ГОСУДАРСТВЕННЫЙ КОММУНИЗМ – КОММУНИСТИЧЕСКИЕ ОБЩИНЫ

Важность вопроса, который мы подняли, слишком очевидна, чтобы ее можно было оспаривать. Многие анархисты, включая сюда и коммунистов, и многие мыс­лители вообще, вполне признавая все выгоды, которые коммунистический строй может дать обществу, видят, однако, в этой форме социальной организации серьез­ную опасность для общественной свободы и для свобод­ного развития личности. Что такая опасность действи­тельно существует, в этом нет никакого сомнения. При­том, коснувшись этого предмета, приходится разобрать другой вопрос, еще более важный, поставленный во всю свою широту нашим веком, — вопрос о взаимных отно­шениях личности и общества вообще.

К несчастию, вопрос о коммунизме осложнился раз­ными ошибочными воззрениями на эту форму общест­венной жизни, получившими довольно широкое распро­странение. В большинстве случаев, когда говорили о коммунизме, то подразумевали коммунизм более или менее христианский и монастырский — и во всяком слу­чае государственный, подначальный, го есть подчинен­ный строгой центральной власти. В таком виде он проповедовался в коммунистических утопиях 17-го века, в заговоре Бабефа в 1775 году, а затем, в первой поло­вине девятнадцатого века, особенно Кабе и тайными коммунистическими обществами, и в таком виде его осуществляли на практике в некоторых общинах в Аме­рике. Принимая за образец семью, эти общины стреми­лись создать «великую коммунистическую семью» и ради этого хотели прежде всего «переродить человека». В этих целях помимо труда сообща они налагали на сво­их членов тесное, семейное сожительство, удаление от со­временной цивилизации, обособление коммуны, вмеша­тельство «братьев и сестер» во все малейшие проявле­ния внутренней жизни каждого из членов общины, и, на­конец, полное подчинение начальству коммуны или (в заговоре Бабефа и у немецких коммунистов) госу­дарственной власти.

Затем, в рассуждениях о коммунизме недостаточно различают и часто смешивают мелкие единичные общи­ны, многократно создававшиеся за последние триста или четыреста лет, и те коммуны, имеющие возникнуть в большом числе и вступающие между собою в союзные договоры, которые могут создаться в обществе, высту­пившем на путь социальной революции, — коммуны, ос­нованные группами интеллигентов и городских рабочих, не способные бороться против всех сложных трудностей жизни земледельческого пионера на девственных землях Америки, и — коммуны того же характера, основанные также в Америке, но земледельцами: немецкими кре­стьянами, как, например, в Анаме, или славянскими кре­стьянами, как, например, духоборами.

Таким образом, для успешного обсуждения вопроса о коммунизме и о возможности обеспечить личную неза­висимость в коммунистическом обществе необходимо рассмотреть порознь следующие вопросы:

1) Производство и потребление сообща, его выгоды и его неудобства, то есть — каким образом можно уст­роить работу сообща и как пользоваться сообща всем, что нужно для жизни?

2) Совместную жизнь, то есть необходимо ли устра­ивать ее непременно по образцу большой семьи?

3) Единичные и разбросанные общины, общины воз­никающие в настоящее время; и

4) общины будущего строя, вступающие между со­бою в союзный договор (федерацию);

и, наконец, 5) влечет ли коммунизм общинной жизни за собою неизменно подавление личности? Другими сло­вами — каково положение личности в коммунистическом обществе при общинном строе?

Под именем социализма вообще в течение девятнад­цатого века совершилось громаднейшее умственное дви­жение. Началось оно с заговора Бабефа, с Фурье, Сен-Симона, Роберта Оуэна и Прудона, которые формулиро­вали главнейшие течения социализма, и продолжалось оно их многочисленными последователями: французски­ми (Консидеран, Пьер Леру, Луи Блан), немецкими (Маркс, Энгельс, Шефле), русскими (Бакунин, Черны­шевский) и так далее, которые работали над распрост­ранением в понятной форме воззрений основателей со­временного социализма либо над утверждением их на научном основании.

Мысли основателей социализма, по мере того как они вырабатывались в более определенных формах, дали начало двум главным социалистическим течениям: ком­мунизму начальническому и коммунизму анархическому (безначальному), а равно и нескольким промежуточным формам, выискивающим компромиссы или сделки меж­ду теперешним обществом и коммунистическим строем. Таковы школы: государственного капитализма (госу­дарство владеет всем необходимым для производства и жизни вообще), коллективизма (всем выплачивается задельная плата, по рабочим часам, бумажными день­гами, в которых место рублей заняли рабочие часы), кооперации (производительные и потребительные арте­ли), городского социализма (полусоциалистические уч­реждения, вводимые городскою управою или муниципа­литетом) и многие другие.

В то же время в чисто рабочей среде те же мысли основателей социализма (особенно Роберта Оуэна) по­могли образованию громадного рабочего движения. Оно стремится соединить всех рабочих в союзы по ремеслам ради прямой, непосредственной борьбы против капи­тала. Это движение породило в 1864-1879 годах Интер­национал, или Международный союз рабочих, который стремился установить всенародную связь между объе­диненными ремеслами, а затем его продолжения, но с ограниченной программой: политической, социал-демо­кратической партии.

Три существенных пункта было установлено этим громадным движением, умственным и революционным, и эти три пункта глубоко проникли за последние трид­цать лет в общественное сознание. Вот они:

1) уничтожение задельной платы, выдаваемой капи­талистом рабочему, так как представляет она собою не что иное, как современную форму древнего рабства и крепостного ига;

2) уничтожение личной собственности на то, что не­обходимо обществу для производства и для обществен­ной организации обмена продуктов; и, наконец,

3) освобождение личности и общества от той формы политического порабощения — государства, — которая служит для поддержания и сохранения экономического рабства.

По этим трем пунктам, можно сказать, уже устанав­ливается некоторое соглашение между мыслящими соци­алистами.

Действительно, даже коллективисты, которые наста­ивают на необходимости «рабочих чеков», или платы по часам работы, а равно и те, которые говорят, как выра­зился поссибилист («возможник») Брусс: «Все должны быть чиновниками!» (Toils — fonction naires), то есть, что все рабочие должны быть на жалованье либо у государства, либо у города, либо у сельской общины, — даже они соглашаются, в сущности, с вышеупомянутыми тремя пунктами. Они предлагают ту или другую времен­ную сделку только потому, что не предвидят возможно­сти сразу перейти от теперешнего строя к безгосударст­венному коммунизму. Они идут на сделки, потому чтосчитают их неизбежными, но их конечная цель все-таки остается коммунизм.

Что же касается до государства, то даже те изних, которые остаются ярыми защитниками государства и сильной правительственной власти и даже диктатуры, признают (как выразился однажды Энгельс), что когда классы, существующие теперь, будут уничтожены, то с ними исчезнет и надобность в государстве. Таково бы­ло, по крайней мере, мнение некоторых вождей маркси­стской школы.

Таким образом, нисколько не стремясь преувеличи­вать значение анархической партии в социалистиче­ском движении из-за того только, что она — «наша» пар­тия, мы должны признать следующее.

Каковы бы ни были разногласия между различными партиями общесоциалистического движения — причем эти разногласия обусловливаются в особенности различием в способах действия, более или менее революцион­ных, принятых тою или другою партиек», — все мыслите­ли социалистического движения, к какой бы партии они ни принадлежали, признают, что конечной целью социа­листического развития должно быть развитие вольного коммунизма. Все остальное — сами же они сознаются — есть не что иное, как ряд переходов на пути к этой цели.

Но нужно помнить, что всякое рассуждение о перехо­дах, которые придется сделать на пути к цели, будет со­вершенно бесполезно, если оно не будет основано на изучении тех направлений, тех зачаточных переходных форм, которые теперь уже намечаются в современном обществе; причем среди этих различных направлений два особенно заслуживают нашего внимания.

Одно из них состоит в следующем. По мере того как сложнее становится жизнь общества, все труднее и труд­нее бывает определить, какая доля в производстве пищи, одежды, машин, жилья и тому подобного по справедли­вости должна приходиться на долю каждого отдельного работника. Земледелие и промышленность теперь до то­го осложняются и взаимно переплетаются, все отрасли промышленности до того начинают зависеть друг от дру­га, что система оплаты труда рабочего-производителя, смотря по количеству добытых или выработанных им продуктов, становится все более и более невозможной, если стремиться к справедливости. Работая одинаково усердно, два человека на разного сорта земле, в разные годы или в двух разных угольных копях, или же на двух разных ткацких фабриках при разных машинах, или да­же на той же машине, но при разном хлопке, произведут различные количества хлеба, угля, тканей.

В прежнее время, когда существовал только один способ делать башмаки, шить белье, ковать гвозди, ко­сить луг и так далее, можно было считать, что если та­кой-то работник произведет более башмаков, белья, гвоздей или если он выкосит более сена, чем другой, то ему заплачено будет за его усердие или за уменье, лов­кость, если дать ему повышенную плату соответственно результатам, которые он получил.

Но теперь, когда продуктивность труда зависит особенно от машин и от организации труда в каждом пред­приятии, становится все менее и менее возможным определять плату соответственно результатам, полученным каждым рабочим.

Поэтому мы видим, что чем развитее становится дан­ная промышленность, тем более исчезает в ней пош­тучная заработная плата, тем охотнее заменяется она поденною платою, по столько-то в день. С другой сторо­ны, сама поденная плата имеет некоторое стремление к уравнению.

Теперешнее общество, конечно, продолжает делиться на классы, и есть целый громаднейший класс «господ» или буржуа, у которых жалованье тем выше, чем менее они сработают в день. Затем, среди самих рабочих есть также четыре крупных разряда, в которых рабочий день оплачивается очень различно, а именно: женщины, сель­ские рабочие, чернорабочие, делающие простую работу, и рабочие, знающие какое-нибудь более или менее спе­циальное ремесло. Но эти четыре разряда различно оп­лачиваемых рабочих представляют только четыре разря­да эксплуатации рабочего его хозяином и каждого раз­ряда самих рабочих — другими, высшими разрядами: женщин — мужчинами, сельских рабочих — фабричны­ми. Таковы результаты буржуазной организации произ­водства.

Теперь оно так; но в обществе, в котором установит­ся равенство между людьми и все смогут научиться ка­кому-нибудь ремеслу и в котором хозяин не сможет пользоваться подчиненным положением рабочего, муж­чина — подчиненным положением женщины, а городской рабочий — подчиненным положением крестьянина, — в таком обществе деление на классы исчезнет. Даже те­перь уже в каждом из этих классов заработная плата имеет стремление к уравнению. И поэтому совершенно справедливо было замечено, что для правильно устроен­ного общества рабочий день землекопа стоит столько же, то есть имеет одинаковую ценность, что и день ювелира или учителя. В силу этого еще Роберт Оуэн, а за ним Прудон предложили, и даже оба попробовали ввести ра­бочие чеки; то есть каждый человек, проработавший, скажем, пять часов в каком бы то ни было производстве, признанном полезным и нужным, получает квитанцию с означением «пять часов»; и с этою квитанциею он мо­жет купить в общественном магазине любую вещь — еду, одежду, . предмет роскоши — или же заплатить за квартиру, за проезд по железной дороге и так далее, представляющие то же количество часов работы других людей. Эти самые рабочие чеки коллективисты и предла­гают ввести в будущем социалистическом обществе для оплаты всякого рода труда. В Парижской Коммуне 1871 года мы видели также, что администраторам и пра­вительству коммуны платилось одинаковое жалованье в пятнадцать франков в день.

Если вдуматься, однако, во все то, что до сих пор бы­ло сделано, чтобы установить общественное, социалисти­ческое пользование чем бы то ни было, мы не видим — за исключением нескольких тысяч фермеров в Америке, которые ввели между собою рабочие чеки, — мы не ви­дим, чтобы где-нибудь мысль Роберта Оуэна и Прудона, проповедуемая теперь коллективистами, принялась в сколько-нибудь значительных размерах. Со времени попытки Оуэна, сделанной три четверти века тому на­зад, рабочий чек не привился нигде. И я указал в дру­гом месте («Хлеб и Воля», глава о задельной плате), какое внутреннее противоречие мешает широкому прило­жению этого проекта.

Зато мы замечаем, наоборот, множество всевозмож­ных попыток, сделанных именно в направлении комму­низма, либо частного, ограниченного, неполного, либо даже полного. Многие сотни коммунистических общин были основаны в течение девятнадцатого века в Европе и в Америке, и даже в настоящую минуту нам известно несколько десятков общин, живущих более или менее на началах коммунизма и более или менее процветающих, так что если бы кто-нибудь занялся описанием всевоз­можных, больших и малых, коммунистических и полукоммунистических общин, рассеянных по белу свету (как это сделал лет тридцать тому назад Нордхоф для Аме­рики), то картина получилась бы весьма поучительная.

Оставляя в стороне религиозный вопрос и его роль в организации коммунистических обществ, достаточно будет указать на пример духоборов в Канаде, чтобы по­казать экономическое превосходство коммунистического труда по сравнению с трудом личным. Прибыв в Канаду без копейки, они были принуждены устроиться там в еще необитаемой, холодной части провинции Альберты; за отсутствием лошадей их женщины запрягались по 20 или 30 человек в соху, в то время как мужчины среднего воз­раста работали на железной дороге и отдавали свои жа­лованья на общие нужды в коммуну; и однако через семь или восемь лет все 6000 или 7000 духоборов сумели достигнуть благосостояния, организовав свое земледелие и свою жизнь при помощи всяких современных машин — американских косилок и вязалок, молотилок и паровых мельниц на коммунальных началах*.

* Кроме того, они купили себе земли на берегу Тихого океана, в провинции Канады, Британской Колумбии, где они организовали свою фруктовую колонию, чего страшно не хватало этим вегетарьянцам в провинции Альберте, где ни яблони, ни груши, ни вишни не дают плодов, так как их цветы убиваются майскими морозами.

Таким образом, мы имеем здесь союз около двадцати коммунистических поселков, причем каждая семья жи­вет в своем доме, но полевые работы производятся сооб­ща, и каждая семья берет из общественных магазинов, что ей нужно для жизни. Эта организация, которая в те­чение нескольких лет поддерживалась религиозною идеею общины, не является, конечно, нашим идеалом; но мы должны признать, что, с точки зрения экономической жизни, громадное превосходство коммунистического тру­да над индивидуальным трудом и полная возможность приспособить этот труд к современным потребностям земледелия с помощью машин были превосходно дока­заны.

Но, кроме этих попыток удачного коммунизма в сель­ском хозяйстве, мы можем также указать на множество примеров коммунизма частичного, имеющего целью одно потребление, который проводится в многочисленных по­пытках социализации, делающихся в буржуазном обще­стве, — либо среди частных лиц, либо целыми городами (так называемый муниципальный, или городской соци­ализм).

Что такое гостиница, пароход, швейцарский «панси­он», если не попытки, делающиеся в этом направлении среди буржуазного общества? В обмен на определенную плату — столько-то рублей в день — вам представляется выбирать что вам вздумается из десяти блюд или более блюд, которые вам предлагаются на океанском пароходе или в отеле; и никому в голову не приходит учитывать, сколько вы чего съели. Такая организация теперь уста­новилась даже международная. Уезжая из Лондона или Парижа, вы можете запастись билетами (по столько-то рублей в день), и по этим билетам вы получаете комна­ту, кровать и стол в сотнях гостиниц, рассеянных во Франции, Германии, Швейцарии, Италии и принадлежа­щих к международному союзу гостиниц.

Буржуа прекрасно поняли, какую громадную выгоду представляет им этот вид ограниченного коммунизма для потребления, соединенного с полною независимо­стью личности; вследствие этого они устроились так, что за определенную плату, по столько-то в день или в ме­сяц, все их потребности жилища и еды бывают вполне удовлетворены без всяких дальнейших хлопот. Предме­ты роскоши, конечно, не входят в этот договор: за тон­кие вина и за особенно роскошные комнаты приходится платить особо; но за плату, одинаковую для всех, основ­ные потребности удовлетворены, не считая того, сколько каждый отдельный путешественник съест или не доест за общим столом.

Страхование от пожаров, особенно в селах, где суще­ствует до некоторой степени приблизительное равенство в достатках всех жителей и где поэтому страховая пре­мия взимается равная со всех; застрахование от случай­ных увечий в экипаже или во время путешествий по же­лезным дорогам; застрахование от воровства, причем вы платите в Англии немного более рубля в год (полкро­ны), и компания выплачивает вам, по вашей собственной оценке, за все, что бы у вас ни украли, ценою до тысячи рублей — и делает это без всяких разбирательств и без всякого обращения к полиции («С какой стати? — гово­рил нам агент. — Обращаться к полиции! Все равно она ничего не разыщет, а ваш рубль покрывает наши плате­жи и другие расходы, еще с барышом») — все это формы частного коммунизма или, вернее, артельной жизни, воз­никающие чрезвычайно быстро за последние двадцать пять лет. Прибавьте к этому еще ученые общества, кото­рые за такую-то плату в год дают вам библиотеку, ком­наты для ваших работ, музей или зоологический сад, ко­торые ни один миллионер не может купить на свои мил­лионы. Прибавьте клубы, дающие вам комнату, биб­лиотеку, общество и всякие другие удобства, и общества для оплаты доктора, столь распространенные среди английских рабочих; возьмите общества застрахования на случай болезни; возьмите артельные путешествия, устра­иваемые не только частными агентами, но и образова­тельными учреждениями (Polytechnic Tours в Анг­лии): или возьмите обычай, распространяющийся теперь в Англии, что за рубль или даже за полтинник в неделю вам доставляют на дом, прямо от рыболовов, столько рыбы, сколько вы можете съесть в неделю в вашей се­мье; возьмите клуб велосипедистов с его тысячами мел­ких удобств и услуг, оказываемых членами и так далее и так далее.

Словом, мы имеем перед собою сотни учреждений, возникших очень недавно и распространяющихся с не­обыкновенною быстротою, основанных на началах при­ближения к коммунистическому пользованию целыми об­ширными отраслями потребления.

И, наконец, мы имеем еще тоже быстро разрастаю­щиеся городские учреждения коммунистического рода. Город берется доставлять всем воду за столько-то в год, не считая в точности, сколько вы израсходуете воды; точно так же — газ и электричество для освещения и как рабочую силу,— во всех этих городских предприятиях те же попытки социализации потребления прилагаются в масштабе, который расширяется с каждым днем. И особенно важно то, что это потребление неизбежно приводит города к муниципальной организации произ­водства (газа, электричества, городских молочных я т. п.).

Затем, города имеют теперь свои гавани и доки, свои сады, свои конки и трамваи, с одинаковою платою за большое или малое расстояние (начиная от нескольких сот шагов до 30-ти верст вы платите в Америке все ту же плату), свои общественные бани и прачечные, и, на­конец, города начинают строить свои общественные до­ма; или же город держит своих овец, или, наконец, заво­дит свою молочную ферму (Торки в Англии). Более того. Мы увидим через несколько лет в Англии город, имею­щий сам свои угольные копи, чтобы получить электриче­ство для освещения и двигательной силы, без того чтобы приходилось за это платить дань владельцам копей. В Манчестере это было уже решено в принципе, когда трест главных угольных компаний поднял на большую цифру цену угля в течение бурской войны. И с каждым годом эти попытки расширения городского хозяйства в коммунистическом направлении растут, распространяя также область их приложений.

Конечно, все это еще не коммунизм. Далеко не ком­мунизм. Но основная мысль большинства этих учрежде­ний содержит в себе частицу коммунистического начала. А именно: за известную плату, по столько-то в год или е день, вы имеете право удовлетворить такой-то разряд ваших потребностей — за исключением, конечно, ро­скоши в этих потребностях. Теперь вы еще платите за это деньгами; но близок день, когда платить можно бу­дет и трудом: начало уже положено.

Многого, конечно, еще недостает этим зачаткам коммунизма, чтобы стать действительным коммунизмом: во-первых, плата производится деньгами, а не трудом; а во-вторых, потребители, по крайней мере в частных предприятиях, не имеют голоса в заведывании делом.

Но нужно также заметить следующее. Если бы основная мысль этих учреждений была правильно понята, то нетрудно было бы уже теперь завести, даже по част­ной или общественной инициативе, такую общину, в го торой первый пункт, то есть уплата трудом, был бы уже введен.

Возьмите, например, участок земли, скажем, в 500 де­сятин. На этой земле строится двести домов, каждый с садом или огородом в четверть десятины. Остальная земля обращается в поля, огороды и общественные сады Предприниматель берется либо представлять каждой семье, занимающей эти дома, на выбор любые из пяти десяти блюд, приготовляемых им каждый день (как в американской гостинице), или же он доставляет же­лающим готовый хлеб, сырое мясо, овощи и т. д., — сколько они потребуют, — чтобы готовить у себя на дому (шаг в этом направлении уже делают рыбаки, доставляя рыбу по абонементу) Отопление производится, конечно по-американски, из общей печи по трубам с горячей во­дой. И за все это хозяин учреждения берет с вас — либо плату деньгами, по столько-то в день, либо плату работою, по столько-то часов в день по вашему выбору в любой из отраслей, нужных для его села-гостиницы. Работайте по вашему выбору, в полях или в огороде, на скотном дворе или на кухне, или по уборке комнат, столько-то часов в день, и ваша работа зачтется в уплату за вашу жизнь. Такое учреждение можно было бы завести хоть завтра, и приходится удивляться одному — что это го давно уже не было сделано каким-нибудь предприим­чивым содержателем гостиницы*.

* С тех пор как эти строки были написаны, я ездил в Америку. Там в Кембридже (около Бостона) устроено при университете, кро­ме громадной, роскошной столовой для богатых студентов, еще громадное не менее художественное здание — очень дешевая столовая для более бедных студентов. А так как у многих студентов и тут нечем платить, то их охотно берут, чтобы прислуживать за сто­лами в часы обеда; и студенты в Америке, как известно, очень охотно это делают. Они платят, таким образом, за свой стол не деньгами, а трудом по известному расчету. Нет никакой при­чины, почему при этих столовых не завести бы также свою фер­му Бостон оказывается большим производителем земледельческих и садовых продуктов — главный, по денежному обороту, садовый и огородный центр в штате Массачусетс. Впрочем, и об этом уже поднята была нами речь, и идея принята сочувственно Школьные фермы, наверно, скоро привьются, теперь в Америке заведут ферму и при университете.

III

Поиск по сайту: