Помощничек
Главная | Обратная связь


Археология
Архитектура
Астрономия
Аудит
Биология
Ботаника
Бухгалтерский учёт
Войное дело
Генетика
География
Геология
Дизайн
Искусство
История
Кино
Кулинария
Культура
Литература
Математика
Медицина
Металлургия
Мифология
Музыка
Психология
Религия
Спорт
Строительство
Техника
Транспорт
Туризм
Усадьба
Физика
Фотография
Химия
Экология
Электричество
Электроника
Энергетика

ПРОТОКОЛ составлен 5 января 1942 года в Комиссариате по делам беженцев и переселенцев в Белграде



ШКАРА Юлка, владелица ресторана из Топуско, уезд Вргинмост, супруга покойного Станко Шкары, мать двоих детей, 42-х лет, проживающая в настоящее время в Белграде по улице Короля Фердинанда, 19, явилась без вызова и дала следующие показания:

“Я и мой муж, ныне покойный Станко Шкара, держали в Топуско ресторан под названием “Барашек”.

23 мая 1941 года моего мужа арестовали вместе с десятьюдругими жителями Топуско. Кроме моего мужа, были также арестованы: д-р Вурделя Бранко, врач; Вор-капич Йово, владелец ресторана; Вуйошевич Милутин, торговец; Биелич Никола, трактирщик; Попович Перо, земледелец; Шкара Никола, пекарь; Обрадович Матия, трактирщик; Воркапич Стоя, земледелец и торговец; Бас-таич Пайо, преподаватель на пенсии, и Мамузич Илия, земледелец.

Тогда же арестовано еще двадцать пять пользующихся авторитетом сербов из окрестностей Топуско. В тот же день все тридцать шесть арестованных сербов перевезены на большом грузовике в Вргинмост. Здесь они в течение трех дней находились в тюрьме, а затем были отправлены в Сисак, где провели в тюрьме 11 дней. Из Си-сака переведены в Петриню, где находились под арестом 9 дней. В Петрине в полицейской тюрьме, наряду с другими издевательствами, которым они подвергались, их избивали усташские дети в возрасте от восьми до десяти лет. При этом дети сменяли друг друга. В Петрине узники пробыли в общей сложности 9 дней. Из Петрини их однажды ночью увезли в направлении Сисака, и с тех пор о них ничего не известно. Усташ Крпан Дуйо, шофер из Петрини, рассказал мне впоследствии, что их отвезли в лес под названием “Брезовица” близ Сисака и там всех убили.

После смерти мужа я сама содержала ресторан. Каждый день ко мне в ресторан приходили шесть усташей, которых я должна бы.ла бесплатно кормить и поить. Кроме этих усташей, приходивших постоянно, заходили в мой ресторан и другие усташи, которых я также должна была бесплатно угощать едой и выпивкой.

Усташи, которые постоянно угощались у меня в ресторане, были все местные, из Топуско и окрестностей. Между ними был Лонгер Джуро, земледелец из хорватского села близ Топуско. Других я знаю только в лицо, но не знаю, как их звать. Мне известно лишь, что двое — из Врановины, а двое — из села Старо, близ Топуско. Упомянутый Лонгер Джуро отобрал у меня 4 000 динаров наличных денег, три золотых кольца, одну пару золотых серег и одну золотую подвеску к часам. Я просила его позднее эти мои вещи мне вернуть, но он ответил, чтобы я благодарила Бога, что сама осталась цела.

В то время в мой ресторан заходил и усташ из Загреба по фамилии Звиншчак (его имени я не знаю). Он приводил ко мне в ресторан и других усташей, приказывая мне бесплатно кормить их и поить. Как только он входил в ресторан — сразу наставлял на меня винтовку и водил меня от одного предмета к другому, указывая на те предметы, которые я должна была ему отдать. Этот Звиншчак был самым жестоким из всех усташей. Бывало, он ставил мать с детьми в ряд, одного за другим, и стрелял в них таким образом, что убивал их всех одной пулей. Так он застрелил Рокнич Йоку с двумя ее детьми и ее невестку с ребенком. Отвел их в ближний лес под названием “Косе” и там застрелил. Рокнич Йока просила его застрелить и двух ее младших детей, потому что они не могут остаться одни, но он ответил отказом — пусть эти дети останутся и страдают. Отец детей был до этого убит в православной церкви в Глине.

2 или 3 июля 1941 года усташи схватили в Топуско всех сербов, и меня в том числе, и заперли в православной церкви и в доме приходского священника. Я сидела в доме приходского священника. Потом арестовали крестьян и крестьянок из окрестных сербских сел и посадили их под арест вместе с нами в Топуско. Их дома разграбили, скот увели, а имущество увезли. Всего мы оставались под арестом три дня. По ночам усташи уводили девушек и молодых женщин в хлев и там насиловали. Так каждую ночь уводили и насиловали Бранку, семнадцатилетнюю дочь д-ра Вур-дели, который до этого был убит усташами. Ее уводил ус-ташский офицер Карлич Джордже, прибывший ранее из Загреба. Говорят, будто он офицер бывшей югославской армии. Кроме названной девушки, были также изнасилованы многие сельские девушки и молодые женщины. Так мне известно, что тогда были изнасилованы девушки по фамилии Батало, их имен я не знаю, из Топуско.

Тогда же ночью усташи запирали сербов в православной церкви и там убивали. Так в тот раз в православной церкви в Топуско усташи убили: Шкундрича Илию, торговца из Топуско; Прентович Милоша, жандармского сержанта из Топуско; Кордича Милутина, земледельца из Топуско, и его сына, чье имя я не знаю. Тогда же в церкви убили фельдфебеля, чье имя Никола, фамилии я не знаю, родом из Боснии; он через Топуско направлялся в Боснию, а усташи схватили его, отвели в православную церковь и убили. Затем убили Кордича Николу, семидесятивосьмилетнего земледельца из Топуско. Сам он не мог идти — его привезли в церковь на машине. Кроме них, усташами в церкви убиты еще 15—16 мальчиков в возрасте от четырнадцати до восемнадцати лет. Мне известно, что тогда в церкви был убит четырнадцатилетний Злокац Душан, сын Симы из Топуско. Имена других я назвать не могу, но в лицо я их знала. Мы через окна дома приходского священника слышали ужасные крики и вопли, пока усташи занимались своим кровавым делом.

Покончив с резней, усташи разрушили православную церковь в Топуско. Церковь разрушил Малинац Матич, маляр из Топуско, который получил за это вознаграждениев 30 000 динаров, а все, что осталось от церкви, отвез к себе домой.

Нас, 68 человек, сидевших под арестом, перевели из Топуско в Петриню в помещение склада фабрики по изготовлению тростей Тенцера. Здесь мы находились два месяца. В Петрине нас особенно мучил усташский офицер Гргец. Он каждый день запугивал нас, показывая нам место, где нас убьют и закопают. То же самое он говорил и нашим детям и еще заверял нас, что нам проломят головы молотком, так как пули тратить на нас жалко.

Два месяца спустя меня выпустили на свободу без права проживания в Топуско. Мне разрешалось поселиться в каком-нибудь селе в окрестностях Топуско. Я поселилась в селе Граджани. Через некоторое время перебралась в Топуско к моей куме Грегорич Марии; она римско-католической веры и по народности хорватка. У нее я оставалась вплоть до 31 декабря 1941 года, когда через Петриню и Загреб отправилась в Белград.

На переезд в Сербию я решилась после уговоров Капаца Луки, трактирщика; Бабича Ивы, трактирщика, и его брата Стевы, а также Кунича, управляющего курортом Топуско. Все они — хорваты, но доброжелательно настроены к нам, сербам, и следили, чтобы со мной ничего не случилось.

Капац Лука сказал мне, что усташский офицер Гргец получил от Павелича распоряжение: поскольку усташи в Боснии не могут навести порядок, они должны всех сербов в Кордуне убить и таким образом с Кордуном покончить. За выполнение этого приказа отвечает Видакович Никица, главный усташский уполномоченный в Глине и окрестностях. Он прилагает все старания, чтобы распоряжение было выполнено.

Сербов убивали и грабили, сжигали их дома, насиловали девушек и женщин в Топуско и округе следующие усташи: Коцман Антун, учитель в Топуско; Бриешки Илия, пекарь в Топуско; Малинац, маляр из Топуско; Санич-ки Джуро, земледелец из хорватского села, близ Топуско; Мато, пекарь из хорватского села, и его брат Джуро, чьих фамилий я не знаю; Путрич Томо, сын делопроизводителя общины из Топуско; Прус Стево, столяр из Топуско; и его брат Славко; Прус Иво, жестянщик из Топуско; Лонгер Джуро, земледелец из хорватского села; Звиншчак, усташ из Загреба; д-р Климек, врач из Топуско.

Наконец заявляю, что все сербы в Топуско и округе под давлением со стороны хорватских властей и усташей должны были перейти в римско-католическую веру. Молодые сербки, мало того, что под принуждением перешли в римско-католическую веру, но должны были еще и вступить в усташскую организацию — хотя усташи убили их отцов и братьев, а имущество разграбили, они были вынуждены присоединиться к усташам и петь усташские песни.

С протоколом ознакомилась, с моих слов записано верно.

Юлка Шкара

Допросил и заверил: Протокол вел:

Джуро Й. Родич Стана Пепавац

Мать в луже крови

Одна женщина из Дивосела близ Госпича, мать двоих маленьких детей, двух и пяти лет, описывая свои мучения, рассказывает:

“После крушения нашего государства наши мужья вернулись домой. Какое-то время все было спокойно — и мы возделывали наши поля. Вскоре начали появляться усташи, взрослые мужчины и юноши из Перушича и окрестных сел, а поначалу — в основном студенты. Они быскивали дома, говоря, что ищут оружие, и уносили все, что имело хоть какую-то ценность: деньги, часы, золотые вещи, тамбуры, мужские и женские костюмы, что подороже, обувь и собранное для девушек приданое. Моего мужа и других мужчин, которые пользовались авторитетом, посадили под арест в здание школы. Некоторое время мы носили им еду. Однажды мужа вместе с другими отвели в Госпич. Я была там несколько раз, но не нашла его ни в усташской ставке, ни в тюрьме, хотя там находились многие наши крестьяне и крестьянки. Накануне Ильина дня в селе поднялся переполох, так как прошел слух, что усташи в Госпиче и окрестных селах убивают всех сербов подряд. И народ побежал — мужчины, женщины, дети, даже старики. Я тоже двинулась в путь вместе с моими двумя детьми. В селе осталась моя мать и свекровь, поскольку они думали, что им, старухам, ничего не грозит. За четыре часа пешего хода мы добрались до большого леса. Сюда стеклось много людей из разных сел; Вуино-вич, Радакович, Обрадович и других. Нас уже было несколько сотен — мужчин, женщин, детей. Здесь мы провели ночь.

На следующее утро мы отправились дальше, так как боялись, что кто-нибудь выдаст нас усташам. По пути людей становилось все больше. Около двух часов пополудни мы добрались до какого-то леса на Велебите. Здесь нас было тысячи — мужчин, женщин и детей. Еще и из других сел: Читлук, Матич, Орнице, Ведро-Поле, Клиса, из окрестностей Госпича и из Госпича. В том лесу мы переночевали и на следующий день под вечер двинулись дальше, так как опасались предательства. Снова по пути прибывали все новые сербы-крестьяне, которые бежали из своих сел перед угрозой резни. Думаю, что в тот день нас собралось 10—15 тысяч, а может и больше. Все мы расположились в этом большом лесу — чуть выше болота Крушковача — и постарались не шуметь, чтобы нас не обнаружили усташи. Мы не захватили с собой никакой еды. Наши старшие решили послать детей в ближайшие села на поля — накопать и принести картошки. Дети, пробираясь через лесочки, вдоль заборов, принесли картошку и пригнали много коров, так что было и молоко. Мы думали, что продержимся тут три дня, пока не закончится резня.

Однако после первой ночи перед самым рассветом раздались выстрелы из винтовок и затрещали пулеметы. Мы были со всех сторон окружены усташами. На нас обрушился град пуль, и через минуту в крови лежали тысячи мужчин, женщин и детей. Людей охватил ужас, и все, кто еще не был убит или ранен, в панике кинулись бежать через лес. Все мы обезумели от страха. Как только среди нас, бегущих, раздавался детский плач или чей-нибудь громкий крик, это сразу слышали усташи, которые были всюду вокруг нас, и немедленно в нас стреляли. Многие рядом со мной падали, убитые или раненые. Сама до сих пор удивляюсь, как я прошла с детьми через этот ад и осталась жива. Мы бежали, не разбирая пути, собираясь вместе, как только выстрелы затихали, и рассыпаясь, как только усташи, обнаружив нас, начинали стрелять вновь. И это непрестанно продолжалось два или три дня и ночи. Мы нигде не могли укрыться и отдохнуть, и нас оставалось все меньше и меньше.

Я все время, насколько хватало сил, бежала с моими детьми. Уже на второй день я натолкнулась на семерых детей моего кума. Между ними была и самая младшая — Олгица, которой был тогда год. Продолжая вот так бежать, дети всюду искали свою мать. Во время первого обстрела их отец погиб одним из первых. Старший из детей, сын, сказал мне, что их мать крикнула детям, чтобы они бежали, и схватила на руки маленькую Олгицу. Но поскольку ребенок кричал, мать побоялась, что их обнаружат усташи, и в панике, желая спасти остальных детей, решила оставить Олгицу рядом с телом своего погибшего мужа. В этой суматохе дети вскоре потеряли мать из вида. Стали ее звать и искать, и в это время услышали крик маленькой Олгицы. Брат не мог этого вынести, а поскольку ему не удалось найти мать, он вернулся, взял Олгицу на руки и так с ней и бежал. Эти дети остались со мной. Только изредка они удалялись от меня, чтобы попытаться отыскать в лесу свою мать. Пока мы бежали, часто до нас доносилась стрельба усташей, и было слышно, как они перекликаются: “Иво, Анто, вот они! Держи их! Стреляй!”

На третий день под вечер мы оказались неподалеку от группы людей из села Басарич и собрались тут провести ночь. Ночью началось страшное ненастье, и шел ливень, какого я в жизни не видела. Детей я как-то устроила под большим деревом, а самых маленьких прикрыла собой. От ливня у меня все тело было словно избито, а руки были окровавлены. Когда ненастье прошло, люди окликали друг друга и звали к огню, который разожгли. Утром мы снова услышали выстрелы недалеко от нас. Мы притаились и старались заглушить плач детей, чтобы усташи не обнаружили нас. Около полудня я решила вернуться с детьми домой — и будь что будет. Уже столько дней мы ничего не ели, и я подумала, что все равно мы погибнем, если не от усташской пули или ножа, то от голода и усталости.

Идя вдоль дорог, я видела груженные разным скарбом телеги — те самые усташи из Трновца и Брушана, которые преследовали нас, убивали и грабили, везли награбленное к себе домой.

Крадучись, мы с детьми добрались до своего села. Я не решилась сразу же идти домой, так как в той стороне слышались выстрелы. И потому направилась к тому дому, в котором я родилась. Здесь прямо у порога в луже грязи и крови лежала моя мертвая мать. Немного дальше, рядом с хлевом, так же лежала моя мертвая свекровь. Я застыла на месте, думая, что умру от горя. Когда же я вошла в дом, меня встретили голые стены. Все окна были разбиты, а из дома — все вынесено. Между тем дети моего кума натолкнулись на те же ужасы и у порогов других домов.

Позже я отвела детей в лес Каменуша, неподалеку от села, и оставила их там, приказав смирно сидеть и ждать, пока я не вернусь. Затем направилась к своему дому. Прячась, чтобы меня не заметил какой-нибудь хорват, я вошла в свой дом. Все было разграблено. У дверей лежали еще кое-какие вещи, которые злодеи приготовили, чтобы увезти.

Я вернулась к детям, и мы провели ночь в Каменуше.

Назавтра после полудня появились двое хорватских солдат. Дети, увидев их, разбежались. Я же совсем пала духом и была слишком измучена, чтобы бояться за свою жизнь. Я осталась на месте с моими детьми и маленькой Олгицей. Когда солдаты подошли ко мне, я их попросила вначале убить меня, чтобы не видеть смерти детей. К моему удивлению, они обошлись со мной хорошо и сказали, что они не усташи, а солдаты из Оточаца, и что мне не надо ничего бояться. Дальше они сказали, что Павелич распорядился, чтобы мы вернулись домой и что ничего ни с кем не случится. И еще сказали, что эту резню, это страшное злодеяние совершили преступники и что никто им этого не разрешал. Затем солдаты говорили, что они ни в чем не виноваты. Созвали разбежавшихся детей и дали им хлеба. Заверили меня, что я могу спокойно идти домой, а они должны успокаивать народ и по приказу Павелича похоронить мертвых.

Я осталась в Каменуше еще на одну ночь, а на следующий день увидела, как женщины-хорватки из Трновца и Брушана жнут наш хлеб, пока мужчины продолжают вывозить из села остатки наших вещей.

Среди дня появились усташи. Дети и некоторые крестьяне из села разбежались. А я с моими детьми и с маленькой Олгицей дождалась их. Она страшно плакала, и когда усташи подошли, то кое-кто из них хотел ее убить. Остальные не позволили это сделать — и ребенок остался жив. Этих усташей я знала в лицо. Все они были из Трновца, Брушано и окрестных сел. Они меня обыскали и нашли за пазухой книжку Почтовой сберкассы на 4000 динаров, которая принадлежала моему мужу — единственное, что я взяла с собой, когда бежала из села. Усташи отобрали у меня эту книжку и сказали, что должны отвести меня в усташскую ставку. Затем повели меня вместе с детьми к лесу под названием “Шедрван”.

Направляясь к лесу, мы прошли мимо женщин, убиравших хлеб на наших полях. Одна из них меня узнала, так как ее сын когда-то прислуживал в моем доме. Она обняла меня и со слезами умоляла усташей меня не убивать. Узнала меня и еще одна женщина, чей сын был среди усташей, которые нас вели. Она, сжалившись над нами, отозвала его в сторону и что-то долго ему объясняла, размахивая руками. Я не знаю, что она ему говорила. Мне по всему было ясно, что усташи ведут меня и детей в лес, чтобы убить. Наконец, усташи поддались на уговоры этих женщин и согласились отвести нас в усташскую ставку.

Был уже полдень, и жницы вместе с усташами пошли на обед, который был приготовлен для них совсем близко от моего дома. Повели с собой и нас. Для них был зажарен большой поросенок. Они угощали и меня. Я не могла проглотить ни кусочка, а дети наелись. После обеда мы все отправились в село Трновац. До того, как мы двинулись в путь, я заметила, что мою мать и свекровь похоронили там же, на месте. Я поняла это по еще свежим могильным холмикам.

По пути до села Трновац и в самом селе я видела несколько телег с вещами из нашего села. Некоторые телеги разгружали в селе Трновац, а некоторые ехали в село Брушано и другие хорватские села.

В селе Трновац меня снова узнали какие-то женщины. Кое-кто жалел и плакал, но многие на меня кричали и говорили, что всех нас надо поубивать. Какие-то девушки сказали мне, что моего мужа сначала долго пытали, а потом убили. Я им ответила, что мой сосед, которого увели вместе с мужем, вернувшись, рассказал, что тот жив. Но девушки уверяли меня, будто сами видели, что мой муж погиб.

Усташи опять хотели меня убить, но меня спасли другие усташи, поддавшись на уговоры своих жен. Наконец в эту же ночь меня с детьми отвели в Госпич. Из Госпича отправили в лагерь Овчарска-станица, недалеко от Госпича, поскольку в Госпиче тюрьма была переполнена и здесь меня принять не могли.

В этом лагере я отдохнула, но намучилась из-за детей, которые разболелись. Так, мне пришлось маленькую Олгицу отдать другой женщине, которая за ней ухаживала, пока наконец ее не взяла одна женщина из Ошта-рие. Позднее я узнала, что мать Олгицы усташи бросили в какую-то пропасть и что во время того нашего страшного бегства усташи бросали живых мужчин, женщин и детей еще в другие пропасти. Мать маленькой Олгицы чудом выбралась из пропасти и живет в одном селе, вся искалеченная, так что едва ходит на костылях”.

 




Поиск по сайту:

©2015-2020 studopedya.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.