Помощничек
Главная | Обратная связь


Археология
Архитектура
Астрономия
Аудит
Биология
Ботаника
Бухгалтерский учёт
Войное дело
Генетика
География
Геология
Дизайн
Искусство
История
Кино
Кулинария
Культура
Литература
Математика
Медицина
Металлургия
Мифология
Музыка
Психология
Религия
Спорт
Строительство
Техника
Транспорт
Туризм
Усадьба
Физика
Фотография
Химия
Экология
Электричество
Электроника
Энергетика

В большей степени да, маргинальность стоит в иной, подчас неприемлемой интерпретации пути к достижению общей гармонии.



Являются ли незападные идеологии результатом социальной маргинальности?

В той же мере, что и господствующая западная идеология для незападной.

Являются ли альтернативные идеологии результатом социально-экономической отсталости?

В большей степени да, они являются реакцией на затруднения внутри доминирующей идеологии, они стремятся найти выход из сложившегося кризисного положения.

Являются ли незападные идеологии результатом социально-экономической отсталости?

Скорее нет; то, что для представителей западной идеологии может показаться отсталостью, с точки зрения незападной идеологии может являться нормой, а может быть и желаемой гармонией. Различия в идеологиях скорее выражены в культурно-историческом спектре, но эконмический аспект также играет свою роль.

Это, в большей степени, мое личное мнение по этому вопросу.

5. Есть ли разница между классическим либеральным подходом к проблеме прав человек и позитивисткими теориями?

Либерализм — философская и экономическая теория, а также политическая идеология, которая исходит из положения о том, что человек свободен распоряжаться собой и своей собственностью.

Большинство исследователей либеральной политической доктрины считают временем её зарождения - конец XVII века, а идейным ядром - теорию ''общественного договора''. Наиболее полное, завершённое развитие идеи этой теории получили в работах Джона Локка (1632-1704), Шарля Монтескье (1689-1755) и Жан-Жака Руссо (1712-1778).

Процессу появления теоретических разработок идеологического характера всегда предшествуют определённые изменения в обществе. В случае с либерализмом эти изменения были кардинальными. Европа вступала в Новое время. Во всех сферах общественной жизни происходили свои перемены. В области экономики - это переход от феодального к капиталистическому способу производства; диктат католической церкви в духовной сфере уходил в прошлое, наступала эра религиозной свободы. В структуре общества появились новые социальные группы, так называемое ''третье сословие'', выразителями интересов которого и стали теоретики ''общественного договора'' и ''естественных прав''.

Идеи основоположника либерализма Джона Локка об ''Естественных правах'' гражданина: на жизнь, свободу, собственность; о разделении ветвей власти пришлись в Англии после Славной революции 1688 года как нельзя кстати. Его политологические наработки были активно использованы в конституционном оформлении Английского государства конца XVII - начала XVIII века. Это случилось, прежде всего, потому, что Джон Локк стал выразителем интересов широких слоёв населения, и прежде всего, самого активного - ''третьего сословия''.

Право на жизнь не ограничивается гарантиями физического существования, оно включает право на достойную жизнь, на моральную автономию личности, что в политико-правовой области находит выражение в признании свободы совести. Государство в соответствии с теорией ''общественного договора'' не должно принуждать индивида к принятию какой-либо системы взглядов или вторгаться в его частную жизнь, оно отказывается от роли цензора и воспитателя. Необходимым шагом к обеспечению свободы совести стало отделение церкви от государства. По Локку, в общественной жизни функции государственного управления и внутренние задачи церкви и религии должны быть строго различены и отделены друг от друга.

Позитивизм — единственной формой знания становится научное знание. Человечество становится достаточно взрослым, чтобы мужественно признать относительность (релятивность) нашего познания. Второй важной чертой научного знания является
эмпиризм — строгое подчинение воображения наблюдению. Одним словом, знание становится позитивным: полезным, точным, достоверным и утвердительным.
Позитивисты изначально отрицали иное право кроме позитив­ного.[2] В их поле зрения - не обычай, а закон, установленный влас­тью, происхождение и обоснование закона - не дело правоведе­ния. Естественное право есть только предположение и если его принимать, то оно несет анархию. Тогда как позитивное право - гармонию, безопасность, создает прочный правопорядок. По Остину, право образуют четыре элемента: приказ, санкция, обязанность исполнения и суверенная власть. Сущность же права составляет приказ власти, адресованный подчиненному под угрозой применения санкции в случае его невыполнения. С учетом такого понимания права основная задача юридической науки сводится к анализу позитивных, принятых государством законов, иных нормативно-правовых актов, не вдаваясь в оценки содержащихся в этих источниках норм с позиции добра и зла, справедливости и прочих нравственных категорий.

Таким образом, юридический позитивизм решительно порывал с принципами и положениями теории естественного права. Если последняя признавала права и свободы человека первичными и требовала их непременного признания государством, то позитивисты, наоборот, единственным источником права признавали государство. Обосновывая предложенное понимание пр Таким образом, юридический позитивизм решительно порывал с принципами и положениями теории естественного права. Если последняя признавала права и свободы человека первичными и требовала их непременного признания государством, то позитивисты, наоборот, единственным источником права признавали государство. Обосновывая предложенное понимание права и задач правовой науки, позитивисты подвергли суровой и основательной критике естественные права человека и проповедующую их теорию. По мнению позитивистов, естественные права представляют собой не более чем предположения, гипотезы, являются источником заблуждения умов. позитивизм отвергает права чело­века вместе с теорией естественного права. Че­ловек признавался лишь физическим лицом. На началах позитивизма строились концепции либе­ральных государствоведов, анализирующих и комментирующих институты публичного права на основе формально-догматической методологии.
То, что полезно и хорошо для человека – позитивизм. Набор принципов западного общества – позитивен, так как человек более счастлив, богаче, чем например в Африканском обществе. Таким образом, разница очевидна.

 

вопрос 6

 

Марксистская философия - это система философских идей Маркса, Энгельса и их последователей, в основе которой лежит диалектико - материалистический подход к познанию и практике. Марксизм реализует основную интенцию философии Нового времени - достижение тождества объекта и субъекта - через преобразующую практическую деятельность человека. Познание - центральный процесс в диалектике Гегеля - в марксистской философии становится подчиненным, вторичным моментом практики, которая, собственно и является главной философской идеей Маркса и Энгельса.

 

Переработка Марксом и Энгельсом идеалистической диалектики Гегеля и основных положений материализма того времени осуществлялась не через механическое их соединение, а сквозь призму принципа человеческой деятельности. Это проблема конкретизации сущности человека: или он просто живет в мире, созерцая его, или же изменяет действительность, делает её пригодной для себя. Труд как деятельность по изменению природы и общественных отношений - это сущностный параметр бытия человека. Синонимом труда, категорией, конкретизирующей понятие труда, у Маркса и Энгельса выступает практика. Под ней они понимали чувственно-предметную, целенаправленную деятельность человека, ориентированную на освоение и преобразование условий его существования и параллельно с этим - на совершенствование самого человека.

Практика первична и определяет духовный мир человека, его культуру. Она имеет общественный характер, служит основой общения между людьми, предпосылкой различных форм общежития.

Практика исторична, её способы и формы изменяются во времени, становятся все более утонченными, способствуют проявлению самых различных сторон человеческой сущности, позволяют открыть в окружающем мире все новые стороны.

 

Опредмечивание - это процесс, в котором человеческие способности переходят в предмет и воплощаются в нем, благодаря чему этот предмет становится человеческим предметом. Деятельность опредмечивается не только во внешнем мире, но и в качествах самого человека.

Распредмечивание - это процесс, в котором свойства, сущность, логика предмета становятся достоянием человека. Человек присваивает формы и содержание предшествующей культуры.

Диалектика опредмечивания и распредмечивания в философии марксизма наглядно демонстрирует структуру практики, показывает механизмы преемственности в развитии культуры.

 

Материалистическая диалектика

 

Маркс и Энгельс использовали достижения Гегеля в разработке диалектического метода для того, чтобы показать сущность и динамику практической деятельности человека. Марксистскую философию часто называют диалектическим и историческим материализмом, подчеркивая, что её ядро составляет метод материалистической диалектики.

Термин "диалектика, "диалектический", употребляется в работах классиков марксизма в двух основных значениях: "объективная диалектика" и "субъективная диалектика".

Объективная диалектика - это сама жизнь, которая представляет собой целостную систему, существующую и развивающуюся согласно диалектическим законам и принципам.

Концепция отчуждения

 

Концепция отчуждения - это марксова теория человека как общественного существа. Впервые об отчуждении сказал Гегель, охарактеризовав с помощью этого понятия отношение человека к созданной им реальности. Отчуждение человека от мира созданных им вещей - это, по мнению Гегеля, ненормальное состояние, свидетельствующее о дискомфорте человеческого бытия. Хотя мир и создается людьми, он выступает по отношению к ним как чуждая, непонятная, враждебная сила. Гегель считал, что отчуждение преодолевается только через процесс сознания свободы. Когда отчуждение духа и его форм исчезнет, история, по его убеждению завершится. Маркс и Энгельс исходили из того, что причиной отчуждения является вовсе не невежество людей, а общественное разделение труда, которое дробит сущность человека, сужает горизонт его познания и деятельности. Несмотря на отрицательные последствия, разделение труда неизбежно и до известной стадии - прогрессивно.

 

Субъективная диалектика - это воспроизведение объективной диалектики в различных формах деятельности человека, но, прежде всего, в познании. Иногда, вместо выражения "субъективная диалектика" используется понятие "диалектического метода".

Разработка материалистической диалектики как теории и метода осуществлялась Марксом и Энгельсом в следующих работах: "Немецкая идеология", "Святое семейство", "Капитал", "Тезисы о Фейербахе", "Диалектика природы", "Анти-Дюринг".

Критическая и весьма интересная попытка осмыслить властно-политические формы целостности общественного развития на принципиально иной, по сравнению с классическим марксизмом, основе содержится в работах одного из крупнейших современных немецких философов и социологов Ю. Хабермаса.

 

Уже в первых его публикациях в центр внимания были поставлены проблемы трансформации капиталистического общества в некое ''рациональное'' общество, появления ''просвещенной публичности'', диалога между политиками и учеными. Хабермас упрекал существующие ''варианты марксизма'' в неспособности вскрыть специфику современного общественного развития и основу его целостности, без понимания которых диалектико-рационалистическая традиция может утратить весь былой авторитет.

 

Предпринимаемая экстраполяция лингвистических моделей на общественные отношения служит обоснованию коммуникативной природы целостности общественных связей. По Хабермасу, только свободная дискуссия, исключающая всякие ограничения, принуждения, продолжающаяся до принятия консенсуса, выражающего разумную волю, может быть выходом из бесконечной идеологической проблематизации. Условием такой дискуссии должно быть ''здравомыслие'', достижение которого возможно ''только на пути законности некогда принятых нормативных систем''. При социализме, заявляет он, законность идеологии становится ненадежной. Вместо нее ''вступают флексибельные эрзацидеологии. Превратно принятые универсальные морали, стирающие разницу между внутренней и внешней моралью... неспособны глобально толковать природу общества и индивидуума''. Будущее же общество может возникнуть, по Хабермасу, как проекция основополагающих норм разумной речи, как проекция ''оправдания норм в неограниченном и непринужденном дискурсе''.

 

Современное либерально-демократическое общество, полагает Хабермас, сглаживает классовые конфликты, они отступают за другие конфликты, которые хотя и вытекают из существующего ''социально-рыночного'' (термин Эрхарда) способа хозяйствования, но уже не могут принять форму классовых. Кроме того, в позднекапиталистическом обществе лишенные прав и привилегий группы более не противостоят друг другу как социо-экономические классы. Прежнее противопоставление ''снято'' за счет несомненного экономического прогресса и благосостояния, но отношения господства не отвергаются, они сохранены в стертых формах, поэтому-то не вызывает сомнения у Хабермаса и необходимость в идеологической легитимации. Другое дело, что новая форма легитимации ''потеряла старый облик идеологии''. Основой легитимации стал научно-технический прогресс, технократическое мышление. ''Технократическое сознание, - пишет Хабермас, - с одной стороны, менее идеологично, чем все предшествующие идеологии, так как здесь нет той власти затемнения, которая отражает лишь осуществление интересов. С другой стороны, сегодня ведущая идеология, сделавшая науку фетишем, более всеохватывающая и неодолимая, чем идеология старого типа, так как маскировкой практических вопросов оправдывает не только частный господствующий интерес определенного класса и подавляет потребность в эмансипации со стороны другого класса, но и осуществляет эмансипационный родовой интерес как таковой''.

 

''Реконструкцией'' основных посылок классического марксизма прошлого столетия Хабермас пытается преодолеть ''двусмысленность'' марксистской теории, ''скрытый редукционизм Марксовой философии истории'' и эксплицитно ввести категориальное различие в теорию исторического материализма, которое К. Маркс уже ''имплицитно предполагал'' в своем экономическом анализе. Речь идет о двух сферах самовоспроизводства человеческого рода: развитии производительных сил и производственных отношений. Хабермас полагает, что это категориальное различие может быть последовательно развито во всех его познавательных импликациях только тогда, когда оно будет переформировано на более высоком уровне абстракции как различие между ''инструментальным'' и ''коммуникативным'' действием, трудом и интеракцией.

 

Хабермас полагает, что К. Маркс подчинил социальную историю развитию производительных сил: ''Маркс локализовал эволюционно последовательные процессы изучения, которые определяют эпохальные сдвиги в развитии, в рамки объектированного мышления, технического и организованного знания, инструментального и стратегического действия, короче: производительных сил, между тем, имелись хорошие основания для вывода о том, что также в рамках морального участия, практического знания, коммуникативных действий и согласованных правил конфликтных действий имеют место процессы, которые воплощаются в многочисленные формы социальной интеграции, в новые формы производственных отношений и только с этой стороны делают возможным появление новых производительных сил''.

 

Итак, по Хабермасу, следует принципиально различать две сферы самопроизводства человеческого рода: сферу промышленного производства (''инструментальная деятельность'', ''труд'', по терминологии Хабермаса) и сферу коммуникации, человеческого взаимодействия (''интеракции'').

 

Марксистская теория основывалась на том, ''что история рода (вплоть до полного развития социалистического производства) происходит в условиях нищеты''.

Общественное производство обладало ''ограниченным потенциалом'', не было возможности для удовлетворения всех потребностей, поэтому общество нуждалось в ''нормативно осуществляющей власть институциональной системе''. Производственные отношения выступали как ''институциональные границы производства, которые управляют распределением расходов и вознаграждений, ресурсов и жизненных шансов, средств производства и привилегией присвоения общественного богатства''. На этапе современного общества производится ''избыток прибавочного продукта'', поэтому производственные отношения во многом изменили свои функции. Для Хабермаса важно показать воздействие рационалистических импульсов, которые источает процесс производства даже на уровне конкретных технологических операций (инструменталистская рациональность), а исследование этого воздействия необходимо для определения меры развития и обучения человека, его готовности к интеракции, возможности повысить культуротворческую отдачу со стороны профессионально-технологической ''тренированности''.

 

У Маркса, по Хабермасу, была попытка рассмотреть проблему интеракции. В диалектике производительных сил и производственных отношений он неосознанно открыл связь труда и интеракции. Но Маркс, заключает Хабермас, не поднялся до уровня гегелевского анализа вследствие абсолютизации инструментальной деятельности, которая стала ''парадигмой создания всех категорий''. И ''тщательный анализ первой части ''Немецкой идеологии'' показывает, - продолжает Хабермас, - что Маркс выразил не собственно связь труда и интеракции, а под несоответствующим названием ''общественная практика'' свел одно к другому, т.е. коммуникативные действия к инструментальным''. Хабермас обвиняет Маркса в попытке ''реорганизовать коммуникативную связь интеракции по образцу технически прогрессирующих систем целерациональных действий''. Речь идет о подмене человеческого технократическим, социально-политического бюрократическим администрированием, которое строится по образу и подобию технологической, инструменталистской рациональности, забывающей диалектику цели и средства и, в конечном счете, превращающей средство в самодовлеющую цель, когда торжествует логика бюрократии.

 

Человек - цель, а не средство

Для Хабермаса принципиальным является положение о несводимости интеракции к труду или выведении труда из интеракции. Он настаивает на необходимости различать две сферы ''организации труда'' и социальных отношений. В первом случае ''организация рода'' проявляется как процесс производства и переход от одной его ступени к другой. Во втором - ''организация рода'' осуществляется в сфере социальных отношений как процесс самоосвобождения.

 

В процессе трудовой деятельности, тем самым, по мнению Хабермаса, не происходит социальная эмансипация индивидов. Предельное значение развития общества в сфере инструментальной деятельности - ''организация самого общества как организация автоматов''. Маркс же, по Хабермасу, предпочтение отдавал сфере труда и придерживался некоего автоматизма развития производительных сил и производственных отношений. ''Но освобождение технических производительных сил... - пишет Хабермас, - не тождественно образованию норм, которые могут завершить диалектику нравственного отношения в свободной от господства интеракции на основе непринужденной развивающейся взаимности. Освобождение от голода и забот не сближается необходимо с освобождением от рабства и угнетения, так как не существует автоматически развивающейся связи труда и интеракции''.

 

 

Марксистская классическая парадигма имеет прямую связь с теоретическими построениями Гегеля. Можно сказать, что Маркс и Энгельс построили свое учение при помощи заимствованного у Гегеля и в то же время материалистически ими переработанного диалектического метода. Гегель создал «энциклопедию диалектики». Но его диалектика органически связана с его идеалистической системой, которая естественно, в свою очередь, должна была повести к извращению самого метода. Отсюда вытекала историческая и логическая необходимость преодоления гегельянства, что и было выполнено Марксом и Энгельсом, создавшими свою философию диалектического материализма. В своей «Науке логики», равно как и в так называемой «Малой логике», Гегель разработал во всех подробностях систему диалектической логики, подвергнув критике логику формальную и подняв тем самым наше научное мышление на новую, более высокую ступень. Гегель попытался при помощи нового метода переработать чуть ли не все области человеческого знания.

Гегель развивал множество идей. «Феноменология духа (которую можно было бы назвать параллелью эмбриологии и палеонтологии духа, — развитием индивидуального сознания на различных его ступенях, рассматриваемых как сокращенное воспроизведение ступеней, исторически пройденных человеческим сознанием), логика, философия природы, философия духа, разработанная в ее отдельных исторических подразделениях: философия истории, права, религии, история философии, VI эстетика и т. д., — в каждой из этих различных исторических областей Гегель старается найти и указать проходящую через нее нить развития. В целом ряде вопросов Маркс и Энгельс примыкают непосредственно к Гегелю, развивая зачатки высказанных им идей в целостную концепцию на чисто материалистической основе.

«Феноменология духа», «Логика», «Философия природы», «Философия права», «Философия истории», «История философии» и «Эстетика» — вот те основные сочинения Гегеля, которые так или иначе влияли на Маркса и Энгельса. Лекции по истории философии Энгельс считает «одним из гениальнейших произведений». От гегелевой Философии права и ее критики Маркс отправлялся при выработке им собственных историко-материалистических взглядов. Даже Философия природы, которая во многих частях несомненно является, в сравнении с другими произведениями мыслителя, наиболее слабым, заслужила большую похвалу со стороны Энгельса, считающего, что Гегель «своим синтезом и рациональной группировкой естествознания» сделал большое дело.

Связан ли марксизм с философией Ю.Хабермаса.

Выделим такие аспекты и идеи учения К.Маркса, которые сказались на проективных концепциях Ю.Хабермаса. Первой, на наш взгляд, должна быть отмечена марксова идея создания критической общественной науки, поскольку, как отмечалось ранее, проекты философов Франкфуртской школы – и к Хабермасу это относится в большей степени – вытекали из критических социальных концепций. Основополагающее значение для них имело Марксово критическое исследование феномена «эксплуатации», отчужденного труда и отчужденной практики, а также некоторых других сторон капитализма. Тем не менее критика, которая главное зло усматривала в частной собственности и ставила своей целью довольно ограниченное освобождение пролетариата (от внешних отношений господства, эксплуатации и угнетения), а также понимание революционной практики как пролетарского движения, уже не соответствовали запросам нового общества, перед которым встала задача радикального, универсального человеческого освобождения – как восстановления самотождественности, автономии, реализации своего творческого потенциала, способности осуществить свободу действий, воли, автономный выбор среди альтернативных возможностей, прежде всего социальных, и т.д.

Ю. Хабермас, как и Маркс, ставил в центр своей критической теории человеческие отношения. К.Маркс говорил об универсальном общении, а Ю.Хабермас затрагивал проблему коммуникации.

 

С целью осмысления значительных общественных перемен Ю.Хабермас разрабатывает и формулирует новые категории, названные им «труд» и «интеракция» (взаимодействие). Под «трудом» понималось целерациональное действие, включающее в себя инструментальное действие и рациональный выбор, а также комбинацию их обоих.

 

В критике постоянно отмечалось несоответствие выдвинутых Ю.Хабермасом категорий марксистским; философа упрекали в том, что он обращается к идеалистическому принципу изучения действительности, широко применяемому в буржуазной философии, например в теории социального действия Т.Парсонса, в социальной психологии Т.Шибутани, в теории «малых групп» Д.К.Хоманса. Но Ю.Хабермас делал это сознательно в поисках новых методологических ориентиров, о чем свидетельствует «Теория коммуникативного действия», где социально-методологическим концепциям этих ученых посвящены целые разделы. Ю.Хабермаса упрекали также в том, что в его социальной теории, основанной на критическом рассмотрении социальной реальности в целом и на попытках осмыслить ее посредством новых, введенных им, категорий, не уделяется достаточно внимания производству, материально-предметной деятельности, то есть практике как основе объединения людей. Философ же был убежден в том, что разрабатываемая им теория нацелена именно на практику, но рассматриваемую в определенном ракурсе – как требующую социальных преобразований. Ведь современная практика изменилась настолько, что ее нельзя раскрыть посредством прежних категорий, и это особенно касается производственных отношений – сферы, которая более других подвержена историческим изменениям.

 

 

7 вопрос

 

Мишель Фуко - центральная фигура данного исследования. Не только потому, что тема власти была основной в его научном творчестве, что признавал и сам Фуко. И не только потому, что политические работы других представителей постструктурализма во многом были ответами на тексты Фуко (неважно, апологетическими или критическими). Скорее потому, что Фуко - единственный из мыслителей, которым посвящен данный текст, - создал концепцию власти, развернутую теорию того, как осуществляется политика в современном обществе, какими методами и инструментами государство воздействует на поведение индивидов.

 

Инструментами дисциплинарной власти являются надзор, непрерывный и иерархизированный, и нормализация, достигаемая сочетанием поощрения и наказания (на макроуровне надзор и нормализация также активно используются, но приобретают несколько иной облик). Эти два инструмента соединяются в процедуре экзамена, который, кроме того, регистрирует индивидуальные особенности субъекта

 

Власть укоренена в знании. Они невозможны друг без друга, более того, порождают друг друга. Технологии власти и объект властного воздействия определяются имеющимся занием, власть, в свою очередь, "определяет формы и возможные области знания".

 

История "микрофизики" власти наказывать становится генеалогией современной "души". Эта душа "порождается процедурами наказания, надзора и принуждения,.. она элемент, в котором соединяются и выражаются проявления определенного типа власти и предметная область определенного знания". Из этой души слепили психику, субъективность, личность, сознание и т.п. "Душа есть следствие и инструмент политической анатомии; душа - тюрьма тела". Одним из аспектов этой души является субъект права. Так, в уголовном праве недостаточно установить истину события, называемого преступлением, нужно познать душу человека, называемого преступником: его мотивы, цели, вину, психологическое состояние, вменяемость, возможность исправления. Из всего этого составляется принцип гуманизма, а не только из обеспечения безопасности человека и недопущения физических страданий и унижения достоинства, как сказано в статье 7 Уголовного кодекса РФ.

 

Субъект права, с точки зрения Фуко, не порождается современным правом и не порождает его, а вместе с ним порождается техниками власти (право, безусловно древнее дисциплинарного общества, но в условиях последнего оно становится ставкой в игре властных отношений, полностью пронизывающих общество). Система уголовных наказаний, например, оказывается "механизмом, призванным дифференцированно управлять противозаконностями, а не уничтожить их все". И при монархическом режиме с его процедурами публичной казни "каждый общественный слой располагал собственным полем терпимой противозаконности". И дисциплинарное общество с его тюрьмой стремится вписать делинквентность в общую структуру социальных институтов. Этим объясняется то, что, несмотря на многочисленные недостатки (производство рецидивизма - один из важнейших), заключение остается основным видом уголовного наказания.

 

По мнению Фуко, мы живем в дисциплинарном обществе, которое конституируется существованием "новой формы "закона": смеси законности и природы, предписания и телосложения - нормы", которую не следует путать с нормой права. Еще в XVIII в. власть Нормы "соединилась с прочими властями - Закона, Слова и Текста, Традиции, - навязывая им новые разграничения". Нормализующая дисциплина - своеобразное "контрправо" - противоречит идее "ясной, кодифицированной и формально эгалитарной юридической структуры.Границы между тюрьмой и иными дисциплинарными учреждениями стираются, многочисленные дисциплинарные устройства "характеризуют, классифицируют, специализируют; они распределяют по некой шкале, ориентируются на некую норму, устанавливают иерархию индивидов", чем, с одной стороны, подрывается классическая концепция равенства субъектов права и, с другой стороны, сближаются преступность и иные формы девиации.

 

Фуко считает, что в условиях дисциплинарного общества право не главное орудие власти. Право было и остается "основным способом репрезентации власти (и под репрезентацией надо понимать не ширму или иллюзию, а действительный тип поведения)" Сама репрезентация власти в форме права исторически связана с процессом становления и абсолютизации монархии. Монарх-суверен издает законы и в качестве арбитра пресекает их нарушения. Таково его место в системе "плотных, путаных, конфликтных форм власти, форм, связанных с прямым и непрямым владением землей, с владением оружием, с крепостничеством, с узами сузеренной и вассальной зависимости"

 

Юридизированная власть отправлялась преимущественно путем запретов (в самом общем виде, путем запрета нарушать закон). Современная же власть функционирует посредством побуждений, усилений, контроля, надзора, умножения и организации сил, посредством производства реальности, производства субъектов, на которых воздействует. Это позитивная власть, в отличие от негативной, юридической. В современных обществах закон уже не столько производит бинарное разграничение дозволенного и недозволенного, сколько "функционирует как норма". Объект воздействия такого закона - человек как живое существо. Еще одна претензия Фуко к юридической форме власти связана с тем, что она предполагается как "великий абсолютный субъект (действительный, воображаемый или же исключительно правовой - неважно)".Постструктуралисты же крайне скептически относились к любым концепциям, центром которых является субъект.

 

Фуко отстраняется от юридической (власть реализуется в законах) и институциональной (власть локализована в государственном аппарате) моделей описания власти. За "пренебрежение" правом Фуко критиковал Юрген Хабермас, по мнению которого право - важный инструмент для достижения социального консенсуса .

 

Государство, для Фуко, является не местом, из которого исходит власть, а "лишь гарантией, несущей опорой целой сети властей, идущих по иным каналам, отличным от его главных путей".

Критически он относится и к институтам государственной власти, например, суду. В ходе политического диспута, состоявшегося в начале 1972 г., Фуко предположил, что правосудие в западном обществе постепенно развивалось от частных, третейских форм в форму правосудия как составляющей феодальной ренты, последняя форма с прошествием времени централизовалась, дополнилась полицией и существует до сих пор.

 

Центральным знаком всех этих форм является стол суда ("бюрократии правосудия"), за которым сидит независимый арбитр, принимающий обязательное для сторон спора решение, основанное на всеобщем, общеобязательном принципе справедливости. Само же представление о справедливости работает как орудие власти и оружие против нее, "действует внутри классового общества и как притязание, выдвигаемое угнетаемым классом, и как оправдание со стороны угнетателей". По настоящему революционное правосудие не может быть основано на смене персонажа, сидящего за столом. Оно противосудебно и возрождает формы досудопроизводственного, варварского правосудия.

 

Анализ внеправовых форм функционирования власти подводит Фуко к критике важного концепта современной теории права - концепта правопорядка. Право - законодательная система, создающая условия для личной свободы, для индивидуализма. Порядок - результат воздействий государственной системы управления, основанной на консолидации индивидов.

 

В течение примерно двух веков право отставало от развивавшихся общественных отношений (это неудивительно: право - консервативная система, его ближайшая цель - сохранение стабильности общественных отношений, а не стимулирование их развития), продолжало эксплуатировать средневеково-ренесанссные схемы. Сегодня юридическая топология разительно меняется. Исчезает центр, точка отсчета, вокруг которой строилась власть в феодальных монархиях и капиталистических национальных государствах (ср. "позиция национальных государств в глобальном порядке меняется,.. вызревают новые формы местной организации на нижнем уровне и появляются формы интернационального типа на верхнем уровне".Экономические и социальные системы в XX в. начинают управляться не сверху, а "на местности", небольшими структурами.

 

В постсовременную эпоху правом становятся устойчивые и повторяющиеся связи между индивидами, деятельность по порождению моделей, регулирующих поведение .Конвенциональность, soft law, нормотворческая и юрисдикционная работа негосударственных институтов расширили понятие права. Сегодня уже не договорная практика порождает конвенции, а спонтанные конвенции изменяют договорную практику. Происходит наложение "сети" судебных решений и "сети" гражданско-правовых сделок, при этом роль государственного административного аппарата в интеграции общественной жизни неуклонно снижается. Проявляются отчетливые контуры нового, постдисциплинарного общества.

 

С одной стороны, появляются новые угрозы обществу, с которыми трудно справиться старыми инструментами дисциплины (в т.ч. крупные национальные и международные преступные объединения, вплетенные в политику и экономику: финансовые противозаконности, торговля оружием, наркомафия, пресловутый мировой терроризм. С другой стороны, вырабатываются недисциплинарные способы социального контроля (например, педагогическое воздействие на девиантных детей вне приютов, не основанные на изоляции формы работы с наркоманами, такие как программы "снижения вреда", и т.п.). С третьей стороны, "появляется все больше различных категорий людей, которые дисциплине не поддаются, и поэтому мы вынуждены задумываться над развитием общества без дисциплины".Фуко признает, что дисциплины входят в состояние кризиса и в будущем нам придется расстаться с нынешним дисциплинарным обществом.

 

 

Попытаемся проследить связь между языком, дискурсом и идеологией.

Обратимся к проективной концепции Ю.Хабермаса. Эта концепция направлена на выявление ценностей, и поэтому, как всякая телеологическая модель, она основана преимущественно на языковом анализе и может быть проанализирована в свете языкового понимания. Лингвистическая проблематика здесь выражает традиционную гуманистическую мысль о сближении словесности и реальности, но имеет и свою специфику, которую мы постараемся выявить.

Согласно И.Фарман общество обязывает слушателя принять и усвоить ту информацию, которая передается. Именно на этом принципе обязательности и основана идеологическая функция коммуникации как средства оказания идеологического, политического или организационного воздействия на массы и мощнейшего орудия манипуляции общественным сознанием, которая подвергалась самой резкой критике в целом ряде «критических теорий», начиная с О.Шпенглера до современных, в том числе созданных «учителями» Ю.Хабермаса – М.Хоркхаймером, Г.Маркузе, Т.Адорно и другими «франкфуртскими философами».

 

Коротко основные положения языковой концепции можно охарактеризовать следующим образом. Выше говорилось о языке как о форме социального общения, а также о том, что все социально-культурные сдвиги находят отражения в языке, поскольку он является способом трансляции (трансформации) реальности в сознание человека. Но язык – не только транслирующее средство или нейтральный инструмент обслуживания, от него неотделимы проблемы адекватности отражения, истолкования, понимания и коммуникативной практики. В данной концепции именно эти аспекты, которые, в сущности, нераздельны, выдвигаются на первый план.

 

Особое внимание уделяется коммуникативной роли языка, которую трудно переоценить, поскольку с языком связаны все ступени коммуникации: разговорная, повседневная речь («Alltagskommunikation»), нормативно регулируемые действия, разного рода тексты и др. Язык выступает как средство передачи культурных знаний, социализации и социальной интеграции, а также координации действий обобществленного индивида, поэтому понятно, что в коммуникативной модели язык предстает как медиум понимания и истолкования.

 

Казалось бы, совершенно очевидно, что без этих функций языка никакое коммуникативное действие невозможно, и необходимости говорить об этом нет. Ведь еще в Библии сказано, что «языки» без истолкования не назидают, что лишь на понятном языке можно говорить людям в назидание, увещание и утешение, а если на непонятном языке, то какую это принесет пользу?.. «И если труба будет издавать неопределенный звук, кто станет готовиться к сражению?» «Так, если и вы языком произносите невразумительные слова, то как узнают, что вы говорите? Вы будете говорить на ветер» [84]. Но в том-то и дело, что говорить понятным и ясным языком, да еще так, чтобы слова вызывали определенные действия, – это одна из вечных проблем. Не случайно к ней на протяжении веков обращались не только языковеды, но и философы-просветители, и современные ученые вплоть до сравнительно недавних (в 70-ые годы) языковых дискуссий и структуралистских теорий, давших основание говорить о лингво-семиотической революции.

 

Постановка языковых проблем в теории коммуникативного действия связана с характерным для Ю.Хабермаса антиидеологическим подходом. 1). В первую очередь он обращает внимание на то, что язык постоянно страдает от колоссальной идеологизации, охватившей все сферы жизни современного человека, вплоть до его отказа от здравого смысла в пользу идеологизированных схем. Язык как орудие и слепок идеологии господства – это мыслительные клише, «внекоммуникативный язык» («exkommunizierte Sprache»), рассчитанный на манипуляцию сознанием людей и стереотипную реакцию.

 

Следует отметить, что проблема искажения и формализации речи, связанная с засильем не только идеологии, но и бюрократизации и технологии, поднимается целым рядом современных философов, таких, как К.Хефнер, Г.Рополь и др., отмечающих одну из самых негативных коммуникативных тенденций, выражающуюся в оскудении и деформации естественного обыденного языка как языка человеческого общения. Суть этого процесса они усматривают в том, что идеологизированная информация, изобилующая расхожими стандартами, с одной стороны, и редуцированная речь, связанная с развитием технологии и компьютеризации, – с другой, все менее опираются на обыденный естественный язык, разговорную коммуникацию. Это приводит к тому, что в одних сферах стимулируется растущая сложность и интеллектуализация языка, в других соответственно происходит снижение уровня культуры речи, обеднение обыденной интеракции. В результате искажается сам процесс восприятия и развития языка, ориентированный на общепонятность и общедоступность. Процесс очищения («Rektifikation») должен вызвать отказ от такой политики и возвратить человека в лоно нормальной практики социализации, к естественным условиям неискаженных коммуникаций. 2). Из этого положения вытекает программная задача: Ю.Хабермас утверждает, что нужна критическая рефлексия по отношению к содержанию понятий, а также разного рода понятийным образованиям и средствам их трактовки. Следует добиваться ясности и понятности языка. Учитывая то, что понятия и ценностные категории исторически развиваются и изменяются, нужно дать им соответствующую современную интерпретацию.

 

 

9 вопрос

 

9)Продолжается ли идеологическая борьба в современных мо после краха биполярной системы?

 

С окончанием противостояния двух лагерей холодной войны изменились координаты внешнеполитической деятельности. Потеряло свое прежнее содержание движение неприсоединения, ускорилось расслоение Юга и дифференциация отношения образующихся в результате этого групп и отдельных государств к Северу.

Одним измерением многополярности можно считать регионализм. При всей разноплановости, неодинаковых темпах развития и степени интеграции региональные группировки вносят дополнительные особенности в изменение геополитической карты мира. Сторонники «цивилизационной» школы склонны рассматривать многополярность под углом зрения взаимодействия или столкновения культурно-цивилизационных блоков. По мнению представителя этой школы американского ученого Хантингтона, на смену идеологической биполярности холодной войны грядет столкновение многополярности культурно-цивилизационных блоков: западного - иудео-христианского, исламского, конфуцианского, славянско-православного, индуистского, японского, латиноамериканского и, возможно, африканского. Действительно, региональные процессы развиваются на разных цивилизационных фонах. Но вероятность принципиального деления мирового сообщества именно по этому признаку на данный момент представляется весьма умозрительной и пока не подкрепляется сколько-нибудь конкретными институционными или политикообразующими реалиями.

Более материализованным является экономический регионализм в виде высокоинтегрированного Европейского союза, других региональных образований различной степени интеграции - Азиатско-тихоокеанского экономического сотрудничества, Содружества Независимых Государств, АСЕАН, Североамериканской зоны свободной торговли, аналогичных образований, зарождающихся в Латинской Америке и в Южной Азии. Хотя и в несколько измененном виде, но сохраняют свое значение региональные политические институты, например Организация латиноамериканских государств, Организация африканского единства и т.д. Они дополняются такими межрегиональными многофункциональными структурами, как североатлантическое партнерство, связка США - Япония, трехсторонняя структура Северная Америка - Западная Европа - Япония в виде «семерки», к которой постепенно подключается Российская Федерация.

Короче говоря, после окончания холодной войны геополитическая карта мира претерпела очевидные изменения. Но многополюсность объясняет скорее форму, чем суть новой системы международного взаимодействия.

 

Качественное изменение соотношения между демократией и авторитаризмом в глобальном масштабе дало основание американскому исследователю Ф. Фукуяме провозгласить окончательную победу демократии и в этом смысле объявить о «завершении истории» как борьбы между историческими формациями. Однако, как представляется, масштабное продвижение демократии на рубеже веков еще не означает ее полную победу. Коммунизм как социально-политическая система, хотя и с определенными изменениями, сохранился в Китае, Вьетнаме, Северной Корее.

За исключением, пожалуй, Северной Кореи во всех других социалистических странах вводятся элементы рыночной экономики, они так или иначе втягиваются в мировую экономическую систему. Практика отношений некоторых сохранившихся коммунистических государств с другими странами регулируется скорее принципами «мирного сосуществования», чем «классовой борьбы». Идеологический заряд коммунизма ориентирован больше на внутреннее потребление, во внешней политике все чаще берет верх прагматизм. Частичное экономическое реформирование и открытость международным экономическим связям порождают социальные силы, требующие соответствующего расширения политических свобод. Но доминирующая однопартийная система работает в противоположном направлении.

 

Опыт XX в. показывает, что коммунистическая система неизбежно воспроизводит такую внешнюю политику, которая вступает в противоречие с политикой, генерируемой демократическими обществами. Разумеется, факт радикального отличия социально-политических систем не обязательно обусловливает неизбежность военного конфликта. Но равно обосновано и предположение о том, что наличие этого противоречия не исключает такого конфликта и не позволяет надеяться на достижение уровня отношений, которые возможны между демократическими государствами.

концепции Хантингтона и Фукуямы, сходны в главном - они несут в себе этноцентрическое предубеждение в отношении окружающего мира и в то же время имеют ряд принципиальных отличий. В отличие от Фукуямы, Хантингтон убежден, что Запад уникален как цивилизация, но, тем не менее, не универсален. Автор теории «столкновения цивилизаций», как и Фукуяма, является убежденным приверженцем западных ценностей, однако определяет их как локальные, а не универсальные, а посему не считает необходимым их повсеместное распространение за пределами первоначальных цивилизаций. Хантингтон не видит причин верить в то, что остальной мир адаптируется к западным ценностям. Напротив, он предсказывает, что эти ценности находятся в опасности, и утверждает, что Запад должен стремиться к дальнейшему укреплению своей мощи в целях эффективного обеспечения собственной защиты.

Хантингтон также обращает внимание на опасные тенденции в мировой политике: рост этнических конфликтов, угроза со стороны Ирака, демографические и иные опасности на африканском континенте. Сохранение этих проблем ставит под сомнение способность Запада обеспечить безопасность и стабильность в мире Российская наука международных отношений, Незападный мир ныне таит в себе гораздо больше опасностей, чем это было в период биполярного устройства. Однако концепция «конца истории» практически не затрагивает ни одну из этих проблем, поскольку основывается на принципе «бесконфликтности»,которая, по мнению Фукуямы, должна воцариться в мире после окончания «холодной войны». Таким образом, Ф. Фукуяма, выдвинувший идею мировой «бесконфликтности», посчитал, что либеральные принципы не просто восторжествуют: согласно его логике, они должны повсеместно применяться, не встречая никаких препятствий на своем пути. Хантингтон в этом смысле менее оптимистичен: он считает, что путь демократии в незападных странах не будет таким легким, как это кажется на первый взгляд. По этой причине Хантингтон подверг критике взгляды Фукуямы и в качестве противовеса выдвинул собственную алармистскую теорию «столкновения цивилизаций».

Разница во взглядах двух ученых становится очевидна при анализе их отношения к исламскому фундаментализму. Фукуяма рассматривал религиюи национализм как один из существенных вызовов либерализму. Религиозный вызов, по его мнению, заключается в развитии мусульманского и христианского фундаментализма, которые расширяют свое влияние в условиях духовной пустоты и безличия либераль-ного «общества потребления»

Однако в мире, где давным-давно восторжествовало светское общество, теократия занимает весьма скромные позиции. По-прежнему сильны они только в исламском мире. Националистические же движения, по мнению Фукуямы, не составляют серьезной конкуренции либерализму в силу своего одностороннего подхода, не учитывающего по-литического и социально-экономического аспектов обществен-ной организации и сводящие все многообразие жизни к тре-бованию независимости. Таким образом, исламский блок, по мнению Фукуямы, является единственным, но не самым существенным препятствием на пути восторжестования либерализма. Слегка изменила оптимистические настроения ученого война в Ираке, сопровождавшаяся всплеском исламского радикализма. Но и здесь Фукуяма выразил убежденность в том, что выход из проблемы агрессивного фундаментализма существует: нужно только перестроить исламское общество, изменить его институты, добиться секуляризации и либерализации мусульманской религии.

Иная позиция у С. Хантингтона. Хантингтон, в отличие от Фукуямы, считает, что в обозримом будущем не сложится единой универсальной цивилизации. Напротив, мир будет состоять из непохожих друг на друга цивилизаций, и каждой из них придется учиться сосуществовать со всеми остальными. В этом, пожалуй, заключается главное различие двух концепций: Хантингтон не идеализирует либерализм, хотя и является его приверженцем. Хантингтон, как и Фукуяма, уверен в том, что западные ценности являются приоритетными, однако он не выдвигает идею их повсеместной применимости, напротив, он отмечает тенденцию девестернизации незападных цивилизаций, например, «уход в регионы» Японии или Индии.

 

11 вопрос

Тут про межправительственные и неправительственные механизмы защиты прав. Если вы сочтете это мусором - тогда обратите внимание на органы ООН, а также те статьи наших деклараций, которые указывают на необходимость создания разного рода комиссий.

 




Поиск по сайту:

©2015-2020 studopedya.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.