Помощничек
Главная | Обратная связь


Археология
Архитектура
Астрономия
Аудит
Биология
Ботаника
Бухгалтерский учёт
Войное дело
Генетика
География
Геология
Дизайн
Искусство
История
Кино
Кулинария
Культура
Литература
Математика
Медицина
Металлургия
Мифология
Музыка
Психология
Религия
Спорт
Строительство
Техника
Транспорт
Туризм
Усадьба
Физика
Фотография
Химия
Экология
Электричество
Электроника
Энергетика

Духовная и интеллектуальная атмосфера возникновения эргономики в России в 20-е годы



 

Культурный ренессанс России начала XX века преж­де всего определялся творчеством мыслителей русского религиозного возрождения — В.С.Соловьева, Н.А.Бер­дяева, С.Н.Булгакова, П.А.Флоренского. Обратим внима-

ние на три аспекта русской религиозно-философской традиции.

Первый это учение о положительном всеединст­ве и концепция софийности, выдвинутые В.С.Соловьевым и развитые его последователями. Система миропорядка, в которой все элементы духовного и материального мира устремлены к Абсолюту и оживотворены, мыслилась Соловьевым в виде Софии — премудрости Божией. Идея всеединства, по В.С.Соловьеву, — органическое соедине­ние максимально развитого личностного начала со всеоб­щим, удержание тварного, земного мира и одухотворение его. Путь к постижению сущего философ видел в орга­ническом синтезе разных способов познания — эмпири­ческого, философски-рационального и мистического, т.е. в синтезе науки, философии и откровения. Лишь "систе­ма цельного знания" может обеспечить успех, привести к истине.

Второй аспект русская философская традиция обращена к человеку, к его существованию и сущности.

Наконец, третий при всей критичности право­славия к протестантизму ему глубоко импонировала про­тестантская идея "светской аскезы", с развитием кото­рой на почве православия связывалась обнадеживающая перспектива "экономического оздоровления России" [3, с.205]. Имелось в виду понимание аскетики как трудовой деятельности "в миру", что превращало труд в централь­ную категорию хозяйственной этики протестантизма. С.Н.Булгаков обращает внимание на то, что "социальная философия И.Бентама, классическая политэкономия, и «материалистическая концепция социализма»... механи­зируют общество и устраняют живую человеческую лич­ность и неразрывно связанную с нею идею личной ответ­ственности, творческой воли..." [3, с.179].

Представители названных направлений политэконо­мии забывали, считал философ, об одном, а именно о том, что их предтеча — Адам Смит, "операционализировав-ший" в своей политэкономии понятие "экономического человека", отдавал отчет в его ограниченности. Следует напомнить, что Адам Смит был автором не только клас­сического труда "Богатства народов", где апеллировал по преимуществу к эгоистическим инстинктам человека, но и "Теории нравственных чувств", в котором речь шла главным образом об альтруистических инстинктах чело­века, политэкономия же рассматривалась как нравствен­ная философия.

Приняв "экономического человека"— эту "услов­ность политической экономии" [3, с. 181 —182] — за "че­ловека вообще", сама политическая экономия, забывшая о том, что эта теоретическая "фикция" искусственно обособляет хотя и очень важную, но всего лишь одну сторону жизни человеческой личности, одно из проявле­ний деятельного "я", закрывает, в конце концов, перспек­тиву и для своего собственного развития. Ибо хозяйство, изучением которого она занимается, — это, как подчер­кивает С.Н.Булгаков, "взаимодействие свободы, творчес­кой инициативы личности и механизма, железной необ­ходимости". Это — "борьба личности с механизмом при­роды и общественных форм в целях приспособления к потребностям человеческого духа. Одним словом, хозяйство ведет хозяин" [3, с. 183]. Ю.Н.Давыдов особо выделяет мысль С.Н.Булгакова: хозяин — как целост­ный индивид, как самосознающая и ответственная лич­ность... В ней невозможно отделить одну из ее "сторон", скажем, участвующую в решении сиюминутных утили­тарных задач, от другой, вовлеченной в решение вопро­сов более общего порядка — "проклятых вопросов", на­пример о главных ориентирах ее деятельности или, еще шире, о смысле деятельности вообще [4].

Начиная с середины XIX века в России вызревает уникальное космическое, или активно-эволюционное, на­правление научно-философской мысли, имевшее много общего с русским религиозным возрождением. С этим направлением были связаны Н.Ф.Федоров, А.В.Сухово-Кобылин, Н.А.Умов, К.Э.Циолковский, В.И.Вернадский, А.Л.Чижевский, В.Н.Муравьев, А.К.Горский, Н.А.Сет-ницкий и др. [5].

Родоначальником космизма в России считают Н.Ф.Федорова с его учением "общего дела". В регуляции, в управлении силами слепой природы, по его мысли, заключается то великое дело, которое может и должно стать общим. Всеобщим познанием и трудом человечест­во призвано овладеть стихийными, слепыми силами вне и внутри себя, выйти в космос для его активного освоения и преображения, обрести новый бессмертный космичес­кий статус бытия, причем в полном составе прежде живых поколений. До сих пор свое расширение в мире, господство над его стихийными силами человек осущест­влял прежде всего за счет искусственных орудий, про­должавших его органы.

Не отрицая значения техники, Н.Ф.Федоров считал, что технизация может быть только временной и боковой, а не главной ветвью развития. Нужно, чтобы человек ту же силу ума, выдумки, расчета, озарения обратил не на искусственные приставки к своим органам, а на сами органы, их улучшение, развитие и радикальное преобра­жение. Способность человека в будущем создавать себе всякого рода творческие органы, которые даже будут меняться в зависимости от среды обитания, действия, мыслитель называет полноорганностыо [6]. На самом деле противопоставление искусственных и собственных органов человека не должно быть абсолютным. Но Н.Ф.Федоров верно уловил тенденцию будущего научно-технического развития, в котором и сейчас преобладает проектирование искусственных органов и значительно меньшее внимание уделяется формированию собствен­ных функциональных органов человека. Идея "полноорган-ности", замечательная сама по себе, актуальна и в наши дни.

В 1922- 1923 гг., читая лекций в Сорбонне, В.И.Вер­надский признал основой биосферы биогеохимические явления. Взяв это положение за исходное, французский математик и философ Е.Леруа ввел в 1927 г. понятие ноосферы как современной стадии геологически пережи­ваемой биосферы. Он подчеркивал при этом, что пришел к такому представлению вместе с Тейяром де Шарденом. "Ноосфера,— писал В.И.Вернадский,— есть новое геоло­гическое явление на нашей планете. В ней впервые человек становится крупнейшей геологической силой.

Он может и должен перестраивать своим трудом и мыс­лью область своей жизни, перестраивать коренным об­разом по сравнению с тем, что было раньше. Перед ним открываются все более и более широкие творческие возможности" [7, с.309].

Разделял мысль о существовании ноосферы и П.А.Флоренский, называя ее пневматосферой. В письме В.И.Вернадскому он пишет "о существовании особой части вещества, вовлеченной в круговорот культуры или, точнее, круговорот духа" [5, с. 165].

Ноосферные идеи просматриваются и в философ­ских работах К.Э.Циолковского, о которых мы все еще очень мало знаем. В неопубликованной работе "Разум и звезды" он писал о влиянии разумных существ на разви­тие и устройство Вселенной, считая "мысль фактором эволюции космоса" [5, с.262]. "Новый гражданин Вселен­ной Константин Циолковский", как назвал себя он сам, верил в наступление разумного и умеренного, по его словам, общественного устройства на Земле, которое будет соответствовать его свойствам и его ограниченнос­ти: "Будет полный простор для развития как обществен­ных, так и индивидуальных свойств человека, не вредя­щих людям. Картину душевного мира будущего человека, его обеспеченности, комфорта, понимания Вселенной, спокойной радости и уверенности в безоблачном и не­скончаемом счастье трудно себе представить" [5, с.271].

Сегодня мало кому известны имена таких предста­вителей космического направления научно-философской мысли, как В.Н.Муравьев, А.К.Горский и Н.А.Сетницкий, которые в 1923 г. подготовили коллективный сборник "Трудовсдение", но не смогли его издать из-за цензуры. В.Н.Муравьев одно время был ученым секретарем Цент­рального института труда, организованного в 1921 г. уче­ным и поэтом А.К.Гастевым. Публикуя в журнале "Орга­низация труда", издаваемом институтом; статьи, рецен­зии, обзоры, В.Н.Муравьев пытался внедрить "федоров­ские установки" на труд как на основное средство пла-нетарно-космического преобразования, развивал поло­жения, выходившие за рамки программных положений Центрального института труда, более того, тонко подме­чал определенную их уязвимость: "Нет движения без смысла, и нет слов или имен без действия. Произнесение слова есть уже действие. Из этого следует, по физиоло­гическим основаниям, что организация движений и ор­ганизация мысли и ее выражения в виде речи неразрыв­но связаны". Рассматривая "перспективы,как он гово­рил,человеческого проективно-производительного дей­ствия", В.Н.Муравьев писал: "Перед культурой ставится общая задача направления и организации производства и труда во всех отраслях экономической жизни, в особен­ности же в области обрабатывающей промышленности" [5, с.208].

Правильная организация труда, или нормальное вза­имоотношение труда и науки, отмечал А.К.Горский, была предметом исключительного внимания и размышления Н.Ф.Федорова. "Философия общего дела", по самой сути, должна быть осмыслением и оправданием "дела" — ра­боты, труда. Философия Федорова, убежден его последо­ватель, — это грандиознейший апофеоз труда, какой только когда-либо создавала человеческая мысль. Приме­ненная на американских заводах система инженера Ф.Тейлора, первые методы хронометража и учета трудо­вых усилий оказались, по словам А.К.Горского, тем гор­чичным зерном, из которого выросло огромное научно-производственное движение, охватившее все культурные страны. Все как-то сразу вдруг постигли, что труд чело­веческий должен быть организован, что наука есть имен­но та сила, которая его организует. "Однако настоящая стадия движения,— писал русский космист в 1928 г.,— позволяет, в сущности, говорить не столько о научной организации, сколько о «полунаучной механизации» труда. Для того чтобы организовать труд по-настоящему, наука еще сама должна быть сколько-нибудь серьезно организована" [5, с.224].

Определяющим для В.Н.Муравьева и А.К.Горского являлось человеческое измерение научной организации труда и производства: "...человек не на шутку собирается измерить собой все в мире вещи. Но измерил ли сам себя человек и чем он мог себя измерить до конца, до дна исчерпать? Единица труда — усилие — регулируется единицей науки — числом; научные числовые схемы координируются лежащим в основе всякой научной тео­рии символическим описанием — образом. Соотношени­ем образов друг с другом ведает искусство. Образ есть схема, детализированная до степени органической зер­кальности, когда построенное бессознательно по законам органопроекции орудие (мышления или действия) стано­вится снова органом. Задача человека в мире, по мысли Н.Ф.Федорова, заключается именно в достижении всеце­лой полноорганности" [5, с.253].

Сформулированная в 1877 г. немецким философом Эрнестом Каппом идея об органопроекции — создании технических орудий "по образу и подобию" естествен­ных органов — получает в начале XX века развитие в трудах П.А.Флоренского. И техническое приспособле­ние, и телесный орган, отмечал он, выдвигаются одною потребностью и строятся одною внутреннею деятельнос­тью. Отсюда понятно их сходство, вытекающее не из поверхностных аналогий, но из тождества их функций. Технические продукты, как, например, зрительная труба, фортепиано, орган, писал ученый, представляют собой несовершенные органопроекции глаза, уха, горла, а глаз, ухо, горло — органические первообразы. "Наша всегда нам принадлежащая власть над органами тела,— подчер­кивал Флоренский, — при отсутствии таковой же над прочими телами внешнего мира, определяется не тем, что пределом власти нашей служит граница нашего тела, а как раз наоборот: граница нашего тела есть признак, производное, последствие ограниченности нашей власти над самими собою" [5, с.150].

Предвосхищая развитие бионики, Флоренский обра­щал внимание на то, что техника может и должна провоцировать биологию, как биология технику. В себе и вообще в жизни открываем мы еще не осуществленную технику, в технике — еще не изученные стороны жизни. Линия техники и линия жизни, подчеркивал Флоренский, идут параллельно друг другу. "Эта родственность, схо­жесть строения и функций органов и орудий, выражен-

ная идеей органопроекции, подводит своеобразную теоретическую осно­ву главной мысли Федорова, Бердяе­ва, Горского, Вернадского о необхо­димости перехода от технического прогресса, оставляющего личность в ее физическом несовершенстве, к прогрессу органическому. Овладев умением создавать орудия — органы вовне, человек должен теперь при­менить это умение к своему телу, овладеть направленным органосози-данием, точность, силу и прочность механизма сообщать организму, не мертвое, а живое сделать совершен­ным" [8, с.146].

Трудами П.А.Флоренского была подготовлена почва для переосмыс­ления фундаментальных вопросов в понимании науки, большей частью получившая признание и понимание в конце XX века. Логос, согласно Флоренскому, требует отстранения жизни. Будучи неудовлетворенным, по самой своей сущности, хаотичес­ким ее богатством, он буквально про­кладывает особый путь по ее живому телу, упорядочивая ее, но вместе с этим ее же и погубляя. "Признать неправду науки,— говорит Флоренский,— значит сказать «да» Времени, сказать «да» Жизни, т.е. сделать Время, сделать Жизнь своим методом". Наука нового времени, целиком опирающаяся на разум, оказывается не только средоточием истории, но и законодателем природы. П.А.Флоренский в разных работах показывает, как сви­детельствует их анализ философом А.Н.Павленко (1995), несостоятельность такого ноонаукоцентризма, обосно­вывая необходимость становления нового типа науки, опирающейся не на опосредованное (логическое) позна­ние мира, а на непосредственное усмотрение истины. В математике и философии этой позиции более близок интуиционизм.

5.1.2. Концепции проектной культуры 20-х годов — предвестники эргономики

 

В 20-е годы получили достаточно широкое распро­странение суждения о том, что два одновременных явле­ния — русский религиозно-философский ренессанс и русский художественный авангард, возникшие на рубе­же столетий, — никак не связаны друг с другом, а если и связаны, то как некие антагонисты, пребывающие в состоянии неразрешимого противоборства. Тем не менее в наши дни предпринимаются достаточно обоснованные попытки выявить некоторые из точек, где пересекались искания авангардистов и представителей русской рели­гиозно-философской мысли, пытавшихся найти выход из кризиса религии и культуры. "С онтологией всеединства вполне соотносима общая направленность русского ис­кусства начала XX века, кульминирующая в авангарде. Не «частная» задача этического совершенствования, ко­торую выдвигал на первый план реализм в лице пере­движничества, а идея синтеза мира, собирания духа и материи, не просветительство, имевшее художественное выражение во многих явлениях искусства XVIII —XIX веков, а утверждение сущего, которое в табели о рангах стояло у Владимира Соловьева выше всех иных опреде­лений, не проблемы отношения человека и общества, а открытие богочеловеческого единства, онтология мира — вот общие ориентиры нового искусства, которые в борьбе со старыми представлениями о задачах художе­ственного творчества формировались на протяжении ко­роткого отрезка времени (от Врубеля до Малевича) и восторжествовали в абстрактном экспрессионизме, лу-чизме и супрематизме" [9, с. 11].

Важнейший шаг на этом пути был сделан П.Сезан­ном, а русскому живописному авангарду предстояло раз­вить его начинания. "От Сезанна до супрематизма"— так называется одна из брошюр К.Малевича. Сезанна он считал одним из самых сильных и тонко чувствующих элементы живописи художников, а сезанизм — одним из больших достижений в истории живописи именно по своему чистому выражению живописного мироощуще­ния [10]. "Сезанн уже знает то, что будет повторено кубизмом: внешняя форма, оболочка вторична, производ-на, вещь обретает форму не благодаря ей, и нужно разбить эту пространственную скорлупу, этот пустой сосуд и изобразить вместо него... что? Кубы, сферы,

конусы, как им однажды сказано? Чистые формы, кото­рые обладают устойчивостью построения, определяемого внутренним законом, и, взятые в совокупности, очерчи­вают или выкраивают вещь, давая ей появиться среди них, подобно лицу в зарослях тростника? Это означало бы поместить устойчивость Бытия, с одной стороны, а его переменчивость — с другой" [11, с.41 —42].

Крупнейшими представителями русского живопис­ного авангарда стали В.Кандинский, К.Малевич, В.Тат­лин, М.Матюшин (рис.5-1). Продолжающиеся и по ныне дискуссии о глубинном смысле этого направления в искус­стве не подвергают сомнению, что его представители отразили в своих произведениях те важнейшие стороны нового миропонимания, которые легли в основу мировоз­зрения XXвека (рис.5-2, 5-3). Отметим только три момен­та в творчестве авангардистов, на которые обращают внимание ученые и художники. "Авангард есть своего рода непосредственное отражение нового мира, посте­пенно раскрывающегося человеку. Художник видит некую реальность, но еще не знает, что же предстало перед его взором. Но за воплощением реалий начинается процесс осмысления созданного" [12, с.75-76]. "Авангар­дистское искусство — как бы уже не искусство даже, а метод познания, позволяющий человеку получить новую картину бытия, улавливать те взаимосвязи, которые нель­зя пока познать другим путем" [12, с.81]. Задача познания требовала новых методов исследования, "среди коих все более видное место отводилось моделированию... именно построение специфических художественных моделей в немалой степени способствовало переходу от чисто по­знавательной ориентации авангардного искусства к про­ектной" [12, с.78].

Обращаясь к работе Н.А.Бердяева "Смысл творчест­ва" [13], которая не случайно в богословских кругах вызвала критику и осуждение, Д.Сарабьянов останавли­вает внимание на том, что русский мыслитель признает за творчеством право быть, как говорят сегодня, "проект­ным". Н.А.Бердяев видит пример "проектной филосо­фии" в идеях Н.Ф.Федорова, которую его последователи иногда называли "единым общим проектом общечелове­ческого дела". Можно предположить, что при такой логике рассужде­ния подобное качество может быть также пере­несено и на искусство.

В 1910-1920 гг. скла­дывались концепции худо­жественно-проектного творчества, выдвинутые русским авангардом. Его лидеры сыграли большую роль в развитии "произ­водственного движения", которое осознавалось "как исторически обуслов­ленное и принадлежащее значительному по дли­тельности и культурной значимости переходно­му периоду поиска форм и способов непосредствен­ного участия художест­венного и научного твор­чества в основном русле современного обществен­ного производства" [14, с.320].

Среди его участников выделяют художников и теоретиков движения — А.М.Родченко, Л.С.Попо-

ва, А.М.Ган, В.В.Степанова, А.А.Веснин, Ант.М.Лавин-ский, К.К.Медунецкий, О.М.Брик, Б.И.Арватов и др. Ху­дожники-производственники стали пионерами авангард­ного дизайна и архитектуры. "Производственное движе­ние" связано было с деятельностью таких организаций и объединений 20-х годов, как Отдел изобразительного искусства (ИЗО) Наркомпроса, группа конструктивистов, Институт художественной культуры, Высшие государст­венные художественно-технические мастерские (ВХУТЕ­МАС), круг В.Маяковского и позднее Левый фронт ис­кусств (ЛЕФ), Театр В.Мейерхольда, Центральный инсти­тут труда (ЦИТ) и др.

"Производственное движение" способствовало фор­мированию конструктивизма, определившего во многом развитие дизайна в России 20-х годов, который в своем существе эргономичен. Конструктивизм понимали как метод создания цельной вещи, в которой конструктивно-утилитарная форма является и формой художественной, в декорировании не нуждающейся. С оформлением кон­структивизма выдвигается третья концепция художест­венно-проектного творчества. Имеется в виду то, "что некие, казалось бы, общие деятельностно-конструктивные интенции авангарда доопределялись в контексте разных творческих концепций и, трансформируясь в ситуации "строительства новой жизни", оформились в спорящие друг с другом концепции проектной культуры. В данном случае речь идет о трех концепциях — Татлина, Малевича и "кон­структивизме конструктивистов" [15, с. 168].

Конструктивный радикализм супрематизма уни­версальной системы "архитектуры как таковой " род­ственен концепции конструктивизма своим глобальным замахом. И тому и другому противостоит В. Татлин с его лозунгом: "Ни к новому, ни к старому, а к нужному". Простое обиходное слово "нужное" принципиально отличается от будто бы более точных и строгих понятий конструктивизма "функция", "целесообразность". Оно удерживает, не замыкая, то безграничное богатство жиз­ненных смыслов, которые заключены в вещи как в куль­турном предмете. "Ведь что получалось у конструктивис­тов. Они утверждали функциональность, социальную це­лесообразность в качестве исходного момента проекти­рования. Но на деле конструктивизм — попытка констру­ирования быта в его функциях. Будто бы исходное — «социально-целесообразное» оказывалось конструируе­мым. Тут результат — именно придуманные, сконструи­рованные «функции», входившие в противоречие с обра­зом жизни людей. «Нужное», которое утверждал Тат­лин, — это нечто принципиально иное. «Нужное» тут противостоит отвлеченно трактованной функциональ­ности «должного», правильного" [15, с.169].

Возглавляя в начале 20-х годов исследовательско-проектный Отдел материальной культуры в Петрограде, В.Татлин работал над моделями вещей повседневного обихода: экономические печки (рис.5-4), кровати новых конструкций, одежда, посуда. В конце 20-х годов к ним прибавились разработки студентов ВХУТЕИНа, сделан­ные под его руководством: фарфоровая посуда, консоль­ный стул (рис.5-5) и сани. Своеобразие дизайнерских произведений Татлина определяется глубинным пости­жением человеческого, владением материально-вещест­венным, формированием и преображением его, органич­ным соединением природного и культурного.

Обращение В.Татлина к предметам быта вызвало резко негативное отношение со стороны большей части тогдашней художественной общественности. Повторяя буквально через предложение слова "мне жаль", А.Эфрос, например, в статье 1924 г. выражал свое эмо­циональное отношение к тому, что В.Татлин, такой боль­шой, такой нужный талант, строитель, фантастический зодчий Башни III Интернационала, изобретает и строит экономические печки. В защиту В.Татлина выступил

Н.Н.Пунин, написавший в этом же году статью "Рутина и Татлин". Содержание статьи, посвященной едва ли не пер­вому рассмотрению проблем эстетики предметно-простран­ственной среды, представляет интерес еще и как свидетельст­во очевидца, "...когда слушаю Татлина и вместе с ним рас­сматриваю его печку — я тоже испытываю «неизъяснимое на­слаждение» перед этой реаль­ностью, сквозь которую про­шла простая, изобретательная, остроумная мысль человека, прошла и оформилась в мате­риале ипространстве, т.е. как раз в тех элементах, которые составляют глубочайшую сущ­ность всего живописно-плас­тического мира" [15а, с.26].

Удобства и функциональные достоинства печки, привлекшие внимание Н.Н. Лунина,— еще один штрих к формированию предпосылок эргономики. "Прежде всего — что такое эта пресловутая печка, напугавшая одних, вызвавшая смех, иронию и издевательство у дру­гих? Опишу ее кратко: с внешней стороны это кафельный параллелепипед, лишенный каких бы то ни было украше­ний и не имеющий строго установленных пропорций; таким образом, о форме печки можно говорить только как о чем-то последующем, непосредственно вытекаю­щим из самой конструкции. По конструкции такая печка состоит из топки со сложными и переменными ходами, благодаря которым печка или может быть прогрета вся, или только центральная ее часть — духовая камера. Ду­ховая камера устроена так, что она одновременно служит и плитой; проще говоря, это плита, закрытая духовой коробкой; сбоку застекленное окошко, чтобы смотреть в камеру; в дымоходах крючки для копчения и т.д. ... Смысл этой печки в том, что она одновременно может нагревать комнату, сохранять относительно очень долго — как вся­кая кафельная голландка — внутри себя, т.е. в данном случае в духовке, тепло и таким образом дает возмож­ность иметь всегда теплую пищу (воду) и служит, нако­нец, плитой. Никакого другого смысла печка сама по себе не имеет и, вероятно, может быть сложена всяким хоро­шим печником" [15а, с.25].

Центральной творческой фигурой среди кон­структивистов был А.Родченко, который сформиро­вался под несомненным влиянием В.Татлина. "Я от него учился всему",— вспоминал Родченко. Масштабы даро­вания Родченко и тем более Татлина нуждаются в специ­альных монографиях, чтобы попытаться приблизиться к их раскрытию. Отметим только, что дизайнерское мас­терство Родченко проявилось в проектировании посуды, костюма, мебели, а также в проектировании целостных предметных комплексов (рис.5-6). Плодотворно работал Родченко и в графическом дизайне (книга, плакат, журнал

и пр.), где ярко проявил себя также Л.М.Лисицкий. В 1923 г. В.Маяковский предложил Родченко вмес­те делать рекламу для ГУМа, в результате воз­никло творческое содружество "Реклам-кон-структор Маяковский Родченко ".

Разрабатывая проект многофункционально­го предметного комплекса — оборудования рабо­чего клуба для международной выставки 1925 г. в Париже, А.Родченко с учениками спроктировал складной шахматный столик. В этом проекте, как и других работах Родченко и его учеников, явно просматривается интерес к работающей вещи (складывается — раскаддывается, изменяет функ­цию и т.д.), поскольку она предназначалась для деятельности человека, должна была наилучшим образом вписываться в процесс деятельности.

Для творчества А.Родченко и Л.Лисицкого характерен тот особый вариант проектного мыш­ления, которое при возрождении в 50-е годы дизайна в нашей стране стало именоваться сис­темным (системно-структурным). Возглавляя ка­федру проектирования мебели и художественно­го оформления помещений во ВХУТЕМАСе, Лисицкий основное внимание сфокусировал на проблеме жилища. Размышляя о культуре жилья, он в проектной практике шел от оценки жилищной ситуации в стране с ее жестким требованием максимальной экономичности, т.е. факти­чески минимизации жилья, его разумной целесообраз­ности и простоты (рис.5-7).

В дизайне текстиля и одежды проявился талант Л.С.Поповой и В.Ф.Степановой. "Новое индустриаль­ное производство,писала Л.С.Попова,в котором должно принять участие художественное творчество, будет коренным образом отличаться от прежнего эсте­тического подхода к вещи тем, что главное внимание будет направлено не на украшение вещи художественны­ми приемами (прикладничество), а на введение художе­ственного момента организации вещи в принцип созда­ния самой утилитарной вещи" [Цит. по: 16, с.23].

Значительную часть своих творческих усилий кон­структивисты Родченко, Попова, Степанова, Лисицкий и другие направляли на подготовку художников-"произ­водственников", конструкторов-художников во ВХУТЕ­МАСе. В деятельности этого художественно-техничес­кого вуза пересекались, взаимодействуя, концептуально-теоретический, технолого-методический и эксперимен­тально-проектный уровни формирования дизайна.

В условиях разрухи и повальной остановки фабрик и заводов в 20-е годы не в производстве, а в театре впервые начали осуществляться идеи конструктивистов о целостной, целесообразно организованной материаль­ной среде, о вещах-орудиях, или "аппаратах", о проекти­ровании образцов нового поведения, нового отношения "человека-работника" к "вещи-орудию". Конструктив­но-производственный взгляд на театр и первый опыт в этом отношении театра-мастерской В.Э.Мейерхольда способствовали реализации идей социально-целесообраз­ного конструирования, проектирования функционального процесса, в который включены люди, его участники, и

вещи (среда). Мейерхольда увлекла, отмечает Е.Сидори-па, волна организационно-конструктивного подхода к творчеству, как увлекла она и авангардных художников. Спектакль трактуется им как сценическое действие, ко­торое имеет сложную структуру и сознательно строится. В центре его — актер, который предстает по преимуще­ству как "человек действующий", мастерски владеющий телом, как "инструментом" игры на сцене.

Биомеханика — система подготовки такого акте­ра — рассматривалась Мейерхольдом в прямой связи с "трудовыми процессами рабочего". Работа актера, ут­верждал режиссер, "в трудовом обществе будет рассмат­риваться как продукция, необходимая для правильной организации труда всех граждан" [17, с. 10]. Такая доста­точно категоричная постановка вопроса артикулирована режиссером не без влияния установок ЦИТ. Возникнув в период развития НОТ, появления конвейера, изучения и рационализации трудовых движений, биомеханика Мей­ерхольда не является их зеркальным отражением. Более того, если бы в то время ЦИТ обратился к изучению биомеханики Мейерхольда, то он смог бы избежать неко­торых ошибочных установок в своей деятельности.

Очень важно предупреждение, прозвучавшее в 1989 г. на Международном научно-практическом семина­ре, посвященном 115-летию со дня рождения В.Э.Мейер­хольда: "Не нужно одно упражнение, которое вы видите 30 лет, называть биомеханикой. Мы не знаем, что такое насто­ящая биомеханика. Мы не опубликовали этого, не исследо­вали" [18, с.216].

Такому художнику, как Мейерхольд, который, по его собственным словам, является экспериментатором по преимуществу, необходимо иметь экспериментальную лабораторию. "Такого типа лаборатория,— отмечал он,— существует в Америке у психологов. Почему вопросы экспериментальной психологии находятся на такой вы­соте, почему они разрешаются на строго научной базе? А потому, что экспериментаторы-психологи имеют такую лабораторию, где они, изучая всякого рода рефлексы и воздействия их на зрительный зал, изучают и природу самого рефлекса, и как это воздействует на зрителя, и изучают зрителя с точки зрения рефлекса" [18, с.368].

Если бы Мейерхольду давали работать, а не травили его, не запрещали бы спектакли и, наконец, не ликвиди­ровали его театр и самого создателя, отмечалось на вечере его памяти в Ленинградском государственном институте театра, музыки и кинематографии в 1964 г., мир искусства и наука могли бы не пойти разными путями, по крайней мере те, добавим от себя, которые привлекали наибольшее внимание великого художника. Работы Мейерхольда по биомеханике, по сценичес­кому движению вызывали пристальный интерес и про­должают находиться в центре внимания не только деяте­лей театра. В США опубликована работа о философии биомеханики. "Мейерхольд цельно, наряду со Станислав­ским, обращался к природе актерского творчества и основал свою систему работы с актерами на новаторской, сформулированной им психофизиологической концеп­ции актерского творчества, в которой он на первое место поставил развитие взаимной и обратной координации

разных сфер актерского существования: мысль, движе­ние, эмоция и слово. Он считал, что у актера должна заработать эта биомеханическая цепь" [18, с. 196]. "...до конца понимать,— подчеркивает Т.Есенина,— чтохотел и что искал Мейерхольд — нельзя, не зная со­временной психофизиологии" [18,с.178] .

"Великодушный рогоносец" (1922) — спектакль, в котором, по словам Мейерхольда, принцип конструкти­визма "удалось провести полностью" (рис.5-8). По оценке современников режиссера, это проявилось в построении спектакля ("принцип монтажа"), в оформлении (кон­структивное решение), в игре актеров (биомеханика). Оформление спектакля, созданное Л.С.Поповой, пред­ставляло собой конструкцию ("станок"), включавшую разноуровневые площадки, лестницу, скаты, колеса, кры­лья, которые начинали вращаться в нужных местах по ходу спектакля. Конструкция была не только удобна для актерской игры,но и представляла яркое художественное решение, органичное режиссерскому замыслу. В исто­рию театра этот спектакль вошел как удивительно целост­ный, в котором Мейерхольдом сделана попытка, отмечает Е.Сидорина, охватить речезвуковую, пространственно-динамическую (действенную) и предметно-пространст­венную стороны спектакля единым конструктивным под­ходом. Режиссер шел к спектаклю через целеустремлен­ные творческие поиски, которые велись в его мастерской, "где Мейерхольд,— как отмечалось в 20-е годы,— впе­рвые развернул и в коллективной работе со студентами 1-го курса проанализировал свои основания Нового Те­атра — Театра «Человека»".

Заметим, что искания Мейерхольда в области сцени­ческой биомеханики совпали по времени с первыми исследованиями Н.А.Бернштейна в области биомеханики движений, которые впоследствии получили название фи­зиологии активности, или психологической физиологии.

Констатируя тесные связи между биологией и гума­нитарными науками, Р.Якобсон говорил: "И теперь, когда я читаю новые работы по биологии, когда я беседую с представителями этой науки, мне кажется очень важным, что в моделях, созданных науками о культуре, лингвис­тикой, биологией и др. можно увидеть проявления того, что можно было бы назвать телеологией или, как говорят некоторые биологи, телеономией — чтобы отличить на­учную телеономию от преднаучной телеологии, как аст­рономию от астрологии. Начиная с первых признаков, с самых элементарных феноменов существования жизни, мы также замечаем и наличие цели, направленности к цели, что было так хорошо сформировано в большой книге ("Очерки по физиологии движений и физиологии активности". Прим. наше.— В.М., В.З.), которую я люблю упоминать, книге, которая оказала очень сильное влияние на лингвистов. Это книга великого московского физио­лога... Николая Бернштейна. Так вот, он идентифицирует жизнь с направленностью к цели, с предвосхищением будущего. Этой своей позицией он очень близок к кибер­нетику, который оказал немалое влияние на американ­ских биологов,— Норберту Винеру" [19, с.218].

Идея "конструирования" труда и быта, создания "ориентировочных упражнений" на основе пространственно-временной партитуры действия для конкретных типов производственных и бытовых процессов положена в основу разработанной теоретиком "производственно­го движения" Б.И.Арватовым и будущим крупнейшим кинорежиссером С.М.Эйзенштейном программы режис­серских мастерских Московского Пролеткульта. В числе теоретических предметов, предусмотренных в програм­ме, были "научная организация труда, рационализация движений в быту, психотехника, теория монументальных композиций" [20, с. 122]. Практические же занятия посвя­щались сценарной и режиссерской (основанной на прин­ципах биомеханики) разработке разнообразных социаль­но значимых производственных, общественных и соци­ально-бытовых ситуаций (заводской труд, избирательные компании, общественные столовые и т.д.).

Развивая идеи мейерхольдовской биомеханики, С.М.Эйзенштейн разрабатывает концепцию выразитель­ного движения, в основе которой лежит понятие "отказ­ного движения", "предварительного небольшого движе­ния, обратного по направлению к осуществляющемуся, для увеличения амплитуды движения и большего подчер­кивания начала движения не исходной точкой, а крайней точкой отказа, являющейся, таким образом, уже не ста­тической, а динамической точкой перелома направления" [21, с.114]. "Отказ", известный разным театральным шко­лам (европейской XVII в., японской XVIII в., еще более древней — китайской), был проанализирован Эйзенш­тейном и "разложен" на импульс и торможение — со­ставляющие, которые должны быть осознаны актером, "синтезирующим" их в столкновении двух разнонаправ­ленных двигательных моментов, дающих то мускульное искажение, которым характеризуется "выражение".

Близкие по направленности идеи на Украине разви­вал Л.С.Курбас, учивший актеров преобразованию и преображению собственных движений.

Сами того не подозревая, авторы программы режис­серских мастерских и прежде всего Мейерхольд с его конструктивистским театром-мастерской смоделиро­вали поразительный пропедевтический курс по эргономи­ке, который, к сожалению, не освоен эргономистами до сих пор. Идея специальных проектно-ориентированных курсов по эргономике театральных по форме, эргоно­мических по содержанию представляется такой же новаторской, как и реализация принципов конструкти­визма в театре. "Театр конструктивистов моделировал жизнь по образу ощущаемого настоящего и предполага­емого будущего, ставил задачу моделирования поведения и деятельности человека в различных ситуациях. Это была попытка проектировать образцы нового поведения, нового отношения человека к вещам (к внешнему миру) — отношения «человека-работника» к «вещи-орудию»" [15, с. 108].

Изучение "производственного движения", как и авангардных дизайна и архитектуры, с позиции эргоно­мики, несомненно, позволит открыть новые идеи и прак­тически ориентированные подходы, предварявшие ее развитие в России. Тем более что эти идеи вдохновляли не одно поколение дизайнеров и архитекторов. Более того, в становлении огромного числа художников, уче-

ных, философов есть лепта, связанная с творчеством и Татлина, и Малевича, и конструктивистов [15].

Анализируя развитие семиотики, например, Р.Якоб­сон обращал внимание на то, что абстрактная живопись заставляет нас осознать одновременность сочетающихся и переплетающихся "соотношений между элементами". "Responsions (взаимосвязи) между различными хромати­ческими и геометрическими категориями, которые, без­условно, играют не обязательную роль в репрезентатив­ной живописи, становятся единственной семиотической ценностью в абстрактной живописи" [19,с.160].

Великая духовная работа, которая, по словам В.И.Вернадского, шла в России в 20-е годы, порождала гениальные всплески мысли в самых различных сферах научной, технической и художественной деятельности, предвосхищая многие современные направления их разви­тия. "Учение В.И.Вернадского о ноосфере, философские идеи Н.Ф.Федорова, П.А.Флоренского, В.Н.Муравьева и др., а вслед за ними и появление конкретных дисциплин, таких как семиотика, теория систем, синергетика,— от­мечает С.С. Хоружий,— создают предпосылки нового единства знания и, более того, нового способа знания, глобального по своему охвату и универсального по свое­му методу" [22,с.412].

Представляются чрезвычайно интересными попыт­ки историков и исследователей выявить внутреннее единство занятий целой плеяды ученых и людей искус­ства, творчество которых относится к указанному исто­рическому периоду. Неожиданные и глубокие параллели проводит Е.Сидорина между выдвинутым К.Малевичем взглядом на "мир как беспредметность", или концепцией супрематизма [23], и всеобщей организационной наукой [24]. Кроме общенаучного значения, такое сопоставление представляет интерес и в плане формирования предпо­сылок возникновения эргономики в России.

К.Малевич, по выражению искусствоведа Н.Пуни-на, — это снаряд, посланный человеческим духом в не­бытие, в чистую пустоту интуиции, где единственными реальностями являются отношения и связи; здесь уже кончается "царство живописи", и искусство вылетает в такие области, где нет ничего, кроме формы [25].

В концепции супрематизма мир открывается во вза­имосвязи основополагающих черт, таких, как простран­ство, время, движение, энергия, материя, другими слова­ми, мир складывается, строится "из элементов". Совме­щая цельность живописно-пластического восприятия с аналитической установкой сознания, авангардисты со­здают "композиции" (общее название произведений "беспредметного" творчества), обращенные на выявле­ние абстрактной сущности Вселенной. "Авангард рас­крывает перед нами вселенское значение человеческого сознания. Он по сути рассказывает на своем языке о двух проблемах — структуре Вселенной и структуре созна­ния" [12, с.81].

Стремление, говоря словами Н.Пунина, "охватить отношения всевозможных элементов", обратиться "к во­просам основной архитектуры мира", выразить "связи и отношения как тел, так и представлений, идей",— это и есть то общее, что характеризует концепцию супрематизма и всеобщую организационную науку. "Но интересен не только параллельный шаг Малевича и Богданова к метауровню осмысления системности в одном случае в категориях общехудожественных, в другом — общенауч­ных... Интересно и показательно другое: «супрематизм миростроительства» являет, равно как идея «всеобщей организационной науки» Богданова, всеорганизацион-ную точку зрения. И Богданов, и Малевич выдвигали, каждый в своем варианте и вполне своеобразно (в одном случае — наука, в другом — искусство), идею объедине­ния преобразовательной деятельности человечества. В одном случае — на путях создания единой «организаци­онной науки», в другом — супрематизма как единой системы архитектуры всей Земли" [14, с.262].

Общий воздух, по удачному выражению Д. Сарабьяно-ва, которым в России на рубеже столетий дышали не только философия, искусство, религия, но и наука, тех­ническое творчество, был более чем благоприятной ду­ховной и интеллектуальной атмосферой, в которой воз­ник дизайн и которая не могла не породить эргономику. Однако в России на рубеже столетий формировались и непосредственные основания для возникновения эргоно­мики.

5.1.3. Формирование предпосылок возникновения эргономики в России на рубеже конца XIX—начала XX века

 

Возникновение предпосылок для развития в России психологии труда и психофизиологии труда, а также инженерной психологии, психологии управления, инду­стриально-педагогической психологии, относят к концу XIX—началу XX века [26]. Весомым вкладом в область профессиоведения, в систему научных знаний о мире профессий явилась работа врача С.М.Богословского "Система профессиональной классификации" (1913). В ней упорядочены 703 вида производств и промыслов, отражены знания о мире профессий, накопленные в течение четырех десятилетий конца XIX—начала XX века. Эта классификация — не просто "список назва­ний", а перечень профессий, за которым видится концеп­туальный каркас, четкое и точное формулирование ис­ходных посылок, определение основных понятий, напри­мер "профессия", "занятие", "детальная профессия".

Фундаментальный труд С.М.Богословского возник не на пустом месте. Профессиональная гигиена в России еще ранее занялась изучением разных видов труда и их упорядочением. В 1875—1885 гг. под руководством Ф.Ф.Эрисмана было обследовано более 1000 фабрик и заводов и соответствующих "детальных профессий", ре­зультаты опубликованы в 17 томах. Программа обследо­вания включала наиболее распространенные факторы труда, приводящие к профессиональной патологии. К таким факторам Эрисман отнес следующие: "Положение тела, которое мы принимаем при работе, характер дви­жений, необходимых для выполнения ее, свойства той среды, в которой совершается работа, состав и свойства обрабатываемых предметов и необходимых для работы

орудий, наконец, продолжительность труда и душевное состояние, в которое он приводит работника" [27, с.1].

Именно в работе С.М.Богословского получили разви­тие идеи Ф.Ф.Эрисмана и других представителей рос­сийской медицины о том, что "функциональное строение и процесс осуществления трудовой деятельности обу­словлены предметным ее содержанием, материальной обстановкой труда, техническими его средствами, техно­логией. На этой концептуальной основе и строится «сани-тарная» (а по сути комплексная) характеристика профес­сии" [26, с. 162].

В конце XIX—начале XX века многие специалисты России считали, что первой и важнейшей мерой борьбы с несчастными случаями должна быть забота об их пред­отвращении, заложенная в самом "первоначальном уст­ройстве" фабрики, завода, мастерских, рабочих мест. В частности, В.И.Михайловским были предложенк не толь­ко меры по коррекции условий и средств труда, но и требования, ориентированные на проектирование техни­ки с учетом возможностей и особенностей человека — "Проект обязательных постановлений о мерах, которые должны быть соблюдаемы промышленными заведениями для охранения жизни и здоровья рабочих во время рабо­ты и при помещении их в фабричных зданиях. Составлен фабр.ревизором В.И.Михайловским" [28].

Об учете требований работника, для которого кон­струируется машина, говорится в докладе П.К.Энгель-мейера проектировании машин. Психологический ана­лиз": на стадии пространственной компоновки машин возможно и необходимо "озаботиться тем, чтобы уход, осмотр, смена деталей были удобны" [29, с.8]. По мнению Энгельмейера, заботясь о конкурентоспособности про­дукции предприятия, конструкторы должны стараться придавать изделиям привлекательный вид, отвечающий назначению изделия и особенностям публики как предпо­лагаемого потребителя.

В конце XIX—начале XX века выдвигалось много идей и предлагались практические рекомендации по со­гласованию возможностей человека и техники в сфере сельскохозяйственного труда, в воздухоплавании, на же­лезнодорожном транспорте. Инженером И.И.Рихтером предложен вариант новой интегральной области зна­ния — железнодорожной психологии, проблематика ко­торой определялась задачами совершенствования желез­нодорожного дела [30].

В России начала XX века предпринимались разроз­ненные исследования организации труда и трудовых движений. Инженеры, ученые, предприниматели прояв­ляют интерес к системе Ф.Тейлора, идеи которого, как убеждает содержание данного раздела, упали на взрых­ленную почву. В 1912—1913 гг. отмечается даже своеоб­разный бум вокруг идей Тейлора, ведутся дискуссии о достоинствах и просчетах его системы. В 1913 г. начинает издаваться журнал "Фабрично-заводское дело", в кото­ром систематизировалась разнообразная информация об учении Тейлора.

 




Поиск по сайту:

©2015-2020 studopedya.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.