Адмиралы Российского Флота

Давай посмотрим корабли…

А. Митяев

Корабли строили из крепкого дерева — дуба. Днища и борта смолили смолой, чтобы не гнили в воде. На палубах ставили медные пушки. К высоким сосновым мачтам крепили паруса— прочные белые полотнища. Ветер дул в паруса, и корабль, как огромная птица, скользил по волнам.

Самые большие корабли — это линейные. Поменьше — фрегаты. Ещё меньше — бриги, корветы, клиперы, шлюпы, шхуны.

На море и в океане не всегда дует ветер. Там бывает и совсем тихо. О такой погоде моряки говорят: «стоит штиль». Стоит штиль, и корабли стоят. Это теперь кораблях машины, а тогда машин не было. Чтобы двинуть дальше, приходилось ждать ветра.

Однако были корабли, которые ходили и в тихую погоду. Их название — галеры. На галерах кроме парусов имелись вёсла.

У линейного корабля пятьдесят и больше пушек, у галеры — одна или две. Линейный корабль высоко поднимаете над водой и глубоко опущен в воду. В его трюме и порох, и чугунные ядра, и пресная вода в бочках, и мука для хлеб в мешках, добавочные якоря, канаты — всего припасено на долгие месяцы плавания вдали от земли. У галеры же борта невысокие, в воде она сидит неглубоко. Моряки галеры не берут с собой много запасов, потому что плавают вблизи берегов.

Во много раз галера меньше линейного корабля и фрегата. Во много-много раз слабее. Но маленькие кораблики могут такое, чего не могут большие. Первое, о чём ты уже знаешь, — галера может плыть в штиль, когда большой корабль неподвижен. Второе достоинство — она может плавать в шхерах.

Представь себе лес, затопленный водой. Из воды, насколько видит глаз, торчат остроконечные верхушки елей. Чтобы плыть среди такого затопленного леса, надо всё время лавировать, поворачивать. Иначе налетишь на вершину дерева. В море бывают похожие места. Только из воды там торчат не ёлки, а твёрдые скалы, камни, каменистые острова. Их великое множество. Это и есть шхеры. Большой корабль или застрянет в шхерах, или пропорет днище, налетев на скрытые в воде каменные глыбы.

У большого свои обязанности в бою, у маленького — свои. На войне нужны и большие и маленькие. А уж адмиралы должны подумать, кому какое дело поручить.

Пароходы

Пароходы появились в начале XIX века. В 1804 году в Париж приехал уже известный в Европе изобретатель Фултон. Как часто бывает с изобретателями, у него была прекрасная идея — построить пароход, но денег на это не было. Фултон знал, что Франции для победы над Англией нужен флот, и поэтому, мечтая осуществить своё главное изобретение, предложил французскому императору Наполеону начать строительство пароходов.

Наполеон был человеком проницательного ума, он ценил науку, окружил себя учёными, вёл дружбу с ними. Однако ни он, ни его энергичные министры не заинтересовались пароходом. Обиженный изобретатель уехал в Америку. Там и осуществлялась его страстная мечта. В 1807 году первый пароход — «Клермон» — вышел в воды Гудзона.

Не только французы, но и морские специалисты других стран сначала не оценили военные возможности парохода. Очень уж хорошей мишенью были его водяные колёса. Судно можно было остановить одним метким выстрелом. Колёса же отняли у пушек самую лучшую часть палубы, оставив для них только нос и корму. Малая мощность паровой машины, необходимость держать на судне запас угля — всё это казалось роковыми изъянами. Но пароход не зависел от ветра! И это качество заставляло военных изобретателей думать о пароходе.

На палубе парохода положили рельсы. По ним можно было перемещать орудия с носа на корму и обратно, сосредоточивая их где нужнее. Затем придумали вращающиеся орудийные площадки. Эти новшества уравняли артиллерийскую силу парохода с парусниками.

Парусный корабль имел пушек несравненно больше, но стрелять-то сразу из всех он всё равно не мог, стрелял только одним бортом. А тут ещё широко распространились бомбические орудия — несколько усовершенствованные русские единороги. Их снаряды — разрывные бомбы — не просто проламывали борт, а взрывались внутри корабля. Одно такое орудие по результативности заменило несколько старых. С артиллерией дело уладилось.

Оказалось, что и уголь можно экономить, установив на пароходе паруса. Так возникли военные пароходофрегаты — для разведки, для посыльной службы, для буксировки линейных кораблей.

Впоследствии был изобретён гребной винт. Он-то и произвёл революцию на флоте. Винт находился под водой, паровую машину устанавливали глубоко в трюме — и винт, и машина были теперь довольно надёжно защищены от снарядов неприятеля.

Морские державы создавали новые флоты — паровые. Но основными кораблями для ведения боя всё ещё оставались парусные линейные корабли.

Синопское сражение 1853 года было последним крупным сражением парусного флота. А первым боем паровых судов стал бой между русским пароходофрегатом «Владимир» и турецким пароходом «Перваз-Бахри» («Владыка морей»). На борту «Владимира» находился командующий эскадрой вице-адмирал В. А. Корнилов. Бой между «Владимиром» и «Перваз-Бахри» продолжался три часа. Получив серьезные повреждения, турецкий пароход спустил флаг. Пленённый корабль после ремонта вступил в строй боевых кораблей Черноморского флота под названием «Корнилов».

АДМИРАЛ ФЕОДОР УШАКОВ

(отрывок из сборника «Искра Божия. Рассказы для мальчиков»)

Источник: Рождество-Богородичный Санаксарский мужской монастырь

В 1796 году на Российский Престол вступил Император Павел I. Это было время, когда революционная Франция, поправ законы Божеские и человеческие и умертвив монарха, «обратилась к завоеванию и порабощению соседних держав». Вице-адмирал Ушаков получил приказ привести в боевую готовность Черноморский флот. Сложность обстановки для России заключалась в том, что не было никакой ясности, от какого противника — Турции или Франции — защищать южные рубежи. Франция подстрекала Турцию к войне с Россией, и туркам, конечно же, хотелось возвратить отторгнутые Россией земли; но, с другой стороны, соседство на Балканах с французами становилось для Оттоманской Порты куда более опасным, чем потеря Крыма. Вскоре султан Селим III принял предложение Российского Императора о союзе против Франции и обратился к Павлу I с просьбой о присылке вспомогательной эскадры. В связи с этим вице-адмиралу Ушакову был доставлен Высочайший рескрипт: «Коль скоро получите известие, что французская эскадра покусится войти в Чёрное море, то немедленно, сыскав оную, дать решительное сражение, и Мы надеемся на ваше мужество, храбрость и искусство, что честь Нашего флага соблюдена будет…» В начале августа 1798 года, находясь вблизи Севастопольского рейда с вверенной ему эскадрой, Феодор Ушаков получил Высочайшее повеление «тотчас следовать и содействовать с турецким флотом противу зловредных намерений французов, яко буйнаго народа, истребившего не токмо в пределах своих Веру и Богом установленное правительство и законы… но и у соседних народов, которые по несчастию были ими побеждены или обмануты вероломническими их внушениями…» Взяв курс на Константинополь, российская эскадра скоро приблизилась к Босфору, и этого оказалось достаточным, чтобы Порта немедленно объявила войну республиканской Франции.

Турция встречала русские корабли на удивление дружелюбно. Поразила турок опрятность и строгий порядок, свойственные нашим экипажам. Один из влиятельных вельмож на встрече у визиря заметил, что «двенадцать кораблей российских менее шуму делают, нежели одна турецкая лодка; а матросы столь кротки, что не причиняют жителям никаких по улицам обид». И облик, и весь дух русских моряков были удивительны туркам. Российская эскадра пробыла в Константинополе две недели; 8 сентября 1798 года, «дав тур­кам опыт неслыханного порядка и дисциплины», она снялась с якоря и при благополучном ветре напра­вила свой путь к Дарданеллам, к месту соединения с турецким флотом. Главнокомандующим объединёнными силами назначен был вице-адмирал Ушаков. Турки, на собственном опыте зная его искусство и храбрость, полностью доверили ему свою эскадру, а их коман­дующий Кадыр-бей именем султана обязан был почитать российского вице-адмирала «яко учителя».

Так началась знаменитая Средиземноморская экспедиция вице-адмирала Феодора Ушакова, в кото­рой он показал себя не только как великий флотово­дец, но и как мудрый государственный деятель, ми­лосердный христианин и благодетель освобождён­ных им народов.

Первой задачей эскадры было взятие Ионических островов, расположенных вдоль юго-западного побережья Греции, главный из которых — Корфу,— имея и без того мощнейшие в Европе бастионы, был ещё значительно укреплён французами и считался неприступным. Коренные жители занятых французами островов были православными греками, а на Корфу находилась (пребывающая и доныне) великая христианская святыня — мощи святителя Спиридона Тримифунтского. Феодор Ушаков поступил премудро: он, прежде всего, обратился с письменным воззванием к жителям островов, призывая их содействовать в «низвержении несносного ига» безбожников-французов. Ответом была повсеместная вооружённая помощь населения, воодушевлённого прибытием русской эскадры. Как ни сопротивлялись французы, наш десант решительными действиями освободил остров Цериго, затем Занте…

Когда французский гарнизон на острове Занте сдался, то «на другой день главнокомандующий вице-адмирал Ушаков, вместе с капитанами и офицерами эскадры, съехал на берег для слушания благодарственного молебна в церкви Святого Дионисия Чудотворца. Звоном колоколов и ружейной пальбой приветствованы были шлюпки, когда приближались к берегу; все улицы украсились выставленными в окнах русскими флагами — белыми с синим Андреевским крестом, — и почти все жители имели такие же флаги в руках, безпрестанно восклицая: “Да здравствует Государь наш Павел Петрович! Да здравствует избавитель и восстановитель Православной Веры в нашем Отечестве!” На пристани вице-адмирал принят был духовенством и старейшинами; он последовал в соборную церковь, а после богослужения прикладывался к мощам святого Дионисия, покровителя острова Занте; жители повсюду встречали его с особенными почестями и радостными криками; по следам его бросали цветы; матери, в слезах радости, выносили детей, заставляя их целовать руки наших офицеров и герб Российский на солдатских сумках. Женщины, а особливо старые, протягивали из окон руки, крестились и плакали», — так записывал очевидец.

То же было и при острове Кефалония: «…жители везде поднимали русские флаги и способствовали десантным войскам отыскивать французов, скрывшихся в горах и ущельях; а когда остров был взят, местный архиерей и духовенство с крестами, всё дворянство и жители, при колокольном звоне и пальбе из пушек и ружей, встретили начальника русского отряда и командиров судов, когда они съехали на берег».

Но между тем с самого начала совместной кампании, особенно когда перешли к военным действиям, выяснилось, что от турецкой вспомогательной эскадры помощи было менее, чем неприятностей и хлопот. Турки, при всех льстивых заверениях и готовности сотрудничать, были настолько неорганизованны и дики, что Феодор Ушаков должен был держать их позади своей эскадры, стараясь не подпускать к делу. Это была обуза, о которой, впрочем, будучи главнокомандующим, он обязан был заботиться, то есть кормить, одевать, обучать воинскому ремеслу, чтоб использовать хотя бы отчасти. Местное население открывало двери русским — и захлопывало их перед турками. Феодору Феодоровичу приходилось непросто, и он проявил много рассудительности, терпения, политического такта, чтобы соблюсти союзные договорённости и удержать турок от присущих им безобразий — главным образом от необузданного варварства и жестокости. Особенно не нравилось туркам милостивое обращение русских с пленными французами. Когда Феодор Ушаков принял первых пленных на острове Цериго, турецкий адмирал Кадыр-бей просил его о позволении употребить против них военную хитрость. «Какую?» — спросил Ушаков. Кадыр-бей отвечал: «По обещанию вашему, французы надеются отправиться во отечество и лежат теперь спокойно в нашем лагере. Позвольте мне подойти к ним ночью тихо — и всех вырезать». Сострадательное сердце Феодора Ушакова, конечно же, отвергло сию ужасающую жестокость, чему турецкий адмирал крайне дивился… Но особенно много хлопот доставлял Ушакову хитрый и коварный Али-паша, правитель Янины, командовавший сухопутными турецкими войсками и привыкший безнаказанно безчинствовать на греческом и албанском побережьях.

10 ноября 1798 года Феодор Ушаков в донесении писал: «Благодарение Всевышнему Богу, мы с соединёнными эскадрами, кроме Корфу, все прочие острова от рук зловредных французов освободили». Собрав все силы при Корфу, главнокомандующий начал осуществлять блокаду острова и подготовку к штурму этой мощнейшей в Европе крепости. Блокада, вся тягота которой пала на одну русскую эскадру, проходила в условиях для наших моряков самых неблагоприятных. Прежде всего, последовали значительные перебои с поставкой продовольствия и амуниции, а также и материалов, необходимых для текущего ремонта судов, — всё это по договору обязана была делать турецкая сторона, однако сплошь и рядом возникали несоответствия, происходившие от злоупотреблений и нерадения турецких чиновников. Эскадра была «в крайне бедственном состоянии». Турецкие должностные лица, которые обязаны были предоставить в срок десантные войска с албанского берега общим числом до семнадцати тысяч человек и даже «столько, сколько главнокомандующий от них потребует», в действительности собрали лишь треть обещанного, так что в донесении Государю вице-адмирал Ушаков писал: «Если бы я имел один только полк российского сухопутного войска для десанта, непременно надеялся бы я Корфу взять совокупно вместе с жителями, которые одной только милости просят, чтобы ничьих других войск, кроме наших, к тому не допускать». Помимо неурядиц с союзниками, блокада осложнялась также и упорным сопротивлением французов, да ещё и зима в тот год была необыкновенно сурова на юге Европы. «Наши служители, — писал в донесении Ушаков, — от ревности своей и желая угодить мне, оказывали на батареях необыкновенную деятельность: они работали и в дождь, и в мокроту или же обмороженные в грязи, но всё терпеливо сносили и с великой ревностию старались». Сам адмирал, поддерживая дух своих моряков, подавал пример неутомимой деятельности. «День и ночь пребывал он на корабле своём в трудах, обучая матросов к высадке, к стрельбе и ко всем действиям сухопутного воина… Действовал неусыпно, показывая всегда одинаковое расположение духа: был весел в трудах, как в отдыхе, между христианами и среди магометан, на батареях и в каюте своей; везде виден был откровенный, прямой и великодушный воин, хотя и имел дело с искусным неприятелем, с непросвещёнными союзниками и с коварными народами того края. Все подвиги его носили печать деятельности, усердия, твёрдости и правоты», — писал участник тех событий капитан-лейтенант Егор Метакса. Наконец всё было готово для штурма, и на общем совете положено было начать его при первом удобном ветре. Войскам дана была боевая инструкция, которую вице-адмирал Феодор Ушаков закончил словами: «…поступать с храбростию, благоразумно и сообразно с законами. Прошу благословения Всевышняго и надеюсь на ревность и усердие господ командующих».

Благоприятный ветер подул 18 февраля, и в семь часов пополуночи начался штурм. Первоначально удар был обрушен на остров Видо, с моря прикрывавший главную крепость. В описании Егора Метаксы читаем: «Непрерывная страшная пальба и гром больших орудий приводили в трепет все окрестности; несчастный островок Видо был, можно сказать, весь взорван картечами, и не только окопы, прекрасные сады и аллеи не уцелели, не осталось дерева, которое бы не было повреждено сим ужасным железным градом…» В решительных случаях Феодор Ушаков подавал собою пример: так и теперь, сигналом приказавши всем судам продолжать свои действия, сам подошёл вплотную к берегу против сильнейшей батареи французов и через короткое время уничтожил эту батарею, у которой, как выяснилось, в печах было заготовлено множество калёных ядер, и она ими палила. «Турецкие же корабли и фрегаты — все были позади нас и не близко к острову; если они и стреляли на оный, то чрез нас, и два ядра в бок моего корабля посадили… — писал впоследствии адмирал. — «Остров усеян был нашими ядрами, сильною канонадою все почти батареи его истреблены и обращены в прах». В то же время на флагманском корабле «Святой Павел» был поднят сигнал к высадке десанта, заблаговременно посаженного на гребные суда. Под прикрытием корабельной артиллерии десант утвердился между вражескими батареями и пошёл к середине острова. Турки, входившие в состав десанта, озлобленные упорным сопротивлением французов, принялись резать головы всем пленным, попавшимся в их руки. Происходили жестокие сцены, подобные следующей, описанной очевидцем: «Наши офицеры и матросы кинулись вслед за турками, и так как мусульманам за каждую голову выдавалось по червонцу, то наши, видя все свои убеждения не действительными, начали собственными деньгами выкупать пленных. Заметив, что несколько турок окружили молодого француза, один из наших офицеров поспешил к нему в то самое время, когда несчастный развязывал уже галстук, имея перед глазами открытый мешок с отрезанными головами соотечественников. Узнав, что за выкуп требовалось несколько червонцев, но не имея столько при себе, наш офицер отдаёт туркам свои часы — и голова француза осталась на плечах…» Увещания и угрозы не могли привести турок к послушанию; тогда командир русских десантников составил каре из людей своего отряда, чтобы в середине его укрывать пленных, и тем спасена была жизнь весьма многих. Впоследствии, уже пленённые, французские генералы признавались, что «никогда не воображали себе, чтобы русские с одними кораблями могли приступить к страшным батареям Корфы… что таковая смелость едва ли была когда-нибудь видана. Отдавая победителю полную справедливость, французские генералы прибавили, что храбрость есть свойство довольно обыкновенное в солдате, особливо когда видит он необходимость защищать собственное своё бытие, но что они ещё более были поражены великодушием и человеколюбием русских воинов, что им одним обязаны сотни французов сохранением своей жизни, исторгнутой силою от рук лютых мусульман, и что первым для них долгом, возвратясь во отечество, будет всегда и при всяком случае воздавать Российскому воинству всю должную честь и благодарность…

Русские и здесь доказали, — писал Егор Метакса, — что истинная храбрость сопряжена всегда с человеколюбием, что победа венчается великодушием, а не жестокостью и что звание воина и христианина должны быть неразлучны».

К двум часам пополудни остров Видо был взят. На следующий день, 19 февраля 1799 года, пала и крепость Корфу. Это был день великого торжества Феодора Ушакова, торжества его военного таланта и твёрдой воли, поддержанных храбростью и искусством его подчинённых, их доверием к своему победоносному предводителю и его уверенностью в их непоколебимом мужестве. Это был день торжества русского православного духа и преданности Царю и Отечеству. Взятый в плен «генерал Пиврон был объят таким ужасом, что за обедом у адмирала не мог удержать ложки от дрожания рук, и признавался, что во всю свою жизнь не видал ужаснейшего дела».

Узнав о победе при Корфу, великий русский полководец Александр Суворов воскликнул: «Ура! Русскому флоту! Я теперь говорю сам себе: зачем не был я при Корфу хотя мичманом?»

На другой день после сдачи крепости, когда главнокомандующему были привезены на корабль «Святой Павел» французские флаги, ключи и знамя гарнизона, он сошёл на берег, «торжественно встреченный народом, не знавшим границ своей радости и восторга, и отправился в церковь для принесения Господу Богу благодарственного молебствия…Радость греков была неописуема и непритворна. Русские зашли как будто на свою родину. Все казались братьями, многие дети, влекомые матерями на встречу войск наших, целовали руки наших солдат, как бы отцовские. Сии, не зная греческого языка, довольствовались кланяться на все стороны и повторяли “Здравствуйте, православные!”, на что греки отвечали громким “Ура!”. Тут всякий мог удостовериться, что ничто так не сближает два народа, как вера, и что ни отдалённость, ни время, ни обстоятельства не расторгнут никогда братских уз, существующих между русскими и единоверцами их…

27 марта, в первый день Святой Пасхи, главнокомандующий назначил большое торжество, пригласивши духовенство сделать вынос мощей угодника Божия Спиридона Тримифунтского. Народ собрался со всех деревень и с ближних островов. При выносе из церкви святых мощей расставлены были по обеим сторонам пути, по которому пошла процессия, русские войска; гробницу поддерживали сам вице-адмирал, его офицеры и высшие чиновные лица острова; святые мощи обнесены были вокруг крепостных строений, и в это время отовсюду производилась ружейная и пушечная пальба… Всю ночь народ ликовал».

Император Павел I за победу при Корфу пожаловал Феодора Ушакова чином адмирала. 14 мая указ был оглашён на эскадре с поднятием на грот-брам-стеньге адмиральского флага и семикратным орудийным салютом. Это была последняя награда, полученная им от своих Государей.

Воздав благодарение Богу, Феодор Феодорович продолжил выполнение поставленных перед ним задач. Требовалось образовать на освобождённых островах новую государственность, и адмирал Ушаков как полномочный представитель России, не поступаясь своими христианскими убеждениями, сумел создать на Ионических островах такую форму правления, которая дала всему народу «мир, тишину и спокойствие». «Люди всех сословий и наций, — обращался он к жителям островов, — чтите властное предназначение человечности. Да прекратятся раздоры, да умолкнет дух вендетты, да воцарится мир, добрый порядок и общее согласие!..» Феодор Ушаков, будучи верным слугой Царю и Отечеству, ревностно отстаивал интересы России, и в то же время как христианин, как человек «доброты необыкновенной» он движим был искренним желанием дать греческому населению — друзьям России, единоверцам, недавним соратникам в освобождении островов «от зловредных и безбожных французов» — спокойствие и благополучие. Так образовалась Республика Семи Соединённых Островов — первое национальное греческое государство нового времени. Феодор Ушаков, показавший здесь себя великим сыном России, говорил впоследствии, что «имел счастие освобождать оные острова от неприятелей, установлять правительства и содержать в них мир, согласие, тишину и спокойствие…» Один из жителей острова Корфу писал в те дни в частном письме: «Поистине благословение Божие, что здесь находится адмирал Ушаков, христианин и прекрасный человек… Поразительно его благочестие, как, впрочем, и других русских. Невероятно, но каждое воскресенье все моряки желают посещать Божественную литургию, для них выделено шесть церквей. Точно так же и адмирал ходит к обедне в церковь Святителя Спиридона каждое воскресенье. Мы, покуда здесь остаются русские, живем спокойно…»

В то же время, попущением Божиим, пришлось Феодору Феодоровичу претерпеть великие нравственные страдания. Прежде всего, некоторые турецкие военачальники, разгневанные строгими мерами русского адмирала, решительно пресекавшего жестокости и кощунства турок, грабивших церкви и разорявших иконостасы, начали клеветать на Феодора Ушакова, обвиняя его перед русским посланником в Константинополе В. С. Томарой в том, что адмирал-де неправильно распределяет между союзными эскадрами призовые, полученные за победу, к тому же присваивая их себе… Честный и нестяжательный Феодор Феодорович должен был объясняться. Со скорбью писал он посланнику: «Я не интересовался нигде ни одной полушкою и не имею надобности; Всемилостивейший Государь мой Император и Его Султанское Величество снабдили меня достаточно на малые мои издержки. Я не живу роскошно, потому и не имею ни в чём нужды, и ещё уделяю бедным, и для привлечения разных людей, которые помогают нам усердием своим в военных делах. Я не имею этой низости, как злословит меня капудан-паша…» И в другом письме: «Все сокровища в свете меня не обольстят, и я ничего не желаю и ничего не ищу от моего малолетства; верен Государю и Отечеству и один рубль, от Монаршей руки полученный, почитаю превосходнейше всякой драгоценности, неправильно нажитой».

Было и другое: лучшие качества Феодора Ушакова — воина-христианина, его милосердие к пленным, — входили в конфликт с интересами государственной власти; сколько сердечной боли должен был испытывать адмирал, которому вышеупомянутый В. С. Томара, называя его «наш добрый и честный Фёдор Фёдорович», препровождал секретное распоряжение, в коем, «при изъявлении душевного почтения к полезным и славным трудам» адмирала, разъяснялось, «что намерение Высочайшего Двора есть стараться чем можно более раздражить взаимно Порту и Францию; следственно, соблюдая с вашей стороны в рассуждении французов правила войны, вообще принятые, не должно понуждать турков к наблюдению их. Пущай они что хотят делают с французами… а вам обременяться пленными не следует и невозможно». И сколько было случаев, подобных этому!

И наконец, положение самой русской эскадры, которой необходимо было продолжать военные действия против французов, оставалось во многих отношениях тяжёлым. Прежде всего, продовольствие, поставляемое турками из Константинополя, было весьма нехорошего качества, да и поставлялось не вовремя; эти «и прочие разные обстоятельства, — писал адмирал, — повергают меня в великое уныние и даже в совершенную болезнь. Изо всей древней истории не знаю и не нахожу я примеров, чтобы когда какой флот мог находиться в отдалённости без всяких снабжений и в такой крайности, в какой мы теперь находимся… Мы не желаем никакого награждения, лишь бы только служители наши, столь верно и ревностно служащие, не были бы больны и не умирали с голоду». Эти его слова, полные скорби и недоумения от происходящего, многого стоят. Что же помогло устоять русским морякам против стольких испытаний? Несомненно, их православный дух, их верность Царю и Отечеству, великий пример главнокомандующего и их всеобщая любовь к нему — «батюшке нашему Фёдору Фёдоровичу». Он всегда учил своих офицеров: «Запомните непреложное правило, что командир над кораблём почитается защитителем других и отцом всего экипажа».

А между тем миссия его в Средиземном море ещё не закончилась. В Северной Италии русские воины под предводительством славного Суворова громили «непобедимую» армию французов. Суворов просил адмирала Ушакова с юга оказывать ему всемерную поддержку. И вот, находясь в теснейшем взаимодействии, они били французских республиканцев на суше и на море. Два великих сына России — они показали всему миру, что такое русское воинство. Отряды кораблей с десантом стремительными передвижениями по Адриатике и вдоль юго-западных берегов Италии наводили панику на французские гарнизоны. Но и тут не обошлось без козней: интриговали англичане, а их знаменитый контр-адмирал Горацио Нельсон всячески пытался досаждать Ушакову; слава русского флотоводца не давала покоя Нельсону. В переписке со своими друзьями он заявлял, что Ушаков «держит себя так высоко, что это отвратительно». Спокойная учтивость русского адмирала раздражала Нельсона: «Под его вежливой наружностью скрывается медведь…» И наконец, уже с полной откровенностью: «Я ненавижу русских…» Впрочем — что англичане! если даже и среди высокопоставленных соотечественников находились такие, кто не скрывал недоброжелательности к адмиралу Феодору Ушакову. Это чувствовал и сам Феодор Феодорович: «Зависть, быть может, против меня действует за Корфу… Что сему причиною? Не знаю…» Тем временем десантный отряд русских моряков взял город Бари, где у мощей святителя Николая Чудотворца был отслужен благодарственный молебен, затем был взят и Неаполь, а 30 сентября 1799 года русские десантники вошли в Рим.

Неаполитанский министр Мишеру, бывший при нашем отряде, с изумлением писал адмиралу Ушакову: «В промежуток двадцать дней небольшой русский отряд возвратил моему государству две трети королевства. Это еще не всё, войска заставили население обожать их… Вы могли бы их видеть осыпанными ласками и благословениями посреди тысяч жителей, которые назвали их своими благодетелями и братьями… Конечно, не было другого примера подобного события: одни лишь русские войска могли совершить такое чудо. Какая храбрость! Какая дисциплина! Какие кроткие, любезные нравы! Здесь боготворят их, и память о русских останется в нашем отечестве на вечные времена».

Предстояло ещё взятие Мальты, но тут на исходе 1799 года адмирал Феодор Ушаков получил приказ Императора Павла I о возвращении вверенной ему эскадры на родину, в Севастополь…

Он ещё несколько времени провёл на Корфу, готовя эскадру к длительному пути, занимаясь делами местного управления, прощаясь с Островами. Он полюбил греков, и они сторицею платили ему тем же; они видели в нём друга и освободителя. «Постоянно слышу я просьбы и жалобы народные, и большей частью от бедных людей, не имеющих пропитания…» — и адмирал, будучи печальником народных нужд, старался с помощью Божией, насколько мог, способствовать улучшению их жизни. Жители Республики Семи Соединённых Островов прощались с адмиралом Феодором Ушаковым и его моряками, не скрывая слёз, благодаря их и благословляя. Сенат острова Корфу назвал адмирала «освободителем и отцом своим». «Адмирал Ушаков, освободя сии острова геройственною своею рукою, учредив отеческими своими благорасположениями соединение их, образовав нынешнее временное правление, обратил яко знаменитый освободитель всё своё попечение на пользу и благоденствие искуплённых им народов». На золотом, осыпанном алмазами мече, поднесённом ему, была надпись: «Остров Корфу — адмиралу Ушакову». На золотой медали от жителей острова Итака — «Феодору Ушакову, российских морских сил главному начальнику, мужественному освободителю Итаки». Столь же памятные и дорогие награды были и от других островов. Но адмирал, слишком хорошо уже узнавший превратности высшей политической жизни, покидал Ионические острова с чувством тревоги за их дальнейшую судьбу. На душе его было скорбно…

26 октября 1800 года эскадра адмирала Феодора Ушакова вошла в Севастопольскую бухту.

В ночь на 11 марта 1801 года заговорщиками был убит Император Павел I. На Российский Престол взошёл его сын Александр I. Политика России менялась. При Дворе возобладало мнение о ненужности большого флота для «сухопутной» России. Тогдашний морской министр высказывался о флоте, что «он есть обременительная роскошь», а другой государственный деятель писал: «России нельзя быть в числе первенствующих морских держав, да в том и не представляется ни пользы, ни надобности». Адмирал Феодор Ушаков был переведён в Санкт-Петербург главным командиром Балтийского гребного флота.

В 1804 году Феодор Феодорович составил подробнейшую записку о своём служении Российскому Императорскому флоту, в которой подытоживал свою деятельность: «Благодарение Богу, при всех означенных боях с неприятелем и во всю бытность онаго флота под моим начальством на море, сохранением Всевысочайшей Благости ни одно судно из онаго не потеряно и пленными ни один человек из наших служителей неприятелю не достался».

Обострялись болезни, усиливались душевные скорби. Но не забывал адмирал заботиться о ближних своих: в его дом в Петербурге часто приходили за помощью. Одних он снабжал деньгами, одеждой, за других, особо нуждающихся, ходатайствовал перед более имущими господами.

Например, переписываясь с известным благотворителем графом Н. П. Шереметевым, Феодор Феодорович не однажды обращался к нему с просьбами подобного характера: «Зная доброе расположение Ваше к спасительным делам и благодеянию, посылаю к Вашему Сиятельству двух странниц, пришедших из отдалённого края просить позволения о построении храма Божия и устроении жилищ в пользу бедных, увечных и больных… Имею от тамошнего общества об них весьма одобрительное объяснение и похвалу. По их бедности и в знак страннолюбия принял я их и содержу в своём доме…» Кроме того, он взял на себя покровительство и заботу об осиротевших племянниках.

Продолжая нести службу в должности главного командира Балтийского гребного флота, а кроме того ещё и начальника Петербургских флотских команд и председателя квалификационной комиссии «по производству в классные чины шкиперов, подшкиперов, унтер-офицеров и клерков Балтийских и Черноморских портов», образованной при Морском кадетском корпусе, адмирал Феодор Ушаков старался и эти обязанности исполнять с ревностью и усердием, как это вообще было ему свойственно в любом деле. С болью следил он за происходившим в Европе: близился к завершению один из этапов франко-русской войны, готовился мир в Тильзите. Император Александр I сделается союзником Наполеона Бонапарта, а Ионические острова будут переданы «зловредным» французам. Феодору Феодоровичу предстояло пережить и это.

19 декабря 1806 года он подал Императору прошение об отставке: «Душевные чувства и скорбь моя, истощившие крепость сил и здоровья, Богу известны — да будет воля Его святая. Всё случившееся со мною приемлю с глубочайшим благоговением…» Эти слова, венчающие ратный подвиг, славное и многотрудное служение родному Отечеству, свидетельствуют, что непобедимый адмирал исполнен был смирения и покорности воле Божией и благодарения Богу за всё — это были чувства истинно христианские.

Отойдя от служебных дел, он некоторое время жил в Санкт-Петербурге, продолжая покровительствовать племянникам, и готовился к переезду на постоянное и уже последнее место своей земной жизни. У него было несколько небольших деревень на родине в Ярославской губернии, был участок земли вблизи Севастополя… Душа адмирала, от младенчества взыскавшая Господа, просила покоя, уединения, молитвы. Он принял решение, исполненное глубокого смысла, избрав для жительства тихую деревню Алексеевку в Темниковском уезде, вблизи Рождество-Богородичного Санаксарского монастыря, где в годы его ратных подвигов молился о нём его родной дядя — преподобный Феодор. Несомненно, что молитвенное их общение никогда не прерывалось. Потому и устремилась сюда, к святой обители душа адмирала, что здесь подвизался о Господе и упокоился самый духовно близкий ему человек на земле. Монах и моряк — они оба были воинами Христовыми, оба делали одно дело: ревностно служили Господу — на том поприще, на которое Он их призвал.

Перед тем как окончательно в 1810 году покинуть столицу, Феодор Феодорович, «памятуя час смертный, с каковою незапностью оный приключается», написал завещание. Никогда не имевший семьи и детей, он все небогатые владения передал в собственность племянникам, «которых почитаю я вместо детей моих и о благе их стараюсь как собственный их отец».

Сохранилось свидетельство тогдашнего настоятеля монастыря иеромонаха Нафанаила о завершающем периоде земной жизни Феодора Феодоровича: «Адмирал Ушаков, сосед и знаменитый благотворитель Санаксарской обители, по прибытии своём из Санкт-Петербурга вёл жизнь уединённую в собственном своём доме, в деревне Алексеевке, расстоянием от монастыря через лес версты три, который по воскресным и праздничным дням приезжал для богомолья в монастырь к службам Божиим во всякое время. В Великий пост живал в монастыре, в келии, для своего пощения и приготовления к Святым Тайнам по целой седмице и всякую продолжительную службу с братией в церкви выстаивал неопустительно и слушал благоговейно; по временам жертвовал от усердия своего обители значительные благотворения; так же бедным и нищим творил всегдашние милостивые подаяния и вспоможения».

Началась Отечественная война 1812 года. На борьбу с Наполеоном поднялся весь народ. В Тамбовской губернии, как и по всей России, создавались ополчения для защиты Отечества. На губернском собрании дворянства, в котором Феодор Феодорович не смог принять участия по болезни, он был избран большинством голосов начальником внутреннего тамбовского ополчения. Предводитель дворянства писал ему: «Долговременная опытность службы Вашей и отличное усердие перед Престолом Российской державы, Вами доказанные, да подадут дворянству твёрдые способы к ревностным подвигам на пользу общую, да подвигнут всех к благодетельным пожертвованиям и да вдохнут готовность в сердце каждого принять участие к спасению Отечества…» —«За благосклонное, доброе обо мне мнение и за честь сделанную приношу всепокорнейшую мою благодарность, — отвечал адмирал. — С отличным усердием и ревностию желал бы я принять на себя сию должность и служить Отечеству, но с крайним сожалением за болезнью и великой слабостью здоровья принять её на себя и исполнить никак не в состоянии и не могу». Но между тем вместе с темниковским соборным протоиереем Асинкритом Ивановым он устроил госпиталь для раненых, дав деньги на его содержание. Две тысячи рублей им было внесено на формирование 1-го Тамбовского пехотного полка. Всё, что имел, отдавал он «на воспомоществование ближним, страждущим от разорения злобствующего врага…» Ещё в 1803 году им были внесены двадцать тысяч рублей в Опекунский совет Санкт-Петербургского воспитательного дома; теперь он всю сумму с причитающимися на неё процентами передал в пользу разорённых войной. «Я давно имел желание все сии деньги без изъятия раздать бедствующим и странствующим, не имеющим жилищ, одежды и пропитания». Не только крестьяне окрестных деревень и жители города Темникова, но и из отдалённых мест приезжали к нему многие. Со страдальцами, лишившимися имущества, делился он тем, что имел; обременённых скорбию и унынием утешал непоколебимою надеждой на благость Небесного Промысла. «Не отчаивайтесь! — говорил он. — Сии грозные бури обратятся к славе России. Вера, любовь к Отечеству и приверженность к Престолу восторжествуют. Мне немного остаётся жить; не страшусь смерти, желаю только увидеть новую славу любезного Отечества!»

Остаток дней своих, по словам того же иеромонаха Нафанаила, адмирал провёл «крайне воздержанно и окончил жизнь свою, как следует истинному христианину и верному сыну Святой Церкви, 1817 года октября 2-го дня и погребён по желанию его в монастыре подле сродника его из дворян, первоначальника обители сия иеромонаха Феодора по фамилии Ушакова же».

Отпевал Феодора Феодоровича в Спасо-Преображенской церкви города Темникова протоиерей Асинкрит Иванов, который за день до кончины праведника, в праздник Покрова Пресвятой Владычицы нашей Богородицы, принимал его последнюю исповедь и причащал Святых Таин.

Когда гроб с телом усопшего адмирала, при большом стечении народа, был вынесен на руках из города, его хотели положить на подводу, но народ продолжал нести его до самой Санаксарской обители. Там встретила благоверного воина Феодора монастырская братия. Феодор Феодорович был погребён у стены соборного храма, рядом с родным ему преподобным Старцем, чтобы быть им отныне вместе навеки.

После праведной кончины Феодора Феодоровича прошло почти два столетия. Его подвижническая и высокодуховная жизнь, его добродетели не были забыты в родном Отечестве. Его заветами жили русские воины и флотоводцы, ученики и продолжатели его идей и идеалов преумножали славу Русского флота.

Когда наступили времена гонений на Русскую Православную Церковь, Санаксарский монастырь, где упокоился Феодор Феодорович, был закрыт. Часовня, выстроенная над его могилой, была до основания разрушена, честные останки праведника были осквернены безбожниками.

В годы Великой Отечественной войны 1941–1945 годов воинская слава Феодора Феодоровича Ушакова была вспомянута, его имя, наряду с именами святых благоверных князей Александра Невского и Димитрия Донского и великого русского полководца Александра Суворова, вдохновляло к подвигу защитников Родины. Были учреждены орден и медаль адмирала Ушакова, которые стали высшими наградами для воинов-моряков.

Отныне могила Феодора Ушакова и, как следствие, весь Санаксарский монастырь находились под присмотром государственной власти, и это предотвратило разрушение чтимой праведником обители.

В 1991 году Санаксарский монастырь был возвращён Русской Православной Церкви. Почитание воина-христианина год от году возрастало. На его могиле служились панихиды, многочисленные паломники — духовенство, монашествующие, благочестивые миряне, среди которых часто можно было видеть воинов-моряков, — приходили поклониться Феодору Феодоровичу Ушакову, светлый облик которого оказался необычайно близок и воинству, и народу, побуждая к столь же ревностному служению военному и гражданскому, «дабы увидеть новую славу любезного Отечества».

Синодальная комиссия по канонизации святых Русской Православной Церкви, внимательно изучив его подвижнические труды в служении Отечеству, благочестивую жизнь, праведность, милосердие и самоотверженный подвиг благотворительности, не нашла препятствий к канонизации, и в декабре 2000 года Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II благословил прославить адмирала Российского флота Феодора Ушакова в лике праведных местночтимых святых Саранской епархии.

Прославление состоялось 5 августа 2001 года в Рождество-Богородичном Санаксарском монастыре при участии иерархов Русской Православной Церкви, представителей государственной власти, высшего командования Военно-Морским Флотом России и Украины, при многотысячном стечении паломников — и прошло с необычайным духовным подъёмом. Российский флот, боголюбивое Российское воинство обрели небесного предстателя и ходатая перед Престолом Божиим о многострадальном Отечестве нашем.

В 2004 году на Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви принято решение об общецерковном почитании праведного воина Феодора, непобедимого адмирала Российского флота.

Святые мощи праведного воина Феодора Ушакова находятся в соборном храме Рождества Богородицы Санаксарского монастыря.

Дни памяти

святого праведного воина Феодора Непобедимого

23 июля/5 августа — прославление

2/15 октября — блаженная кончина

КОГДА ЭТО БЫЛО

Время царствования Елизаветы Петровны (1741-1762), Петра III (1762), Екатерины II (1762-1796), Павла I (1796-1801), Александра I (1801-1825).

Святой праведный Феодор Ушаков родился 13 (26 по новому стилю) февраля 1745 года во время царствования императрицы Елизаветы Петровны. Современник Суворова, знаменитый русский адмирал не проиграл ни одного сражения и не потерял одного корабля. В ходе русско-турецкой войны Ушаков проявил себя как превосходный новатор морского боя. Он впервые нарушил сложившуюся традицию, согласно которой корабли могли двигаться во время сражения только параллельными курсами, и наносил главный удар по флагману, расстраивая боевые порядки вражеского флота. Прирождённый воин и великий праведник, он посвятил всю свою жизнь служению России.

Основные сражения и даты биографии адмирала Ушакова:

1766 г. — Ф. Ф. Ушаков закончил Морской кадетский корпус.

1769 г. — Ф. Ф. Ушаков назначается в Донскую (Азовскую флотилию).

1768 – 1774 гг. — Ф. Ф. Ушаков участвует в русско-турецкой войне.

1783 г. — Ф. Ф. Ушаков переведен на Черноморский флот, наблюдает за постройкой кораблей в Херсоне, участвует в строительстве главной базы флота в Севастополе, борется с эпидемией чумы.

1787 г. — Ф. Ф. Ушаков командует линейным кораблем «Святой Павел». Черноморский флот под командованием Ушакова одерживает победу у острова Фидониси над турецким флотом.

1789 г. — Ф. Ф. Ушаков получает чин контр-адмирала.

1790 г. — Ф. Ф. Ушаков командует Черноморским флотом. Черноморский флот под командованием Ф. Ф. Ушакова одерживает победы в Керченском сражении и у острова Тендра над турецким флотом.

1791 г. — Ф. Ф. Ушаков одерживает победу над турецким флотом у мыса Калиакрия.

1793 г. — Ф. Ф. Ушаков получает чин вице-адмирала.

1798 – 1800 гг. — Эскадра под командованием Ф. Ф. Ушакова совершает средиземноморский поход с целью освобождения Ионических островов от французской оккупации.

1799 г. — Ф. Ф. Ушаков получает чин адмирала. Эскадра под командованием Ф. Ф. Ушакова берет штурмом крепость на острове Корфу.

1801 г. — убийство Императора Павла I, восшествие на престол его сына Александра I.

1807 г. — Ф. Ф. Ушаков увольняется в отставку.

1812 г. — Ф. Ф. Ушаков избирается начальником народного ополчения Тамбовской губернии, но из-за болезни отказывается от должности.

1817 г., 2 октября — преставление святого праведного воина Феодора Ушакова.

2004 г. — прославление адмирала Феодора Ушакова в лике святых.

Бриг «Меркурий»

Капитан Казарский

Лялина

Капитан-лейтенант Казарский прославился во время боя брига «Меркурий» с двумя турецкими линейными кораблями во время войны с Турцией в 1829 году. По свидетельству опытных моряков, другого подобного примера нет в летописях морских держав того времени.

Бриг «Меркурий» под начальством капитана Казарского, крейсируя около Константинопольского пролива, обнаружил турецкий флот, состоящий из восемнадцати судов, в числе которых было и несколько линейных кораблей.

«Меркурий» поспешил удалиться, но стихающий ветер задержал его ход. Два лучших турецких корабля, 110-пушечный и 74-пушечный, стали его преследовать. Вскоре «Меркурий» оказался на расстоянии пушечного выстрела от кораблей. Чтобы увеличить расстояние, капитан Казарский приказал идти на вёслах, но и это средство оказалось безнадёжным. Корабли стали приближаться к бригу и открыли по нему огонь из погонных пушек. Капитан Казарский понимал, что уйти от неприятеля было невозможно. Он собрал военный совет из находившихся под его командой офицеров.

Военный совет на судах собирается только в крайних случаях, когда командир не решается взять на себя ответственность. Он отвечает за сохранность вверенного ему судна, за честь флага и за жизнь своих подчинённых. Можно себе представить, какие чувства охватили капитана Казарского, когда он собрал офицеров на военный совет. В таких случаях первый голос принадлежит обычно самому младшему по званию, затем по порядку снизу верх и решающий — капитану. Самым младшим был поручик Прокофьев. Он, как и следовало ожидать, выразил мнение, достойное русского моряка: «Надо биться до последнего, и когда не останется никакой надежды, взорвать бриг». Все офицеры, как один, согласились с этим мнением. Биться до последней капли крови и в критический момент сцепиться с неприятельским кораблём и взлететь на воздух. Тот из офицеров, кто останется в живых, обязан зажечь крюйт камеру*, для чего на шпиль* был положен заряженный пистолет.

Когда капитан объявил это решение матросам, они с восторгом крикнули «Ура!»

Ободрённый сочувствием всего экипажа, капитан приказал открыть огонь с кормовых пушек.

Вскоре 110-ти пушечный турецкий корабль подошёл к правой стороне брига и хотел дать залп, но бриг ловко увернулся. С полчаса бриг лавировал довольно удачно, пока не очутился между двумя неприятельскими кораблями, так сказать меж двух огней. «Сдавайся и убирай паруса!» — закричали с турецкого корабля. С брига отвечали огнём всей артиллерии, ружейными выстрелами и криками «Ура!». Турецкие корабли открыли убийственный огонь и чуть не подожгли бриг, но пожар был скоро потушен. БОльшая часть снастей была повреждена и перебита на бриге. Продольные выстрелы неприятеля наносили ему жесточайший урон, но неустрашимые моряки продолжали отстреливаться и маневрировать с чрезвычайным хладнокровием. Искусной стрельбой брига повредили снасти 110-ти пушечного турецкого корабля. Турки, наученные опытом, скоро поняли, что русский бриг ни за что не сдастся и скорее взлетит на воздух, увлекая за собой неприятеля. Первым лёг в дрейф корабль капитан-паши*, а затем и другой корабль. А бриг «Меркурий», выдержав трёхчасовой неравный бой с силами, превышающими его в тридцать раз, на виду у всего турецкого флота, избежал неминуемой гибели и, едва держась на воде из-за сильных повреждений, успел соединиться на другой день со своей эскадрой.

Государь Император щедро наградил капитана и его команду, а бригу был дарован Георгиевский флаг. Царь распорядился, когда бриг «Меркурий» придёт в негодность, построить такой же корабль, чтобы он служил потомкам примером мужества и стойкости.

Подвиг русских моряков на бриге «Меркурий» был оценен не только соотечественниками. Ему удивлялись и враги наши. Вот как описывает этот подвиг один из турецких штурманов: «Во вторник, 26 мая 1829 года с рассветом, приближаясь к Босфору, мы заметили русские корабли и стали их преследовать, но смогли догнать только один бриг. Наши корабли открыли по бригу сильный огонь. Неслыханное дело! Мы не могли заставить его сдаться! Он дрался, отступая и маневрируя по всем правилам морской науки так искусно, что стыдно сказать, мы прекратили сражение, а он со почётом продолжил свой путь. Во время сражения мы поняли, что капитан этого брига никогда не сдастся. Если чье-либо имя достойно быть начертанным золотыми литерами в храме славы, то это имя капитана этого брига — капитана Казарского, а бриг — «Меркурий».

СНОСКИ

Шпиль судовой используется для поднятия и опускания якоря с якорной цепью, проведения швартовочных операций.

Крюйт-камера — помещение на парусных и паровых военных кораблях для хранения взрывчатых веществ и ружейных патронов.

Капитан-паша — старший адмирал турецкого флота.

КОГДА ЭТО БЫЛО

Время царствования Павла I (1796-1801), Александра I (1801-1825), Николая I (1825-1855).

Александр Иванович Казарский родился 16 июня 1797 в Белорусской губернии. Об этом замечательном человеке нам известно совсем не много. В 14 лет Казарский начал службу волонтёром в Черноморском флоте, в 1828 г. произведён в капитан-лейтенанты.

1828 г. — взятие Анапы и Варны.

1829 г. — победа брига «Меркурий» в неравном бою с турецкими кораблями.

1829 г. — принимает участие во взятии Месемврии.

1831 г. — произведён в капитаны 1-го ранга.

1831 г. — поступает в свиту Николая I.

Недолгой была жизнь славного капитана. Смерть постигла его в 1833 году, когда ему было все 36 лет. Он скончался в Николаеве, где и погребён, а в Севастополе сослуживцы поставили ему памятник.

Основные характеристики брига «Меркурий»

Длина по палубе — 30,9 м

Длина по ватерлинии — 23,6 м

Ширина с обшивкой — 9,7 м

Углубление форштевнем — 2,74 м

Углубление ахтерштевнем — 3,96 м

Глубина интрюма — 2,94 м

Водоизмещение — 390 т

Артиллерийское вооружение:

24-фунтовые каронады — 18 шт.

36-фунтовые пушки — 2 шт.

Экипаж — 110 человек

* 1 метрический фунт, равен 0,45359237 кг.

Но в данном случае «24-фунтовая пушка» (карронада) - характеристика не массы орудия, а калибра. Т.е. ее калибр таков, что в ствол проходит чугунный сферический снаряд (ядро) массой в 24 фунта.

** На скорость корабля влияет не только величина осадки, но и соотношение длинны к ширине, величина парусов… Ниже приведены характеристики одного из самых быстроходного чайного клипера «Катти Сарк» («Короткая Рубашка»).

• Водоизмещение: 2133,7 тонн при осадке 6.1 м

• Длина полная: 85,4 м.

• Длина корпуса: 64,8 м.

• Ширина: 11 м.

• Осадка: 6,7 м.

• Высота грот-мачты от главной палубы до топа: 46,3 м.

• Общая площадь парусов: 2980 м².

• 3 мачты

Утверждается, что в свои лучшие времена она могла пройти 360 морских миль за сутки, что может считаться рекордом для судов такого размера. Одна морская миля — это средняя величина одной минуты меридиана соответствует примерно 1862 метрам. Получается 670 километров за сутки.

Первый капитан так отзывался о нём: «Я никогда не плавал на более прекрасном корабле. При скорости в 10 или 12 узлов он, казалось, даже не тревожил морскую гладь. Он был самым лучшим кораблём своего времени, величайшим кораблём, кораблём, который будет жить вечно...»

Адмирал Корнилов

М. А. Лялина

Поиск по сайту: