Ейск. Лето. Где-то счастливое, когда-то безоблачное.

Порой, некоторые наши мысли блуждают в голове долго, некоторые и всю жизнь.

И только при потребности оформляются в предложения.

- Заба-а-а-авная штучка! – Пашка вертел в руке продолговатый предмет, с детской дотошностью тиская и нажимая пальцами на все выпуклости, - заграничная! Точно!

Штукенция на удивление, вынутая из влажной глины, умудрилась не налепить на себя ни кусочка грязи.

Пашка где-то слышал, что каждый год Азовское море, подмывая побережье, забирает у суши до 10 метров и частенько прикатывал сюда на велосипеде. Потом брёл по песчаной полосе, задирая голову на высоченный обрыв, отмеченный осыпями, оголяющими древние наслоения породы, ожидая, что когда-нибудь обвалившийся кусок обнажит чего-нибудь эдакое.

- Гли-но-зём, - он по слогам произнёс мудреное словцо, пока ещё не подкреплённое планомерной школьной программой. Он любил всякие такие словечки, которыми можно покозырять перед друзьями, которые обильно вливались в его детский мозг-губку с массивом нужной и ненужной информации из десятков читаных книг.

Впрочем, десятилетний мальчик едва ли так построил бы своё предложение, даже с оглядкой на своеобразную начитанность.

Своеобразной его начитанность была потому, что книги Пашка глотал как, сладкую газировку из автомата не жалея три копейки. Особенно когда накрутишь педалями от центрального пляжа до «второго» вдоль «железки» против ветра, вспаренный по лету с пересохшим ртом^[28]. Глотал, не ощущая вкуса – лишь бы удовлетворить жажду. Жажду книжных приключений и великих тайн. Спеша за сюжетом с нетерпеливо подстёгивающим: «а что же дальше?!». Порой сокращая для себя сложносоставные слова, неправильно ставя ударения, перескакивая через строчки. Имея самый точный ориентир на странице - начало абзаца с многообещающими: «вдруг», «однажды» или «неожиданно», с которых и начиналось самое захватывающее.

Пашка, ещё раз окинул взглядом выгнутую дугой, уходящую вдаль коричневую полосу обрыва, в надежде может сейчас ссыплется с кручи пласт земли и обнажит тускло поблёскивающий металлом бок инопланетного космического корабля.

«Эх, это только в книжках может быть. Хотя не зря я сегодня сюда махнул. Пацаны не захотели, а вот - какую штукенцию нашёл. Дома обязательно надо разобрать. Это ж так интересно – что там внутри!

Всё, теперь домой! И так задержался. Ещё к бабушке заехать, хотя бы минут на пять. Мама всё ровно спросит – где был? Не говорить же, что ездили с пацанами аж на аэродром. Заругает. А так скажу: «где, где - у бабушки»! Ведь был же? Был! Ну и что, что всего пять минут».

Пусть и не полная правда, но откровенно врать Пашке не хотелось.

Просвистев ветром в ушах до бабушкиных восхитительно пахнущих пышек, с тающим на коричневатой пропечёности мёдом. Успев даже повесить (петля на шею!) на шелковице у кустов малины куклу вредной москвички-Любки, с табличкой: «Она жрала малину!».

«А чего она, зараза - утром приедешь, в надежде малинки, за ночь поспевшей поклевать, а тут уже понаехавшие отметились»!

Закатив в подвал многоэтажки велосипед, удачно миновав мамины кордоны-макароны, наконец, открыть свой маленький неприкасаемый уголок – секретер, где у него лежали самодельный фрегат из спичек после взахлёб прочитанного «Капитана Блада», грозные пластилиновые броненосцы из «Порт-Артура», звездолёт «Туманности Андромеды» и много всякой интересной всячины.

Наконец можно было взяться за находку, внимательно осмотрев, которую, он уже наметил едва заметные щели, куда можно было ставить тонкое лезвие, что б поддеть, всковырнуть и препарировать…. Главное, разобрав, потом собрать как было, что б без деталей лишних. А то было у него так с «фэдом»^[29], и что удивительно – работал!

Однако ж не заладилось – отложил на завтра!

Сначала мама…, ну, вкусно конечно! Но после бабушкиных лепёшек совсем не хочется. Потом папа с работы пришёл слегка пьяный – в самой своей лучшей доброй стадии, когда можно было чего-нибудь выпросить.

Одно плохо – будет ночью на кухню бегать воду хлебать. Конечно, увидит полоску света из-под дверной щели, распахивая дверь с рыком: «А ну быстро спать! Читаешь лёжа - зрение портишь!». А толку – фонарик и под одеяло!

* * *

На заре огнестрельного века пользователь фузеи, например, по наличию ствола вполне был в состоянии понять, для чего предназначена эта непонятная конструкция под названием АК-47. Или рядовой житель 19 века, имеющий образное представление об опытах Фарадея, взглянув на прибор транзисторного типа, по проводкам на пла́то хотя бы приблизительно мог предположить его электрическую концепцию.

Пашке было на порядки сложней. Изрядно испотев и оцарапав о лезвие ножа руку, он, наконец, рассмотрел через лупу - щель была лишь имитацией. Уже психанув и собиравшись поступить более радикально, приготовив плоскогубцы и молоток, всё же решил ещё повертеть фиговину в руках.

Раскрылась она совершенно неожиданно, после ряда бессистемных нажатий на подобие едва утапливаемой кнопки, выдвинув со стороны торца чёрный глянцевый параллелепипед-монолит. Это было настоящее «ух ты!!!». На идеально гладкой поверхности словно из-под стекла проступали рядками непонятные картинки-обозначения. Пашка водил по ним пальцем и даже пытался нажимать – ничего не происходило. Потом углядел и вынул чётко подогнанные заглушки на боковине, открывшие одно круглое (с игольное ушко) отверстие и продолговатую щель. Потыкал туда для проверки – тоже ничего.

Штучка выглядела цельной и вскрыть такую – только сломать, шарахнув молотком, чего крайне не хотелось.

Как бы то ни было, раскрошив бы её, он не увидел бы ни привычных транзисторов, ни даже многоножек микрочипов – другая технология, на иных принципах.

И снова крутил, вертел, шустря пальцами по гладкой лицевой стороне. В голове, вдруг словно зачесалось, но в это время зазвенел в соседней комнате будильник и Пашка упустил этот момент. Да и ничего особенного не произошло.

А ничего бы и не произошло (компания-разработчик применила стандартный на тот момент приём от несанкционированного использования прибора), если бы не один неожиданный, но как оказалось вполне допустимый фактор.

Процессор Gaijin-609 (а это был именно утерянный техником Карланом прибор), едва Пашка стал пытливо крутить его руках, сразу срисовал периферийными датчиками генетический код пользователя, проводя аутентификацию. Вот тут-то и произошло не предполагаемая безопасниками «Вечности» ситуация - машина нашла соответствие прежнего и нового пользователя на 95%, что являлось пропуском к работе.

Известно, что отпечатки пальцев, радужка глаз и в том числе генетические параметры имеют индивидуальный характер.

Естественно специалисты «Вечности» допускали полную схожесть личностей в альтернативных ветвях реальности. Для этого на проносимых техниками артефактах из будущего имелись отдельные пароли-предохранители. Другое дело, что специфика использования регистратор-адаптера предполагалась в весьма удалённом прошлом, где агенту встретить самого себя альтернативного не представлялось возможным.

В случае Пашки и техника Ольда Карлана вероятно сыграли наследственные казусы.

Gaijin-609 очень долго пролежал в пласте глины и испытывал энергетическую деградацию. Едва Пашка вынул его под лучи солнца, чувствительные фотоэлементы сразу стали вбирать энергию, о чём подтверждающее моргнул индикатор на внешней оболочке, имитирующей зажигалку (кстати, именно из-за севших питающих элементов была заблокирована функция зажигалки). Но Пашка этого не видел, как и позже не увидел засветившийся экран с обозначенными окошками управления, непосредственно на самом приборе.

Это был ещё один предохранитель от чужих пользователей – световой спектр артефакта воспринимался только лишь через вживлённый имплант, которого у Пашки, естественно не было.

Надо не забывать, что Пашка был всего лишь мальчиком и мысли в его голове блуждали совершенно сумбурно, а в программе Gaijin-609 стояла защита «от дурака». К тому же мнемоуправление требует определённой дисциплины.

Настроившийся на пользователя прибор либо видел не корректные постановки задач, либо просто зависал, до вынесения подобного же вердикта.

Ко всему контакты были спорадическими: с собой постоянно «штукенцию» Пашка не таскал, в какой-то момент он вообще потерял к ней интерес, а однажды (правда не на долго) умудрился выменять на гэдээровский набор «индейцев-ковбойцев».

У взрослых мальчиков - взрослые игрушки, затем армия, короткое неудачное институтство, всклоченные девяностые – до первых доступных компьютеров оставалось уж немного.

Основным игровым алгоритмом в данной Gaijin-609 была война. Понятно, что конкретно - Вторая мировая, однако разработчики программ, как правило, закладывают в свой продукт избыточные характеристики.

Вторая мировая, ставшая для страны Отечественной – это память, боль и гордость. Это материал в сотни книг и фильмов. И пусть не кривятся всякие там французы или голландцы, дескать «вы, русские излишне акцентируетесь на второй мировой!». Для них это была просто война, у них не стоял вопрос выживания.

Для мальчишек война это первые увлечения и игры. Пока Gaijin-609 исправно набирала материал, гибко настраиваясь на нового пользователя, пользователь «подсел» на компьютер, шарясь по сети, вбирая новые факты, не забывая азартно спускать пар в компьютерных стрелялках.

Хотя игроманом Пашка себя не считал, избыточно наевшись шутерами, в дальнейшем лишь периодически разнообразил быт, бегая-пуляя, пробуя на виртуальный вкус всякие «эм-шеснадцатые» амеров, австрийские «ауги», «фамосы» французов, неизменно предпочитая хватко шмалять из «калаша»^[30]. И даже не из патриотичности - мало того, что играть приходилось на стороне натовцев, стреляя по своим, просто бесили иногда эти разработчики игр, скрыто пропагандирующие всё американское.

Может это было его предвзятое ощущение, но Пашка заметил, что пользуясь американской штурмовой М-4, всегда удаётся победить в игре легче, чем стреляя из АК^[31]. А уж эти сопровождающие игру возгласы «американцы умнее, чем мы думали!», «американцы не такие дураки!», просто бесили. Пашка уже был взрослый мальчик-дядька, и понимал, как это может откладываться на подсознании основного потребителя компьютерных игрушек – детей. В общем – суки, они, эти ястребы-янкесы, надавать бы им….

Для Пашки интернет открыл доступ к интереснейшим подробностям войны на Тихом океане, не особо освещаемой советскими издательствами.

Наземные операции на тихоокеанском ТВД^[32] (всякие блуждания по джунглям и островам) не особо впечатлили, а вот на море происходили настоящие бои.

Не велика храбрость топить практически беззащитные транспорты торпедами из-под воды или ствольной артиллерией бронированных рейдеров, а потом именовать это громким: «Война в Атлантике»^[33].

На Тихом же, как бы американцы не увиливали, японцы вынуждали противника воевать по настоящему: эскадрилья на эскадрилью, крейсер на крейсер, мускулы на мускулы.

И это в самураях импонировало, какие бы следы не оставили по отношению к японцам Цусима и Порт-Артур.

Интернет вываливал массу информации, бэйсиком латентно настраивая образ мышления ничего не подозревающего Пашки на универсальный язык программирования. Происходило постепенное сопряжение с Gaijin-609. Попытки прибора из будущего наладить мнемоконтакт Пашка просто не замечал, относясь к «почёсыванию» в мозгу, как к обычности. Естественно, никому об этом не рассказывая, боясь прослыть чудаком.

А уже примелькавшаяся чёрная «щтучка» зачастую просто лежала на системном блоке, пока Пашка ковырялся в сетях или резался в игры.

История войны на Тихом его реально зацепила, завалив скачанными из интернета фотками кораблей и самолётов, их ТТХ, любопытными подробностями сражений, ключевыми моментами, когда всё могло пойти иначе, естественно давая пищу для сослагательного «а вот если бы!». В такие моменты его незаметная взаимосвязь с виртуальным симулятором вырисовывалась в мозгу разноплановыми историями, выводя некую квинтэссенцию из реальности и фантазий. По сути Gaijin-609 строил новую игру, Пашка же просто дурел, не понимая, что его мыслеобразы подпитываются нетривиальными возможностями машины из будущего.

Тут надо сказать, что процессор Gaijin-609 искал оптимальную возможность чистого контакта, когда мысли пользователя не были отвлечены ничем посторонним. В свою очередь, страдая бессонницей, Пашка сам себя накручивал думками по теме, провоцируя адаптер-симулятор.

Сон в полудрёме, часто в стадии управляемости, сминая подушку, нередко вскакивая к компу, нетерпеливо ожидая загрузки, чтобы записать ускользающую мысль.

И ни черта не высыпаясь, утром чумной пытался понять, что же это было, тыкая по клавиатуре, делясь «в контакте» недоумённым сумбуром: «…попробуешь там, в голове всё разложить по полочкам, упорядочить, а они никак не улягутся. То ползут как черепахи, то по теченью плывут, лениво плавниками шевеля по-рыбьи. Или скачут сайгаками. А порой и мчат, летят птицами…. Эх, мысли мои, мысли…»!

А однажды у него словно шоры приоткрылись. По-своему понятое и уложенное в рамочку с названием: «вот это так», ставшее привычным, вдруг показывает свой настоящий смысл.

Была у него из детства хохма - название фильма он воспринимал как «Азори здесь тихие». Именно «Азори»! Или песню «На дальней станции Сайду»^[34]. Что это за «азори» и почему они тихие?! И где, в каком краю находится эта станция «Сайду»?!

И даже потом, научившись по слогам, ещё долго считывал название с чёрно-белого экрана «Рекорда», не делая пробела, не выходя за очерченную в мозгу рамочку.

«И ведь видел и детально помнил эти значки, - Пашка уже другим взглядом смотрел на чёрный параллелепипед, гладя пальцем по гладкой полупрозрачно-обсидиановой плоскости этого…, сенсорного экрана, - только гад, не светится.

И ведь некоторые из этих символов смахивают на те, что есть на экране любого мобильника – «настройки» там, «приложения». Чёрт, его теперь просто «штучкой» и не назовёшь. Как минимум высокотехнологичный артефакт»!

Это естественно отметало детскою глупость-мечту о его инопланетном происхождении. Но и в иновремян, тем паче и в инопланетян после всяких рентивишных «теорий заблуждений» уж не верилось совсем.

Он вдруг вспомнил, что была ещё и внешняя оболочка, кстати, безнадежно потерянная или выменянная на что-то. Совершенно вылетело из головы.

«А ведь действительно напоминал а крутую пьезозажигалку. Значит шпионская хрень! На советскую технику семидесятых времён ну ни как не похоже».

Хотя доводилось ему вскрывать головки наведения советских ракет во время службы - там начинка была залита смолой и тоже выглядела спаянным монолитом.

Всковырнув заглушки на боку, подсветив фонариком, разглядел поблёскивающий рядок контактов.

«Даже выходы внешние есть, конечно не юэсби, - на глаз определил Пашка, - и наверняка питание, то-то экран не светится – батарейки сдохли сто лет уж как. Времени-то сколько прошло»!

Он подсел к компу, набирая: «сенсорные экраны».

«Офигеть! Первые разработки датировались 1971 годом»!

Но что выдала сеть, никак не было похоже на его находку – в ней угадывалась не просто суперсовременность, а, несомненно, футуристичность.

«Неужели американе в конце семидесятых уже такое делали»?!

- Просишься ты на стол под лупу специалиста! – Словно с живой, заговорил Пашка, - однако ж кому? Не к чужим же нести….

* * *

Не надо ничего бояться!

В конце концов, все наши детские кошмары и взрослые страхи воплотятся в жизнь.

Это всё просвистело у Пашки в голове мгновеньем, когда в мозгу вдруг, как из забытого детства всплыло ощущение, тот самый резонанс, похожий на почёсывание.

«Знакомый мозговой педикулёз»! - Даже нашёлся он на мрачный сарказм, тем не менее, тут же тормознув, чтобы прислушаться к своему организму. До этого он никогда не ассоциировал тот привычный артефакт из той жизни, с этой странностью в голове. Но сейчас вдруг явно увидел аналогию и симптоматику, прозревая на грани веры и маловероятности, выраженной пока лишь осторожным «неужели?!».

Едва он встал, ему в спину чуть не воткнулся сержант Савомото, как всегда внимательный, зашипел что-то предостерегающее авангарду и они по такой же шипящей команде офицера залегли.

- Чего залегли? – Тихо спросил Пашка у засопевшего рядом сержанта.

- Так ты ж чего-то почувствовал, - совершенно уверено пояснил сержант.

Они уже более четырёх часов брели по туннелям Нью-Йоркской подземки. Поначалу-то так бодренько, даже он сам, не смотря на рану на ноге. Но потом усталость и напряжение последних дней дало знать.

Куда их вёл капитан никто не знал, но у того был компас, и он видимо выдерживал нужное, одному ему известное направление. По крайней мере, несколько развилок они миновали, где офицер уверенно сверялся со своим неприхотливым гаджетом.

Подземка была на удивление пуста, но пару стычек произошло. Первый раз они выскочили сходу вероятно на спонтанный заслон противника. Произошла короткая и бестолковая перестрелка, не более минуты, они ушли в туннель и их никто не преследовал.

Вторая не менее бестолковая, но куда кровавей.

Голоса услышали издалека, потому подошли с предельной осторожностью. Два солдата из дозора наблюдали минут пятнадцать, определив, что военных нет – лишь пара десятков жителей города, укрывавшиеся от войны в вестибюле станции метро. Именно этих двоих солдат и смелó дуплетом, когда дождавшись подтянувшуюся группу, они вышли на освещённый участок с настороженными винтовками – среди гражданских оказалось два дурня-ковбоя с дробовиками.

Идущий почти в арьергарде, Пашка слышал сдвоенное «бух-бух», затем гортанный крик капитана и просто шквал автоматической стрекотни, звонко отражающийся от стен.

Японцы положили всех, и сидячих и лежащих. Проорав прекратить стрельбу, капитан, тем не менее, продолжал добивать шевелящихся из пистолета.

Что бы там не говорили про японских офицеров, легко посылающих своих солдат на смерть, Пашка видел, как переживает, а точнее вне себя, капитан по поводу потерь в отряде. Было такое впечатление, что он вообще слетел с катушек.

Зрелище было нелицеприятное – среди убитых были женщины, подростки, капитан орал, Пашке вдруг показалось, что он сейчас заставит снимать с этих несчастных скальпы.

Потом так же по окрику здёрнулись, топая дальше в тёмный провал тоннеля.

- Так глупо парни…, под пули, - лишь пробормотал сопящий позади Савомото, словно оправдывая офицера.

Шли как кроты, не включая фонарей, по какому-то наитию определяя спину впередиидущего. Что удивительно мало спотыкались. У головного (Пашка знал) тоже был ноктовизор. Но свой он постоянно включённым не держал – берёг батарейки.

Как залегли, спокойно нащупал кнопку включения. За те секунды, пока тепловизор разогревался, что-то разобрать вообще было сложно - казалось, что впереди кроме осторожных перемещений-копошни передовых солдат, естественно во главе с капитаном, ничего нет.

Вскоре он стал отличать не только пятна-фигуры японцев, а и менее чёткие оттенки.

Впереди, несомненно, что-то было похожее на технический узел, с расположенными вдоль стен шкафами, пучки толстых кабелей и ещё каких-то механических приспособлений. Тоннель при этом изгибался.

Подозрение вызвала утопленная в нише дверь. Такие двери могли вести в инженерное помещение персонала, а могли быть техническим выходом наружу.

- Там, - почти уверенно обозначил Пашка – в голове по-прежнему едва уловимо, но знакомо зудело.

В руке капитана задёргался фонарь, тускло – то ли намерено, то ли батарейки сели. Однако в темноте света оказалось вполне достаточно.

Подойдя ближе к темнеющему проёму, офицер, вероятно, что-то услышал и снова зашипел, раздавая команды.

Пашка ничего не разобрал, но тут и думать много не надо – все расползались, укрываясь за этими самыми железными ящиками-шкафами, взяв наизготовку оружие.

Это уже были профи, охотящиеся за такими как они, а может и конкретно за ними, после того как их группа успела пошуметь. Несмотря на то, что японцы приготовились, дверь распахнулась с неожиданным скрипом. Шлёпнуло, покатившись по бетонному полу шариком гранаты. Понимая, что сейчас произойдёт, Пашка отпустил карабин, зажимая уши, жмуря глаза, шире открывая рот, и всё ровно светошумовая смогла пробиться через веки, долбанув и по ушам.

Стреляли часто и разномастно, снова бухнуло гранатой, пока Пашка сжавшись за укрытием, ожидал, когда пройдут метелики в глазах.

Потом, удивляясь своему спокойствию, аккуратно высунувшись из-за укрытия, четырьмя выстрелами уложил троих, так удачно стоявших на одной линии огня.

Здоровенные силуэты в тепловизоре с японцами спутать было невозможно, дистанция позволяла без опаски промазать, бить выше бронежилета.

Тишина тянулась минут пять, и не верилось, что всё кончено. Ни одного шевеления.

«Неужели все убиты»?

- Ты Савомото-сан умеешь заболтать удачу, и она тебе улыбается, - Пашка не без удивления осматривал место побоища. В перестрелке удалось уцелеть только им двоим.

Сержант тоже, покопавшись среди тел американцев, отыскал фонарь, шарил световым пятном вокруг:

- Капитана с капралом срезали первыми, почти в упор. Но и они тут отметились. Судя по всему даже гранату просунуть успели за дверь, и из янки только вот эти уцелели.

- Которых уже я положил, - Пашка направив луч фонаря, рассматривал одного из убитых в навороченной экипировке.

Тот лежал, откинувшись навзничь. Зловеще поблёскивала ещё не свернувшаяся кровь под подбородком.

«Туда, куда и метил»! - Подумалось с извращённым кровожадным удовольствием.

Не смотря на плотно подогнанный ремешками шлем, при контрастном и неестественно белым свете фонаря, Пашка мог точно сказать, что уже видел эту рожу и даже помнил при каких обстоятельствах. Точнее при одном обстоятельстве.

Всякие там: «ну, вот и поквитались!» ушли на второй план. Его спонтанная догадка начинала приобретать логические формы и даже привела к неожиданной развязке.

«Хотя вряд ли это конец истории. Ну, прям индийские киношные страсти, мля. В одном флаконе с переселением душ»!

Он уже споро шарился по многочисленным карманам, уверенный в том, что сейчас найдёт.

«Ну, вот и он, или «оно», - наконец находя в одном из боковых кармашков предмет своих загадочных подозрений и прозрений, - что ж ты за северный олень-то такой, а?

И ты это всё затеял, чтобы свести меня с моим же убийцей. Пересадил в Мацуду, и выдумал всю эту войну»?

На него вдруг накатило, как при эйфории опьянения. То ли постбоевое состояние, когда сжавшаяся пружина психики, наконец, разжимается. То ли от наконец наметившегося понимания, в чём причина всего этого сумасшествия, этого небывалого соединения воинствующих японцев и современного мира. И вот он виновник! Этот чёрный параллелепипед действительно инопланетная или ещё чёрт знает какая машинка (ну маленький уж больно – как такое назвать МАШИНОЙ), да, машинка перемещения в пространстве и времени, ко всему затейливо их смешивающая. Во! Хотелось орать и выть уже не тоскливо собакой в непонимании происходящего, а по-волчьи и по-бычьи…и как коршун по-высоцки. ^[35]

На языке трепетала, готовая сорваться фраза «теперь мне всё ясно!», а память копнула совсем неглубоко, на тот болезненный момент, где главными действующими лицами были он и этот громила «зелёный берет». Память прокрутила тот скоротечный бой в Осетии, выводя главное мгновение - растянутое на секунды мгновение смерти, словно желая показать, то, что он забыл или не понял, или понял, но оставил на потом.

* * *

Зачастую мозг непроизвольно загоняет неприятные воспоминания на задворки памяти.

…выполз на них почти случайно – услышал, как у одного мобила на вибраторе заурчала. Тот сначала бормотал тихо, маскируясь, а потом разошёлся – факами и щетами своими сыпал – америкос натуральный. Два «грача» все время рядом крутились, сектор перекрывали, и он не вытерпел.

Гасить надо было плотно, и Пашка почти пол рожка выпустил. Горцев-то точно свалил, а потом ему прилетело, да ещё и с тылу. В сознание пришёл, сфокусировался – а пиндос за плечо окровавленное держится, шипит и ствол на него направляет.

Вот хоть убейте, а пулю вылетающую в натуре видел. Убили….

350 метров в секунду. Такова скорость пули, слетающей со среза австрийского «глока». А до беспомощного, оглушённого Пашки было чуть более трёх метров. И два нуля перед запятой долей секунды до встречи пули с организмом, кричащим каждой клеточкой: «жи-и-ить!».

Кровь нашла более лёгкий путь, брызгая из пробитой аорты, успев насытить мозг последней порцией кислорода и адреналина.

Сущность-животное в человеке цеплялось за жизнь – ненавистью, надеждой, сжимая пружиной упрятанную внутри энергию иного порядка, стремящуюся своим «маленьким» раствориться в «большом». «Микро» в «макро».

Симулятор Gaijin-609 уже «наевшийся» в полной мере данными для формирования, более того выработавший на основе контакта с пользователем основные алгоритмы игры, наконец получил не просто корректную установку на запуск, а целый пинок, разом замкнувший перемычки в его квантовых мозгах.

Это был не симбиоз, а скорее взаимная провокация - одно потянулось к другому, корчась в родах новой реальности.

Скрытая энергия внутри Пашки, сопряжённая с прибором, в свою очередь получила стимуляцию и чёткие алгоритмы, выстраивая из своего микрокосмоса альтернативную ветвь реальности, комплектуя её последовательно атом за атомом и в тоже время единомгновенно. Согласно принципам квантовой суперпозиции.

В последний момент, теряя мнемоконтакт, процессор симулятора, сочтя позыв «жить» буквально, перевёл пользователя из надсистемного статуса «стратег» в тактическую единицу рядового игрока-шутера.

* * *

«На местного не очень похож – светловолос. Наверняка русский», - инструктор в звании капрала «зелёных беретов» армии США смотрел, как один его бойцов небрежно обшаривал убитого.

Операция, по сути, мелкая провокация провалилась. Сейчас его люди подберут за собой и надо уносить ноги.

Ничего интересного у убитого боец не нашёл, разбив о камни мобильник, пытаясь растоптать маленький чёрный предмет, похожий на флэшку. Однако то не поддавался.

- Дай мне, - коротко приказал инструктор.

«Любопытно»! - Выгладивши пластмассовым, тот, казалось, даже не оцарапался.

* * *

Надо любить свой бред..., именно он раскрывает наши затаённые желания и нашу истинную сущность.

«Значит это всё я…»!

Мысль топталась в нерешительности, какую поставить интонацию - утвердительную или вопросительную.

«Значит это всё я и это моя злость, загибы моих домыслов и фантазий. И весь этот бред просто ушёл бы вместе со мной в небытие, если бы не эта штука, спровоцировавшая, вскрывшая что-то глубинное внутри. А что там в этом «внутри»? И только ли во мне? Или в каждом индивидууме – разумном, духовном, возвышенном? И в сумасшедшем?

Слышал как-то: «мыслями мудрецов существует Вселенная!». Эк ты куда загнул, Паша! Чем-то божественным попахивает. А чем чёрт не шутит? Ещё в античных говорили: человек - микрокосм! И в каждом человеке есть частичка бога, притаившаяся, нет-нет, да и взбрыкнет гордыней, так не любимой церковниками.

Но я не бог, и если лишь частичка (во что было бы гордо верить), и если уж моими мыслями вращаются планеты, то не без участия вот этой штучки.

А с этим, не иначе артефактом, ещё надо научиться договариваться. Я это чувствую. Не каждый же раз….».

Пашка, вдруг понял, что Савомото что-то пытается ему втолковать, и, не видя ответную реакцию, просто направил свет фонаря прямо в лицо.

- Мать твою, - Пашка прикрылся рукой, - убери фонарь!

- Ты, куда…, словно…, - сержант мямлил, не зная как выразиться, - что делать будем?

- Всё, Савомото, пошли.

- Пошли. Куда?

- Домой, - негромко, обронил Пашка, нащупывая в кармане свой загадочный артефакт, - теперь у нас есть весомый аргумент, чтобы изменить свою жизнь.

«Или для этого снова придётся умереть»?

Поиск по сайту: