Адам Зельга (Adam Zelga) 10 страница

Моряк наклонил гурту, В ту же минуту послышался шум крыльев. Над ними пролетела стая птиц.

– Птицы тоже показывают дорогу на юг, – сказал Томек. – Останьтесь здесь и ждите меня.

Новицкий был в каком-то отупленном состоянии, только кивнул головой, понемногу впадая в сон. Патрик же настоял, что тоже пойдет с Томеком. Они вдвоем направились по следу воды и летящих птиц. Высохшее русло было единственной расселиной в поле видимости, Становилось все светлее, вскоре из-за горизонта вынырнуло солнце, температура сразу повысилась на несколько градусов. Пройдя с полчаса, они дошли до поворота русла. Местность здесь явно понижалась, вновь подымаясь лишь за поворотом.

– Дядя, – произнес Патрик, – здесь должна быть вода.

– Тихо, – Томек схватил его за руку. – Тихо!

С минуту он вслушивался.

– Ты ничего не слышишь, Патрик?

Мальчик отрицательно покачал головой.

– Мне показалось, что звенит комар…

На этот раз звуки были совершенно отчетливыми. Над их головами неведомо откуда появился целый рой этих насекомых.

– Эге, парнишка! Давно я не слышал такой чудесной музыки! – воскликнул Томек.

– Это вода, она должна, должна здесь быть! – радостно подхватил Патрик. – Идем!

Томек поспешил за ним. Мальчик спустился к самому дну русла, вытянув перед собой руки, будто что-то пробуя на ощупь.

– Здесь! Здесь! – закричал он, показывая на растущую в самом углу, на обрывистом берегу крутого поворота чахлую пожухлую растительность. Песок во многих местах был довольно глубоко раскопан. Когда они подошли ближе, из глубокой ямки вылетело несколько птиц.

– Они тоже ищут воду, – догадался Томек. – Просто не верится, что птицы могли вырыть такие глубокие ямы.

Они принялись углублять расселину. Это был тяжелый труд. В горле становилось все суше, донимал зной. К счастью, крутой берег заслонил их от солнца, поэтому они работали в тени. Но тут с востока подул довольно сильный ветер. Он не только уничтожал следы их труда, засыпая отверстие, которое они прорыли, но и поднимал клубы пустынной пыли и вызывал сухой туман, да такой густой, что Томек с Патриком едва видели друг друга^[114]. Проработав несколько часов, они докопались до влажного песка, он холодил им руки и лица.

К сожалению, вода пока проявилась только в таком виде. Глубже она, наверное, была, но надо было копать несколько Дней… Пришлось им снять рубашки и майки, достать носовые платки и закопать все это в мокром песке, прижав большими камнями. Полученной через несколько часов водой они утолили жажду и даже пополнили гурту. Они решили, что проведут здесь ночь. Томек оставил Патрика дальше собирать бесценную жидкость, а сам вернулся к Новицкому.

Его он застал у камней спящего. Выглядел Новицкий очень плохо. Горячий лоб, опухшее лицо, покрасневшие глаза, тени под ними. Тем не менее, проснувшись, он не потерял задора истинного варшавянина.

– Ах ты, сто бочек пересоленной селедки, – тут же придумал он подходящую к их нынешнему положению поговорку. – Нашли воду?

– В общем, да. В получасе ходьбы отсюда.

– Всё кости у меня болят, братишка, – пожаловался Новицкий. – Но ради этой великолепной жидкости я с тобой пойду. Наверное, она покажется мне вкуснее ямайского рома.

Старался шутить и Томек:

– Никогда я еще не слышал в твоем голосе такого сожаления, Тадек.

– Я сейчас человек голодный и жаждущий, и откажусь от всяких приятностей, – ответил моряк. – Только вечером, в холодке, очень бы пригодился глоток рома. Согрел бы душу, улучшил бы кровообращение и кости бы меньше болели.

Он тяжело поднялся с песка, потянулся, застонал от боли и пошел за Томеком.

– Эх, дождичка бы сейчас, – вздохнул Новицкий.

– Выше голову! Воду мы нашли, не так много, но пока хватит. Говорят, что в пустыне больше людей утонуло, чем умерло от жажды. Здесь уж если идет дождь, так недолго, зато настоящий ливень. Русла и впадины моментально заполняются водой, создаются могучие реки, которые несут в себе все, что им попадается на пути.

Томек старался держаться бодро и уверенно, но его крайне беспокоил вид моряка. «Эти покрасневшие глаза…» – думал он. «В них мучения и лихорадка… Что будет, если Новицкий разболеется? Что будет, если он перестанет видеть?»

Они достигли поворота, где Патрик старательно собирал воду в почти уже полную гурту. Он подал ее Новицкому, тот откинул голову назад и выпил сразу с литр.

– Тьфу, – сплюнул он. – Ужасная.

Вода имела вкус гниющего ила с добавкой горьких трав, к этому добавлялся запах козлиной шкуры и верблюжьего пота, шедшего от гурты. Несмотря на это, моряк через минуту добавил:

– Но какая же вкусная!

Все трое рассмеялись.

Ночь они провели то в дремоте, то снова просыпаясь. Ранним утром Томека и Новицкого разбудили крики Патрика:

– Дядя! Это… это… город! Я вижу! Город!

Сорвавшись с места, они подбежали к нему.

И действительно, вдали рисовались стены, дома, мечети, даже, казалось, замечалось какое-то движение. От легкого ветра колыхались чудесные чашечки финиковых пальм.

– Как близко! – радовался Патрик. – Ура, мы спасены!

Мираж, однако, длился лишь несколько минут, потом изображение начало подрагивать, расплываться, а вскоре и совсем исчезло. Патрик заплакал.

– Это называется фата-моргана, – тихим голосом объяснил Томек, гладя мальчика по голове. – Очень редкое явление, появляется утром либо вечером. Вследствие разреженности воздуха бывают видны местности – отдаленные и на сто километров. Люди пустыни называют миражи «перевернутой страной».

В плаче Патрика вышла наружу тревога, в которой мальчик жил уже несколько дней. Это было внезапное горькое разочарование, хотя сам он того и не ведал. Мужчины позволили ему выплакаться, потом Новицкий взял его за руку.

– Хватит, братишка! Достаточно, – пока мальчик тщетно пытался успокоиться, добавил: – Ты же храбрый ирландец. Чтобы сейчас сказали отец и дедушка?

Патрик улыбнулся сквозь слезы.

– Все в порядке. И ты, дядя Тед, ты мне как дедушка, а дядя Том, как отец. Надо быть храбрым!

Новицкий с Током обменялись улыбками.

– Ну что ж, братишка, – сказал моряк, – двигайся.

В тот день они на своей шкуре убедились, что может сделать с человеком пустыня. Томек настаивал на том, чтобы пройти как можно больше. Он ничего не говорил, но видел, что с Новицким что-то не в порядке. Моряк старался держаться молодцом, не подавать вида, но шел практически вслепую, с закрытыми глазами, пытаясь хоть чуточку защитить их от пыли и солнца.

Раскаленный воздух легонько подрагивал, творя необыкновенные, фантастические оптические обманы. Несущаяся куда-то далеко-далеко пыль пустыни казалась пылающим костром, взлетала подобно змею, вращалась, опадала… Солнечные лучи преломлялись так, что предметы отражались, как в зеркале воды, создавая иллюзорные образы озер или луж. Отдыхая в уютной тени, Новицкий высказался с редкой для него серьезностью:

– Шальная она, пустыня. Видишь воду, идешь к ней, а это море песка. Пусть я превращусь в кита, но это дьявольские штуки.

– Бахар эш-шайтан, – шепнул Томек.

– Что ты там толкуешь, братишка?

– Это по-арабски, – прохрипел Томек. – И значит: «море дьявола». Местные так это называют.

– С каких это пор ты знаешь арабский?

– Только несколько интересных слов.

Дальше они шли, уже получив какую-то закалку от пустынных миражей. То, что издали казалось возвышенностью, вблизи было лишь довольно большим камнем. Клочки травы выдавали себя за густой лес, небольшие неровности вырастали в небе, как трубы. Тем, что они не заблудились, путники были обязаны железной последовательности Томека и прямо-таки непонятной наблюдательности Патрика, который научился безошибочно различать характерные природные знаки и иллюзорные миражи.

Новицкий слабел. Он сам это чувствовал и его охватывал ужас. Он страшился не столько смерти, сколько тех хлопот, которые он доставит Томеку и так уж отягощенному ответственностью за ребенка. Глаза у него слезились и, кажется, начинали гноиться. Ему вспомнились десятки встреченных в этой стране слепых^[115]. «В Египте на двоих египтян приходятся по три глаза», – так говорили здесь. И мучила его страшная жажда, мысли о воде стали навязчивой идеей. Временами ему казалось, что он сидит в яме, полной воды, и пьет, пьет, пьет; что он блаженно плавает в пресноводном прозрачном озере. Томек давал ему пить вдвое чаще, чем себе или Патрику, но раза два ему приходилось чуть ли не силой отнимать у него гурту. Моряка посещали галлюцинации, временами он лихорадочно бредил.

С чуть живым, едва видящим Новицким, со смертельно усталым Патриком дотащились они все-таки до желанного колодца. Это был огромный успех. Не заблудились, не выбились полностью из сил. И оказались у водяного источника, в том месте, которое должно быть известно тем, кто странствует по пустыне.

Вода оказалась в глубокой и широкой канаве, с одной стороны ее окружали скалистые возвышенности, с другой – гравийно-песчаная равнина. Канава была шести метров глубиной. Томек тут же подал моряку гурту с водой, тот выпил ее до последней капли. У колодца стоял большой глиняный кувшин с привязанной к нему веревкой. Они набрали воды, утолили жажду. Вода была холодная, чистая. Томек полил водой опухшее лицо Новицкого, положил холодные мокрые компрессы на его глаза. Ночью он спал плохо, прислушивался к пустыне и ее постоянным обитателям – животным. Где-то завыл шакал, квакали пустынные лягушки. Ближе к утру зажужжали москиты, появились вездесущие противные мухи. Новицкий проснулся, чувствуя себя немного лучше.

– Ох, братец, еле дышу. Глоток рома поставил бы меня на ноги.

– Слушай, Тадек, давай поговорим, пока не проснулся Патрик. До воды мы добрались, треть дороги миновали. Что дальше?

– Как что? Идем дальше…

– Я в этом не уверен. Мальчик ужасно измучен, а ты… болен.

Наступило молчание. Наконец Новицкий спросил:

– Что ты предлагаешь?

– Здесь есть вода, а значит и жизнь. Я оставлю вас и пойду за помощью. Возьму с собой гурту. Одному мне ее хватит на более продолжительный период, чем троим. И кроме того…

– Кроме того?.. – повторил Новицкий.

– Кроме того, здесь явно бывают люди. Проводники караванов, местные бедуины знают колодцы в пустыне. Кто-нибудь вас здесь найдет.

– Может, подождем вместе?

– Нет, так мы потеряем единственный шанс. Я должен попробовать. Поцелуй за меня Патрика.

Они обнялись.

– С Богом, братишка, – произнес моряк и перекрестил Томека.

От сияния восходившего над пустыней солнца становилось светло. Только в глазах и душе Новицкого продолжалась ночь.

XIV
Четвертая фигурка

– Садим!

– Я здесь, господин!

– Гяуры ушли в пустыню… Ты пойдешь к женщине вот с этим, – вожак подал ему фигурку фараона в одежде охотника.

– Слушаюсь, господин!

– Скажешь, что от ее мужа. Скажешь, что он велел ей идти с тобой. Скажешь, что нашел гробницу.

– Слушаюсь, господин!

– Отведешь женщину в пещеру…

– В пещеру, господин?

– Да! Там исчезнешь и откроешь люк.

– Но господин…

– Откроешь… засыпешь выкопанный нами проход и вернешься.

– Но…

– Иди, Садим! Никому не позволено шутить с владыкой Долины.

Садим весь съежился, пронизанный каким-то внутренним холодом. Ладно, напугать, обмануть, запутать, к этому он был вполне готов. Но убить… Сомнения терзали его душу. Оставить женщину одну в пещере значит обречь ее на смерть, такую же верную, как если бы он убил ее сразу. Но «железный фараон» – и Садим прекрасно это знал – был неумолим. Пришлось идти выполнять возложенное поручение.

Салли не находила себе места, ее терзала тревога. Она положила руку на голову Динго.

– Где твой хозяин, песик? – спросила она. – Даже ты не знаешь…

То, что Томек, Новицкий и Патрик не вернулись ночевать, было вполне объяснимо. Вышли они довольно поздно, встреча могла быть интересной. Но теперь уже кончался день – и никаких известий. В конце концов Салли осознала, что самой ей ничего не сделать, и решила обратиться в полицию.

Раз что-то решив, она сразу почувствовала себя лучше, стала готовиться в дорогу. В это время подошел ее арабский слуга и сообщил, что прибыл гонец.

Салли вышла из палатки. Гонец показался ей знакомым. «Где я видела это лицо?» – подумала она.

Гонец низко поклонился и подал ей что-то завернутое в полотно. Пытаясь вспомнить, где она прежде видела этого человека, Салли неспешно разворачивала ткань. Увидев, что было внутри, Салли перестала думать о чем-то другом. Все сомнения отпали.

Это была четвертая, оторванная от золотого подноса фигурка Тутанхамона. Она рассеивала золотой блеск, но показалась чересчур мягкой, что очень удивило Салли. «Здесь кроется какая-то тайна», – подумала молодая женщина. «Если бы фигурка была золотой, она бы обязательно весила больше». Салли вернулась в палатку и отыскала фотографию. Все полностью сходилось. Молодой фараон с охотничьим копьем в одной руке, в другой держал «анх»^[116] – символ бессмертия. Еще одним знаком того, что фигурка изображает умершего, была узкая, закругленная на конце борода.

Салли выбежала из палатки с горящими щеками, забыв обо всем на свете.

– Откуда это у тебя?

Садим ответил на ломаном английском:

– Твой муж найти. Он меня прислать и сказать: жена приди, я найти гробница.

– Гробница? Гробница Тутанхамона?

– Я не знать. Иди со мной. Я провести.

– Я сейчас буду готова.

Было очевидно, что Салли уже ничто не удержит. Однако гонец еще подгонял.

– Идти сразу, скоро темно.

Напоминание о приближении ночи оказало обратное действие и несколько остудило горячую голову. У Салли осталось достаточно здравого смысла и хладнокровия, чтобы написать несколько слов Смуге и послать слугу в «Винтер палас», чтобы оставить там эту записку. Покончив с приготовлениями, она последовала за гонцом.

Садим делал вид, что идет в направлении Мединет Хабу, но напрасно Салли не обращала внимания на дорогу. Она все еще разглядывала четвертую фигурку, полная вопросов, сомнений и мечтаний, то и дело взвешивала ее в руке, подозревая, что под слоем позолоты что-то скрыто. «Может, она пустая внутри и содержит какие-то тайные надписи? Может, папирус с заклятиями?» – думалось ей. «Она же неспроста такая легкая».

Динго побежал следом за Салли, но Садим резко этому воспротивился, и Салли пришлось вернуть собаку обратно. Пес был недоволен, глухо ворчал. Обычно Салли обращала внимание на его поведение, но сейчас ее переполняла радость, она чувствовала себя на пороге большого археологического открытия. Найти гроб Тутанхамона, вот это будет сенсация! Горя от нетерпения, она то и дело задавала гонцу вопросы:

– Когда, где, как обнаружили гробницу?

– Ничего не знать, ничего не говорить, – неизменно отвечал Садим.

Смеркалось, когда по извилистым тропкам они дошли до Долины царей. Салли почувствовала страх, в ней постепенно начала расти тревога.

– А где Томек? Ведь уже ночь. Может, придем сюда утром?

Садим заметил ее колебания.

– Муж велел сегодня… болеть… – и видя беспокойство Салли, хитро добавил:

– Не так сильно. Немного.

Салли проверила в кармане, на месте ли револьвер, и уже без колебаний двинулась за ним.

«Отчего здесь нет Новицкого? Почему он сам не пришел за мной?» – лихорадочно вертелось у нее в голове, но прежде чем она успела задать вопрос, Садим объявил:

– Это здесь!

Они прошли между двумя скальными монолитами, которые прикрывали отверстие, напоминавшее вход в пещеру. Садим зажег глиняный светильник, их тут много стояло в ряд, и подал его Салли. Себе взял другой. Наклонив голову, он переступил порог. Коридор шел горизонтально, а потом резко, круто, почти вертикально падал вниз^[117]. На стенах были видны отверстия, ведущие в боковые камеры. Салли так хотелось туда заглянуть, но Садим очень спешил.

– Муж потом показать. Сейчас нет времени. Он больной, – молотил он без передышки.

– Да где же он в конце концов? – почти уже закричала Салли.

– Внизу. В комнате, где мумии.

Они быстро миновали склепы с сокровищами, с посмертным приданым покойника, пока не дошли до ряда расположенных в самом низу склепов, там должен был находиться саркофаг с мумией, урна с внутренностями. Пискнула под ногами мышь. В глубине главного помещения трепетал огонек.

– Муж там! Иди! – Садим легонько подтолкнул Салли.

Она посмотрела ему в глаза и заколебалась.

– Иди! Иди! – поторопил он ее.

Салли решилась, быстро преодолела последние метры и вошла в помещение. Здесь она изумленно остановилась. В склепе никого не было. Не было и саркофага, зато в скальных нишах покоились обернутые в белое полотно тела умерших много лет египтян. Салли пронизал холод. Она обернулась в поисках проводника. Его нигде не было видно.

Теперь она поняла, как была наивна, как легко позволила заманить себя в ловушку. «Знаю, где я видела этого человека с испуганными глазами», – вдруг вспомнила она. «Новый слуга» – так жена важного чиновника хедива в Каире ответила на ее, Салли, вопрос. «Я же помню, как у меня тогда мелькнула мысль: какое странное стечение обстоятельств, что этот человек пришел из тех мест, куда мы собираемся». Внутренним взглядом она хорошо видела эту сцену. «Возможно, им было о нас известно, и они с самого начала за нами следили, а мы-то старались их отыскать. Но тогда все складывается в логическую цепочку: нападение на корабле, исчезновение мужчин, ловушка для меня». Ей пришло в голову, что, может, и мужчины поддались на обман опасного врага.

Салли не собиралась ждать в бездействии, она решила как можно быстрее вернуться в лагерь. Но ей не пришлось долго идти. Послышался гул падающих камней. Порыв ветра едва не погасил светильник, который она судорожно сжимала в руке. Еле переводя дух, Салли подбежала к выходу. Остановила ее стена из камней, и тогда она поняла… Ее засыпали, погребли живой…

С минуту она не могла пошевелиться. Потом взяла себя в руки: все-таки она была дочерью австралийского первопроходца, женой путешественника. Салли вернулась в склеп с мумиями, там погасила свой светильник, видя, что в светильнике, горящем в склепе, есть еще запас масла. Фигурку она поставила так, чтобы на нее падал свет.

«Раз уж я здесь оказалась, – подумала Салли, – осмотрюсь, может быть и найду какой-то выход».

Не надо было быть большим знатоком, чтобы понять, что здесь кто-то основательно поработал, нарушив достойное спокойствие гробницы.

– Когда же это могло произойти? – прошептала Салли. – Давным-давно или сейчас?

В мерцающем свете она внимательно огляделась… Что-то блеснуло, Салли наклонилась и подняла небольшой острый стилет. Она осторожно его осмотрела, на базаре она видела десятки подобных.

– Вот, значит, как, – снова шепнула она. – Кажется, я попала туда, куда надо. Может, именно это мы и искали?

Салли решила внимательней осмотреть мумии. Из-под ног юркнула испуганная ящерица. «А летучие мыши, почему здесь нет летучих мышей?» – промелькнула у нее мысль.

У мумии, над которой она наклонилась, оказались разрезаны повязки, видимо, вор искал спрятанные между ними ценности, украшения, амулеты. «Неужели отсюда исходят реликвии, которые мы ищем? Разве такое возможно?» – спрашивала сама себя Салли. «Ведь гроб Тутанхамона не найден, а этот тоже явно не он. Здесь не могут быть мумии фараонов, их здесь столько… слишком уж много». Она освещала мумии одну за другой, внимательно их рассматривала. Не было сомнений, их обыскивали.

«Возможно, этого избежала только гробница Тутанхамона?» – Салли почти произнесла эти слова вслух. «Нет, не может быть», – ответила она сама себе. «Ведь гробницы грабили с незапамятных времен. Отчего один лишь Тутанхамон должен был этого избежать. Нет, это невозможно!»

Она уже почти забыла о своем трагическом положении.

«А может быть так, что кто-то разграбил и ту гробницу, перенес сюда часть сокровищ из нее и погиб? Другие же воры, через много веков, нашли это место и делают вид, что открыли гроб легендарного фараона^[118].

Мысли так и вертелись в ее голове. И вдруг из противоположного угла донесся какой-то весьма странный звук, чем-то похожий на вой:

– А-а-а-а… А-а-а-а, – то тихо, то громче, то выше, то ниже, как какая-то экзотическая восточная мелодия.

Салли вытерла пот со лба.

– Что-то мне почудилось, – громко проговорила она, пытаясь вернуться к своему занятию.

Но тут что-то как будто задело за стену. Тишину разодрал вибрирующий стон.

– А-а-а-а, – гремел он, – а-а-а-а, – и перешел в визг.

Теперь уже по-настоящему напуганная Салли подавила крик, зажав рукой рот. Пламя светильника, который она держала неверной рукой, заметалось, бросая на стены диковинные пляшущие тени. На какое-то мгновение наступила тишина. Покоящаяся в одной из ниш белая фигура явно шевелилась. Показались обмотанные белым ноги. Мумия постепенно выпрямилась. Тишину опять прервал стон: а-а-а…

Салли сразу вспомнила все жуткие рассказы о мести тех, чей покой был нарушен. Она застыла, как парализованная, с горящим еще светильником в одной руке и со стилетом – в другой. Она совсем забыла, что в кармане в нее револьвер. Да и что можно сделать с покойником? Наконец, она шевельнулась, начала тихонько, не сводя глаз с загадочного зрелища, продвигаться по стене туда, откуда пришла. Однако мумия проделала то же самое, преграждая ей дорогу. В мерцающем свете зловеще блеснули странные живые глаза…

Но Салли уже преодолела сковывающий ее ужас, найдя опору в воспоминаниях. Она увидела перед собой лицо мужа, безмятежный облик Новицкого, спокойные черты Смуги, мягкую улыбку Вильмовского. «Ах, Томми, Томми», – вздохнула Салли и, вернувшись к действительности, решила защищаться.

– Покойник ты или нет, уйди! Уйди, а не то убью! – крикнула она.

Салли подняла стилет. Пламя светильника задрожало и погасло. Наступила темнота. Салли швырнула глиняный сосуд в сторону белой фигуры. Ужасный стон раздался совсем рядом:

– А-а-а-а… а-а-а…

Она почувствовала скользкие пальцы на своей шее, кто-то жестко сжал ее руку со стилетом. Стилет упал, скользкие пальцы сжимались на ее губах. Страшный неустанный вой продолжался. Салли боролась, но слабела, постепенно теряя сознание.

* * *

– Садим!

– Да, господин!

– Ты хорошо себя показал.

– Да, господин!

– Ты заслужил награду.

– Да, господин.

– Держи! – и ему бросили кошелек.

– Благодарю, господин!

– Не благодари, только молчи! Помни, что я – владыка Долины!

Садим с суеверным страхом всматривался в темноту, в которой растворился вожак. «Я убийца», – думал он, сжимая деньги в руке.

XV
Приезд Смуги

Вдали уже виднелся возвышающийся над Луксором стройный минарет. Очередная поездка Смуги, Вильмовского и терпеливого их спутника Абера по Египту подходила к концу. Встревоженные предостережением Юсуфа, они предпочли ехать на поезде. Между Аль-Фаюмом и Луксором он был самым быстрым средством сообщения. От Каира их отделяли уже 680 километров, а они все еще мысленно были в этом гигантском городе. Если Юсуф был прав, значит со времени их посещения дома Ахмада аль-Саида над ними висит грозная опасность. И они спешили в надежде, что успеют предупредить или хоть как-то обезопасить группу Томека.

Однообразный пейзаж за окном быстро надоел: одни и те же пригородные домики из сушеного кирпича, хижины феллахов, притулившиеся друг к другу, чтобы не рухнуть, унылые домишки вдоль путей, измученные надорвавшиеся люди, кое-где рощи финиковых пальм и расплывающаяся вдали зелень, внезапно обрывающаяся полосой бурых холмов. Они ехали предназначенным для европейцев первым классом. Вильмовскому очень хотелось узнать, как выглядят другие вагоны, и он решил пройтись по поезду. Пассажиры – арабы, большинство которых курило нечто, несущее жуткий смрад, – устраивались на сидениях, присев на корточки. Окна во всем поезде были задраены и прикрыты деревянными ставнями. Потные, измученные пассажиры терпеливо сносили все неудобства, пока вдруг Вильмовский, которого никто не успел удержать, не открыл окно в одном купе. Тут же в окно ворвалась туча пыли, поднятой движением поезда. В мгновение ока она засыпала пассажиров тонким слоем песка. Сконфуженному Вильмовскому ничего другого не оставалось, как закрыть окно, извиниться перед рассерженными пассажирами и вернуться в свой вагон.

В конце концов поезд подошел к зданию вокзала в Луксоре. На перроне Смугу, Вильмовского и Абера сразу окружили носильщики, наперебой предлагавшие свои услуги. Путники уселись в удобную арабию – здешнюю извозчичью пролетку – и направились к гостинице «Винтер палас». По извилистым улочкам, мимо низких домишек, к которым лепились лавчонки и кофейни, они доехали до прибрежного бульвара. Овеваемые легким ветерком, дувшим с Нила, с удовольствием проехались по осененной раскидистыми тамарисками аллее. Радовал глаза вид широко разлившихся в этом месте голубых речных вод. Вдали рисовались виллы, утонувшие в пальмах, тамарисках, сикоморах, банановых рощах. За ними блестели огромные древние колонны, соединенные с развалинами могучих стен, опирающихся на плечи монументальных статуй.

– Это остатки храма, у его подножия останавливались лодки, прибывающие в Фивы. Прежде всего надо было возводить почести главному богу этих мест, Амону. Здесь же торжественно встречали вернувшихся из военных походов, несущих с собой ценные трофеи, – рассказывал Абер.

В гостинице, едва они успели расписаться в книге прибывших, портье оглядел их пристальным взглядом и спросил:

– Кто из господ носит фамилию Смуга?

– Я, – ответил путешественник. – А в чем дело?

– Ян Смуга?

– Да. Ян Смуга.

– У меня для вас письмо.

– Благодарю.

Смуга нетерпеливо вскрыл конверт.

– От Салли, – сообщил он, пробегая глазами записку.

– Что пишет? – спросил Вильмовский.

– Прочти сам, – Смуга подал ему листок.

«Мы расположились у подножия колоссов Мемнона. Мальчики ушли вчера в Мединет Хабу и не вернулись. Пришел гонец от Томека, он зовет меня к себе, нашел гробницу. Я иду с гонцом. Салли», – вслух прочитал Вильмовский.

– Когда и кто принес это письмо? – нетерпеливо спросил Абер портье.

– Его оставили позавчера, двенадцатого апреля, но тогда дежурил не я, – объяснил портье.

– А господа Аллан сейчас в гостинице? – перебил его Вильмовский, в голосе которого звучала надежда.

– Господа Аллан?.. Сейчас посмотрю… Нет, к сожалению ключи от номера висят здесь. Они сняли для вас номер рядом.

– Благодарим. Нам нужна вся информация, касающаяся этого письма. Это крайней важно и очень срочно.

Портье посмотрел на часы.

– Мой коллега, который тогда дежурил, сменит меня через час.

Они расположились в номере, поужинали, переоделись, а через час снова спустились.

– Письмо принес нанятый господином Алланом слуга, – пояснил молодой улыбчивый араб, занявший теперь место портье. – Но точно я ничего не могу сказать, – добавил он.

Они вышли на улицу.

– Меня мучают дурные предчувствия, – сказал Вильмовский.

– Что делать, надо переправиться на другой берег, – предложил Абер.

– А вы взяли оружие? – негромко спросил Смуга.

Вильмовский в раздумье посмотрел на него и повернул к гостинице.

На другой берег их быстро перевез небольшой парусник, владельцу которого перепал щедрый бакшиш. Колоссы Мемнона и поставленные рядом палатки они увидели сразу же. Их издалека приветствовал радостным лаем Динго. Слуги-арабы рассказали все, что знали.

– Да, это я отнес письмо. Госпожа Аллан ушла с незнакомым человеком. Говорила, что идет к мужу. Муж ушел раньше на прогулку в Мединет Хабу и не вернулся. Госпожа беспокоилась.

Дополнительные вопросы ничего не дали. Оказалось, никто из слуг не знал человека, с которым ушла Салли. Да, это был араб. Низкий, худой, в галабии. Говорил немного по-английски. Наверное, они бы его узнали. Вчера ждали и очень переживали. Собирались уже обратиться в полицию. И это было все. Могли еще показать, в каком направлении ушла Салли.

– Почему она не взяла собаку? – спросил Вильмовский, а Абер перевел его вопрос.

– Она взяла, но собака тут же вернулась, – пояснил Смуга.

– Где Салли, песик? Салли, Салли… – Вильмовский повернулся к псу, тот тревожно заскулил.

– Может быть, что-то из этого и выйдет, – сказал Смуга. – Попробуем! – и он подсунул Динго блузку Салли.

Динго старательно обнюхал блузку, поднял на Вильмовского умные глаза и уверенно взял след. Они бежали за ним по узкой, скалистой тропе, делавшей резкие повороты. Тишину прерывало повизгивание собаки, хруст песка под ногами, да их тяжелое дыхание. Динго опередил их, скрывшись между двумя скальными монолитами. До них донесся его протяжный вой. Они увидели, как он обнюхивает заваленное камнями отверстие в скале. Здесь след обрывался.

Они посмотрели друг на друга. Абер, будто разом лишившись сил, опустился на камень.

– Господи, Боже! – прерывающимся голосом произнес Вильмовский. – Что они сделали с моим ребенком?

Смуга сохранял спокойствие.

Поиск по сайту: