Помощничек
Главная | Обратная связь


Археология
Архитектура
Астрономия
Аудит
Биология
Ботаника
Бухгалтерский учёт
Войное дело
Генетика
География
Геология
Дизайн
Искусство
История
Кино
Кулинария
Культура
Литература
Математика
Медицина
Металлургия
Мифология
Музыка
Психология
Религия
Спорт
Строительство
Техника
Транспорт
Туризм
Усадьба
Физика
Фотография
Химия
Экология
Электричество
Электроника
Энергетика

III. РАСПРОСТРАНЕНИЕ ИСЛАМА НА ТЕРРИТОРИИ СССР



 

На нынешней территории СССР – на Кавказе и Средней Азии – арабские завоеватели появились еще при первых наследниках Магомета – Азербай­джан был завоеван халифатом в 639 г. (через семь лет после смерти Магомета), Дагестан в 642-643 гг. В 673-674 гг. арабские войска перешли Аму-Дарью и вступили на Бухарские земли. Окончательно Бу­харское царство и соседние территории, лежащие за Аму-Дарьей, арабы покорили в 706-716 гг. Около 15 среднеазиатских феодальных государств было присоединено к халифату. Существовавшие ранее многочисленные местные религии были объявлены ложными, а население постепенно начали обращать в ислам. Для ускорения процесса исламизации арабы освобождали местных жителей от подушного нало­га. Арабские завоеватели были не только выдающи­мися полководцами, но и прекрасными психолога­ми. Земли они покоряли мечом, но народы они по­коряли словом, убеждением, рассказом и показом преимуществ новой веры. При этом они шли на ши­рокий компромисс между исламом завоевателей и адатным правом завоеванных народов. Ислам ус­пешно рядился в национальную форму. Поскольку халифы, как и Магомет, в одном лице были и веро­учителями и главами государства, то ислам и его юриспруденция – шариат («направлять», «издавав законы») – стали основой образования будущих национальных теократических государств в Средней Азии после падения власти пришельцев. Не проповедовал ислам и аскетизм, столь чуждый среднеазиатским народам. Изречение пророка гласи­ло: «Лучший из вас не тот, который ради небесного пренебрегает земным, и не тот, который поступает наоборот; лучший из вас тот, который берет от обоих».

Сравнивая отношение ислама и христианства к человеку, советский автор делает такой вывод: «Христианин, чтобы исполнить требование своей веры, должен забыть себя ради Бога и веры; от му­сульманина его закон требует, чтобы он среди своих дел не забывал ни Бога, ни ближнего, совершал в положенное время молитвенный обряд и отдавал часть своего имущества в пользу бедных» (Т. Сайд-баев, там же, стр. 40).

Многие советские авторы объясняют успех ис­лама его гибкостью, податливостью, изумительной способностью приспособляться к местным верова­ниям, обычаям, обрядам: «Ислам (сравнительно с другими монотеистическими религиями) быстрее приспосабливается к условиям реальной жизни. В эпоху формирования арабской государственности и внешних завоеваний он витал не в небесах, а в мире земной жизни» (там же, стр. 31). Исламизация дру­гих народов Азии и Кавказа в дальнейшем происхо­дит уже без арабских завоевателей – мирным пу­тем. Мусульманские миссионеры распространяют ислам в Булгарии (современная Татария) в конце IX– начале Xвека, в Башкирии – в Х-ХIIвеках, в Кабардино-Балкарии и Черкессии – в XIVвеке, в Чечено-Ингушетии – в XVI-XVIIвеках.

После создания русского централизованного го­сударства Россия приступает к покорению мусуль­манских народов Волги, Сибири, Средней Азии и Кавказа. Это оказалось далеко не легким делом и поэтому сам процесс покорения народов этих райо­нов продолжался довольно долго. Тут противо­стояли друг другу не только два мира (Европа и Азия), но и две религии (христианство и ислам). Обе стороны старались придать войне национально-религиозный характер – наступающие русские вое­вали под знаменем православия, а обороняющиеся мусульмане начали «Священную войну» («Газа­ват» под зеленым знаменем ислама). Все без исклю­чения мусульманские народы оказывали России длительное вооруженное сопротивление. Еще при Иване IVбыли покорены Казанское (1552 г.) и Астраханское (1556 г.) ханства. При Екатерине IIбыло покорено Крымское ханство (1772 г.). Поко­рение кавказских народов началось и завершилось в XIXвеке – в 1813 г. был взят Азербайджан (после войны с Персией), в 1859 г. были взяты Да­гестан и Чечня, в 1864 г. – Черкессия. Во второй половине XIXвека началось покорение мусульман­ских народов Средней Азии. По отношению к ранее покоренным татарам и башкирам правительство держалось политики насильственного крещения. После ряда татарских и башкирских восстаний, а также после известного пугачевского восстания, в котором участвовало много башкир, было решено признать политику насильственного обращения му­сульман в православие ошибочной. Екатерина IIле­гализовала ислам и признала его законной религией ее татаро-башкирских подданных. При Александ­ре IIв 1872 г. в Закавказье, в 1878 г. в Оренбурге, потом в Уфе были созданы «Духовные собрания по заведыванию лицами Магометанской веры». Такое же духовное управление существовало с 1831 г. в Крыму. Их главы – муфтии – назначались мини­стерством внутренних дел и им оплачивались. В недавно завоеванных странах – в Средней Азии и на Северном Кавказе – духовных управлений не было. Там военное начальство – генерал-губернаторы – са­ми непосредственно ведали и духовными делами. Началось печатание мусульманской духовной лите­ратуры (Коран печатался в Казани). Открылись но­вые средние и высшие духовные школы – медре­се. В одном Узбекистане было до революции свыше 400 медресе, а мактабы (сельские духовные шко­лы) были в каждом кишлаке (И.М. Муминов. Из­бранные труды. Т. 2, Ташкент, стр. 37). В России был издан Коран и на русском языке. Первый пе­ревод Корана на русский язык был сделан по при­казу Петра I. Коран был переведен первым докто­ром философских наук в России – П.В. Постнико­вым. Этот перевод вышел в Петербурге в 1716 г. под названием «Алкоран о Магомете и закон турец­кий». Имеются и позднейшие переводы – 1879 г. (Казань), 1880 г. (Москва) и перевод Крачковского в советское время – 1963 г. (Москва) .

Дореволюционное мусульманское духовенство русской империи выступало не только как высшее моральное руководство живущих в ней мусульман­ских народов, но оно представляло собою одно­временно и организованную национально-политиче­скую силу, с которой считалось правительство. Оно было также и экономической силой – мусуль­манские учреждения владели вакфами – движимым и недвижимым имуществом, завещанным в поль­зу мечетей. Вакфы располагали благотворительны­ми учреждениями (госпитали, приюты для стари­ков, вдов, сирот). В их распоряжении имелись так­же земли, которые безвозмездно обрабатывались верующими.

Величайшая заслуга мусульманского духовен­ства Российской Империи перед историей своих на­родов заключалась в том, что оно внесло в сознание своих единоверцев новое понятие – все россий­ские мусульмане, независимо от расы, языка и тер­ритории, есть единая духовная, историческая и со­циальная общность, они связаны между собой од­ной верой и судьбой.

Положение мусульманского духовенства и сте­пень власти шариатской юрисдикции в различных районах, как уже вскользь упоминалось, были раз­личны. В Средней Азии были сохранены постав­ленные под власть России Бухарское и Хивинское ханства с полной внутренней автономией, повторяю, несравненно большей, чем ее имеют нынешние «со­юзные республики» в Средней Азии. Бухарский эмир, например, по традиции халифатов, был одно­временно верховным светским и духовным прави­телем, который управлял по исламу, издавал адми­нистративные акты, но не издавал законов, ибо все законы уже изложены в шариате. Выступая толко­вателем этих законов высшее духовенство оказы­вало влияние на эмира, иногда заставляя его даже отменять уже изданные акты. Первым после эмира лицом государства был шейх уль-ислам («глава ислама»), которому принадлежали функции интер­претатора шариата, вторым лицом был кази-калон («судья судей»). Менее значительно было влияние духовенства в районах, непосредственно присоеди­ненных к Российской Империи – в Туркестанском генерал-губернаторстве и генерал-губернаторствах Кавказского наместничества.

Интересно, что виднейшие советские востоко­веды признают интегративную функцию ислама в консолидации мусульманских народов в нации. Уже цитированный нами советский автор Сайд-баев пишет: «Исследователи единодушны в мне­нии, что в условиях феодального общества за­частую религиозное единство этническое...Специфической особенностью формирования среднеазиат­ских народностей, без учета которой невозможно объяснить взаимосвязь религиозного и националь­ного как в прошлом, так и в настоящем, являет­ся следующее: они складывались из родов и пле­мен, ранее принявших ислам, а у киргизов и каза­хов процесс складывания народностей сопровож­дался распространением и упрочением ислама» (Сайдбаев, там же, стр. 80). Аналогичные утверж­дения мы находим и у других советских исследо­вателей (см., например, Ю.В. Бромлей, «Этнос и этнография», М., 1973, стр. 109; И.М. Джаббаров, «Ремесло узбеков...», М., 1971, стр. 34; М.С. Джунусов, «Две тенденции социализма в национальных отношениях», Ташкент, 1975, стр. 46; А.П. Ново­сельцев, В.Т. Пашуто, Л.В. Черепник, «Пути разви­тия феодализма», М., 1971, стр. 29-30). Суммируя утверждения этих ученых, наш автор приходит к выводу: «В дореволюционной Средней Азии ислам играл определенную интегрирующую роль в этни­ческих процессах... Ислам был той силой, которая облегчала взаимное существование различных пле­мен, укрепляла их взаимоотношения изнутри, обеспечивала им внутреннюю связь, смягчала и сти­рала психические различия между племенами, этни­ческими общностями... Ислам способствовал фор­мированию представлений об этнической общности различных племен и родов» (там же, стр. 82-83). Все это и привело, с одной стороны, к оформлению общего сознания, что есть не отдельные племена, а единый народ, возникший на общей для всех ду­ховной основе – на основе ислама и, с другой сто­роны, этот общий для всех фундамент – ислам, де­лает все мусульманские народы родственными, у них может и должна быть и одна общая цель -создание единого государства из всех мусульманских народов (теория панисламизма). Так как му­сульманские народы Российской Империи почти все были народами тюркского языка (кроме боль­шинства горцев Кавказа и Таджикистана), то воз­никла и другая идея – создание единого тюркского государства вместе с единоверной и единокровной Турцией (теория пантюркизма). В великой интегри­рующей роли ислама среди разных, часто между со­бою враждовавших племен, центральное место за­нимали и его социальные компоненты. Социальной философии ислама органически чужд дух элитариз­ма, классовости, избранности. Ислам приходил к народам с лозунгом: «В исламе – все люди братья», а потому не должно быть ни рабов, ни рабовладель­цев. Поэтому понятно, что первыми мусульманами еще при жизни Магомета стали арабские рабы. В этой связи надо упомянуть и неизвестную в дру­гих религиях демократичность внутренней орга­низации мечети ислама. Ислам не знает ни духовно-административной иерархии, ни назначаемых свер­ху духовных отцов. В исламе нет официального обряда посвящения и рукоположения в духовный сан, поэтому вообще нет института рукоположенно­го духовенства. Священнослужители мусульман­ских общин – кази, имамы, муллы выбираются на общих выборах самими верующими, только здесь не участвуют женщины, что предписано не Кора­ном, а основано на местных традициях (поэтому женщины не посещают мечети, что опять-таки не исходит из Корана). Хоть медресе и готовят духов­ных отцов, но быть имамом религиозной общины может каждый мусульманин, если он знает основы ислама и способен возглавить молитву в мечети. К тому же среди верующих существует критиче­ское отношение к образованным муллам, если они служат больше земному, чем небесному. Отсюда масса народных поговорок и пословиц по адресу нерадивых мулл: «Денег муллы, совести судьи и глаза крота никто не видел», «Делай то, что говорит мулла, но не делай того, что он делает», «Два муллы – один человек, один мулла – получеловек».

Ислам выполнял среди завоеванных народов Средней Азии и Кавказа и культурно-просветитель­ную миссию – он принес им письменность, осно­ванную на арабской графике. Она существовала у этих народов вплоть до 1925 г., когда ее заменили латинским алфавитом, а потом латинский алфавит был заменен русским алфавитом (1937 г.).

Совершенно естественно, что в империи, у ко­торой официальной идеологией было православие, ислам был сиротой, но он не был круглым сиротой. Ко времени первой русской революции в недрах народов России, исповедующих ислам, окончатель­но созрело и оформилось понятие о мусульман­ских народах как о национально-социальной общно­сти. Речь не шла, как это было раньше, о мусульма­нах и об исламе вообще, речь шла на этот раз о но­вом национально-политическом мировоззрении, со­гласно которому российские мусульманские наро­ды принадлежат к собственному и особому миру (немцы сказали бы «Kulturkreis») единства – по религии, культуре, истории, традиции, языку и даже территории. Здесь присутствовали все элементы образования нации, кроме важнейшего – наличия независимости. Добиться именно этой цели стара­лось сначала панисламистское, потом пантюркистское движение, возникшее на рубеже XIX-XXвв. одновременно в мусульманских районах России и Турции. Русское правительство, как потом и совет­ское правительство, рассматривало это движение как оружие турецкой политики и поэтому пре­следовало его. Но это было и остается самой примитивной попыткой дискредитировать идеалы на­ционально-освободительного движения российских мусульманских народов ссылкой на излюбленное алиби царских и советских колонизаторов – на мни­мые происки Турции. Однако после первой русской революции, после обнародования «Манифеста 17 ок­тября 1905 г.», с его объявленными свободами со­вести, слова, печати, собраний и политических объединений, резко изменились условия работы и для мусульманского движения. Это сделало воз­можным созвать впервые в истории российского мусульманства в конце того же 1905 г. IВсерос­сийский съезд мусульманских народов. На этом съезде была создана и первая объединенная поли­тическая партия российских мусульман – «Итти-фак» во главе с И. Гаспринским, лидером Крыма. В новой партии были представлены два крыла – «консерваторы»-панисламисты, которые боролись за выход мусульманских народов из России, и «прогрессисты»-пантюркисты («джадидисты»), ко­торые боролись за автономию внутри империи с программой, сходной с программой русских каде­тов («партии народной свободы»). Не все мусуль­манские народы были допущены к выборам в Го­сударственную Думу, но те, которые участвовали, создали во всех четырех Думах одну общую «му­сульманскую фракцию» (группу). После февраль­ской революции 1917 г. борьба мусульманских народов выливается в исламскую форму движения, в одних районах за полную независимость, а в дру­гих – за автономию. В мае 1917 г. Iсъезд горцев Кавказа требует создания исламского государства, позже такое государство и провозглашается има­мом Узун-Хаджи под названием «Северокавказ­ское эмирство». В том же 1917 г. муфтий Крыма Челебиев возглавил правительство Национальной директории Крыма. В ноябре-декабре 1917 г. IЧрез­вычайный съезд народов Туркестана потребо­вал автономии Туркестана на основе шариата и объявил о создании «Кокандской автономии». Происходит формирование мусульманских полков как ядра будущей «армии ислама» («басмачест­во»). Однако о своей полной национальной неза­висимости и о выходе из состава России мусульман­ские народы объявили только после захвата власти большевиками.

На путях к власти и в первые годы после за­хвата власти большевики проявляли сугубую осторожность и осмотрительность в мусульман­ском вопросе. Учитывая всю сложность этого во­проса и необходимость гибкой тактики в деле его разрешения в духе коммунизма, большевики рас­членили мусульманский вопрос на две части: 1. Му­сульманский вопрос как вопрос политико-нацио­нальный (имея в виду все народы мусульманской религии), 2. Мусульманский вопрос как вопрос культурно-религиозный.

Чтобы успешно разрешить первую часть вопро­са, надо было проявить высокую тактическую гиб­кость в отношении второй части (культурно-рели­гиозной). Этого требовала и программа РКП (б), в которой сказано, что «необходима особая осто­рожность и особое внимание к пережиткам нацио­нальных чувств». Это указание программы боль­шевиков Сталин интерпретировал так: «То есть, если, например, прямой путь уплотнения квартиры в Азербайджане отталкивает от нас азербайджан­ские массы, считающие квартиры, домашний очаг, неприкосновенными, священными, то ясно, что прямой путь уплотнения квартиры надо заменить косвенным, обходным путем. Или еще: если, напри­мер, дагестанские массы сильно заражены религиозными предрассудками, идут за коммунистами ''на основании шариата'', то ясно, что прямой путь борьбы с религией в этой стране должен быть заме­нен путями косвенными, более осторожными и т.д. и т.д.

Короче: от кавалерийских набегов по части ''не­медленной коммунизации'' нужно перейти к проду­манной и осмотрительной политике постепенного вовлечения этих масс в русло советского разви­тия» (Сталин, том IV, стр. 361-362).

То же самое говорил и Ленин в своем извест­ном «Письме к коммунистам Кавказа» в 1921 г., когда он писал, что коммунисты Кавказа должны не «копировать нашу тактику», тактику русских коммунистов, а «применительно к местным усло­виям видоизменять ее... Больше мягкости, осторож­ности, уступчивости по отношению к мелкой бур­жуазии, интеллигенции и особенно крестьянству... Более медленный, более осторожный, более систе­матический переход к социализму – вот что воз­можно и необходимо для республик Кавказа в от­личие от РСФСР. Вот что надо понять и уметь осу­ществить в отличие от нашей тактики» (Ленин, т. XXVI, 3-е изд., стр. 191-192) .

В многочисленных декларациях, законодатель­ных актах и в значительной мере в практической ра­боте советского правительства в первые годы существования советской власти сказывается эта его тактическая гибкость для достижения стра­тегической цели систематической советизации мусульманских народов СССР.

В декабре 1917 г. советское правительство вы­несло постановление вернуть мусульманам экзем­пляр «Священного Корана Османа», который был конфискован в свое время царским правитель­ством и хранился в Государственной публичной библиотеке. Этот экземпляр был торжественно вручен Мусульманскому съезду, происходившему в Петрограде в декабре 1917 г. (СУ, 1917, № 6, стр. 90). В январе 1918 г. по решению Наркомнаца были переданы башкирам мечеть в Оренбурге («Караван-Сарай») и татарам башня Суюмбека в Казани (национально-религиозный памятник древ­него татарского государства). Такие же религиозно-исторические и национальные памятники, конфи­скованные царским правительством, были возвра­щены мусульманским народам Средней Азии, Ка­захстана, Кавказа и Крыма. Все это высоко подни­мало престиж советского правительства в глазах мусульман. Тактика большевиков приносила свои плоды. К тому же большевики подчеркивали в своей пропаганде в мусульманских районах, что «коммунизм» и «шариат» не противоречат, а до­полняют друг друга. Отсюда часть мусульманского духовенства выдвинула лозунг: «За советскую власть, за шариат!».

Именно это движение «советских шариатистов» и имел в виду Сталин, когда открыто (для обход­ных ударов) поддержал на съездах народов Тер­ской области и Дагестана в 1921 г. лозунг «совет­ских шариатистов» (виднейшими идеологами этого движения были Бабахай в Туркестане, Расулев в Татарии, Тарко-Хаджи в Дагестане, Али Митаев и Сугаип-мулла в Чечне, Катханов в Кабарде).

Для практического руководства политически­ми и духовными делами мусульманских народов при Наркомнаце был создан специальный «Мусуль­манский комиссариат» (см. «Вопросы истории», М., 1949, № 8, стр. 14). Он именно и был создан не по национальному признаку, как западные «комис­сариаты» (польский, литовский, белорусский и др.), а по религиозному. «Мусульманский комиссариат» должен был обслуживать народы мусуль­манского вероисповедания безотносительно их гео­графического расположения и расовой принадлеж­ности.

Вот как описывает роль и значение этого «Му­сульманского комиссариата» для большевиков со­ветский историк:

«Мусульманский комиссариат разрабатывал проекты декретов и постановлений советской вла­сти применительно к особенностям отдельных восточных народностей и проводил их в жизнь. Он помогал другим советским органам в проведении социализации земли, ... собирал статистические сведения, проводил большую агитационно-пропа­гандистскую работу и т. д.» («Вопросы истории», М., 1949, № 8, стр. 21). Советско-религиозную про­паганду «Мусульманский комиссариат» проводил через «советских шариатистов», щедро субсидируя их политическую и религиозную деятельность, на­правленную на установление советской власти в мусульманских окраинах России, хотя бы «на прин­ципах шариата» для переходного «народно-демо­кратического периода».

Однако, наиболее виднейшие представители му­сульманской интеллигенции и духовенства ясно видели, что и в мусульманском вопросе большеви­ки ведут двойную игру, чтобы, пользуясь демаго­гическими средствами пропаганды и даже прямого обмана («коммунизм не противоречит шариату»), добиться «вовлечения в русло советского разви­тия» мусульманских народов. Когда в связи с этим мусульманские демократические организации раз­вернули против большевиков весьма действенную работу, то советское правительство стало на путь репрессий – оно закрыло «Центральный Мусуль­манский Совет» в Петрограде, его московское отделение – Милли-Шуро – «Всероссийский Мусуль­манский Военный Совет» (см. «Известия» № 101, от 22. 5. 1918 г.). Они были объявлены «узко-национа­листическими» и «буржуазно-националистически­ми». Одновременно советское правительство прини­мает ряд законодательных и распорядительно-испол­нительных мер, чтобы расширить сеть и влияние центрального «Мусульманского комиссариата».

В июне 1918 г. Ленин подписывает постановле­ние Совнаркома «Об организации мусульманских комиссариатов» на местах. Мусульманские комис­сариаты создаются в губерниях – Архангельской, Вятской, Казанской, Нижегородской, Оренбург­ской, Пермской, Петроградской, Рязанской, Сара­товской, Тамбовской, Уфимской и др. Они создают­ся также в Средней Азии (Семипалатинск, Ташкент, Верный) и в Сибири (Чита, Тобольск, Новониколаевск). Создавая эти «Мусульманские комиссариа­ты», большевики проводят серию «мусульманских съездов», на которых рядом с большевиками-атеис­тами участвуют седобородые мусульманские мул­лы. На этих съездах большевики, провозглашая лозунг веры, свободы и национальной независимо­сти, обещали то, чего они не могли дать даже при всем своем желании. Благодаря этому съезды имели огромный пропагандистский успех для советской поли­тики.

Если в первый год советской власти экспансия большевизма в мусульманские страны происходит на мирных путях, то начиная с 1919 г., в виду роста сопротивления, большевики приступают именно в Средней Азии к осуществлению своего широко задуманного военно-стратегического плана: к по­корению Туркестана Красной Армией.

Вот тогда-то и возобновилось знаменитое дви­жение «басмачества» («басмак» по-тюркски «атаковать», «нападать»), которое вспыхнуло пер­вый раз в конце 60-х годов XIXстолетия в только что покоренных Россией областях Средней Азии -в Туркестанском крае, Бухаре и Хорезме. Совет­ские историки в свое время признавали «басмачест­во» против царских оккупантов «прогрессивным национально-освободительным движением». Теперь, когда старое «басмачество» возродилось против со­ветских оккупантов, то, разумеется, отношение к нему изменилось. Вот что писалось в 1927 г. в БСЭ о басмачестве советского периода: «После револю­ции басмачество приняло иную окраску. Басмаче­ское движение приобрело резко выраженный поли­тический, антисоветский характер и стало почти массовым движением дехканского населения во всех трех республиках Средней Азии – Бухаре, Хорезме и Туркестане. Вождями его были уже не только отдельные главари бандитских шаек, как Курш Ширмат, Ибрагим-бей и др., им стали руко­водить местная национальная интеллигенция, муллы и баи» (БСЭ, т. 5, стр. 35-38, 1927 г., 1-е издание). Басмачи называли себя «Армией Ислама». Полити­чески басмачество возглавляли две организации «Шури-и Ислам» («Совет Ислама») и «Шура-и-Улема») («Совет ученых»). После разгрома Колчака осенью 1919 г. Красная Армия более энергично взялась за покорение Туркестана. Был создан осо­бый «Туркестанский фронт» во главе с такими вид­ными большевистскими лидерами как Фрунзе, Куйбышев, Рудзутак, Элиава. Ввиду массовой и повсеместной поддержки басмачества народом, со­ветское правительство сначала прибегло к трюку – оно признает «Армию Ислама» национальной ар­мией Туркестана с ее командирами во главе, если те признают советскую власть. Когда выяснилась цель трюка – выиграть время, чтобы подбросить в Туркестан новые части Красной Армии, освободив­шиеся после разгрома Белого движения и оконча­ния войны с Польшей, – басмачи вновь восстали. Но уже было поздно. Красная Армия разгромила «Армию Ислама», хотя отдельные отряды басма­чества еще боролись до конца 1926 года. Однако в занятых Красной Армией мусульманских странах большевики все еще ведут очень осторожную и весьма эластичную национально-религиозную поли­тику. Ленин, в котором легко уживался рядом с утопистом в философии трезвый реалист в поли­тике, доказывал на VIIIсъезде партии в 1919 г. своим чрезмерно ревностным ученикам: в покорен­ных мусульманских странах нельзя проповедовать коммунизм и атеизм, нельзя там даже скидывать «эксплуататоров». Он говорил: «Что же мы можем сделать по отношению к таким народам, как кирги­зы, узбеки, таджики, туркмены, которые до сих пор находятся под влиянием своих мулл?... Можем ли мы подойти к этим народам и сказать: “Мы ски­нем ваших эксплуататоров?” Мы этого сделать не можем, потому что они всецело в подчинении у своих мулл» (Ленин, ПСС, т. 38, стр. 158-159). Ленин рекомендовал начать осаждение крепости ислама издалека и действовать тихой сапой. По­этому были сохранены Бухарское и Хивинское хан­ства, их переименовали в 1920 г. в Бухарскую на­родную советскую республику и Хорезмскую на­родную советскую республику. В мусульманских странах в первое время не только были возвраще­ны вакуфные имущества, открыты новые медресе, сохранены шариатские суды, но представители му­сульманского «прогрессивного духовенства» прини­мались даже в коммунистическую партию. Совет­ский автор отмечает: «С учетом той роли, которую продолжала играть религия в их жизни, в партию принимались и верующие. Долгие годы в составе коммунистической партии Туркестана верующие со­ставляли значительную часть» (Саидбаев, там же, стр. 127). В советских документах приведены и конкретные цифры о составе верующих в партии -в коммунистической партии Хорезма, кроме рядо­вых верующих, в 1923 г. было 10% духовенства (см. «История Хорезмской народной советской рес­публики. Сборник документов». Ташкент, 1976, стр. 39-40, 169, 219), а в коммунистической партии Бухарской народной советской республики верую­щие и представители духовенства составляли вместе около 70%; если исключить отсюда русских неве­рующих коммунистов, верующих в партии было 90%! (см. «История Бухарской народной совет­ской республики. Сборник документов». Ташкент, 1976, стр. 134, 135, 136, 139). Сам филиал ЦК РКП (б) в Туркестане первоначально назывался не Среднеазиатское бюро, а Мусульманское бюро ЦК РКП (б).

Когда, почувствовав себя крепче в седле вла­сти, большевики перешли от своей «мусульман­ской» тактики к осуществлению стратегических целей коммунизма в мусульманских странах совет­ской империи, то вновь прокатилась мощная волна повстанческого движения – на Кавказе, в Татарии, Туркестане; особенно широко развернулось новое басмаческое движение в Бухаре и Хорезме. В апре­ле 1922 г. в Самарканде повстанцы созывают объ­единенный Мусульманский Туркестанский Кон­гресс, который торжественно провозгласил созда­ние Туркестано-тюркской независимой республи­ки с полным восстановлением законов шариата (А.А. Росляков. Средазбюро ЦК РКП (б) /Вопросы стратегии и тактики/, Ашхабад, 1975, стр. 23-24). Почувствовав здесь реальную угрозу существованию своей власти, большевики быстро пошли на новые уступки. Решением ЦК от 18 мая и Средне­азиатского бюро ЦК РКП (б) от 20 мая 1922 г. бы­ли восстановлены ликвидированные накануне вос­стания шариатские суды и возвращены мечетям и медресе их только что конфискованное имуще­ство (там же, стр. 25). При Наркомпросе было соз­дано Главное вакуфное управление с отделами на местах. Во главе их были поставлены оплачивае­мые государством духовные лица с правом даль­нейшего содержания, расширения и даже учрежде­ния новых вакуфов.

Советский историк пишет: «В этот период в Ташкенте впервые в истории края было создано Духовное управление («Махкам-и-шария»), кото­рое возглавляли известные деятели ислама. Оно имело секретариат, отделы, решавшие вопросы связанные с наследством и бракоразводными де­лами, подготовкой, обучением и назначением служи­телей культа, религиозными учебными заведения­ми и т. д. Создание Духовного управления приве­ло к объединению имамов, ввело в определенную систему их назначение и смещение, чего раньше не наблюдалось. Традиционно имамами избирались авторитетные лица квартала и прямо никому не подчинялись» (Саидбаев, «Ислам и общество», М., 1978, стр. 146-147) . Советское правительство пошло на то, что в советских мусульманских республиках праздничным днем объявили вместо воскресенья пятницу. Секретарь ЦК компартии Узбекистана, впоследствии расстрелянный по процессу Бухарина и Рыкова Акмаль Икрамов откровенно признал в одном из своих докладов: «Меры, принятые совет­ским государством по отношению к исламу и его организациям, были не уступкой, а тактикой пар­тии» (А. Икрамов, «Избранные труды», Ташкент, 1972-1974, т. 3, стр. 301). Как будто это еще надо было доказывать! Эта макиавеллевская тактика несомненно оторвала от повстанческого движения определенную часть духовенства и большую часть народа. Причем оторвавшуюся часть духовенства большевики поставили на службу своих целей – 23 декабря 1923 г. большевики проводят т.н. «Вселокайское совещание» с участием всех мулл под лозунгом «Советская власть не противоречит исла­му», потом такие совещания проводятся и в других районах Средней Азии (Саидбаев, стр. 148) . «Брата­ние коммунизма» с исламом кончилось к концу двадцатых годов. Началась эпоха методического и систематического искоренения ислама, физическое истребление мусульманского духовенства, нацио­нальной интеллигенции и даже тотального уничто­жения национальных коммунистических кадров, как «обманно пролезших в партию» и «открыто якшавшихся с мусульманским духовенством». Отныне само словоупотребление «мусульманские народы» было признано криминальным. Величе­ственные памятники мусульманского зодчества XIII-XIVвв. (Самарканд, Бухара) превращались в антиисламские музеи, сельские мечети превраща­лись в склады или сносились. Но ислам живет и процветает. Даже больше. В мусульманских регионах Советского Союза происходит небывалое возрождение наиболее воинственно-аскетического , по существу религиозно-политического «братства» в исламе – суфистского движения, идеологией кото­рого в виде тариката цементировались мюридизм на Кавказе и басмачество в Туркестане. Социальная база суфистского движения теперь шире – в нем участвуют не только крестьяне, но также инду­стриальные рабочие и интеллигенция. Этим, вероят­но, объясняется и неожиданно резкое выступление Горбачева против ислама в Ташкенте. (Феномен суфизма и связь между исламом и национальным движением основательно исследованы в наше время в книгах: «Mysticsandcommissars», «MuslimsoftheSovietEmpire» byA. BennigsenandS.E. Wimbush, London1985.).

Саидбаев пишет: «Ислам выступает в качестве силы, объединяющей верующих и неверующих внутри одной нации и создающей чувство общно­сти между представителями народов, в прошлом ис­поведовавших ислам... Нельзя не замечать этого, тем более, что оно проявляется в повседневной жизни» (Саидбаев, там же, стр. 193). Автор при­водит дополнительные доказательства в пользу этого своего несомненно правильного, но для со­ветского ученого весьма рискованного вывода: «Сохранению представлений об общности народов, исповедовавших ислам в прошлом, способствует и в наши дни ряд факторов. Все народы, в прошлом исповедовавшие ислам, говорят на родственных языках... (тюркская языковая семья)... Общность исторических судеб, социально-экономических усло­вий существования выработала у всех этих наро­дов сходные черты характера, психологии, обычаев и традиций. А этническая общность зачастую вы­ступает под видом общности мусульман. Это чув­ство материализуется в распространенности нацио­нально-смешанных браков. В Средней Азии среди таких браков преобладают браки между представи­телями коренных национальностей региона и по­всеместно редки браки женщин коренных нацио­нальностей с представителями немусульманских народов... В наши дни ислам не только объединяет верующих одной нации, но интегрирует ее верую­щую и неверующую части» (там же, стр. 193-194). Повсеместное соблюдение верующими и «официально» неверующими мусульманами обрядов, пред­писанных исламом, свидетельствует о полном фиаско атеистической пропаганды среди мусуль­манских народов. Так даже преуменьшенные дан­ные советских социологических исследований в ряде районов Узбекистана показали, что число людей, совершающих мусульманские обряды в четыре раза превышает численность «официаль­но» верующих. (А. Хасанов, «Роль общественных и прогрессивных традиций...», Ташкент, 1976, стр. 129). Обряд обрезания, который считается символом принадлежности к исламу, поддержи­вают в трех опрошенных районах Узбекистана -81,9% населения («Модернизация ислама», М., 1968, стр. 74).

Беспрецедентным фактом во всей истории ис­лама надо признать появление женщины-мусульман­ки в мечети. Суннизм запрещает женщине быть имамом или даже посещать мечеть (как указыва­лось выше, этого запрета нет в Коране и женщины при Магомете с открытыми лицами посещали ме­четь). Мусульманские женщины в Татарии выступи­ли инициаторами открытия ранее закрытых мечетей. Они посещают мечети не только в Татарии, но и в Башкирии, в Астраханской, Ульяновской и других областях, а также в Москве и Ленинграде. Совет­ский автор пишет: «За последние годы география эта значительно расширилась. Наряду с мужчинами женщины участвуют в богослужениях в мечетях Азербайджана... ряда областей и автономных рес­публик РСФСР... в некоторых мечетях до одной тре­ти общины составляют женщины... В Чечено-Ингу­шетии во главе мюридистских (сектантских) групп часто стоят также женщины, исполняющие роль тамады (шейха), чего раньше в исламе никогда не было... В настоящее время в Средней Азии и Казахстане женщины посещают мечети в дни религиоз­ных праздников (Саидбаев, стр. 215-216).

В чем же секрет столь упорной, неистребимой живучести ислама? Саидбаев отвечает: «Благодаря простоте, устойчивости многие обряды и предписа­ния ислама превращаются в привычки. Неодно­кратно повторяясь, они приобретают характер твер­дых жизненных потребностей, динамического сте­реотипа» (Саидбаев, там же, стр. 226). Но «дина­мический стереотип» сам объясняется социальным динамизмом ислама. Ислам возник в эпоху раб­ства и начавшегося раздела земель и образования латифундий. Ислам выступил как против рабства, так и против превращения земли в частную соб­ственность феодалов. Другой видный советский правовед, посвятивший «реакционной сущности» шариата целую книгу, вынужден все-таки при­знать: «Общественно-политические, правовые и мо­рально-этические нормы ислама осуждают рабство. Неслучайно в качестве одного из видов искупле­ния греха шариат предлагает освобождение рабов» (Г.М. Керимов, «Шариат и его социальная сущ­ность», М., 1978, стр. 213-214). Вынужден он кон­статировать и то, что шариат стоит за обществен­ное владение землею и отрицает частную собствен­ность на землю: «Шариат фиксирует отсутствие юридического закрепления частной собственности на землю... Мы находим в нем утверждение "Земля и небеса принадлежат Богу", "Блага земли не могут быть частной собственностью, они принадлежат всем"» (там же, стр. 214). Этой социальной концеп­ции шариата коммунизм противопоставил «нацио­нализацию», при которой не только земля, но и все народное хозяйство в целом сделались собствен­ностью не народа, не даже собственностью государ­ства, а собственностью партии. Шариат с этим не мирился и не может мириться. В этом партия и ви­дит «реакционность» шариата.

Какие же общие выводы?

Полувековые усилия старого русского прави­тельства освоить и слить азиатские мусульманские народы с русской европейской империей оказались такими же безуспешными, как безуспешными остаются более чем семидесятилетние усилия совет­ского правительства большевизировать эти народы. На это имеются причины общие и причины специ­фические. Одна из общих причин – извечное про­тивостояние двух духовно чуждых друг другу ми­ров – мира Европы и мира Азии. К важнейшей из специфических причин надо отнести живучесть и неистребимость ислама, который за 1200 лет своего господства в Средней Азии, в Татаро-Башкирии и на Кавказе органически перерос из первоначальной одной лишь веры – в субстанцию национального бы­тия, формируя адаты, характер, и психологию лю­дей в единый духовный мир, общий для всех му­сульманских народов СССР. Даже такие жестокие правители, как большевики, убедились теперь, что ни разъединить, ни уничтожить этот исламский мир невозможно иначе, как через физическое насилие, что Сталин и практиковал методически и система­тически. Его наследники стараются делать тоже са­мое, но только через духовное насилие.

В «Обращении» Ленина от 20 ноября 1917 г. от имени советского правительства говорилось, что мусульманские народы «должны быть хозяевами своей страны», что они «сами должны устроить свою жизнь по образу своему и подобию» (Документы внешней политики СССР. т. 1. М. 1957, стр. 35). История 70-летней коммунистической диктатуры как раз и есть трагическая история перманентной борьбы мусульманских народов СССР за то, чтобы оставаться хозяевами своей страны и жить «по об­разу своему и подобию». Неисчислимы жертвы этой борьбы, которые остались неизвестными внешнему миру. К тому же внешний мир интересовался, глав­ным образом, судьбой народов западных окраин со­ветской империи. За границей очень скоро узнали о чудовищном преступлении сталинского правитель­ства в 1931-1932 годах, когда оно искусственно созданным голодом уморило до 6 миллионов украинцев или когда оно сразу же после войны предприняло частичную депортацию в Сибирь укра­инцев, белорусов и балтийских народов. Но вот как советское правительство в 30-е годы уничтожило террором и уморило голодом тоже много миллио­нов мусульман, а во время войны поголовно депор­тировало ряд мусульманских народов Крыма и Северного Кавказа, долго оставалось за рубе­жом неизвестным. Отчасти это объяснялось и тем, что во внешнем мире, в частности, в Америке, у советских мусульман не было влиятельных групп эмиграции, которые могли информировать внешний мир о тяжелой судьбе своих народов, как это де­лали представители эмиграции Украины и При­балтики.

Только в период «холодной войны», в конце 40-х годов, когда Сталин совсем распоясался и угро­жал новой войной, внешний мир узнал не только о гитлеровском геноциде против евреев, но и о ста­линском геноциде против мусульманских народов (военная цензура союзников во время войны не разрешала печати своих стран писать о депортации крымских татар, северокавказцев, калмыков и нем­цев Поволжья). Тогда же впервые было напечата­но потрясающее свидетельство видного москов­ского чиновника, служившего в Ташкенте, Льва Васильева об искусственном голоде в Узбекистане в 30-е годы. Приведу из него только одну вы­держку: «Я получил повышение по службе и как началь­ник отдела наркомата финансов переезжаю в Таш­кент... По улицам бродят голодные матери с деть­ми и с мольбой во взоре протягивают руки за по­даянием. Трупы, бесконечные груды трупов, как дрова, наваливают на грузовики и отвозят на свал­ку, где кое-как зарывают в общих ямах. Голодные уцелевшие собаки, разрывают ямы и дерутся за добычу. Не раз я видел эти страшные грузовики -катафалки смерти» («Пути советского империализ­ма», Нью-Йорк, издательство им. Чехова, 1954).

Судьба депортированных мусульманских наро­дов была тяжелой. В антисанитарных условиях «спецлага» в степях Туркестана их массами коси­ла эпидемия тифа.

Сколько же мусульманского населения СССР погибло от сталинского голода и террора? Точный ответ знают лишь ЦК КПСС и КГБ. Однако есть официальные советские данные о динамике роста мусульманского народонаселения. Из этих данных можно извлечь косвенный ответ на этот вопрос. Вот таблица роста мусульманского населения после его покорения Россией и СССР.

1880 год – 11 миллионов

1910 год – 20 миллионов

1923 год – 30 миллионов

1959 год – 24 миллиона

1970 год – 35 миллионов

1979 год – 43 миллиона

1988 год – около 50 миллионов (оценка).

Данные за 1923 год, взятые мной из резолюции XIIсъезда партии, говорят, что в 1923 году в СССР жило 30 миллионов мусульман, а данные из пере­писи 1959 года показывают, что за время сталинской диктатуры численность мусульманского насе­ления упала до 24 миллионов человек, и это не­смотря на обычно высокую рождаемость среди мусульман.

Вот эти – 6 миллионов человек есть все осно­вания отнести к числу жертв сталинского террора и искусственного голода как в 30-е годы, так и в военные и отчасти даже в послевоенные годы.

Но – удивительное дело – ни тридцатилетний физический террор Сталина, ни 70-летний психоло­гический террор гигантской государственной маши­ны атеизма не достигли поставленной цели: отре­шить мусульман от своей религии и от мусуль­манского образа жизни не удалось. Через 70 лет после уничтожения мечетей, медресе, мулл, даже «арабистов», то есть людей, умеющих читать Ко­ран и возглавить молитву, около 80% мусульман, по советским данным, открыто признают себя ве­рующими, а остальные 20%, как выражался Хрущев, не верят на службе, но верят дома. Ведь недаром в советской печати очень часто встречаются обвине­ния, что в мусульманских республиках не только рядовые коммунисты, но иногда и активисты партии, включая секретарей райкомов партии, соблюдают мусульманские обряды и празднуют мусульманские праздники. Да это и понятно. Ислам – это не только вера, но одновременно и синтез национального мышления и национальной пси­хологии. Этот комплекс национально-религиозно­го сознания мусульманского населения СССР складывался на протяжении двенадцати-тринадцати веков, начавшись за два-три века до Крещения Руси.

Человек, ставший неверующим, все-таки не пе­рестает быть самим собой. Поэтому, когда совет­ский активист из Туркестана говорит, что он атеист, но мусульманин, то этим он указывает на культу­ру и нацию, к которым он принадлежит. Отсюда во­прос об уничтожении ислама среди мусульманских народов СССР связан для партии с ее общей страте­гической, но явно утопической, целью: с денацио­нализацией национальностей.

Из истории взаимоотношений коммунистиче­ских стран Восточной Европы и Азии с Советским Союзом мы хорошо знаем, что когда их интересы приходили в противоречие между собой, то всегда побеждала не их общая коммунистическая идеоло­гия, а их собственный национализм. Тито «отколол­ся» от Сталина не из-за разногласий в коммуни­стической идеологии, а из-за национальных инте­ресов Югославии. Раскол между Москвой и Пе­кином произошел не на почве стратегии коммуниз­ма, а на почве национально-территориальных про­тиворечий между этими великими коммунисти­ческими державами. А ведь Ленин утверждал в преамбуле первой Конституции СССР, что между коммунистическими государствами будущего не будет национальных границ – будет единая, как он писал, «мировая советская социалистическая рес­публика». Ни для кого не секрет, что стоило бы Кремлю вывести свои войска из восточно-евро­пейских сателлитов, как там немедленно к вла­сти пришли бы демократические национальные правительства. Словом, при каждом столкновении коммунизма с национализмом побеждал национа­лизм, если его не подавляли танками, как в Восточ­ном Берлине в 1953 году, в Венгрии в 1956 году, в Чехословакии в 1968 году. Только под угрозой нашествия советских танков была подавлена и польская революция «Солидарности» 1980 года. На наших глазах побеждает афганский национализм против афганского и советского коммунизма.

Внутри советской империи, где с начала 30-х го­дов местный национализм был объявлен главной опасностью, в столкновении между коммунизмом и национализмом физически побеждал коммунизм, но духовно – местный патриотизм. Доказательства? При тридцатилетнем господстве Сталина не прохо­дило и года, чтобы не было чисток в мусульман­ских республиках от «буржуазных националистов», «пан-исламистов» и «пан-тюркистов»; более того, вся мусульманская коммунистическая интеллиген­ция в Татаро-Башкирии, Туркестане и на Кавказе была уничтожена во время ежовщины тоже по об­винению в «буржуазном национализме».

Прошло 35 лет после смерти Сталина. В Алма-Ате происходит многотысячная демонстрация казах­ских студентов под лозунгом «Казахстан – для ка­захов!» в защиту своей нации, против ее денациона­лизации, против назначения русского бюрократа главой Казахстана вместо снятого казаха Кунаева. Обвинение остается старое – сталинское: «буржуаз­ный национализм».

Однако кое-какая польза от борьбы с жупелом «буржуазного национализма» для Москвы все-таки есть. Так, Чингиз Айтматов засвидетельствовал на страницах «Огонька», что ответственные партийные работники Туркестана боятся выступать на соб­раниях на родном языке, чтобы их не обвинили в «национализме»! Стоит только вспомнить о численности населения, говорящего на этом род­ном, то есть тюркском языке, чтобы видеть успех психологического террора великодержавных бю­рократов – в СССР на тюркском языке говорит почти все мусульманское население – это около 50 миллионов человек, тут же по соседству на этом языке говорит 40 миллионов населения Турции. Всего 90 миллионов. Это больше половины русского этнического населения. И представитель та­кого распространенного языка боится разговари­вать со своим народом на его родном языке! Это я и называю успехом великодержавных русификаторов и раболепством их местных национальных вассалов. Хотя большевистская мусульманская политика на всех этапах советского режима имеет свою внут­реннюю связь и последовательность, но все-таки за эти 70 лет имели место ее разные варианты и нюансы. Основоположник этой политики Ленин был осторожен, терпелив, тактичен. Он главную ставку делал на убеждение. Его преемник Сталин делал ставку на индивидуальный, групповой, классовый и национальный террор. Хрущев вернул на родину депортированные Сталиным народы, кроме крым­ских татар и немцев Поволжья, но явно собирался реорганизовать национальные республики в обыч­ные административно-территориальные единицы, а обучение на родном языке в национальных шко­лах объявил делом добровольным. При Брежневе началась повсеместная и интенсивная русификация. Эра гласности пока что доказала только одно: де­национализировать нерусские народы не удалось и не удастся. Выступления украинских, белорус­ских, прибалтийских, кавказских, татаро-турке­станских деятелей культуры и литературы в поль­зу родного языка власти рассматривают как рост национального самосознания, но демонстрации в пользу своих наций казахов, крымских татар, эстонцев, латышей и литовцев квалифицируются как «национализм» и «экстремизм». Горбачевское руководство, проповедующее «новое мышление» и «революционную перестройку во всех сферах жиз­ни», в национальном вопросе все еще остается при старом, сталинском мышлении. Наводят на тяжелые размышления два выступления по национальному вопросу двух выдающихся вождей Кремля – Горба­чева и Лигачева. В 1986 г. Горбачев, выступая в сто­лице почти стопроцентно исламской нации – перед узбеками в Ташкенте – потребовал от узбекских коммунистов усилить борьбу с реакционной рели­гией ислама. В 1987 г. Лигачев, выступая в Грузин­ском государственном университете в Тбилиси, вы­разил свое недовольство тем, что в грузинском уни­верситете учатся слишком много грузин. Лигачеву, видимо, невдомек, что грузинский университет был создан в 1919 году меньшевистским правительст­вом независимой Грузии именно для грузин, хотя туда принимали и негрузин. Такие замечания из уст ведущих лидеров партии приобретают программный характер. Мы знаем из выступления Горбачева к 70-летию Октября, что Политбюро создало комиссию по разработке новой советской национальной поли­тики. Нерусские народы полны надежды, что в осно­ву работы этой комиссии будут положены, как ми­нимум, установки «Национального завещания» Ле­нина в его статье конца декабря 1922 г. «К вопросу о национальностях или об "автономизации"», вы­держки из которой я взял эпиграфом к данной кни­ге. Партия, которая бесконечно клянется именем Ленина, должна начать свою перестройку в области национальной политики с выполнения этой воли своего основателя и вождя.

 

 

 




Поиск по сайту:

©2015-2020 studopedya.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.