Помощничек
Главная | Обратная связь


Археология
Архитектура
Астрономия
Аудит
Биология
Ботаника
Бухгалтерский учёт
Войное дело
Генетика
География
Геология
Дизайн
Искусство
История
Кино
Кулинария
Культура
Литература
Математика
Медицина
Металлургия
Мифология
Музыка
Психология
Религия
Спорт
Строительство
Техника
Транспорт
Туризм
Усадьба
Физика
Фотография
Химия
Экология
Электричество
Электроника
Энергетика

II. ВТОРОЕ РОЖДЕНИЕ (1925) 13 страница



Тогда Грибоедов уезжает от Бегичева, как перед этим уехал от Ермолова, от Чаадаева. Ото всех, кому был рад и кто был рад ему, когда он, когда все были молоды, в далекую, уже забытую пору, два года назад. Тяжелая дверь вытолкала его из прошлого.

"Где найдет он странноприимный дом для крови, для сердца?"

И оказывается, что единственная надежда - это проект. Ради него он готов был на все. "Ценою унижения надлежало добиться своего. Paris vaut bien une messe". 06 этом он думал, вытолкнутый Ермоловым. О проекте он говорил с Чаадаевым, слушающим с рассеянностью и сразу все понявшим. Торжественными словами - "Запечатанный пятью аккуратными печатями, рядом с Туркменчайским - чужим - миром лежал его проект" - заканчивается глава о Москве, о прощании с прошлым.

Постепенно в романе отмирают старые связи. Грибоедов прощается с домом, в котором родился, с Москвой, с людьми, которые были ему дороги и которым он тоже был дорог, прощается с молодостью, со своим прошлым. Он приехал со смутным желанием, чтобы все вернулось, но уже без надежды на то, что вернется. Он далеко едет, он едет умирать. Едет по Москве Грибоедов прощаться. Вся первая глава - прощания. А его не прощают. И вся глава идет под эпиграфом "Величайшее несчастье, когда нет истинного друга"*. И кончается она - чтобы друг поскорее уехал. "Прощайте, добрые люди, прощайте, умные люди!" Но люди не добрые, и жалко ему прощаться не столько с ними, сколько с иллюзиями, которые у него были на их счет.

* В переводе персидского текста, который дает Тынянов, грибоедовское горе смягчено. В точном переводе горе звучит более остро и широко: "Худшая из стран - место, где нет друга" (А. С. Грибоедов. Сочинения, стр. 546). Грибоедов бeжит из этой страны.

Тема убежища все время идет рядом с темой бегства. Вместе с мыслью о бегстве приходит мечта о несуществующем государстве и об идиллии в Цинондалах.

Встречи с Ермоловым, Чаадаевым и Бегичевым прослоены тоненькими главками - размышлениями об этих встречах. Ездит Грибоедов по Москве, размышляет. Размышления его невеселы: Персия, Молчалин, утраченная молодость. Внешняя мотивировка главок-размышлений - найти наконец решение, решить, решиться. Решение необходимо. Какое же можно найти решение, когда "все кажется неверным", все двойственно, все раздвоено? С одной стороны... С другой стороны...

"С одной стороны - едет по улице знаменитый человек... едет небрежно и независимо, везет знаменитый мир в Петербург, посетил Москву проездом, легко и свободно.

С другой стороны - улица имеет свой вид и вещественное существование, не обращает внимания на знаменитого человека... Ему не рады друзья, он человек оторвавшийся".

Зачем нужно ему решение? Вероятно, чтобы хоть как-нибудь утвердиться, потому что "у знаменитого человека нет крова, нет своего угла и есть только сердце, которое ходит маятником, то молодо, то старо". Но "все колеблется... В месяце марте в Москве нельзя искать по улицам твердого решения..." И невозможность найти твердое решение связывается с утерянной молодостью, когда твердые решения были: "...твердого решения или утерянной молодости. Все кажется неверным".

Становится ясным, что решить - это значит решиться. А решиться - это значит выбрать. Можно выбрать Москву, можно Петербург, можно Кавказ, можно Персию. Он волен выбирать что угодно и отправляться куда угодно, на четыре стороны света.

Когда человеку говорят, что он может идти на все четыре стороны, это значит, что человеку идти некуда. Ехать же в Персию может только человек, которому больше ничего не остается.

Бегство в Персию - это не только ссылка, не просто ссылка. Это еще и измена, в которой Грибоедов не признается ни себе, ни другим, но почему-то считает нужным оправдываться: "Ничего не могло быть общего между склонностью русского автора бежать из Москвы и Петербурга и изменой кривоногого солдата". "Это (проект. - А. Б.) было умнее Самсонова письма, вместе с тем законно и просто" (то есть он, Грибоедов, тоже изменник, но делает все умнее, чем изменник Самсон).

Грибоедов знает, почему и в чем оправдывается.

А рядом с изменой - продажность. "Корысть, вот общая мысль", - говорит Чаадаеву Грибоедов. И эта мысль не только их, по и его мысль, мысль его проекта: "Корысть заохотит всех более познавать и самим действовать... Страсть к корысти, потом к улучшению бытия своего... Я хотел вам далее рассказать об одном своем проекте". И Чаадаев ему говорит: "О, мой корыстный друг!.."

Темы продажности и гибели идут рядом. Париж стоит обедни. Значит, можно изменить, продаться. Все продажно, "самые дома кажутся непрочными и продажными". Все обобщено: "Все неверно, все в Риме неверно, и город скоро погибнет, если найдет покупателя". Он едет продаваться, продастся и погибнет. Прощание с прошлым - это измена.

Его вытолкал Ермолов, ему нечего делать у Чаадаева, Бегичев ждет, чтобы он поскорее уехал. А он надеялся, что "кто-то его ждал в одном из окон". А это все "вздор, ни одно окно не освещено, ни одно сердце не бьется здесь для него". Все кончено. Возиться со старыми друзьями - ребячество, "имена московских любовниц" "он забыл", "окна светились не для него, бордели его юности были закрыты". Для того чтобы распрощаться с прошлым, которому изменил, надо его оплевать. Прошлое, о котором можно сказать, что оно бордель, не стоит того, чтобы о нем помнить. И служить укором оно не может.

В течение всей жизни Тынянова Пушкин был для него мерой вещей. Он же стал мерой и самого автора. Разное освещение Пушкина в его романах связано с эволюцией писателя, это изменения, происходящие с самим Тыняновым под воздействием времени. В трудные годы между "Кюхлей" и "Вазир-Мухтаром" он отходит от исторической конкретности и непредвзя-тости первого романа и приходит к надысторическому и поэтому внеисторическому обобщению, к попыткам создать "абсолютную" формулу исторического процесса. Это стремление к обобщенности в первую очередь затронуло главное звено системы - Пушкина.

Появлению Пушкина в "Кюхле" и в "Смерти Вазир-Мухтара" придается значение чрезвычайное. Особенно во втором романе, в котором всему придается повышенное значение. В обоих романах Пушкину отводится совершенно особое место: он появляется при важнейших обстоятельствах, и его появление выделено как важнейшее событие. Но лучшее место отводится Пушкину не по чину, не из боязни, чтобы его кто-нибудь не "пересел", и даже не потому, что каждое соприкосновение с Пушкиным для современников было незабываемым событием, но потому, что с его появлением все происходящее приобретало повышенную значительность. Тынянов использует свойство гения своим прикосновением придавать обыкновенным вещам особый смысл и высокую роль. Пушкин выявляет важность происходящего, оно выявляется им так же, как всем известные, привычные вещи вдруг оказываются удивительными и полными значительности, потому что гений по-новому их увидел.

Каждое появление Пушкина в обоих романах связано с чрезвычайными событиями в жизни героев. Особенное же значение имеют последние появления. В "Кюхле" - Это встреча с перевозимым из Шлиссельбургской крепости в Динабургскую Кюхельбекером, в "Смерти Вазир-Мухтара" - с перевозимым из Тегерана в Тифлис мертвым Грибоедовым.

Но в "Вазир-Мухтаре" трагически окрашена и другая встреча Пушкина с Грибоедовым: Пушкин появляется в час, когда заканчивается литературная жизнь Грибоедова. Он присутствует при чтении "Грузинской ночи". "Пушкин его стеснял. Читая, он чувствовал, что при Пушкине он написал бы, может быть, иначе. Он стал холоден". Больше к трагедии он не возвращался.

Последней встрече в обоих романах предшествует специальная подготовка. Перед встречей Пушкина с "Грибоедом" в "Вазир-Мухтаре" Тынянов упоминает Кюхельбекера:

"В Шлиссельбургском каземате снился он (Грибоедов.- А. Б.) другу молодости Вильгельму Кюхельбекеру, не знавшему о его смерти".

Перед встречей Пушкина с Кюхельбекером в "Кюхле" Тынянов упоминает Грибоедова:

"Засыпая, он назначал на завтра, что вспоминать.

Лицей, Пушкина и Дельвига, Александра (Грибоедова)..."

"У Вильгельма и праздники: именины друзей, лицейские годовщины.

В особенности день Александра - 30 августа: именины Пушкина, Грибоедова, Саши Одоевского. Кюхля вел с ними целый день воображаемые разговоры.

- Ну что ж, Александр? - говорил он Грибоедову. - Ты видишь - я жив, наперекор всему и всем. Милый, что ты теперь пишешь? Ты ведь преобразуешь весь русский театр. Александр, ты русскую речь на улице берешь, не в гостиных. Ты да Крылов... Как теперь Алексей Петрович поживает? Спорите ли по-прежнему? Сердце как? Неужели так углем и осталось? Скажи, милый?"

За этими упоминаниями следуют встречи Пушкина с Кюхельбекером в "Кюхле", с Грибоедовым в "Смерти Вазир-Мухтара". И тогда повествователь неожиданно меняется: вместо Кюхельбекера и Грибоедова, через которых в обоих романах подается материал, появляется новый повествователь - Пушкин.

Тынянов сразу не открывает, что перед нами Пушкин. Он начинает с портретного намека. В обоих случаях сразу же появляются пушкинские знаки слова "быстро", "быстрый". Как всегда у Тынянова, Пушкин взят с движения. Движение всегда "быстро". "В это время вошел небольшой быстрый человек" ("Кюхля"). "Верховой в картузе и черной бурке только что переехал мост. Он быстро спускался по отлогой дороге. Поравнявшись с тахтреваном, он кивнул на ходу проезжающим и быстро спросил..." "Лошадь быстро несла человека под гору..." ("Смерть Вазир-Мухтара"). В "Кюхле" пушкинское инкогнито блюдется долго, но характерные пушкинские особенности следуют одна за другой: "стал грызть ногти", "раскланялся отрывисто", "начал что-то насвистывать", "заинтересовался игрой", "быстро полез в карман", "придвинул кресло и стал играть", проиграл 1600 рублей.

Главка о встрече Пушкина с Кюхельбекером начинается с вещей, не имеющих никакого отношения ни к Пушкину, ни к Кюхельбекеру, ни к встрече.

Станция между Новоржевом и Лугою - Боровичи. На станции ждет лошадей проезжающий. Проезжающий спал долго, проснулся, но не встает. Входит гусар. Лошадей гусару не дают. Гусар бранится. Потом перестает браниться и знакомится с проезжающим. Потом пьют чай. Потом играют в карты. Тогда входит Пушкин.

Пушкин любил карты. Тынянов использует их как манок. Лошадей Пушкину тоже не дают. Пушкин ругается со смотрителем, грызет ногти, отрывисто раскланивается, что-то насвистывает и поглядывает на игру. Потом не выдерживает, играет и проигрывает 1600 рублей. 1400 платит, а на 200 дает расписку: "По сему обязуюсь уплатить в любой срок 200 рублей. Александр Пушкин". (Предполагается, что до сих пор не известно, кто этот небольшой быстрый человек.) Отсюда повествование переходит к Пушкину, и читатель уезжает вместе с ним на следующую станцию - Залазы. Все, что происходит до конца эпизода, дано через пушкинское восприятие.

Тынянов подготавливает ответственные вещи и вводит их после предварительного оповещения. Деталь обыгрывается, как в театре, попадает в руки, показывается. Тынянову нужно ввести тему Кюхельбекера. Тема вводится через Пушкина. Кюхельбекер в сознании Пушкина связан с тюрьмой. Тюрьма подготавливается срастанием двух семантических рядов, из которых возникает третье понятие. Третье понятие - это "десять лет". Писатель не объясняет, что такое десять лет крепостной одиночки. Он показывает, как это много десять лет.

На станции Залазы, где произойдет встреча с Кюхельбекером, Пушкин разговаривает с хозяйкой. О хозяйке сказано, что она "молодая". На следующей странице, описывая еще не узнанного Пушкиным Кюхельбекера, Тынянов подчеркивает, что он "молод".

"- Скучно вам на одном месте?..- спрашивает Пушкин хозяйку. - И давно вы здесь?

- Да лет уж с десять.

"Десять лет на этой станции! Умереть от скуки можно. Помилуй бог, да ведь с окончания лицея всего десять лет..."

Десять лет. Сколько перемен!

Дельвиг обрюзг, рогат, пьет, Корф - важная персона (подхалим), Вильгельма и Пущина можно считать мертвыми".

Это сделано для того, чтобы показать, что десять лет на глухой затерянной станции - это ужасно. Что же тогда десять лет крепостной одиночки?..

А глухая, затерянная станция, в которой происходит встреча, называется Залазы. Название обыгрывается, на него обращено внимание.

"Следующая станция была Залазы.

- Вот уж подлинно Залазы, - пробормотал он".

На станции ему попадается "Духовидец" Шиллера. "Нет, Вильгельм не прав, - подумал он, - что разбранил Шиллера недозрелым". Появление Кюхельбекера подготавливается интенсивно. В источнике, которым пользуется Тынянов, - пушкинском тексте*, - об оставленных 200 рублях и о попытке дать деньги Кюхельбекеру не сказано ни слова. О деньгах упомянуто только в рапорте фельдъегеря Подгорного: "...г. Пушкин просил меня дать Кюхельбекеру денег; я в сем ему отказал..."** Эти 200 рублей Тыняновым обыграны так:

"Пушкин подбежал к фельдъегерю и попросил:

- Послушайте - это мой друг, дайте же, наконец, проститься, вот тут у меня двести рублей денег, разрешите дать ему...

- Деньги преступникам держать не разрешается... Трогай...

Тележка унеслась...

Тогда Пушкин подбежал к фельдъегерю... Он закричал:

- А, вы так и не пустили меня попрощаться с другом, не дали денег ему взять! Как ваше имя, голубчик? Я о вас буду иметь разговор в Петербурге!"

* А. С. П у ш к и п. Полное собрание сочинений, т. 12, 1949, стр. 307.

** "Рапорт фельдъегеря Подгорного дежурному генералу Главного штаба генерал-адъютанту Нотапопу". "Русская старина", 1901, т. 105, стр. 578.

Тынянов подмечает характерное преувеличение жалующегося: в рапорте фельдъегерь пишет: "...тогда он г. Пушкин кричал и, угрожая мне, говорит, что "по прибытии в Петербург в ту же минуту доложу его императорскому величеству, как за недопущение распроститься с другом, так и дать ему на дорогу денег; сверх того, не премину также сказать и генерал-адъютанту Бенкендорфу". Сам же г. Пушкин между прочими угрозами объявил мне, что он был посажен в крепости и потом выпущен..."* Тынянов рассказывает эту историю, "как было на самом деле": "его императорского величества" и "генерал-адъютанта Бенкендорфа" у него нет. А вместо выдуманной фельдъегерем "крепости" у него ссылка.

* "Рапорт фельдъегеря Подгорного дежурному генералу Главного штаба генерал-адъютанту Потапову". "Русская старина", 1901, т. 105, стр. 578.

Встречи Пушкина с Кюхельбекером и Грибоедовым написаны по пушкинским текстам и не искажают источников. Тынянов строго следует за ними: заметкой Пушкина "Встреча с Кюхельбекером" и отрывком из второй главы "Путешествия в Арзрум". Кроме того, Тыняновым использован текст рапорта фельдъегеря Подгорного. Тынянов лишь расцвечивает тексты подробностями.

В обоих случаях это последние встречи. Не похожа одна встреча на другую, не во всем похож Пушкин одного романа на Пушкина другого, и автор "Смерти Вазир-Мух-тара" далеко не во всем похож на автора "Кюхли". Встреча Пушкина с Кюхельбекером написана так, как ее видел Пушкин. Когда после "Кюхли" читаешь сцену Пушкина с "Грибоедом" в "Вазир-Мухтаре", кажется, что встретился через много лет со старым знакомым и с тревогой видишь, как он постарел, как печально он смотрит на мир.

Встреча с Кюхельбекером полна движения, попыток вмешаться, исправить, помешать, помочь. Она полна надежды и веры в то, что еще не все потеряно, что нужно, что можно исправить.

Стихотворение Пушкина "Во глубине сибирских руд" незримо присутствует в этой сцене. Как будто бы, кроме двух источников - пушкинской заметки и фельдъегерского рапорта, - Тынянов для этой сцены использовал третий источник - пушкинское стихотворение. Сцена написана сурово и скорбно, в ней нет подбадривания, но в ней есть надежда.

Тынянов пишет о надежде, которая в мрачном подземелье пробудит бодрость и веру в приход желанной поры.

Последние слова Пушкина в этой сцене деловые, естественные и вызванные намерением чем-то помочь. "Куда вас везут?" - спрашивает Пушкин.

Последние слова Пушкина в сцене с Грибоедовым разительно похожи на слова в сцене с Кюхельбекером, но какая между ними разница! "Что везете?" спрашивает Пушкин. Так спрашивают не о человеке. Так спрашивают о неодушевленном предмете. И ему отвечают уродливым нечеловеческим словом: "Грибоеда".

Только на последней странице Тынянов развязывает роман. "Зачем поехал он?" - поехал, зная, что его отправляют "на съедение", предупрежденный самоубийством Вишнякова, предупрежденцый проболтавшимся Нессельродом. Этот вопрос проходит через весь роман, он скрыт в последней фразе пролога, в первой фразе первой главы, он тянется через четыреста пятьдесят страниц и решается на последней странице романа. Он начинается во фразе: "Еще ничего не было решено". И если эта фраза мерцает многозначительностью, многосмысленнос-тью и таит в себе неопределенность, шаткость и брожение времени, пустоты, нереальность жизни "превращаемых", то ее прямое и конкретное значение в том, что еще не решено, где он будет и что он будет делать: поедет ли он в Петербург, возвратится ли в Москву или уедет в Персию. Петербург и Москва упоминаются только для того, чтобы быть тотчас же скомпромети-рованными не идущей в сравнение с ними Персией. Персия вытесняет Петербург и Москву, она заполняет роман. Она с первых же строк так же решена, как все уже решено во фразе: "Еще ничего не было решено". Только в этой фразе кроме страны заодно решена и судьба человека, которого убьют в этой стране. "...Персия и все решительная дичь: не хочет он в Персию, и не поедет он в Персию". Он не хочет ехать в Персию. Он едет в Персию, "несуществующее государство", самое неопределенное и неясное, самое опасное из всего, что можно было взять. Его обманули. Он знал, что его обманули. Проект подменили просто Персией. Короля подменили посланником. Соглашается он ехать в Персию так:

"Коллежский советник Грибоедов возводился в чин статского советника с назначением его полномочным министром российским в Персии...

- А что... если я не поеду?

- Вы откажетесь от милости императора?.. Тогда я буду откровенен... (говорит Нессельрод.- А. Б.) нужно получить контрибуцию, куруры. Мы ищем человека, который мог бы это сделать. Этот человек - вы.

Он испугался своих слов и сжался в горестный, отчаянный комочек...

Они отправляли его на съедение...

- Простите, - он засмеялся, - я принимаю назначение с благодарностью.

И Нессельрод не понимал".

Нессельрод понимал только: "Какое счастье, что этот человек наконец уезжает". Почему уезжает этот человек, Нессельрод не понимал.

Это понимал Пушкин.

Ответ на важнейший вопрос романа - зачем все это? почему же он поехал? - дан через Пушкина:

"И вдруг вспомнил Грибоедова.

Тонкой рукой прикоснулся к нему Грибоедов и сказал:

- Я все знаю. Вы не знаете этих людей. Шах умрет, в дело пойдут ножи.

И посмотрел на него.

Он был добродушен. Он был озлоблен и добродушен.

Он знал, хоть и ошибся. Но если он знал... - зачем...

Зачем поехал он?

Но власть... но судьба... но обновление...

Холод прошел по его лицу".

Ничего похожего на такой ответ в пушкинском тексте нет.

У Пушкина есть следующее: "Рожденный с честолюбием...", "Способности человека государственного...", "...могучие обстоятельства", "...необходимость расчесться... со своею молодостию и круто поворотить свою жизнь"*. Из этого Тынянов делает "власть", "судьбу" и "обновление". В важнейшем ответе, которым заканчивается роман, на вопрос, который проходит через весь роман, Тынянов использует авторитет Пушкина. А Пушкин отвечает на этот вопрос иначе: "Он почувствовал необходимость расчесться единожды навсегда со своею молодостию и круто поворотить свою жизнь". "Круто поворотить свою жизнь" нужно было, потому что она "была затемнена некоторыми облаками" ("следствие пылких страстей и могучих обстоятельств"). С "некоторыми облаками" Тынянов делает следующее:

"Жизнь его была затемнена некоторыми облаками".

Тучи сгущалась, круглые, осязаемые.

"Могучие обстоятельства..."

Пушкинские "некоторые облака" у Тынянова незаметно превращаются в "сгущающиеся тучи", и трудная жизнь человека в трудной реальной истории сгущается во "власть", "судьбу" и "обновление". Это тыняновские слова, и это его ответ на вопрос: почему же тогда он поехал? И ответ совершенно правильный для такого человека, который изображен в романе.

В этом ответственном месте Пушкину поручается поддержать еще одну важнейшую тему романа - тему бесплодия. "Ему нечего было более делать", размышляет Пушкин. Для Тынянова эта фраза имеет огромное значение: исчерпанность и бесплодие подтверждены Пушкиным. Поэтому в парафразу текста "Путешествия в Арзрум", где об исчерпанности и бесплодии нет ничего, он включает другой источник, имеющий к Пушкину косвенное отношение, - пересказ В. А. Ушаковым слов Пушкина: "Этот край (Грузия.- А. Б.) может назваться врагом нашей литературы. Он лишил нас Грибоедова!" - "Так что же? отвечал поэт. Ведь Грибоедов сделал свое. Он уже написал "Горе от ума"**.

* А. С. Пушкин. Полное собрание сочинений, т. 8, 1938, стр. 461.

** В. А. У[ш а к о в]. Русский театр. "Московский телеграф", 1830, часть 33, № XII, стр. 515.

Строго следуя за Пушкиным в деталях, Тынянов далеко не всегда следует пушкинскому представлению о Грибоедове. Пушкинские слова - "Не знаю ничего завиднее последних годов бурной его жизни" - Тынянов, по-видимому, не принимает безоговорочно. В романе Тынянова последний год бурной его жизни зависти не вызывает. А пушкинское восхищение жизнью Грибоедова так сильно, что фраза "Не думал я встретить уже когда-нибудь нашего Грибоедова!" и слова о ханах, ножах и междоусобице семидесяти сыновей кажутся написанными человеком, который не верил, что так может случиться, и не поверил бы никогда, если бы сам не увидел мертвого тела. "Не думал я встретить уже когда-нибудь нашего Грибоедова!" Значит, он все-таки знал, что Грибоедова убьют. Но встреча написана так, как будто бы не знал, не поверил, как будто бы эти слова не были сказаны. Пушкин не придает значения словам Грибоедова о ножах. Он не верит в то, что его убьют. Тынянов Грибоедову поверил и написал роман о человеке, который знает, что его убьют, и едет, чтобы умереть. "Но власть... но судьба... но обновление..."

И совсем неожиданно для такого строгого и точного писателя, каким был Тынянов, строгое и точное следование пушкинской детали приводит к характерному недоразумению.

Пушкин в сцене встречи с мертвым Грибоедовым думает так, как будто бы он не только что узнал о смерти Грибоедова (при этом он сразу даже не разобрал, в чем дело), а все знал заранее, и знал со всеми подробностями. "Смерть его была мгновенна и прекрасна", - размышляет Пушкин в романе. А вместе с тем об этой смерти тыняновский Пушкин узнал только что. Еще он узнал, что ящик с трупом привезли из Тегерана. Больше он ничего не знает. Но в "Путешествии в Арзрум" фраза о мгновенной и прекрасной смерти есть. Эта фраза была написана через шесть лет после гибели Грибоедова, когда подробности тегеранской трагедии (по крайней море внешние) стали широко известны. В романе Тынянова эта фраза выглядит как возникшая тут же при встрече. Кроме того, Пушкин, вероятно, не знал об этом больше, чем знаем мы. А нам не известно, была ли его смерть мгновенна и прекрасна. Известно, что осада русского посольства велась несколько часов, что об этом знали в шахском дворце, что, "так как приказано было влиять на толпу красноречием, у сарбазов не было ружей". Толпа не вняла красноречию сарбазов, и состав русского посольства был уничтожен. Спасся только один человек - секретарь И. С. Мальцов.

В пушкинском тексте все стремится, все летит, все движется: "Три потока с шумом и пеной низвергались с высокого берега. Я переехал через реку. Два вола, впряженные в арбу, подымались на крутую дорогу. Несколько грузин сопровождали арбу. "Откуда вы?" - спросил я их. "Из Тегерана". "Что вы везете?" - "Грибоеда". Это было тело убитого Грибоедова, которое препровождали в Тифлис"*. Встреча не выделена даже абзацем. В этом же куске рассказано о погонщике, который отстал от автора, о цветущей пустыне, о посте, где нужно было переменить лошадей, об армянской деревне, о женщинах в пестрых лохмотьях, вынесших ему сыру и молока, об отдыхе, о крепости Гергеры. Идет обыкновенная гениальная пушкинская быстрая проза. Потом идут четыре абзаца о Грибоедове. После них повествование продолжается с той же стремительностью: "В Гергерах встретил я Б[утурлина]... Мы положили путешество-вать вместе; но демон нетерпения опять мною овладел. Человек мой просил у меня

-----------------------

* А. С. Пушкин. Полное собрание сочинений, т. 8, 1938, стр. 400.

позволения отдохнуть. Я отправился один даже без проводника..." Потом идут горы, долины, минеральный ключ, армянский поп, диалог с попом: "В Эривани чума", "В Ахалцыке чума"*. И дальше - дорога. Вся эта сцена лишь повествовательная единица, один эпизод: "Глава вторая. Тифлис. Народные бани. Безносый Гассан. Нравы грузинские... Кахетинское вино... Отъезд из Тифлиса... Вид Армении... Армянская деревня. Гергеры. Грибоедов. Безобдал. Минеральный ключ... Арарат... Каре... Лагерь графа Паскевича"**. Ничего у Пушкина не кончается этой встречей, и никакого провиденциального значения ей не придается. Она кончается деловым, профессиональным замечанием: "Как жаль, что Грибоедов не оставил своих записок!" - и скорбным размышлением: "...замечательные люди исчезают у нас, не оставляя по себе следов. Мы ленивы и нелюбопытны..."*** К року это отношения не имеет.

* А. С. II у ш к и н. Полное собрание сочинений, т. 8, 1938, стр. 462.

** Там же, стр. 456.

*** Там же, стр. 462.

У Тынянова все кончается этой встречей. Не смертью Грибоедова кончается роман, а встречей мертвого поэта с еще живым поэтом. Живой поэт едет туда, откуда везут мертвого. И его ждет та же судьба. Так с горечью переосмысливает Тынянов традиционную передачу лиры уходящего певца молодому певцу.

Едет умирать Кюхельбекер. Грибоедов возвращается мертвым.

Но Кюхельбекер в сцене встречи с, Пушкиным оживающий человек. Он будет упорно бороться за жизнь и литературу и создаст в крепости и в Сибири свои лучшие вещи.

"Узник № 25... получил чернила, перья, бумагу и книги".

"Росли груды рукописей - комедии, поэмы, драмы, статьи, и в конце месяца являлся комендант и отбирал у него новый запас.

- Многонько нынче! - говорил он, покачивая головой с удивлением".

Грибоедов во всем романе не написал ни строки. Он открыл трагедию, прочел из нее несколько стихов и закрыл навсегда. Пушкин встречает не поэта, а труп.

Сходство материала "Кюхли" и "Смерти Вазир-Мухтара" не было главным обстоятельст-вом, определившим решение возникших проблем. Сходство и непохожесть романов были связаны преимущественно не с материалом, а с задачами, которые решались на нем. Решения оказались зависимыми не столько от материала, сколько от воздействия второй истории - современности, определяющей отношение писателя к первой истории - материалу, на котором он работает. Материал же был в значительной степени лоялен в отношении задач, которые на нем решались.

Обращение писателя к одному и тому же или сходному материалу в разное время почти всегда связано не только с извлечением неиспользованных возможностей и новых значений, а с решением на старом материале новых задач. Два рассказа, две драмы и один роман А. Н. Толстого о Петре - это один материал и пять возможных вариантов решений. Они возникли в результате переосмысливания материала в разные периоды деятельности писателя, всегда зависимого от истории своего времени.

Эта подвижность, эта изменяемость отношения к материалу свойственна и писателям, привычно считающимся "цельными", то есть такими, которые работают на определенной теме и связанном с нею определенном круге образных средств.

Но дельность, писательская верность своей манере существует в значительно более разнообразных проявлениях, чем это иногда кажется. Речь, разумеется, идет не только о приверженности к "экзотической тематике" или "светской жизни", но о сквозных стилистических решениях. Тынянов оказался как раз таким писателем, цельность которого в читательском сознании все время поддерживалась постоянством жанра и материала и колебалась от того, сколь близка или удалена манера других вещей от меры - "Кюхли". "Кюхля" и "Пушкин" создали некое единство, "Вазир-Мухтар" из единства выпадал, разрушал целостность и объединялся с рассказами. Получался не один цельный, а два цельных писателя. "Кюхля" и "Пушкин" создавали светлое кольцо, в котором помещался темный период творчества писателя. Темное и светлое начала творчества не соединились. Пространство между темным и светлым заполнялось удивлением: как это автор "Кюхли", чистого и звонкого, как весенний ручей, мог написать "Смерть Вазир-Мухтара", книгу, лишенную элементарного оптимизма? Второй роман связывался с первым лишь дружбой двух приятелей, но никак из него не вытекал. Путь читателя от "Кюхли" к "Вазир-Мухтару" был затруднен отсутствием какого-либо связывающего звена. Разрыв между первым и вторым романами зиял, ничем не заполненный.

 




Поиск по сайту:

©2015-2020 studopedya.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.