Помощничек
Главная | Обратная связь


Археология
Архитектура
Астрономия
Аудит
Биология
Ботаника
Бухгалтерский учёт
Войное дело
Генетика
География
Геология
Дизайн
Искусство
История
Кино
Кулинария
Культура
Литература
Математика
Медицина
Металлургия
Мифология
Музыка
Психология
Религия
Спорт
Строительство
Техника
Транспорт
Туризм
Усадьба
Физика
Фотография
Химия
Экология
Электричество
Электроника
Энергетика

Парень-птица, или Маша заблудилась



В один погожий июльский день Маша выбралась в лес за грибами. Думала, пройдёт метров сто – сто пятьдесят, и вернётся. Но вдруг поняла, что заблудилась.

Бояться было некогда – нужно было выбираться. Между посёлком. В котором она жила, и городом всего-то километров пятнадцать. Значит, такой протяжённости лес. Немало. Можно и месяц кружить. А если не кружить? Если идти строго в одном направлении?

Когда входила, солнце светило ей слева в затылок. Сейчас оно сильно сместилось на запад, значит, чтобы вернуться назад, нужно идти так, чтобы оно смотрело в правый глаз. Идти и не сворачивать!

Приняв решение, Маша зашагала веселее. Но лес не кончался! Паника холодными пальцами стала подбираться к её сердцу. И вдруг! Как по щучьему велению появилась перед Машей стена охотничьего домика.

– Понятно, почему я не заметила её издалека. Цвет почти не отличался от цвета стволов рядом стоящих сосен, подумала Маша. И мысленно дабавила:

– Я спасена!

Тут же она постучала в дубовую дверь. В доме брякнула посуда. Раздался приглушённый лай, потом шаги, потом дверь открылась, и на пороге появился охотник. Это был крепкий, коренастый мужик. С бородой и удивительно живыми, ярко-голубыми глазами. Ясными, смеющимися глазами, под взглядом которых исчезал любой страх.

– Здравствуй, здравствуй, коли не шутишь, – ответил он на робкое Машино приветствие. – Заблудилась что ли? Проходи тогда, будем чай пить – он немного сощурился, и вокруг глаз его вспыхнули весёлые лучики-морщинки.

Маша перешагнула порог и с удовольствием потянула носом запах душистого чая и простого мужицкого жилья.

Чайник посвистывал на походной газовой печке. У порога стояли большие болотные сапоги. Из под лавки выгладывал и настороженно шевелил ушами щенок – удачная помесь овчарки и лайки.

– Тебя как звать-то? – спросил охотник, наливая в большую алюминиевую кружку бодрящий напиток.

– Маша – тихо ответила гостья.

– А меня Егором. Егерь Егор – так и кличут. Сегодня поздно уже, стемнело, здесь переночуешь, а завтра на дорогу выведу.

Егор поставил на стол хлеб, соль, пару луковиц, котелок с остывшей картошкой, и потянулся у них с Машей неспешный деревенский разговор.
Он хорошо знал и посёлок, в котором живёт девушка и лес, в котором она заблудилась. И людей знал и зверей…

Вдруг крик «Уууу, Ууууу» нарушил тишину.

– Кто это? – взволновалась Маша.

– Фазан кричит. Редкая птица здесь. Всего одну пару и знаю.

– Уууу, Уууу, – Егор открыл дверь и крикнул в темноту ночи по-фазаньи. Птица ответила.

– Я когда-то на такой крик пошёл, как будто меня заколдовали. Очень странным звук показался. Звонким он был, пронзительным. Я обрадовался сперва, думал, птенец голосистый народился или молодой самец в наши края прилетел. Иду на голос, вдруг вижу, парень на дереве сидит. Голый, худой и кричит по-фазаньи. Оказывается, он из дома ушёл. Его родители образованьем шибко мучили. Всё хотели, чтобы он в институт поступил – в медицинский. Вот он на биологии и сдвинулся. Точнее, на орнитологии. Птиц изучать стал. Язык их выучил. И по-человечьи перестал говорить. В лес стал ходить чаще, оставаться в нём дольше. Поговаривают даже, что на пищу птичью перешёл и гнёзда вить начал. Но это они уж выдумывают, – смеётся Егор и так странно смотрит, что появляется в его лице что-то неуловимо птичье. На секунду только появляется. Нос с горбинкой – будто клюв, и голос напевный…

– В один прекрасный момент он оставил родителям записку, – продолжает Егор, и возле глаз его снова появляются весёлые лучики. –Оставил записку с каракулями, похожими на следы птичек на мокрой земле, и ушёл. Уж как его искали! Даже дно реки облазили – нигде нет. Пропал парень. А он на сосне дом построил и наблюдал сверху за своими спасателями. Кричал им по-фазаньи, да кто ж поймёт.

Потом его в клинику отправили. Для умалишённых. Только долго он там не задержался. Доктор новатором был – отпустил, посоветовал в егеря податься. Туда, где язык птичий с человеческим смешивается.

Маша сама не заметила, как уснула под разговор, умаялась за день-то. Проснулась на полатях деревянных, возле стола. Егора дома не было. Хорошо, что тропинка, ведущая к дому, начиналась прямо от его порога.

«Уууу, Ууууу», – до самой деревни провожал Машу громкий фазаний крик.

(16.07.2008)

 

Мишка

Наверное, это была среда – середина недели. Усталость Насти уже дошла до предела, а до выходных еще так далеко. В коротком перерыве между лекциями, которые читала она, и лекциями, которые читали ей, Настя упала головой на парту. Сил больше не было. Одно желание: спать. Спать и не просыпаться – месяц, два, три – как медведь в берлоге.

Заснула… Вдруг кто-то легонько коснулся плеча:

– Вы меня помните?

Долго-долго смотрит на молодого совсем мальчика, юношу, мужчину – очень трудно подобрать слова… Уже не мальчик, но еще не взрослый: тот удивительный переходный момент, в котором все мы, без исключения, красивы. В такой миг в глазах у всякого утенка просматривается лебедь – станет ли он им, или нет – еще неизвестно, но…

Сквозь образ юноши вдруг явственно проступил другой:

– Ми-и-шка! – выдохнула она, улыбаясь. От усталости не осталось и следа.

– Узнали. Кажется, лет 5 прошло с тех пор, как вы читали нам химию.

Вообще-то, Настя не очень-то помнила своих учеников. Особенно, если учесть, что тогда им было 15, а теперь от 18 до 22-х. За этот промежуток времени люди сильно меняются. Но Мишка… Мишка был не просто ученик…

До абсурдного неловкий, он стукался обо все углы и перекладины, падал на ровном месте, опаздывал на любые приёмы пищи, и его постоянно приходилось искать. При этом в свои 15, он был кандидатом в мастера спорта по шахматам, и до утра просиживал в холле общежития с толстым томиком высшей физики. На уроках – спал.

Настя залюбовалась. Сейчас перед ней стоял совсем другой Мишка: высокий и тонкий – без следа былой детской неуклюжести, но с теми же детскими – светлыми, умными, внимательными глазами. Настя улыбалась своим воспоминаниям.

– Как ты? – спросила она наконец.

На второй минуте своего исчерпывающего ответа, он перешел с ней на ты. А на седьмой – предложил обменяться телефонами. Ради такого случая, она даже согласилась научиться отправлять sms, что до сего момента считала нелепостью.

Теперь нет-нет, да и приходит на её телефон что-нибудь вроде: «Привет. Сдал матанализ. Завтра коллоквиум. Поздравляю тебя с Рождеством. Мишка».

Приятно. И куда веселее читаются лекции. И даже кажется, что они кому-то нужны. И работа представляется уже не рутиной, но чем-то интересным и нужным кому-то.

(12.01.2005)

СТРАННЫЕ ВСТРЕЧИ

Кораблики

Поднявшись на крышу 10-этажки по знакомой до боли лестнице, Он с удивлением обнаружил, что на этот раз не один. У самого края, вцепившись одной рукой в бортик, а второй отправляя бумажных журавликов в небо, сидела девочка в желтых ботинках… И она напоминала Саньку. Родную, безмерно любимую старшую сестру, которая в детстве мастерила для него кораблики из спичечных коробков, и запускала их в ванну. А он с восторгом устраивал там морские сражения – брызги достигали соседей с верхнего этажа. Тогда ему было четыре года, а Саньке, наверное, восемь.

Она погибла в сентябре. В юридической конторе, куда зашла по делу, начался пожар. Офисные соты вспыхнули, как семечко. Люди к окнам – за спасением. 7-ой этаж. Висели на карнизах. Падали. Разбивались.
Кто-то уже горел. Горел как факел, но не прыгал. И прыгал потом все равно. Это очень сложный выбор: сгореть или разбиться. Иллюзия выбора, и прыжок здесь – всего лишь отсрочка. Санька разбилась, сгорев. Он никогда не говорил об этом, только чаще стал подниматься на крыши. Один.

Её кораблики продолжали звать:

– Разве мы не будем вместе, даже если мои травмы окажутся несовместимыми с жизнью? Я слышу тебя даже там, где меня нет. Человек не исчезает бесследно в этом энергоинформационном пространстве, как энергия и информация, конечно. Помнишь парадокс ЭПР (Эйнштейна, Подольского, Розена)? Если частицы «А» и «Б» характеризуются одной волновой функцией, то изменения, произошедшие с «А» сразу же скажутся и на «Б». Даже если расстояние между ними в тысячу световых лет. Я оставлю в твоей руке пригоршню своего тепла… Я искала тебя по мирам, я слышала голос в ночи… – Выше, выше, – шепот её ветра, – он слушал и учился мастерить свои кораблики.

Им не было надобности разговаривать, чтобы понять друг друга. В детстве ещё предпринимали попытки объяснить родителям, что они – это единое сильное-пресильное существо, само себе отправляющее кораблики, что Санька – рождена раньше только здесь, а в большом времени она родилась позже брата. Она – его следующая жизнь.

Родители пригласили психиатра, который высказал идею о том, что это возрастное, сродни вере в Санта-Клауса. Советовал прекратить читать сказки…

И вот теперь эта девочка в жёлтых ботинках напоминала ему Саньку. Нескладная, детская, сидела на крыше, вцепившись одной рукой в бортик, а второй пускала бумажных журавликов.

Одернул себя: не похожа! Санька без тени боязни болтала ногами с крыш.

–Выше, выше, – шепнул он, отзвуком потерянного мира

–Пусть корни останутся в земле, – отвечала девочка знакомыми до боли словами.

– Страшно?

– Страшно…

– Почему тогда не уходишь?

– Потому что мне страшно здесь нравится.

Ему тоже. Он часто приходил сюда. Один…

– Ты напоминаешь мне сестру.

– Знаю.

– … …!? – вздрогнул, хотя думал, что давно уже не умеет.

– Мы одно сильное-пресильное существо, которое отправляет само себе журавликов. И ты – только здесь старше, а в большом времени твоя жизнь следующая за моей.

– Но как…?!

– Представь, что я вижу тебя во сне. Часто.

– И что же (он сглотнул), ты видишь?

– Вот, например…

Она начала говорить, как будто продолжала давно начатый разговор, как будто они знали друг друга тысячу лет и никогда не разлучались.

– Сегодня мне снилось, что мы оказались в одном ночном клубе, в котором «все началось», несмотря на раннее время. Впрочем, «время» там не имело значения, точно также как законы гравитации. Ты попросил меня снять часы, сложить их в сумочку и подождать тебя. Сам же устремился к танцполу и уже через секунду кружился в фантастическом, стихийном танце в самом центре зала.

– Сейчас вспыхнет, – пробормотал бармен. Но вместо этого вспыхнуло все: бармен, бар, клуб – все исчезло.

– Поворот во времени разрешен элементарным частицам в малых масштабах, ну и нам с тобой тоже, – ты протянул мне руку, помогая выбраться из воронки.

– Мы где? На луне?

– Что-то вроде… Мы в прошлом. И, кажется, именно сейчас собираемся на Землю. Смотри внимательно.

Теплая, золотисто-сверкающая субстанция стояла в центре круга таких же сияющих облаков. Она переливалось, переплавлялось, перетекала сама в себя. На миг приобрела форму символа инь-ян, и закрутилось так же, как только что крутился ты на танцполе.

– Кажется, оно желает разделиться, – сказала я.

– Да, на меня и тебя, смотри дальше. Только не забудь, что формы выдумываешь ты сама. С учетом культурных традиций и жизненного опыта… А мысль, да, такая. Я вот, например, сейчас вижу девушку, которую лепят из чьего-то ребра. А теперь вот то облако в центре показывает «нам», что нам должно успеть …

– Помощник, хранитель, проводник, научиться принимать решения.

– Да, и если мы останемся здесь еще чуть-чуть, то точно ничего не успеем, «вспыхнем», аннигилируем, помнишь?

– Да... но почему мы «тот» нас «этих» не видим, и как мы и мы можем быть в одном месте …

– Стоп! Не важно. Держись!

И вот мы уже у бара, и потягиваем коктейль, и бармен как ни в чем ни бывало, протирает стаканы. Мы переглянулись и промолчали друг другу: «пора». На этот раз все происходило быстрее.

Пространство закружилось, изменилось – мы обнаружили себя в каменном храме.

– Смотри, кажется, «мы-оно» опять собралось воедино.

– Я ничего не вижу! Сплошное сияние.

Ты провел рукой у моих глаз.

Человек, или луч, или сноп света «всматривался» в круг рядом с собой. В нем картинка сменялась картинкой. На мгновенье мы различили клуб и танцпол, на котором каждый кружился также как ты.

– Ты делаешь так, чтобы это сумели другие?

– Или ты…
Договорить не успели: вспыхнули, вспыхнуло, возникло ощущение себя танцующих…

– Настоящее! – сказали мы друг другу одними глазами, и абсолютно синхронно закружились по залу, активизируя изменения вокруг…

– Ничего так тебе сны снятся, – только и смог выдохнуть Он после некоторой паузы.

Девочка отправила последнего журавлика в полёт, и застучала желтыми ботинками по железной лестнице, ведущей на чердак, и далее – до лифта.

– Стой! Оставь хотя бы свой телефон… пожалуйста.

– Давай, я сама наберу. Он протянул ей свой старенькие Siemens и она нащёлкала на нём несколько цифр. Нажала вызов. Где-то в глубине кармана её куртки заиграла мелодия звонка.

– Знакомая песня…

– Не прощаемся.

(22.01.2006 – 07.12.12)

 

 

Аквариум

В Даниле странным образом сочетались хулиганистость уличного мальчишки и врожденна любознательность, превратившая его сначала в начитанного умника, а годам к шестнадцати в интересного молодого интеллигента.

Хулиганистость, в сплаве с тягой к знаниям, принимала порой самые причудливые формы.

Одним из проявлений такого союза стало непомерное желание Данила стать ихтиологом. Именно поэтому сразу после окончания школы, он рванул из своего родного Острова – что в Псковской области, в Питер на кафедру Ихтиологии и микробиологии Санкт-Петербургского государственного университета. Сдал экзамены на 14 баллов из 15 возможных, и, казалось бы, мечта сбылась. Но…

Но Данил не мог себе позволить учиться на дневном. Там, в городке под Псковом, едва-едва сводя концы с концами, жили его родители и три младших сестры.

А на заочное отделение брали только тех, кто работал по специальности. Данила пока не работал нигде. Забрал документы из института и пошел на стройку. Здесь же – в Петербурге. Покинуть этот город он уже не мог. Дворцы, фонтаны, парки, и… Финский залив!

Там-то, в Петергофе, на берегу Финского, он и увидел её – Анну.
Она пыталась взлететь на ярко-оранжевом кайте – воздушном змее, крыле, парусе – преобразующем энергию ветра в полезную тянущую силу. Но ничего не получалось. Ветер был шквальный, порывистый, ежесекундно менял направление. В итоге, девушка оказалась на земле, барахтаясь в складках ярко-оранжевой ткани. И неясно, сколько бы это продолжалось, если бы на помощь не подоспел Данил. Так они и познакомились.
Даня и Аня. Данилу показалось неслучайным такое совпадение имен. Все, связанное с Анной, ему теперь казалось неслучайным. И это его тревожило.
До сих пор любые слова о любви, да еще и с большой буквы, да еще и с первого взгляда, он воспринимал как выдумку дураков. В свои семнадцать Данил слыл циником и проповедовал подход сугубо утилитарный: найти объект, способный на взаимность, и вперед. Впрочем, искать лет до 25 всё равно не имело никакого смысла, так что Данил вопросами любви не занимался.

Но Анна! Студентка-искусствоведка, летунья под оранжевым парусом!
Рыбы покинули голову Данила. Уплыли рыбы, и разум Данила тоже уплыл – вслед за этой тоненькой, яркой, в каштановых кудряшках, под шелковым, оранжевым парусом.

Наверное, он вел себя с ней как последний дурак. Терял и хулиганистость и интеллигентность одновременно, не мог говорить человеческим языком в ее присутствии, но глаза его делались в тысячу раз выразительнее.

А Анна… Анна единственный раз – во время их первой встречи – была одна. Все остальное время появлялась в окружении щебечущих однокурсниц или смазливых однокурсников. Ей нравилось дразнить Данила. Ей нравилось смотреть, как он ревнует, какими горячими становятся его глаза, и как изо всех сил он старается этого не показать.

– Эх ты, ихтиолог-островитянин, – повторяла про себя Анна перед тем, как заснуть, и улыбалась.

Ей нравился Данил. Но совсем не нравилась перспектива быть посаженной в клетку. А этот псковский хулиган вполне мог заявить права на неё, как на свою собственность. Анна засыпала, улыбаясь.

На другом конце города, в рабочем общежитии, засыпал Данил. Во сне они встречались. И всё было так, как бывает только во сне…

Утром Даня ехал на работу, и все счастливые билетики были его. Каждое утро и каждый вечер он получал от кондуктора самый счастливый билет!

Данил-ихтиолог превращался в Данила-мистика.

Он знал, что как-то ситуация с билетами связана с переизбытком энергии в его организме, с тем, что он поймал волну, поток, попутный ветер. И еще он знал, что все это от неё, от Анны. От того, что она – есть, и она его – любит.

Хотя последнее могло быть и выдумкой. Даня не был уверен.
Но… всё вокруг было настолько лучезарным, что по закону компенсации, скоро должен был грянуть гром. И он грянул!

Самый настоящий, реальный гром, с проливным дождем, помешавший Анне и Данилу встретиться в Летнем саду. У Анны дома были родители, поэтому встретиться решили у Данила. До одиннадцати вечера появление гостей в общежитии допускалось.

Данил купил коньяк и конфеты, поставил в вазу цветы, привёл своё жилище в максимальное соответствие ожидаемому… А ожидаемое не случилось.

Да, Анна пришла. Но со статным длинноволосым мужчиной лет под тридцать. До боли красивая, до боли родная Анна кокетничала с каким-то типом у него – Данила – дома.

Почти весь вечер Даня молчал. А наутро уволился с работы, забрал свои нехитрые пожитки, и уехал к другу – в Москву – на месяц. Он знал, что обязательно вернётся, но на данный момент силы его покинули.

Приехав в Москву, нашёл друга Андрея странно изменившимся. Нет, он не стал «Москвичом», кричащим любому приезжему: «Понаехали тут». Встретил он Даню слишком даже тепло. И как выяснилось, тепло то было сорокоградусным. Андрей медленно, но верно спивался. От столичного стресса лечился «Столичной».

– У меня сердце болит, понимаешь, – кричал пьяный Андрей на кухне.

– Почему? – спрашивал его Даня.

– Я спрашиваю их, чего они хотят, а слышу только: машину, квартиру, дачу, жену, бизнес и бабки, бабки, бабки. Спрашиваю: какой бизнес? Молчат. Спрашиваю: зачем бабки – тоже не знают. Андрей работал преподавателем в авто-транспортном техникуме.

– А ты что хотел?

– Я? Чтобы они хотели что-нибудь другое! То, что, действительно хотят, а не то, что как будто бы надо. Космонавтом стать, мир изменить, написать книгу…

– У тебя от этого сердце болит?

– Нет.

– Какая-то еще причина?

– Да, ещё я спрашивал людей старшего возраста, чего хотят они.

– И что же?

– Прожить дольше любыми способами, доходя в этом желании до маразма. В стабильности, граничащей с полной остановкой внешней и внутренней жизни. Это ли ни есть та самая смерть, которая так их пугает.

– Ты бы хотел, чтобы они хотели по-другому?

– Да! Чтобы не доживали, а жили! Чтобы каждый день рождались заново – ярко, полно, и каждый вечер умирали. А утром начинали снова, причем вобрав в себя опыт прошлого дня. Это так просто. Или претворятся пусть – что жизнь только начинается. Она ведь правда начинается. Всегда…

– Это от этого у тебя сердце болит?

– Нет

– А отчего же?!

– Я встретил девушку… А ей наплевать на меня... Андрей в бессилии уронил голову на руки.

– Ааа… значит, по-твоему, это лучшее средство от невзаимной любви, – заключил Данила, разглядывая стакан. А мне вот кажется, что это как раз и есть причина болей. Сделав большой глоток из стакана Андрея, он поведал другу свою историю.

Ах, Анна, Анна… «Столичная» не лечит от любви.
Через месяц денег у Дани осталось в аккурат на обратный билет. Он приехал, а она не шла на контакт. Совсем. Никак. Наверное, жила с длинноволосым.
Спасли Данила снова рыбы. Он за смешную плату устроился работать в океанариум. И наблюдал, наблюдал, наблюдал. Жил там же – в бревенчатом домике, при зоопарке.

Занялся селекцией прямо у себя дома. Стеллажи с аквариумами высились от пола и до потолка. Выведенные Данилом формы заинтересовали не только питерских аквариумистов, но и специалистов из других городов. Московский зоопарк купил у него трех гурами по шестьсот долларов за штуку. Данил стал получать заказы из-за границы. Так неожиданно он разбогател.

«Наконец-то я смогу помочь родителям, а не тянуть из них последнее!», – думал он. Но на смену радости опять грянул гром. Пришла повестка из военкомата. Лично. В руки. Под роспись. А «косить» Данька не умел.

Два года. Два года вдалеке от Анны на самой восточной границе страны… Такая перспектива казалась ему убийственной.

Конечно же, она забудет его. Да и кто бы не забыл за такое время. Данил решил больше не возвращаться в её город. Хватит. Пора признать поражение.

Отслужив положенный срок, Данька поехал к родителям. Возвращение блудного сына было радостным. Данил понял, насколько по ним скучал, по отцу, маме, сёстрам, школьным друзьям, по родному Острову. А Анна…

Анна поняла, насколько соскучилась по Данилу. Она не теряла его из виду ни в Питере, ни на восточной границе, ни в Острове, что под Псковом. Только не знала, как исправить ошибку. Позвонить? Глупо. Отправить письмо? Еще глупее.

И вот. В Новый Год, когда Данил с семьей смотрел в экран, как в аквариум, в котором президент России поздравлял своих сограждан с чем-то Новым, в дверь постучали.

Отец пошел открывать, а вернулся с хитрющей улыбкой, спрятанной в усы.

– Даня, тебя… девушка, – произнес он, голосом кого-то другого, из телевизора.

На пороге стояла Анна. С букетом полевых цветов. Он так и не узнал никогда, где она взяла их 31-го декабря…

 

(2.07.2007 – 7.12.12)

 

Небесная болезнь

 

Они находились в тёмном, заполненном людьми помещении. Был вечер. Он читал стихи. Говорил о них. Стихи не были простыми. Утомлённые люди один за другим, засыпали.

– Почему вы замолчали, – спросила его одна из учениц.

– Потому что все спят.

– Но я слушаю вас.

– Тогда иди ко мне.

Они тихонько вышли из комнаты и прошли на кухню.

– Если хотите, я мог бы читать только для вас одной. Вас ведь интересуют особенности русского стиха.

– Да.

– Но как же выбрать время… – он явно был в замешательстве – У меня есть только утро – с 7 до 10 утра, потом я уезжаю. Придёте? Ко мне домой?
Она отказалась. Наверное, по той странной причине, по которой всегда отказывалась от предложенных ей лакомств. Её так научили, как учат собаку не есть с чужих рук. Сколько она уже упустила прекрасных возможностей из-за этой заученной в детстве привычки. И скольких неприятностей избежала.

– Ну чтож, тогда встретимся на каком-нибудь поэтическом фестивале, раз в пару лет они проводятся. Для кривляния поэтов на людях. В подтверждение своих слов, он выкинул несколько дурацких коленец. Он был разочарован.
Вечером следующего дня она перезвонила и сказала, что придёт. Он не стал говорить: поздно, милая. Но мысль о неустойчивости ее натуры осталась в нём неприятным осадком.

– Посмотри, Бог медленно ведёт кистью, и облака перемещаются слева направо. Он что-то пишет, но люди не понимают.
Его квартира находилась на последнем этаже, и в окна врывалось огромное, близкое небо. Она стояла рядом, почти касаясь его плеча, и отвечала:

– У меня кружится голова и будто укачивает от стремительного движения этих собранных вместе капелек влаги. Никогда не знала, что страдаю небной болезнью. Небесною.

От её близости он ощутил, что земля уходит из под ног.
Он подошёл к столу, взял книгу и снова вернулся к окну.

– Не надо. Давайте читать, что пишет Бог… Последовала долгая, до краёв наполненная пауза, затем она продолжала:

– И зачем нам знать часы и номера страниц. Читай с любого мгновения с каждого. Почему мы так любим все нумеровать, делить, умножать. Почему так много внимания уделяем цифрам?

– Вселенная гармонична. Гармония отражена в числах...
Примерно через час этих захватывающих дух мук небесной болезни, они вернулись к столу и продолжили анализ русской былины, которая как и былинка, из зерна развивается к свету.


(29.09.12)

 

 

Аквариумисты

 

Познакомилась вчера с престранной компанией двух Валентинов и двух Валентин. Согласитесь, вероятность такого совпадения имен – один шанс на миллион.

«Старшие» Вальки женаты уже пять лет, а младшие только-только поженились. Теперь обе пары «дружат семьями». Сначала мне показалось, что кроме имен, их объединяет только любовь к аквариумным рыбам. И те и другие возятся со своими питомцами каждый вечер в четыре руки, а когда вместе собираются – то в восемь! Я тоже люблю подводную живность, поэтому меня привлекла всё общество.

Сегодня утром с «младшими» мы полчаса обсуждали вариант соединения в одном стабилизированном виде лучших свойств трех основных форм меченосцев: черно-голубого, красно-черного и зеленого – с удлиненными плавниками. Уже года полтора Вальки мучаются над проблемой получения такого гибрида. Сколько же вечеров им потребуется, чтобы его закрепить? Неопытные разводчики редко могут получить потомство от взрослых самок столь экзотической формы. Значение имеет все! Температура воздуха – до десятых долей градуса, правильный подбор корма, интенсивность и режим освещения. Ватты, кельвины, люмены….

Кроме того, очень важно, чтобы предназначенная для разведения самка не контактировала с «нежелательными» самцами меченосцев. Поэтому самок и самцов держат отдельно друг от друга. Это очень напрягает моих друзей, так как и деньги надо тратить на экспериментальные аквариумы, и сердце их, которое одно на двоих, кровью обливается от того, что вынуждены рыбы жить друг без друга. Селекционеры-гуманисты, одним словом.

К «старшим» я зашла ближе к вечеру. Как и ожидала, застала их склоненными над аквариумами. За полчаса подводной медитации мы переговорили о триединстве всего сущего, о времени пребывания зародыша в икринке, о разных языках описания одного и того же факта. А также о прелести летнего отдыха в домике на берегу озера; о степени лёгкости материалов, используемых в авиации; о возможности развития потенциала в среде, способствующей его развитию, при условии получения необходимого количества тепла и света. И ещё об особенностях езды на велосипеде в большой плотности заводского дыма, о маневренности при движении в расслаблении, и о необходимой осторожности при этом.

Интересно, о чем говорят аквариумисты-маньяки, когда собираются вчетвером. И, кстати, по-моему, их объединяют не только рыбы и имена.

 

(14.06.2007)

 

 

 




Поиск по сайту:

©2015-2020 studopedya.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.