Застолье с хризантемами

По струнам цина ударяя, гостям я подношу вино

И, торжествуя, видеть рада со мной пирующих подруг.

Стол убран пышно и отменно, застолья наступает час,

Нет дела никому, сколь тесен моих привязанностей круг.

Я в стороне сижу как будто, но ощущаю аромат

И ясно вижу: три дорожки блестят, окроплены росой.

Мне не до книг, я их отброшу – лишь суета мирская в них.

Я вижу только эти ветки со всей осенней их красой.

Опавший на бумагу шторы приносит иней чистоту,

И мне невольно он навеял воспоминанья и мечты,

Припомнилась мне та прогулка в вечерний, предзакатный час

И облюбованные мною в саду холодные цветы…

Они и я надменно смотрим на этот неприглядный мир,

Во многом сходны мы и знаем – что нам любить, что не любить.

Пусть расцветает персик, груша, когда весенняя пора,

Но не дано цветам весенним осенние цветы затмить!

Подруга Утренней зари

Воспеваю хризантему

Сокровенное слово ищу я в стихе

И средь белого дня и в ночи, —

Огибаю ограду, у камня сажусь, —

И мне кажется – слово звучит…

Раз на кончике кисти живет красота,

Иней выпадет – я опишу,

А потом, аромат своих слов не тая,

Я послушать луну попрошу…

О, как много бумаги исчерчено мной, —

Холод, жалость и горечь обид,

Но о сердце печальном, о боли чужой

Кто стихами сейчас говорит?

Все ж со времени Тао[277]по нынешний день

Стиль высокий не умер пока,

И его о цветке хризантемы стихи

Пережили года и века!

Фея реки Сяосян

Рисую хризантему

Не беспредельна одержимость кисти,

Стихи творящей с радостью и рвеньем;

А живопись дороже ль стихотворства?

Накладно ли художника творенье?

Дабы зарисовать скопленье листьев,

Для тысячи оттенков тушь нужна нам,

А сколько пятен требует, разливов

Один цветок, подернутый туманом!

Тут густ мазок, там – бледность… Все от ветра,

И свет, и тень – как это необъятно!

А кисть в руке – в покое и в движенье —

Весенним словно дышит ароматом.

Не верь, что у восточной я ограды

Зря ветку хризантемы обломила,

Наклею в день Чунъян ее на ширму, —

И в праздник мне не будет так уныло…

Царевна Душистых трав

Вопрошаю хризантему

Хотела б узнать я о чувствах осенних…

Кто даст на вопрос мой ответ?

Я знаю: в саду, у восточной ограды,

Тех чувств ты раскроешь секрет…

«Скажи, – я услышала, – кто затаенно,

Сей мир презирая, растет?

Кто, как и другие цветы, раскрываясь,

Все медлит, все ищет и ждет?

В саду, где роса, и у дома, где иней,

Не ты ли объята тоской?

Там гусь полетел, там сверчок занедужил, —

Ты ж скована думой какой?»

Не надо твердить, что во всем этом мире

Нам некому душу излить,

Коль хочешь раскрыться, никто не решится

Тебя откровенья лишить.

Фея реки Сяосян

Прикалываю к волосам хризантему

Дни шли. Она росла в большом сосуде,

Что у ограды нашего жилья.

Сорвав ее, я в зеркало взглянула:

Красиво! Уж и вправду ль это я?

Чанъаньский княжич сей цветок увидит

И обомлеет, позабыв про сан,

Пэнцзэ правитель[278], господин почтенный,

Потянется к вину и будет пьян!

На волосах роса трех троп садовых,

А на висках – приятный холодок,

Когда б цветком украсили дерюгу,

Дерюга стала б как осенний шелк.

Пусть от меня отводит взгляд прохожий,

Высоких чувств не принижая зря,

А лучше скромно хлопает в ладоши, —

И будет рад, о ней не говоря.

Гостья из-под банана

Тень хризантемы

Осень собирает, умножает

Клад своих немеркнущих красот,

К трем тропам тайком я пробираюсь,

Чтоб не слышно было, кто идет…

От окна мерцающий светильник

То как будто близок, то далек,

За ограду лунный свет пробился,

Яшмой звякнул на вратах замок…

Мерзнет он, цветок мой ароматный,

Но, однако, духом крепок он,

Жизнестоек, если выпал иней,

И непостижим, впадая в сон.

Драгоценность ночью ароматна,

О, не мни ее и не топчи,

Только кто очам хмельным поможет

Различить всю красоту в ночи?

Подруга Утренней зари

Сон о хризантеме

В разгаре осени хмельна по эту сторону ограды

И, как у осени, чиста моя душа и холодна,

Луна и облако плывут, не отрываясь друг от друга,

И одинаково светлы то облако и та луна.

Пред сном Чжуан-цзы, в коем он кружился бабочкою пестрой,[279]

Я не предамся слепоте, хоть и на небо вознесусь.

Но, думой в прошлое уйдя, ищу и ныне Тао Цяня,

И полагаю: он со мной вошел бы в искренний союз,

Я в сон едва лишь погружусь – и снова, снова устремляюсь

К тем вольным гусям в небесах, которых в край иной влечет,

И вздрогну вдруг, придя в себя, – и вновь доносится до слуха:

Стрекочет в тишине ночной неумолкающий сверчок.

Вот сон развеян… А без грез в душе моей опять досада,

И груз тяжелых тайных дум – их высказать бы, да кому?

…Трава зачахла, и мороз над нашим садом стелет дымку,

И нет границ разливам чувств, привычных сердцу моему!

Фея реки Сяосян

Увядшая хризантема

Роса застыла, превратившись в иней,

Обвисли стебли, стройные дотоле,

При Малом снеге проводы устроим,

Прощальный пир, обильное застолье!

И золото со временем тускнеет, —

Но все ж благоухаешь ты покуда…

Увы, на стеблях не хватает листьев,

Рассеял ветер гроздья изумруда…

Пал свет луны на половину ложа,

Пронзительно опять сверчок стрекочет,

На десять тысяч ли – мороз и тучи,

А караван гусей спешить не хочет.

Ну, что же, осень? До свиданья, осень!

Прощаемся до будущего года!

Пока же разомкнем рукопожатье, —

Грустить не будем даже в непогоду!

Гостья из-под банана

Слушая стихи, все дружно выражали свое восхищение и обменивались мнениями. Ли Вань сказала:

– Позвольте мне рассудить по справедливости. Каждое стихотворение по-своему хорошо. Но первое место я присуждаю стихотворению «Воспеваю хризантему», второе – «Вопрошаю хризантему», третье – «Сон о хризантеме». Темы для стихов были не традиционные, и лучше всех с ними справилась Фея реки Сяосян – ее стихотворение отличается новизной и свежестью мысли. Остальные стихи можно расположить в следующем порядке: «Прикалываю к волосам хризантему», «Любуюсь хризантемой», «Застолье с хризантемами» и, наконец, «Вспоминаю хризантему».

– Правильно, верно! – воскликнул Баоюй, захлопав в ладоши. – Совершенно справедливо!

– Но в моих стихах недостает изящества, – возразила Дайюй.

– Все равно они хороши, – заметила Ли Вань, – без нагромождений и шероховатостей.

– А по-моему, стихотворение, в котором есть строка «Припомнилась мне та прогулка в вечерний, предзакатный час», – самое хорошее, – настаивала Дайюй. – Эта строка своего рода фон всей картины. Прекрасны также строки: «Мне не до книг, я их отброшу – лишь суета мирская в них. Я вижу только эти ветки со всей осенней их красой». В них все сказано о хризантеме на столе. Автор мысленно возвращается к тому времени, когда хризантема еще не была сорвана. В этом заключен глубокий смысл!

– А строка из твоего стихотворения «А потом, аромат своих слов не тая, я послушать луну попрошу» – выше всякой похвалы! – воскликнула Ли Вань.

– Да, на сей раз Царевна Душистых трав проиграла, – заметила Таньчунь. – Такие строки, как «За оградою пусто, старый сад наш дряхлеет…» и «А мечта, как и прежде, неизменна, светла», звучат красиво, но никаких чувств не вызывают.

– А у тебя строки «На волосах роса трех троп садовых, а на висках – приятный холодок» и «Когда б цветком украсили дерюгу, дерюга стала б как осенний шелк» тоже не раскрывают темы «Прикалываю к волосам хризантему», – улыбнулась Баочай.

– «Скажи, – я услышала, – кто затаенно, сей мир презирая, растет?» и «Кто, как и другие цветы, раскрываясь, все медлит, все ищет и ждет?» – добавила Сянъюнь, – это вопросы, на которые можно не отвечать, так как все ясно без слов.

– Но в строках «На колени ладонь опускаю» и «Не покрыв головы, я мечтаю» выражена тоска от предчувствия разлуки с хризантемой, – улыбнулась Ли Вань. – Знай об этом хризантема, она ужаснулась бы твоей назойливости!

Все рассмеялись.

– А я опять провалился! – с улыбкой произнес Баоюй. – Неужели мои выражения «В чьем доме всходы породило семя?», «Ищу, ищу: где он, цветок осенний?», «Ушел я бодрым шагом далеко» и «И все ж не отразило пылких чувств холодное мое стихотворенье» совершенно не относятся к слову «ищу»? Неужели слова «Вчерашней ночью совсем нежданно дождь припустил вдруг и жизнь им дал» и «Сегодня утром – еще был иней» ничего не напоминают о слове «сажаю»? Можно досадовать лишь на то, что их нельзя сравнить с такими выражениями, как «Аромат своих слов не тая, я послушать луну попрошу», «Холод чист и душист. Я читаю стихи. На колени ладонь опускаю», «На висках… холодок», «Когда б цветком украсили дерюгу…». Но ничего, – добавил он, – завтра я ничем не занят и сочиню заново все двенадцать стихотворений.

– Твои стихи не так уж плохи, – поспешила его успокоить Ли Вань, – в них только мало новизны и оригинальности.

Обменявшись впечатлениями, все захотели еще крабов и сели за стол.

– Вот я держу в руке клешню краба и любуюсь коричными цветами, – сказал Баоюй, поднявшись с места. – Это тоже тема для стихов. И я уже сочинил одно. Кто еще хочет?

Он вымыл руки, взял кисть и записал:

Я взял клешню и беспредельно рад

Сидеть в густой тени дерев коричных,

Налил я уксус и теперь толку

Имбирь в порыве страсти необычной…

Как внук царька – прожорлив, и к тому ж

Вином еду я запивать желаю,

Как самодур-чиновник, я к еде

Пристрастье постоянное питаю!

Набит живот, – как будто коркой льда

Покрылся он, а я в самозабвенье,

И пропитались жижею мясной

Все пальцы – бесполезно омовенье!

Чего стыдиться? В мире нет таких,

Кто б к насыщению не устремлялся,

И даже Су Дунпо – святой поэт[280]—

Быть лакомкой великим не стеснялся!

– Таких стихов можно сочинить хоть целую сотню! – засмеялась Дайюй.

– Просто у тебя способностей не хватает, вот ты и выискиваешь недостатки у других, вместо того чтобы самой взять да сочинить! – с улыбкой заметил Баоюй.

Дайюй ничего не ответила, запрокинула голову, тихо продекламировала сочиненное стихотворение, схватила кисть и записала:

Внушительны на вид и после смерти

У краба копья и стальные латы,

Горою возлежат на блюдах яства,

Любой отведать их скорее рад.

Под панцирем нефритовое мясо —

Оно на блюдах выглядит богато,

Жирок за твердой коркой красноватый —

Что ни кусочек – свежесть! аромат!

Пусть много мяса, – я предпочитаю

Клешней восьмерку – сочных и отменных,

Но кто меня уговорить сумел бы

Всю тысячу бокалов выпить враз?

Как праздничны передо мною яства!

Я ими угощусь самозабвенно.

Чист ветер. В белом инее коричник.

Не оторву от хризантемы глаз!

Баоюй прочел и выразил свое восхищение, но Дайюй изорвала листок со стихотворением и приказала служанкам сжечь, сказав:

– Мои стихи хуже твоих, пусть их бросят в огонь. А стихотворение о крабе ты сохрани, оно лучше стихов о хризантеме!

– Я тоже сочинила стихотворение, – сказала Баочай. – Не знаю только, хорошо ли получилось. Запишу шутки ради.

Утуны тенисты, коричник ветвист.

Вино там отменное пьют.

В Чанъани лишь вспомнят, что скоро Чунъян, —

И слюнки заране текут…

Как много дорог пред глазами! Увы,

Нет стройности в них никакой!

От черного желтое не отделить,

И осень смешалась с весной!

Последние строки вызвали восхищенные возгласы:

– Прекрасно! Замечательно!

– Ловко же она нас поддела! – вскричал Баоюй. – Пожалуй, и мои стихи надо сжечь!

Стали читать дальше:

Добавь хризантему к вину,

Коль привкус у пищи дурной.

А приторна – так положи

Имбирь – он чуть-чуть горьковат.

Пусть падают крабы в котел.

Смысл этого действа какой?

Над берегом в небе луна.

У проса душист аромат.

– Вот это настоящий гимн крабам, – заявили все дружно, дочитав до конца. – Оказывается, даже незначительной теме можно придать глубокий смысл! Только некоторые строки довольно едкие и кое-кого задевают.

В это время в саду появилась Пинъэр. Если хотите узнать, зачем она пришла, прочтите следующую главу.

Поиск по сайту: