Помощничек
Главная | Обратная связь


Археология
Архитектура
Астрономия
Аудит
Биология
Ботаника
Бухгалтерский учёт
Войное дело
Генетика
География
Геология
Дизайн
Искусство
История
Кино
Кулинария
Культура
Литература
Математика
Медицина
Металлургия
Мифология
Музыка
Психология
Религия
Спорт
Строительство
Техника
Транспорт
Туризм
Усадьба
Физика
Фотография
Химия
Экология
Электричество
Электроника
Энергетика

Башня(Turris) - http://vk.com/turris_lib 10 страница



Кадал тащился в тишине, его глаза были прикованы к дороге, на которой местами высились завалы из сушняка. Покачиваясь в большом седле на кобыле, я по-прежнему ощущал ту же легкость и волнительную силу. Впереди нас что-то ждало. Мой путь лежал именно туда. Я точно теперь знал об этом, как в тот день, когда вслед за соколом я попал в подземелье под королевским фортом.

Руфа прянула ушами, ее ноздри затрепетали. Она подняла морду. Кадал ничего не слышал. Серый хромавший пони также не учуял других лошадей. Но вперед Руфы я уже понял, что они там.

Дорога свернула и начала плавно спускаться. Деревья по сторонам отступили, и ветви больше не нависали над головами. Посветлело. По бокам появились валуны и насыпи, на которых летом рос папоротник и наперстянка, а сейчас виднелись лишь спутанные побеги куманики. Царапая камень, лошади спускались под уклон.

Неожиданно Руфа, не замедляя ход, вскинула голову и издала громкое ржанье. Кадал безмолвно остановился как вкопанный. Кобыла повернула голову направо. Кадал схватил уздечку, пригнул ей голову и рукой закрыл ей ноздри.

Астер тоже вспрянул, но не издал ни звука.

— Лошади, — тихо сказал я. — Чувствуешь запах?

— У тебя нос, как у лисы, — послышалось в ответ. — Слишком поздно возвращаться. Они уже услышали чертову кобылу. Лучше заберемся в лес. — Он начал поспешно уводить лошадь с дороги.

Я остановил его.

— Нет необходимости. Нам нечего бояться. Я уверен в этом. Поехали.

— Звучит красиво, но откуда тебе знать?

— Знаю. В любом случае, если бы нам желали зла, мы уже поняли бы. Они давно слышали нас.

Кадал заколебался, по-прежнему держась за свой короткий меч. От волнения мурашки на коже начали покалывать, словно острые шипы. Уши кобылы были направлены на густой сосняк в пятидесяти шагах от нас. Своей чернотой он выделялся в и без того черном лесу. Больше ждать я не мог.

— Я еду, — нетерпеливо сказал я. — Ты можешь не ехать, если не хочешь.

Я поднял за уздечку голову Руфы и ударил кобылу по боку здоровой ногой. Она прошла мимо Астера и, перебравшись через возвышение, углубилась в сосняк.

Сквозь густые кроны просвечивали звезды, в их свете я и увидел неподвижно стоявших двух лошадей. Они прижали свои головы к небольшому человеку, плотно укутанному от холода. Когда он обернулся, капюшон свалился с головы и во мраке выступило бледное пятно. Рядом никого не было.

На какое-то мгновенье мне показалось, что ближний ко мне, крупный черный конь принадлежал Амброзиусу, но потом различил на лбу белое пятно и тут же в звездном озарении понял, что привело меня сюда.

Позади с треском и проклятиями Кадал ввел в рощу Астера. Я увидел серый отблеск поднятого меча.

— Кто это?

— Спокойно. Это Белазиус... — ответил я тихо, не оборачиваясь. — По меньшей мере его лошадь. С ней — другая и мальчишка. И все.

Кадал прошел вперед, убирая меч в ножны.

— Клянусь собакой, ты прав. Я узнал бы это белое пятно при любых обстоятельствах. Эй, Ульфин, удачная встреча! Где твой хозяин?

Ульфин с облегчением вздохнул.

— А, это ты, Кадал... Хозяин Мерлин... Я слышал, как заржала ваша лошадь, и удивился... Здесь никто не ездит.

Я проехал вперед и посмотрел на него.

На меня бледным пятном с громадными глазами глядело его лицо. Он по-прежнему боялся.

— Похоже, кроме Белазиуса, — заметил я. — Почему?

— Он... он ничего мне не говорит, мой повелитель.

— Не надо, — строго сказал Кадал. — Тебе известно о нем почти все, ты все время находишься рядом с ним. Давай, выкладывай, где твой хозяин?

— Я... он скоро придет.

— Мы не можем долго ждать. Нам нужна лошадь. Пойди и скажи ему, что мы здесь, хозяин Мерлин ранен, а пони хромает. Нам надо быстрее попасть домой. Ладно? Почему ты не идешь? Бога ради, скажи, в чем дело?

— Не могу. Я ни в коем разе не должен этого делать. Он запретил мне отходить от этого места.

— Точно так же он запретил нам съезжать с дороги, чтобы мы не нашли его? — спросил я. — Понятно. Тебя зовут Ульфин? Ладно, Ульфин, забудь о лошади. Я хочу знать, где Белазиус?

— Я... я не знаю.

— Но ты же видел, в каком направлении он пошел?

— Н-нет, господин.

— Клянусь собакой, — воскликнул Кадал. — Какое нам до этого дело? Нам нужна лошадь. Гляди, парень, рассудим здраво. Не можем же мы ждать полночи, пока не явится твой хозяин. Не съест же он тебя живьем за то, что господину Мерлину понадобилась лошадь.

Мальчишка начал заикаться.

— Ладно, что же ты хочешь, чтобы мы нашли его и попросили у него особого разрешения?

Ульфин пошевелился и, как последний идиот, засунул себе в рот кулак.

— Нет... Вы не должны... Вам нельзя!

— Клянусь Митрой! — выдал я клятву, которой в то время очень увлекался, услышав ее от Амброзиуса. — Чем он занимается? Убивает?

Здесь меня прервал пронзительный крик.

Не крик боли, а даже хуже, крик смертельно напуганного человека, ужаса. Невыносимый вопль нарастал, грозя взорваться, и потом резко оборвался, словно кому-то перерезали горло. В жутковатой тишине слабым эхом послышался вздох Ульфина.

Кадал, обернувшись, замер. Одной рукой он схватился за меч, другой держал Астера. Я повернул кобыле голову, поводья бросил ей на шею. Она наклонилась вперед, чуть не скинув меня, и рванулась через сосны к дороге. Я распростерся у нее по шее, укрываясь от хлещущих сверху ветвей. Я обвил шею кобылы рукой и прилип к ней, как клещ. Ни Кадал, ни Ульфин не тронулись с места, не произнесли ни звука.

Перебирая ногами и скользя, кобыла спустилась с насыпи. Я совершенно не удивился, когда увидел на противоположной стороне дороги узкую и заросшую тропу.

Лошадь заупрямилась, и я натянул поводья. Она явно хотела домой. Я хлестнул ее. Прижав уши, она галопом понеслась по тропе.

Тропа петляла. Пришлось сразу же замедлить ход и перейти на кентер. Даже в свете звезд было видно, что недавно здесь кто-то проезжал. Тропой настолько редко пользовались, что она почти полностью заросла зимней травой и вереском. Мягкая земля поглощала шум скачущей лошади.

Я напряг слух, пытаясь услышать, направился ли следом за мной Кадал, но было тихо. Тогда мне пришло в голову: они решили, что я, напуганный криком, направился домой, как мне прежде наказал Кадал.

Я пустил Руфу шагом. Она охотно подчинилась, подняв голову и уши. Лошадь мелко дрожала. Через три сотни шагов впереди замаячил просвет: лес, должно быть, кончался. Я внимательно всмотрелся, но там ничего не проглядывало.

И здесь послышалось тихое, настолько тихое, что мне пришлось напрячь весь слух, чтобы убедиться, что это не ветер и не море, — пение.

У меня по коже побежали мурашки. Теперь я понял, где находился Белазиус и почему Ульфин был так напуган. Стало ясно, почему Белазиус велел держаться дороги и возвращаться до темноты.

Я выпрямился в седле. По моему телу, подобно морской зыби, волнами начало распространяться тепло, дыхание участилось. Не страх ли это, подумал я. Нет, прежнее волнение. Я остановил кобылу и соскользнул с седла. Проведя ее несколько шагов по лесу, я кинул поводья на ветку и закрепил их. Отходя, почувствовал в ноге боль, но ее можно было терпеть. Вскоре я забыл о ней и быстро зашагал на звуки пения.

 

 

Я оказался прав: море близко. Оно начиналось сразу за лесом. Я почувствовал соленый запах и увидел наносы водорослей. Лес неожиданно кончился. Вниз уходил крутой берег с обнаженными корнями деревьев. Год за годом их подмывали волны. Узкая прибрежная полоса состояла из галечника, перемешанного с песком и блестевшего под накатывавшимися волнами. В заливе было тихо, будто бы его все еще покрывал лед. Вдалеке, за мысом, начиналось открытое море. Справа, к югу, поднимался горный кряж, заросший лесом. На севере, где земля была мягче, деревья росли гуще. Гавань — лучше не придумаешь, если бы не мель. Волна откатывала, обнажала камни и крупные валуны, скрывавшиеся под водой. В звездном свете на них блестели водоросли.

В середине залива, прямо в его центре, будто сооруженный человеческими руками, высился остров. Во время отлива он превращался в полуостров. Овальный клочок земли с берегом связывала каменная дорога, несомненно построенная человеком. Она протянулась к берегу, словно каменная пуповина. В ближайшей из заводей, образованных насыпью, лежали плетеные рыбацкие лодки, похожие на тюленей.

Внизу у моря снова появился туман, нависая между ветвями деревьев, подобно рыбацким сетям на просушке. Он рваными кусками стелился над поверхностью воды, растворяясь вдали. Остров утопал в тумане, словно паря на облаке. Звездный свет отражался в нем серым мерцанием.

Остров имел скорее форму яйца, нежели овала. С одной стороны поднимался холм, у основания которого были навалены камни, образовавшие круг. С ближней ко мне стороны один камень отсутствовал, создавая широкий проход. До насыпи, по обеим сторонам дороги также стояли камни.

Оттуда не доносилось ни звука, ни шума. Если бы не тусклые очертания лодок, то я бы подумал, что крик и пение мне приснились. Я стоял на краю леса, не выходя на опушку, обняв рукой молодой линь и опершись на правую ногу. Мои глаза настолько привыкли к темноте леса, что освещенный туманным сиянием остров был виден мне как днем.

У подножья холма, прямо у входа в колоннаду, неожиданно вспыхнул факел. Вспышки выхватили из темноты отверстия в горе и фигуру в белом одеянии, шедшую впереди факельщика. Клубы тумана в тени каменных изваяний оказались группами неподвижных людей, одетых в белое. Факел подняли, и пение продолжалось. Такой неторопливый и то затухающий, то усиливающийся ритм пения я слышал впервые. Факельщик начал опускаться, до меня дошло, что под землей есть дверь. Он спускался в подземелье под холмом по лестнице. Остальные, толпясь, направились за ним, сходились в группы, скучивались около двери и втягивались внутрь, как дым.

Пение не смолкало, хотя и сделалось совсем приглушенным, напоминая гудение пчел в зимнем улье. Мелодия уже не различалась, остался лишь ритм. Он дрожал в воздухе, его пульс скорее можно было нащупать, нежели услышать. Дрожание учащалось и становилось все напряженнее, заставляя сильнее биться мое сердце.

Неожиданно все прекратилось, и установилась мертвая тишина, настолько гнетущая, что у меня к горлу подступил комок. Увлекшись, забыв о ране, я вышел из леса и стоял на возвышенности у берега. Я, подобно молодому побегу, будто врос в землю, черпая из нее жизненные силы. Волнение как бы исходило из глубин острова и передавалось ко мне, овладевая плотью и духом. Когда раздался крик, мне показалось, что он вырвался из моего собственного рта.

На этот раз он отличался от предыдущего. Тонкий и пронзительный, он мог означать что угодно. Триумф, поражение, боль. Крик смерти, изданный не жертвой, а убийцей.

Снова стало тихо. Кругом стояла неподвижная и непроглядная тьма. Остров высился в ней, подобно закрытому улью, скрывавшему происходящее внутри него.

Затем в проеме неожиданно, как привидение, появился, видимо, главный из них и поднялся по ступеням. Вслед за ним потянулись остальные. Двигались они медленно и плавно, образуя группы и расходясь, пока не встали в два ряда около изваяний.

Опять тишина. Предводитель вознес руки, и будто по сигналу из-за холма показалась белая и блестящая, как сталь клинка, луна.

Он издал третий крик, несомненно, крик победного приветствия. Протянутые высоко над головой руки как бы символизировали приношение небу.

Толпа ответила ему разноголосыми криками. Когда луна полностью вышла из-за холма, жрец опустил руки и повернулся. То, что он предлагал божеству, он протягивал теперь его поклонникам. Толпа сомкнулась. Эта сцена настолько захватила меня, что я забыл о береге и не заметил, что туман сгустился, закрыв каменную насыпь. Мои глаза различали в темноте белые фигуры людей, почти сливавшиеся с клубящимся и возносящимся туманом.

Теперь я осознал, что виденное происходило на самом деле. Собравшиеся расходились по двое, по трое, молчаливо проходя по насыпи и направляясь к лодкам. Тени, отбрасываемые камнями в лунном свете, нехотя отпускали их.

Не имею представления, сколько все это продолжалось. Я был заворожен. В себя пришел оттого, что немного закоченел. Я встряхнулся по-собачьи и попятился под прикрытие деревьев. Волнение покинуло меня, не тревожа более душу и тело. Чувство опустошенности и стыда. Я смутно понимал происшедшее. Это была не та сила, которой мне выпадало обладать и пользоваться, и не ощущение, появившееся после ее исчезновения. Тогда я оставался легким, свободным и острым, как заточенный нож. Теперь же я ощущал пустоту, состояние вылизанного дочиста горшка, где задержался лишь запах.

Я наклонился, преодолевая сопротивление затекших сухожилий, и сорвал сырой травы, чтобы почиститься. Росой, выпавшей в тумане, умыл лицо. Мне вспомнился Галапас, святой источник и длинный рог для питья. Я вытер руки о подкладку накидки, набросил ее на себя и вернулся на свой наблюдательный пункт. Залив был усеян точками уплывающих лодок. Остров опустел. К насыпи приближалась одинокая высокая фигура в белом. Она то исчезала в тумане, то появлялась вновь. Приблизившись, человек задержался в тени последнего изваяния и исчез из виду.

Я подождал, испытывая лишь усталость и желая напиться чистой воды и оказаться в своей теплой и тихой комнате. В воздухе не пахло волшебством. Ночь была безвкусна, как старое кислое вино. Через какое-то время он снова показался в лунном свете на дороге. Теперь он был одет в темное. Белую одежду он нес в руке.

Последняя лодка превратилась в пятнышко и исчезла в ночи. Одинокий человек быстро шел по дороге. Я выступил из леса встретить его.

 

 

Белазиус заметил меня, прежде чем я вышел из тени деревьев. Он ничем не показал этого, кроме того, что свернул ко мне. Он не спеша подошел ко мне и встал, глядя на меня сверху вниз.

— А... — без всякого удивления сказал он. — Я так и знал. Сколько времени ты здесь находишься?

— Не знаю. Оно так быстро прошло. Я увлекся.

Он промолчал. Яркий лунный свет отражался у него на щеке. Под длинными ресницами у него не было видно глаз. Его голос звучал спокойно, почти сонно. Точно так же я почувствовал себя, услышав в лесу крик. Стрела вылетела, и тетива ослабла.

Белазиус не обратил внимания на мое провокационное замечание и лишь спросил:

— Как ты здесь оказался?

— Я ехал мимо, когда услышал крик.

— А... — снова протянул он. — Откуда?

— Из сосновой рощи, где вы оставили свою лошадь.

— Зачем же ты сюда приехал? Я же приказал держаться дороги.

— Помню, но мне хотелось пустить лошадь галопом. Мы свернули с основной дороги, но потом с Астером приключилось несчастье. Он вывихнул ногу. Обратно нам пришлось его вести. Это заняло бы много времени, и мы опоздали бы. Поэтому решили срезать путь.

— Ясно. А где Кадал?

— Мне кажется, что он подумал, что я поскакал домой, и направился следом. В любом случае он не пошел бы за мной сюда.

— Разумно с его стороны, — заметил Белазиус. Его голос по-прежнему был размеренным и безразличным. Однако эта сонливость походила на кошачью, на бархат, скрывавший под собою острие клинка.

— Но, несмотря на услышанное, тебе не пришла мысль броситься домой?

— Конечно, нет.

Его глаза блеснули под прикрытыми веками.

— Конечно, нет?

— Я должен был узнать, что происходит.

— Ага. А знал ли ты, что я буду здесь?

— Только после того, как встретил Ульфина с лошадьми. Я знал, что сегодня ночью в лесу будет происходить что-то, что мне надо знать.

Он смерил меня продолжительным спокойным взглядом и кивнул.

— Пойдем. Холодно. Надо надеть накидку.

Я направился следом по скрипящему гравию.

— Я так понимаю, — бросил он через плечо, — что Ульфин еще там?

— По-моему, да. Вы довольно умело его запугали.

— Ему нечего бояться, покуда он не лезет не в свои дела.

— Получается, он вправду ничего не знает?

— Знает он или не знает, — сказал Белазиус с безразличием, — у него хватает разума молчать. Я пообещал ему, что, если он будет меня слушать и не задавать лишних вопросов, освобожу его, чтобы он имел возможность спастись.

— Спастись? От чего?

— От смерти, когда я умру. Существует обычай посылать со жрецами после смерти их слуг.

Мы шли по тропинке рядом. Я взглянул на него. Темная одежда, элегантнее которой я не видел даже на Камлаке. Пояс из чудесно обработанной кожи, наверное итальянской. На плече блестела большая круглая брошь. Луна высветила на ней исполненные золотом кружки из сплетенных змей. Несмотря даже на случившееся сегодня ночью, он выглядел довольно интеллигентно, по-городски и в то же время романизированно.

— Извини, Белазиус, разве это носили не египтяне? Даже в Уэльсе она показалась бы старомодной.

— Возможно. Но тогда и сама богиня старомодна, поскольку желает, чтобы ей поклонялись только так, как ей угодно. Наше поклонение так же старо, как она сама, старше, чем людская память, отраженная в песнях и камнях. Задолго до того, как в Персии начали убивать быков, задолго до появления быков на Крите, еще раньше, чем здесь появились небесные боги из Африки и в их честь поставили эти изваяния. Богиня жила в священной роще. Теперь лес для нее закрыт, и мы поклоняемся ей, где можно это делать. Но где бы она ни обитала, будь то камень, дерево или пещера — везде найдется роща под названием Немет, где мы совершаем свои приношения. Ты, я вижу, понимаешь меня.

— Очень хорошо понимаю. Меня учили этому в Уэльсе. Но жертвы, подобные сделанной сегодня ночью, приносили много сотен лет назад.

Его голос сделался вкрадчивым.

— Его убили за святотатство. Разве тебя не учили?.. — Он внезапно остановился и начал оглядываться, как охотничья собака. Его тон изменился: — Это лошадь Кадала.

— Ее привел я. Моя лошадь захромала, и он дал мне свою, а сам пошел домой. Может быть, он взял одну из ваших лошадей.

Я отвязал кобылу и вывел на залитую лунным светом дорогу. Белазиус положил кинжал обратно в ножны. Мы продолжили свой путь. Кобыла пошла следом, тычась носом мне в плечо. Нога почти перестала болеть.

— Значит, Кадала тоже ожидает смерть? — спросил я. — Это не просто святотатство, получается? Ваши обряды настолько секретны? Это простая тайна или противозаконность?

— Это и тайна, и противозаконность. Мы встречаемся, где можем. Сегодня ночью это был остров. На нем достаточно безопасно. Ни единая душа не осмелится приблизиться к нему в ночь равноденствия. Но если слухи дойдут до Будека, то могут быть неприятности. Убитый сегодня — человек короля. Он находился здесь восемь дней, пока разведчики Будека повсюду искали его. Но он должен был умереть.

— Теперь его найдут?

— Да, далеко отсюда, в лесу. Они подумают, что его задрал вепрь. — Снова косой взгляд. — Можно сказать, что он легко отделался. В прежние времена ему вырезали бы пупок, а кишки, как шерсть на веретено, намотали бы на ствол священного дерева.

— А Амброзиус знает?

— Амброзиус тоже является человеком короля.

Мы прошли несколько шагов в молчании.

— Ну, а что же со мной, Белазиус?

— Ничего.

— Разве это не святотатство, подглядывать за твоими тайнами?

— Тебе ничего не грозит, — сухо сказал он. — У Амброзиуса длинные руки. Почему ты так смотришь?

Я покачал головой. Даже для самого себя затруднялся выразить мысль.

— Ты не испугался? — спросил он.

— Нет.

— Клянусь богиней. По-моему, Амброзиус был прав, сказав, что ты смел.

— Если у меня и есть смелость, то не та, которой надо восхищаться. Как-то мне пришло в голову, что от остальных детей меня отличало то, что я не понимал их многих страхов. Но у меня имелись свои, которые я научился сдерживать, это стало предметом моей гордости. Но теперь-то я начинаю осознавать, что, даже если на пути меня будут ждать опасность и смерть, я твердо пойду им навстречу.

Он остановился. Мы почти дошли до рощи.

— Скажи мне, почему.

— Они мне не грозят. Я переживаю за других, но не за себя. Пока. Мне кажется, что люди боятся неизвестного. Они боятся боли и смерти, потому что последние могут поджидать за любым углом. Но иногда я чувствую, что сокрыто от моего взора, но тем не менее ожидает меня. А иногда ясно вижу боль и опасность прямо перед собой. Но смерть пока далеко. Поэтому не боюсь. Это не смелость.

— Да. Я знал, что ты обладаешь провидением, — медленно сказал он.

— Оно приходит ко мне лишь иногда, по воле бога, а не по моей воле, — увлекшись, я наговорил слишком много. А он не относился к людям, перед которыми можно раскрывать душу.

— Послушай, Белазиус, — быстро сказал я, чтобы сменить тему, — Ульфин не виноват. Он отказался что-либо говорить нам и остановил бы меня, если бы смог.

— Ты имеешь в виду, что если требуется понести наказание, то ты готов это сделать?

— Это будет честно с моей стороны, тем более, что могу себе это позволить. — Я посмеялся про себя над ним, чувствуя себя в полной безопасности за невидимым щитом.

— Что меня ждет? Ваша древняя религия, наверное, имеет в запасе несколько второстепенных наказаний. Суждено ли мне умереть во сне от колик или в следующий раз меня задерет вепрь, когда я окажусь в лесу без моей «черной собаки»?

Он улыбнулся в первый раз.

— Не стоит думать, что ты легко отделаешься. Найду применение тебе и твоему провидению, будь спокоен. Амброзиус не единственный человек на свете, который использует людей по их назначению. Ты сказал, что сегодня ночью тебя сюда что-то вело. Так вот — тебя вела Богиня, и к Богине ты должен будешь пойти. — Он опустил мне на плечо руку. — За сегодняшнюю ночь, Мерлин Эмрис, тебе придется платить только той монетой, которая устроит Богиню. Она будет преследовать тебя, как и всех остальных, кто попытался проникнуть в ее тайны. Но она не погубит тебя. О, нет, не Актеон, мой маленький способный ученик, а Эндимион. Она примет тебя в свои объятия. Короче, тебе предстоит учеба, пока я не возьму тебя с собой в святилище и не представлю.

«И не намотаешь мои кишки на каждом дереве в лесу», — хотел добавить я, но сдержался. Власть берут там, где она есть, — сказал он. Посмотрим. Я осторожно освободился от его руки и первым вошел в рощу.

Если до этого Ульфин перепугался, то сейчас он просто потерял дар речи от ужаса, увидев меня вместе с хозяином. Он понял, где я был.

— Хозяин... я думал, он поехал домой. Да, повелитель, так сказал Кадал.

— Подай мне накидку, — сказал Белазиус, — и убери это в седельную сумку.

Он бросил белое одеяние. Оно повисло, свободно болтаясь, на дереве, к которому был привязан Астер. Пони испугался и фыркнул.

Сначала я подумал, что его испугала сама белая тряпка, но затем разглядел на ней заметные даже в лесной темноте черные пятна. До меня донесся исходивший от его одежды запах дыма и свежей крови.

Ульфин машинально поднял накидку.

— Хозяин, — от страха мальчик прерывисто дышал, — Кадал взял вьючную лошадь. Мы думали, что хозяин Мерлин отправился в город, да и сам я был уверен, что он поехал туда. Я ничего ему не говорил, клянусь...

— На кобыле Кадала есть седельная сумка. Положи ее туда. — Белазиус натянул накидку. — Дай мне поводья.

Мальчишка повиновался, пытаясь не столько оправдаться, сколько узнать размеры недовольства хозяина.

— Господин, поверьте мне. Я ничего не сказал. Клянусь всеми богами, которые есть.

Белазиус не обращал на него никакого внимания. А он может проявлять жестокость. По сути дела за все время нашего знакомства он ни разу не подумал о чувствах других людей. Ему никогда не приходило в голову, что свободный человек может испытывать и волнение и боль. В настоящий момент Ульфин, казалось, для него не существовал, он был занят лошадью. Легко вскочив в седло, коротко обронил:

— Отойди, — и потом обратился ко мне. — Можешь управлять лошадью в галопе? Я хочу вернуться, прежде чем Кадал обнаружит, что тебя нет, и поставит весь дворец на уши.

— Попытаюсь. А Ульфин?

— Ульфин? Конечно, отведет твоего пони домой.

Белазиус развернул лошадь и выехал из-под сосновых ветвей. Ульфин метнулся укладывать запятнанную кровью робу в седельную сумку, висевшую на спине гнедой кобылы. Потом он поспешил подставить мне плечо. Кое-как я взобрался на кобылу. Мальчишка отошел назад, я видел, как он дрожит. Похоже, подобный страх был естественен для рабов. До меня дошло, что он даже боится один вести моего пони через лес.

Я ослабил поводья и наклонился к нему.

— Ульфин, он не сердится на тебя. Ничего не будет. Клянусь. Поэтому не бойся.

— Вы... что-нибудь видели, господин?

— Совсем ничего. — В определенном смысле это была правда. — Непроглядная темень и невинная луна. Но что бы я ни видел, это не имеет значения. Я буду посвящен. Понял теперь, почему он не сердится? Все. Бери.

Я вытащил из ножен кинжал и кинул его в траву, покрытую сосновыми иголками.

— Если тебе от этого станет легче. Но он тебе не пригодится. Ты в безопасности. Возьми его себе. Веди Астера осторожно, ладно?

Я ударил кобылу по ребрам и направился вслед за Белазиусом.

Он подождал меня, перейдя на легкий галоп. Гнедая пристроилась сзади. Схватившись за упряжь, я прижался к ней, как шип.

Дорога была достаточно открытой, чтобы видеть путь при лунном свете. Она шла через лес на гребень холма, с которого сразу можно было увидеть мерцающие огни города. Мы выехали из леса на соляные дюны, лежащие на берегу моря.

Белазиус не сбавлял скорости и не разговаривал. Мне было интересно, встретим ли мы Кадала, возвращающегося с эскортом, или вернемся одни.

Мы пересекли ручей глубиной в копыто и оказались на тропинке, протоптанной по дерну. Она поворачивала направо, в направлении главной дороги. Теперь я понял, где мы находились. Эту тропинку я заметил еще раньше, когда был невольным свидетелем церемонии преклонения и жертвоприношения.

Белазиус приостановил лошадь и оглянулся. Моя гнедая поравнялась с ними. Он поднял руку, лошади перешли на шаг.

— Слушай...

 

Лошади. Несметное множество лошадей стремительно двигалось по мощеной дороге.

Короткий окрик. Над мостом понеслись факелы. Вблизи мы увидели, что это был отряд. В свете факелов развевался флаг с пурпурным драконом.

Рука Белазиуса легла на поводья моей кобылы, и наши лошади встали.

— Люди Амброзиуса, — сказал он наконец. Тут заржала моя кобыла, ее ржание разнеслось по окрестности, как петушиный крик. Ей ответила лошадь из отряда.

Послышалась команда. Отряд остановился. Еще приказ. Лошади галопом понеслись к нам. Белазиус выругался и отпустил мои поводья.

— Здесь и расстанемся. Теперь держись и держи язык за зубами. Даже Амброзиус не спасет тебя от проклятья.

Он хлестнул мою кобылу по ляжкам, и та выскочила на дорогу, чуть не сбросив меня. Сзади раздался треск и шум. Черная лошадь перепрыгнула через ручей и исчезла в лесу. Появились воины, встали по бокам и препроводили меня к командиру.

Под флагом в свете огней плясал серый жеребец. Один из сопровождавших подхватил мою лошадь под уздцы, вывел нас вперед и отсалютовал.

— Только один, сэр, не вооружен.

Командир поднял забрало. Голубые глаза расширились, и хорошо памятный мне голос Утера произнес:

— Ну, конечно же, кого еще я мог встретить? Что же, Мерлин, внебрачный сын, чем ты здесь занимаешься один, где же ты был?

 

 

Я помедлил с ответом, раздумывая, что и как рассказать. Любому другому мог наговорить разного, но с Утером шутки плохи. Для любого, кто возвращался с любой встречи, тайной или незаконной, Утер представлял опасность. Не сказать, чтобы мне хотелось защитить Белазиуса, но я был совершенно не обязан давать объяснения кому-либо, кроме Амброзиуса. Во всяком случае, стремление уклониться от гнева Утера выглядело естественно.

Я встретился с ним взглядом, при этом попытался придать своим глазам искреннее выражение.

— У меня захромал пони, сэр. Слуга взялся отвести его домой, а я пересел на его лошадь.

Он хотел что-то сказать, но я опередил его, прикрывшись щитом, так любезно вложенным в мои руки Белазиусом.

— Обычно ваш брат посылает за мной после ужина, и я не захотел его задерживать.

При упоминании имени Амброзиуса он нахмурился, но ограничился лишь вопросом:

— Почему же так поздно и не по дороге?

— Когда Астер повредил себе ногу, мы заехали в лес. На перекрестке мы повернули на восток, на просеку. Там к югу отходила тропинка. Нам показалось, что по ней мы быстрее вернемся.

— Какая тропинка?

— Я плохо знаю лес, сэр. Она ведет к гряде и спускается к броду.

Продолжая хмуриться, он оглядел меня.

— Где ты оставил своего слугу?

— На второй тропинке. Прежде чем отпускать меня одного, он хотел убедиться, что мы на верном пути. Он, должно быть, поднимается сейчас на гряду.

Сбивчиво, но откровенно, я молился про себя, чтобы не встретиться с Кадалом.

Утер все глядел на меня, не обращая никакого внимания на гарцующую под ним лошадь. Впервые я увидел, насколько он походил на брата. Тогда же впервые почувствовал в нем силу, несмотря на молодость, и понял, почему Амброзиус называл его блестящим командиром. Он видел людей насквозь. Я знал, что он, чувствуя ложь, пытается узнать, что у меня за душой. Ему неизвестно, в чем и почему я лгу, но он решительно настроен разобраться во всем.

Видимо, поэтому он изменил тон и довольно приятным голосом, почти нежно, спросил:

 




Поиск по сайту:

©2015-2020 studopedya.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.