Исследователи общества обязаны Герберту Спенсеру привлечением внимания к важности этикета и социального ритуала как формы управления или социального контроля и предмета социологического анализа. Этикет - или “церемониальный обряд”, как он его называл,- это, по словам Спенсера, не только самая ранняя и наиболее распространенная форма социального контроля, но, возможно, по этой причине она все еще “играет наибольшую роль в регулировании человеческих жизней”.
Как каждое общество, достигшее определенной устойчивости, имеет свои традиции и обычаи, так каждое общество имеет свой этикет. Социальный ритуал - это фактически часть социальной традиции, но он имеет свои специальные функции. И здесь надо более подробно сказать о происхождении и природе этикета <...>.
Первоначально этикет касался личных отношений. Он, возможно, вырастает вначале как спонтанное выражение одним человеком в присутствии другого чувства уважения. При обычных условиях такое благосклонное отношение одного индивида предполагает и, вероятно, вызывает соответствующее выражение благожелательной признательности со стороны другого. Скорее выражение и ответ, чем стимул и ответ, являются естественными termini каждого случая социального взаимодействия.
Формы уважения и признания, повторяемые и имитируемые, вскоре кристаллизуются в обычные и обязательные формы выражения того, что мы называем “этикетом” или социальным ритуалом. Но ритуал, как отмечает Самнер, “не является чем-то, что надо обдумать и прочувствовать. Это нечто, что должно быть сделано”. Фактически “ритуал сильнее всего, когда он выполняется механически, не задумываясь”. Именно по этой причине социальный ритуал, который первоначально был естественным и необдуманным выражением социального чувства может в конце концов служить маской, с помощью которой эмоции скорее контролируются и скрываются, чем выражаются. Этикет в этом случае становится своего рода социальным механизмом, посредством которого делают ожидаемые вещи, сохраняя при этом свою внутреннюю свободу.
Этикет, понимаемый как форма управления или контроля, функционирует, поскольку он определяет и поддерживает “социальные дистанции”. Социальная дистанция - это общественный феномен, основанный на первичных или непосредственных отношениях. В каждом таком обществе даже в самой случайной группе, каждый будут стараться установить определенную дистанцию в своих отношениях с другими людьми. Это означает, что в данное время и в данном месте каждый индивид занимает позицию, определяемую с точки зрения его физической дистанции или близости по отношению ко всем другим людям. Какой эта дистанция может быть, каждый раз зависит от ряда вещей: во-первых, от личности индивида, во-вторых, от его положения и выполняемых в обществе функций. Это будет также частично зависеть от числа присутствующих лиц и известных их отношений друг к другу. Принцип, действующий здесь, формулируется в виде афоризма: “Двое - это компания, но трое - толпа”. В общем можно сказать, что чем больше число людей, тем больше дистанция.
Общество или община такого рода достигает стабильного равновесия, когда все социальные дистанции известны и каждый индивид находится на своем месте. Таким образом, этикет оказывается в одно и то же время и принципом социального порядка и индексом стабильности общества, в котором он существует. В каждом таком обществе каждый индивид “хорош” и вполне приемлем на своем месте и приличной дистанции, даже если дистанция выражена только символически.
Итак, на плантации и особенно в доме было вполне возможно поддерживать самые близкие отношения между домашними слугами и хозяйской семьей, между хозяином и рабом при условии, что социальный ритуал, определяющий и поддерживающий кастовые отношения, сохранялся в своей целостности.
Есть такая восхитительно умная и трогательная негритянская песня (spiritual), в которой звучит рефрен: “Я хотел бы сидеть на небесах” (“I want to be in heaven settin; down”). Если не можешь узнать в этом рефрене традиционный расовый этикет, то пропускаешь символическое значение этого образа полнейшего небесного комфорта. Я подозреваю, что упоминаемые здесь небеса как-то отождествляются в сознании певца с образом “Большого дома” на плантации. Когда туда ходили, то не могли просто сидеть. Надо было стоять и ждать.
Мы сильно зависим от личной памяти путешественников, сообщений авторов мемуаров и ностальгической литературы в получении информации о внутренней жизни плантации. Роман Маргарет Митчелл “Унесенные ветром”, например, - это достоверный источник для изучения расовых отношений и расового этикета. Из этого и других источников узнаешь, что плантационное общество, вначале представлявшее собой просто modus vivendi для обеспечения кооперации индивидов двух разных рас, в конце концов достигло эры социальной стабильности, что позволило ему выдержать шок Гражданской войны, в которой само его существование было поставлено под угрозу.
В этом обществе, как представляется, каждый индивид - от извозчика до полевого работника - в соответствии со своим положением и функциями имел свое место в иерархии видов деятельности и каждый на своем месте имел определенную степень безопасности и независимости. Это была безопасность и независимость, которая несомненно исчезала за пределами плантации. В ее же пределах существующий социальный порядок поддерживался традицией и сводом правил этикета, которые связывали как хозяина, так и слуг.
Этикет - это сама сущность касты, так как престиж вышестоящего всегда предполагает уважение нижестоящего. Но это уважение гарантировано только в случае, когда оно проявляется свободно, либо как естественное выражение уважения или как более обычная форма церемониального обряда, навязанная общественным мнением и общим ожиданием. Любое ослабление любым индивидом строгости ритуального кодекса ведет к потере престижа не просто индивидом, но кастой в целом.
Этот факт объясняет важность, которая придавалась этикету на плантациях до Гражданской войны и яростное настаивание южан на его соблюдении после войны, когда любой знак неуважения любого негра к любому белому человеку являлся свидетельством того, что вся структура социальной жизни на Юге разрушается, всякая же терпимость к нарушениям традиционного кодекса вызывала обиду как уступка политическому и социальному равенству, ненавистному для сторонников южных традиций.
Кастовая система в том виде, в каком она существовала, поддерживалась не законом, а комплексом обычаев, которые действовали в той или иной мере на основе саморегуляции. Одним из свидетельств изменений в расовых отношениях в результате освобождения была попытка южных общин навязать с помощью закона расовые отличия и дискриминацию, которые было трудно или невозможно поддерживать на основе обычая и традиции.
Большинство расовых конфликтов и противоречий в южных штатах в период Реконструкции и после, видимо, имели корни в кастовой системе и в попытках ее поддержать законом и силой, когда она перестала поддерживаться инерцией традиции и силой общественного мнения.
Я подозреваю, что это была скорее оппозиция любой форме социального равенства, которая стала причиной появления Сплоченного Юга (Solid South) - одного из наиболее примечательных побочных последствий Реконструкции, - чем проявление страха политического господства негра. Эта солидарность должна была обязательно укрепить белое господство, но она имела и неожиданный эффект. Во взаимодействии с другими силами она вызвала явление, которое иногда описывается как освобождение бедного белого человека. Она дала ему равенство с плантаторами-аристократами, которого он никогда не имел при старом режиме. И это превратило его в защитника-энтузиаста ритуалов кастовой системы, в которой он когда-то занимал явно низкую позицию.
Это были насильственные, часто оскорбительные и всегда бестактные попытки Нового Юга, в котором бедный белый человек стал доминирующей фигурой, принудить негров к соблюдению уже устаревшего расового этикета, что вызывало много инцидентов, включая линчевание, и все то, что мы называем "расовой проблемой" Юга. Будучи рабами, негры приобрели убеждение, что белый бедняк был второсортным белым, и последующий ход событий после освобождения не усилил уважение чернокожего человека к белому человеку как таковому. <...>
Вообще говоря, до Гражданской войны не было такого явления, как расовая проблема, и мало было проявлений того, что мы обычно называем предрассудком, исключая отношение к свободному негру. Свободный негр был источником и причиной всего того, что составляло расовую проблему. Поскольку он был свободным, он сразу же превращался в аномалию и источник постоянного беспокойства для рабовладельческого населения. Он не имел места в системе. Хотя исключительные индивиды достигали относительно высокого положения в своей общине и были уважаемыми членами обеих рас, все же как класс свободные негры вызывали страх и яростно поливались грязью. <...>
Изменения в статусе негра - от касты к группе, представляющей собой меньшинство, - не произошли без некоторых интересных изменений и изощренных компромиссов в расовом ритуале, вырастающих из противоречия между настоящими условиями и традиционными установками обеих рас, прикрытыми традиционным расовым этикетом. Анекдот, рассказанный мне много лет назад Букером Вашингтоном, лучше, чем любое объяснение, проиллюстрирует то, что я стараюсь доказать.
Одним из методов, использовавшихся Вашингтоном в его проповеди образования была периодическая организация кампаний на уровне целого штата. В таких случаях он и его сопровождение путешествовали где-то неделю в специальном автомобиле, выступая с речами в каждом городе и центре с негритянским населением. В связи с этим его часто посещали делегации белого населения из отдаленных сел по пути его следования, привлеченных завоеванной им легендарной репутацией и желавшими видеть этого необычного человека. Белые южане всегда интересовались негритянскими чудесами.
Однажды делегация, возглавляемая простым, но предприимчивым представителем деревенской интеллигенции, дождалась мистера Вашингтона на станции. Глава делегации представился сам и представил своих земляков в добродушной и неуклюжей манере: “Знаете ли, Букер, я слышал о вас, я слышал о вас уже давно и действительно хотел увидеть. Я рассказывал своим друзьям о вас. Я им говорил, что вы сегодня один из крупнейших людей в этой стране. Да, сэр, один из крупнейших людей в целой стране”.
В это время Теодор Рузвельт был на вершине своей славы, и мистер Вашингтон, не зная, что ответить, но полагая, что хорошо бы как-то сбить многословие гостя, сказал: “Хорошо, но что вы думаете о президенте Рузвельте?”
“О, черт, - воскликнул гость, - этот Рузвельт! Да, раньше он был всем для меня, до тех пор, пока не позволил вам отобедать с ним. Это убило его в моих глазах”. Этот резкий ответ был, возможно, не так наивен, как кажется с первого взгляда, но он иллюстрирует во всяком случае любопытные и несовместимые ассоциации идей и установок, вызывавшихся необходимостью поддержания традиционных кастовых различий в мире, который существенно перерос их.
В газете, которая лежит на моем письменном столе во время описания этого случая, имеется более свежая иллюстрация, немного менее комическая, но столь же противоречивая. Конгрессмен Митчелл, негритянский конгрессмен-демократ из Чикаго, подал в суд иск на 50 тыс. долл. на железнодорожную компанию, потому что в Арканзасе, в соответствии с местным обычаем и законом штата, его вынудили покинуть пульмановский вагон и перейти в специальный вагон для негров (“Jim Crow” car).
Этот пример касты менее невинен и добродушен, чем случайно срывающиеся ошибки типа обращения к епископу в форме “парень” (boy). Однако если белые склонны в разговоре с неграми сохранять интимные и фамильярные формы обращения типа “дядя”, “тетя” и “парень”, которые были свойственны феодальному обществу, но звучат весьма странно сейчас, то негры, наоборот, более склонны отвергать всякие термины и отличия, которые отражают и ведут к сохранению памяти об их прежнем низком статусе.
И наконец, последнее маленькое, но существенное изменение в ритуале расовых отношений, которое, как мне кажется, надо специально отметить. Значительное большинство негров после больших дискуссий и расхождений во мнениях теперь приняло термин “Негр” (“Negro”) как расовое определение, более предпочтительное, чем другие, более логичные, но менее знакомые выражения типа “афроамериканец”. Приняв его, они, однако, пишут его с заглавной буквы Н.
[Park R.E. The Etiquette of Race Relations in the South // Park R.E. Race and Culture. N.Y.: The Free Press, L.: Collier-Macmillan Limited, 1950. Перевод с англ. В.И.Ильина].