.
Поет. Тоже издает совершенно такие же трели механического соловья. Начинают петь и все англичане. Только
голос Джона Буля слегка пониже, а девочки чуть повыше.
Эта музыкальная сцена должна быть очень короткой. Режиссура не должна ее ни подчеркивать, ни усложнять. Поющие англичане должны успеть только обменяться парой улыбок. По сути они только открывают рот, а за них
поет спрятанный механический соловей.
Мальчик дергает девочку за косички, и она оказывается лысой.
Семья Беранже. Ах!
2-я англичанка. Да-да, наша дочка — маленькая лысая певица.
Персонажи: англичане и семья Беранже — совсем не удивлены случившимся — все происходит вполне естественно. Только мать мальчика берет парик и передает его отцу девочки, тот — матери, а мать — девочке. Отец мальчика шлепает сына по руке и делает ему знак подойти к девочке. Мальчик подходит, целует девочку, затем двое маленьких англичан идут играть в крокет в угол сцены, откуда позже уйдут за кулисы. Джон Буль о чем-то говорит то с одной парой англичан, то с другой, с пожилыми дамами, постепенно они исчезают один за другим в кулисе; затем они будут по очереди появляться, пересекать сцену, вновь уходить. Их будет то меньше, то больше — достаточно, чтобы создать как бы движущийся фон. Последние указания относятся к сценическому движению этих персонажей во время последующего действия. Вместе англичане появятся лишь в определенный
момент, который будет указан.
Марта(говорит одновременно с Жозефиной и Беранже на фоне неторопливо прогуливающихся англичан, движения у всех медленные, чтобы придать большую мягкость пейзажу). Посмотри, какая у мамы красивая шляпка.
Беранже(Жозефине). Она тебе очень идет, дорогая, особенно с этим небесно-голубым костюмом.
Марта. У мамы классический костюмчик. Ей идет все классическое. Правда, она хорошенькая? А это ты видел, папа? У нее на лацкане красная роза. Заметил?
Беранже. Я не такой рассеянный, как вы думаете.
Жозефина. Если бы Марта не сказала, ты бы и внимания не обратил.
Марта. Ах, мама, не надо. (Беранже.) Красивое сочетание цветов. У мамы есть вкус.
Беранже. Согласен. Все очень красиво. Кроме этой твоей черной кожаной сумки, которая совсем не в тон.
Жозефина. Ты же знаешь, что я не могу все сразу себе купить. Слишком дорого.
Марта. Мы видели красивую сумку для мамы в одной витрине на Пикадилли, светлую, не знаю точно, как назвать оттенок, с цветами, которые шевелятся, закрываются, раскрываются, опять скрываются, как настоящие, ну прямо кажется, что живые.
Беранже. Может, это были живые цветы...
Марта. Да, может, живые, а может, как на веере. Такая красивая! Как вам объяснить — я счастлива, когда вижу такое. Мне хочется, чтобы у мамы была эта сумка. Ты ей подаришь, ладно? На день рождения?
Беранже. Хоть завтра, если ей хочется.
Жозефина. Это не срочно. Если хочешь, на день рождения. Не надо все тратить сразу. Пока и этой сумки довольно, еще нужно твой дом восстановить. Где ты будешь работать?
Беранже. Об этом не беспокойся. Домов везде хватает, и в городах, и в пригородах, и у дорог, и в любой деревне. И даже на воде. Вот уж в чем нет недостатка. Подумать только, что есть люди, которые жалуются, что не знают, где им жить.
Жозефина. Людей больше, чем домов.
Беранже. Но не в деревне.
Жозефина. Ты считать не умеешь.
Марта. Люди могли бы жить в них по очереди.
Беранже. Не волнуйся из-за своего сна. Это не более чем сон.
Жозефина. Ты думаешь?
Беранже. Да, да, я уверен.
Марта(Жозефине). Ты не должна была ему рассказывать.
Жозефина(Беранже). Я не могу не волноваться. Ведь это мой отец.
Беранже. Понимаю, конечно. Но это просто значит, что ты очень любила отца, мечтала, чтобы он остался жив, и понимаешь, что это несбыточно, несбыточно. Только когда мы видим во сне наших умерших, то замечаем, до какой степени нам их не хватает, как не хватает.
Жозефина. Я это самое и говорила.
Беранже. Днем мы забываем. Не думаем об этом. Если бы наше сознание было ежеминутно таким же пронзительным, как во сне, мы не смогли бы жить. Ночью мы вспоминаем. День существует для того, чтобы забыть. Не позволяй снам тревожить тебя, посмотри лучше на траву...
Марта. Не плачь, мама. Папа прав.
Беранже. Посмотри на траву, на леса напротив, с той стороны долины. Порадуйся. Обернись...
Марта(Жозефине). Обернись...
Жозефина(оборачиваясь). Оставь меня, я могу и сама обернуться...
Беранже. Посмотри лучше на белые стены домов на краю города...
Марта. Они как бы растворяются в солнечном свете.
Жозефина. Красиво.
Марта. Это больше чем красиво.
Беранже. На небо посмотри.
Марта. Посмотри.
Жозефина. Да я смотрю, чего ты хочешь от меня?
Беранже. Смотри, смотри. Проникайся этим светом. Ты видела свет мягче? чище? свежее?
Жозефина. Да. Я всё думаю...
Марта. Не думай больше об этом, мама, не думай. Радуйся.
Жозефина. Да, я радуюсь.
Беранже. Там, у обрыва, очень красивый вид. Я возьму вас за руки, и мы прекрасно погуляем.
Марта(беря за руку Беранже, Жозефине). Дай ему руку.
Беранже(Жозефине). Дай руку и забудь все горести.
Жозефина, колеблясь, дает ему руку, или, скорее, Беранже сам берет ее за руку.
Жозефина. У меня столько домашних дел. Блины, салат на неделю...
Марта. Мама, ведь сегодня воскресенье. В воскресенье отдыхают.
Англичане появляются на сцене по одному или по двое, как будет указано ниже. Они будут уходить в правую
кулису, а появляться — если нужно — слева.
Тем временем задник с элементами оформления, которые также будут определены дальше, будет двигаться в ту же сторону, что и англичане. Семья Беранже будет идти или делать вид, что идет,
в противоположном направлении.
На авансцене дети-англичане, играя в крокет, будут передвигаться в другую, чем их родители, сторону. Они
будут уходить со сцены, потом появляться вновь.
Или, может быть, они будут сначала доходить до одного края сцены, а затем — до другого, пока не покинут
сцену окончательно.
1-я пожилая англичанка(входя вместе со 2-й пожилой англичанкой). Я была в стране, откуда не могла выбраться. Я жила там долго. Я никогда и не хотела уезжать, но я так испугалась. Когда я узнала, что мы там заперты, что я не могу оттуда уехать, я так испугалась. Я видела повсюду только стены. У меня была нервная депрессия: клаустрофобия. Главное не в том, что не можешь выйти, а в том, что знаешь об этом.
2-я пожилая англичанка. Понимаю вас, дорогая.
Пожилые дамы уходят.
Беранже, Жозефина и Марта идут по сцене от левой кулисы к правой. Слышен шум поезда и свистки локомотива. Вдали виден маленький поезд с красными вагончиками.
Марта. Глядите, папа, мама, какой хорошенький, маленький поезд! Как игрушка.
Беранже. Посмотри, Жозефина, как игрушка...
Останавливаются посмотреть ненадолго, затем идут дальше.
1-й англичанин(входя вместе со 2-м англичанином). Я жизнь положил на то, чтобы собраться ее изменить. Ночью, когда не спалось, я твердил себе: «Завтра я все сломаю и все переменю».
2-й англичанин. Что именно?
1-й англичанин. Жизнь, мою жизнь. Я прожил жизнь другого человека.
2-й англичанин. Вы сдержали обещание?
Беранже. Вот такой поезд мне хотелось иметь в детстве. Увы, современным детям это больше не нужно, они любят лишь ракеты. Такой поезд — теперь архивная игрушка для старых эрудитов. Это можно понять лишь с помощью лживых реконструкций истории.
Марта. А мне бы хотелось куклу, которая сама ходит, делает пипи и разговаривает.
Жозефина. Ты уже взрослая для того, чтобы играть в куклы. Ты сделала уроки на завтра?
2-й англичанин. Вы сдержали обещание?
1-й англичанин. Просыпаясь поутру, я еще был полон решимости... Но после завтрака я тяжелел. И все откладывал на другой день. И так всегда — годы, годы и годы напролет.
2-й англичанин. Не надо было завтракать.
1-й англичанин. Теперь слишком поздно. Но я еще пытаюсь. Сколько завтраков получается за тридцать лет?
2-й англичанин. Нетрудно посчитать.
Уходят.
Беранже. Зачем погружаться в сожаления? Для чего?
Жозефина. У всех у нас есть сожаления; это ни к чему не приводит.
Марта. Мама права, сожаления ни к чему не приводят.
Беранже. Да, верно. Особенно, когда такая прекрасная погода, как сегодня.
1-я англичанка(входит вместе со 2-й англичанкой). Как вам его описать? Это грустный и уродливый город. Вы его знаете?
2-я англичанка. Ничего удивительного.
1-я англичанка. И вот случайно я наткнулась на эту улицу. Красоты необыкновенной. Во всем этом ужасном городе только одна улица, красивая и пустая, никому не известная. Можете поверить? В глубине башня. Господи, как это было прекрасно! Необъяснимо прекрасно. Как вам рассказать, как вам рассказать...
2-я англичанка. Не рассказывайте.
1-я англичанка. Когда слишком красиво, то становится больно.
Входит Джон Буль.
Беранже. Эта река берет начало в окрестностях Бата. Видишь, она устремляется к океану. (Показывает рукой.) Океан и порт вон там... Этот порт больше ливерпульского, но не такой мрачный. Это единственный английский город, у которого средиземноморские тона. Посмотри, внизу плывут торговые корабли. (Слышны мелодичные звуки, голоса или что-то похожее на поющие голоса.) Послушай!
Джон Буль. Судя по всему, нужно очень осторожно относиться к высказываниям поэтов. Они часто бывают правы. Они предсказывают, и все сбывается. Я предпочитаю колбасу. Я предпочитаю свою собаку.
Джон Буль уходит.
Жозефина. Я ничего не слышу.
Входит Журналист.
Марта. Да что ты, послушай...
Журналист. Надо отказаться от этого. (Останавливается лицом к зрителям.) Нужно все-таки от этого отказаться. До какого, собственно, возраста у человека могут быть только высокохудожественные интересы? Искусство, литература — это несерьезно. Искусство потеряло свою силу, да и была ли она у него? Хотя оно не глупее всего остального.
Журналист уходит.
Жозефина. Да, верно! Что это за музыка? Эти красивые голоса?
Беранже. Это корабельные сирены.
Жозефина. Корабельные сирены. Да, но их включают матросы.
Они продолжают прогуливаться и замечают с другой стороны, среди леса, среди степей с неподвижными коровами, дворец в фантастическом стиле, с башенками; виден поезд зубчатой железной дороги с разноцветными вагонами; задник продолжает разворачиваться, на вершине противоположной горы видна маленькая Эйфелева башня, улетающий в небо красный воздушный шар, голубое озеро, водопад, станция канатной дороги, видна небольшая ракета с мигающими огоньками и т. д., потом вновь — леса с
деревьями и цветами.
Разглядывая все это, семья Беранже ничего не комментирует, лишь восклицая: «Ах! Ох! Смотри, какая красота!»
Тем временем в направлении, противоположном перемещению задника, передвигаются англичане, разговаривая
между собой.
1-я англичанка. Он был черен, черен, черен. Вы не можете себе представить, как он был черен. Черный, как лондонский снег. Это мое собственное сравнение.
2-я англичанка. Я тоже иногда видела во сне, что гуляю по сказочным городам. Одна, совершенно одна.
Англичанки уходят. Входят Журналист и Джон Буль.
Марта. Ах, какая прелесть!
Журналист. Существует человек созерцательный: он стремится приспособиться к миру. Существует человек деятельный, этот стремится приспособить мир к себе. Каково же решение верное?
Джон Буль. Нужно, чтобы и мир, и человек сделали шаг навстречу друг другу.
Уходят.
Жозефина. Просто чудесно!
1-й англичанин(вновь появляясь вместе со 2-м англичанином). Раньше, чтобы добраться до малых островов, нужно было много времени. Путешествие на острова! Недели в пути. Климат, в который входишь постепенно, не сразу. Там говорили на неведомых языках. И лица у них были удивительные. Даже на поезде уходило много времени. В мире было просторно, ничего не скажешь.
2-й англичанин. Теперь простор нужно искать в другом месте.
Беранже. О!
1-й англичанин. И лица все одинаковые. Как у гусей.
Уходят.
2-я пожилая англичанка(вновь появляясь с 1-й пожилой англичанкой). Наверное, не чувствуешь, как стареешь. Об этом вам должны сказать другие. Сама не замечаешь. Когда это случится, я хочу, чтобы мне сказали. Хочу знать.
1-я пожилая англичанка. Нужно привыкнуть к мысли о том, что умрешь. Это прилично. Надо уходить воспитанно. Надо уметь время попрощаться. И не очень плакать.
Жозефина(глядя вокруг в лорнет). О!
2-я пожилая англичанка. Дорогая, говорят это совсем несложно. Привыкаешь сразу. Даже удивительно. Можно сразу, мгновенно от всего отказаться, в любой момент.
Семья Беранже(вместе). О-о-о! Посмотри, как красиво!
1-я пожилая англичанка. Невероятно. Вы так думаете?
Жозефина(смотря вокруг). Невероятно.
2-я пожилая англичанка. Уверяю вас, это очень просто. Надо только закрыть глаза. И все постепенно уйдет.
Беранже(смотря вокруг). О!
Марта (смотря вокруг). О! А!
1-я пожилая англичанка. Нет, я не могу к этому привыкнуть. Может, вы и правы, может быть... Но я не могу привыкнуть. Разумеется, просто момент еще не наступил, а позже я привыкну. Когда состарюсь.
Уходят.
Жозефина(останавливается, по-прежнему глядя в лорнет). Как все-таки красиво.
Все англичане, вышедшие ранее, возвращаются на сцену, кто с правой стороны, кто — с левой. Среди них,
сначала незаметный, — Прохожий из антимира, одетый по старинной моде, с седыми бакенбардами.
Тем временем на левом краю сцены появляется скамейка, на которую лицом к зрителям садится семья Беранже — сам Беранже посередине. Они держат руки на коленях, как на провинциальных семейных фото
начала века.
Англичане встречаются в центре сцены, обмениваются приветствиями, расходятся. Дети вслед за родителями
уходят со сцены. Те, кто проходят мимо скамейки, приветствуют семью Беранже.
На сцене остаются семейство Беранже и Прохожий из антимира, которого никто до сих пор не замечал.
Прохожий медленно направляется к скамейке, во рту у него — перевернутая трубка.
Марта. Посмотрите, этот господин не такой, как все.
Жозефина. Какой господин?
Марта. Вот этот одинокий господин.
Беранже. Действительно. (По мере неторопливого приближения Прохожего.) Он одет по старинной моде.
Жозефина. Да о каком господине вы говорите?
Марта. Об этом старом господине. У него седые бакенбарды.
Беранже. Да, у него седые бакенбарды. (Прохожий совсем рядом с Беранже, приближается к ним, их не замечая, и проходит так близко, что все, кроме Жозефины, откидываются и подбирают ноги под скамейку.) Осторожно!
Марта. Видишь, он невежливый, этот господин. Мог бы извиниться. Обычно англичане вежливее.
Прохожий, все не замечая семьи Беранже, в таком же темпе возвращается обратно.
Жозефина. О каком господине вы говорите? У вас галлюцинации.
Марта. Да нет же, нет. Ты что, не видишь его — с перевернутой трубкой? И дым еще идет вниз, а не вверх?
Беранже. А, я знаю!
Прохожий идет вглубь и внезапно исчезает в долине.
Марта. Он растаял в воздухе.
Жозефина. Видите, это галлюцинации.
Беранже. И да, и нет, и да, и нет.
Марта. Может, он упал?
Перед тем, как Прохожий из антимира исчез, все трое Беранже встали со скамейки и сделали
к нему несколько шагов.
Беранже. Он не растаял в воздухе. И не упал. «Упал» — это только так говорится. Он идет дальше. Мы больше не можем его видеть. Это существо не из нашего мира. Он рядом с нами, но он не из нас. Он из антимира; он прошел сквозь стену.
Жозефина. Какую стену?
Беранже. Через невидимую стену. Невидимую, но и непрозрачную.
Прохожий из антимира ненадолго появляется над долиной, он заложил руки за спину,
потом опять скрывается из виду.
Марта. Опять! Смотри!
Беранже. Теперь ты его видела?
Жозефина. Вы меня с ума сведете.
Марта. Он опять пропал!
Беранже. Он перешел границу. Вернулся к себе.
Жозефина. Куда это, к себе? И кто он?
Беранже. Этот господин — из антимира. Он вернулся в свой мир, в антимир. Я иногда замечаю его по утрам, должно быть, в то время, когда он совершает свою ежедневную прогулку и ему, по всей видимости, приходится проходить через какое-то место, где в его антимире есть просвет, дыра, нейтральная полоса, междумирье. (Марте.) Ты теперь понимаешь, почему он нас не видит и почему не извинился, проходя мимо?
Жозефина. В любом случае, его существование нельзя принимать во внимание. Даже если оно реально. Это несерьезное знакомство.
Марта. Что такое антимир, папа?
Беранже. Антимир, антимир, как объяснить? Нет доказательств, что он существует, но, думая о нем, находишь его в своих собственных мыслях... Антимир не один. Существует много миров, переходящих один в другой.
Марта. Сколько?
Беранже. Огромное множество. Неопределенное количество множеств. Эти миры взаимопроникают, накладываются друг на друга, не соприкасаясь, так как они могут сосуществовать в одном и том же пространстве.
Жозефина. Как так?
Беранже. Это трудно представить, конечно. Но это так.
Марта. Это так, раз он говорит.
Жозефина. Так как же можно обнаружить пришельца из этих миров?
Беранже. Вообще это случается очень редко и происходит, насколько я знаю, из-за какой-то ошибки в переводе стрелки на путях.
Марта. Каждый может ошибиться, переводя стрелку... Любой — в любом мире.
Слева входит 1-я англичанка.
Жозефина. Этого недостаточно. Нет ли других доказательств?
Беранже. Я же тебе говорю, что доказательства — в уме, в том, к чему мы приходим, размышляя.
Марта. Мы к ним приходим, размышляя, мы вымышляем эти миры, он же сказал.
1-я англичанка. Вы ищете доказательств? Извините, что вмешиваюсь в беседу. Я хочу вам помочь. Существуют видимые доказательства.
Жозефина. Спасибо.
1-я англичанка. Я сама видела в Ирландии и в Шотландии в зеркалах очертания местностей не из нашего мира.
Марта. Правда?
Беранже. Вот видишь?
Жозефина. А какие они, эти местности? Вы нам можете их описать?
1-я англичанка. Они неописуемы.
Жозефина. Надо было, чтобы вы нам принесли одно из таких зеркал.
1-я англичанка. А зачем? В Ирландии у воздуха, а в Шотландии у воды есть определенные свойства, позволяющие отражать картины. Если посмотреть в это зеркало за пределами Ирландии или Шотландии, этот феномен исчезает.
Жозефина. Странно. Так хочется. Однако эти исчезновения и явления, которые вновь исчезают...
Беранже. Чтобы получить более точные объяснения, надо обратиться к ученому. Мне нечего больше об этом сказать.
Справа входит 1-й англичанин.
1-я англичанка. Это мой муж. (Мужу.) Покажи свое ирландское зеркальце.
1-й англичанин вынимает из кармана зеркальце. Остальные смотрят на него с некоторого расстояния.
Жозефина. Ничего не видно.
Беранже. Конечно, ничего не видно. Это доказывает, что нужно ехать в Ирландию, чтобы увидеть эти неописуемые пейзажи в зеркалах. Это доказывает, что доказательства существуют.
Марта. Конечно, это доказательство, которого ты хотела.
1-й англичанин с женой уходят, подзывая своего сына.
1-я англичанка. Тони, будь умником. Не дергай маленькую певицу за волосы.
1-й англичанин. Иначе я тебе надеру уши.
Уходят.
Семейство Беранже продолжает прогуливаться. Они идут очень медленно; задник разворачивается быстрее. Одновременно с уходом англичан на другой стороне сцены появляются и тут же исчезают профиль, трубка и
рука Прохожего из антимира.
Жозефина. Смотрите! Это он? Я его видела!
Марта. Да, это он.
Беранже. А, заметила!
Жозефина. Но все же очень просто. Я могу его описать. Не понимаю, почему эта англичанка говорила, что то, что она видела, — неописуемо. Это доказательство против нее. Значит, это не настоящее доказательство. Я видела руку, трубку, профиль, кепку...
Марта. Нет, не кепку. Большую шляпу.
Беранже. Тише, этот человек не такой, каким мы его видим. Мы не можем знать, какой он в действительности.
Входит Джон Буль с толстой сигарой во рту. Он пересекает сцену и уходит, не произнеся ни слова.
Даже если он из самого близкого к нам антимира, даже в этом случае у него не могут быть седые волосы — только черные. Мы можем уловить лишь его негативное изображение. Если нам он кажется старым, то, вполне возможно, на самом деле он молод. К тому же, что значит «на самом деле» или «в действительности»? Давайте говорить только о нашем мире.
Последние слова он произносит, глядя на дочь.
Жозефина. Так будет лучше.
Беранже. Ты еще слишком мала, чтобы все это понять. К тому же воскресенье не самый подходящий день для философствования.
Марта. Но раз мы его видим, значит он — привидение?
Слева входят две пожилые англичанки.
Беранже. Существует поверье, что, когда люди умирают, они отправляются в антимир.
1-я пожилая англичанка. Имеются факты, подтверждающие это поверье. Как только человек умирает и его кладут в гроб, труп исчезает.
2-я пожилая англичанка. Этим объясняется то, что гробы такие легкие. Куда деваются трупы?
Слева входят 2-й англичанин и 2-я англичанка.
2-й англичанин. Куда деваются трупы? Привидений не бывает.
Справа входят 1-й англичанин и 1-я англичанка.
1-я англичанка. Привидений не бывает.
Беранже. Те, кто покидают этот мир, навсегда уходят — «уходят», это только так говорится, — в антимир, где живут с антиголовами...
2-я англичанка. У них антиголовы.
Слева входит Джон Буль.
Джон Буль. Антиголовы, антиконечности, антиодежда, античувства, антисердца.
Беранже. Если и удается кого заметить, то только случайно, — как этого псевдогосподина, который только что тут прошел.
1-я англичанка. Если не бывает привидений, то бывают пришельцы.
2-я пожилая англичанка. Или перехожане.
1-я пожилая англичанка. Они переходят случайно через маленький кусочек нашего мира, всего за несколько секунд, даже не замечая этого.
1-я англичанка. А может быть, мы сами в этот момент переходим через их мир.
2-я англичанка. Не замечая этого.
Джон Буль. В таком случае, какими мы им кажемся? Никакими, никакими.
Жозефина. Эти пришельцы — лишь образы, порожденные фантазией ветра.
Все англичане(вместе). Судя по всему, эти пришельцы — лишь образы, порожденные фантазией ветра.
Беранже. Да нет, нет же. Негатив нашей вселенной существует, и у нас есть доказательства, или, вернее, свидетельства, языковые доказательства.
Жозефина. Какие языковые доказательства?
Беранже. Ну, например, выражение «мир иной»... Хотя большинство людей не знают происхождения этой фразы...
Беранже, Жозефина и Марта стоят в центре сцены.
На авансцене, между Беранже и зрителями, или на заднике, появляются предметы, которые называет Беранже.
...Может быть, удастся получить смутное представление об этом мире, когда видишь отражающиеся в воде башни замка, муху, сидящую на потолке вниз головой, текст, написанный справа налево и снизу вверх, анаграмму (она может быть представлена картиной из переплетенных заглавных букв), жонглера, акробата или солнечные лучи, которые преломляются, разбиваются, рассыпаются в цветную пыль, пройдя через хрустальную призму, чтобы вновь собраться, видишь, на этой стене, на этом экране, на твоем лице, как яркий ровный свет... и наоборот... К счастью, центр нашей вселенной не сталкивается с центром антимира...
Марта. А что было бы?
Беранже. В это мгновение была бы аннигиляция, полное взаимное уничтожение. Пессимисты считают, что одна за одной будут уничтожены все вселенные. Может быть, так все и закончится.
Марта. Ты думаешь? Это ужасно. И что? Ничего не будет?
Беранже. Все начнется с начала.
Жозефина. Послушай, дорогой, по-моему в последнее время ты слишком много пьешь. Это мешает тебе работать.
Беранже. Отнюдь. Что я сейчас делаю?
Жозефина. Или же на тебя влияет та низкопробная литература, пример которой ты нам привел.
Марта. Оставь его. Он свободный человек.
Жозефина. Хватит болтать, давай лучше походим по траве. Трава освежает мысли.
Беранже. Погуляем, давайте погуляем.
Он берет за руки Жозефину и Марту. Они идут в глубь сцены, где стоит дерево или куст в цвету.
Жозефина — слева от Беранже, Марта — справа. Вдруг слева от Жозефины появляется небольшая,
украшенная цветами розовая колонна.
Жозефина(слегка испуганно). Что это такое?
Беранже. Колонна, ты же видишь.
Марта. Она шатается.
Беранже. Она учится стоять.
Жозефина. Ее только что здесь не было.
Беранже. Конечно, она возникла из небытия. Видишь, она еще совсем свеженькая.
Жозефина. Что такое небытие?
Беранже. Это рабочая космическая гипотеза.
Пока он говорит, Марта собирает маргаритки вокруг.
Нельзя сказать, что оно существует, ибо, если бы оно существовало, оно бы не было небытием. Это что-то вроде ящика, в который входят и из которого выходят все миры. И вместе с тем, он очень маленький, меньше, чем самая маленькая ямка, меньше, чем наперсток, меньше, чем сама малость, потому что у него нет измерений. Понимаешь, эти разрушенные дворцы, от которых остались одни руины, исчезнут со временем полностью, но, может быть, — и в этом и скрыта надежда — пройдя через небытие, все восстановится, возродится на той стороне. Но, разумеется, наоборот, потому что это будет другая сторона. Процесс возрождения, вероятно, уже начался; руины, камни исчезают, чтобы восстановиться в том мире. И вещи это чувствуют, иначе чем же еще объясняется эта атмосфера веселья, атмосфера торжества вокруг (обводит рукой), красота этого дня?
Дерево, стоящее в глубине, к которому направлялось семейство Беранже, внезапно исчезает.
Марта. Дерево исчезло. Куда оно делось?
Беранже. Его, вне всякого сомнения, засосало небытие.
Жозефина. Это уж слишком!..
Беранже. Напротив, вполне естественно.
Жозефина. Как ты это объяснишь?
Беранже. Так восстанавливается равновесие.
Жозефина. Какое равновесие?
Беранже. Я хочу сказать, мировое и сверхмировое равновесие. Когда что-нибудь исчезает (колонна исчезает), другое должно появиться (появляется дерево). Ибо все эти предметы принадлежат космосу, они посчитаны, существует множество бесконечностей, но внутри бесконечностей содержатся конечные пределы... границы бесконечного.
Марта. Я поняла, мама. Папа нам рассказывает о множественно-универсальном исчислении.
Вновь исчезает дерево и появляется колонна.
Беранже. Исчисление в действии: раз (колонна исчезает), два (появляется дерево). Раз, два!
Марта. Как забавно!
Жозефина. Ты находишь?
Беранже. Раз! (Одновременно исчезают дерево и куст.) Глядите! Два! (Дерево и куст появляются.) Ошибка в счете, учетчик дал промашку... или бутафор.
Появляется Прохожий из антимира.
Марта. Это из-за него, из-за него все запуталось.
Жозефина. Вот бессмыслица.
Прохожий из антимира пропадает, дерево и колонна тоже.
Нет, глядите, все не по правилам, правила нельзя установить.
Беранже. Все-таки можно. Раз!
Жозефина. Да нет, посмотри же.
Возникает дерево.
Беранже. Вот видишь, я говорил.
Марта. Папа тебе говорил.
Два или три раза по очереди исчезают и появляются дерево и колонна.
Жозефина. Все же это раздражает. Что они делают?
Беранже. Ты сама должна выбрать. Решайся, это несложно. Что тебе больше нравится?
Жозефина. Вот это. (Показывает на колонну — и колонна остается.)
Беранже. Тогда оставь себе эту колонну. Я тебе ее дарю.
Жозефина. Спасибо. А как ее удержать?
Марта. Твое желание способно удержать ее!
Беранже. Граница небытия невидима, ее можно легко перешагнуть. Гляди. (Появляются, затем вновь исчезают нога и трубка Прохожего из антимира.) Смотри. (Появляется и исчезает Прохожий из антимира, без головы и без трубки.) Видишь.
Жозефина. Хватит докучать мне с ним, я уже говорила тебе, что не хочу его видеть.
Беранже(в сторону). Подумать только, что некоторые представляют себе небытие как громадную черную пустоту, бездонную густоту. А ведь небытие — ни черное, ни белое, для того, чтобы быть бездонным, ему понадобилась бы уйма пространства.
Жозефина. Я тебе уже сказала, не хочу его больше видеть. Из нашего он мира или из какого другого, но он раздражает меня со своей трубкой.
Беранже(по-прежнему в сторону). Небытие — ни черное, ни белое, оно не существует, оно повсюду.
Жозефина. Где вы, друг мой? В небытии или уже по ту сторону? Я с вами говорю, а вы не отвечаете.
Беранже. Как тебе удается проникать в мои мысли?
Жозефина. Я ведь внимательная. Я слушаю тебя. Я-то тебя слушаю.
Беранже. Однако я ничего вслух не говорил. Даже губами не шевелил.
Жозефина. Это не мешает слышать, когда очень хочешь.
Марта(подходит с букетом маргариток). На тебя достаточно посмотреть, чтобы угадать все твои мысли. У тебя такое выразительное лицо. Тебе нужно было стать киноактером, или мимом, или обезьянкой. Мои цветы тебе нравятся?
Беранже. Они такие живые и трепетные.
Марта. Хочешь цветок? (Вставляет ему цветок в петлицу.) Это самый красивый. (Поворачивается к Жозефине.) А ты хочешь один или два? (Прикрепляет цветы к шляпке Жозефины.)
Беранже. Не могу устоять перед проявлениями нежности. Ах, если бы все были как ты! Мы бы жили безмятежно. Жизнь стала бы возможной, и умереть можно было бы мирно, без сожалений. Когда живешь весело, можно весело и умереть. Нужно всегда любить друг друга.
Жозефина. Такое иногда случается.
Марта. Я вот всегда люблю.
Беранже. Что ты любишь?
Марта. Люблю... Не знаю что... Но люблю. Все так прекрасно вокруг.
Беранже. Ты права. Но это забывается. Чаще всего об этом не помнишь. Напомни мне, когда увидишь, что мы с мамой озабочены.
Жозефина(Марте). Не урони цветы. (Беранже.) А куда мы дома поставим колонну? На балкон или во двор?
Беранже. Я еще никогда не чувствовал себя таким отдохнувшим, таким счастливым. Никогда не ощущал такой легкости. Что со мной? (Пока он говорит с Мартой, пейзаж изменяется, колонна незаметно исчезает.) Это благодаря тебе. Ты права.
Жозефина. Я думаю, тебе пошел на пользу воздух. Кислород. Тебе надо почаще жить за городом. Врач тебе говорил. А потом ходьба помогает, это известно.
Беранже. Конечно, ты права, конечно, ты права. Я вижу все будто в первый раз. Я только что родился.
Жозефина. Отныне тебе нужно лишь смотреть вокруг широко раскрытыми глазами.
Беранже. Это как бы одна из забытых радостей жизни, забытых, но хорошо известных, как что-то, что всегда мне принадлежало, что я теряю каждый день и что все-таки никогда не теряется. А когда нахожу, то сразу узнаю. Именно так.
Жозефина(Беранже). Успокойся. Незачем скакать как ребенок.
Марта. Ах, это неважно. Его никто не видит. Англичане ушли.
Жозефина(Беранже). Ты говоришь немного непонятно.
Беранже. Наоборот, я говорю вполне конкретно. Это физическая легкость. Я ее ощущаю вот здесь. Мои легкие наполняются воздухом более невесомым, чем обычный воздух. Пары ударяют мне в голову. Дивное опьянение! Дивное опьянение! Вы его тоже чувствуете? Вы его тоже чувствуете?
Жозефина. Может быть, в некоторой степени.
Марта. А я сильно.
Жозефина. Тебя это не тревожит? Боюсь, есть в этом что-то тревожное.
Беранже. Меня сейчас ничто больше не тревожит. Абсолютно ничто.
Жозефина. Тем лучше для тебя. Подольше бы так.
Беранже. Я опьянен уверенностью.
Жозефина. Какой уверенностью?
Марта. Не задавай ему больше вопросов, мама, это может поколебать его уверенность.
Беранже. Уверенность, уверенность, сам не знаю, какая уверенность. Я уверен в том, что это — уверенность.
Жозефина. Значит, это не уверенность, поскольку она неуверенна и неопределенна. Для уверенности характерна точность.
Беранже. А для меня, а для меня точно очерченная уверенность таковой больше не является, поскольку у нее есть границы, поскольку она под угрозой отрицания. К тому же нет ничего менее точного, чем точность.
Жозефина. Ты должен перечитать Декарта.
Беранже. Что значит слово «точность»?
Жозефина. Ты говоришь на очень странном языке. У тебя слова теряют смысл. Их не узнаешь.
Марта. Я узнаю.
Жозефина. Замолчи. Ты не должна бездумно соглашаться со всем, что он говорит, только потому, что это твой отец. (Беранже.) Лишь ты сам можешь себя понять, да и то...
Марта. Я его понимаю.
Жозефина. Ты безнадежна.
Беранже. Ну и что, если я сам себя не понимаю? Я был бы менее счастлив, если бы понимал.
Жозефина. Должна же быть какая-то причина всего этого.
Беранже. Может, и есть причина. Пошли, пошли.
Марта. Пошли. Дай мне руку, папа, дай руку, мама.
Они подходят друг к другу, берутся за руки и делают несколько шагов в глубь сцены. На заднике, который разворачивался, пока они разговаривали, были видны разные пейзажи; сейчас на нем показался очень большой
серебряный мост.
Беранже. Вот она, вот она, причина! Все из-за нее. Смотрите! Смотрите!
Беранже отбегает на несколько шагов в сторону моста.