МЫ ПЕРЕНОСИМ ВЕЩИ ИЗ ПЕРЕДНЕЙ КОМНАТЫ

Переноска всевозможных предметов из передней комнаты весьма напоминала игру в гигантские бирюльки. Все вещи здесь были так тесно навалены, что почти ни до одной невозможно было добраться, не рискуя при этом сильно повредить другие. А в отдельных случаях вещи были так неразрывно скучены, что, извлекая из общей груды хоть одну, приходилось сооружать сложную систему подпорок и подставок, чтобы остальные предметы не обрушились.

Наша жизнь в этот период напоминала кошмар. Мы едва передвигались, боясь налететь на какую-нибудь подставку и обрушить всю груду. Во многих случаях никто не мог сказать заранее, достаточно ли этот пред­мет крепок и не развалится ли он от собственной тяжести. Некоторые вещи прекрасно сохранились и были прочны, как новенькие, зато другие еле держались, и перед нами то и дело возникал вопрос, реставрировать ли их тут же на месте или подождать, пока это можно будет сделать в более подходящих условиях лаборатории. Мы всегда старались работать в лаборатории, но иногда переноска отдельных предметов оказывалась просто немыслимой, так как без предварительной обработки они бы почти наверняка рассыпались.

Взять хотя бы сандалии, расшитые узором из бус. Нитки на них совершенно истлели. Они казались в превосходном состоянии, пока лежали на полу комнаты, но стоило лишь к ним прикоснуться - и единственное, что осталось бы у вас в руках, - это горсть разбросанных, утративших свое назначение бусинок. Это был типичный случай, когда требовалась обработка на месте при помощи спиртовой горелки и парафина. Спустя час-другой, когда парафин затвердел, сандалии уже можно было поднять и обращаться с ними довольно свободно.

Или еще один случай с погребальными букетами. Без предварительной обработки от них просто ничего бы не осталось. Зато после трех-четырех опрыскиваний раствором целлулоида они хорошо вынесли переноску, а затем были упакованы почти без единого повреждения.

В других случаях, особенно когда дело касалось более крупных предметов, мы предпочитали применять в гробнице лишь частичную их обработку, с тем чтобы вещи можно было спокойно донести хотя бы до лаборатории и уже там подвергнуть их более действенным средствам консервации.

Таким образом, каждая вещь ставила перед нами совершенно особую проблему, а иногда, как я уже говорил, только эксперимент позволял решить, как следует поступать в том или ином конкретном случае.

Работа продвигалась медленно, мучительно медленно, и требовала максимального нервного напряжения. Каждый из нас все время ощущал тяжесть страшной ответственности. Это чувство испытывает каждый археолог, если он обладает «археологической совестью». Предметы, которые он находит, принадлежат не только ему, и археолог не имеет права обращаться с ними, как ему заблагорассудится, сберегая то, что понравилось, и отбрасывая то, что не приглянулось. Эти предметы - дар, переданный прошлым настоящему, в то время как археолог, через чьи руки они проходят, - всего лишь привилегированный посредник. И если сумма сведений, заключенных в этих предметах, уменьшается из-за его небрежности, неловкости или невежества, он сознает, что совершил тягчайшее с точки зрения археологической науки преступление. Уничтожить какое-либо вещественное доказательство легче всего; восстановить же его невозможно. Достаточно из-за усталости, а иной раз из-за спешки оставить без обработки какую-нибудь ничтожную деталь или провести обработку не до конца, на скорую руку, - и вы уже рискуете навсегда упустить ту единственную возможность, которая позволяет обогатить наши знания новым важным фактом.

Большинство людей - среди них, к несчастью, встречаются и археологи - по-видимому, считают, что предмет, купленный у антиквара, имеет такую же ценность, как и найденный на месте раскопок. Они воображают, что по-настоящему изучать вещь можно только тогда, когда она очищена, описана, занесена в каталог под соответствующим номером и выставлена на опрятной музейной витрине. Но это глубочайшее заблуждение. Полевая работа археолога имеет первостепенное значение. Если бы все раскопки велись так, как нужно, сознательно и систематически, мы знали бы о прошлом Египта в два раза больше, чем знаем сейчас, - теперь этот общепризнанный факт не вызывает ни малейших сомнений. В складах наших музеев свалено множество предметов, каждый из которых мог бы дать ценнейшие сведения, если бы только сумел рассказать, где он был найден. В бесчисленных ящиках пылятся груды обломков, из которых можно было бы восстановить предметы целиком, если бы сохранились хоть какие-то заметки о том, как они были обнаружены.

Учитывая, какая огромная ответственность все время лежит на археологе, ведущем раскопки, нетрудно представить, как чувствовали себя мы сами. Нам посчастливилось найти богатейшую коллекцию предметов эпохи древнего Египта, самую значительную из когда-либо обнаруженных. Теперь мы должны были доказать, что достойны такой удачи.

Нам предстояло преодолеть слишком много препятствий. Опасность ограбления держала нас все время в страхе. Вся округа была полна слухами о сокровищах гробницы. Из уст в уста передавались фантастические рассказы о найденных в ней драгоценностях и золоте. Каждую ночь можно было ожидать нападения с целью ограбления гробницы, и, как показывал опыт прошлого, такие опасения возникали не без основания.

Чтобы предотвратить подобное ограбление, было сделано все возможное. В Долине была организована сложная система дневной и ночной охраны: три группы стражи, каждая из которых находилась в особом подчинении. Это были группы Службы древностей, подразделение солдат, присланное правителем Кене, и, наконец, особая группа стражи, состоявшая из самых надежных работников нашей экспедиции. Кроме того, вход в гробницу закрывался прочной деревянной решеткой, а вход в переднюю комнату - второй решеткой из массивных стальных прутьев. Каждая из них запиралась четырьмя цепными затворами. Во избежание всяких случайностей ключи от замков постоянно находились у одного специально назначенного работника-европейца нашей группы, который никогда с ними не расставался и не имел права передавать их даже своим коллегам хотя бы на самое короткое время. А чтобы уберечься от мелких или случайных краж, мы производили все работы только своими руками.

Не меньшее беспокойство вызывало у нас и состояние многих предметов. Было совершенно очевидно, что сохранность некоторых вещей целиком зависит от нашей осторожности и от тщательности предохранительной обработки, и бывали моменты, когда наши сердца замирали.

Кроме всего этого, у нас были и другие помехи, например посетители, о которых мне придется говорить ниже. Все время, пока мы не завершили работы в передней комнате, наши нервы, не говоря уже о настроении, находились в ужасном состоянии.

Но пока не стоило и думать об окончании работы, которая даже не начиналась. Мы должны были приняться за дело со свежими силами. Нервничать и выходить из себя было просто не время.

Естественно, нашей первой и основной заботой оставалась фотосъемка. Прежде чем что-либо сделать или что-либо сдвинуть с места, необходимо было произвести целую серию панорамных снимков, чтобы запечатлеть общий вид передней комнаты.

Из осветительных приборов мы располагали двумя лампами на подставках мощностью в три тысячи свечей. При помощи этих ламп и производились все фотосъемки в гробнице. Разумеется, приходилось давать довольно продолжительные выдержки, зато получалось благоприятное освещение. Оно даже было лучше, чем отраженный системой зеркал солнечный свет или вспышки магния - два варианта, которые мы могли бы еще избрать. Но последний из них, кроме всего прочего был попросту опасен в тесноте загроможденной комнаты.

К счастью, неподалеку находилась пустая гробница без всяких надписей - обнаруженный Девисом тайник Эхнатона. Мы добились от правительства разрешения использовать эту гробницу как фотолабораторию, и Бертон расположился в ней со своим оборудованием. Это не совсем устраивало нас, но мы готовы были примириться с некоторыми незначительными неудобствами, лишь бы лаборатория находилась под боком. Ведь во время пробных съемок Бертону приходилось то и дело бегать туда и проявлять снимки, не сдвигая с места фотоаппарата. Но даже эти его короткие переходы от гробницы к гробнице были манной небесной для толпы любопыт­ных посетителей, постоянно окружавших раскопки. В течение зимы было много дней, когда это служило для них единственным развлечением.

Когда предварительные фотосъемки закончились, мы сделали следующий шаг. Теперь было необходимо выработать эффективный метод регистрации предметов, находящихся в комнате. Это очень важно для того, чтобы впоследствии можно было составить ясное представление о точном первоначальном расположении той или иной вещи.

Разумеется, каждый предмет или тесно связанная группа предметов получали свой занесенный в каталог номер, который к ним надежно прикреплялся и оставался за ними после того, как их выносили из гробницы. Но этого было недостаточно, так как номер не всегда указывал на положение предмета. Поэтому по мере возможности номера прикреплялись в строго определенном порядке: начиная от входной двери они шли по окружности комнаты, постепенно повышаясь. Однако многие предметы, которые пока оставались скрытыми и обнаруживались лишь по мере расчистки передней комнаты, нам приходилось нумеровать, отступая от принятой очередности. Чтобы избежать путаницы, мы решили прикреплять к каждому предмету печатный номерок и фотографировать все вещи небольшими группами. Каждый такой номерок был ясно виден хотя бы на одной из фотографий, так что, размножив снимки, мы могли в наших картотеках рядом с описанием предметов поместить фотоснимок, который тут же определял его точное положение в гробнице.

Все было хорошо, если говорить о том, как шли дела в самой гробнице. Зато вне ее нам еще предстояло разрешить немало сложных проблем. Например, необходимо было найти подходящее помещение для хранения извлекаемых из гробницы предметов и работы над ними. Такое помещение обязательно должно было отвечать трем требованиям.

Во-первых, необходимо, чтобы оно было достаточно просторным. Нам придется упаковывать в нем ящики, вести записи, производить обмеры, заниматься реставрационной работой, делать опыты со всевозможными консервационными материалами, не говоря уже о том, что нам понадобятся большие удобные столы и, наконец, просто место для хранения вещей.

Во-вторых, в этом помещении мы должны были чувствовать себя в безопасности от воров, потому что, по мере того как предметы будут переправляться из гробницы в лабораторию, последняя станет для грабителей такой же приманкой, как прежде гробница.

И последнее, третье: нам необходимо было уединение. На первый взгляд может показаться, что это условие не так уж важно по сравнению с двумя предыдущими, однако мы предвидели - а события зимних дней подтвердили нашу правоту, - что до тех пор, пока мы находимся в излюбленных посетителями местах, на нас, будут смотреть, как на бесплатное зрелище, и мы не сможем ничего делать.

Эту проблему нам удалось своевременно разрешить, добившись от правительства согласия на использование гробницы Сети II, отмеченной в каталоге Долины под №15. Во всяком случае она полностью соответствовала третьему условию. Туристы обычно не заглядывают в эту гробницу. Она расположена в стороне, в самом дальнем углу Долины, и это вполне нас устраивало. Других гробниц поблизости нет, так что мы могли, никого не стесняя, преградить посторонним доступ к прилегающей площадке и обеспечить себе полную изолированность.

У этой гробницы были и другие достоинства. Например, нависающие над нею скалы так хорошо ее прикрывали, что солнце никогда не достигало входа и внутри гробницы даже в самые жаркие летние дни было относительно прохладно.

Кроме того, перед гробницей была открытая площадка, которую мы впоследствии использовали как фотостудию для съемок при естественном освещении и как место для хранения лесоматериалов. Правда, с точки зрения рабочей площади мы были немного стеснены, так как гробница была настолько узкой и длинной, что все приходилось делать в близлежащей ко входу части; дальний ее конец служил нам только как складское помещение. Был у нее и другой недостаток: она находилась довольно далеко от места раскопок. Но все это - незначительные пороки по сравнению с преимуществами, которые давала гробница Сети II. Места в ней хватало, чувствовали мы себя здесь, как дома, а безопасность нам обеспечивала запирающаяся на множество замков стальная решетка общим весом полторы тонны.

Следует напомнить читателю еще об одной особенности нашей лабораторной работы. Сто шестьдесят километров отделяло нас от большого города, и, если бы нам не хватило консервационных материалов, пришлось бы ждать долгое время, пока прибудут новые запасы. Каирские магазины поставили нам почти все, в чем мы нуждались, однако, чтобы раздобыть необходимое количество некоторых химикалий, нам пришлось еще до окончания зимы опустошить все склады Каира, а другие вещи первой необходимости мы могли получить только из Англии. Обо всем этом приходилось заботиться и думать заранее, чтобы не оказаться на мели и не приостанавливать работу.

Наконец, двадцать седьмого декабря все приготовления закончились и мы были готовы приступить к извлечению предметов из гробницы. Для этого мы разделили обязанности. Первым шел Бертон, фотографируя группы пронумерованных предметов. За ним Холл и Хаузер наносили на масштабный план комнаты каждую вещь в трех проекциях. Коллендер и я делали предварительные описания, очищали предметы и следили за их переноской в лабораторию. А здесь их принимали Мейс и Лукас, которые подробно описывали все и занимались консервационной обработкой и реставрацией вещей.

Первый предмет, который мы извлекли из гробницы, был расписной деревянный сундук. Затем, двигаясь с севера на юг и таким образом отдаляя черный день, когда нам пришлось разбирать запутанные нагромождения колесниц, мы постепенно очистили большие ложа со звериными головами от наваленных на них предметов. Сдвинув какую-либо вещь с места, мы укладывали ее на деревянные носилки с мягкой обивкой и надежно привязывали веревками. Чтобы не прикасаться к вещам лишний раз, таких носилок было изготовлено очень много. Обычно они так и оставались с одним и тем же предметом и больше уже не использовались.

Время от времени-чаще всего раз в день, когда таких носилок с вещами накапливалось достаточное число, - мы отправляли всю партию под охраной в лабораторию. Именно этого момента и ожидали зеваки, толпившиеся вокруг гробницы. Появлялись на свет блокноты, отовсюду слышалось «кли-кли-кли» - щелканье аппаратов, и приходилось расчищать дорогу, чтобы пробраться сквозь эту толпу. Я думаю, что с тех пор, как изобрели фотоаппарат, никогда еще в Долине столько не фотографировали, как прошлой зимой. Однажды нам в лаборатории понадобился для опытов кусок старого полотна с мумии. Его отправили на носилках, и пока этот обрывок добрался до нас, он был сфотографирован восемь раз!

Извлекать и переносить небольшие предметы было сравнительно несложно, однако когда дело дошло до колесниц и лож с фигурами зверей, все пошло по-другому. Каждое ложе состояло из четырех частей: двух сторон с изображениями зверей, собственно ложа и подставки, к которой были прикреплены шипами ноги скульптурных фигур. Эти ложа были явно слишком широки, чтобы пройти сквозь узкий вход. Должно быть, их внесли в гробницу по частям и уже здесь снова собрали. На это указывали, в частности, полоски нового золота в местах соединений.

Было ясно: чтобы вынести ложа из гробницы, придется их снова разобрать. Это было нелегким делом, так как по прошествии трех тысяч лет бронзовые шипы, разумеется, засели в пазах намертво и не поддавались никаким усилиям.

В конечном счете все-таки удалось разобрать ложа на части, не причинив им почти никаких повреждений, однако для этого нам пришлось трудиться впятером. Двое поддерживали ложе в середине, двое следили за скульптурами зверей, а пятый, действуя снизу ломом, высвобождал шипы один за другим.

Но даже после того как ложа были разобраны, оказалось, что боковые части с изображениями зверей еле-еле пройдут сквозь проход. Обращаться с ними приходилось крайне осторожно. Тем не менее мы подняли все ложа из подземелья без происшествий и сразу упаковали их в специальные ящики, стоявшие наготове у входа в гробницу.

Труднее всего было вынести колесницы.

Мы нашли их в очень плачевном состоянии; очевидно, это был результат грубого обращения. Они были слишком широкими, и внести их в гробницу целиком, вероятно, с самого начала не представлялось возможным. Поэтому с них сняли колеса и отпилили с одного конца оси. Затем, очевидно, их сдвинули с места грабители, а при уборке гробницы отдельные части колесниц были просто свалены в кучу

Конструкция египетских колесниц очень хрупкая, так что после всех этих пертурбаций работать с ними было чрезвычайно трудно. Дело осложнялось еще и тем, что часть сбруи была изготовлена из необработанной кожи, которая со временем, под влиянием сырости, быстро превращается в клейкую массу, что в данном случае и произошло. Черная липкая масса, бывшая некогда сбруей, растеклась повсюду и покрыла пятнами не только части колесниц, но и другие предметы, не имеющие с колесницами ничего общего. Почти всюду кожа истлела полностью, но, к счастью, как я уже говорил, сохранились покрывавшие ее золотые украшения, которые помогли нам при восстановлении сбруи.

Разборка предметов в передней комнате заняла в общей сложности семь недель, и мы были бесконечно рады, когда эта работа окончилась без всяких несчастных случаев. Впрочем, однажды мы натерпелись страху. В течение двух-трех дней все небо было затянуто черными тучами и казалось, вот-вот разразится один из тех свирепых ливней, которые время от времени обрушиваются на Фивы. В таких случаях ливень переходит в бурю, и, если она тотчас же не проносится, вся Долина превращается в разъяренный поток. В таких условиях никакая сила на земле не спасла бы нашу гробницу от затопления. Но, к счастью, хотя где-то в окрестностях и разразился настоящий потоп, мы отделались всего несколькими каплями дождя.

Некоторые корреспонденты сочиняли совершенно фантастические статьи по поводу этого грозившего нам наводнения. В результате этих сообщений и других преувеличенных слухов мы получили весьма загадочную каблограмму, очевидно посланную каким-нибудь ярым последователем оккультных наук. В ней значилось: «В случае опасности в будущем лейте на порог вино, мед и молоко».

К сожалению, у нас не было ни вина, ни меда, поэтому мы просто не смогли бы выполнить это предписание. Несмотря на такую небрежность с нашей стороны, мы тем не менее избежали опасностей в будущем. По-видимому, кто-то исполнил этот ритуал вместо нас.

Во время разборки предметов мы, естественно, собрали немало фактов о том, как произошло в свое время ограбление гробницы. Здесь, пожалуй, будет уместно изложить результаты, к которым мы пришли.

Прежде всего благодаря печатям внешней двери мы установили, что ограбление произошло всего через несколько лет после погребения фараона. Точно так же мы узнали, что грабители побывали в гробнице по крайней мере дважды. На ступеньках лестницы и на полу галереи, идущей от входа, валялись обломки разбитых и сломанных предметов, говорящие о том, что в момент первой попытки ограбить усыпальницу проход между внешней и внутренней запечатанными дверями не был ничем завален. Поэтому, как я понимаю, первая попытка проникнуть в гробницу была предпринята, по-видимому, вскоре после окончания погребальной церемонии.

После этого вся галерея была завалена камнями и щебнем, и во второй раз грабителям пришлось прорывать сквозь завал узкий лаз в верхнем левом углу прохода. В этот последний раз воры проникли во все помещения гробницы, однако проделанное ими отверстие было настолько узким, что они смогли унести лишь небольшие предметы.

Теперь несколько слов о том ущербе, который грабители нанесли содержимому гробницы. Начать хотя бы с того разительного контраста, который представляли собой передняя и боковая комнаты. В боковой комнате, как мы уже говорили в предшествующей главе, все было настолько разворочено, что на полу не осталось буквально ни одного свободного местечка. Было ясно, что грабители перевернули здесь все вверх ногами и комната так и осталась в этом хаотичном состоянии.

С передней комнатой дело обстояло иначе. Правда, здесь также царил известный беспорядок, но в нем была некая закономерность, и если бы не явные следы ограбления, такие, как пробитый в завале лаз и вновь запечатанные двери, то, по первому впечатлению, можно было бы подумать, что эта комната никогда не подвергалась ограблению и что этот беспорядок объясняется просто присущей людям Востока небрежностью.

Однако, когда мы приступили к разборке вещей, нам тотчас же стало ясно, что сравнительная аккуратность их расположения объясняется только тем, что комнату спешно прибрали: грабители перед этим поработали здесь точно так же, как и в боковой комнате. Части отдельных предметов оказались разбросанными по разным углам; вещи, которые должны были находиться в ларцах, лежали на полу и на ложах; на крышке одного сундука валялся хотя и скомканный, однако совершенно целый воротник; по­зади колесниц, в совершенно недоступном месте, лежала крышка от ларца, в то время как сам ларец оказался на другом конце комнаты, вблизи внут­ренней двери Грабители, вне всякого сомнения, перевернули здесь все точно так же, как в боковой комнате, но после них пришел кто-то другой и снова прибрал переднюю комнату.

Позднее, когда мы начали разбирать содержимое ларей, то обнаружили еще более существенные доказательства ограбления. Один из ларей - длинный, белый, стоявший в северном конце комнаты, был наполови­ну заполнен посохами, стрелами и луками, а сверху был туго набит разными принадлежностями нижнего одеяния фараона. Кроме того, все металлические наконечники стрел оказались обломанными и многие из них мы нашли на полу. Другие посохи и луки, явно из того же сундука, также бы­ли разбросаны по всей комнате.

В другом сундуке оказалось множество украшенных одеяний, скомканных и засунутых как попало, а между ними - несколько пар сандалий. Этот сундук был набит так плотно, что металлический язычок одной сандалии проткнул насквозь ее кожаную подошву и вонзился в другую сандалию, которая лежала снизу.

В третьем ларце на фаянсовые сосуды для возлияний были навалены разнообразные ювелирные украшения и изящные статуэтки.

И, наоборот, другие ларцы и сундуки оказались наполовину пустыми или заполненными лишь обрывками и частями всевозможных одеяний.

Все это довольно наглядно свидетельствовало о том, что подобный хаос был создан поспешной укладкой, которая не имела ничего общего с первоначальной упаковкой вещей. На крышках многих сундуков и ларцов сохранились маленькие аккуратные таблички, в которых перечислялись хранящиеся здесь вещи. Однако только в одном случае содержимое ларца в какой-то степени совпало с описью на табличке. На табличке значилось: «семнадцать неизвестных предметов цвета лазурита». В сундуке оказалось шестнадцать сосудов для возлияний из синего фаянса. Семнадцатый сосуд мы нашли немного поодаль, на полу.

Со временем, в конечной стадии изучения материала, эти таблички сыграют немалую роль. Благодаря им мы сможем во многих случаях определить, какие предметы первоначально были уложены в те или иные ларцы, и, таким образом, будем знать точно, что из вещей утрачено.

Но самым веским вещественным доказательством ограбления остается все же прекрасное одеяние из фаянса и золота, представляющее собой парадный панцирь с воротником. Большая часть этого убранства была найдена в сундуке с фаянсовыми сосудами, о которых только что шла речь; нагрудник и большая половина воротника оказались в маленьком золотом ковчеге; отдельные обрывки мы обнаружили в ряде других ларцов, а некоторые детали были просто рассыпаны по всему полу. Нет никакой возможности установить, в каком из ларцов хранился этот набор и вообще хранился ли он в одном из этих ларцов. Вполне возможно, что грабители извлекли это украшение из внутренних покоев гробницы, чтобы разглядеть на свету в передней комнате, и здесь намеренно разорвали его на части.

Факты, которыми мы сейчас располагаем, позволяют нам восстановить события во всей их последовательности.

Прежде всего грабители проломили в левом верхнем углу замурованного и запечатанного входа небольшое отверстие, достаточно широкое, чтобы человек мог в него проникнуть. Затем они начали прорывать проход сквозь завал. Им приходилось рыть поочередно, передавая назад по цепи крупные камни и корзины со щебнем. За семь-восемь часов работы они должны были пройти всю галерею и подойти к внутренней запечатанной двери. Второй пролом - и грабители очутились в передней комнате. Здесь в полумраке начались лихорадочные поиски добычи.

Разумеется, грабители искали золото, но золото в удобном для переноски виде. Можно представить, как они бесновались, видя вокруг себя мерцающие блики драгоценного металла, покрывающего такие предметы, которые они не могли унести и сорвать с которых золото не было времени. К тому же тусклый свет то и дело вводил их в заблуждение, заставляя принимать подделки за драгоценности: они хватали вещь, думая, что она из чистого литого золота, однако при внимательном рассмотрении оказывалось, что это всего лишь позолоченная деревяшка, которую они презрительно отбрасывали в сторону.

С ларцами и сундуками грабители обращались бесцеремонно. Один за другим они вытаскивали их на середину комнаты и переворачивали, вытряхивая содержимое прямо на пол. Мы никогда не узнаем, какие ценности они там нашли и унесли с собой, однако мы можем сказать, что воры очень торопились и искали не слишком внимательно, так как проглядели много предметов из массивного золота. Но, с другой стороны, мы знаем наверняка, что они унесли из гробницы одну очень ценную вещь. Внутри маленького золотого ковчега сохранился вызолоченный деревянный пьедестал для статуэтки, на котором до сих пор видны оттиски ног стоявшего на нем изваяния. Статуэтка исчезла. Скорее всего она была отлита из зо­лота и, возможно, походила на золотое изваяние Тутмоса III в образе Амона из коллекции лорда Карнарвона.

Затем, когда вся передняя комната была обыскана, воры обратили внимание на боковую. Пробив в замурованном входе лаз как раз такой ширины, чтобы можно было проползти внутрь, они и здесь перевернули и перетряхнули все вещи так же основательно, как и в передней комнате.

После этого - вряд ли раньше - грабители приступили к самой усыпальнице. В запечатанном дверном проходе, отделявшем усыпальницу от передней комнаты, они пробили совсем небольшую брешь. Какой урон они причинили усыпальнице, - об этом мы пока еще ничего не знаем. Сейчас можно только сказать, что, по-видимому, он не так значителен, как в двух первых комнатах. Очевидно, именно в этот момент грабителям помешали. Сохранилось даже одно весьма любопытное вещественное доказательство, подтверждающее такое предположение.

Возможно, читатель помнит, что, описывая в предыдущей главе переднюю комнату, мы упоминали о найденной в одном из сундуков горсти массивных золотых колец, завернутых в кусок ткани. Именно такого рода вещи должны были привлечь внимание воров: во-первых, кольца были действительно очень ценными, а во-вторых, их можно было легко спрятать.

В то же время каждый, кто бывал в Египте, вспомнит такую сцену: когда даешь деньги феллаху, он обычно распускает край своей чалмы, кладет в него монету, скручивает его два-три раза, а затем для большей уверенности завязывает образовавшийся жгут узлом. Так вот, золотые кольца были спрятаны именно таким способом - точно так же положены в материю, точно так же завернуты и точно так же завязаны в узел. Сделать это бесспорно мог только вор. Правда, для этого он воспользовался не своей чалмой - в те времена феллахи чалмы не носили, - а одной из перевязей фараона, которую он подобрал тут же в гробнице и в которой хотел унести свою добычу (табл. 23).

Как же случилось, что драгоценная связка колец осталась в гробнице? Почему грабители их не унесли? По рассеянности? Такую вещь вор мог забыть лишь в крайнем случае, из-за какой-нибудь неожиданности. Но кольца не настолько тяжелы, чтобы затруднить бегство, каким бы поспешным оно ни было. Остается только предположить, что грабители были захвачены в ловушку в самой гробнице или пойманы во время бегства, во всяком случае схвачены с некоторой долей добычи. Если все действительно так и произошло, то это полностью объясняет наличие в гробнице некоторых драгоценных украшений и золотых вещей, слишком крупных, чтобы их можно было не заметить, и слишком ценных, чтобы вор ими пренебрег.

Так или иначе о совершенном ограблении стало известно чиновникам, отвечавшим за сохранность гробницы. Они вошли в гробницу, чтобы осмотреть ее и привести в порядок. По неизвестным причинам они торопились при этом не меньше воров, и вся их работа была выполнена самым жалким образом. В боковой комнате они вообще ничего не сделали и даже не замуровали пролом. В передней комнате чиновники подобрали небольшие предметы, устилавшие весь пол, связали их вместе и буквально запихнули - я не нахожу другого слова - обратно в ларцы и сундуки, не пытаясь рассортировать и не заботясь о том, попадут ли вещи туда, где они лежали раньше. Некоторые сундуки были набиты битком, другие, наоборот, оказались полупустыми, а на одном из лож так и остались два больших узла из одеяний, в которых были завернуты самые разнообразные предметы.

Неубранными оказались не только мелкие вещи. Посохи, луки и стрелы тоже были разбросаны в беспорядке, на крышке одного сундука лежал скомканный воротник с подвесками и связка фаянсовых колец, а на полу комнаты валялись хрупкие, расшитые бусами сандалии - одна в одном, а другая в другом углу комнаты.

Что касается крупных предметов, то они были небрежно прислонены к стенам или просто навалены один на другой. Здесь не чувствовалось ни малейшего почтения ни к вещам, ни к фараону, которому они принадлежали. Остается только удивляться, кому вообще нужна была такая уборка, если только можно ее так назвать.

Зато нам придется отдать должное этим служителям некрополя в другом отношении. Они не утаили и не похитили ничего из вещей, хотя легко могли бы это сделать. В этом мы можем быть почти уверены, так как они уложили обратно множество весьма ценных небольших предметов, украсть которые не составляло труда.

Когда с уборкой передней комнаты было покончено - во всяком случае по мнению служителей, - они заделали отверстие, ведущее в усыпальницу, замуровали его и снова запечатали печатями царского некрополя. После этого они замуровали и запечатали пролом в переднюю комнату, затем, отступая назад, снова заполнили камнем прорытый грабителями сквозь галерею лаз и, наконец, заделали внешний вход. Что было сделано впоследствии для предотвращения новых ограблений, - мы не знаем. Возможно, что вход в гробницу завалили и сравняли с землей. В течение ближайших лет сохранность гробницы объяснялась, по-видимому, устойчивым политическим положением в стране, но позднее ее охраняло от разграбления только то, что о ней все забыли. Поэтому вполне вероятно, что, с тех пор как гробница была замурована вторично и до того дня, когда мы ее нашли, ни одна человеческая рука не прикасалась к печатям на дверях гробницы.

ПОСЕТИТЕЛИ И ПРЕССА

Для большинства из нас археологическая работа в условиях всеобщего интереса к исследованию была совершенно новым и непривычным делом. В прошлом мы довольно успешно справлялись со своими задачами, поскольку были в этом заинтересованы сами. Однако от других мы никогда не ожидали ничего, кроме снисходительно-вежливого равнодушия. И вдруг оказалось, что нашей работой интересуется весь мир! Причем внимание ко всем мелочам нашего открытия оказалось так велико, что в Долину были посланы высокооплачиваемые специальные корреспонденты, чтобы, интервьюировать нас, описывать каждое наше движение и, притаившись за углом, выслеживать наши «тайны».

Как я уже сказал, это нас весьма удивляло - чтобы не сказать поражало, - и время от времени мы задавали себе вопрос, как и отчего, собственно, все это случилось. Однако, сколько бы мы ни вопрошали, вряд ли кто-либо из нас смог бы на этот вопрос ответить точно. Можно было подумать, что к тому времени, когда мы нашли гробницу, читающая публика просто устала от всяких конференций, мандатов и репараций и готова была ухватиться за любую новую тему для разговоров. Кроме того, уже самая мысль о погребенных сокровищах для большинства таит в себе нечто привлекательное. Во всяком случае по той или иной причине - или по нескольким причинам сразу - после появления в «Таймс» первых сообщений о нашем открытии уже ничто на земле не могло нас избавить от света гласности. С этим мы ничего не могли сделать, оставалось только примириться.

Вскоре, однако, возникшие затруднения стали для нас совершенно очевидны. Со всех частей света посыпались телеграммы, а за ними, через одну-две недели, хлынул поток писем, который с тех пор не прерывался. Среди них попадались прелюбопытные образчики эпистолярной литературы. Здесь было все, начиная с поздравлений и кончая предложениями любой помощи - от составления планов гробницы до камердинерских услуг. Многие обращались с просьбой прислать им хоть какой-нибудь сувенир, хотя бы несколько песчинок из гробницы, - эти люди были бы бесконечно призна­тельны даже за такой дар. Киностудии сулили бешеные суммы за съемки и право скопировать модели одеяний; кто-то прислал рецепты наиболее верных способов сохранения антикварных вещей; кто-то советовал, как лучше всего бороться со злыми духами и со стихиями; на нас сыпались всякие газетные вырезки, брошюры, претендующие на юмор сообщения, яростные обвинения в святотатстве, претензии на родство: «Вы наверняка наш кузен, который жил в 1893 году в Кэмбервелле и о котором мы до последнего времени ничего не знаем» - и так далее. Подобного рода бестолковые послания мы получали весь зимний период по десять-пятнадцать в день. Их набрался целый мешок, и, если бы у кого-нибудь нашлось достаточно времени, по ним можно было бы провести интереснейшее психо­логическое исследование. Попробуйте, например, догадаться, что представляет собой человек, который торжественно вопрошает нас, проливает ли находка гробницы свет на зверства бельгийцев в Бельгийском Конго!

Затем появились наши друзья-корреспонденты, заполонившие всю Долину. Они употребили все свои таланты, которые были весьма значительны, на то, чтобы лишить нас последних иллюзий отшельничества и уединения. Разумеется, это было их работой, но они делали свое дело довольно бесцеремонно. Каждый из них старался заполучить ежедневную информацию именно для себя и для своей газеты. Поэтому мы испытали истинное облегчение, когда узнали, что лорд Карнарвон решил передавать все сведения, предназначенные для печати, в одну газету - «Таймс».

Другим и, пожалуй, наиболее печальным следствием нашей известности оказалась какая-то роковая притягательная сила гробницы, привлекавшая к ней всевозможных посетителей. Мы ничего не пытались скрывать и не имели ничего против посетителей как таковых. По правде говоря, нет ничего приятнее, как показывать свою работу людям, которые могут ее оценить.

Но вскоре мы оказались в таком положении, что стало ясно: если ничто не остановит этого паломничества, нам останется только прекратить всякую работу и на весь зимний сезон превратиться в гидов, потому что Долина вступила как бы в новый период своей истории. Конечно, туристы приезжали сюда и раньше, но до сих пор это делалось только с серьезными намерениями, а теперь они начали приезжать сюда, как на пикник. Раньше туристы, вооружившись путеводителями, прилежно осматривали те или иные гробницы, число которых зависело от времени, имевшегося в их распоряжении, или от прихоти проводника, затем наскоро закусывали и спешили дальше, к каким-нибудь новым достопримечательностям.

Но в эту зиму никто не считался ни со временем, ни с проводниками. Большинство обычно посещаемых туристами мест пустовало. Гробница притягивала всех, как магнит.

С самого раннего утра начинались эти паломничества. Туристы приезжали на ослах, в закрытых повозках, в колясках, запряженных парой, и располагались в Долине, как у себя дома, на весь день. Вход в гробницу был обнесен невысоким каменным барьером, за которым они сгружали вещи и устраивались сами в ожидании каких-нибудь событий. Иногда им что-то удавалось увидеть, но чаще ничего интересного не происходило, однако это их, по-видимому, не обескураживало. Они могли сидеть так все утро, читая, разговаривая, занимаясь вязанием и фотографируя гробницу и друг друга. Если им в конце концов удавалось хоть что-нибудь увидеть, они бывали вполне удовлетворены.

Когда разносился слух, что сейчас из гробницы вынесут какой-то предмет, всех охватывало лихорадочное волнение. Книги и вязание откладывались в сторону, и на выход из гробницы нацеливалась целая батарея готовых к действию фотоаппаратов. Иной раз мы по-настоящему боялись, что барьер не выдержит и вся эта толпа посетителей свалится в зияющую пасть гробницы. Но, с другой стороны, когда из темноты на дневной свет медленно выплывали какие-то странные предметы, например огромные позолоченные чудовища, поддерживавшие ложа, это действительно должно было представлять внушительное зрелище. Сами мы во время переноски таких вещей заботились в основном о том, чтобы не повредить их в узком проходе, и только сдержанный шепот, а затем взрыв восклицаний говори­ли нам о реакции зрителей, собравшихся наверху.

Против обычных посетителей, которые ограничивались тем, что наблюдали за нашей работой сверху, у нас не было никаких возражений. Мы даже старались по возможности выносить вещи из гробницы, ничем их не прикрывая, чтобы удовлетворить любопытство этих зрителей. Зато нам по-настоящему мешали те люди, которые под каким-либо предлогом пытались проникнуть в самую гробницу. А таких оказалось немало.

Затруднения этого рода возрастали так предательски постепенно, что мы сами долгое время не подозревали, к чему они неизбежно приведут. Но в конце концов наша работа практически приостановилась.

Вначале, естественно, приезжали официальные представители соответствующих учреждений. Разумеется, им мы были только рады. Точно так же мы были довольны, когда нас посещали археологи. Они имели полное право на осмотр гробницы, и мы с удовольствием показывали им все, что заслуживало внимания. Такие люди не мешали нам раньше и не помешают впредь. Трудности начались тогда, когда в ход пошли рекомендательные письма. Их писали буквально сотнями: наши друзья - никогда в жизни мы даже не подозревали, что у нас столько друзей! - друзья наших друзей, люди, действительно имевшие к нам какое-то отношение, и люди, не имеющие с нами ничего общего. Письма раздавали по дипломатическим соображениям каирские чиновники различных департаментов и министерств, наконец, я уже не говорю о рекомендательных письмах, в которых посетители сами представлялись нам, либо просто требуя впустить их в гробницу, либо весьма находчиво и логично доказывая, что мы будем нелюбезны, если откажемся это сделать. А один изобретательный турист даже решил превратиться в посыльного, чтобы проникнуть в гробницу якобы для вручения телеграммы.

Желание посетить гробницу превратилось в настоящую манию. Все разговоры в луксорских отелях вертелись вокруг того, как и каким способом можно этого достичь. Те, кто побывал в гробнице, открыто хвастались, а для тех, кто не смог этого сделать, посещение гробницы превратилось в дело чести, и они начинали прилагать все усилия, чтобы проникнуть в нее любым путем. Дело дошло до того, что некоторые американские агентства начали рекламировать путешествия в Египет для осмотра гробницы Тутанхамона.

Все это, как нетрудно себе вообразить, поставило нас в довольно затруднительное положение. Среди посетителей было много таких, кого нам приходилось принимать по дипломатическим соображениям, и таких, кому мы не решались отказать, боясь жестоко оскорбить этим не только их самих, но и тех, кто давал им рекомендации. Но как положить предел этому? А сделать что-то было совершенно необходимо - как я уже говорил, вся работа в гробнице прекратилась.

В конце концов, чтобы разрешить эту проблему, мы попросту сбежали. Через десять дней после вскрытия внутренней запечатанной двери мы засыпали гробницу, заперли и забаррикадировали лабораторию и исчезли на целую неделю. Таким образом визиты были прекращены. Позднее, когда мы приступили к работе, вход в гробницу был засыпан, а в лабораторию мы взяли за правило никого не пускать.

Вообще история с посетителями - дело довольно деликатное. Из-за нее было довольно много осложнений, нас обвиняли в неуважении к людям, в отсутствии воспитания, эгоизме, грубости и во всех прочих грехах. Поэтому здесь необходимо внести ясность в вопрос о посещениях гробницы и о связанных с ними неудобствах.

Первое неудобство заключается в том, что присутствие большого числа посетителей в гробнице весьма опасно для находящихся в ней предметов. Но поскольку мы за эти предметы отвечаем, то не имеем ни малейшего права подвергать их такой опасности. А как ее избежать? Гробница тесна и вся загромождена вещами. Рано или поздно - так и случалось уже несколько раз за прошедший год - неверный шаг или неловкое движение одного из посетителей наносили непоправимый ущерб какому-либо предмету. И винить за это посетителя нельзя - ведь он не может знать точное положение и состояние каждой вещи. Виноваты в этом только мы, потому что впустили его в гробницу. И самое печальное здесь то, что наиболее заинтересованные и наиболее восторженные посетители на деле оказываются самыми опасными. Они теряют спокойствие и, придя в восторг от какого-либо предмета, в любой момент могут что-нибудь толкнуть или на что-нибудь наступить. Но даже в тех случаях, когда все остается целым, посетители, проходя через гробницу, поднимают пыль, которая сама по себе вредит вещам. В этом заключается первая и основная опасность.

Второе неудобство связано с потерей рабочего времени, которое отнимают посетители. На первый взгляд, в этом нет ничего страшного, однако в определенном отношении такая опасность еще серьезнее первой. Каждому посетителю в отдельности подобное мнение может показаться бессовестным преувеличением. В самом деле, какое влияние могут оказать полчаса, которые он или она у нас отняли, на целый сезон раскопок? Совершенно верно. Эти полчаса сами по себе не играют никакой роли. Но как быть еще с девятью посетителями или группами посетителей, которые пришли в гробницу в тот же день? Несложная арифметика показывает, что они отняли у нас в общей сложности пять часов рабочего времени. В действительности же потребуется гораздо больше, чем пять часов, потому что в короткие перерывы между двумя посещениями заниматься сколько-нибудь серьезным делом совершенно немыслимо.

Таким образом, вопреки всем предположениям, мы теряли целый день. В последнем сезоне были дни, когда гробницу осматривало по десять групп посетителей. И если бы мы уступали каждой просьбе и стремились избежать малейшей возможности кого-нибудь обидеть, то число десять было бы намного превышено. Другими словами, проходили недели, в течение которых не производилось никаких работ.

Действительно, в последний зимний сезон мы подарили посетителям четверть нашего рабочего времени. Это заставило нас задержаться на целый месяц дольше, чем мы рассчитывали, и работать в жаркий период. Майскую жару в Долине нельзя переносить спокойно, и она отнюдь не способствует работе.

Надо сказать, что речь идет прежде всего не о трудностях, которые испытывали мы сами, а о той опасности, которой подвергались вещи. Капризные реликвии древности чрезвычайно чувствительны к малейшим температурным изменениям, и за ними приходится очень внимательно следить. В данном случае разница между постоянной атмосферой передней комнаты, все время меняющейся температурой наружного воздуха и сухого воздуха гробницы, которая служила нам лабораторией, была настолько существенной, что не могла не повлиять на некоторые предметы. Поэтому было очень важно подвергать вещи предохранительной обработке при первой же возможности. Однако в ряде случаев нам приходилось сначала делать опытную обработку, требовавшую особенно тщательного наблюдения.

Не буду говорить о том, как опасно в таких случаях все время отрываться от дела, - это и без того ясно. Что сказал бы, например, химик, если бы вы попросили его прервать тончайший опыт для того, чтобы познакомить вас с его лабораторией? Что ответил бы вам хирург, если бы ему помешали во время операции? А больной?! И, наконец, что сказал бы даже простой делец, - вернее, чего бы он ни наговорил, - если бы каж­дое утро к нему заявлялось десять экскурсий лишь для того, чтобы осмотреть его бюро?

Археология заслуживает такого же уважения, как любой иной вид исследования, и даже - да простится мне эта дерзость! - как «священная» наука добывания денег. Почему же в таком случае нас считают грубиянами, когда мы протестуем против беспрестанных помех? Неужели только потому, что мы работали в уединенной местности, а не в людном городе? Я думаю - объяснение в том, что большинство вовсе не считает раскопки работой. Для них это нечто вроде развлечения, которым археолог занимается за свой счет, если он достаточно богат, или за счет других, если он умеет их убедить. Все, что ему остается, по их мнению, - это наслаждаться жизнью во время благодатных зимних сезонов и оплачивать услуги толпы рабочих, которые ищут для него разные вещи.

Подобное представление об археологии возникло по вине археологов-дилетантов, которые почти ни к чему не прикасаются собственными руками и загадочно отсутствуют в тот момент, когда их рабочим случается что-либо найти. Но жизнь настоящего, серьезного археолога далеко не так легка. Она часто однообразна и, как будет видно из следующей главы, требует от него такого же напряженного труда, как и от любого другого члена общества.

Я уделил этому вопросу больше места, чем предполагал, но случилось это лишь потому, что данная проблема имеет для нас слишком серьезное значение. Нам повезло с нашей гробницей так, как до сих пор не везло ни одному археологу. Однако, если на нашу долю не выпала подобная удача, мы обязаны воспользоваться ею до конца, иначе над нами будет вечно тяготеть проклятие всех будущих поколений археологов. А для этого нам совершенно необходимо позаботиться о том, чтобы никто не мешал нашей работе.

Главное, что лишь немногие посетители относятся к археологии серьезно или хотя бы интересуются ею. Большинство из них стремится попасть в гробницу просто из любопытства или, что еще хуже, потому что все так делают. Они хотят лишь получить возможность поболтать потом о своем посещении гробницы с друзьями или покрасоваться перед другими туристами, которым не удалось добиться разрешения. И нет ничего обиднее того, что вас отрывают от целиком захватившей вас работы, что вы отдаете полчаса драгоценного времени какому-нибудь посетителю, пустившему в ход все на свете, лишь бы вы его приняли, и что потом, уходя, этот человек заявляет во всеуслышание: «Не понимаю, что здесь, собственно, интересного?» А именно так оно и было в этот зимний сезон, причем не один раз.

В следующий сезон посетителей при любых условиях будет гораздо меньше. Ни один посторонний человек просто не сможет войти в усыпальницу, потому что малейшее свободное пространство будет занято лесами и потому что разборка саркофагов по секциям сама по себе- слишком ответственная операция, не терпящая ни малейшего вмешательства. Что касается лаборатории, то предметы в ней будут обрабатываться по одному и тотчас же по окончании работы их будут упаковывать и отправлять. Шесть ящиков с вещами из гробницы уже отправлены, и сейчас вещи экспонированы в Каирском музее. Поэтому мы убедительно просим путешественников, приезжающих в Египет, ограничиться осмотром этих вещей и тем, что они могут увидеть на поверхности, но, главное, мы просим их не стараться проникнуть в самую гробницу. Те, кто действительно интересуется археологией, в первую очередь должны понять, насколько обоснована наша просьба. А те, кого влечет праздное любопытство, для кого гробница представляется балаганом, а Тутанхамон - всего лишь темой для болтовни, те вообще не заслуживают внимания, и с ними мы не будем считаться. Что бы ни удалось нам найти в следующий сезон, мы думаем, что нам разрешат заняться этими вещами так, как того требует и заслуживает наше открытие.

РАБОТА В ЛАБОРАТОРИИ

Эта глава посвящается тем людям - а их довольно много, - которые полагают, что археолог проводит время, греясь на солнышке, приятно развлекаясь созерцанием того, как другие работают для него, и рассеивает скуку, наблюдая, как ему выносят полные корзины извлеченных из недр земли прекрасных памятников древности.

В действительности жизнь археолога совсем иная. Немногие знают ее в подробностях, а поэтому, прежде чем приступить к описанию самой лабораторной работы прошлого сезона, мы считаем не лишним рассказать здесь о ней хотя бы в общих чертах. Кстати, это заодно поможет объяснить, почему была необходима такая кропотливая работа в лаборатории.

Прежде всего нужно раз и навсегда отчетливо уяснить: никто никогда не приносит археологу полные корзины предметов, чтобы он на них любовался. Первое и основное правило всяких раскопок заключается в том, что археолог должен каждую вещь извлекать из земли собственными руками. От этого зависит слишком многое. Не говоря уже о повреждениях, которые могут причинить неумелые пальцы, чрезвычайно важно самому увидеть каждый предмет на месте, так как положение, в котором он находится в земле, и его связь с другими предметами могут дать ценные дополнительные сведения. Например, по положению предмета в земле иной раз можно установить время, к которому он относится. В противном случае в музеях множатся экспонаты с туманными надписями: «Предположительно Среднее царство»; в то же время, если была бы установлена связь вещей с другими, их можно было бы точно отнести к той или иной династии или даже к периоду правления определенного фараона. По положению одного предмета среди группы других можно догадаться, для чего он предназначен, или же подметить какие-то детали, которые пригодятся для последующей реконструкции.

Взять для примера хотя бы зазубренные осколки кремня, которые в таком огромном количестве находят на местах поселений времен Среднего царства. Мы догадывались об их назначении, и под этикеткой «кремневые зубцы серпа» эти осколки представляли собой довольно интересный музейный экспонат. Представьте себе далее, что вы нашли в земле, как случилось со мной, весь серп целиком. Его деревянные части были в таком состоянии, что могли рассыпаться от одного прикосновения, и тогда никто бы уже не понял, что здесь лежал серп. Представлялись две возможности. При максимальной осторожности, с применением предохранительной обработки, вам, может быть, удалось бы извлечь из земли этот серп целиком. Если же процесс разрушения зашел слишком далеко, оставалось только сделать описание и произвести обмеры, которые позволили бы вам впоследствии изготовить новые деревянные части.

И в том и в другом случае у вас оказался бы ценный музейный экземпляр - с точки зрения археологии в тысячу раз более ценный, чем горсть отдельных осколков кремня, которой бы вы обладали, действуя по-другому.

Я привел лишь небольшой пример, показывающий, как важны сведения, получаемые непосредственно на месте раскопок. Когда мы дойдем до обработки материалов из гробницы, нам придется встретиться с еще более яркими примерами такого же рода.

Еще одно замечание, прежде чем продолжать рассказ. Отмечая точное положение предмета или группы предметов, вы тем самым часто собираете сведения, которые помогут вам найти подобные предметы при последующих раскопках. В частности, это относится к жертвам закладки. Во всех сооружениях жертвы закладки располагаются по совершенно определенной системе, и если вам удалось найти хотя бы часть, то обнаружить остальные уже не составит труда.

Итак, археолог обязан осмотреть каждую вещь на месте находки, подробно описать ее, не сдвигая с места, а если это необходимо, тут же подвергнуть ее предохранительной обработке.

Совершенно очевидно, что при этих условиях вам приходится неотлучно находиться на месте раскопок. О каких-либо увеселительных поездках или выходных днях не может быть и речи. Когда идет работа, приходится наблюдать за ней ежедневно и по возможности ежечасно. Ваши рабочие должны знать, где найти вас в любой момент. Они обязаны твердо усвоить, что все новости о всякой находке следует прежде всего и без малейшего промедления сообщать вам.

Если находка значительна, вы можете догадаться о том, что что-то случилось, еще до того, как вам об этом сообщат. Слухи о таких событиях, особенно в Египте, распространяются почти мгновенно и оказывают любопытное психологическое воздействие на всех ваших рабочих без исклю­чения. Они сразу начинают работать как-то иначе, не обязательно быстрее, но всегда по-другому и всегда гораздо бесшумнее. Обычные рабочие песни, например, тотчас же смолкают.

Что касается небольшой находки, то о ней вы часто можете заключить по поведению того, кто приносит эту весть. Ничто на свете не заставит рабочего прямо прийти к вам и прямо сказать, что он нашел. Любой ценой он должен сделать из своей находки тайну. Он бродит, преисполненный самодовольства, а затем напускает на себя еще более значительный вид и со всевозможными предосторожностями отзывает вас в сторону, шепотом сообщая свою новость. Но и тогда нелегко понять, о чем, собственно, идет речь. Обычно до тех пор, пока вы сами не прибудете на место, вам не удается догадаться, какой именно предмет обнаружен.

Подобное поведение объясняется главным образом пристрастием египтян ко всему таинственному. При первой же возможности тот же самый человек расскажет своим приятелям о сделанной им находке со всеми подробностями, но до поры до времени предполагается, что они не должны ничего знать. Это как бы входит в условия игры.

Известную роль тут играет волнение рабочих. Дело вовсе не в том, что их интересуют предметы древности сами по себе, а в том, что они смотрят на свою работу, как на азартную игру. Большинство археологов строят работу по так называемой «системе бакшишей», то есть за каждую находку они платят рабочим какую-то сумму сверх обычного заработка. Система эта далеко не идеальна, однако она обладает двумя преимуществами. Во-первых, она способствует сохранности вещей, особенно мелких, которые легко утаить. А такие вещи нередко представляют огромную ценность, например для точной датировки находок. Во-вторых, эта система побуждает рабочих быть более прилежными и относиться к работе тщательнее, учитывая, что оплата зависит не от ценности самого найденного предмета, а от того, насколько осторожно с ним обращались.

Все это, а также ряд других причин заставляет вас постоянно находиться на месте раскопок. Даже в том случае, если в это время ничего обнаружить не удается, вам все равно не придется скучать. Начать хотя бы с того, что каждую гробницу, каждое строение, вплоть до любой разрушенной стены, необходимо описать, а это, особенно когда имеешь дело с шахтовыми погребениями, связано с довольно сложными гимнастическими упражнениями. Шахты обычно имеют глубину от 3 до 40 метров, и я как-то подсчитал, что в течение одного лишь сезона мне, карабкаясь по веревке, пришлось излазить около тысячи метров.

Кроме того, всегда остается фотографирование. Каждый предмет, представляющий собой хоть какую-то археологическую ценность, необходимо сфотографировать, прежде чем к нему прикоснуться. Во многих случаях, чтобы зафиксировать все стадии извлечения этого предмета, приходится делать не один, а множество снимков. Многие из этих снимков скорее всего никогда вам не пригодятся. Однако - кто знает? - если возникнет какой-нибудь вопрос, один из этих как будто ненужных негативов может оказаться решающим доказательством. Поэтому фотографи­рование необходимо со всех точек зрения и, может быть, является одной из основных обязанностей каждого археолога. Я помню случай, когда мне пришлось заснять и проявить за день до пятидесяти негативов.

По мере возможности эти две обязанности - составление планов и фотографирование - поручаются специалистам, чтобы археологи могли целиком посвятить себя тому, что в раскопках называется тонкой работой. В руках археолога лопата должна «играть», как говорит наш брат-землекоп. Любые раскопки связаны с рядом проблем и затруднений, и некоторые из них можно разрешить лишь в том случае, если вновь и вновь обходить место раскопок, рассматривая каждый отдельный случай со всех точек зрения и исследуя его со всех сторон. Значение комплекса стен, следов восстановления здания или позднейшей его перестройки, изменившей первоначальный план архитектора, смысл изменений характера слоев, в которых остатки более позднего периода располагаются над строениями более раннего, значение особенностей внешних наслоений или последовательность слоев в холме, образованном развалинами, - все это и еще многое другое заставляет археолога задумываться. Его победа или поражение, как ученого, целиком зависят от того, сумеет ли он ответить на все эти возникающие перед ним вопросы.

Далее. Если даже археолог освобожден от забот о фотографировании и составлении планов, это означает лишь то, что он может посвящать больше времени и энергии общей организации раскопок и таким образом добиться экономии времени и денег. Из-за отсутствия системы при раскопках зря истрачена не одна сотня фунтов стерлингов, и многие археологи вынуждены были перекапывать собственные отвалы только потому, что не были достаточно предусмотрительны вначале.

Так, особого внимания требует организация труда рабочих. Чтобы не было длительных простоев в работе, рабочих необходимо перемещать с одного участка на другой, когда это нужно, и никогда не оставлять их дольше, чем требуется, на участках, где и без них можно прекрасно обойтись. Общее число рабочих, за которыми археолог может наблюдать, целиком зависит от характера раскопок. При больших и более или менее безрезультатных предприятиях, таких, например, как расчистка пирамид, число рабочих может быть неограниченным. Для работы в скальных гробницах хватит, пожалуй и пятидесяти человек. В узких гробницах, например, в погребениях древнейшего периода, археологу неудобно контролировать и десять человек. Кроме того, число рабочих во многом зависит от характера и строения местности, в которой происходят раскопки.

Все это касается лишь полевых работ, того, что связано с наблюдением за раскопками. Но, кроме того, археологу, если он заинтересован в своей работе, приходится заниматься еще и многими другими делами, Отнимающими у него все свободные часы и вечера. Заметки, текущие измерения, регистрация предметов - все это нужно делать не откладывая. Необходимо проявлять негативы, печатать снимки и регистрировать те и другие. Необходимо склеивать разбитые вещи, обрабатывать предметы, состояние которых требует особого ухода, восстанавливать разрушенные предметы, вновь нанизывать рассыпавшиеся бусины. Затем приходит очередь лабораторного фотографирования, потому что с каждого предмета необходимо сделать масштабный снимок, а в отдельных случаях - и несколько снимков в разных ракурсах.

Этот перечень можно было бы продолжить до бесконечности. В него входят и такие имеющие весьма отдаленное отношение к археологии занятия, как приведение в порядок счетов, оказание медицинской помощи рабочим и разбор их споров.

Рабочие, конечно, отдыхают один день в неделю. В самом начале сезона раскопок археолог Думает, что и он будет иметь раз в неделю свободный день. Но проходит неделя, и ему приходится отказаться от этой мысли, потому что именно этот свободный день оказывается самым подходящим, если не единственным, для завершения тысячи и одного дела, свалившегося на его голову.

Вот какова в общих чертах жизнь археолога.

Здесь мы хотели бы остановиться подробнее на той части работы археолога, которая связана с описанием и первой предохранительной обработкой предметов различных категорий. Рядовой читатель вряд ли что-либо знает об этих вещах, поэтому мы постараемся дать ему о них ясное представление на ряде примеров из нашей лабораторной работы прошлого сезона.

Взять хотя бы деревянные изделия. Они редко сохраняются в хорошем состоянии, и в связи с этим возникает немало проблем. Главные враги дерева - сырость и белые муравьи. В неблагоприятных условиях от дерева остается только кучка черной пыли или хрупкая оболочка, кото­рая разваливается от первого же прикосновения. В первом случае единственное, что вы можете сделать, это отметить в своих записях наличие дерева, зато во втором случае уже можно записать какие-то сведения о найденном предмете: его можно измерить, можно также, если не терять времени, скопировать готовые навсегда исчезнуть от малейшего прикосновения или первого дуновения ветра нанесенные краской надписи, которые помогут вам установить имя владельца. И, наконец, в ряде случаев, когда деревянная оболочка или основа предмета разрушены, на месте остаются обвалившиеся украшения из слоновой кости, золота, фаянса или еще чего-нибудь, прикреплявшиеся к дереву. Если тщательно зарисовать, в каком положении лежат эти украшения, подобрать их и сложить вместе в зафиксированном порядке, а затем восполнить недостающие части, то довольно часто удается установить точные размеры и форму предмета. После этого, укрепив подлинные украшения на новой деревянной основе, можно вместо бесполезной во всех отношениях груды многочисленных обломков слоновой кости, золота и фаянса воссоздать весь предмет, кото­рый с практической точки зрения будет ничем не хуже нового.

Кроме того, даже тогда, когда дерево находится в последней стадии разрушения, его можно сохранить, подвергнув обработке растопленным парафином. Таким способом удается сделать достаточно прочными даже такие вещи, которые готовы рассыпаться на куски.

Разумеется, состояние деревянных изделий зависит от их местонахождения. К счастью для нас, Луксор в этом отношении, пожалуй, самая благоприятная местность во всем Египте. Нам тоже пришлось немало повозиться с деревянными предметами, извлеченными из гробницы, однако объясняется это иначе. Мы нашли деревянные предметы в хорошем состоянии, и лишь впоследствии из-за перемены атмосферы они начали сжиматься, что доставило нам много хлопот. Если бы речь шла о простых деревянных предметах, все это было бы не так страшно, но египтяне очень любили наносить на дерево тонкий слой грунтовки и украшать подготовленную- таким образом поверхность всевозможными изображениями или листовым золотом. Естественно поэтому, что. когда дерево начинает сжиматься, грунтовка трескается, осыпается и возникает серьезная опасность, что вместе с нею исчезнет большая часть росписи.

Проблема эта чрезвычайно сложна. Укрепить на грунтовке роспись или золотую фольгу, конечно, нетрудно, но как вновь скрепить грунтовку с деревом? Обычные способы здесь не годятся. И в этом случае, как будет видно из дальнейшего, мы вновь вынуждены были прибегать к помощи парафина.

Весьма различной бывает и сохранность тканей. Иногда ткань оказывается такой прочной, словно она только что сошла с ткацкого станка, а иногда из-за сырости превращается буквально в сажу. В нашей гробнице трудности обращения с тканями усугублялись их небрежной, бесцеремонной укладкой, а также тем, что большинство одеяний было расшито украшениями из золотых розеток и бус.

Вышивки из бус сами по себе ставят перед археологом серьезные проблемы. Из всех материалов, с которыми ему приходится иметь дело, эти украшения подвергают его терпение, пожалуй, наиболее жестокому испытанию.

Египтяне питали необычайное пристрастие к бусам, и весьма нередко на одной мумии находят несколько ожерелий, два или три воротника, один-два пояса и полный набор браслетов и ножных колец. На подобные украшения идет несколько тысяч бусин и бисерин. Здесь-то и начинается испытание терпения археолога. Чтобы собрать и восстановить все эти вещи, ему приходится по крайней мере дважды брать каждую бусину в руки. А работать необходимо очень осторожно, чтобы не нарушить первоначального расположения бусин. Нитки, на которых они были нанизаны, разумеется, все давно истлели, но тем не менее бусины обычно лежат в правильном порядке, и, если удалить с них пыль, соблюдая величайшую осторожность, иногда удается установить точное расположение бусин и собрать целое ожерелье или воротник.

Вновь нанизывать бусы на нитку можно тут же, на месте, по мере очистки отдельных частей украшения. Однажды, когда мне довелось иметь дело с поясом, состоящим из нескольких ниток бус, я

Поиск по сайту: