НЕМЕЦКИЙ ФАШИЗМ И РУССКИЙ КОММУНИЗМ - ДВА ТОТАЛИТАРИЗМА

КОММУНИЗМ И ФАШИЗМ: БРАТЬЯ ИЛИ ВРАГИ?

СОДЕРЖАНИЕ

Предисловие.........................................................................5

С.Кара-Мурза. Немецкий фашизм и русский

коммунизм - два тоталитаризма...................................7

Часть I. Фашизм и фашизмы

А.Тарасов. Фашизмов много.............................................. 58

Дж. Л. Моссе. Возникновение фашизма...........................64

Р. Дж. Сауси. Сущность французского фашизма............77

А.Литпгелтон. Фашизм в Италии: «вторая волна»......... 107

Ю.Вебер. Люди Михаила Архангела................................ 134

Л.Едличка. Австрийский Хеймвер. К истории

фашизма в Центральной Европе................................ 158

Х.Сетон-Уотсон. Фашизм - справа и слева.................. 179

Д.Жуков. Европейский фашизм у власти........................ 196

Часть П. Коммунизм и коммунизмы

А.Колпакиди. Коминтерн: что это было?.......................... 269

А.Шубин. Коммунистическая идея от Маркса

до Сталина...................................................................301

А.Шубин. Че Гевара. Кондотьер коммунизма.................406

Часть III. Между фашизмом и коммунизмом

А.Север. Красные в НСДАП............................................424

Б.Лифшиц. Феномен «неосоциализма»

в межвоенной Европе.................................................478

А. Щелчков. Боливийский лабиринт социализма

в 30-е годы XX века.....................................................522

ПРЕДИСЛОВИЕ

Еще со времен «холодной войны» одним из пропа­гандистских штампов, активно используемых западными идеологами, стала концепция «тоталитаризма». Согласно этой теории, коммунистические и фашистские режимы имеют общую природу и обладают рядом характерных при­знаков, противопоставляющих их «либеральным демокра­тиям».

В России подобные идеи получили широкое распростра­нение с середины 1980-х годов. Оно и понятно. Слишком уж неприглядно выглядят доморощенные либералы, умуд­рившиеся в процессе «борьбы с коммунистической дикта­турой» разрушить и разорить собственную страну. Для оправ­дания своей деятельности либеральным идеологам понево­ле приходится всячески очернять прежний режим, ставя фа­шизм и коммунизм на одну доску.

Насколько корректно подобное сопоставление? Если от пропагандистских штампов перейти к научному анализу, выясняется, что между коммунизмом и фашизмом имеются принципиальные отличия. Важнейшее из них состоит в том, что коммунизм полностью отрицает существующий поря­док вещей. Он требует радикального разрушения, уничто­жения старого государства, «Системы», и строительства на ее руинах совершенно нового общества. В то время как фа­шизм, за редким исключением, ориентирован на укрепление, «улучшение» уже существующего государства. Особен­но наглядно это можно наблюдать на примерах Италии, Испании, Австрии.

Кроме того, у коммунизма и фашизма разные движущие социальные силы. У фашизма это средний класс («взбесив­шаяся мелкая буржуазия»), а у коммунизма - «социальные низы» (рабочие, безработные и пр.).

В этом отношении у фашизма, как это ни парадоксально на первый взгляд, гораздо больше общего с социал-демо­кратией. Оба движения имеют сходную социальную базу, и оба направлены на «улучшение» государства. Разница лишь в том, что фашисты делают ставку на национальные акцен­ты в этом «улучшении», а социал-демократы - на соци­альные.

Что касается коммунизма, то если его и можно с чем-то сравнивать, то, скорее, с анархизмом. Тот тоже выступает за уничтожение существующего государства, однако для анархистов - это финал, а для коммунистов - только начало пути.

Впрочем, не буду навязывать свое мнение. Надеюсь, что вдумчивый читатель сможет самостоятельно составить пред­ставление о предмете. Этой цели и служит предлагаемый его вниманию сборник, охватывающий историю коммунисти­ческих, социалистических, фашистских партий и движений в разных странах первой половины XX века. В книгу вошли, как старые статьи зарубежных авторов, впрочем, до сих пор не утратившие актуальности, так и новые работы современ­ных российских исследователей.

Александр Колпакиди

Сергей Кара-Мурза

НЕМЕЦКИЙ ФАШИЗМ И РУССКИЙ КОММУНИЗМ - ДВА ТОТАЛИТАРИЗМА

Одно из важнейших понятий, с помощью которых сегодня обеспечивается манипуляция сознанием в странах европейской культуры - фашизм. И на нынешнее восприя­тие истории советского государства сильное влияние оказа­ла проведенная за последние двадцать лет широкая идеоло­гическая кампания, утверждающая его принципиальное сходство с фашистским государством, возникшим в Герма­нии в 1933 г. и ликвидированным в результате его пораже­ния во 2-й мировой войне.

Отвлечемся от эмоциональных оценок, о которых беспо­лезно спорить (типа «Сталин хуже Гитлера» или «жаль, что нас немцы не победили»), хотя за их наигранной страстно­стью скрыт холодный расчет. Логическими доводами в пользу соединения советской и фашистской государственности под одной шапкой «тоталитаризм» служат сходные черты при­меняемых ими технологий в легитимации политического порядка, во взаимодействии государства и партии, в репрес­сивных мерах. Конечно, вполне правомерно сравнивать и внешние признаки и результаты этих двух больших проектов. Можно даже изучать более узкий вопрос - сравнивать те травмы которые нанесли обществу и фашизм, и коммунизм как два радикальных мессианских проекта в крайнем напря­жении физических и духовных ресурсов. Но без выявления коренных черт этих явлений никакого достоверного истори­ческого знания получить нельзя, а уж тем более знания для понимания настоящего момента и предвидения будущего.

Когда сравниваешь систематически именно коренные черты советского строя и фашизма, разница буквально по­трясает. Мы действительно не знали фашизма, и в каком-нибудь фильме про Штирлица появляются обычный Курав­лев или Табаков, только в черной форме. Папа Мюллер -обычный человек, винтик жестокой тоталитарной машины, только воюет против СССР. Особенно поразительна нечувствительность к смыслу фашизма наших реформаторов-де­мократов. Они действительно будто родились как чистая доска, говорят вещи, чудовищные в своей невинности.

Вот как в 1998 г. рассуждал о фашистах С.Степашин тог­да министр внутренних дел РФ: «Появился Шеленберг как идеал профессионала. Мы его знаем по исполнению Таба­кова в "Семнадцати мгновениях весны''. А в жизни это был совершенно удивительный человек, умница, который в 26 лет возглавил крупнейшую службу Германии, причем чисто интеллектуальную службу, со сложными играми, как и Канарис, тут и разработки агентов, и сложнейшие подставы... Сейчас читаю мемуары и размышления Гелена. Он очень интересно трактует мировые события 60-70-х годов, как он их видел из Западной Германии. А мне еще интересна психология человека, как он входил в должность, что несколько напоминает мне мою нынешнюю ситуацию».

А ведь ум и профессионализм Шеленберга, сложнейшие подставы Канариса - мелочь по сравнению с тем мировоз­зрением, типом мышления и художественным чувством которые ими двигали, причем в смертельной войне против нас.Об этих «подставах» и «играх» можно говорить на про­фессиональных семинарах в Высшей школе КГБ, но не об­ращаясь к массовой аудитории. Такие речи ее усыпляют. Хорошо бы и нам забыть, как Степашин, об этой страш­ной и трагической странице истории, но не дают. И раз уж призрак фашизма бродит по Европе, придется с ним позна­комиться поближе. В лицо мы его знаем, но теперь он в мас­ке. Так надо знать, что у него в голове и на сердце.

Идеологи никогда не доходят до рационального анализа сходства и различий, ибо анализ даже самых сходных техно­логий в «сталинизме» и фашизме показывает, что речь идет о совершенно разных явлениях, лежащих на двух разных цивилизационных путях. Их сравнительный анализ очень полезен для понимания и Запада, и советского государства и права вообще и особенно в его «тоталитарный» период.

Понять сущность фашизма мы срочно должны по мно­гим причинам. Кое-какие из этих причин очевидны. Во-пер­вых, новый вид фашизма, уже в пиджаке и галстуке демок­рата, формируется как простая альтернатива выхода из ми­рового кризиса - через сплочение расы избранных («золо­той миллиард»). Заметьте: ни один наш «демократ» - ни Горбачев, ни Яковлев, ни Явлинский ни разу ни словом не выразили своего отношения к этому проекту. Может быть, они о нем не знают, хотя и пасутся в Римском клубе и Тройствен­ной комиссии?

Вторая причина заключается в том, что сегодня идеологи неолиберализма активно деформируют реальный образ фа­шизма, вычищая из него суть и заостряя внешние черты так, чтобы этот ярлык можно было прилепить к любому обще­ству, которое не желает раскрыться Западу. Как только Рос­сия попытается «сосредоточиться», ее станут шантажировать этим ярлыком. В мягкой форме это уже происходило во вре­мя президентства В.В.Путина, но мотор этой кампании пока работал на холостом ходу, и ее интенсивность может возрас­ти многократно.

И на это мы не можем ответить, как Чапаев,- «напле­вать и забыть». Война образов нам давно навязана, отменить ее мы не в силах, в ней надо хотя бы обороняться. И не толь­ко в районном суде, где Жириновский может отспорить мил­лион за то, что его обозвали фашистом. Для нас знание важ­но потому, что противнику труднее будет деморализовать нас ярлыком фашизма. К тому же, когда это знание будет дос­тупно, нашим честным интеллигентам станет стыдно того доверия, с которым они отнеслись к Бурбулису или Каспарову с их пугалом «русского фашизма».

Но важнее всех третья причина: пугало фашизма сковы­вает наше собственное мышление. Вот, я читаю статью фа­шиста, и меня прошибает холодный пот: в каком-то месте в ней есть почти текстуальное совпадение с моими мыслями. Первое побуждение - послать все подальше и помалкивать. В крайнем случае, писать по какому-то политкорректному шаблону, а то шаг вправо, шаг влево - и напоролся.

Потом начинаешь разбираться: почему же говорим вро­де одно и то же, а исходим из разных аксиом и приходим к разным выводам? И когда докапываешься до сути, то выхо­дит, что смысл всех главных слов совершенно различен. Бо­лее того, ловя души, фашисты и не могли не употреблять множества идей и образов, которые привлекали людей, затрагивали их глубоко скрытые чувства. И в оболочке этих об­разов, как в троянском коне, главные идеи фашизма пре­одолевали защитную стену культуры и здравого смысла - и даже инстинкта самосохранения.

Но нельзя же, поверив однажды деревянному троянско­му коню, возненавидеть живых лошадей. И обратно: из-за того, что ты любишь лошадей, нельзя доверять хорошо сде­ланному чучелу - а ведь у нас кое-кто уже соблазняется ду­дочкой фашизма, лишь бы она звучала, как родная свирель.

Поняв суть фашизма, мы, при нашем хаосе мыслей и ут­рате жестких шор и поводьев предписанной идеологии, смо­жем избежать многих подводных камней и ловушек, кото­рые нас стерегут на пути к новому пониманию категорий народ, нация, государство, солидарность. Если мы в потем­ках забредем в болото фашистских идей, мы, конечно, фа­шистами не станем, т.к. некоторые необходимые признаки мы у себя развить не сможем, даже если бы старались - тут нужна иная культура. Но грязи в таком болоте нахлебаемся. Лучше уж, не боясь слов и ярлыков, разбираться в сути и в болото не лезть.

Думаю, пришло для нас время самим разобраться в про­блеме. Нет в ней ничего потустороннего, все поддается ра­зумному изучению, туману напустили нарочно. Помимо об­ществоведов, которые следуют невидимой дирижерской па­лочке, много частных и надежных сведений собрано учеными без претензий - историками науки и культуры, психологами, антропологами, в том числе теми, кто сам переболел фашизмом (как, например, Конрад Лоренц). Собрав по кру­пицам это знание, мы можем обрисовать то ядро идей, уста­новок, вкусов и привычек, которые определяют фашизм и отделяют его от других видов тоталитаризма, национализма и т.д.

Понятие фашизма сегодня.Фашизм - исключительно важное, но очень четко отграниченное явление западной (и только западной) культуры и философии. Приняв главные установки фашизма общество Германии породило жестокое государство, поставившее себя «по ту сторону добра и зла».

К сожалению, само понятие фашизма зарезервировано идеологами как мощное средство воздействия на обществен­ное сознание и выведено из сферы анализа. Вторая мировая война и преступления немецкого нацизма оставили в памя­ти народов Европы и США такой глубокий след, что слово «фашизм» стало узаконенным и бесспорным обозначением абсолютного зла. Тот, чье детство прошло во время и сразу после войны, помнит, что у нас не было большего оскорбле­ния, чем обозвать кого-нибудь фашистом - это считалось самым бранным словом, обиженный мог ответить на него кулаками, и взрослые признали бы его правоту.

Идеологи всех цветов накачивали понятие фашизма в сознание, чтобы в нужный момент использовать его как мощное оружие. Политического противника, которого уда­валось хоть в небольшой степени связать с фашизмом, сразу очерняли в глазах общества настолько, что с ним уже можно было не считаться. Он уже не имел права ни на диалог, ни на внимание. Раздутое и ложное понятие фашизма было важ­ным оружием для сокрушения (как предполагают умники-победители) коммунизма.

Целый ряд «признаков» фашизма можно прилепить к коммунистам, как и ко всем другим политическим и фило­софским течениям, которые вошли в конфликт с нынешней элитой Запада. И если бы мы знали, как тщательно из общественного сознания вымарывалось знание сути фашизма, то могли бы догадаться, что куется важное оружие холодной войны. Тогда не удивлялись бы, что нас вдруг начали назы­вать фашистами. И на Бурбулиса с Каспаровым сердиться не надо - не они это придумали, им дали зачитать готовые методички. Да и то они читали и читают, запинаясь.

Идеологам, чтобы использовать ярлык фашизма, необ­ходимо было сохранять это понятие в максимально расплыв­чатом, неопределенном виде, как широкий набор отрица­тельных качеств. Когда этот ярлык описан нечетко, его мож­но приклеить к кому угодно - если контролируешь прессу. Особенно легко поддавались на манипуляцию фашизмом интеллигенты, выросшие на идеалах Просвещения и гума­низма. За это дорого поплатилось европейское левое движе­ние уже в начале 30-х годов. Немецкий исследователь фа­шизма Л.Люкс пишет: «Пожалуй, наиболее чреватым послед­ствиями было схематическое обобщение понятия «фашизм» и распространение его на всех противников коммунистов. Этим необдуманным употреблением понятия «фашизм» коммунисты нанесли урон, прежде всего, самим себе, ибо тем самым придали безобидность своему наиболее опасно­му врагу, по отношению к которому использовалось перво­начально это понятие».

Нынешней интеллигенции сегодня можно сделать упрек: почему она не разглядела важную вещь - такое колоссаль­ное событие в истории Запада, как фашизм, осталось прак­тически не изученным и не объясненным? Попробуйте вспомнить основательный, серьезный и доступный труд, который бы всесторонне осветил именно сущность фашизма - как философского течения, как особой культуры и особого социального проекта. Думаю, что такого труда никто не на­зовет, и ни одной ссылки на него мне нигде не встречалось. Мы видим лишь обрывки сведений, которые сводятся в ос­новном к конкретным обвинениям: концлагеря, национа­лизм, жестокие убийства врагов и конкурентов, преследова­ние евреев, бесноватый фюрер и т.д.

Но эти конкретные обвинения совершенно не объясня­ют, чем этот бесноватый фюрер подкупил такой рассудитель­ный и осторожный народ, как немцы. К каким струнам в их душе он воззвал? Ведь в Германии произошло нечто совер­шенно небывалое. Немцы демократическим путем избрали и привели к власти партию, которая, не скрывая своих пла­нов, увлекла их в безумный, безнадежный проект, который означал разрыв со всеми привычными культурными и мо­ральными устоями.

Все это происходило не за тридевять земель и не в древ­нем Вавилоне, а на наших глазах. Все материалы для иссле­дования доступны, но мы в делах Вавилона разбираемся луч­ше, чем в образе мыслей фашистов. На знание об этой бо­лезни Европы наложено негласное табу, которое никто не осмелился нарушить. Это тем более поразительно, что уже более полувека нам твердят об угрозе неофашизма. Казалось бы, обществоведы всех стран должны были бы дать ясное определение фашизму, чтобы мы могли различать угрозу, видеть противника, выявлять неофашистов в любом их об­личье, даже замаскированных, без свастики и побритой головы. Пока же как бы специально создан карнавальный об­раз неофашиста как тупого маргинала, который развлекает­ся тем, что избивает нищих и иностранцев.

Иногда приходится слышать, что вроде бы и изучать не­чего эту гадость. Мол, не было ничего, кроме нагроможде­ния лжи, гипноза и кучки преступных маньяков. Все, дес­кать, нам Кукрыниксы объяснили. Но стоит чуть-чуть вник­нуть, выходит наоборот - одна из причин молчания состо­ит в том, что явление фашизма сложно (как и целый ряд дру­гих болезней культуры, например, терроризм). Оно не по зубам ни вульгарному марксизму, для которого вся жизнь общества сводится к классовой борьбе и развитию производительных сил, ни вульгарному, механистическому либера­лизму. Своего Достоевского ни Запад, ни СССР не родили.

Но только этим объяснить молчание невозможно, ведь не написано и таких трудов, которые были бы первым, хотя бы упрощенным приближением к проблеме. Довод, что европейцы не хотят «ворошить свое собственное дерьмо» (я и такое слышал), мне не кажется убедительным. По отноше­нию к другим своим черным историям такой чистоплотнос­ти не проявляют. Ворошат, да еще с какой страстью. Тем бо­лее удивительно, что все нынешние интеллектуалы называ­ют себя антифашистами и это вроде бы «не их дерьмо».

Возможно, дело в том, что через «соблазн фашизма» про­шло гораздо больше интеллектуалов Запада, чем мы думаем. И этот их увязший коготок вскроется как раз не через свас­тику и кровавые преступления, а через анализ сущности. Анализа и не хотят, а на описания кровавых мерзостей не скупятся. Л.Люкс замечает: «Именно представители культур­ной элиты в Европе, а не массы, первыми поставили под сомнение фундаментальные ценности европейской культу­ры. Не восстание масс, а мятеж интеллектуальной элиты нанес самые тяжелые удары по европейскому гуманизму, писал в 1939 г. Георгий Федотов».

Первая мировая война расколола цитадель Просвеще­ния - сам Запад. Затем важная его часть открыто и радикаль­но отвергла универсализм Просвещения, при этом соблазн фа­шизма охватил культурный слой Запада в гораздо большей степени, нежели это проявилось в политической сфере.

Не потому ли стали скандальными опубликованные не­давно дневники философа-антифашиста Сартра? Он в них признал, что «добавлял фашизм в свою философию и свои литературные произведения, как добавляют щепотку соли в пирожное, чтобы оно казалось слаще». Но это признания-намеки, из них много не выудишь. Мы наблюдаем постоян­ное размывание понятия и расширение сферы его примене­ния. Так, фашистом называли Саддама Хусейна, не приводя для этого никаких оснований, кроме того, что он «крово­жадный мерзавец» и не давал установиться в Ираке демо­кратии - а там все о ней только и мечтали.

В Испании говорят о «баскском фашизме» - потому что небольшая (около 100 человек) группа боевиков-сепаратис­тов из басков прибегает к терроризму. В главной испанской газете была напечатана большая статья «Баскский фашизм», где утверждается, будто движение сепаратистов-басков от­ражает все главные признаки фашизма. Статья написана профессором истории политической мысли и претендует на то, чтобы кратко дать критерии фашизма. Автор даже кри­тикует журналистов и политиков, которые и раньше часто называли баскских радикалов фашистами, используя этот термин как ругательство, как общее обозначение антидемо­кратического мышления.

Далее профессор (сам баск) дает свое определение и ут­верждает, что баскские «радикальные патриоты» соответству­ют самому строгому понятию исторического фашизма. Вот в чем это соответствие: «одержимость идеей политического единства народа, которая несовместима с демократическим плюрализмом; презрительное отношение к представитель­ной демократии (единственной, которая функционирует); фальшивый синтез национализма и социализма, без кото­рого не может быть и речи об истинном фашизме». Говорится, что баски к этому предрасположены традицией их кол­лективного поведения - «антилиберальной тенденцией к народному единомыслию».

Если строго следовать определению этого баска-либера­ла, то к фашистам следует причислить всех тех, кто обладает этническим сознанием («национализм») и в то же время ис­поведует идею социальной справедливости («социализм»). Например, к лику фашизма следует причислить предвоен­ную Японию, которая явно фашистской не являлась¹. Сегодня под это определение фашизма подпадают почти все страны незападной культуры. Все, кто использует понятие народ вместо понятия индивидуум. А наш Л.И.Гумилев с его «этногенезом и биосферой» автоматически становится чуть ли не главным идеологом фашизма конца XX века.

В «войне идей и образов» идеологи создают ярлык, кото­рый можно прилепить к любому «неугодному» обществу, политическому движению и даже отдельному человеку. Американский историк фашизма С.Пэйн определяет так: «Сло­во «фашист» и производные от него применяются в самом широком смысле для обозначения приверженности к авто­ритарной, корпоративной и националистической системе правления». То есть, фашистским оказывается при таком понимании социальное устройство японцев, южнокорейцев, едва ли не самым фашистским становится и Израиль. Зато такой парадокс - коммунистов Пэйн вроде прощает, поскольку они не националисты. Но так как признаки размы­ты, чем-то можно и пожертвовать (например, итальянскому фашизму не был присущ антисемитизм, а многие считают его ключевым качеством фашизма).

Испанский литературовед X. Родригес Пуэртола издал в 1986-1987 гг. большую антологию «Испанская фашистская литература» в двух томах. В первой части он дал обзор всех основных западных авторов, которые изучали фашизм как явление. Здесь - огромный набор признаков, масса важных и ценных наблюдений, все очень интересно. Но все эти ав­торы избегают выделить то, что в математике мы научились считать «необходимыми и достаточными признаками» - то, что позволяет отличать одно явление от другого, имеющего схожие черты, но иного по сути.

В результате, если собрать все эти признаки, отобранные западными специалистами, и использовать их по своему ус­мотрению, то с одинаковым основанием можно назвать фашистами и Тэтчер, и Исхака Рабина, и Горбачева, и Ельци­на. А вот Жириновского, как ни странно, назвать фашистом нельзя, т.к. в набор признаков фашизма входит «защита, не на жизнь а на смерть, западных ценностей». Концы с конца­ми явно не вяжутся, и литературовед признает, что отобрал для своей антологии около двух сотен испанских писателей и поэтов XX века (кстати, публично приклеив им ярлык фа­шиста), следуя такому критерию: «В этой антологии фаши­стами считаются все те, кто тем или иным способом поста­вил свое перо и мысль, каковы бы ни были оттенки, на службу [франкизму]... а также те, кто просто отражают какую-либо антидемократическую идеологию».
Подумайте: франкизм существовал 40 лет, мог ли кто-то из жителей Испании «тем или иным образом» не послужить режиму? То есть автор присваивает себе право назвать фашистом любого испанца. А что такое «антидемократическая идеология»? Автор, как и вообще «демократы», не дает оп­ределения этому понятию. Какую идеологию «отражает» ка­толический священник в своей мессе? Ясно, что «антидемократическую». Значит, если будет надо, и его можно на­звать фашистом.

Так неопределенность термина фашизм многократно увеличивается неопределенностью его антипода - демо­кратии, - отталкиваясь от которой нам якобы объясняют фашизм. Не говоря уж о строгой логике, даже с точки зрения здравого смысла это культурная диверсия. И самое пе­чальное, что многие люди ее совершают искренне, даже не понимая, что они делают (хотя многие понимают).

Когда в Европе оформился зрелый фашизм, его смысл был достаточно ясен для всех. Немецкий историк Вальтер Шубарт в известной книге «Европа и душа Востока» писал: «Смысл немецкого фашизма заключается во враждебном противопоставлении Запада и Востока... Когда Гитлер в своих речах, особенно ясно в своей речи в Рейхстаге 20 февраля 1938 года, заявляет, что Германия стремится к сближению со всеми государствами, за исключением Советского Союза, он ясно показывает, как глубоко ощущается на немецкой почве противопоставление Востоку - как судьбоносная про­блема Европы».

Антисоветские российские идеологи, готовя сегодня миф о «русском фашизме», этого, естественно, стараются не вспоми­нать. Да и вообще сейчас, судя по прессе, из перечня призна­ков фашизма срочно удаляют «западные ценности», выдвига­ют на первый план именно идею народа. Пугало фашизма готовится для атаки на следующего, после коммунистов, против­ника - любую этническую общность, не желающую превра­щаться в «человеческую пыль» под прессом глобализации.

Подумайте только: профессор-баск видит корень фашизма в «традиции коллективного поведения» своего народа. Значит, суть уже не в терроризме, не в идеологии, а в традициях, которые сложились за две тысячи лет и формируют лицо басков как народа. Но ведь антропологи установили, что подавляющее большинство человеческих существ живет, сплотившись в народы, в своем коллективном поведении высоко ценя единство. Значит ли это, что во всех них дремлет фашизм? Конечно, нет, это - дешевые разработки новых, уже демократических хранителей «западных ценностей».

Введем четкие, хорошо разработанные понятия, лежащие в основе любой социальной философии, которая задает тип государства, предопределяет его сущность. Потому, как трактуются эти понятия в советском и в фашистском государ­стве, можно судить о сходстве и различии их сущностей.

Картина мира в фашизме. Восновании любого государства, общественного строя и способа соединения людей в общество лежит мировоззрение. Из него черпает материал идеология как свод слов, идей, теорий и мифов, оправдыва­ющая (легитимирующая) этот строй и это государство. Од­ной из важнейших частей всей системы мировоззрения является картина мира. На картине мира (в конечном счете, на представлении пространства и времени) строится и со­циальная философия.

В Новое время религиозная картина мира отодвинута из центра мировоззрения, и ее место заняла научная картина мира. Точнее, картина мира, выраженная в рациональных понятиях, взятых из науки. В моменты культурных кризисов научная картина мира может деформироваться, какие-то ее блоки замещаются иррациональными (оккультными) конструкциями, суевериями или элементами чужеродных культов (обычно псевдовосточных, как в учении Рериха, или псевдодревних, как в неоязычестве).

Картина мира в фашизме - результат мировоззренчес­кого кризиса, который пережила немецкая культура в конце XIX - начале XX века и который был углублен поражением в Первой мировой войне.

На какие же болезненные позывы немецкой души так эффективно ответил фашизм со своей картиной мира? Была ли такая же потребность у русской души периода революции 1905-1917 годов и если была, какие ответы дал совет­ский строй? Начать придется с истоков.

За двадцать тысяч лет цивилизации человек остался су­ществом с сильным космическим чувством, с ощущением себя в центре Вселенной как родного дома. Он восприни­мал Природу как целое, а себя - как часть Природы. Все было наполнено смыслом, все связано невидимыми струна­ми. Природа не терпит пустоты! Ощущение времени задава­лось Солнцем, Луной, сменами времен года, полевыми ра­ботами - время было циклическим. У всех народов и пле­мен был миф о вечном возвращении. Научная революция разрушила этот образ: мир предстал как бездушная машина Ньютона, а человек - как чуждый и даже враждебный При­роде субъект (Природа стала объектом исследования и эксплуатации). Время стало линейным и необратимым. Это было тяжелое потрясение, из которого родился европейский нигилизм и пессимизм (незнакомый Востоку).

Особо тяжело эта смена картины мира была воспринята в странах, где одновременно произошла религиозная рево­люция - Реформация. Крах Космоса дополнился крахом веры в спасение души и разрушением общинных, братских связей между людьми. Самая тоскливая философия мира и человека возникла в Германии, откуда и началась Реформа­ция, а в период формирования фашизма эта тоска была ум­ножена горечью поражения и ограбления победителями в мировой войне. Когда читаешь некоторые строки Ницше и Шопенгауэра, поражаешься: откуда столько грусти?

Шопенгауэр сравнивал человечество с плесенным нале­том на одной из планет одного из бесчисленных миров Все­ленной. Эту мысль продолжил Ницше: «В каком-то заброшен­ном уголке Вселенной, изливающей сияние бесчисленных солнечных систем, существовало однажды небесное тело, на котором разумное животное изобрело познание. Это была самая напыщенная и самая лживая минута "всемирной истории" - но только минута. Через несколько мгновений природа заморозила это небесное тело, и разумные животные должны были погибнуть».

И именно там, где глубже всего был прочувствован ниги­лизм («Бог мертв», - заявил Ницше), началось восстановление архаических мифов и взглядов - уже как философия. ; Фашизм целиком построил свою идеологию на этих мифах, отрицающих научную картину мира - на анти-Просвещении. Это был бальзам на душу людей, страдающих от бездуш­ного механицизма научной рациональности. Глубокая связь между протестантской Реформацией, научной революцией XVI-XVII века и фашизмом - отдельная большая тем в фи­лософии и культурологии².

Идеологи фашизма активно перестраивали мировоззрен­ческую матрицу немцев. Они сумели внедрить в массовое = сознание холизм - ощущение целостности Природы и неразделенности всех ее частей («одна земля, один народ, один фюрер» - выражение холизма). Философы говорят: «фа­шизм отверг Ньютона и обратился к Гёте». Этот великий поэт и ученый развил особое, тупиковое направление натурализ­ма, в котором преодолевалось разделение субъекта и объек­та, человек «возвращался в Природу» (о значении натурализма Гёте для культуры писал М.Бахтин). Немецкий ученый В. Гейзенберг, наблюдавший соблазн фашизма, напоминает: «Еще и сегодня Гёте может научить нас тому, что не следует допускать вырождения всех других познавательных органов за счет развития одного рационального анализа, что надо, напротив, постигать действительность всеми дарован­ными нам органами и уповать на то, что в таком случае и открывшаяся нам действительность отобразит сущностное, «единое, благое, истинное».

Конечно, философия, созданная в лаборатории, служит для конкретных политических целей. «Возврат к истокам» и представление общества и его частей как организма (а не машины) оправдывали частные стороны политики фашизма как удивительного сочетания крайнего консерватизма с радикализмом.

Ницше развил идею вечного возвращения, и представление времени в фашизме опять стало нелинейным. Идеология фашизма - постоянное возвращение к истокам, к природе (отсюда сельская мистика и экологизм фашизма), к ариям, к Риму. Отсюда идея построения «тысячелетнего Рейха». Было искусственно создано мессианское ощущение време­ни, внедренное в мозг рационального, уже перетертого ме­ханицизмом немца. Именно от этого и возникло химериче­ское, расщепленное сознание (многие народы сохраняли и сохраняют ощущение времени как циклического, наряду с рациональным линейным - без всяких проблем). Была сфабрикована целая система мифов - антропологический миф о человеке как «хищном животном» (белокурой бестии), миф избранного народа (арийской расы), миф крови и почвы. Немцам было навязано романтическое антибуржуазное самоосознание как народа земледельцев. Один из идеологов фашизма писал: «Ни герцоги, ни церковь, ни даже города не создали германца как такового. Немцы произошли от крес­тьян, а герцоги, церковь и города только наложили на них определенный отпечаток. Германское крестьянство... представляло собой основу, определившую направление и характер дальнейшего развития. Мы, национал-социалисты, вос­становившие старую истину, что кровь является формообразующим элементом культуры народа, абсолютно четко представляем себе суть вопроса».

В результате жёсткой мифологизации и символизации прошлого у немцев-фашистов возникло химерическое, расщепленное сознание. Мессианизм фашизма с самого начала был окрашен культом смерти, разрушения. «Мы - же­нихи Смерти», - писали фашисты-поэты. Известный совре­менный философ-гуманист Э.Фромм отмечал: «Унамуно в своей речи в Саламанке в 1936 г. говорил о том, что девиз фалангистов "Да здравствует смерть!" есть не что иное, как девиз некрофилов». Режиссеры массовых митингов-спектак­лей в Германии возродили древние культовые ритуалы, связан­ные со смертью и погребением. Идея была не банальная - раз­жечь в молодежи архаические взгляды на смерть, предложив, как способ ее «преодоления», самим стать служителями Смерти. Так удалось создать особый, небывалый тип нече­ловечески храброй армии - СС³.

О массовой психологии фашистов, которая выросла из такой философии, написано довольно много. Ее особенно­стью видный философ Адорно считает манихейство (четкое деление мира на добро и зло) и болезненный инстинкт груп­пы - с фантастическим преувеличением своей силы и архаическим стремлением к разрушению «чужих» групп. Кстати, когда читаешь его описание этого психологического портрета, то приходишь к выводу, что он не является монополи­ей фашизма. Это описание удивительно подходит к состоя­нию наших «демократов» в 1990-1992 гг., когда они вели борьбу с советским строем. То же манихейство и те же нелепые фантазии и страхи. Но фашистами их считать, конечно, нельзя, хотя некоторые черты совпадают.

В чем отличие от советской картины мира? Прежде всего, в том, что Россия не переживала Реформации и русская куль­тура освоила научную картину мира без слома присущего ей мироощущения (хотя это было очень непросто, как пишут русские философы начала XX века). А значит, в русскую культуру не проник тот глубокий пессимизм, который характерен для философов, предшественников фашизма (Шопенгауэр, Ницше, Шпенглер). Модель мира Ньютона ужилась в русской культуре с крестьянским космическим чувством - они нахо­дились в сознании «на разных полках». Ни русских, ни дру­гие народы СССР не надо было соблазнять холизмом и антимеханицизмом в виде идеологии. Поэтому советскому госу­дарству не было необходимости прибегать к анти-Просвещению и антинауке. Наоборот, наука была положена в основу государственной идеологии СССР. Большевики по тюрьмам изучали книгу В.И.Ленина о кризисе в физике - даже смеш­но представить себе фашистов в этой роли⁴.

Русская культура не теряла ощущения цикличности вре­мени - оно шло и из крестьянской жизни, и из правосла­вия. Коммунизм отразил это в своем мессианском понима­нии истории, но это не было откатом от рационализма, а шло параллельно с ним. При этом «возвращение к истокам», цикл истории был направлен к совершенно иному идеалу, чем у фашистов: к преодолению отчуждения людей во всеобщем братстве людей (идеальной общине), а у них - к рабству античного Рима, к счастью расы избранных. Как ни стара­лись антисоветские идеологи времен перестройки, они не могли отрицать того факта, что советское мироощущение было жизнерадостным. Мы верили в добро.

Это хорошо сформулировал в своей речи на I Всесоюз­ном съезде писателей СССР (1934) Н.И.Бухарин. Здесь его вполне уместно процитировать, ибо в важных отношениях его речь несла в себе зерна будущего «антисоветского марк­сизма», отрицание цивилизационного пути советского про­екта. И даже при этом его общая оценка мироощущения, отраженного советской поэзией, была тогда очевидной и даже тривиальной. Она отражала то, что видели в то время виднейшие деятели мировой культуры. Н.И.Бухарин сказал:

«На фоне капиталистического маразма, гипертрофиро­ванной и нездоровой эротики, пессимистической разнуздан­ности и цинизма или же вульгарных потуг поэтических «ра­систов» а 1а Хорст Вессель, у нас выступает поэзия бодрая, глубоко жизнерадостная и оптимистическая... Здесь нет ми­стического тумана, поэзии слепых, ни трагического одино­чества потерявшей себя личности, ни безысходной тоски индивидуализма, ни его беспредметного анархического бун­тарства; здесь нет покоя сытых мещан, гладящих холеной рукой вещи и людей; здесь нет разнузданных страстей зоологического шовинизма, неистовых гимнов порабощения и од золотому тельцу».

Оптимизм, которым было проникнуто советское миро­воззрение, сослужил нам и плохую службу, затруднив пони­мание причин и глубины того кризиса Запада, из которого вызрел фашизм. Л.Люкс пишет по этому поводу: «Комму­нисты не поняли европейского пессимизма, они считали его явлением, присущим одной лишь буржуазии... Теоретики Коминтерна закрывали глаза на то, что европейский проле­тариат был охвачен пессимизмом почти в такой же мере, как и все другие слои общества. Ошибочная оценка европейского пессимизма большевистской идеологией коренилась как в марксистской, так и в национально-русской традиции».

Итак, по первому пункту вывод такой: как показывает сравнение двух картин мира, советский строй и фашизм - два разных и несовместимых цивилизационных проекта.

Человек - народ - нация - раса.Нынешние демократы видят признаки фашизма во всех идеологиях, которые упот­ребляют понятие народ - как некий организм, носитель об­щего сознания и духа множества поколений его «частиц»-личностей. Это, дескать, тоталитаризм. Демократы, если и применяют иногда (очень редко), как уступку традиции, сло­во «народ», то в совсем ином смысле - как гражданское общество, состоящее из свободных индивидов. Эти «атомы» есть первооснова, главное начало. Они соединяются весьма слабыми узами в классы и ассоциации для защиты своих интересов, связанных с собственностью.

И фашистское, и советское государство опирались на по­нятие народ (впрочем, фашисты чаще использовали термин «нация»). Но это понятие наполнялось разным смыслом.

В России не произошло рассыпания народа на «атомы» (индивиды). В разных вариациях общество всегда было це­лым, образованным из соборных личностей. Вот слова двух очень разных религиозных философов. С.Франк: «Индивид в подлинном и самом глубоком смысле слова произволен от общества как целого. Существует недифференцированное единство сознания - единство, из которого черпается многообразие индивидуальных сознаний». Вл.Соловьев: «Каж­дое единичное лицо есть только средоточие бесконечного множества взаимоотношений с другим и другими, и отделять его от этих отношений - значит отнимать у него вся­кое действительное содержание жизни».

Русский коммунизм и советский строй, в основе миро­воззрения которого лежал общинный крестьянский комму­низм, унаследовали эту антропологию, это представление о народе и обществе - удаляясь при этом от Маркса. Вошед­шая в государственную советскую идеологию категория на­род не вырабатывалась и не навязывалась, а была унаследо­вана без всякой рефлексии, как нечто естественное. Боль­шевики, а затем и советское обществоведение не выработа­ли своей теоретической концепции народа (что очень доро­го обошлось советскому обществу в конце 80-х годов и дорого обходится сегодня).

Фашизм, напротив, «наложил» на индивидуализирован­ное общество догму общности как идеологию (что изуродова­ло многие черты атомизированного современного общества). Вот слова из программы Муссолини: «Нация не есть простая сумма живущих сегодня индивидов, а организм, который включает в себя бесконечный ряд поколений, в котором ин­дивиды - мимолетные элементы». Это как будто переписано у наших евразийцев, только вместо личности (принципиаль­но отличной от категории индивида), частицы нации представ­лены в фашизме атомами, мимолетными элементами.

И в советской идеологии, и у философов фашизма есть много высказываний против индивидуализма и свободной конкуренции, за солидарность и первенство общественных интересов. Но суть определяется ответом на вопрос «что есть человек?» Отсюда исходят разные смыслы похожих слов. В русском и в прусском социализме (идеями которого питался фашизм) речь идет о несовместимых вещах. Между ними - пропасть, которой, кстати, нет между либерализмом и фашизмом. Коммунизм - это квазирелигиозная идея соеди­нения, даже братства народов. Фашизм - идея совершенно противоположная. В.Шубарт писал в своей книге: «Фашистский национализм есть принцип разделения народов. С каждым новым образующимся фашистским государством на политическом горизонте Европы появляется новое тем­ное облако... Фашизм перенес разъединительные силы из горизонтальной плоскости в вертикальную. Он превратил борьбу классов в борьбу наций».

Примечательно интервью, которое дал последовательный антисоветский идеолог Ю.Афанасьев. Он сказал, что одно из главных противоречий XX века - это противоречие меж­ду коллективизмом и универсализмом, с одной стороны, и индивидуализмом, либерализмом - с другой. Ему говорят:

- Это любопытно... А, скажем, социальную философию фашизма вы к какой из этих сторон относите?

Ю.А.: Она, конечно, сугубо сингуляристская, абсолютно. Она делает ставку на индивидуум и замкнута на индивиду­альное сознание. Причем индивидуальное сознание, кото­рое приобретает гипертрофированный, как у Ницше, харак­тер и воплощается уже в образе вождя.

Журналист удивляется:

- То есть фашизм - это гипертрофированный либерализм?
Ю.А.: Абсолютно - да. Иными словами, социальный ато­мизм.

- Мы, кажется, далеко зашли... - пугается журналист.

Таким образом, по своей антропологии фашизм - извра­щенное западное гражданское общество, но в каком-то смысле это прототип гражданского общества будущего - общества «золотого миллиарда». Фашизм - «опытная установка» Запада в технологии «производства человека», то есть, принятого массовым сознанием представления о человеке. В фашизме, например, разрабатывалась первая государствен­ная программа «Эвтаназия» - программа убийства больных. Для ее реализации в нацистской Германии были созданы особые организации - Имперское общество лечебных и подшефных заведений и Имперский общественный фонд попечительных заведений. Врачи из этих «обществ» предписывали больным смерть часто без всякого осмотра, заоч­но. Как было установлено в ходе Нюрнбергского процесса, только за один год по этой программе в Германии было умерщвлено 275 тыс. человек.

Международный трибунал в Нюрнберге определил актив­ную эвтаназию (т.е. умерщвление - в отличие от пассивной эвтаназии как прекращения оказания помощи) как преступ­ление против человечности. А сегодня в 23 штатах США уже легализована пассивная эвтаназия, а в ряде судебных процессов оправданы врачи, занимающиеся активной эвтана­зией. В Голландии без всяких законов уже с начала 80-х го­дов врачи делали по 5-10 тыс. смертельных инъекций в год⁵.

Фашизм доводит до логического завершения либераль­ную идею конкуренции. Вот что взял фашизм у Шпенглера: «Человеку как типу придает высший ранг то обстоятельство, что он - хищное животное». Фашизм - это перенесенный в индустриальное общество XX века языческая формула Рима: «человек человеку волк». Как же, доводя эту формулу до крайности, удалось сплотить немцев в особый тип солидарного общества?

Говорят, что фашизм был болезненным припадком груп­пового инстинкта, силой культуры подавленного в западном атомизированном человеке. Лоренц понимал слово инстинкт буквально, другие антропологи - как метафору. Для нас здесь важен тот факт, что человек солидарный традиционного об­щества не испытывает этой тоски и не может страдать таки­ми припадками. Страдания людей, ставших «беспорядочной пылью индивидов», давно занимают психологов и социоло­гов. В конце XIX века Э.Дюркгейм назвал это явление аномией - разрывом традиционных человеческих связей. Аномия, по его мнению, - главная причина нарастающего в индустриальном обществе числа самоубийств.

Замечательного антрополога К.Лоренца травили до самой недавней смерти за то, что он в молодости был фашистом. А надо бы ему быть благодарным за то, что он прошел через это, осознал, преодолел и смог потом сказать очень важные вещи. Судя по воспоминаниям, большим потрясением для него был плен и сам акт пленения под Витебском в 1943 г. Насмотревшись на дела немцев, он был уверен в бесконеч­ной ненависти русских. Выходя из окружения, он ночью побежал к тем окопам, из которых стреляли по русским, и его ранили. Он смог уйти и заснул во ржи. Утром его разбудил русский солдат: «Эй, камрад, выходи!». И когда он вы­шел и сдался, солдат стал ему объяснять, какого они ночью сваляли дурака - в неразберихе две наши роты стреляли друг в друга. Лоренца потрясло, что русский после такой незада­чи хотел по-дружески выговориться перед ним, пленным немцем. Он здесь увидел «инстинкт общности» в его привычном, естественном выражении, и потом много думал над тем, как болезненно этот инстинкт проявляется в тех, кто давно стал индивидом.

Фашисты отвергли деление людей на индивидов, нали­чие «пустоты» между ними. Отсюда и название: по-латыни fascis значит сноп. Стремление плотно сбиться в рой одина­ковых людей достигло в фашизме крайнего выражения - все надели одинаковые коричневые рубашки. Они были симво­лом: одна рубашка - одно тело. Достаточно прочесть статьи философов фашизма о смысле рубашки, чтобы понять, ка­кая русских от них отделяет пропасть.

Советское государство не предполагало и не могло звать к сплочению в рой, ибо для такого сплочения люди должны были сначала пройти до конца атомизацию, превратиться в индивидов. У советского человека не было болезненного при­ступа инстинкта группы, ибо он постоянно и незаметно удов­летворялся через множество, в идеале через полноту, солидар­ных связей соборной личности. «Русскому тоталитаризму» не нужно было одной рубашки, чтобы выразить единство. Да, у фашизма был важен народ, но это был народ, спаянный из людей-атомов с помощью идеологической магии. Это слово было наполнено совсем иным содержанием, чем в СССР.

С конца 20-х годов за десять лет фашизм создал из рассу­дительных немцев совершенно новый, самоотверженный и фанатичный народ. Этот народ фашистской Германии об­ладал качествами, каких не было у того «материала», из ко­торого он был создан.

За вторую половину XX века проблема создания народов стала предметом исследований и технологических разрабо­ток, основанных на развитой науке. Быстрому продвижению в этой области помог опыт фашизма, который интенсивно изучался этнологами. Идеологи фашизма одними из первых поставили сознательную цель «пересборки» немцев в форме жестко скрепленного народа - с одновременным отъединением их от других народов и даже противопоставлением боль­шинству других народов. В этом, кстати, одно из принципи­альных отличий фашизма от коммунизма, который исходил из идеи соединения, даже братства народов.

Германские фашисты, производя «пересборку» немецкой нации по своему уникальному проекту, интенсивно исполь­зовали примордиалистский миф «крови и почвы». Согласно концепции примордиализма (от лат. primordial - изначаль­ный), национальность рассматривается как изначальная дан­ность человека, с чем человек рождается и чего не может выбирать. При таком взгляде этнические (национальные) черты есть базовые «сущностные структуры самой лично­сти, являющиеся вместилищем этнической субстанции».
Национальность понимается как вещь, как скрытая где-то в глубинах человеческого организма материальная эссенция (сущность). Условно говорят, что она находится в крови, а в Средние века говорили «плоть», и это было не так зловеще⁶.

Примордиализмом была проникнута романтическая немецкая философия с ее мифом «крови и почвы», им про­никнуто и обыденное сознание людей. Обращение к «кро­ви», к солидарности «родства» легко воспринимается созна­нием, сильно действует на чувства и будит коллективную память. Это и использовали фашисты для сплочения атомизированных немцев.

Национализм, сплачивающий людей мифом «крови», приобретает черты этнического национализма, возрождающе­го племенное сознание - в отличие от гражданского созна­ния, возникающего при соединении людей общей культу­рой. Для этнонационализма характерно преувеличенное значение образа «иных», которые виновны в бедственном по­ложении «своих».

Так, для немцев в 20-е годы XX века главными «иными» были англичане, которые воспринимались как основные победители в войне. В 30-е годы на первый план вышли ев­реи, из которых фашистская пропаганда сделала виновни­ков всех национальных бед, а также славяне (прежде всего русские), которых предполагалось превратить во «внешний пролетариат» немецкого национал-социализма.

Отсюда и представление фашизма о народах и расах, вы­раженное следующими словами Шпенглера: «Существуют народы, сильная раса которых сохранила свойства хищного зверя, народы господ-добытчиков, ведущие борьбу против себе подобных, народы, предоставляющие Другим возмож­ность вести борьбу с природой с тем, чтобы затем ограбить и подчинить их».

Здесь - полное отрицание идеи всечеловечности, лежав­шей в основании советского социализма, и отрицание по­литической практики СССР, созданного в нем способа со­существования народов. Фашизм вырос из идеи конкурен­ции и подавления друг друга - только на уровне не индивида, а расы. Советский строй - из идеи равенства, сотрудни­чества и взаимопомощи людей и народов.

Для сплочения «народа Третьего рейха» в фашистской Германии большое значение имела идея жизненного про­странства - территории, которую надо отвоевать для нем­цев у восточных народов. Генеральный план «Ост» сначала предполагал «выселить» в течение 30 лет 31 млн. человек с территории Польши и западных областей Советского Союза и поселить немцев-колонистов. Но директивой от 27 апреля 1942 г. было предписано планировать «переселение» 46-51 млн. человек. На Нюрнбергском процессе выяснилось, что под термином «переселение» подразумевалось истребление. Здесь география смыкается с мировоззрением, историей и проектом будущего.

Присущий фашизму тип мышления иллюстрирует Меморандум 1938 года о предстоящей войне с СССР, подготовленный промышленником А.Рехбергом. В нем дано такое обоснование военной доктрины: «Объектом экспансии для Германии представляется пространство России..., она обладает неисчислимыми потенциальными богатствами в обла­сти сельского хозяйства и еще не тронутых сырьевых ресур­сов. Если мы хотим, чтобы экспансия в это пространство обеспечила Германии превращение в империю с достаточной для ее потребностей аграрной и сырьевой базой, то необходимо захватить по крайней мере всю русскую территорию по Урал включительно, где залегают огромные рудные богатства».

В идеологии фашизма образу земли - и как «жизненному пространству», и как «почве» - придавалось огромное значение. Были созданы целые мифологические системы и даже квазинаучные концепции «кормящего ландшафта» и расовой экологии. Гитлер внушал, по-новому этнизируя население Германии: «Чем для Англии была Индия, тем для нас станет восточное пространство. Ах, если бы я мог довес­ти до сознания немецкого народа, сколь велико значение этого пространства для будущего!» Один из идеологов фашиз­ма, Дарре, писал о биологической взаимосвязи тотемных жи­вотных с расовыми характеристиками народов (в 1933 г. он выпустил книгу «Свинья как критерий у нордических наро­дов и семитов»). В советской идеологии не было никакой мистики «почвы», а образ родной земли носил оптимисти­ческий и нисколько не захватнический характер.

Поход на Восток представлялся фашистами как миссия по защите «западных ценностей», которую немцы обязаны нести со времен Карла Великого. Современный немецкий историк Э.Хеш пишет в статье «Восточная политика Немец­кого Ордена в XIII веке» о символическом значении тех событии для XX века, уже для германских фашистов перед вой­ной с СССР: «В национал-социалистические времена средневековые походы в восточные земли были склонны связы­вать преимущественно с «немецкой миссией» в крае, лишен­ном культуры».

Важной частью той мировоззренческой матрицы, на которой ведется сборка народа, являются религиозные представления и те нравственные ценности, которые культура народа восприняла из религии. Фашизм в его проекте нациестроительства создал большую мистическую и мифологическую систему и даже предпринял попытку создать новую религию.

Этот опыт немецкого фашизма изучал русский православ­ный мыслитель С.Н.Булгаков, который изложил свои выво­ды в трактате «Расизм и христианство». Для нашей темы важен тот отмеченный им факт, что в своем проекте «сборки» совершенно нового, необычного народа фашистов оказалось необходимым «создать суррогат религии, в прямом и созна­тельном отвержении всего христианского духа и учения». Расизм фашистов, по словам Булгакова, «есть философия истории, но, прежде всего, это есть религиозное мироощущение, которое должно быть понято в отношении к христианству». Чтобы сплотить немцев новыми, ранее им не присущими, этническими связями, недостаточно было ни рациональных доводов, ни идеологии. Требовалась религиозная проповедь, претендующая встать вровень с христианством.

С.Н.Булгаков, анализируя тексты теоретика нацистов Розенберга, пишет о фашизме: «Здесь наличествуют все ос­новные элементы антихристианства: безбожие, вытекающее из натурализма, миф расы и крови с полной посюсторонно­стью религиозного сознания, демонизм национальной гордости («чести»), отвержение христианской любви с подме­ной ее, и - первое и последнее - отрицание Библии, как Ветхого (особенно), так и Нового Завета и всего церковного христианства.

Розенберг договаривает последнее слово человекобожия и натурализма в марксизме и гуманизме: не отвлеченное че­ловечество, как сумма атомов, и не класс, как сумма соци­ально-экономически объединенных индивидов, но кровно-биологический комплекс расы является новым богом рели­гии расизма.... Расизм в религиозном своем самоопределе­нии представляет собой острейшую форму антихристианства, злее которой вообще не бывало в истории христианс­кого мира (ветхозаветная эпоха знает только прообразы ее и предварения, см., главным образом, в книге пророка Дани­ила).... Это есть не столько гонение - и даже менее всего прямое гонение, - сколько соперничающее антихристиан­ство, «лжецерковь» (получающая кличку «немецкой национальной церкви»). Религия расизма победно заняла место христианского универсализма».

Вот типичные высказывания Розенберга, приводимые Булгаковым: «Не жертвенный агнец иудейских пророчеств, не распятый есть теперь действительный идеал, который светит нам из Евангелий. А если он не может светить, то и Евангелия умерли... Теперь пробуждается новая вера: миф крови, вера вместе с кровью вообще защищает и божествен­ное существо человека. Вера, воплощенная в яснейшее зна­ние, что северная кровь представляет собою то таинство, которое заменило и преодолело древние таинства... Старая вера церквей: какова вера, таков и человек; северно-европейское же сознание: каков человек, такова и вера».

Здесь, кстати, видно философское различие двух тоталитаризмов, которые столкнулись в мировой войне - фашис­тского и советского. Когда в СССР потребовалось макси­мально укрепить связи этнической солидарности русского народа, государство не стало создавать суррогата религии, как это сделали в свое время якобинцы, а теперь фашисты, а обратилось за помощью именно к традиционной для русских православной церкви. В 1943 г. Сталин встречался с церков­ной иерархией, и церкви было дано новое, национальное название - Русская православная церковь (до 1927 г. она называлась Российской). В 1945 г. на средства правительства было организовано пышное проведение собора с участием греческих иерархов. После войны число церковных прихо­дов увеличилось с двух до двадцати двух тысяч. Поэтому раз­вернутая с 1954 г. Н.С.Хрущевым антицерковная пропаган­да была одновременно и антинационалистической, имея целью пресечь одну из последних программ сталинизма.

Теперь о расизме. Наше вульгарное обществоведение ос­тавило в наследство примитивное представление о нацио­нализме и расизме. Люди считают примерно так: кто бьет негров - тот расист. Кто хвалит свой народ - националист. Конечно, привычки и культура высказываний и действий имеют отношение к вопросу, но очень небольшое. Суть глуб­же - в системе взглядов и в коллективном бессознательном относительно человека и человечества. Взгляды, а затем и подсознание разошлись по двум пока что разным путям при возникновении в Европе современного буржуазного обще­ства. Россия осталась именно на иной ветви культуры, хотя русский хулиган вполне может обругать и побить негра. При этом он не станет расистом, а лишь выразит, в тупой и гру­бой форме, общее и естественное для всех народов свойство этноцентризма - неприязни к иному. Но суть в том, что он обругает негра как человека, как бы он его ни обзывал. «Все мы люди, все мы человеки», хоть и костыляем друг друга. Но это - вовсе не тривиальное мнение. Запад мыслит иначе.

Вспомним первый год немецкого вторжения. Тогда со­ветским людям, размягченным сказкой о пролетарском ин­тернационализме, стоило огромных трудов поверить в то, что идет война на уничтожение нашего народа. Они кричали из окопов: «Немецкие рабочие, не стреляйте. Мы ваши братья по классу». И большое значение для перемены мышления имело мелкое, почти вульгарное обстоятельство: из оккупи­рованных деревень стали доходить слухи, что немецкие сол­даты, не стесняясь, моются голыми и даже отправляют свои надобности при русских и украинских женщинах. Не из ху­лиганства и не от невоспитанности, а просто потому, что не считают их вполне за людей. Откуда же это взялось? Из пре­красных теорий Просвещения и гражданского общества, из самого понятия «цивилизации».

Расизма не было в средневековой Европе. Он стал необ­ходим для колонизации, и тут подоспело религиозное деле­ние людей на две категории - избранных и отверженных. Это деление быстро приобрело расовый характер: уже Адам Смит говорит о «расе рабочих», а Дизраэли о «расе богатых» и «расе бедных». Колонизация заставила отойти от христианского представления о человеке. Западу пришлось позаимствовать идею избранного народа (культ «британского Израиля»), а затем дойти до расовой теории Гобино. Как писал А.Тойнби в середине XX века, «среди англоязычных протестантов до сих пор можно встретить «фундаменталистов», продолжаю­щих верить в то, что они избранники Господни в том, самом буквальном смысле, в каком это слово употребляется в Вет­хом завете». Именно пуританский капитализм породил идею о делении человечества на высшие и низшие подвиды. А.Тойнби пишет: «Это было большим несчастьем для человечества, ибо протестантский темперамент, установки и поведение относительно других рас, как и во многих других жизненных вопросах, в основном вдохновляются Ветхим заветом; а в вопросе о расе изречения древнего сирийского пророка весьма прозрачны и крайне дики».

Великий немецкий философ Ницше развил идею деле­ния людей на подвиды до предела - до идеи сверхчеловека, который освобождается от «человеческого, слишком чело­веческого». Достаточно прочесть сравнительно мягкую книгу Ницше «Антихристианин», чтобы понять, насколько несов­местимы идейные истоки фашизма и коммунизма. Фашисты произвели из метафоры Ницше упрощенную версию - белокурой бестии. Эту версию у нас достаточно обругали, но здесь для нас важнее именно ее философская основа. Советский коммунизм отверг ее не по невежеству - ницшеанство было изучено, «ощупано» русской мыслью, она про­шла через соблазн ницшеанства. Достаточно вспомнить Горького с его образами сверхчеловека - Данко и Ларры. Советская культура отвергла эти образы, даже с некоторым преувеличением отторжения. Культ героя-сверхчеловека не привился, наш герой - Василий Теркин.

Советский строй в этом вопросе стал именно антиподом фашизма. Это особо подчеркивает Л.Люкс: «После 1917 г. большевики попытались завоевать мир и для идеала русской интеллигенции - всеобщего равенства, и для марксистско­го идеала - пролетарской революции. Однако оба эти идеа­ла не нашли в «капиталистической Европе» межвоенного периода того отклика, на который рассчитывали коммунисты. Европейские массы, прежде всего в Италии и Герма­нии, оказались втянутыми в движения противоположного характера, рассматривавшие идеал равенства как знак дека­данса и утверждавшие непреодолимость неравенства рас и наций. Восхваление неравенства и иерархического принци­па правыми экстремистами было связано, прежде всего у на­ционал-социалистов, с разрушительным стремлением к порабощению или уничтожению тех людей и наций, которые находились на более низкой ступени выстроенной ими иерархии. Вытекавшая отсюда политика уничтожения, про­водившаяся правыми экстремистами, и в первую очередь национал-социалистами, довела до абсурда как идею национального эгоизма, так и иерархический принцип». Подчеркну, что сущность фашизма - не выверты и звер­ства нацизма, не геноцид евреев и цыган, а сама уверенность, что человечество не едино, а подразделяется на сорта, навысшие и низшие «расы». Обоснование этой уверенности сводится к тому, что человеческие ценности (идеалы, куль­турные установки) записаны в биологических структурах человека (генах) и передаются по наследству. Это - биологизация культуры. По этому поводу уже в XVI веке произошел теологический спор в связи с индейцами. Католики установили, что «у индейцев есть душа», и они - полноценные люди. Протестанты считали, что индейцы - низший вид. т.к. не способны освоить ценности рационального мышле­ния, и на них не распространялись права человека. С точки зрения науки (которая совпадает с христианской точкой зре­ния) человечество - единый биологический вид, ценности же - продукт культуры, который передается человеку не «через кровь», а через общение. Коммунисты восприняли эту точку зрения из исторического материализма и, подспудно, из православия. Мы отвергаем биологизацию культуры и по разуму, и по совести. Идеология фашизма, напротив, строи­лась на философском идеализме и на мифе крови. Так воз­никла расовая теория, согласно которой одни народы био­логически лучше (благороднее, трудолюбивее, храбрее и т.д.), чем другие. Это и есть расизм.

Кстати, расизм биологически делит людей не только по национальному, но и по социальному признаку. «Стихийны­ми» расистами оказываются и некоторые наши антикомму­нисты (демократы и патриоты), культивирующие идею о «ге­нетическом вырождении» советского народа, в котором яко­бы уничтожили «справных хозяев», так что остались две-три сотни миллионов человек, биологически лишенных каких-то ценных качеств.

Заметим, что в Россию биологизацию культуры контра­бандой импортировал Горбачев (хотя, думаю, он не знал, что делает). Это - понятие об общечеловеческих ценностях. То есть идея о существовании ценностей, якобы присущих всем людям без исключения, иначе говоря, записанных в биоло­гических структурах. Из этого понятия следует, что те груп­пы или народности, которые не обладают какими-то ценно­стями из числа тех, что установлены «мировым правитель­ством», не вполне принадлежат к человеческому роду. Спи­сок этих обязательных ценностей составляет «мировая де­мократия», и достаточно взглянуть на этот список, чтобы понять его сугубо идеологический смысл. Иракцы не разде­ляют некоторые ценности демократии - и они практически вычеркнуты из списка людей. От эмбарго в 90-е годы погибли 600 тыс. малолетних детей, а западные газеты писали, что Кувейт освобожден «ценой очень небольшого числа жизней». Но вернемся к чистому фашизму.

Из критериев определения понятия расы немцы выбрали кровь. Но это произошло не автоматически, а по расчету. Так, философ-консерватор Меллер ван ден Брук возражал против чистоты крови как главного критерия, для него «раса - это все то, что духовно и физически объединяет определенную группу высших люде

Поиск по сайту: