ДРЕВНЯЯ ГРЕЧЕСКАЯ ПЕСЕНКА

Мария! Я тебя не знал, когда мы воевали в Трое,

Когда мы стены штурмовали, в остервенении сипя…

Мария, если б ты была, я не хотел бы стать героем,

И к возвращению в Итаку берёг под бомбами себя.

Когда над нами «мессершмит» горел фонариком бумажным

И соловьём свистела пуля, казалось нам: война – фигня.

Мы не боялись умереть, юны мы были и отважны,

Но так наивны и беспечны, что не придумали Коня.

А потому, Мария, нам не полагается награда,

А полагаются мученья в глухой, позорной стороне.

Мария, я остался цел, но не пойму, зачем так надо.

Ведь мог бы и не оставаться, никто б не плакал обо мне.

Я и теперь не берегусь, но пролетают пули мимо.

Похоже, я – заговорён, и я Судьбу не тороплю.

Мария, я покуда жив! Но это слишком поправимо,

Чтоб НЕ сказать тебе, Мария, как сильно я тебя люблю!

А если вдруг, когда-нибудь паду от буйства или пьянства,

Какой презрительный диагноз мне не поставят доктора,

Я всё равно останусь там, на той единственной, Троянской…

… и фессалийцы в мятых шлемах мне гаркнут скорбное «ура!»

10 ноября 2010

REQUIEM ЧЕ ГЕВАРЕ

Почти неприкрытой истерикой,

рваной струной на гитаре

гремит над Латинской Америкой

реквием Че Геваре.

Ревёт над Чили и Перу,

над Колумбией и Сальвадором

стон по символу веры

в будущее, в котором

молодые брутальные мачо

свергнут всех местечковых тиранов,

и наступит эпоха без плача,

без крови, страха, обмана…

Команданте Эрнесто Гевара,

зачинщик всемирной драки,

в пиратском берете, с сигарой,

и в комбинезоне хаки.

Доктор, который не вылечил

ни младенца, ни старика,

ничего не умевший uначе,

чем с «калашниковым» в руках.

Отвергавший любое правительство,

бунтовщик с небрежной харизмой,

ничему, кроме злого вредительства,

не научившийся в жизни.

Предводитель шайки изгоев,

грабанувших казармы «Монкада»…

Почему же ты стал героем,

о котором слагают баллады

на Балканах и в Секторе Газа,

в джунглях Африки и на Тибете?

Почему сияет заразой

звезда на твоём берете?

Ты сегодня отлит в монументы,

о тебе написаны книжки,

пьесы сыграны и киноленты,

и тобою бредят мальчишки.

Команданте Эрнесто Гевара,

ты смог обитающим между

отчаяньем и кошмаром

дать призрачную надежду

на будущее. И светлую веру

в то, что сбросят оковы народы,

и безрукие геррильеро

принесут континенту Свободу.

По бессилью священным насильем

ты ударил наверняка,

лохматобородый мессия

пылающего материка.

Продолжай же, камрад Че Гевара,

не покладая отрубленных кистей,

угрожать и оттуда вселенским пожаром

тиранам и хунтам любых мастей!

Продолжай, Эрнесто, и там баррикады строить,

сокрушая основы основ!..

…оставаясь попутно главным героем

влажных девичьих снов.

Даёшь от рассвета и до рассвета

с верным «калашниковым» на плече

надо всей несчастливой планетой

реквием товарищу Че!

29 Декабря 2010

ПАМЯТИ «СПАРТАКА»

Здесь снова будет протестантский храм.

Теперь так много стало протестантов,

что видно, есть, чему протестовать.

Но мы-то помним церковь без креста,

когда скрывался в плюшевой утробе

кинотеатр имени раба.

Был этот раб печально знаменит

своим дурным характером, который,

в конце концов, привёл к паденью Рим.

Не сам Спартак, но то, что бунт его

успешно и эффектно подавили…

Патриции расслабились, и тут

пришли вандалы, или готы, или

какие гунны, чёрт их разберёт…

Однако можно видеть результат:

Италия в руинах и поныне,

и с их осмотра кормится народ,

возникший в этом месте от смешенья

традиций, рас, религий и т.п.

Народ поганый, надобно сказать.

Он пиццей с пастой закормил весь мир.

Такой вот наглый экспорт ожиренья…

Но, впрочем, это – на другую тему.

Вернёмся к храму, потому что храм –

такое место на твоём пути,

где ты обычно обретаешь веру,

однажды, и на всю оставшуюся жизнь.

Но мы росли в неправильной стране,

покинутой обидевшимся Богом,

где храмы были под запретом. Их

сносили или заполняли всякой дрянью,

вроде лечебных мастерских для алкашей,

а то и попросту – гнилой картошкой.

Поэтому печальная судьба

костёла Анны (возле Аннешуле)

не столь печальна, как твердил кюре.

В стране безверья именно кино

обречено стать суррогатом Веры,

поскольку в нём всегда есть «хэппи-знд».

Когда кругом разруха, нищета,

хронический послеблокадный голод,

а по экрану прыгает Тарзан,

вдруг понимаешь – вот она, Мечта:

тепло, свобода, сладкие бананы,

и к ним в придачу – с крепким бюстом Джейн.

За гривенник – сеанс сплошного счастья…

Поэтому в утробу «Спартака»

от скучной геометрии сбегал

один еврейский рыжий хулиган

(а в будущем – последний русский нобель)

дрочить на Ц. Леандр и М. Рёкк.

А вместе с ним смотрели на экран,

свободою заморскою питаясь,

те, кто потом захватят власть в стране

и будут строить благостный фантом,

известный миру, как «Эпоха Горби»

или «социализм с мишуткиным лицом».

Трофейных фильмов насмотревшись в детстве,

они решили, что возможно Кинга Конга

трудами Маркса вразумить вполне.

У них в мозгах кубанские казаки

дружили с флибустьерами Э.Флинна

и В.Чапаев плыл через Гудзон…

Но главное, под грохот Перестройки

«Спартак» прибрал к рукам «ГосФильмоФонд» –

верховный бог эстетов местечковых.

И Юра Шуйский нам крутил кино,

такое, что в гробу вертелся Ленин,

а Сталин в саркофаге выпью выл.

Там был Фассбиндер, были Братья Маркс

(без Карла!), Пазолини и Феллини,

заглядывали Бергман и Уэллс,

подмигивал с экрана Бельмондо,

а Вендерс бил депрессией под дышло

и хрипло пела вечная Марлен…

«Спартак» по новой превратился в храм,

сюда ходили преклонять колени

перед великим богом CINEMA.

Был этот бог живее всех живых,

цветной и даже широкоэкранный…

…и Юра Шуйский, как его Пророк.

Однако, этот торопливый бог,

двадцать четыре раза за секунду

менявший выражение лица,

от верной паствы требовал порой

своеобразных жертвоприношений,

ну, типа бормотухи чемодан.

Она текла во имя Бертолуччи

или Скорсезе прямо из горла

в почти интеллигентные тела,

одним касаньем просветляя разум.

Здесь пили нечто Гаухман Мурад,

покойный Свин и ваш слуга покорный

не ради пьянства, но во имя Муз.

Верней, одной – Десятой, незаконно-

рожденной, но главной средь сестёр.

И Муза посылала нам в ответ

истерику взаимопониманья.

Мы чувствовали кожей каждый кадр.

Её сдирали с нас Брессон и Вайда,

А Терри Гилльям лил на раны йод.

О, Господи! Лихие времена,

на кладбищах росли многоэтажки

братковских просвинцованных могил…

А мы молились Линчу и Висконти,

считая их святыми в Пантеоне

картинок, движущихся из экрана в Вечность…

Но кончился дурной ХХ век,

а раньше кончился «Спартак», поскольку

здесь дискотеки вытеснили Муз.

И в знак протеста старый храм сгорел.

По воле ангелов, а вовсе не из жажды

каких-нибудь там новых Геростратов

войти в Историю. История – она

такая безобразнейшая стерва,

что сохранит скорей ритмичный бред

ахматовского пасынка, чем сполох

пожара, коих ныне три-четыре в сутки.

Все нулевые здесь стоял скелет

не то ангара для картошки, то ли

кинотеатра. Ныне здесь почти

ремэйк костёла, созданного волей

создателя мистической решётки

Летнего Сада, откуда сволочь-Каракозов

стрелял в царя. Но, впрочем, сволочей

в России завсегда с лихвой хватало…

Пускай здесь будет иноверный храм.

У нас на это есть программа «Толерантность».

Мы стерпим пасторов и их немую паству,

а также всех исламских террористов,

что по ночам бесстыже режут нас.

Мы стерпим. Нам не привыкать. Мы будем

по Кирочной бродить с угрюмым видом

и совершать в окрестных подворотнях

трагические жертвоприношенья…

«Спартак» погиб! Да здравствует «Спартак»!

12 ноября 2010

КОНЕЦ НУЛЕВЫХ

(стихи в трамвае маршрута №16

«Пл. Репина – Карбюраторный завод»)

Ну, вот и кончается первое десятилетие нового века…

И я на последнем в Центре, почти фантомном трамвае

еду по хмурой улице имени человека,

которого шлюха зарезала, пока он плескался в ванне.

Размышляю под додескадены трамвайных колёс

про тех, кто застрял в этом городе, посмертно и неумолимо.

Воплощённые в бронзе и мраморе, они ничего, кроме слёз

стыда и позора, не вызывают у проходящих мимо…

В нашем пасмурно-выморочном городе вообще

чаще хочется плакать, чем беззаботно смеяться.

В закоулках пейзажа здешнего много таких вещей,

что выносят мозги мудрецам… Такие дела, Горацио.

Вроде бы жизнь продолжается, и наступают новые времена.

Но мы по-прежнему в сонном хмельном отупеньи

обречены слоняться по улицам, чьи имена

ввергают, если и не в унынье, то в недоуменье.

По улицам полководцев, кто с грозным криком «ура!»

стремительно отступал, теряя танки и самолёты.

По улицам лётчиков, кто, экономя патроны, шёл на таран;

или солдат, кто берёг гранаты, бросаясь грудью на доты.

Беспощадно забытые жертвы бесцельно-бездарной войны.

Найдите десять отличий Мориса Тореза от Хо Ши Мина…

В лобачевских трущобах окраин смотрите широкоформатные сны

о несбывшемся прошлом, что непоправимо невинно.

Вспоминайте мучительно, кто и за что упакован в бетон и кирпич

одинаковых зданий на разных краях Ойкумены.

И когда это гиблое место добьёт долгожданный коллапс-паралич,

вдруг поймёте, за что заплатили летально высокую цену.

Что осталось в итоге? Продолжить винтажный трамвайный круиз

по разбойничьей Части Ямской и, свернув неподкупной Растанной,

возле мусорной речки кладбищенской вылезти, please,

чтоб пройтись по скрипучим мосткам, под которыми спят ветераны

битв изящной словесности с хамским мурлом бытия…

И, скомандовав «пли!»,

огласить горизонт неизбежной гремучей крамолой…

Чтобы отвоевать себе два кубометра Священной Земли

для последнего гопника русской классической школы.

19-21 октября 2010

פרידה /ПРОЩАЙ!

Борису Берковичу

До свиданья, дружище, мы встретимся позже в Раю,

в нашем общем Раю, где ни эллина, ни иудея…

Где в Эдемском Саду, ни ивритом, ни русским, увы, не владея,

на своём тарабарском наречии ангелы нам пропоют

то ли блюз, то ли кадиш, сиречь заунывный мотив…

Этим как бы приветствуя нас в запредельных пространствах…

Мы вокруг оглядимся, увидим таблички с запретом куренья и пьянства

и подумаем хором: «Приплыли…» Сюда ли хотели прийти

в ту, почти уже ветхозаветную пору, когда проживали в стране,

ныне с глобуса стёртой, развеянной призрачным дымом?..

Там с тобой воровать научились мы воздух и женщин любимых,

и за это не мучиться совестью в общементальном говне.

То есть, мучиться, только совсем за другие дела.

Вопреки телевизору, школе, родителям и Олимпийскому Мишке…

Мы в сортир не дрочить запирались, – читали крамольные книжки.

Потому нам капризная Муза обоим дала.

Ревновали друг друга к стервозной мадам? Может быть…

Да теперь – наплевать, в нашей ссылке посмертно-бессрочной.

В здешних кущах невянущих нам предстоит непорочно

и навечно устраивать свой бестелесно бессмысленный быт.

Погляди-ка, – разбившись на пары, уныло бредут

по садовым дорожкам Володи и Саши, и Оси,

и никто нам не скажет с улыбкой, мол, «милости просим!»

Лишь чудак Даниил верещит что-то в жарком бреду…

Но его санитар укрывает от нас белоснежным крылом

и уводит подальше от недоумённого взгляда.

Нам опять заиграют какой-нибудь траурный шлягер из тамошнего хит-парада,

и опять в унисон мы подумаем: «Полный облом!..»

Нам не нравится этот прекрасный всевышний ГУЛАГ.

Мы не любим псалмы и небесную клейкую манну.

После тысяч обманов земных мы не ждали по смерти обмана.

Ах, зачем нам тогда эта сука Эвтерпа дала?!

Впрочем, нам ли с тобой унывать? Вспомни свой парабеллум и джип,

вспомни злобных вампиров-хамасовцев в Секторе Газа…

Я в ответ вспомяну про какую другую заразу…

Мы придумаем что-нибудь вместе и всенепременно сбежим.

Сквозь колючую проволоку неба в астральном обличье своём

мы пролезем легко, все кордоны минуя на шару…

А потом среди гопников сирых подыщем себе аватары

и всё то, что не спели в минувшем, в грядущем уже допоём.

Будет в новых балладах скабрезная лексика, будет возвышенный слог,

вздохи целок влюблённых и россыпь цветов под ногами…

А пока – до свиданья, дружище! До встречи в негостеприимной Валгалле!

Не забудь зарядить парабеллум… Храни тебя Бог!

29-30 сентября 2010

Поиск по сайту: