Старомодный письменный стол, на нем пишущая машинка, в которую вставлен нетронутый белый лист. Рядом — столик с аквариумом. Алеш, лежа на диване, смотрит в потолок. Чешет грудь. Встает, подходит к аквариуму, берет из мешочка щепоть корма и медленно сыплет в аквариум. Наблюдает за рыбками. Потом возвращается к дивану, собираясь снова лечь, но раздумывает, достает из шкафа мощный полевой бинокль и только после этого идет к дивану, ложится, одной рукой чешет грудь, другой держит бинокль, наблюдая за рыбками. Стук в дверь. Алеш с поразительной быстротой вскакивает с дивана, садится к столу и печатает на машинке несколько букв.
Алеш. Войдите!
Густав (войдя). Ах, Алеш! После такого дня — ты не дашь себе покоя!
Алеш. Именно после такого дня. Куда сбежишь, если не к тому, что для тебя — все. Только не виляй, знаю, и ты выдержал сражение.
Густав (польщен). Немного поупражнялся в подписях. Но не хочу тебе мешать.
Алеш. Сказать по правде, ты все равно уже помешал. (Убежденно.) Я не виноват, стоит скрипнуть двери — и я не сосредоточусь до конца дня. Но ты — сам знаешь — мог бы войти хоть в полночь.
Густав. Приехал доктор. А того молодчика я видел: прячется там внизу, за оранжереей.
Алеш (пока Густав говорит, несколько раз пересекает комнату). Вот видишь! А тут еще некоторые... Разумеется, речь не о тебе, но среди нас все больше распространяется цинизм.
Густав. Ты имеешь в виду... Цирила?
Алеш. Хотя бы. Вспомни его замечания! Ты шел через двор — а почему не мокрый? Да и не только это. А его отношение к окружающим... Он как бы взирает на всех сверху вниз! Вспоминаю, как однажды — да ведь и ты там был — он рассказывал историю о священнике, который изнасиловал...
Густав (хохочет; подойдя к столу, читает напечатанное на листе). «Марабуру, если бы ты знал, Марабуру!»
Алеш. Такая уж у него позиция. Носится с собой, как с писаной торбой. Я не хотел говорить, но у него это, возможно, прямо в крови! Ты хоть знаешь, из какой среды он вышел?
Г у с т а в. Я бы искал причину в чем-нибудь другом. Нам же известно, в какой среде он был все эти годы. Сперва со спортсменами, а потом...
Алеш. Нет... пожалуй, нет, помню его еще до той поры, как я был депутатом... Уже тогда это в нем сиде-, ло... Что-то хозяйское... Такие вещи человек просто носит в себе.
Густав. Знаем мы, что он делал с тех пор, как ушел из спорта! (С невероятным презрением.) Сочинял параграфы! Ну скажи, для чего параграфы, когда уже царит справедливость?
Алеш. Возможно. Все взаимосвязано. Но я вынужден повторить: такие вещи всегда коренятся в. глубоком прошлом... прямо в крови!
Густав. Ты полагаешь, у нас еще не царит справедливость?
Але ш (испуганно). Что ты! (Пауза.) Да, я чувствую: все — от этих его параграфов. От них все беды... (Разгорячившись.) Сам знаешь, ненависть не в моей натуре, по крайней мере — нездоровая. Но эти параграфы... их я просто ненавижу...
Стук в дверь — входят Эмиль и Ц up ил.
Цирил. Мы с маленькой ночной прогулки,
Эмиль. Доктор сидит в столовой. Едва поздоровался.
Алеш. Почему не придет к нам? Он ведь всегда, как только приезжал, встречался с нами...
Эмиль. Думаю, это дело рук Филиппы. Вы ее не видели?
Густав. Филиппа давно спит.
Ц и р и л. Он хочет знать — с кем.
Эмиль (резко обернувшись). Я не позволю... ты... физкультурник!
Алеш (подчеркнуто). Мне не нравится, что он сидит там один. Похоже, он специально кого-то ждет.
Цирил. Молодчика мы встретили в коридоре. Ходит тихо, в войлочных тапочках — не услышишь! (На цыпочках подходит к столу, читает.) «Марабуру, если бы ты знал, Марабуру!»
Алеш (взволнованно). Но... возможно, он подглядывает... Возможно — эти двое... (Встает, несколько раз в волнении пересекает комнату.) Нет, нет, простите... Я не справился с нервами! (Садится.)
Эмиль (неожиданно). Что за речи... что за тупость... Я единственный из вас что-то собой представлял. А взгляните на меня! (Вытягивает руки вперед, точно слепой. Руки дрожат.) Участник конгресса — ныне участник замковых безобразий, раб недоучек!.. Но теперь конец! Я еще могу вырваться из этих стен! Потому что я... (Стучит себя по лбу.) Требую тишины! Не нужна мне ваша унаследованная от дедов слава! В этот момент... я решился... Возвращаюсь к нормальной жизни!
Густав. Какой трудный день. Уже почти полночь — а мы не спим. И совсем недавно — мертвец. Вспоминается случай: это было тоже в полночь, когда я еще был подмастерьем. И поспорил, что донесу четыре...
Эмиль (уже спокойно). Ненавижу эти лица, эти речи, Филиппу, всех вас. И его ненавидел. Эк он сразу набросился на нее, точно я пустое место. Если б мог, я бы его еще раз... (Сжимает кулаки.)
Общее оцепенение.
Ухожу, немедленно ухожу! (Встает, но идет не к двери, а к столу. Читает.) «Марабуру, если бы ты знал, Марабуру!» (Возвращается в кресло.)
Входит Бернард.
Бернард (направляется прямиком к окну). Туман, тишина. Ничто не шелохнется. Когда-то, помните, мы сходились и в дождь, собирались там, под окнами... А теперь — ни души. Мы тут, словно волчья стая.
Густав. После такого дня просто необходимо опереться о чье-нибудь плечо. Мы убедились в этом и...
Ц и р и л (резко). Ты что-то хотел сказать?
Густав (испуганно). Нет, нет, ничего!
Бернард. Он хотел сказать: мы убедились и на примерах из природы. Взять хоть травяную вошь...
Густав. Как это? (Пауза. Смеется, точно что-то понял.) Ах, вот оно что...
Бернард. Я говорил с доктором. (Мгновенное оцепенение.) И молодчик тоже не спит. Жжет свет. Наверно, устраивается. Как тот. Еще и насвистывает. Как тот.
Всеобщее оцепенение, только Бернард непринужденно подходит к столу.
(Читает.) «Марабуру, если бы ты знал, Марабуру!» (Возвращается к окну.)
Цирил. Отвратная ночь! Хоть бы отыскалась какая-нибудь бутылка...
Алеш. Но это ведь может означать... А что он насвистывал?
Бернард. Я бы сказал, это... (насвистывает) свадебный марш... (Снова насвистывает.) Пожалуй, из «Лоэнгрина».
Цирил. А доктор сидит и ждет. Мы тут... он там... а молодчик...
Густав. А молодчик шастает по коридорам!
Алеш (настойчиво). Он действительно насвистывал именно это?
Цирил. Повторяю: должна найтись какая-нибудь бутылка.
Ал е ш. Вот что я хочу вам сказать. Не нравится мне, что он насвистывает именно это. Помню, еще в войну, не сердитесь, приходится вспоминать: шеф нашего... вернее, вражеского гестапо, мы звали его Ганс, когда женился, экий проходимец, на его совести было столько наших жизней... Так ему играли (драматическая пауза) тот же самый марш!
Густав. Но... это могло бы означать... Помните момент, когда он здесь появился? Что, если он подослан? Такое мы уже однажды пережили — появляется человек... Мы думали — случайно, а оказалось — подослан.
Эмиль. Не нравится мне все это. Столько интереса ко всякой ерунде! Ничего себе — насвистывающий пастушок! Замок — это традиции. Под его сводами не положено свистеть!
Бернард. На определенной стадии уединения человек подвержен галлюцинациям. Можно или продолжать такую жизнь и находить в одиночестве наслаждение и даже некую систему добра... а можно поддаться ничем не объяснимому ужасу. Зачем вы себя терзаете? К чему этот вечный бой, интриги, актерство? Зачем ненавидеть и убивать? Все это уже давно утратило смысл.
Стук в дверь. <Общее оцепенение. Алеш быстрым шагом подходит к двери, открывает. Входит
Доктор.
Доктор. Извините, что помешал. У вас тут наверняка важная беседа.
Алеш. Ах, пан доцент, откуда вы? Как нужны вы были вчера!
Доктор. Да. Я слышал и даже видел.
Алеш (остальным). Теперь передо мной проблема, сами знаете какая. Это как родовые схватки. Пока не рожу... (Прерывает себя.) Садитесь, пан доцент!
Доктор. Я действительно не хотел бы мешать.
Алеш. Сказать по правде, вы все равно уже немного помешали. Но вы — сами знаете,— вы могли бы прервать нашу беседу хоть в полночь.
Доктор (изумлен). Нет, очевидно, я все-таки здесь лишний. Я только хотел обратить ваше внимание на тот факт... Я заполнил свидетельство о смерти.
'Оцепенение.
Цирил. Ах! Это был инфаркт?
Доктор. И еще я желал бы обратить ваше внимание, хотя, конечно, вы не должны придавать этому...
Цирил (удрученно). Значит, инфаркт! Тридцать шесть лет — и уже инфаркт!
Доктор (с мягким упреком). Однако это не первый случай.
Алеш. Совершенно верно... Мы слишком перенапрягаемся. Порой и я это чувствую... вот здесь. (Дотрагивается до груди.) Так и сжимает.
Доктор. Вы должны меньше утомляться. Ведь ваши жизни принадлежат не только вам! Однако хоть вы и не обязаны придавать этому значения, я хотел бы вас предостеречь...
Ц ир и л. Возможно, были какие-то трудности с...
формулировкой? Доктор. Нет, разумеется, нет. Но вы, наверное,
знаете — при всем уважении к Замку или,
точнее, именно ради него, свидетельства о смерти теперь выдает, так сказать, специальная комиссия... А потому я. бы...
Густав (оживленно). Но это же прекрасно! Мы не умели достойно завершить нечто столь ответственное, как жизнь человека! Скажу прямо: доктор, если вам в вашу комиссию нужен будет еще один член... я уже подписывал документы такого рода.
Доктор. Я только хотел вас предупредить... думаю, это мелочь, но кое-кто мог бы употребить ее и во зло, особенно если учесть, что речь о таком отчетливом инфаркте...
Эмиль. Где Филиппа?
Цирил. Еще раз повторяю, в такую минуту... Найдется тут, наконец, бутылка?
Алеш (поколебавшись, открывает буфет, из батареи бутылок берет одну; торжественно). Ваше здоровье, пан доцент, простите, что не могу предложить чего-нибудь получше, вы должны понять нас, непьющих! (Разливает вино по миниатюрным рюмкам.)
Доктор. Я принимаю это как награду. Позвольте чокнуться с вами... и с вами... со всеми... однако я действительно больше не смею вас задерживать, это было бы грешно, я не хотел бы портить вам настроение... У вас тут так красиво, уютно!
Алеш. Вот именно, пан доцент. Трудимся до седьмого пота. Взгляните, у меня новые живородящие рыбки, не желаете парочку? (Торжественно.) Я вывел их специально для вас, доктор1!,
Цирил. Свидетельство о смерти уже оформлено?
Доктор. Разумеется. Однако я хотел бы поделиться с вами кое-какими сомнениями...
Цирил. Так значит... все уже завершено.
Доктор. Конечно. Прошу вас, не придавайте моим словам значения...
Цирил. Итак... (Встает.) Мне жаль несчастного парня. Прошу вас — вспомним о нем в эту минуту. (Знак головой.)
Все. кроме Эмиля, встают, на миг застывают с поднятыми рюмками и вновь садятся.
Доктор. Благодарю вас. Я всегда рад, когда представляется случай заехать сюда. (Оглядывается по сторонам.) В этих стенах есть что-то необычное, только здесь сознаешь, насколько может возвыситься человек. Но именно здесь я всегда напоминаю себе и об опасностях, которые подстерегают столь хрупкий организм, каковым является человек...
Бернард (от окна). Доктор хочет сказать, что на шее умершего обнаружены синяки.
Всеобщее оцепенение.
Доктор. Вот это вы напрасно. Я не стал бы формулировать в столь сильных выражениях.
Цирил. Но свидетельство уже отослано?
Доктор. Будьте спокойны, я...
Цирил. Так значит — все завершено!
Доктор. Несомненно. Осталась, собственно, ерунда... Я, конечно, понимаю, быйают некие обстоятельства в личной или общественной жизни, порой вынуждающие к шагам, о которых мы позднее сожалеем. А сожалея, мы должны пребывать в безусловном стремлении в дальнейшем их избегать.
Ал е ш. Но, господин доцент, человек реагирует на ситуации, а не на стремления.
Доктор (кланяясь, примирительно). Вот, собственно, и все... Прошу вас, извините, если помешал, и пусть мой приход не вызовет у вас никакого беспокойства. (Уходит.)
Густав. Однако он... он нам угрожал?!
Бернард. Доктор в какой-то мере идеалист. Жаль, что некоторые неспособны его понять.
Алеш. Извините, но с нас уже, пожалуй, хватит ваших поучений. (Встав, кричит.) Такого" здесь в ночные часы никогда не бывало! (Снова садится.) Прошу прощения. Я немного перетрудился. А тут еще эти события!
Цирил (торжественно). Друзья! Вы нервничаете. А кое-кто и вовсе паникует. Не забудем, что мы тут не для того, чтобы чего-то бояться, а чтобы выполнять свое предназначение. В нас верят. Больше спокойствия, друзья!
Алеш (с облегчением). Да, да, именно так... Все будет как прежде! (Берет бутылку, идет от кресла к креслу, наливая. Вдруг останавливается перед пустым креслом.) Кого-то не хватает!
Цирил. Мертвого. а.л е ш. Ах да!..
Бернард. Здесь тот молодчик... Почему никто его не позвал?
Эмиль. Потому что... (встав) может, все-таки есть на свете место, где мы не обязаны сидеть с кем попало...
Алеш (Эмилю). Разумеется. (Остальным.) Он прав, но с другой стороны, прости: мы вроде бы должны поддерживать молодых, привлекать, пока их души чисты.
Густав. Да, и еще потому, что мы не имеем права забывать, в какой момент он явился. (Оглядывает остальных.)
Алеш. Как же, как же... пришел со своим зонтиком... Да впридачу этот... «Лоэнтрин»... Но, пожалуй, именно пока его душа... (Пауза.) Такого еще никогда не бывало — мы всегда знали, что думать и что делать!
Ц ир и л (встав, подходит к пустому креслу). И правда... Этого я не люблю. Незаполненных мест. Хотя в общем-то... интервалы можно сократить...
Густав. Надо бы его... привлечь на свою сторону.
Эмиль. В таком случае... (Встает.) Мне стыдно, стыдно! (Уходит.)
Густав. Иначе мы этого мальчишку не раскусим. (Цирилу.) Сходим за ним?
Густав и Ц up ил выходят.
Бернард (от окна). Погасил. Собирается спать. Впрочем, я думаю — зря мы стараемся. Все равно время работает... против нас. (Выходит.)
Алеш (прошел мимо пустых кресел к столу, с удивлением читает). «Марабуру, если бы ты знал, Марабуру!»