ЧАСТНОЕ ПРАВО: СУЩНОСТЬ, ВЕХИ РАЗВИТИЯ, МИССИЯ

ПО СВОЕЙ СУЩНОСТИ частное право представляет собой не столько известную, весьма обширную часть юридической системы страны (хотя такую «часть» возможно и необходимо обособлять) и даже не столько «зону права», о которой говорилось ранее, сколько существование и действие определенных правовых начал и в этом смысле – духа права.

Частное право – это начала, утверждающие для отдельных лиц юридически значимые свободу, независимость, самостоятельность. То есть это такое правовое состояние отдельных лиц, когда они сами, суверенно, без вмешательства извне, своей волей и в своем интересе решают свои дела и когда, говоря словами Канта, у субъектов есть «свобода быть собственным господином».

Можно сказать даже так: частное право – это суверенная территория свободы на основе «рае д. Такая «территория свободы», где «верховным правителем» является «частное лицо» – отдельный человек, группа граждан, организация, – выступающее в качестве юридического лица, и, значит, здесь, по данному кругу вопросов, лица частного.

Именно в области частного права свобода отдельного, автономного лица раскрывается в чистом виде и истинном значении. Это – не дозированные «кусочки самостоятельности», на которые дает разрешение чиновник (такие дозированные «кусочки» есть и у подневольного индивида – раба, крепостного). И это – не вольница, не поприще вседозволенности, так как перед нами все же область права, где действуют общий правопорядок, требования законности и где при адекватном и отработанном юридическом инструментарии (об этом – дальше) определяются границы свободы, не допускаются злоупотребления ею и действуют юридические механизмы ее цивилизованного осуществления. Свобода в области частного права – это полная и суверенная самостоятельность отдельного лица, выраженная в его автономном и защищенном статусе субъекта права и в обладании им защищенными субъективными правами (право собственности, право вступать в любые договоры, право на неимущественные блага и т.д.).

При этом и то и другое (и статус субъекта права, и субъективные права) имеют характер правовых явлений по своей основе абсолютного порядка, т.е. они открывают простор для собственного, по усмотрению, поведения и в этой связи в принципе исключают, не допускают вмешательства кого–либо в эту собственную «сферу свободы» (если, понятно, такое вмешательство не происходит по прямому установлению закона, например при расследовании преступления по возбужденному уголовному делу).

Здесь, в этой книге, в отношении сущности частного права только что приведены некоторые общие, абстрактные рассуждения, ибо представляется в высшей степени важным не только как можно более обстоятельно рассказать об особенностях юридического регулирования в данной области, но и с помощью общих категорий попытаться рассказать так, чтобы читатель поймал дух частного права, уловил его глубокие основы. Правда, по мнению И.А. Покровского, сама–то юриспруденция «инстинктивно чувствует» в различии публичного и частного права нечто «глубоко принципиальное; она смутно улавливает глубокую разницу в самом духе права публичного и частного...» [1]. Но наряду со смутным, «инстинктивным чувствованием», характерным для юриспруденции, нужно, чтобы и правовед, и человек, не сведущий в премудростях юриспруденции, постиг «умом» своеобразие этой в чем–то удивительной сферы права – твердо знал, что в данной сфере мы имеем дело с великими человеческими, культурными ценностями, основополагающими устоями жизни людей.

СВОЕОБРАЗИЕ частного права отчетливо проявляется, как мы видели, при его сопоставлении с публичным правом (вспомним: первому присущи «юридическое равенство» и «координация», второму –«власть – подчинение», «субординация»). Если же обратиться к сопоставлению частного права с центральной категорией публичного права – с государственной властью, то обнаруживаются явления поистине парадоксального порядка.

Ведь частное право предоставляет людям – отдельным гражданам, их объединениям, организациям, выступающим в качестве юридических лиц, – возможность в определенном круге отношений быть «собственным господином» – свободно поступать сообразно своим интересам, своей воле, самостоятельно определять условия своего поведения. При этом предполагается или прямо декларируется, что применительно к отношениям такого рода государственная власть как бы остается в стороне, она не вправе произвольно вмешиваться в частноправовые отношения. Государственная власть, по своей природе «настроенная» на то, чтобы вмешиваться в окружающие ее отношения, отторгается (скажем грубее – изгоняется) из обители господства частных воль и частных интересов.

В то же время совершаемые в этой сфере действия субъектов как частных лиц – договоры, односторонние акты собственника и т.д. – приобретают «самое настоящее», «полнокровное» юридическое значение. Государство, которое изначально «изгнано» из данного круга отношений, теперь обязано – не парадокс ли? – признавать частноправовые отношения, защищать их всеми законными способами и реализовывать при помощи всей системы своих принудительных органов и средств.

СВОБОДА И САМОСТОЯТЕЛЬНОСТЬ субъектов, характерные для частного права (их в юриспруденции нередко называют диспозитивностью), могут – как в современном Гражданском кодексе России – прямо обозначаться в законодательном тексте. В кодексе говорится об «автономии воли» субъектов, о том, что они приобретают и осуществляют права своей волей и в своих интересах. Но этого может и не быть. Зато во всех законах, посвященных частному праву, непременно существует адекватный, и притом обширный, технико-юридический инструментарий, направленный на то, чтобы реально, в жизни, утвердить начала диспозитивности, принципы частного права.

И это вполне объяснимо. Юридические обязанности и юридическая ответственность по большей части прямо вытекают из других форм регуляции поведения людей (в первую очередь – из требований морали) и нуждаются главным образом в своего рода государственном подкреплении, известной конкретизации с учетом различных жизненных обстоятельств – политических, экономических и т.д.

А вот свобода и самостоятельность людей хотя и имеют естественные предпосылки, тем не менее сами по себе в качестве «регуляторов» цивилизованного характера не действуют. Для того чтобы выступить не в виде вольницы и вседозволенности, а в нормальном цивилизованном виде, они изначально требуют существования отработанного и действенного инструментария, который утверждал бы их в жизни людей и обеспечивал претворение на практике начал частного права – свободы, самостоятельности, независимости участников общественных отношений в области собственности, оборота имущества, сделок, передачи прав, наследования и т.д.

Ключевое значение в этом юридическом инструментарии имеют правовые институты гражданского права, нацеленные на обеспечение статуса участников отношений в качестве субъектов права. Прежде всего – отдельных индивидов в качестве полноправных граждан (отсюда и название основной отрасли в сфере частного права – гражданское право, или – с использованием римской терминологии – jus civile (лат.) – цивилистика).

Именно здесь, в области частного права (цивилистики), сложились и приобрели повышенное значение другие юридические средства и механизмы, адекватные началам частного права. В том числе – необходимость строгой определенности субъективных прав, а в этой связи и определенности юридических обязанностей.

И вот тут – и не только в отношении частного права (но все же в первую очередь в отношении этой сферы прав) – надо сказать об оправданной сложности «юридической материи». Той сложности, которая подчас, по распространенным стереотипам нашего правосознания, все это представляет чуть ли не как сплошную канцелярщину, формалистику, бумаги и инструкции, заскорузлые формулы и малопонятные термины – сделки, реституции, регистрации, интерпретации.

Но дело-то в том, что такого рода «юридическая материя», казалось бы далекая от живой жизни, канцелярски закрученная, появилась на свет к существует для того, чтобы выразить и реализовать достоинства права. И во многом – как раз для того, чтобы выразить и реализовать «способность» права обеспечивать высокую определенность юридических установлений в сфере частного права.

Ведь вовсе не случайно, что право в государстве выступает в виде законов, других официальных нормативных документов, можно сказать, живет в этих документах (недаром в юриспруденции такого рода документы: законы, указы, нормативные постановления власти, именуют «источниками права»). Право как строго юридическое явление – это писаное право. И именно «письмо» – знаковые системы речи, выработанные человечеством за свою многотысячелетнюю историю, – и только оно, «письмо», позволяет максимально точно фиксировать и в неизменном виде сохранять мысль и волю, правила поведения, в том числе и те, которые выражены в юридических нормах. И стало быть, не так уже плохо, напротив – в принципе замечательно, что для права характерна не просто «определенность», а формальная определенность.

К тому же надо знать, что юридические сложности – кстати, характерные для всех областей человеческих знаний (и порой – так же, как везде, – действительно доводимые, увы, до крайности, что и является предпосылкой их недоброй славы) – по своей сути представляют собой сплав опыта и ума, искусства и интеллекта.

Даже в мелочах. Точнее – именно в мелочах. Потому–то юридические тексты как тексты «юридические» отличаются скрупулезной, дотошной точностью, вернее – требуют ее. В самых мелких грамматических деталях. Скажем, в употреблении союзов «и» – «или». Например, в одном из законов о залоге, ныне уже не действующем, было сказано в отношении одного из правил, что исключение из него допускается, если оно будет установлено «законом и договором». В действующих же законоположениях говорится – «законом или договором». Мелочь? Простите, какая же это в практической жизни «мелочь», когда в одном случае требуется, чтобы данный вопрос одновременно и одинаково был решен как законом, так и договором, а в другом – достаточно лишь одного из таких оснований?!

На обеспечение строгой определенности в решении жизненных дел направлена и специальная юридическая терминология. Еще раз скажу: такая терминология не выдумка бюрократов, не канцелярские формалистические выкрутасы. Юриспруденция – сложная область знаний и практики, где требуется – как и в других сложных отраслях человеческой деятельности (технике, медицине к т.д.) особая терминология. И здесь эта особая терминология во многих случаях сложилась и с успехом употребляется как раз для того, чтобы в наших жизненных делах были достигнуты необходимые определенность и точность при решении сложных юридических вопросов, в том числе – и, пожалуй, прежде всего – юридических вопросов, связанных с субъективными правами в области частного права.

В этой связи и для этого (строгой определенности, точности) утвердился и стал составной частью культуры особый юридический язык, отличающийся сжатыми формулировками, лаконичными терминами, когда в одном слове кроется богатое и предельно точное содержание. Достаточно, например, юристу сказать «консенсуальный договор», как для подготовленного в правовом отношении специалиста ясно, что, например, арендный договор начинает действовать, порождая многообразные права и обязанности, уже с момента его заключения (а не с момента передачи арендатору вещи, как это характерно для «реальных договоров», таких, как договор займа).

Наряду с особой юридической терминологией – еще один существенный момент. Для того чтобы право было способным обеспечивать строгую определенность наших прав и обязанностей, а отсюда и самих жизненных отношений, в нем вырабатываются различные юридические конструкции, т.е. типовые модели, отработанные «конструктивные» построения прав и обязанностей, заранее рассчитанные на самые разнообразные жизненные ситуации, на обеспечение различных интересов и представляющие собой отработанный сплав опыта и ума. Различные виды договоров – купля–продажа, мена, заем, аренда, страхование – все это своеобразные юридические конструкции.

Допустим, человеку причинено увечье в автотранспортном происшествии. И вот для удовлетворения интересов потерпевшего, для возмещения причиненного ему вреда в развитой юридической системе находятся наготове и могут «заработать» такие юридические конструкции: возмещение вреда в порядке социального страхования, институт добровольного страхования, гражданская ответственность владельца автомашины за причиненный вред, причем возмещение вреда в последнем случае может осуществиться в порядке гражданского иска в уголовном процессе, и т.д.

И, не углубляясь в другие сложности «юридической материи», обращу внимание на то, что совершенно оправдывает в правовой науке и практике эти сложности, – особую юридическую терминологию, юридические конструкции, своеобразные приемы изложения норм, отработанность договорного регулирования и многое другое такого же порядка, что именуется юридической техникой – техникой в самом высоком значении этого слова – областью знаний, опыта и искусства, при посредстве которой достигается совершенство –в данном случае права. Вот почему о праве стран, где высокого уровня достигали юридическая наука и практика, а в этой связи и юридическая техника, опять-таки вполне обоснованно говорить как о юридической системе высокого технического (юридико-технического) совершенства – показателе развитой государственной и духовной культуры общества.

И вот начальные «кирпичики» юридической техники и наиболее развитой, отработанный технико-юридический инструментарий во многом (хотя, понятно, не исключительно и далеко не во всем объеме) сформировались в основной обители частного права – в праве гражданском, в цивилистике. В основном – на базе римского частного права. Например, такие, казалось бы, «общие» категории, выражающие достижения культуры римского частного права, как «правоспособность» да и категория «субъективное право», с трудом распространяются на материал публично–правового характера (лишь в последние десятилетия, да и то в связи с расширением социальной деятельности государства, начали формулироваться, правда, не всеми юристами разделяемые, положения о публичных субъективных правах).

ИСТОРИЯ частного права характеризуется более чем двухтысячелетним развитием, в ходе которого шло совершенствование, углубление частноправовых начал и одновременно совершалась трудная работа по огранке, шлифовке форм их выражения в объективном праве, в гражданском законодательстве. Хотя – замечу – не может не вызвать удивление и не навести на основательные размышления то обстоятельство, что частное право, в сущности, сразу, по историческим меркам «в краткий миг», всего лишь за несколько веков древне–римской истории, буквально ворвалось в своем довольно развитом, классическом, чуть ли не готовом виде в античную культуру – культуру человечества весьма высокого уровня (обстоятельство, в отношении которого в конце главы будет высказана авторская гипотеза).

В ИСТОРИИ частного права можно выделить четыре основные вехи. Три из них человеческое общество уже прошло, а в четвертую в настоящее время вступает или, быть может, уже вступило.

Первая веха. Это – формирование частного (гражданского) права как целостного системного нормативного образования. Такое «возникновение» состоялось, как уже упомянуто, в виде весьма совершенной с юридической стороны частноправовой системы, утвердившейся в Древнем Риме на перевале эпох – дохристианского времени и христианской эры (расцвет – «золотой» период – I–III вв. н.э.).

Римское частное право и в исторически далекое время своего расцвета, и в наши дни предстает как истинный шедевр культуры, высокое творение разума, регулятивного искусства. В нем, конечно, немало того, что отражает своеобразие тогдашней эпохи – эпохи перенасыщенной роскоши и рабов, поэзии и гладиаторов, утонченного вкуса и грубых утех, порой, особенно по критериям сегодняшнего дня, изощренного цинизма [2]. И одновременно римское частное право дало миру поразительное по отработанности, совершенству, изяществу собрание юридических конструкций, моделей, формул, отточенной лексики. По большей части – технико-юридического порядка. И все же главное здесь – это, пожалуй, даже не столько сами по себе четкость, безупречная логичность, ясность и простота содержащихся в римском праве формул и положений, сколько то, что они уже в то время несли в себе великие начала частного права («духа» права, как назвал эти начала знаменитый немецкий юрист Рудольф Иеринг):

юридическое равенство субъектов, их юридическую автономию, свободу договоров, диспозитивность. Отсюда и выработанные римскими правоведами формулы большого духовного смысла – например, «право – это искусство добра и справедливости».

Нередко достоинства римского частного права связываются с тоже поразительным письменным документом античности – с Кодексом (или Собранием законов) византийского императора Юстиниана (529 – 534 гг. н.э.). Это – верно. Но – верно не в том смысле, в каком сейчас понимается значение «кодекса» как обобщающего системного нормативного акта. Этот документ лишь в малой своей части включает постановления римских и византийских императоров, в том числе самого Юстиниана. Главные же его части – Дигесты (50 книг) и Институции (древнеримский учебник по праву Гая, II в. н.э.) – представляли собой собранные воедино извлечения из сочинений древнеримских юристов (таких виднейших, как Ульпиан, Павел, Модестин и др.), высказанные в пору расцвета римской юриспруденции. И именно это как раз представляет собой величайшую ценность – ценность интеллектуальную, когда в рассуждениях и сентенциях древнеримских юристов все более и более раскрывались начала, «дух» частного права. Ибо сама по себе материя древнеримского права в своих первичных формах имеет прецедентный характер (первоначально она во многом складывалась из постановлений преторов, других должностных лиц по конкретным жизненным ситуациям) [3] . Лишь затем в результате деятельности великих римских юристов заработали мысль, разум, когда не только отрабатывались с технико–юридической стороны нормативные обобщения, принципы, юридические конструкции, но и с большей определенностью, последовательностью выражались в них начала частного права. Вот такого рода «данные разума» получили затем концентрированное выражение в компиляциях Юстиниана.

Вторая веха – это отработка положений частного права, их соединение в «праве университетов» – тоже удивительное событие, происшедшее в средние века в средневековых университетах, начиная с Болонского, в результате труда глоссаторов (средневековых толкователей положений римского частного права).

При этом речь здесь идет не об отмеченном ранее поразительном феномене, когда древнее римское право, «перескочив» через века, в сущности тысячелетие, стало регулятором развивающихся товарно-денежных отношений. В данном случае имеется в виду другое. На основе текстов древнеримского права (в основном – Кодекса Юстиниана) в средневековых университетах – сначала, в XI в., в Болонье, а затем в Пизе, Париже, других городах – глоссаторы и комментаторы (постглоссаторы) подвергли дальнейшей научной отработке как технико–древнеримские юридические конструкции и формулы, так и содержащиеся в них начала частного права. Создаваемое таким путем «право университетов» стало новой ступенью развития идей частного права, причем такого развития, которое в какой–то мере оказалось сориентированным на потребность и уровень духовного развития Нового времени, приближающегося к историческому рубежу, с которого начался переход человечества к либеральным цивилизациям.

Третья (и решающая для современной эпохи) веха– это не просто новый, и притом качественный, взлет частного права, но и, по сути дела, формирование частного права современного гражданского общества, когда оно в силу требований формирующегося гражданского общества воплотилось в виде отработанных нормативных обобщений непосредственно в законах последовательно либерального содержания. Прежде всего – в таких, как наполеоновский Гражданский кодекс, Германское гражданское уложение, в гражданских законах других стран, которые стали на путь современного развития. Именно здесь, в законодательных положениях гражданских законов, действующих и поныне, оказывается возможным утверждать именно о началах частного права, которые нашли выражение в юридических формулах о праве собственности, его абсолютном характере, свободе договора, восстановлении нарушенных гражданских прав, их судебной защите.

О четвертой вехе развития частного права допустимо, пожалуй, говорить только в порядке постановки вопроса. Причем – только как о начавшемся историческом процессе, когда во второй половине XX и на пороге XXI в. вырабатываются и входят в жизнь гражданские законы нового поколения, выражающие глубокое единство частного права и современного естественного права, неотъемлемых прав человека, такие, как Гражданский кодекс Нидерландов, канадской провинции Квебек. К их числу принадлежит и Гражданский кодекс России.

Наиболее существенные черты современной стадии развития частного права (в которую человечество вступает, а быть может, и уже вступило) – это не только тенденция совершенствования, модернизации гражданско-правовых институтов, связанная с принципиально новыми явлениями и фактами постиндустриальной экономики, другими глобальными процессами современности (экологическими, в технологии управления и информации и др.), но и основательные процессы в «самом» частном праве. Суть этих процессов – в тенденции утверждения частноправовых начал в исконном, предельно «чистом» виде. И одновременно, в этой связи, – в глубоком единении частного права и современного естественного права, его «кульминационного выражения» в нынешнюю эпоху – органического единства с неотъемлемыми правами человека.

ХАРАКТЕРИЗУЯ функции частного права в истории и на современной стадии его развития, его место в обществе, в жизни людей, по–видимому, недостаточно ограничиться привычными словами «роль», «значение». Здесь вполне уместно говорить о миссии частного права, особенно значимой именно сейчас, в наше время.

Наиболее существенное значение при характеристике миссии частного права имеют следующие два момента.

Первое (и здесь пора суммировать ранее сказанное). Частное право является носителем цивилизованной свободы, если угодно, ее исконной, первородной обителью, не имеющей в ряде областей жизни общества альтернативы.

Здесь следует еще раз сказать о том, что частное право – это именно право. Оно представляет собой одно из высших достижений культуры, мощный социально–правовой институт, который способен утвердить в реальной жизни, прежде всего в экономике, начала неприкосновенности собственности, юридического равенства, свободы договора и отсюда на деле дать людям достаточную область гарантированной защищенной экономической свободы, причем так, что люди сами, как носители «свободы быть своим собственным господином», своей волей и в своем интересе самостоятельно решают свои дела в бизнесе, предпринимательстве, собственности, коммерческих сделках, в других делах гражданского общества, и эти решения приобретают полновесное юридическое значение.

Именно здесь один из узловых пунктов человеческого прогресса. Знаменательно, что как раз эту миссию частного права отметили русские правоведы. Прав М.М. Агарков, когда он обратил внимание на то, что вряд ли общество будет развиваться по прогрессивному пути, если «личность не будет являться субъектом целеполагания» [4]. Знаменательно и то, что в литературе задолго до аналогичной постановки в общетеоретических и философских исследованиях сама идея ценности права была поставлена (в работах И.А. Покровского, М.М. Агаркова) с использованием адекватного понятийного аппарата и лексики в отношении именно частного права.

И пусть в этой связи не покажется преувеличением утверждение о том, что без развитого частного права цивилизованная рыночная экономика да и вообще становление и функционирование современного гражданского общества невозможны в принципе, по определению.

Второе (возможно, последующие положения окажутся неожиданными для читателя). Есть весьма значительные основания утверждать, что именно частное право является наиболее мощным средством для формирования единой, непротиворечивой основы деятельности людей, а отсюда – для интеграции, для объединения людей, территорий, государственных образований.

Принято считать, что реальным «объединительным инструментом» и в прошлом, и в настоящем являются военная сила, деятельность властных учреждений, крутые административные меры. Легионы в Римской империи. Непреклонный канцлер в Германии конца XIX в. Деятельность комиссий и Европарламента в современной объединенной Западной Европе. Что ж, и то, и другое, и третье и впрямь значительная, порой решающая сила. И все же я смею утверждать, что мощным и притом постоянным, естественным для человека, возрастающим по результативности интегрирующим фактором, особенно в наше время, является другое – право, и что наиболее существенно – частное право.

Да, именно частное право! Так как в отличие от публичного права, которое плотно «привязано» к государству, к государственной власти и, следовательно, к разноречивым интересам господствующих политических сил, доминирующих элит, здесь, в сфере частного права, не могут не господствовать общезначимые интересы отдельных людей, частного производственного дела и рынка и отсюда – в принципе изначально однотипные формы регуляции поведения. Обстоятельство, которое и позволяет частному праву быть в принципе однородным, общезначимым, универсальным инструментом регуляции для различных стран, регионов, территорий.

Так было в древнем мире. Как свидетельствуют исторические данные, обширные по масштабам античности территории Рима соединили в единую империю не только высокоорганизованные армейские легионы, но в не меньшей степени – римское частное право, которое и сложилось, и действовало не столько в качестве строго «римского», сколько в качестве права универсального. Так было в Европе – и в средневековье под покровом католической церкви, и в более близкую к нам историческую пору. В Германии разрозненные немецкие княжества и земли также были связаны в целостное государственное единство при всей значимости властных акций правителей (в конце XIX в. – Бисмарка) едиными нормами «возрожденного» римского права и в особенности Германского гражданского уложения. Да и интегрирующей силой современной Западной Европы стали не столько административные и даже не единые законодательные учреждения объединяющихся европейских стран (как нередко считают), сколько «объединенное» европейское частное право, основанное на римском договоре I960 г. и деятельности Европейского Суда. И именно оно, «объединенное» европейское частное право (возможное в связи с однотипностью гражданского права европейских стран), имеет значение основы и стержня не только «общего рынка», но и всего европейского единства, приближающегося по своему уровню к типу федеративного объединения.

Факты свидетельствуют: «правовые узы», базирующиеся на частноправовых началах, являются естественными для человека как разумного и свободного существа и потому наиболее крепкой и надежной цементирующей средой, позволяющей объединять деятельность людей. И происходит это потому, что сами–то эти «узы» не являются инструментом внешнего господства и навязывания внешней воли, а представляют собой правовые формы самодеятельности и активности, упорядочения и согласования интересов самих участников общественных отношений, т.е. правовые формы, действующие «изнутри», через разум и свободу самих субъектов.

В ЗАКЛЮЧЕНИИ этой главы – гипотеза.

Суть ее вот в чем. На мой взгляд, в науке не обращено должного внимания на то очевидное обстоятельство, что формирование вселенского шедевра культуры – римского частного права в его наиболее развитых формах (III– II вв. до н.э. – I– III вв. н.э.) и появление великих Христовых откровений–заповедей, положивших начало христианской культуры и морали, – события исторически одномоментные.

И можно предположить; что дело здесь не просто в исторических совпадениях. И даже не в таких лежащих на поверхности объяснениях исторической одномоментности событий прошлого, как общность достижений культуры античности. Для одновременного (по меркам основных исторических процессов) формирования – причем чуть ли не сразу, казалось бы, в другой – довольно развитой системы частного права и появления духовных начал христианской культуры и морали имеются, возможно, глубокие основания, относящиеся к утверждению самих основ человеческой цивилизации.

Ведь свобода человека в начальные периоды человеческой истории, наряду с поразительными свершениями ума и творчества, обернулась в немалой степени злом – произволом, торжеством эгоистических устремлений, своеволием в попрании элементарных основ жизнедеятельности людей. Да и власть, которая как будто бы должна была придать необходимую организованность жизни человеческого сообщества, раскрылась во многом нравами и культом насилия, своеволия, доминированием грубых, низменных утех. Уже к тому времени, с которого началось новое летосчисление, жизнь людей, ставших на путь цивилизационного развития, все более и более продвигалась к безвыходному тупику, к бесперспективному финалу, который и подвел черту самого существования ряда дохристианских цивилизаций той поры.

И можно предположить, что в такое кульминационное, критическое для человеческого рода время природа с той стороны, в отношении которой можно говорить о ее «замысле» или «разумности» (или Бога, или Провидения – суть в данном случае одна), включила в жизнь людей две главные силы, способные упорядочить, оцивилизовать свободу в практической жизни с помощью ценностей культуры, духовных начал.

Такими силами, как можно предположить, и стали частное право, т.е. право, «относящееся» к свободе людей и достигшее высокого уровня развития (главным образом в области внешних, практических отношений людей), и христианская религия или однопорядковые по моральному содержанию религиозные системы (главным образом в отношении духовно–моральных начал жизни человека, его внутреннего духовного мира).

Если такого рода гипотеза найдет подтверждение, то, на мой взгляд, выраженный в ней подход откроет весьма конструктивную, многообещающую перспективу постижения самих основ духовных ценностей, их – если можно так сказать – единого корня, уходящего в самую суть разума, свободы, морали. Этот подход может стать предпосылкой для понимания и других существенных сторон и перспектив развития человеческой культуры, взаимосвязи ее различных, казалось бы, отдаленных друг от друга областей, в том числе права и религии.

Впрочем, эта взаимосвязь уже сейчас может быть подтверждена некоторыми историческими фактами, такими, в частности, как попавшие в поле зрения ученых взаимосвязи в области культуры, когда формулы Христовых откровений–заповедей складывались под влиянием достижений юридической культуры (всеобщего характера юридических установлений, личностного характера субъектов права и др., даже духа и принципов правовых достижений дохристианской эпохи, выраженных в установлениях Кодекса Хаммурапи).

При углубленном анализе могут быть, возможно, найдены известные ассоциации или своего рода перекличка между моральными заповедями Христа и передовыми, на мой взгляд, непревзойденными правовыми категориями, в современную пору – разработками по вопросам права замечательного философа Иммануила Канта, его определением права в качестве «самого святого из того, что есть у Бога на земле». Причем – даже со стороны смысловых образов и лексики. Если в Христовых откровениях обоснование высоких моральных начал во многом реализовалось через художественно преподанные образы, то центральные идеи по вопросам права в трактовке Канта – через лексический образ, генетически связанный с религиозными представлениями, – через образ «самого святого» на земле.

[1] Покровский И.А. Основные проблемы гражданского права. С. 38.

[2] Один из видных древнеримских юристов, Гай, в качестве учебного образца формулировал такие рассуждения «Если я передам тебе гладиаторов под условием, что за их работу я получу по 20 динаров, а за тех, кто будет убит, – по 1000 динаров, то, спрашивается, заключена ли купля–продажа или наем. Большинство (юристов) решило, что о тех, кто вышел невредимым, заключен, по–видимому, наем, а об убитых и изувеченных – купля–продажа».

[3] О. Шпенглер полагает даже, что «...античное право – от начала до конца право повседневности, далее мгновения. По своей идее оно создается в каждом отдельном случае и на данный случай» (Шпенглер О. Закат Европы: Очерки мифологии мировой истории. Т. 2. М.: Мысль, 1998. С. 53).

[4] Агарков М.М. Ценность частного права // Правоведение. 1992. № 2. С. 41

Поиск по сайту: