Из книги «Подвиги русских адмиралов»

В 1853 году началась Крымская война. Сначала основным противником России была Турция, но вскоре к ней присоединились Франция и Англия. Россия проводила на Балканах политику защиты православного населения. У Англии Франции возникло опасение, что Россия может стать сверхдержавой, окружённой независимыми славянскими государствами. Задачей союзников было ослабить Россию, уничтожить мощь и силу Черноморского флота и превратить в руины славный город Севастополь.

Утром 25 декабря 1853 года к Севастополю подошёл английский пароход с депешами из Константинополя. Из-за сильного тумана пароход не сразу был замечен. Он успел подойти так близко, что пока принимались депеши и доставлялись росписи, офицеры английского парохода успели подробно осмотреть Севастополь и средства обороны города. Вывод после осмотра был сделан следующий: овладеть Севастополем с моря невозможно, но при помощи десанта его было нетрудно захватить с суши. Было принято решение осадить Севастополь.

Замыслы неприятеля было легко угадать. Поэтому, согласно распоряжению главнокомандующего князя Меньшикова, была сделана диспозиция судов и приняты меры к обороне порта с суши.

Все надежды севастопольцев были устремлены на легендарных и всеми любимых адмиралов — Корнилова и Нахимова.

Когда осенью союзники подошли к берегам Крыма, Севастополь не был готов к обороне. Не было укреплений для защиты города. Силы были неравными — войска союзников значительно превосходили небольшое русское войско, не хватало орудий, снарядов. Но севастопольцы были полны решимости защищать город до последней капли крови, осознавая, что положение безнадёжное.

Корнилов горячо принялся за дело. День и ночь люди были заняты сооружением укреплений. За несколько дней воздвигли защиту города: появлялись батареи, на них вырастали сотни орудий, словно из-под земли поднимались укрепления, снабжённые орудиями самого большого калибра. Люди сделали всё возможное и невозможное, чтобы подготовить Севастополь к тяжёлой борьбе. При этом строить укрепления приходилось не только в условиях постоянного ожидания нападения врага, но нехватки буквально самых элементарных вещей. Старики, женщины, дети неустанно помогали строить укрепления. Для ускорения работ отряжалось по тысяче матросов. К ним в помощь Корнилов велел освободить из тюрем арестантов. Он поверил им, зная, что в ту роковую минуту, когда Отечество в опасности, русский человек способен совершать подвиги, оставив своё прошлое.

Необыкновенная энергия и выдержка Корнилова в это время поражали очевидцев. Он сутками работал без сна. Каковы бы ни были обстоятельства, в минуты опасности он никогда не терял самообладания. Там, где другие терялись и падали духом, он действовал. Пожертвовать жизнью были готовы все, но не все могли принимать мудрые решения и нести на своих плечах бремя ответственности за жизнь севастопольцев и исход борьбы.

2 сентября на море показалась огромная чёрная туча — это девяносто вражеских боевых кораблей подходят к Севастополю. В тот день на берег высадились больше шестидесяти тысяч французов, англичан и турок. Они двинулись на Севастополь.

8 сентября началось Альминское сражение, закончившееся для русских неудачно. Бой был неравным, наша армия потерпела поражение в этом сражении. Путь вражеским силам в Севастополь был открыт.

На следующий день, собрав совет из флагманов* и капитанов, Корнилов объявил им, что наша армия отступает к Севастополю, и есть основание опасаться, что неприятель может сбить с позиции эскадру Нахимова. В этом случае неприятель сможет войти на рейд и тогда никакое героическое сопротивление его не спасёт Черноморский флот от гибели. Поэтому Корнилов предложил выйти в море и атаковать врага. При удачном исходе сражения — разметать неприятельскую армаду*, а при неудаче — избежать плена, взорвав сцепившиеся корабли. Наши же войска могли бы укрепиться в Севастополе и продержаться до прибытия подкрепления.

Этот план не был одобрен. Только немногие из собравшихся выразили робкое согласие. Некоторые обдумывали другой план — казавшийся страшным — затопить свои корабли у входа на рейд. Но как решиться на такое! Запрудить порт и запереться в нём — не означало ли это — признать своё бессилие, отказаться от звания моряка? А это звание было так дорого черноморцам! Своей любовью к делу, благородными стремлениями и общими усилиями они довели свои корабли до высокого совершенства и моли гордиться тем, что создали. И вдруг, когда флот вырос и окреп, нужно было принести его в жертву и своими руками потопить в волнах родного порта эти прекрасные корабли… Погубить своё детище!

Когда один из капитанов сказал о необходимости затопить корабли в фарватере* и перевести моряков на сушу в гарнизоны, у многих на глазах навернулись слёзы. Корнилов с негодованием отверг этот план и закончил совещание следующими словами:

— Готовьтесь к бою. Будет дан сигнал, кому что делать.

Распустив совет, Корнилов явился к главнокомандующему — князю Меньшикову — и предложил начать сражение, но Меньшиков, решительно отвергнув это предложение, приказал затопить фарватер.

— Я не сделаю этого! — в отчаянии отрезал Корнилов.

— Тогда поезжайте в Николаев к своему месту службы! — крикнул взбешённый Меньшиков.

— Остановитесь! — вскипел Корнилов. — Это самоубийство… то, к чему Вы меня принуждаете! Но, чтобы я оставил Севастополь, окружённый врагом… невозможно! Я готов Вам подчиниться…

Глубоко опечаленный, взошёл Корнилов на площадку Морской библиотеки наблюдательного пункта города. С этой площадки, над портиком, видны были как на ладони рейд, взморье и весь город. Вскоре по приказу Корнилова над библиотекой* взвился русский национальный флаг — сигнал, что решение затопить корабли принято бесповоротно!

С библиотеки Корнилов поехал на корабль «Ростислав» и приказал собравшимся там командирам судов, обречённых на гибель, на рассвете срубить мачты и погрузить корабли на дно.

Тяжело было морякам расстаться с морем и сойти на сушу. Ещё мучительнее было им пускать ко дну эти грозные громады, заменившие им родной очаг, эти корабли, ради чести и славы которых каждый готов был пожертвовать жизнью. «Надо покориться необходимости,» — утешал Корнилов моряков.

Семь кораблей, обречённых на смерть, поставлены были у входа на рейд. Сперва сняли с них паруса и военные снаряды, потом пробили бока, и волны поглотили шесть кораблей. Но корабль «Три Святителя» долго ещё томился, словно не хотелось ему принимать смерть от своих. «Волна от него бежит!» — говорили моряки, с грустью глядя на эту сцену. Многие плакали. Вода лилась в отверстия, прорубленные в подводной части, но ему будто жалко было расстаться с жизнью.

Когда волны расступились, поглотив корабль, Корнилов обратился к сослуживцам своим:

— Враг привёл двойное число таких, чтобы наступить на нас с моря. Нам надо отказаться от заветной мечты сразить врага на воде. Наши силы нужны для защиты города. Главнокомандующий приказал решил потопить старые корабли, чтобы они временно преградили врагу вход на рейд, а свободная команда матросов и офицеров усилит войска на суше. Грустно уничтожать свой труд, но надо покориться необходимости. Москва горела, а Русь от этого не погибла! Напротив, стала сильнее! Бог милостив! Конечно, он и теперь готовит верному его народу такую же участь!

Севастополь, расположенный на скалистом холме, разделён Севастопольской бухтой на две половины: северную и южную. Князь Меньшиков поручил оборону северной стороны Корнилову, а южной — Нахимову. И здесь Корнилов остался верен себе. Он объявил князю Меньшикову, что не считает себя хорошим сухопутным генералом и готов подчиниться младшему в чине, лишь бы командование находилось в надёжных руках. К счастью, эта просьба не была удовлетворена.

Все жили в постоянном ожидании штурма. В одном из приказов Корнилов напомнил подчинённым:

— О том, чтобы сдаться нечего и думать! Если вам кто-нибудь скажет моим именем, что нужно сдаваться, расстреляйте его как изменника. Если я сам прикажу сдаться, расстреляйте меня!

Корнилов объехал вверенные ему позиции. Выход в море был заперт, о морском сражении нечего было и думать. Для сухопутной обороны было слишком мало войск. Оставалось только с честью умереть…

Беседуя с одним из офицеров, Корнилов сказал:

— С северной стороны укреплений нет. Все мы, кто туда попал, ляжем на веки… Смерть не страшит меня, а беспокоит только одно: если ранят, не в состоянии будешь защищаться… возьмут в плен…

Рано утром духовенство с образами, хоругвями и крестами совершило крестный ход по всей оборонительной линии. После молебна адмирал Корнилов, одетый в блестящую генерал-адъютантскую форму, окружённый многочисленной свитой, объезжал войска и говорил им:

— Ребята! Царь велел нам стоять до последнего за Севастополь!

Вокруг Малахова кургана строились укрепления. Приходилось спешить. Толпа хлынула на укрепления: старики, женщины, дети. Добровольцев явилось до шести тысяч. И вот наступил наконец кровавый день 5 октября, день крещения Севастополя огнём и железом.

Рано утром, едва началась канонада, Корнилов приказал всем начальникам готовиться к штурму Севастополя, а сам переезжал с батареи на батарею.

Оберегая любимого адмирала, все в этот день старались отвести от него опасность. С визгом пролетали снаряды с трёх сторон, ядра бороздили землю бомбы разрывались то на земле, то в воздухе. Потери были значительные. Отовсюду слышались стоны, тела убитых не успевали уносить. Заметив, что в пылу битвы люди томятся от жажды, Корнилов приказал озаботиться немедленной доставкой воды. Навстречу беспрестанно несли на носилках раненых, и Корнилов заботливо расспрашивал о них и распоряжался, чтобы их удобнее устроить.

Адъютант Корнилова умолял его уехать с бастиона, уверяя что подчинённые исполнят свой долг.

— А зачем же Вы хотите помешать мне исполнить свой? Что скажут обо мне солдаты, если они не увидят меня? — возразил Корнилов.

Действительно, его появление всех воодушевляло, и он являлся в этот день самых опасных точках, и везде приветствовало его громкое «ура».

Все верили в его счастливую звезду, но ангел смерти уже витал над ним.

Корнилов въехал на Малахов курган. Осмотрев нижний этаж Малаховой башни, Корнилов приказал там перевязать раненых. Потом он хотел взойти на площадку, но Истомин решительно воспротивился, загородил ему дорогу и не пустил.

— Всё обстоит благополучно, — докладывал он, заграждая адмиралу дорогу.

Корнилов ещё некоторое время оставался у башни и приказал прекратить огонь.

Его адъютант снова стал умолять его ехать домой.

— Постойте, мы ещё поедем к тем полкам, — сказал адмирал и указал на другое укрепление.

Отдав распоряжения и убедившись, что ситуация под контролем, он наконец произнёс:

— Ну, теперь домой.

Не успел он отойти и трёх шагов, как ядро раздробило ему ногу у самого живота. Кровь брызнула на лицо его адъютанта. Офицеры бросились к нему, положили на за бруствер, между орудиями.

— Отстаивайте Севастополь! — сказал он.

На перевязочном пункте он причастился и его перенесли в госпиталь. Заметив великую скорбь окружавших его офицеров и солдат, он сказал:

— Не плачьте! Как приятно умирать, когда твоя совесть спокойна!

И повременив продолжал:

— Благослови, Господи, Царя и Россию, Севастополь и флот!

Корнилов стал впадать в забытьё и лежал с закрытыми глазами. Услышав за дверью шум, он очнулся и спросил:

— Что там такое?

— Радостное известие! Английские батареи сбиты!

Лицо адмирала осветилось радостью. Собрав последние силы, он воскликнул:

— Ура! Ура!

Это были его последние слова. Через несколько минут его не стало.

На том месте, где был убит адмирал Корнилов, солдаты сложили из ядер крест.

Весь день продолжалось сражение. Севастополь стонал под вражеским натиском. Башня Малахова кургана превратилась в развалины.

Смерть Корнилова была величайшей потерей не только для Севастополя, но и для всей России. Царь Николай I писал главнокомандующему князю Горчакову: «Ты, вероятно, уже знаешь про начало бомбардировки Севастополя и что первое сие испытание, благодаря Богу, благополучно выдержано славным гарнизоном даже без больших потерь, если бы, к несчастью, оно не стоило нам дорогого и почтенного генерал-адъютанта Корнилова, павшего смертью храбрых. Потеря эта невыразимо тяжела мне, ибо на нём покоилась моя надежда не только в настоящий момент, но и для будущего устройства Черноморского флота, по его редким достоинствам. Но буди воля Божия. Теперь вся надежда на дух войск».

СНОСКИ

Флагман — здесь: командир соединения кораблей (от эскадры и выше), которому присвоен должностной флаг.

Армада — крупный военный флот

Фарватер — (голл. vaarwater, от varen — плыть и water — вода) — судовой ход, безопасный в навигационном отношении и обозначенный на местности или на карте проход по водному пространству.

Библиотека Севастополя — это здание было видно с разных точек города. Его использовали как наблюдательный пункт и подавали сигнал, поднимая флаг.

Бруствер — насыпь, предназначенная для удобной стрельбы, защиты от пуль и снарядов, а также для укрытия от наблюдения противника

Генерал-адъютант — почётное звание, которое присваивалось генералам (адмиралам), генерал-лейтенантам (вице-адмиралам), включённым в свиту императора.

КОГДА ЭТО БЫЛО

Время царствования Александра I (1801-1825), Николая I (1825-1855).

Владимир Алексеевич Корнилов родился в Иркутске в 1806 г. в семье губернатора. В 1823 г. окончил Морской кадетский корпус, получив звание мичмана.

Основные даты жизни В. А. Корнилова

1827 г. — М. П. Лазарев включил его в команду 74-пушечного линейного корабля «Азов».

1827 г. — В. А. Корнилов участвует в Наваринском сражении.

1827-1849 гг. —назначен начальником штаба эскадры адмирала Лазарева.

В 1842—1845 гг. — В. А.Корнилов находился в практических плаваниях на линейном корабле «Двенадцать Апостолов». За отличную службу 11 сентября 1845 года удостоен ордена Святого Владимира 3-й степени.

С 1851 г. фактически командовал Черноморским флотом.

1853-1856 гг. — Крымская война, которая разворачивалась в Крыму, на Дунае, в Закавказье, в Балтийском море и на Дальнем Востоке.

1854 г. — англо-французская интервенция в Крым.

Сентябрь 1854-август 1855 — оборона Севастополя.

1854 г. — В. А. Корнилов возглавляет оборону Севастополя.

1854 г. — погиб в первый день бомбардировки Севастополя города англо-французскими войсками на Малаховом кургане.

В. А. Корнилов погребён в севастопольском соборе Святого Владимира, в одном склепе с адмиралами М. П. Лазаревым, П. С. Нахимовым, В. И. Истоминым

Адмирал НАХИМОВ

К. Лукашевич

На Графской пристани ежедневно рано утром можно было видеть толпу народа. Тут были отставные матросы, старики, старухи, женщины, дети. По унылым, озабоченным лицам, по ветхой, убогой одежде можно было догадаться, что бедняков привели сюда горе да нужда. Они кого-то ждали, приподнимались на цыпочки, переминались с ноги на ногу, перешёптывались и тревожно, пристально смотрели вдаль, на дорогу.

Вдруг толпа заволновалась, все пришли в движение; тихонько кивали головами и указывали друг другу по направлению главной улицы.

Вдали из-за угла дома вышли двое моряков. Они шли быстро по тротуару к Графской пристани и на ходу разговаривали.

Впереди шёл вице-адмирал — высокого роста, немного сутуловатый. На нём был флотский сюртук с густыми эполетами; фуражка была сдвинута на затылок. Худощавое энергичное лицо с тонким профилем было озабочено, а ласковые голубые глаза светились добротой.

За ним едва поспевал молодой флотский офицер-адъютант с записной книжкой в руках и на ходу давал почтительные ответы.

Они скоро были на Графской пристани. Толпа бедняков мигом безбоязненно окружила адмирала. Старики, снимая шапки, низко кланялись, что-то говорили, женщины их перебивали, плакали, о чём-то просили. Все говорили разом, спорили между собою.

— Постойте, постойте-с! — остановил их адмирал. — Всем разом можно только «ура» кричать, а не просьбы высказывать-с... Я ничего не пойму-с! Ты, старик, надень шапку и говори, что тебе надо?

Старик матрос, на деревянной ноге и с костылем в руке, робко подходит и выталкивает вперёд двух маленьких девочек.

— Ваше превосходительство, явите Божескую милость! Внучки вот! Не оставьте! Хата развалилась, продырявилась... Зачинить-то есть чем, да некому.

— Острено-с*, — обращается адмирал к своему адъютанту, — попросите от меня послать к старику двух плотников... Пусть ему помогут починить хату.

Адъютант быстро записывает в книжку приказание.

— А тебе что надо? — спрашивает адмирал бабу, держащую за руку маленького мальчика.

— Голод нас одолевает!

На Графской пристани собирался народ. Часто подходили молодые моряки и прислушивались к разговорам.

— Острено-с! — обращался адмирал к адъютанту. — Дайте этой женщине пять рублей-с.

— Денег нет, Павел Степанович, — послышался короткий ответ.

— Как нет-с? Отчего нет-с?

— Нет. Все розданы уже.

— Ну, дайте пока из своих-с.

— А мои все раньше потрачены.

— Господа, — обращался адмирал к присутствующим морякам. — Дайте мне кто-нибудь в долг пять рублей.

Такие сцены повторялись очень часто. У Павла Степановича не было семьи, и почти все деньги, какие он получал, тратились на помощь младшим офицерам, матросам и беднякам.

Если в это время на Графской пристани случался чужой приезжий человек и спрашивал у проходившего матроса: «Кто этот адмирал?» — матрос с изумлением взглядывал на него, недоумевая, как можно не знать этого человека, и просто отвечал:

— Это наш Павел Степанович...— и, помолчав немного, прибавлял: — Нахимов.

Да, это был Павел Степанович Нахимов. В то время его знал не только весь Севастополь, но и вся Россия. Это был прославленный герой, обожаемый офицерами «отец-командир». Это был «матросский батька», как промеж себя попросту с любовью называли адмирала его матросы. Ради доброго слова Павла Степановича матросы были готовы идти в огонь и воду.

В обращении с людьми Павел Степанович был прост и справедлив и матросов любил, как детей своих, но, по виду строгий, старался этого не показывать. Если у кого-нибудь из его команды бывали горе или нужда, он не мог пройти мимо и помогал так, что правая рука не знала, что делала левая. Он искренне любил матросов, зная их по именам, и однажды сказал: «Пора нам перестать считать себя помещиками, а матросов — крепостными людьми. Матрос есть главный двигатель на военном корабле, а мы только пружины, которые на него действуют. Матрос управляет парусами, он же наводит орудие на неприятеля — всё сделает матрос».

Нахимов всегда следил за своими бывшими сослуживцами, куда бы их ни закинула судьба. Можно с уверенностью сказать, что не было ни одного матроса в Черноморском флоте, который бы не знал и не любил, хотя бы понаслышке, Павла Степановича — «матросского батьку».

Когда Нахимов был капитаном корабля «Силистрия», произошёл такой случай: во время построения кораблей шедший контргалсом* и очень близко к «Силистрии» корабль «Адрианополь» сделал такой неудачный маневр, что столкновение было неизбежно.

Нахимов был наверху и с ужасом заметил, что избежать катастрофы невозможно.

Раздалась громкая спокойная команда:

— С крюйселя* долой!

Люди стремительно бросились вниз.

Павел Степанович остался на юте один. Старший офицер умолял его сойти, но он не двинулся.

Корабль полным ходом, всею массою летел на другой... Вот сейчас налетит, столкнётся, всё затрещит, поломается... Гибель, ужас...

Все с замиранием сердца, не переводя дыхания, ожидали катастрофы и с ужасом смотрели на своего командира, одиноко стоявшего на юте*.

Вот «Адрианополь» подлетел, ударился, врезался... Раздался страшный треск... Половина грот-ванты* сорвана, бизань-ванты срезаны. Закачалась бизань-мачта, рухнула стеньга* и, поломав всё на пути, обсыпала обломками Павла Степановича.

Прошло несколько страшных минут. Все ждали неминуемой гибели... Но «Адрианополь» уже отошёл. Стон облегчения пронесся по «Силистрии»... Несчастий с людьми не произошло. И на «Силистрии» закипела спешная работа, а к утру Нахимов уже поднял сигнал: «Повреждения исправлены».

За вечерним чаем старший офицер не мог удержаться, чтобы не сказать с упреком своему командиру:

— Ну и дрожали мы давеча за вас, Павел Степанович... Почему вы не хотели сойти с юта? Без всякой надобности подвергали себя страшной опасности. Жизнь ваша висела на волоске...

Нахимов спокойно отвечал:

— Такие случаи представляются редко, и командир должен ими пользоваться! Надо, чтобы команда видела присутствие духа в своём начальнике. Быть может, мне придётся с ней идти в сражение, и тогда это вспомнят этот случай.

Эти слова сбывались. Во время ожесточённых сражений Нахимов сохранял спокойствие и присутствие духа, как его учил его наставник — адмирал Михаил Петрович Лазарев*.

За плечами Нахимова было немало побед. Он отличился в Наваринском сражении, принял участие с русскими моряками в блокаде пролива Дарданеллы в 1828 году. Но самой славной была победа в Синопском сражении. Вот как это было.

Эскадра Нахимова вышла к берегам Турции. Турецкие корабли укрылись в бухте-крепости Синоп под защитой береговых батарей. Нахимов сразу же дал команду двигаться на неприятеля. Несмотря на то, что вражеских кораблей было вдвое больше, Нахимов был невозмутим. Его спокойствие передавалось и другим: долой страхи и тревоги, мы победим! Он решил запереть турок в бухте, чтобы не дать им выйти в открытое море, и атаковать их из всех орудий.

Ночь перед сражением была дождливая. Матросы готовились к бою: молились, надевали чистые сорочки и сталь ждать сигнала. Утром подул сильный ветер, попутный нашим кораблям к берегу. С адмиральского корабля дали сигнал «Приготовиться к бою!». Корабли выстроились в две колонны и, надув паруса, полетели, как грозные чудовища. Турки открыли огонь с берега и с кораблей. Нахимов решил первым вывести из строя турецкий флагманский корабль, осыпая его чугунным дождем. Но и турецкий корабль боролся на славу. Вот уже корабль Нахимова засыпан ядрами, мачты перебиты… Но битва была не по силам турецкому фрегату. Он не выдержал и загорелся, а следом за ним загорелся другой фрегат противника. Нахимов с восхищением следил, как отважно бьются с турками другие русские корабли. Неприятельские фрегаты загорались один за другим и взлетали на воздух. Только одному турецкому фрегату удалось спастись. Так, за три часа была истреблена вся турецкая эскадра.

Радостно встретили в Севастополе победителей. Крепость и суда салютовали. Но победа в Синопском сражении не принесла мира. Война разразилась с новой силой. Три страны ополчились на Севастополь — Турция, Англия и Франция.

Нахимов предвидел, что враги захотят уничтожить русский флот. Он ходил мрачнее тучи. Знал он, как слаб и беззащитен Севастополь, как мало боеприпасов, как малочисленна и плохо вооружена армия: не хватало людей, орудий, пороха, снарядов. Вскоре Севастополь был осаждён.

Нахимов, воодушевляя своим присутствием матросов и солдат, один ездил по линии фронта под убийственным огнём. Вот уже прошло девять из одиннадцати месяцев осады Севастополя. Ежедневно на протяжении девяти месяцев он бывал в самых опасных местах, не прячась от пуль, не сменяя, как другие адмиралы и генералы, свой чёрный сюртук с золотыми эполетами на солдатскую шинель. Его было видно издали неприятельским войскам.

Верхом на казацкой лошади, с нагайкой в руке, всегда при шпаге и генеральских эполетах на флотском сюртуке. Шапка сдвинута на затылок.

— Павел Степанович! Павел Степанович! — радостным шумом пробегает среди матросов. Все флотские спешат навстречу знаменитому адмиралу — герою Синопа.

— Здравия желаем, Павел Степанович! Все ли здорово?!— выкрикнет какой-нибудь смельчак из группы матросов, приветствуя своего любимого, не спесивого командира.

— Здорово, Грядка! Как видишь, — добродушно ответит Павел Степанович, следуя дальше. — А что, Синоп забыл? — спрашивает он другого.

— Как можно забыть! Помилуйте, Павел Степанович! Небось и теперь турок почёсывается! — усмехается матрос.

— Молодец! — заметит Нахимов и потреплет иного молодца по плечу.

Нахимов был человеком с сильным характером, скрывавшимся под скромным. Простодушным видом. Когда в день Святой Пасхи его произвели в адмиралы за геройскую защиту Севастополя, он приписывал полученную им награду не себе, а заслугам своих сослуживцев. Восторгу матросов не было тогда предела. Об этом чине многие мечтали всю жизнь, однако Павел Степанович Нахимов, не раздумывая, говорил:

— Мой успех — результат героизма офицеров, матросов, солдат, которые воюют не жалея себя! Благодарите их! Я бы охотно обменял все ордена на снаряды и лекарства для раненых.

После падения передовых редутов Павел Степанович Нахимов находился в самом мрачном настроении. Видно было, что его тяготили тревожные думы. Близко знавшие адмирала проникали в эти заветные думы. Нахимов понимал безнадежное положение города. Он всегда говорил всем:

— Отстоим или умрём с честью... Что бы ни было, а я не перенесу падения Севастополя!..

И это были не фразы. Адмирал давно уже чувствовал себя плохо: всё тело его болело от сильных контузий, но он скрывал их, и бодрый дух преобладал над страдающим телом.

Однажды Павел Степанович почувствовал себя особенно плохо, решил не выходить и даже прилёг на кровать. Лицо его казалось бледным и истомлённым... Все видели и понимали, как нужен отдых их дорогому адмиралу. Все давно уже просили его отдохнуть хоть денёк, но он, улыбаясь, говорил: «Отдохну уже между четырьмя досками». Так и в тот день, едва прислонившись к подушке, Нахимов начал дремать, как в отдалении загрохотали пушки... Он вскочил, стремительно собрался и вышел, приказав подать лошадь, чтобы ехать туда, где было всего опаснее...

Сколько беспокойных глаз со страхом следили в эти минуты за любимым адмиралом, сколько сердец билось, сколько молитв шепталось о его спасении...

— Здесь опасно... Здесь бьют, Павел Степанович, — заметит чей-нибудь робкий голос.

— В одного человека из орудия целить не станут-с, — спокойно ответит адмирал и не двинется с места.

Поступая так ежедневно в продолжение многих месяцев, он убеждал, что жертвовать собой для исполнения долга — дело простое, обыденное. И вместе с тем в каждом являлась уверенность в собственной неуязвимости.

Нахимов не допускал возможности оставить Севастополь, и он бы его, конечно, не оставил. И действительно, он остался в Севастополе навеки.

Скорбный день был не за горами.

Нахимов был уверен — прятаться от пуль, бояться смерти могут трусы, а «чистый душой и благородный человек будет ожидать смерти спокойно и весело».

В тот последний день он обходил укрепления, вникая в каждую мелочь, отдавал приказы, требуя вместо поклонов снаряды и провизию. Он предчувствовал поражение, но не хотел с ним мириться. В последний день жизни Нахимов осматривал батареи и укрепления под самым страшным огнём. Последний взор на укрепления противника он бросил с Малахова кургана — пуля ударила в голову. Не приходя в сознание, легендарный адмирал скончался 12 июля 1855 года. 

Смерть Нахимова, как весть о проигранном сражении, произвела всеобщее уныние. Это был самый сильный громовой удар, какой только испытали защитники Севастополя. Не наградам и не званиям приобрёл он всеобщую любовь. Это был простой, добрый человек, посвятивший себя службе, преданный своему делу без личных расчётов, способный на любые жертвы.

Одиннадцать месяцев севастопольцы самоотверженно защищали город. Оборона Севастополя — сплошная чреда героизма и самопожертвования. Смерь Нахимова поставила последнюю точку в обороне города. Через два месяца неприятель вошёл в Севастополь…

СНОСКИ

Контргалс — движение судна относительно ветра. Различают левый галс — когда ветер дует в левый борт — и правый галс, когда ветер дует в правый борт. Контргалс — противоположный галс.

Крюйсель — ближайшая к корме мачта на трехмачтовых судах.

Грот-ванта — снасти, которыми укрепляются мачты.

Стеньга — первое удлинение нижних мачт.

Ют — кормовая часть верхней палубы.

Адмирал Лазарев — см. рассказ об Антарктиде.

КОГДА ЭТО БЫЛО

Время царствования Александра I (1801-1825), Николая I (1825-1855).

Павел Степанович Нахимов родился 23 июня 1802 года в селе Волочёк Смоленской губернии. С детства мечтая о море, он стал великим русским флотоводцем и примером для моряков и солдат.

Основные даты:

1818 г. — П. С. Нахимов — один из лучших выпускников Московского кадетского корпуса в Санкт-Петербурге, зачислен в Петербургский морской экипаж.

1821-1825 — П. С. Нахимов совершает кругосветное плавание на фрегате «Крейсер» под командованием М. П. Лазарева.

1827 г. — за отличие в Наваринском сражении был награждается орденом св. Георгия IV степени и производится в капитан-лейтенанты.

1828-1829 гг. — П. С. Нахимов командует корветом «Наварин». Во время русско-турецкой войны 1828-1829 гг. блокирует Дарданеллы.

1830 г. — П. С. Нахимов возвращается в Кронштадт и несёт службу на Балтике на корабле «Наварин».

1831 г. — П. С. Нахимов назначен командиром фрегата «Паллада».

1834 г. — служба на Черноморском флоте командиром линкора «Силистрия».

1845 г. — П. С. Нахимов произведён в контр-адмиралы и назначен командиром бригады кораблей.

1852 г. — П. С. Нахимов — вице-адмирал, начальник флотской дивизии.

1853—1855 гг. — во время Крымской войны П. С. Нахимов командует эскадрой Черноморского флота.

1853 г. — П. С. Нахимов разгромил турецкий флот в Синопском сражении.

1853 г. — П. С. Нахимов награжден орденом Святого Георгия 2-й степени. За победу при Синопе.

1854-1855 г. — Севастопольская оборона.

1855 г. — П. С. Нахимов награжден орденом Белого орла за отличие при обороне Севастополя и произведён в адмиралы.

1855 г., 28 июня — П. С. Нахимов смертельно ранен пулей в голову на Малаховом кургане.

1855 г., 30 июня — скончался Нахимов.

Нахимов похоронен во склепе Владимирского собора в г. Севастополе, в одном склепе с адмиралами М. П. Лазаревым, В. А. Корниловым, В. И. Истоминым.

Глава VI

Поиск по сайту: