Ж. Бодрийяр: структура мифов общества потребления.

Работа «Символический обмен и смерть» увидела свет, когда Ж. Бодрийяру было 46—47 лет, это — его пятая книга. Он анализирует современную ему культуру неокапитализма, ясно выражает свои симпатии и антипатии. Даже в этой работе он осторожно использует термин «постмодерн» и часто заключает его в кавычки. В «Символическом обмене…» Бодрийяр обозначает трехчленную стадиальную схему, куда включает и постмодерн. Схема включает 1) докапиталистическое «первобытное» общество, 2) стадию «политической экономии», то есть буржуазно-капиталистическую цивилизацию в её социокультурном контексте, включающем марксизм как явление духовной жизни общества, 3) современную стадию, характеризующуюся трансформацией ценностей с вектором отхода от ценностей буржуазно-капиталистической цивилизации. Он обосновывает, что современная цивилизация является новой общественной организацией, основным признаком которой является универсальное распространение «симулякров». Приведенная стадиальная схема не является исторической конструкцией, она, скорее, философско-социологическая, дающая четкие ориентиры динамики западной цивилизации к её современному состоянию. Поэтому основной проблемной областью Ж. Бодрийяра мы бы назвали время в его социокультурной динамике. С. Зенкин в «Предисловии» к книге Ж. Болрийяра «Символический обмен и смерть» пишет, что если попытаться выделить «сквозную проблему, которую он в этой работе (как, впрочем, и в других) нигде не ставит отдельно и последовательно, по которая может раскрыть внутреннюю логику его мысли и поставить ее в контекст французской культуры последнего полувека. Это проблема времени». 1 Отметим, что, прежде всего, Ж. Бодрийяр увидел и почувствовал некую «неподлинность» жизни на индивидуальном, групповом и социальном уровнях. Нечто «ненастоящее» во взаимоотношениях между людьми, между людьми и вещами, по мнению Ж. Бодрийяра, прочно пронизывает современное общество. Ж. Бодрийяр почти не пользуется словом «миф», а если и пользуется, то для обозначения исторических мифов или мифологий исторических событий и фигур. Для обозначения так волнующей его «неподлинности» мира Ж. Бодрийяр вводит понятие «симулякр», имеющее свою онтологию в философской мысли. В античной философской мысли понятие «симулякр» встречается у Платона при обозначении «неверного» воспроизводства — подражания эйдосу. Негативная соотнесенность некоего предмета с трансцедентальным образцом представляет собой симулякр. С. Зенкин отмечает, что в 1967 году выходит статья Жиля Делёза «Ниспровергнуть платонизм». Она была опубликована в 1967 году в журнале «Ревю де метафизик э де мораль». Затем, в 1969 году статья была включена под названием «Платон и симулякр» в книгу Делёза «Логика смысла»). Делёз выдвинул задачу «ниспровержения платонизма», то есть освобождения симулякров от привязанности к модели и их включения в чисто дифференциальную игру: независимые от трансцендентных образцов симулякры и все больше формирует из них жизненную среду современного человека. 1 Отметим, что у Ж. Бодрийяра симулякр постоянно воспроизводится в социокультурном контексте современного общества. Появлению в работе «Символический обмен и смерть» понятия «симулякр» Бодрийяр предваряет краткое понимание символического обмена. Он пишет, что в современном обществе нет такой вещи, которая не была бы знаком, символом, и что нет такого символа, который не был бы товаром. Различные обмены как форма бытия социального — обратимы (сводимы или превратимы, — Т. М.) к своей противоположности, воплощая в себе период сведения бытия к небытию. Ж. Бодрийяр замечает: «Обратимость дара проявляется в отдариваиии, обратимость обмена — в жертвоприношении, обратимость времени — в цикле, обратимость производства — в разрушении, обратимость жизни — в смерти, обратимость каждого языкового элемента и смысла — в анаграмме; всюду, во всех областях — одна и та же общая форма, форма обратимости, циклического обращения, отмены; всюду она кладет конец линейному характеру времени, речи, экономических обменов и накопления, власти. Всюду она принимает для нас форму истребления и смерти. Это и есть форма символического. Она не мистична и не структурна — она просто неизбежна». 1 Переживание «неподлинности» мира практически впервые встречается в «Мифологии» Р. Барта. Барт вполне конкретно заявляет свое мироощущение. Он пишет: «Отправной точкой размышлений чаще всего служило ощущение, что я не могу вынести той «естественности», в которую пресса, искусство и здравый смысл постоянно облачают реальность, — меж тем как реальность эта, хоть и образует нашу жизненную среду, тем не менее сугубо исторична; одним словом, мне нестерпимо было глядеть, как в изложении наших текущих событий дня сплошь и рядом смешиваются Природа и История, и за этой пышной выставкой само-собой-разумеющегося мне хотелось вскрыть тот идеологический обман, который, по моему мнению, в ней таился. Мне с самого начала представлялось, что такого рода ложные очевидности характеризуются понятием мифа». 2 Барт пишет о том, что подлинный смысл вещи или явления заменила форма, порождающая многообразные социально-психологические коннотации (дополнительные смыслы). Эти смыслы функционируют в культуре как «мифы», обозначающие единицы неподлинных смыслов. Не только Барт обратил в то время внимание на «миф» и «подделку». Ученый из Германии Вальтер Беньямин связывал явление неподлинности мира с развивающейся тогда массовой культурой. Он пользовался иной терминологией. Он использовал понятие «репродукции» в том смысле, в каком позже его будут использовать К. Гирц, Ж. Бодрийяр и др. Беньямин пишет о том, что в массовом обществе у людей возникает непреодолимая потребность овладения тем или иным предметом непосредственно. Это ведет к тиражированию образов предметов, распространению отображений, репродукций. «При этом репродукция в том виде, в каком ее можно встретить в иллюстрированном журнале или кинохронике, совершенно очевидно отличается от картины. Уникальность и постоянство спаяны в картине так же тесно, как мимолетность и повторимость в репродукции. Освобождение предмета от его оболочки, разрушение ауры — характерная черта восприятия, чей «вкус к однотипному в мире» усилился настолько, что оно с помощью репродукции выжимает эту однотипность даже из уникальных явлений. Так в области наглядного восприятия находит отражение то, что в области теории проявляется как усиливающееся значение статистики. Ориентация реальности на массы и масс на реальность — процесс, влияние которого и на мышление, и на восприятие безгранично». 1 Интересно, что Вальтер Беньямин не был оптимистичен в прогнозах относительно как будущего искусства, так и динамики духовной жизни вообще. Он полагал, что любая репродукция, в том числе и кино, уничтожают традиционные ценности. «Их наиболее могущественным представителем является кино. Его общественное значение даже и в его наиболее позитивном проявлении, и именно в нем, не мыслимо без этой деструктивной, вызывающей катарсис составляющей: ликвидации традиционной ценности в составе культурного наследия. Это явление наиболее очевидно в больших исторических фильмах. Оно все больше расширяет свою сферу. И когда Абель Ганс 2 в 1927 году с энтузиазмом восклицал: «Шекспир, Рембрандт, Бетховен будут снимать кино… Все легенды, все мифологии, все религиозные деятели да и все религии… ждут экранного воскрешения, и герои нетепеливо толпятся у дверей», он — очевидно, сам того не сознавая, — приглашал к массовой ликвидации». 3 Говоря словами Ж. Бодрийяра, любая репродукция, в том числе кинематограф обладают эффектом симулякра. Мы остановились на Беньямине ещё и потому, что, как было отмечено, Бодрийяр активно использует в своей теории термин «репродукция». Более того, он отдает должное творчеству Вальтера Беньямина. Вот что он пишет: «Важнейшие последствия этого принципа репродукции первым сформулировал Вальтер Беньямин в «Произведении искусства в эпоху его технической воспроизводимости». Он показывает, что репродукцией поглощается весь процесс производства, меняются его целевые установки, делается иным статус продукта и производителя. Он показывает это на материале искусства, кино и фотографии, потому что именно там в XX веке открылись новые территории, свободные от «классических» производительных традиций и изначально расположенные под знаком воспроизводства; но, как мы знаем, сегодня в эту сферу попадает все материальное производство». 1 Можно привести еще несколько авторов, затрагивающих тему «неподлинности» мира в своих научных изысканиях. Но и сказанного достаточно, чтобы понять — многие идеи Ж. Бодрийяра имеют свои предтечи в социально-философской мысли. Однако Бодрийяр идет дальше. Рассматривая феномены «автомата» и «робота», он показывает, что автомат представляет собой симулякр более низкого порядка, нежели робот. Иными словами, он разграничивает понимание симулякров первого и второго порядков. Он полагает, что «автомат» и «робот» — эти два типа искусственного человека «разделяет целый мир». Автомат, по Бодрийяру, является аналогом человека, и его пребывание в мире поджобно театральному представлению. Но там, где появляется робот, с театральными представлениями покончено: робот работает, он не аналог, он — эквивалент человека. Бодрийяр акцентирует внимание на том факте, что робот — машина, но машина, представляющая собой «эквивалент человека, и в качестве эквивалента она включает его в себя, в единый операциональный процесс. В этом вся разница между симулякром первого и второго порядка». 2 По поводу робота никому не придет на ум сравнивать его с человеком, робот самостоятельная сущность. Далее Бодрийяр делает поворот к человеку, представляя его в условиях капиталистического постмодерна роботоподобным товаром. Вот что он пишет: «роботы и вообще машины могут бесконечно количественно умножаться, это даже и есть их закон — в отличие от автоматов, которые оставались механизмами великолепно-исключительными. Да и сами люди стали бурно умножать свою численность лишь с того момента, когда благодаря промышленной революции получили статус машин; освободившись от всяких отношений подобия, освободившись даже от собственного двойника, они растут вместе с системой производства, представляя собой просто ее миниатюрный эквивалент». 1 О. Санникова в своей интересной диссертационной работе «Трансформация социальных статусов и ролей в обществе постмодерна» обосновывает, что ведущими характеристиками статусно-ролевой структурации в обществе постмодерна являются следующие: n разрушение традиционной структуры индустриального общества и вытеснение ее жизненно-стилевым многообразием, дестратификацией, n отрыв от объективных оснований статуса и размывание его критериев, замена объективного статуса его субъективной интерпретацией и оценкой, кризис статусной идентификации и самоидентификации; n возрастание значимости личных качеств (способностей, предприимчивости, образованности, репутации и т. п.) в объективном формировании статуса, и, как следствие — сближение (вплоть до слияния) личного и социального статуса, вытеснение предписанного статуса достигаемым; n возрастание роли символического капитала (науки, образования) в жизни общества и определении социального статуса, как следствие — высокая социальная мобильность и переход к субъективным основаниям статусной идентификации (выбор, вкус, предпочтение и пр.) 2 О. Санникова, исследуя современное общество с позиций постмодерна, сохраняет устойчиво-оптимистичный взгляд на перспективы социального развития, основываясь на рационализме модерна. Она пишет, что трансформация общества повлекла за собой изменения в статусах и ролях как индивидуальных социальных субъектов, так и групповых. Возникает угроза виртуализации отношений: отношения между людьми рискуют быть заменены на отношения между образами. И далее: «Для того, чтобы вернуть общественные процессы в реальность, теперь необходимо задействовать специальные социальные регуляторы. Однако сложившийся механизм социального регулирования ориентирован (как многое в обществе модерна) на реальные общественные отношения и не может воздействовать на их виртуальные «двойники». Без должного регулирования возникает опасность хаотизации общества и непредсказуемости его движения». 3 Можно сказать, что отличие современных российских исследований постмодерна от западных идей состоит в учете возможностей возвращения ценностного мира людей в русло традиций модерна, что западные постмодернисты считают невозможным. Но и на Западе теоретики, отстаивающие значимость культуры Нового времени для современности, в противовес радикальному постмодернизму утверждают, что современная эпоха может быть охарактеризована как «пик модерности», а не постмодерн. В отечественной литературе также освещаются и интерпретируются дискуссии западных ученых по данной проблеме. 1 Для Ж. Бодрийяра, например, несомненным является факт необратимости культурной динамики, выражающейся в смене эпохи подделки эпохой репродукции. Природный закон ценности уступает место рыночному закону стоимости. Возникает новое поколение знаков и вещей, которые не надо подделывать, они производятся массово, в огромных масштабах бесконечной репродуктивности и обладают смыслом как промышленные симулякры. Здесь закладываются основы конституирования эры симулякров третьего порядка, когда формы воспроизводятся не механически, а «задумывают исходя из их воспроизводимости». Симулякры третьего порядка становятся основным предметом духовных исканий, плодом новой креативности, направленной на моделирование отличий между моделями, на их массовое производство в воистину необъятных масштабах. «Основные симулякры, создаваемые человеком, переходят из мира природных законов в мир сил и силовых напряжений, а сегодня — в мир структур и бинарных оппозиций. После метафизики сущего и видимого, после метафизики энергии и детерминизма — метафизика недетерминированности и кода». 2 Ж. Бодрийяр пишет о том, что принцип реального бытия предметов (принцип реальности) сменился принципом симуляции, детерминированным законом ценности. Господство кода и симуляции ведет к недерминированности событий, конституированию гиперреальности. «Целевые установки исчезли, теперь нас порождают модели», — пишет Бодрийяр. 1 Ученый рисует картину смены разных видов симулякров во времени — от Возрождения до наших дней. Отметим еще раз, что Бодрийяр разрабатывает свою теорию в контексте динамики культуры, активно используя и разрабатывая понятие «ценность», «закон ценности». Это весьма интересно, об этом практически не пишут интерпретаторы творчества Ж. Бодрийяра. Проблема ценностей всегда была в центре внимания ученых, а первое социологическое определение ценностей относится к началу XX века, когда У. Томас и Ф. Знанецкий дают их описание и дефиницию в своем труде «Польский крестьянин в Европе и Америке» (1918—1920). В русской социологии одними из первых работ посвященных ценностям являтся работы П. А. Сорокина «Преступление и кара; подвиг и награда (1914) и «Проблема социального равенства» (1917). Позже, в американский период своего творчества он создает фундаментальный четырехтомный труд «Социальная и культурная динамика» (1937—1941), где теория ценностей представлена достаточно полно. В отечественной социологии проблема ценностей активно разрабатывалась как в советский, так и в постсоветский период. Что касается современного этапа исследования ценностного сознания, то он характеризуется заметным «креном» в сторону интерпретации конкретно-социологических исследований, оставляя вне сферы внимания проблемы историко-культурной динамики ценностей. Л. Н. Столович в 1994 году высказал мысль: «Разработка теории ценностей не может не опираться на все, что было сделано в истории мировой общественной мысли. К сожалению, существующий огромный материал по теории ценностей у нас даже не собран и не систематизирован.У нас очень мало современных трудов, в которых история и теория ценностей излагалась бы достаточно полно, а имеющиеся обобщающего плана труды отделяет от нас неумолимое время». 2 С тех пор ситуация в этом плане незначительно изменилась. А, между тем, содержание не только самой ценности, но и понятия «ценность» — трансформируется во времени и воспроизводится в новых смыслах по схеме — «подделка — производство — симуляция». В работе выделяются три порядка симулякров. Вот как об этом пишет Ж. Бодрийяр. «Со времен эпохи Возрождения, параллельно изменениям закона ценности, последовательно сменились три порядка симулякров: l Подделка составляет господствующий тип «классической» эпохи, от Возрождения до промышленной революции; 1 Там же. 2 Столович Л. Н. Красота. Добро. Истина. — М., 1994. С. 7

l Производство составляет господствующий тип промышленной эпохи; l Симуляция составляет господствующий тип нынешней фазы, регулируемой кодом. Симулякр первого порядка действует на основе естественного закона ценности, симулякр второго порядка — на основе рыночного закона стоимости, симулякр третьего порядка — на основе структурного закона ценности». 1 «Структурный закон ценности» — что это такое? Здесь возможен лишь интерпретативный подход. Так, Бодрийяр пишет, что подделка, которая составляет господствующий тип «классической» эпохи, возникает вместе с модой. Мода возникает и развивается в эпоху Возрождения, когда буржуазные отношения вытесняют ценности феодального общества. Если эпохе Возрождения был присущ символический порядок, при котором, например, знаки принадлежности к определенному социальному слою обозначались знаками вполне определенно, то буржуазные отношения принесли людям свободу в использовании различных знаков. Восприятие этих знаков, например, может отсылать и отсылает воспринимающего к какому-то фрагменту действительности, на самом деле не имеющему ничего общего с транслятором знака. Бодрийяр пишет: «С концом обязательного знака наступает царство знака эмансипированного, которым могут теперь одинаково пользоваться все классы. На смену знаковой эндогамии, свойственной статусным обществам, приходит состязательная демократия. Тем самым через посредство межклассовых ценностей/знаков престижа с необходимостью возникает и подделка. Это переход от ограниченного числа знаков, «свободное» производство которых находится под запретом, к массовому распространению знаков согласно спросу». 2 Ученые, исследующие эпоху постмодерна, отмечают амбивалентность ценностей, функционирующих в обществе. Социологампостмодернистам свойственны рефлексивность, критический взгляд на современную реальность и социологические теории, в том числе и постмодернистские. Зигмунд Бауман в своей работе «Признаки постмодерна» показывает плюралистичность культуры современных обществ, меняющую стандарты истины в сторону их относительности. 3 Бауман полагает, что мораль постмодернистского общества выглядит следующим образом:

Люди перестают быть плохими или хорошими. Они просто «морально амбивалентны». n Моральные явления не отличаются регулярностью и устойчивостью. n Моральные конфликты не могут быть разрешены в силу отсутствия устойчивых моральных принципов. n Нет такого явления как универсальная, общая для всех мораль. n Соответственно, нет рационального порядка, ибо нет механизма морального контроля. n Но мораль не исчезает вообще. Она трансформируется в этическую систему, касающуюся межличностного взаимодействия. Особую значимость приобретает потребность быть для другого. n Люди обречены на жизнь с неразрешимыми моральными дилеммами. 1 В «Символическом обмене…» Бодрийяр трактует эту амбивалентность иначе: он связывает неоднозначность симулякров с неоднородностью объектов, являющихся для них моделями. Это касается имитации (подделки) как материальных вещей, так и процессов, символических сущностей (симуляция поступков, деятельности, болезни, и пр). В эпоху постмодерна большую роль играют «интерпретаторы» — интеллектуалы с постмодернистским мышлением. «Постмодернистское мышление» означает, что интеллектуалы переводят, точнее, делают доступными идеи одного сообщества для восприятия другим сообществом; они не ориентированы на выбор «лучших идей», их цель — обеспечить коммуникацию между автономными сообществами; интерпретаторы стремятся предотвратить искажение в процессе коммуникации; для этого они развивают глубокое понимание той системы знания, которую необходимо адаптировать для восприятия другими. 2 О. Христофорова, сравнивая общество модерна и общество постмодерна, отмечает, что общество модерна — прежде всего, целостная и упорядоченная система, которая детерминирует и определяет свои составляющие. Его феноменами выступают такие явления как тоталитаризация, классовость, элитизм, ограничение человека через приведение его жизнедеятельности к всеобщему, рациональному и истинному. Общество модерна «имеет дисциплинированную, структурированную природу, основывается на метафорах прогресса и рациональности. Оно объективно и принципиально познаваемо. Индивиды в нем рассматриваются преимущественно как социальные типы и представители определенных социальных структур». 1 Общество постмодерна уже не целостно — происходит трансформация социальных структур в сторону функционирования автономных индивидов. «В познании, прежде всего, делается акцент на категории «социальность», которая отказывается принимать во внимание «структурированный характер процесса» и преимущественно направлена на описание функционирования сообществ автономных индивидов». 2 Ссылаясь на исследования З. Баумана, О. Христофорова делает следующий вывод: «В социологической теории постмодерна центральное место отводится понятиям социальности, пространства обитания, самоконструирования и самомонтажа (в «ортодоксальном» модерне этот ряд занимают категории — общество, нормативная группа, социализация и контроль)». 3

Поиск по сайту: