III. Религиозные представления по материалам интервью

А. Введение

Связь между религией и предрассудками играла в этом исследовании относительно второстепенную роль, так как наша выборка не охватывала ни ярко выраженные религиозные группы, не составлялась в районах, где религиозная идеология имеет особую социальную значимость, как, например, в «библейском поясе» и в городах с однородным населением ирландцев-католиков. Если бы к подобным регионам применялись методы данного исследования, то, без сомнения, религиозный фактор был бы гораздо более очевиден.

Кроме того, есть и более фундаментальное уточнение. Религия в мышлении большинства людей не является как прежде определяющим фактором. Представляется, что она достаточно редко определяет социальные взгляды людей и их поступки. По крайней мере на это указывают полученные результаты. Результаты статистических исследований, приведенные в главе IV, не слишком нас удивляют1, а собранный материал не вполне достаточен, хотя часть вопросов интервью и посвящена исключительно религии. По-видимому, вследствие религиозной индифферентности вся эта идеологическая сфера несколько отступает на задний план; она, без сомнения, менее эмоциональна, чем большинство других исследуемых нами идеологических сфер, а традиционное отождествление религиозного «фанатизма» и фанатичных предрассудков больше не соответствует действительности.

Но есть достаточная причина, чтобы тщательно проанализировать наши результаты в сфере религии, как бы скудны они ни казались, поскольку значительное участие бывших и действующих священников в распространении фашистской пропаганды в США, непрестанное использование религии в качестве средства пропаганды позволяют сделать вывод, что общая склонность к религиозной индифферентности ни в коей мере не вызвала разрыва между религиозными убеждениями и нашей основной проблемой. Даже если религия давно избегает откровенного фанатизма, направленного против тех, кто не является ее приверженцем, все же можно предположить, что на глубинном и бессознательном уровне дают о себе знать и религиозное наследие, и древние верования и идентификация с определенными понятиями.

В разработке данной темы мы исходим из следующих теоретических рассуждений, обусловливающих всю нашу систему определения отношений.

Вначале мы думали, что связи и отношения между религиозной идеологией и этноцентризмом должны быть комплексными. С одной стороны, существует противоречие между предрассудками и христианским учением о всеобщей любви, идеей «христианского гуманизма» – несомненно, важнейшими историческими предпосылками признания того, что «перед лицом Бога» меньшинство имеет равные права с большинством. Христианская релятивизация естественного, подчеркнутое выделение «духовного» препятствуют любым тенденциям оправдывать «расовые предрассудки» и оценивать людей по их происхождению.

С другой стороны, христианство как религия «сына» содержит в себе антагонизм по отношению к религии «отца» и к их нынешним свидетелям – евреям. Этот антагонизм, продолжающийся еще со времен Павла, усугубляется еще и тем, что евреи придерживаются собственной религиозной культуры и отвергают религию «сына», а также тем фактом, что Новый Завет возлагает на них вину в смерти Христа. Великие теологи, от Тертуллиана и Августина до Кьеркегора, постоянно обращали внимание на то, что принятие христианства самими христианами содержит весьма двусмысленный элемент – доктрину Бога, становящегося человеком, то есть конечного бесконечного. Пока этот элемент бессознательно ставится в центр христианской концепции, это будет способствовать росту враждебности по отношению к группе «чужих». Как уже указал Сэмюэл2, «слабые» христиане полны неприязни по отношению к евреям, которые откровенно отвергают религию «сына»; а сами же по причине парадоксальной, иррациональной природы своей веры замечают у себя следы некоторого негативного восприятия, в котором не смеют себе признаться и поэтому должны подвергнуть это строгому табу для других.

Вряд ли будет преувеличением утверждать, что многие распространенные оправдания антисемитизма возникли на основе христианства или по крайней мере смешаны с его мотивами. Борьбу с евреями можно уподобить борьбе Спасителя с христианским дьяволом. То, что представление о евреях в большой степени является секуляризацией средневековых идей нечистой силы (сатаны), подробно описал Джошуа Тречтенберг3. Фантастические образы еврейских банкиров и ростовщиков имеют свои библейские архетипы в истории Иисуса, изгоняющего торгующих из храма; представление о еврейских мудрецах как о софистах соответствует христианскому осуждению фарисеев. Еврей – предатель Иуда, не только предает своего учителя, но и своих товарищей, которые приняли его. Эти мотивы усиливаются бессознательными побуждениями, выраженными в представлениях о распятии и кровавой жертве. Если эти побуждения с большим или меньшим успехом вытесняются «христианским гуманизмом», то все же нужно принимать во внимание их скрытые психологические корни4.

Оценивая влияние таких религиозных элементов на возникновение или, напротив, на запрет предрассудков, следует принимать во внимание положение христианства в современный период: ему угрожает «индифферентность» (равнодушие), которое зачастую практически полностью обессмысливает его. Процесс просвещения и успехи естественных наук очень глубоко коснулись христианской религии; «магические» элементы христианства и христианская вера в библейские истории как в реальные факты были поколеблены самым серьезным образом. Но это все же не означает конца христианской религии. Отступив в своих важнейших притязаниях, она сохранила по крайней мере часть своих социальных функций, приобретенных в течение веков, и тем самым достаточно сильно нейтрализовалась. Внешняя оболочка христианского учения, прежде всего его социальный авторитет и некоторые другие содержательные элементы, остались в прежнем виде и используются случайным образом как «культурное достояние», например, патриотизм или традиционное искусство.

Примером нейтрализации религиозных убеждений могут служить высказывания M109, Н, католика, регулярно посещающего церковь. В анкете он заявил, что рассматривает религию как

...

чрезвычайно важный элемент нашего существования, который, пожалуй, занимает 2–5 процентов нашего свободного времени.

Причисление религии, которая первоначально считалась важнейшей сферой жизни, к «досугу», включение в распорядок дня, где ей отведено определенное время в процентах, символизирует радикальные изменения, происшедшие в отношении к религии.

Вряд ли можно признать, что нейтрализованные пережитки христианства, отраженные в словах M109, по-прежнему основаны на глубокой вере и существенном личном опыте; вряд ли они позволяют определить индивидуальное поведение, отличное от того, что можно ожидать по общепринятым меркам цивилизации.

Тем не менее некоторые формальные элементы христианства – устойчивая антитеза добра и зла, идеалы аскетизма, ценность неустанных трудов и стремлений человека все еще оказывают значительное воздействие. Оторванные от своего происхождения, лишенные специфического содержания, эти элементы христианства легко становятся застывшими формулами и принимают просто непримиримые формы, проявляющиеся у лиц, подверженных предрассудкам и предубеждениям.

Распад позитивной религии и сохранение ее в качестве необязательной идеологической оболочки основываются на общественных процессах. В то время как религия утрачивала свое сокровенное право на истину, она все более становилась «общественным цементом»; чем нужнее этот цемент для сохранения статус-кво и чем уязвимее становится заключенная в нем истина, тем настойчивей защищается его авторитет и тем отчетливее проявляются его негативные и деструктивные свойства.

Трансформация религии в оплот социального конформизма уподобляет ее большинству других конформистских тенденций. Придерживаясь в таких условиях христианства, можно легко злоупотребить этой верой: в противоположность покорности, крайней конформности и лояльности в группе единомышленников возникает идейная направленность, в которой скрыта ненависть к неверующим, инакомыслящим, евреям. Принадлежность к вероисповеданию приобретает форму агрессивной фатальности, подобную чувству принадлежности к особой нации; она имеет тенденцию превращаться в довольно абстрактные отношения собственной группы и группы чужаков, подобно модели, разработанной при исследовании этноцентризма5.

Эти теоретические положения не должны рассматриваться в качестве гипотезы, доказательствами которой становится наше исследование; это скорее фон, на котором с большой долей вероятности можно проинтерпретировать наши наблюдения.

В. Общие наблюдения

Материалы интервью укрепили наше мнение, возникшее на основе анализа результатов анкет: чем традиционнее религия, тем в большей степени она совпадает со взглядами этноцентричного индивидуума. Этот вывод объясняет следующая выдержка из интервью F5054, женщины с высокими показателями по шкале Е:

...

как кажется, она восприняла целый ряд весьма догматических моральных представлений; в результате она смотрит «в особенности на молодежь, называющую себя атеистами», как не относящуюся к тому кругу, к которому она хотела бы принадлежать. Она по секрету сообщила, что для нее потому так важно уехать из Вествуда, поскольку она хочет, чтобы ее младшая дочь не поддалась влиянию соседского юноши, по-видимому, атеиста, которому его отец внушил, что «религия – сплошная чепуха». Она очень обеспокоена тем, что ее старшая дочь «просто не хочет ходить в церковь».

Из этого следует, что она полностью согласна с организованной религией и склонна к конформистскому мышлению в религиозных вопросах. Христианская этика и ее учение о морали воспринимаются как абсолют; отклонения нужно не поощрять, а наказывать.

Это заявление указывает на связь между традиционной религиозной косностью и почти полным отсутствием так называемой личной «пережитой веры».

То же самое относится и к 5057, Н, который тяготеет к церкви, хотя сам «не верит в Бога как личность».

...

По его мнению, большинство направлений в протестантизме – это одно и то же. Он выбрал христианский сайентизм, поскольку это «более умеренная религия, чем большинство других». Когда респондент жил у бабушки с дедом, он ходил в воскресную школу тамошней общины церкви объединения, которая ему нравилась. По его мнению, эта община представляет собой смягченную форму сайентологии. К христианскому сайентизму он примкнул, когда женился, так как его жена и вся ее семья принадлежали к этой церкви.

«Религия не должна заходить далеко и вмешиваться в важные дела повседневной жизни. Но религия все-таки должна удерживать человека от разных пороков, вроде пьянства, азартных игр, других излишеств».

F103, молодая женщина с высокими показателями, говорит: «Мои родители разрешали нам принимать решения самостоятельно, но в церковь мы должны были ходить». Здесь отсутствует всякий интерес к содержательной стороне религии: церковь посещается, «потому что так положено» и хочется, чтобы родители были довольны. В качестве последнего примера упомянем F104, еще одну женщину с предубеждениями, которая утверждает: «Я не знала никого, кто не был бы религиозен. Только одного молодого человека, он колебался, но все-таки был весьма предрасположен». По-видимому, посещение церкви должно показать, что человек в норме, или по крайней мере его можно считать правильным человеком.

Эти примеры объясняют нам, почему лица или группы, которые в глубине души «серьезно воспринимают» религию, склонны отвергать этноцентризм, что мы и наблюдаем в Германии, где такие «радикальные христианские движения», как, например, руководимое теологом-диалектиком Карлом Бартом, мужественно сопротивлялись национал-социализму, но предпочли остаться вне теологической «элиты». Тот факт, что человек в религиозно «нейтрализованной» среде серьезно обдумывает смысл религии, доказывает его независимость. Она вполне может привести к оппозиции против «приличных» людей, для которых «второй натурой» стала привычка посещать церковь, и в то же время воспринимается само собой разумеющееся, что евреи не допускаются в их клуб. Более того, упор на специфическое содержание религии, а не различия между принадлежащими и не принадлежащими к христианской вере выдвигают естественным образом на первый план мотивы любви и сострадания, которые совершенно стираются традиционными религиозными стереотипами мышления. Чем более конкретно и «гуманно» отношение индивидуума к религии, тем гуманнее он становится по отношению к тем, «кто этого не разделяет»: их страдания напоминают религиозному субъективисту об идее мученичества, неразрывно связанного в его сознании с образом Христа.

Короче говоря, как отметил сто лет назад Кьеркегор, приверженцы «официального христианства», вероятно, склоняются к этноцентризму, и отдельные религиозные группы не хотят отвергать его официально; напротив, «радикальные» христиане настроены думать и действовать по-другому.

Все же нельзя не заметить, что крайний религиозный субъективизм, который, с одной стороны, резко противопоставляет религиозный «опыт» «объективированной» церкви, может в определенных условиях соединяться с потенциальной фашистской ментальностью. Религиозный субъективизм, отвергающий все обязательные принципы, подготавливает духовную почву для других авторитарных притязаний. Сектантский дух индивидуумов, который они доводят до крайности, также может порой привести к определенному сходству с той агрессивной, защищающей приоритет собственной группы атмосферой, охватывающей все окружающее, и к тем скрытым анархистским тенденциям, которые характерны для потенциального фашизма. Этот аспект религиозного субъективизма играет важную роль в психологии агитаторов фашизма, преследующих свои цели под маской религиозности6.

Среди тех, кто отвергает религию, следует определить ряд важных различий. Как показывают результаты статистики, люди неверующие и настроенные антирелигиозно, не должны быть автоматически уравнены как респонденты с низкими показателями. Наверняка есть среди них «агностики» или «атеисты», имеющие во всех отношениях прогрессивные взгляды; это касается и проблемы меньшинств. Фактическое значение этой «прогрессивности» может тем не менее в значительной степени варьироваться. Конечно, люди с прогрессивными взглядами, настроенные антирелигиозно, в современных условиях однозначно отвергают предрассудки; но когда речь идет о восприимчивости к фашистской пропаганде, решающим фактором является лишь то, мыслят ли они стереотипами, некритично придерживаясь атеизма, терпимости и т. д., не задумываясь о причинах, или же их отношение к религии является следствием самостоятельного мышления.

Исходя из этого, можно выявить важный критерий восприимчивости, зависящий от того, отвергает ли человек религию как традиционного союзника подавления и реакции (в этом случае вероятно, что он относительно свободен от предрассудков) или же он переходит к циничному утилитаризму и отвергает все, что не осязаемо, «нереалистично». В этом случае вероятно, что у него есть предубеждения и предрассудки. Существует также нерелигиозный тип фашиста, полностью лишенный религиозных иллюзий, который становится законченным циником и толкует о законах природы, естественном отборе и о праве сильнейшего. Как раз из таких личностей отбираются истинные приверженцы нового язычества – радикального фашизма. Хорошим примером является 5064 , руководитель бойскаутов, имеющий высокие показатели, упомянутый в главе I7. В вопросах веры он считает себя сторонником «поклонения природе», очень увлекается (вероятно, из-за скрытой гомосексуальности) спортом и походной жизнью. Этот респондент – отличный пример синдрома, в котором соединяются языческий пантеизм, «вера во власть», коллективный идеал вождя и общая этноцентрическая и псевдоконсервативная идеология.

Эти общие взгляды на отношение религии и предрассудков, характерные для настоящего времени, должны подготовить понимание следующих специфических наблюдений.

Поиск по сайту: