Яблочная «дристуха» и три карамельки

К концу восьмого класса мы оккупировали подвал, где устроили что-то вроде распивочного джентльменского клуба. Там мы в сжатые сроки продегустировали практически весь ассортимент совкового винпищепрома. Не могу не уделить внимания «Яблочному крепкому», в народе именуемой «дристухой» — этому любимому напитку грузчиков и небогатых пенсионеров.

С ним связана одна очень лирическая история.

Мой одноклассник Платон (мир праху его), умница и завсегдатай наших психоделических катакомб, однажды нечаянно влюбился. Безответная любовь пожирала его сердце, и он решил вытравить ее вином. Финансовый жребий пал на «дристуху». На мятую трешку в близлежащем гастрономе его наделили двумя бомбами «Яблочного», а на сдачу вручили три карамельки «Малина».

Платон со своей мужской печалью и бухлом заперся на ночь в подвале. Утром, когда мы завалились туда покурить перед школой, нашему удивленному взору предстала следующая картина: Женька, зеленый, но выздоровевший, спал на картонке. Рядом валялись две пустые бутылки и целая половинка недоеденной карамельки! К чему я поведал об этом? Да к тому, что очень вкусной была эта самая «дристуха», и очень хорошо усваивалась при минимальной закуске. Одно слово: натур продукт!

«Сухарь»

Как ни странно, но с сухим вином у меня всегда были очень сложные отношения. По мне, так это просто низкоградусная кислятина, купленная по цене крепленого вина. Я никогда не знал меры в его употреблении, и единственный раз в жизни, когда меня принесли домой на щите, был спровоцирован именно «сухарем».

Это произошло на втором курсе технаря, осенью. Мы весь день работали на овощной базе, мешали «Прибрежное» с «Каберне» и с хрустом закусывали все это сладкой мороженой капустой.

К вечеру я уработался больше всех, и меня волокли под руки мои верные гайтаноносцы Веник и Глеб. Из перенесенного опыта помню только заплетающиеся ноги, деревянный язык и ночную заснеженную улицу. Все как у классика: «Ночь. Улица. Фонарь…» Однако я сомневаюсь, что великий классик так же ужрался «сухим», чтобы выдать миру сию гениальную строчку. Кстати, был там и фонарь. Да еще какой! Как сейчас помню: я с трудом поднимаю к черному небу свою деревянную главу, будто желая спросить: «Схуяли?», и вижу огромный фонарь, в свете которого косо падает густая снежная перхоть, будто летящая с волос внезапно тряхнувшей стариной вечности.

В двух метрах от нас, цокая набойками сапог, проносится темный силуэт — это отец Веника опаздывает на служебный автобус, в ночное. Мы каким-то чудом остаемся незамеченными, и мужики весело ржут — мне не до смеха.

Перед тем как ввалиться в подъезд, я веером блюю в сугроб красным спектром не ужившегося винища…

На этом мои воспоминания рвутся, как кинолента в сельском клубе.

«Тамянка»

Не стоит думать, что мы никогда не пили благородных вин. Блябуду, пили!

Помнится, одним летним вечером мы с Веником, прикупив две по ноль-семь «Тамянки», сели за подготовку экзамена по математике. Смею заметить, что эта наука всегда для меня была темным лесом и непроходимым болотом. Однако, по мере возлияний этого терпкого шестнадцатиградусного чуда, на меня тихо снизошла ученая благодать. Всего за каких-то три часа наших занятий моему прошаренному в алгебрах другу удалось:

а) вдолбить мне суть решения квадратных уравнений;

б) тихим, вкрадчивым матом открыть мне страшную тайну понятия «дискриминант»;

в) научить меня навскидку отличать квадратные функции от половых.

Самое смешное, что на следующий день я сдал экзамен на четыре, а Веник на три.

Все по-честному. Хорошему тренеру не обязательно быть чемпионом.

Мадера

Говорят, что мадера была любимым напитком падонка Распутина. Хороший вкус.

Еще ее обожала Грязнова Люба, в которую я был тяжело влюблен.

Болезненное пристрастие моей девушки к мадере сильно трепало мой кошелек и вызвало цепь нежелательных событий. Пытаясь преуспеть на пьяной Любе, я стал академически не успевать в учебе, за что и был несправедливо лишен стипендии. Это в свою очередь толкнуло меня на скользкую дорожку мелкой спекуляции. Я начал грязно приторговывать чем только можно, чтобы через день приносить бутылку этого волшебного нектара своей возлюбленной. Мы ее неспешно выпивали, и в Любе просыпалась такая сексуальная тяга, которой вполне хватило бы на троих. Поначалу я чувствовал себя богом, но через семестр так вымотался, что смахивал на бухенвальдского крепыша из военных кинохроник. Видя это, люди, лишившие меня стипендии, устыдились, посчитав себя причиной моих бед, и вернули мне стипендию. После чего я стал носить Любе вдвое больше вина, в надежде, что это хоть как-то остудит ее любовный пыл, а мне послужит допингом. Я заблуждался. Люба совсем перестала контролировать свое либидо, постоянно требуя вина и секса. Об отступлении не могло быть и речи, ибо это уже был вопрос моей гусарской чести. Скажу больше: с одной стороны это безумие очень нравилось, с другой стороны это сильно угрожало моему здоровью. Неизвестно чем бы все закончилось, если бы я не уехал в другой город. На практику.

В чем же здесь мораль, спросите вы?

Да в том, что хорошее вино, которое любите даже не вы, а тот, кого вы любите, может легко внести в вашу жизнь столько нового, что впору задуматься: а не лучше ли было бы жить по-старому?

Мадера была вкусна и стоила пропитых денег, но пить ее с Любой было крайне опасно.

«Три топора»

Сей славный бренд на протяжении многих лет развитого социализма выпускали практически все винзаводы страны. И не зря. Скажу одно, что «три томагавка» Молдвинпрома были самыми лучшими. Но это дело личного вкуса.

Там где я жил, среди местной алкашни считалось хорошим тоном брать его помногу и без очереди — на дворе уже стоял 1985 год, с горбачевским «сухим законом». Вино начало резко пропадать с прилавков, и все крепко подсели на пиво и стеклоочиститель.

Приехав на практику в подмосковье, мы с Веником были весьма удивлены, что ближе к столице ничего особенно не изменилось. Горбачевские перегибы по бухлу ударили в основном по провинциям. Единственной переменой было то, что в субботу и воскресенье пойло продавалось с двух часов дня. Но это были семечки, по сравнению с бесчинствами творящимися у нас на родине. Почти в каждом магазине нас ослепляло вино-водочное изобилие. И никаких очередей страждующих.

На практике в нашу компанию влился еще один забавный персонаж Кича, и мы, уже втроем, крепко подсели на две достойные марки: «777» и портвейн «Кавказ». А хуле?

У нас были деньги, своя комната в общаге, мы работали на хлебокомбинате и пили.

О, что за это были дни! После Грязновой Любы местных женщин мне почему-то не хотелось, я твердо знал, что ничего сверхнового в сексе мне уже не найти. Веник вообще был холоден к женщинам, считая их корнем мирового зла. Кича был каноническим панком и говаривал, что дрочить куда пачотнее, нежели кого-то поить, чтобы потом выебать. У нас образовался слаженный веселый коллектив. «Три томагавка» веселили наши души, мы шастали по пивным и набирались жизненного опыта. Потом придумали себе забаву: играть «в триста на стихи». Суть заключалась в том, что проигравший пропускал круг по разливу, потому что судорожно слагал свой корявый стих. Это была реальная ржака. Хотя, иногда из-под пьяного пера выползали довольно-таки приличные строфы. Именно тогда я начал пописывать столбиком, чинно попивая «три семерки» или «Кавказ».

«Арпачай»

В конце лета я вернулся с практики усталым, но довольным, и мы с братвой решили махнуть на природу. Толпа собралась приличная. Скинулись, купили три ящика вина «Арпачай», тут же переименовав его на манер диско в «Эрапшн». Вышло 60 пузырей по 0,7 на семь рыл (девушки не в счет). Эту мегадозу нужно было осилить за три дня, но плевать мы хотели на такие трудности. По неопытности мы сложили весь ценный груз в два туристических рюкзака, за что тут же поплатились. От высокого давления сверху лопнули две бутылки снизу. Но это нисколько не испортило нашей положительной статистики. Все три дня мы упивались в хлам «Эрапшеном», ебали девок и пугали пьяными криками округу. Перед самым отъездом нас навестили оскорбленные нашими бесчинствами местные пейзане и завязалась нехилая драка. В этой свалке кто-то из недругов решил мне уебать по голове пустым пузырем, но я успел благоразумно подставить руку, о которую он и разбился. В результате этого у меня вырвало из запястья здоровенный кусок кожи, и я залил все поле боя своей кровью. Каким-то чудом вены и сухожилия остались целыми, и я потом всю дорогу до дома пугал наших впечатлительных дам их оголенным видом. Шрам, полученный в этой схватке, я с гордостью ношу по сей день — он-то и напоминает мне об этом вине.

«Агдам»

Бурой кровью этого вина окрашено мое расставание с Любой. Наш амурный ковчег дал трещину и начал черпать воду бортами. Я уже давно не поил ее мадерой, и она теперь была согласна пить все, что я ей не предложу.

В этот вечер мы пили «Агдам» на хате у моего кореша Гарри. Было много народу. Мы Любой много курили вяло целовались и молча трахались в ванной. Внезапно к нам на огонек завалился Бабай. Этого местного отморозока, недавно откинувшийся с зоны, приссывал весь роен. Да уж чего греха таить, и я тоже. Он отсидел за разбой и был старше нас года на три. Все как-то разом сникли, и только мы с Любой продолжали танцевать, будто ничего не замечая вокруг. Прощались. Ублюдок начал цепляться к Любке, и я не знал что делать. Мне ужасно не хотелось выглядеть в ее глазах трусом, но я реально боялся этого дебила, не расстающегося с ножом. Терзаясь классическим вопросом «Что же, блять, делать?» из самых недр души до меня донесся голос «Агдама», прошептавшего одно только слово: «Уеби!» Я взял со стола недопитую бутылку и, не думая о последствиях, как Штирлиц, уебал ей по Бабаевской репе. Класс! Никогда не думал, сколько кайфа может принести обыкновенная бутылка, разбитая о чью-то голову. Урка кулем повалился под стол. Мне тут же пришла мысль, что если он очухается и встанет на ноги, мне непременно приснится реальный пиздец. Зарежет. Я начал топтать его ногами, пока меня не оттащили в сторону пацаны. На этом и закончился вечер. Я проводил Любу до дому и сказал ей последнее «прости». Она заплакала, влепила мне пощечину и обиженно хлопнула дверью.

Всю неделю я ждал вендетты, но все мои опасения рассеял Гарри, который рассказал, что Бабай через день после нашей попойки порезал мента, его закрыли в КПЗ и даже успели по беспределу опетушить. У меня отлегло от сердца: ведь «петухов» по понятиям бояться западло.

Поиск по сайту: