рическим материализмом»)»6'. ствам, к максимальной прибыли в
своей жизни и жизни своего рода»70.
Ученик Фрейда, неофрейдист Э. Фромм, сравнивая воздействие на социальную мысль XX в. Фрейда и Маркса, пишет:
«Вряд ли нужно говорить о том, что Маркс — это фигура всемирно-исторического значения, с которой Фрейда нельзя сравнивать. Даже если вы вместе со мной глубоко сожалеете о том, что почти в третьей части земного шара проповедуется искаженный и деградировавший «марксизм», это не уменьшает уникального исторического значения Маркса. Но и безотносительно к этому историческому факту я считаю Маркса мыслителем гораздо большей глубины и охвата, чем Фрейд. Марксу удалось соединить духовное наследие гуманизма эпохи Просвещения и немецкого идеализма с экономической и социальной реальностью и тем самым заложить основу новой науки о человеке и обществе, опирающейся на факты, проникнутой в то же время духом западной гуманистической традиции, И хотя большинство систем, претендующих на то, чтобы говорить от имени Маркса, отвергают дух гуманизма или искажают его, я верю... что возрождение западного гуманизма вернет Марксу его выдающееся место в истории человеческой мысли»71.
йТошДж. Указ. соч. С. 34.
70Фромм Э. Концепция человека у К. Маркса//Фромм Э. Душа человека. М.,
С. 376.
71Фромм Э. Из плена иллюзий: Как я столкнулся с Марксом и Фрейдом//Там
же. С. 300-301.
Известный французский философ-экзистенциалист Жан-Поль Сартр, размышляя о соотношении марксизма и экзистенциализма как ведущего философского течения XX в., считает, что к концу 1950-х годов марксизм не утратил своего значения в качестве господствующей философии. Причем функции философии Сартр понимает предельно широко и при этом признает всеобъемлющий характер марксизма:
«Если философия должна быть одновременно тотализацией знания, методом, регулятивной идеей, наступательным оружием и языковой общностью; если это «видение мира» есть вместе с тем орудие разрушения прогнивших обществ; если концепция, созданная одним человеком или группой людей, становится культурой, а порой и сущностью целого класса, то очевидно, что эпохи философского творчества редки. Между XVII и XX веками я вижу три такие эпохи; обозначу их именами знаменитых мыслителей: есть "момент" Декарта и Лок-кэ, "момент" Канта и Гегеля и, наконец, Маркса. Эти три философии становятся, каждая в свой черед, почвой всякой частной мысли и горизонтом всякой культуры, они непреодолимы, так как не был преодолен исторический момент, выражением которого они являются. Я не раз отмечал: "антимарксистский" аргумент есть лишь очевидное подновление домарксистской идеи. Так называемое "преодоление" марксизма в худшем случае может быть лишь возвратом к домарксистскому мышлению, в лучшем случае — открытием мысли, уже содержащейся в той философии, которую мнят преодоленной. Что же касается "ревизионизма", то это или трюизм, или непепость: нет никакой необходимости приспосабливать живую философию к развивающемуся миру; она всемерно приспосабливается к нему сама, предпринимая для этого множество частных исследований, ибо она составляет одно с движением общества»72.
Итак, для Сартра в конце 50-х годов XX в. марксизм остается «живой», не преодоленной философией. Обратим также внимание на то, что «момент» Маркса, по Сартру, длится дольше, чем предшествующие ему философские эпохи. Чем же так привлекательна теория марксизма? Почему споры ее верных адептов и яростных противников не стихают уже почти полтора века? Рискнем предположить, что привлекательность и сила воздействия марксизма обусловлены социальным оптимизмом его историософии и системностью, всеобъемл ем остью его социальной теории и ее мощным теоретике-познавательным и методологическим потенциалом.
Сартр, рассматривая философию «как метод исследования и объяснения» и стремясь отмежеваться от марксистов-догматиков, пишет:
СартрЖ.-П. Проблемы метода: Пер. с фр. М., 1994. С. 7-8.
«Почему же я не считаю себя просто марксистом? Да потому, что для меня утверждения Энгельса и Гароди — это руководящие принципы, это постановка задач, это проблемы, а не конкретные истины; потому, что они представляются мне недостаточно определенными и, следовательно, допускающими разные интерпретации, — одним словом потому, что они представляются мне регулятивными идеями [выдепено мной. — М. Р.]»73.
Джон Тош выявляет три типа исторических теорий и не без оснований утверждает, что марксизм синтезирует все эти функции:
«...социальные теории возникают в связи с тремя аспектами исторического объяснения. Во-первых, это трудности, связанные с постижением взаимосвязи [здесь и далее выделено мной. — М. Р.] всех измерений человеческого опыта в конкретный период...
...Во-вторых, теория необходима — при анапизе исторических
Перемен...
...И наконец, в-третьих, самые амбициозные теории стремятся объяснить не просто, каким образом происходят изменения в истории, но и определить направленность этих изменений; цель этих теорий — дать представление о судьбах человечества, наделив историю смыслом»74.
В силу этого Дж. Тош убежден в методологической значимости марксизма:
«Подлинной причиной сильной привлекательности марксизма является то, что он прекрасно отвечает потребности историка в теории, причем во всех трех областях, где теория особенно необходима.
Марксистская модель "базис/надстройка" представляет собой весьма полезный способ постижения всей совокупности социальных отношений в любом конкретном обществе. Дело не просто в том, что в ней есть место для всех политических, социальных, экономических и технологических аспектов; при полномасштабном марксистском анализе все общепринятые различия между ними теряют силу. Социальная и экономическая история становятся неразделимым целым, а попитические исследования избавляются от опасности превратиться в мелочную реконструкцию кривлянья профессиональных политиков на их собственной арене...
...Это же взаимодействие спасает марксизм от антиисторической ошибки, столь характерной для других теорий, — тенденции рассматривать социальное равновесие как норму. Фундаментальный постулат историков-марксистов состоит в том, что любое общество содер-
73Сартр Ж.-П. Указ. соч. С. 43.
74ТошДж. Указ. соч. С.186-187.
жит и стабилизирующие и подрывные элементы (противоречия), а исторические перемены происходят, когда последние вырываются из рамок существующей общественной системы и в процессе борьбы устанавливают новый порядок. Историки сочли понятие диалектического взаимодействия бесценным орудием для анализа общественных изменений разной интенсивности: от едва заметного движения внутри стабильной общественной формации до периодов революционного брожения.
Претензии марксизма на то, что он открыл направленность всего исторического процесса — наиболее трудный для оценки компонент этой теории. Сегодняшних историков-марксистов не слишком привлекают гигантские эволюционные схемы, и, вероятно, мало кого из них волнует, насколько их исследования могут пролить свет на перспективу обрисованного Марксом бесклассового общества будущего. Но вряд ли можно усомниться, что марксизм сегодня — единственный наследник концепции истории как прогресса»75.
Стоит обратить особое внимание на то, что такие разные авторы, как «практикующий историк» Дж Тош и философ-экзистенциалист Жан-Поль Сартр, обусловливают методологический потенциал марксизма строгостью его теории: т.е. не только и не столько разрабатываемая теория зависит от метода исследования, сколько метод определяется теорией, или, как пишет Дж. Тош:
«...теория обычно означает интерпретационную схему, придающую исследованию импульс и влияющую на его результат»76.
Но все же, несмотря на столь замечательные отзывы известных западноевропейских мыслителей, нас, людей, переживших все пертурбации последних полутора десятков лет, не покидает ощущение, что хотя бы в чем-то Маркс был не прав: ведь грандиозный социальный эксперимент, поставленный «марксистами» XX в. дал не вполне предсказуемый результат. Слово «марксист» мы не случайно поставили в кавычки, поскольку не все, что творилось под знаменем марксизма, соответствует идеям Маркса, но какой-то внутренний дефект, по-видимому, содержит и сама теория. Попытаемся его обнаружить.
Рассмотрение некоторых аспектов исторической теории Маркса начнем с анекдота:
«Кто такой коммунист? Это тот, кто читалпроизведения Карла Маркса и Фридриха Энгельса. А кто такой антикоммунист? Это тот, кто их понял».
75ТошДж. Указ. соч. С. 204-205.
76 Там же. С. 185.
Я не призываю вас становиться антикоммунистами, а тем более коммунистами. Но давайте все-таки попытаемся понять. При этом будем максимально использовать тексты их произведений, руководствуясь советом, который на закате своей жизни Ф. Энгельс дал начинающему марксисту И. Блоху:
«...я прошу Вас изучать эту теорию по первоисточникам, а не из вторых рук, — право же, это гораздо легче»77.
Тем более что предлагаемая вам интерпретация аксиоматики исторической теории марксизма вполне оригинальна, следовательно, ее корректность может быть подтверждена (или опровергнута) только путем ваших собственных размышлений над произведениями Маркса и Энгельса78. Да и нельзя не согласиться с Э. Фроммом в его поисках причин фальсификации мыслей Маркса:
«Ирония истории состоит в том, что, несмотря на доступность источников, в современном мире нет предела для искажений и неверных толкований различных теорий. Самым ярким примером этого рода является то, что сделано в последние десятилетия с учением К. Маркса. В прессе, литературе и речах политических деятелей постоянно упоминается Маркс и марксизм, так же как в книгах и статьях известных философов и социологов. Создается впечатление, что ни политики, ни журналисты ни разу не прочли ни единой Марксовой строчки, а социологи и обществоведы привыкли довольствоваться минимальными знаниями текстов Маркса. <...>
Как это стало возможно, что философия Маркса оказалась искажена до неузнаваемости, до своей полной противоположности?
Для этого есть несколько причин, И первая из них — это чистое невежество. Дело в том, что материализм не изучается в университетах, не подвергается ни анализу, ни критике... Каждый считает себя вправе говорить о Марксе, не прочтя ни единой его строчки...»79.
Задачу истории Маркс понимал очень широко. В его понимании, в отличие от понимания его современников-историков, руководствующихся принципами историзма (в формулировке Леопольда фон Ран-
77 Фридрих Энгельс — Йозефу Блоху. С. 396.
79 Необходимо подчеркнуть, что в нашу задачу не входит разграничение вклада Маркса и Энгельса в «исторический материализме, поэтому, за исключением особо указанных случаев, мы будем рассматривать их концепцию как единую, тем более что и вырабатывали они ее в основном совместными усилиями и в целостном виде изложили, по преимуществу, в работах, написанных в соавторстве, таких, как «Немецкая идеология», «Манифест Коммунистической партии».
79Фромм Э. Концепция человека у К. Маркса... С. 376.
ке), история должна служить целям социальной практики. И для реализации этой задачи он ставит философию «на службу истории»:
«Задача истории, следовательно, — с тех пор как исчезла правда потустороннего мира, — утвердить правду посюстороннего мира. Ближайшая задача философии, находящейся на службе истории, состоит — после того как разоблачен священный образ человеческого самоотчуждения — в том, чтобы разоблачить самоотчуждение в его несвященных образах. Критика неба превращается, таким образом, в критику земли, критика религии — s критику права, кри-
ял
тика теологии — в критику политики»™.
Для выявления аксиоматики и структуры теории обратимся к одной из ранних работ К Маркса и Ф. Энгельса «Немецкая идеология». Написанная в 1845-1846 гг. 27-летним Марксом и 25-летним Энгельсом, она не была опубликована при их жизни (за исключением отдельных глав и отрывков), и рукопись была отдана, по выражению Маркса, «критике мышей». Но сами авторы признавали, что для них ценность этой работы состоит в том, что они уяснили для себя самих основные принципы своей концепции. А учитывая умозрительный характер исторической теории марксизма, это самое главное.
Вдумаемся в формулировку исходной предпосылки материалистического понимания истории:
«Предпосылки, с которых мы начинаем, — не произвольны, они — не догмы; это — действительные предпосылки, от которых можно отвлечься только в воображении. Это — действительные индивиды, их деятельность и материальные условия их жизни, как те, которые они находят уже готовыми, так и те, которые созданы их собственной деятельностью. Таким образом, предпосылки эти можно установить чисто эмпирическим путем.
Первая предпосылка всякой человеческой истории — это, конечно, существование живых человеческих индивидов. Поэтому первый конкретный факт, который подлежит констатированию, — телесная организация этих индивидов [выделено мной. — М. Р.] и обусловленное ею отношение их к остальной природе... Всякая историография должна исходить из этих природных основ и тех их видоизменений, которым они благодаря деятельности людей подвергаются в ходе истории»81.
Мы видим, что Маркс и Энгельс, как и другие мыслители, начинают свои размышления с констатации природы человека. Но вспом-
80Маркс К. Ккритике гегелевской философииправа//Маркс К. Социология. М., 2000. С. 160.
81Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология. М., 1988. С. 14—15.
ним Канта (см. с. 73). Кант рассматривает в качестве отправного момента своих рассуждений разум, т.е. то качество человека, которое выделяет его из мира природы. Исходная предпосылка рассуждений Маркса и Энгельса фиксирует качество, не специфичное для человека, не то, что выделяет его из природы и в силу этого делает возможным и необходимым исторический процесс, а то, что объединяет его с животным миром. И именно на этой предпосылке строится теория исторического материализма.
Мы сравнили исходное положение теории Маркса—Энгельса с аксиоматикой концепции Канта. Но, может быть, дело в том, что Кант принадлежал веку XVIII с его рационалистическим идеалом, а постигшее европейцев на рубеже XVIII—XIX вв. разочарование и естественно-научная ориентированность знания XIX столетия заставили Маркса и Энгельса пересмотреть концепцию человека, сделать ее более современной? Однако с Марксом не согласен и столь восторженно о нем отзывавшийся Э. Фромм:
«Человеческое существование начинается тогда, когда достигает определенного предела развитие деятельности, не обусловленной врожденными механизмами: приспособление к природе утрачивает принудительный характер, и способы действий уже не определяются наследственностью, инстинктами. Иными словами, человеческое существование и свобода с самого начала неразделимы. Здесь имеется в виду не позитивная «свобода чего-то», а негативная "свобода от чего-то" — в данном случае свобода от инстинктивной предопределенности действий.
Такая свобода представляет собой весьма сомнительное преимущество. Человек рождается без врожденной способности к необходимым действиям, какая есть у животных; он зависит от родителей дольше, чем любое из них; его реакции на окружающую обстановку не так быстры и не так эффективны, как инстинктивные действия, выполняемые автоматически... Однако именно эта беспомощность явилась той почвой, на которой развился и вырос человек: биологическое несовершенство человека обусловило появление цивилизации»62.
Справедливости ради надо сказать, что размышления Маркса о социальной сущности человека не ограничивались вышеприведенным высказыванием.
«Экономическо-философские рукописи 1844 года», введенные в научный оборот спустя век с лишним после написания, существенно обогатили представление ученых об основаниях историософской концепции Маркса. Не случайно работы Сартра и Фромма о теории Мар-
Фромм Э. Бегствоот свободы. М.,1995. С. 36-37.
9 - 6867
кса выходят практически сразу после того, как стало известно это произведение молодого Маркса.
И здесь Маркс обращает внимание в первую очередь на физическую природу человека и рассматривает диалектику природного и социального:
«Родовая жизнь как у человека, так и у животных физически состоит в том, что человек (как и животное) живет неорганической природой, и чем универсальнее человек по сравнению с животным, тем универсальнее сфера той неорганической природы, которой он живет...
...Практическое созидание предметного мира, переработка неорганической природы есть самоутверждение человека как сознательного родового существа, т.е. такого существа, которое относится к роду как к своей собственной сущности, или к самому себе как к родовому существу. Животное, правда, тоже производит. Оно строит себе гнездо или жилище, как это делают пчела, бобр, муравей и т.д. Но животное производит лишь то, в чем непосредственно нуждается оно само или его детеныш; оно производит односторонне, тогда как человек производит универсально; оно производит лишь под властью непосредственной физической потребности, между тем как человек производит даже будучи свободен от физической потребности, и в истинном смысле слова только тогда и производит, когда он свободен от нее [выделено мной. — М. Р.]; животное производит только самого себя, тогда как человек воспроизводит всю природу; продукт животного непосредственным образом связан с его физическим организмом, тогда как человек свободно противостоит своему продукту. Животное формирует материю только сообразно мерке и потребности того вида, к которому оно принадлежит, тогда как человек умеет производить по меркам любого вида и всюду он умеет прилагать к предмету соответствующую мерку; в силу этого человек формирует материю также и по законам красоты.
Поэтому именно в переработке предметного мира человек впервые действительно утверждает себя как родовое существо. Это производство есть его деятельная родовая жизнь. Благодаря этому производству природа оказывается его (человека) произведением и его действительностью. Предмет труда есть поэтому опредмечивание родовой жизни человека: человек удваивает себя уже не только интеллектуально, как это имеет место в сознании, но и реально, деятельно, и созерцает самого себя в созданном им мире»83. Итак, Маркс сформулировал свое видение человеческой природы. Суть человека в том, что он объективирует себя вовне. Следовательно, труд, понятый как деятельность по опредмечиванию, есть имма-
83Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 года//Маркс К. Социология. М„ 2000. С. 231-234.
нентное свойство человека, отличающее его от животного. И эта мысль получит у Маркса и Энгельса дальнейшее развитие. Но в приведенном выше отрывке заложена еще однз идея, которая, на мои взгляд, не получила столь же полной реализации при выстраивании концепции исторического процесса. Это «формирование материи также и по законам красоты». Вот это-то «также и» сразу же указывает на подчиненный характер этой идеи. А может быть, именно это и есть основное свойство человека? Деятельность не инстинктивная, а осознанная. Достижение не только удовлетворения своих непосредственных физических потребностей, но и стремление преобразовать мир «по образу и подобию»?84
Любопытно, что аналогичный взгляд на особенность человека по сравнению с другими живыми существами был практически одновременно с Марксом сформулирован очень далеким от марксизма философом славянофилом А. С. Хомяковым:
«...Человек свободен, он не связан законами почвы, климата, возвышенностей или углублений шара.
Взгляните на землеописание. Все в гармонии, и только племена людей составляют какую-то резкую противоположность с окружающей их природою. Белый медведь передвигает свою неуклюжую сипу только по льдинам полюса, и прыжок полосатого тигра заключен в границах тропических стран, — но человек этих законов не знает... Человек, очевидно, не дает заключать себя в разряды и графы, на которых основано разделение новой физической географии»85.
А теперь для сопоставления приведем слова мыслителя рубежа XIX-XX вв., не очень искушенного в проблемах философии в силу специфики своего медицинского образования и профессиональной деятельности, но очень много сделавшего для обогащения наших представлений о человеке. Итак, Фрейд:
«...труд как путь к счастью мало ценится людьми. Они не прибегают к нему так охотно, как к другим возможностям удовлетворения. Подавляющее большинство людей работают только под дарением нужды, и самые тяжкие социальные проблемы проистекают из этой природной неприязни людей к труду [выделено мной. — М. Р.]»86.
*4 У нас нет возможности в рамках краткого учебного пособия развить эту мысль, поэтому отсылаю заинтересованного читателя к книге Вс. Вильчека. в которой дается подробная и аргументированная критика проблемы антропогенеза
в концепции Маркса.
ssХомяков А. С. «Семирамида»: И[следование1 и(стины] исторических]
и[дей]//Соч.:В2т. М., 1994. Т. 1.С.21.
KflФрейд 3. Недовольство культурой//Фрейд 3. Психоанализ. Религия. Культура.
М., 1992. С. 80 прим.
Итак, Маркс утверждает, что труд в природе человека, а Фрейд настаивает на «природной неприязни людей к труду». Конечно, с точки зрения формальной логики, здесь нет большого противоречия. Мы вполне можем предположить, что в природе человека то, что вызывает у него самого неприязнь. Но как-то уж очень не хочется так думать. А раз этот ответ не вызывает, используя выражение Шиллера, «чувство радости для сердца» (хотя — заметим в скобках — вполне согласуется с библейской интерпретацией антропогенеза), то поищем другой. И найдем его у Маркса — в его концепции отчуждения.
Маркс, анализируя современное ему капиталистическое общество, показывает, что в этом обществе имманентно присущая человеку объективация себя вовне превращается в отчуждение. Тем самым Маркс обнаруживает специфику человека на данной стадии развития общества, вскрывая самое серьезное из противоречий капитализма — его антигуманность, в прямом смысле этого слова, как несоответствие истинной сущности человека:
«...труд является для рабочего чем-то внешним, не принадлежащим к его сущности; в том, что он в своем труде не утверждает себя, а отрицает, чувствует себя не счастливым, а несчастным, не развертывает свободно свою физическую природу и духовную энергию, а изнуряет свою физическую природу и разрушает свой дух. Поэтому рабочий только вне труда чувствует себя самим собой, а в процессе труда он чувствует себя оторванным от самого себя. У себя он тогда, когда он не работает; а когда он работает, он уже не у себя. В силу этого труд его не добровольный, а вынужденный; это — принудительный труд. Это не удовлетворение потребности в труде, а только средство для удовлетворения других потребностей, нежели потребность в труде. Отчужденность труда ясно сказывается в том, что, как только прекращается физическое или иное принуждение к труду, от труда бегут, как от чумы....
...В результате получается такое положение, что человек (рабочий) чувствует себя свободно действующим только при выполнении своих животных функций — при еде, питье, в половом акте, в лучшем случае еще расположась у себя в жилище, украшая себя и т.д., — а в своих человеческих функциях он чувствует себя только лишь животным. То, что присуще животному, становится уделом человека, а человеческое превращается в то, что присуще животному...
...Поэтому отчужденный труд, отнимая у человека предмет его производства, тем самым отнимает его родовую жизнь, его действительную родовую предметность, а то преимущество, которое человек имеет перед животным, превращается для него в нечто отрицательное, поскольку у человека отбирают его неорганическое тело, природу»87.
В шутку людей можно разделить на две категории: на тех, кто живет, чтобы работать, и на тех, кто работает, чтобы жить. Мы видим, что у Маркса первое — это естественное состояние человека, соответствующее его природе, а второе — неестественное, искаженное эксплуататорским обществом. К заслугам Маркса можно отнести выявление конкретно-исторической специфики человека определенной общественной формации. То, что у Фрейда выступает как природное свойство человека, у Маркса имеет социальный, конкретно-исторический характер и рассматривается как то, что подвержено изменению.
Э. Фромм специально исследовал концепцию человека у Маркса и пришел к следующему выводу:
«Цепь Маркса состояла в духовной эмансипации человека, в освобождении его от уз экономической зависимости, в восстановлении его личной целостности, которая должна была помочь ему отыскать пути к единению с природой и другими людьми. Философия Маркса на нерелигиозном языке означала новый радикальный шаг вперед по пути пророческого мессианства, нацеленного на полное осуществление индивидуализма, то есть той цепи, которой руководствовалось все западное общественное мышление со времен Возрождения и Реформации и до середины XIX в.»88.
Мы ни в коей мере не собираемся оспаривать благородство устремлений Маркса. Но вернемся к исторической теории, сконструированной Марксом и Энгельсом в «Немецкой идеологии». Итак, именно «телесная организация» людей заставляет их производить. Обратим внимание на то, что здесь уже появляется специфицированный человеку признак — производство жизненных средств.
«Способ, каким люди производят необходимые им жизненные средства, зависит прежде всего от свойств самих жизненных средств, находимых ими в готовом виде и подлежащих воспроизведению.
Этот способ производства надо рассматривать не только с той стороны, что он является воспроизводством физического существования индивидов. В еще большей степени это — определенный способ деятельности данных индивидов, определенный вид их жизнедеятельности, их определенный образ жизни. Какова жизнедеятельность индивидов, таковы и они сами. То, что они собой представляют., совпадает, следовательно, с их производством — совпадает как с тем, что они производят, так и с тем, как они производят. Что представляют собой индивиды — это зависит, следовательно, от материальных
— ЯФ
условии их производства» .
S7Маркс К. Экономическо-фшюсофские рукописи1844 года. С. 230-231, 234.
Фромм Э. Концепция человекау К.Маркса... С. 377. Маркс К., Энгельс Ф.Немецкая идеология. С. 15.
Можно, наверное, упрекнуть Маркса и Энгельса в слишком прямолинейной детерминированности образа жизни «материальными условиями производства». Но именно эта идея получила развитие не только в теории Маркса и Энгельса, но и в неофрейдистской концепции Фромма. Причем Фромм двигался в своей социальной теории от фрейдизма к марксизму, что явствует из используемой им терминологии. Правда, Фромм пишет о взаимовлиянии социоэкономической структуры и социального характера, но все-таки при ведущей роли первой:
«Отправной точкой для... рассуждений служит утверждение о взаимозависимости между структурой характера среднего индивида и социоэкономической структурой общества, в котором существует этот индивид. Взаимосвязь индивидуальной психической сферы и социоэкономической структуры я называю социальным характером. (Раньше, в 1932 г., для обозначения этого феномена я пользовался выражением "либидинозная структура общества".) Социоэкономи-ческая структура общества формирует социальный характер своих членов таким образом, что им хочется делать то, что они должны делать. Вместе с тем социальный характер оказывает влияние на социоэкономическую структуру общества, действуя при этом либо как цемент, придающий ей еще большую стабильность, либо, при определенных обстоятельствах, как динамит, готовый взорвать ее»90.
Определив способ производства как системообразующий фактор социальной структуры, Маркс и Энгельс ставят задачу выявить зависимость иных сторон человеческой деятельности от этого фактора:
«Итак, дело обстоит следующим образом: определенные индивиды, определенным образом занимающиеся производственной деятельностью, вступают в определенные общественные и политические отношения. Эмпирическое наблюдение должно в каждом отдельном случае — на опыте и без всякой мистификации и спекуляции — выявить связь общественной и политической структуры с производством [выделено мной. — М. Р.]. Общественная структура и государство постоянно возникают из жизненного процесса определенных индивидов — не таких, какими они могут казаться в собственном или чужом представлении, а таких, каковы они в действительности, т.е. как они действуют, материально производят и, следовательно, как они действенно проявляют себя при наличии определенных материальных, не зависящих от их произвола границ, предпосылок и условий»'1.
Анализируя приведенное рассуждение Маркса и Энгельса, можно лишний раз убедиться в изначально умозрительном построении их
90Фромм Э. Иметьили быть? М., 1990. С.138-139.
91Маркс К., Энгельс Ф.Немецкая идеология. С. 19.
теории. Они так же, как и Кант, предлагают наполнить свою конструкцию эмпирическим материалом. Рассмотрев структуру общества, Маркс и Энгельс переходят к социальной динамике, т.е. собственно к историческому процессу:
«,.,мы должны прежде всего констатировать первую предпосылку всякого человеческого существования, а следовательно, и всякой истории [выделено мной. — М. Р.], а именно ту предпосылку, что люди должны иметь возможность жить, чтобы быть в состоянии "делать историю". Но для жизни нужны прежде всего пища и питье, жилище, одежда и еще кое-что. Итак, первый исторический акт, это — производство средств, необходимых для удовлетворения этих потребностей, производство самой материальной жизни...
...Второй факт состоит в том, что сама удовлетворенная первая потребность, действие удовлетворения и уже приобретенное орудие удовлетворения ведут к новым потребностям, и это порождение новых потребностей является первым историческим актом»92.
Опять мы видим, что человеческая история выводится из физиологических потребностей человека. Ввиду этого, на мой взгляд, остаются неясными причины и механизм порождения новых потребностей: почему у животного удовлетворение потребности в пище и размножении не порождает новых потребностей, а у человека порождает? А ведь именно это Маркс и Энгельс называют «первым историческим актом». Таким образом, мы снова сталкиваемся с той же проблемой — с непроясненностью перехода от неисторичного существования животных к человеческой истории.
Суть «материалистического понимания истории» в том виде, как оно сложилось у них к середине 1840-х годов, Маркс и Энгельс резюмируют так:
«Итак, это понимание истории заключается в том, чтобы, исходя именно из материального производства непосредственной жизни, рассмотреть действительный процесс производства и понять связанную с данным способом производства и порожденную им форму общения — т.е. гражданское общество на его различных ступенях — как основу всей истории; затем необходимо изобразить деятельность гражданского общества в сфере государственной жизни, а также объяснить из него все различные теоретические порождения и формы сознания, религию, философию, мораль и т.д. и т.д., и проследить процесс их возникновения на этой основе, благодаря чему, конечно, можно будет изобразить весь процесс в целом (а потому также и взаимодействие между его различными сторонами). Это понимание истории, в отличие от идеалистического, не разыскивает в каждой
92Маркс К., Энгельс Ф.Немецкая идеология. С. 25.
эпохе ту или иную категорию, а остается все время на почве действительной истории, объясняет не практику из идей, а идейные образования из материальной практики и в силу этого приходит также к тому выводу, что все формы и продукты сознания могут быть уничтожены не духовной критикой, не растворением их в "самосознании" или превращением их в "привидения", "призраки", "причуды" и т.д., а лишь практическим ниспровержением реальных общественных отношений, из которых произошел весь этот идеалистический вздор, — что не критика, а революция является движущей силой истории, а также религии, философии и прочей теории. Эта концепция показывает, что история не растворяется в "самосознании", как "дух от духа", но что каждая ее ступень застает в наличии определенный материальный результат, определенную сумму производительных сил, исторически создавшееся отношение людей к природе и друг к другу, застает передаваемую каждому последующему поколению предшествующим ему поколением массу производительных сил, капиталов и обстоятельств, которые, хотя, с одной стороны, и видоизменяются новым поколением, но, с другой стороны, предписывают ему его собственные условия жизни и придают ему определенное развитие, особый характер. Эта концепция показывает, таким образом, что обстоятельства в такой же мере творят людей, в какой люди творят обстоятельства»93.
Хотя мы преследуем цели разделить взгляды Маркса и Энгельса, все же следует сказать, что Маркс сосредоточил свои усилия на систематическом анализе капиталистического общества (результатом чего явился его фундаментальный труд «Капитал»), а перу Энгельса принадлежит, в частности, ряд работ, в которых он применяет метод «исторического материализма» к анализу ранних стадий человеческого развития. И эти работы чрезвычайно любопытны, на мой взгляд, не своими выводами, а именно практикой применения метода.
Небольшую работу' «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека» Энгельс начинает с основного теоретического утверждения:
«Труд — источник всякого богатства, утверждают экономы. Он действительно является таковым... Но он еще и нечто бесконечно большее, чем это. Он — первое основное условие всей человеческой жизни, и притом в такой степени, что мы в известном смысле должны сказать: труд создал самого человека»94.
Заявив исходную посылку, далее Энгельс рассуждает так:
93Маркс К., Энгельс Ф.Немецкая идеология. С. 37.
** Энгельс Ф.Рольтруда в процессе превращения обезьяны вчеловека//Маркс К., Энгельс Ф. Избр. произв.: В 3 т. М., 1979. Т. 3. С. 69.
«Под влиянием в первую очередь, надо думать, своего образа жизни, требующего, чтобы при лазании руки выполняли иные функции, чем ноги, эти обезьяны начали отвыкать от помощи рук при ходьбе по земле и стали усваивать все более и более прямую походку. Этим был сделан решающий шаг для перехода от обезьяны к человеку».
Даже человеку, весьма далекому от биологии, хорошо известно, что функции передних и задних лап различаются не только у обезьяны, а еще, например, у крыс, хомяков и белок. То есть мы опять имеем дело с неспецифицированным человеку (или точнее той обезьяне, от которой он произошел) свойством. Итак, обезьяна по каким-то не совсем ясным причинам стала ходить на задних лапах,
«Если прямой походке у наших волосатых предков суждено было стать сначала правилом, а потом и необходимостью, то это предполагает, что на долю рук тем временем доставалось все больше и больше других видов деятельности. Уже и у обезьян существует известное разделение функций между руками и ногами..,. Ни одна обезьянья рука не изготовила когда-либо хотя бы самого грубого
Каменного ножа.
Поэтому те операции, к которым наши предки в эпоху перехода от обезьяны к человеку на протяжении многих тысячелетий постепенно научились приспособлять свою руку, могли быть вначале только очень простыми... Но решающий шаг был сделан, рука стала свободной и могла теперь усваивать себе все новые и новые сноровки, а приобретенная этим большая гибкость передавалась по наследству и возрастала от поколения к поколению.
Рука, таким образом, является не только органом труда, она также и продукт его».
Не столь важно то, что Энгельс в 70-е годы XIX в., когда была написана эта работа, не мог еще знать, что приобретенные признаки не передаются по наследству. Хотя здесь уместно вспомнить Канта, который утверждал, что специфически человеческое свойство — знание приобретается и передается путем научения, а не наследования как инстинкты у животных. Но важнее все же другое ~ неясен побудительный мотив и механизм, который «доставляет» руке иные виды деятельности. Неясно, если рука продукт труда, то получается, что трудиться начинает все-таки обезьяна, отбирая тем самым у человека его сущностное свойство. Неясен также и механизм возникновения речи:
«...формировавшиеся люди пришли к тому, что у них появилась потребность что-то сказать друг другу».
Затем Энгельс рассматривает развитие мозга, органов чувств, появление общества и т.д. Не будем останавливаться на дальнейшем
построении, а зададимся вопросом: почему же Энгельс, человек весьма не глупый, не замечает очевидную нелепость своей конструкции? На мой взгляд, он стал заложником теории. Логика здесь такова. Еще в середине 1840-х годов Марксом было доказано, что труд есть специфически человеческое качество, отличающее человека от животного. Маркс и Энгельс (как сам Энгельс неоднократно подчеркивал) создают по сути естественно-научную теорию. В середине XIX в. Чарлз Дарвин создает теорию естественного отбора как механизма эволюции. Венцом эволюции является человек, полезное качество которого, позволившее ему победить в этом «конкурсе на выживание», — это труд. У Энгельса человек возникает так же, как и другие виды животных, — в результате естественно-природного процесса.
В работах Энгельса можно обнаружить и иные примеры прямой работы теории. Работа Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства» написана в значительной мере на этнографическом материале, собранном Льюисом Морганом. Но при характеристике низшей ступени первоначального состояния человека — «дикости» Энгельс вынужден, ввиду отсутствия материала, прибегнуть к чисто умозрительной конструкции:
«Детство человеческого рода. Люди находились еще в местах своего первоначального пребывания, в тропических или субтропических лесах. Они жили, по крайней мере частью, на деревьях; только этим и можно объяснить их существование среди крупных хищных зверей. Пищей служили им плоды, орехи, коренья; главное достижение этого периода — возникновение членораздельной речи. Из всех народов, ставших известными в исторический период, уже ни один не находился в этом первобытном состоянии. И хотя оно длилось, вероятно, много тысячелетий, доказать его существование на основании прямых свидетельств мы не можем; но, признав происхождение человека из царства животных, необходимо допустить такое переходное состояние [выделено мной. — М. Р.]»95.
Не претендуя на дальнейший полноценный анализ историософии марксизма, поскольку это потребовало бы отдельного исследования96, приведу лишь классические выдержки из более поздних произведений самого Маркса, в которых он излагает квинтэссенцию своей теории:
«В общественном производстве своей жизни люди вступают в определенные, необходимые, от их воли не зависящие отношения — про-
иЭнгельс Ф.Происхождениесемьи, частной собственностии государства// Там же. С. 225-226.
96Не удержусьот того, чтобысразу же отправить заинтересованного читателя к замечательной книге Вс. Вильчека «Прощание с Марксом»,где дан оригинальный анализ основныхидей марксистскойсоциальной теории.
изводственные отношения, которые соответствуют определенной ступени развития их материальных производительных сил. Совокупность этих производственных отношений составляет экономическую структуру общества, реальный базис, на котором возвышается юридическая и политическая надстройка и которому соответствуют определенные формы общественного сознания. Способ производства материальной жизни обусловливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще. Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание. На известной ступени своего развития материальные производительные силы общества приходят в противоречие с существующими производственными отношениями или — что является только юридическим выражением последних — с отношениями собственности, внутри которых они до сих пор развивались. Из форм развития производительных сил эти отношения превращаются в их оковы. Тогда наступает эпоха социальной революции. С изменением экономической основы более или менее быстро происходит переворот во всей громадной надстройке»97.
Таковы основные позиции «исторического материализма». Конечно, их не надо упрощать, не стоит редуцировать материалистическое понимание истории до формулы «бытие определяет сознание». Против такой примитивизации теории Маркса выступал в конце своей жизни Энгельс:
«Согласно материалистическому пониманию истории в историческом процессе опредепяющим элементом в конечном счете является производство и воспроизводство действительной жизни. Ни я, ни Маркс большего никогда не утверждали. Если кто-нибудь искажает это положение в том смысле, что будто экономический момент является единственно определяющим моментом, то он превращает это утверждение в ничего не говорящую абстрактную, бессмысленную фразу. Экономическое положение — это базис, но на ход исторической борьбы также оказывают влияние и во многих случаях определяют преимущественно форму ее различные моменты надстройки...»*8.
Наиболее уязвимы построения Маркса там, где он сам противоречит логике своей теории. Например, рассматривая классовую борьбу как двигатель исторического процесса, Маркс пишет о борьбе эксплуататоров и эксплуатируемых в каждой общественно-экономической формации, в результате которой побеждает новый класс, становя-
47Маркс К.К. критике политическойэконом и и//М арке К., Энгельс Ф. Соч. Т. 13. С. 6-7.
Фридрих Энгельс — Йозефу Блоху.С.394.
щийся системообразующим на следующем этапе исторического развития. Например, при феодализме противоборствующими классами являются «помещик и крепостной», а победу одерживает буржуа. Но почему пролетариат должен победить буржуазию? Ведь пролетариат не новый, а системообразующий класс капиталистического общества. И Марксу приходится создавать дополнительную теорию, согласно которой пролетариат — единственный класс, который осознает свое положение и сознательно борется против буржуазии. Но это положение вступает в противоречие с изначальной теорией:
«Материалистическое понимание истории исходит из того положения, что производство, а вслед за производством обмен его продуктов, составляет основу всякого общественного строя; что в каждом выступающем в истории обществе распределение продуктов, а вместе с ним и разделение общества на классы или сословия, определяется тем, что и как производится и как эти продукты производства обмениваются. Таким образом, конечных причин всех общественных изменений и политических переворотов надо искать не в головах людей, не в возрастающем понимании ими вечной истины и справедливости, а в изменениях способа производства и обмена; их надо искать не в философии, а в экономике соответствующей эпохи»99.
Один из существенных недостатков «исторического материализма» как раз и состоит в преувеличении значения классовой борьбы как двигателя исторического процесса.
«Пожалуй, самой большой слабостью марксистской теории является недооценка силы связей между людьми, возникающих по причинам, совершенно не зависящим от производства. Трудно оспорить то, что религиозная, расовая или национальная принадлежность является в долгосрочном плане как минимум столь же важной, как и принадлежность классовая. От подобных связей нельзя просто отмахнуться, назвав их "ложным сознанием", внедряемым правящим классом, чтобы низшие сословия не осознали, что подвергаются эксплуатации; вероятнее всего, эти связи удовлетворяют фундаментальную человеческую потребность».
Джон Гош100
Развитие социальной теории в XX в. пошло именно по этому пути — исследования человеческих связей во всем их многообразии. Русский социолог, один из основоположников современной американской социологии П. А. Сорокин определял социологию как «науку о человеческих взаимодействиях».
wЭнгельс Ф. Развитие социализма от утопии к науке//Маркс К., Энгельс Ф. Избр. произв.: В 3 т. М., 1979. Т. 3. С. 147. 100ТошДж. Указ. соч. С. 210.
Маркс и Энгельс верили, что уже к 70-м годам XIX в. уровень развития производительных сил позволяет перейти к социально справедливому механизму распределения. Они ориентировались, в частности, на развитие техники, прогресс которой в эпоху промышленной революции был несомненен.
Проект будущего общества, по крайней мере в том виде, в котором он представлен в работах Энгельса, поражает своей наивностью, своим простодушным гуманизмом:
«...общественные производительные силы, выросшие настолько, что буржуазия не может с ними более справиться, лишь ждут того, чтобы объединившийся пролетариат ими овладел и установил такой строй, который представит каждому члену общества возможность участвовать не только в производстве, но и в распределении и управлении общественным богатством и который путем плановой организации всего производства увеличит до таких размеров производительные силы общества и создаваемые ими продукты, что каждому будет обеспечено удовлетворение его разумных потребностей в постоянно возрастающих размерах»101.
Нам хорошо памятен лозунг КПСС: «Задача партии — удовлетворение все возрастающих потребностей трудящихся». Правда, по сравнению с приведенной цитатой из работы Энгелься из лозунга исчезло ключевое слово — «разумных». Итак, Энгельс пишет не о том, что будут удовлетворены все потребности, а только разумные, хотя и во все возрастающих размерах. А какие потребности являются разумными? Наш современник скорее всего затруднится ответить на этот вопрос, потому что потребности у всех разные. Но, по-видимому, не будет слишком смелым предположение, что Маркс и Энгельс имели в виду в первую очередь собственно физиологические потребности, порожденные «телесной организацией» человека (вспомним аксиоматику «Немецкой идеологии»). А если это так, то, может быть, это и не так уж наивно? Известно, что в ведущих странах Запада пособия по безработице, например, вполне хватает для обеспечения разумных (физиологических) потребностей человека.
Как известно, одной из фундаментальных идей Маркса—Энгельса была идея об общественном разделении труда как системообразующем факторе социального развития. В будущем обществе разделение труда должно будет исчезнуть и не создавать больше почвы для социальных конфликтов:
«...упразднение классов предполагает такую высокую ступень развития производства, на которой присвоение особым общественным
101Энгельс Ф. КарлМаркс//Маркс К., Энгельс Ф. Избр. произв.: В 3 т. М., 1979. Т. 3. С. 91-92.
классом средств производства и продуктов, — ас ними и политического господства, монополии образования и духовного руководства, — не только становится излишним, но и является препятствием для экономического, политического и интеллектуального развития. Эта ступень теперь достигнута [выделено мной. — М.Р.].-. Свойственная современным средствам производства сила расширения разрывает оковы, наложенные капиталистическим способом производства. Освобождение средств производства от этих оков есть единственное предварительное условие беспрерывного, постоянно ускоряющегося развития производительных сил, а благодаря этому — и практически безграничного роста самого производства. Но этого недостаточно. Обращение средств производства в общественную собственность устраняет не только существующее теперь искусственное торможение производства, но также и то прямое расточение и уничтожение производительных сил и продуктов, которое в настоящее время является неизбежным спутником производства и достигает своих высших размеров в кризисах. Сверх того, оно сберегает для общества массу средств производства и продуктов путем устранения безумной роскоши и мотовства господствующих теперь классов и их политических представителей. Возможность обеспечить всем членам общества путем общественного производства не только вполне достаточные и с каждым днем улучшающиеся материальные условия существования, но также полное свободное развитие и применение их физических и духовных способностей, — эта возможность достигнута теперь впервые, но теперь она действительно достигнута [выделено мной. — М. Р.].
Раз общество возьмет во владение средства производства, то будет устранено товарное производство, а вместе с тем и господство продукта над производителем. Анархия внутри общественного производства заменяется планомерной, сознательной организацией. Прекращается борьба за отдельное существование. Тем самым человек теперь — в известном смысле окончательно — выделяется из царства животных и из звериных условий существования переходит в условия действительно человеческие»102.
На этом собственно и должна закончиться предыстория человечества. Пройдет еще полвека — рубеж XIX-XX вв., и 3. Фрейд напишет:
«Если в деле покорения природы человечество шло путем постоянного прогресса и вправе ожидать еще большего в будущем, то трудно констатировать аналогичный прогресс в деле упорядочения человеческих взаимоотношений»103.
102Энгельс Ф. Анти-Дюринг: Переворот в науке, произведенныйгосподином Евгением Дюрингом.М., 1973. С. 286-287.
103Фрейд 3. Будущее одной иллюзии... С. 20.
Сложно ответить на вопрос, есть ли вина Маркса и Энгельса в том, что «устранение безумной роскоши и мотовства господствующих... классов» было воспринято в революционной России как требование уничтожения самих этих классов, тогда как в западном мире давно научились решать эту проблему через систему налогообложения? Виноваты ли Маркс и Энгельс в том, что принцип социально справедливого распределения трансформировался в формулу Шарикова: «отнять и поделить»? Сам же Энгельс представляет себе механизм уничтожения классовых различий весьма наивно:
«...распределение, поскольку оно управляется чисто экономическими соображениями, будет регулироваться интересами производства, развитие же производства больше всего стимулируется таким способом распределения, который позволяет всем членам общества как можно более всесторонне развивать, поддерживать и проявлять свои способности. Способу мышления образованных классов... должно, конечно, казаться чудовищным, что настанет время, когда не будет ни тачечников, ни архитекторов по профессии и когда человек, который в течение получаса давал указания как архитектор, будет затем в течение некоторого времени толкать тачку, пока не явится опять необходимость в его деятельности как архитектора. Хорош был бы социализм, увековечивающий профессиональных тачечников!»11".
Примечательно, что у Энгельса речь идет не об уравнительном распределении, а о таком, которое позволит каждому максимально реализовать свои способности. Откуда же стойкое убеждение в том, что при социализме «потребности людей будут удовлетворяться полностью и поровну»т? Могу предложить лишь гипотезу: на концепцию Маркса—Энгельса проецируется идеал утопического социализма (который, как известно, является одним из источников марксизма), выработанный в то время, когда человек воспринимался как существо по преимуществу разумное, а люди как одинаковые от рождения. Для такой проекции есть существенные основания в гуманистической вере Маркса и Энгельса в разумность человека.
Итак, Маркс и Энгельс создали грандиозную теоретическую модель исторического процесса, оказавшую огромное методологическое воздействие на социально-политическую и историческую науку XX в. Изъяны этой теории обусловлены, на мой взгляд, во-первых, исходной аксиомой, сводящей сущность человека к его телесной организации, и, во-вторых, распространение на весь исторический процесс положений, сформулированных в результате изучения современного Марксу и Энгельсу капиталистического общества.
1МЭнгельс Ф. Анти-Дюринг... С. 202. 105ТошДж. Указ. соч. С. 34.
«Как и другие социальные теории, универсалистские рецепты Маркса не избежали чрезмерного влияния проявлений современной ему обстановки. Классовая самоидентификация и классовая борьба были характерными чертами находящихся на стадии индустриализации Германии, Франции и Британии, где Маркс провел свою жизнь, но они куда меньше проявлялись в более ранние периоды, и исследователи доиндустриальных обществ испытывают огромные трудности, пытаясь применить к ним марксистскую теорию в полном объеме».
Джон Гош106
Подведем итоги:
• на рубеже XVIII-XIX вв. в результате, по преимуществу, осмысления результатов Великой французской революции приходит понимание, что исторический процесс — процесс саморазвивающийся и в глобальном масштабе неподвластный человеческому разуму;
• под влиянием этого фактора формируются новые требования к научному историческому знанию: оно должно служить основой законотворчества и принятия политических решений и формировать национально-государственную идентичность;
• разочарование в рационалистическом идеале человека эпохи Просвещения заставляет философов уделять специальное внимание проблеме социальной сущности человека как субъекта истории;
• Гегель и Конт дают два варианта ответа на вызов времени: история нужна для понимания настоящего и социального действия и история нужна как материал для социологии, задача которой открыть законы развития общества, равнозначные естественно-научным законам, что даст возможность социального предвидения;
• концепция Гегеля по сути первая собственно историческая концепция, охватывающая весь исторический процесс как целое;
• под воздействием позитивизма изменилось представление о конечных целях научного исторического познания, но исследовательская практика историков не претерпела существенных изменений;
• наиболее существенное воздействие на исследовательскую практику оказал историзм, credo которого сформулировал Леопольд фон Ранке: «показать, как все происходило на самом деле»;
• наиболее системную, всеобъемлющую и в силу этого влиятельную теорию исторического процесса — «исторический материализм» сформулировали Маркс и Энгельс;
• в построении теории Маркса—Энгельса наиболее спорными моментами являются исходная аксиома, сводящая сущность человека к его телесной организации, и распространение на весь исторический процесс положений, сформулированных в результате изучения современного им капиталистического общества.