В нынешних условиях, когда политическое поле пришло в движение, мы вновь видим возвращение в свои права большой политики: политическая система общества в ее нынешнем виде не удовлетворяет подавляющее большинство граждан. Авторитарные и олигархические механизмы власти вошли в противоречие с потребностью российского общества в проведении широких социальных и политических реформ, которые можно осуществить только при задействовании высокой социальной мотивации в преобразованиях. Динамика социологических показателей политического доверия свидетельствует о том, что в обществе развивается социально-политический и конституционно-институциональный кризис, разрешение которого невозможно без внесения коренных изменений в структуру власти и положение активных социально-политических групп.
Институт публичной политики выступает тем социально-политическим образованием, которое по своей природе призвано выступать условием и средством, позволяющим обществу формировать стратегическую «повестку дня», создавать внутренние стимулы и ценности общественно-политического развития, переводить возникающие в этом процессе конфликты в позитивно-функциональное русло, превращая их тем самым в элемент социальной динамики.
Политологические исследования, более или менее охватывающие сферу публичной политики, концентрируются преимущественно либо на общей теории политики, либо на политических технологиях, востребованных электоральной практикой. Редко встречаются исследования, посвященные методам формирования публичной политики, механизмам реализации публичной политики, учету интересов различных групп населения и т.п. Нами был разработан количественный инструмент исследования состояния публичной политики в регионах России[206], в ходе применения которого была выявлена типология ее реализации в регионах, особенности ее институциональных и субъектных срезов формирова- ния[207].
И фактически не представлены работы, в которых изучается весь цикл — формирование, реализация, оценка и коррекция публичной политики.
От организации публичной сферы и развитости ее ключевых институтов и механизмов в значительной мере зависит характер публичной политики. Публичная сфера — это своеобразный «инновационный инкубатор», позволяющий обеспечить приток «свежей крови» новых социальных технологий:
♦ оптимизировать механизм взаимодействия государства, бизнеса и гражданского общества (развить межсекторное социальное партнерство);
♦ преодолевать с целью конструктивного реформирования закостенелость государственных институтов;
♦ подключать ресурс гражданских инициатив к формированию государственной политики и контролю за деятельностью власти.
Публичная сфера выполняет четыре важнейшие функции взаимодействия власти и общества в формировании политики, выражающей публичный интерес:
♦ артикуляция общественных интересов;
♦ публичный контроль деятельности власти и состояния дел в обществе, в государстве, в экономике, в социокультурной сфере;
♦ влияние на формирование государственной политики;
♦ политическое просвещение граждан.
Разработанный нами новый инструмент для количественной оценки и мониторинга состояния публичной политики в регионах России (далее ЯН-индекс) строился на основе показателей, характеризующих состояние субъектов публичной сферы и степени развитости институтов и механизмов публичной политики. ЯН-индекс — составной. Он состоит из двух частных индексов, а именно: ЯН-индекса развитости субъектов публичной политики (оценивает развитость субъектов публичной сферы —представительная власть, исполнительная власть, НКО-сектор, бизнес, партии, профсоюзы и пр.) и ЯН-индекса, характеризующего состояние институциональной инфраструктуры публичной политики (характеризует степень открытости и демократичности ключевых институтов и процедур, касающихся систем и каналов участия граждан в публичной политике (выборы, верховенство закона, возможности ведения экономической деятельности, гражданский контроль и пр.).
В целом задачи расширения рамок и качества социально-политического представительства интересов полноценно может осуществляться и функционировать только в публичной сфере. Публичная сфера — это сфера диалога, общения, коммуникации, сфера договора с государством по общезначимым вопросам. Как только атрибут публичности начинает исчезать или ощутимо «уменьшаться», так сразу же на смену ему идут закрытость, коррумпированность, клановость и пр. Каналы влияния на органы государственной власти начинают монополизироваться сильнейшими группами давления, а гражданские институты оказываются не в состоянии донести свои интересы до власть имущих.
Основная гипотеза нашего исследования состояла в том, что чем меньше развиты институты и субъекты публичной политики, тем больше степень социальной напряженности и конфликтности в регионе, недовольства эффективностью государственного и муниципального управления, тем хуже показатели социального взаимодействия с основными активными группами региона и, соответственно, использования их потенциала для решения социально значимых проблем регионального сообщества в условиях кризиса. При конструктивном выстраивании публичной политики граждане не только «сверху» должны воспринимать правильность принимаемых решений, но и быть подключены к поиску и реализации административных решений и иметь институциональные каналы для взаимного интенсивного обмена информацией, снятия напряжений и урегулирования конфликтных ситуаций.
В условиях преодоления кризисных явлений и перехода к системной модернизации страны на принципах демократии и «укоренения» ее институтов очень важной является такая функция публичной политики, как налаживание диалога между социально значимыми субъектами общественно-политического процесса: властью, бизнесом, гражданскими организациями и самим населением, которое очень чувствительно реагирует на стремительное снижение общественного благосостояния. Расширение поля публичной политики может стать механизмом достижения консенсуса, то есть общественного согласия, среди различных активных групп общества и власти по формированию и принятию той «повестки дня», которая будет способствовать выходу общества из кризиса и перехода его к новому качественному состоянию.
Вторым нашим предположением, которое проверялось в ходе исследования, было утверждение о том, что модель «управляемой демократии» в условиях кризиса и задач созидательной модернизации не только не оправдала себя, но и показала исчерпанность своих концептуальных и технологических возможностей и низкую их эффективность. Обрыв «обратных связей» и избыточная «вертикализация» системы политико-государственного управления способствуют лишь реализации модели бюрократической мобилизации, что характерно для догоняющего типа развития, экспансии административного начала властвования в «большую политику», нечувствительности к сигналам, идущим «снизу», и, как следствие, формированию высокого уровня социальной напряженности и конфликтности, сужению спектра горизонтальных связей и многообразия интересов, которые только и могут быть той основой, где начинают складываться условия и предпосылки формирования новых субъектов инновационного развития и посткризисного рывка. И самое главное — избыточная и жесткая вертикализация ведет к блокированию потенциала развития деловой и гражданской инициативы, что существенно тормозит развитие социального и человеческого капитала как в масштабах региона, так и в масштабах страны.
Третьим предположением проведенного исследования было то, что на характер и качество публичной политики в регионе существенное влияние оказывают региональные особенности социально-политических процессов, характер политико-государственного управления, сложившаяся политическая культура и реальная заинтересованность в развитии полноценного взаимодействия субъектов гражданского общества и власти, а также взаимная настроенность использовать обоюдный потенциал власти и гражданской и деловой инициативы.
Расчетные значения ЯН-индексов, гистограммы и «плоскостные портреты» публичной политики, полученные с помощью нашей методологии, являются информативными и очень наглядными. Ни в одной из трех проведенных фокус- групп представители трех секторов регионального сообщества — власти, бизнеса и НКО-сектора не опровергли полученных количественных оценок, более того, давая качественные интерпретации полученных результатов, они лишь подтвердили правоту и объективность представленных данных. По итогам проведенных фокус-групп было сформулировано общее мнение, что разработанный количественный инструментарий — ЯН-индекс — позволяет наглядно сравнивать положение дел с развитием публичной политики и демократизации в разных субъектах РФ и внутри того или иного региона. Более того, используя развитый инструментарий, можно наладить систему мониторинга публичной политики в исследуемых регионах, постепенно «опуская» его и на субрегиональный уровень.
В целом, проведя эмпирический опрос в 24 регионах России, нами было выявлено пять типов публичной политики в них (далее — ПП):
1. регионы с консолидированными низкими оценками — там, где респонденты из трех сектороводинаково низко оценивают состояние ПП;
2. центрированные регионы — там, гдеконсолидированно была дана средняя оценка;
3.регионы с разрывами оценок — там, где оценки ПП респондентами из разных секторов характеризуются значимым разрывом;
регионы с партнерскими отношениями между секторами — там, где, по крайней мере, респонденты из двух секторов даликонсолидированно высокие оценки состояния ПП;
регионы с неконсолидированными оценками ПП — там, где между оценками респондентов из разных секторовбольшие разрывы в зоне низких оценок.
4.
5.
К первому типу (рис. 6) относятся Республика Дагестан, Мурманская и Иркутская области и Республика Коми.
Рис. 6. Пример региона с консолидированными низкими оценками
На экспертной сессии в Иркутске ее участники отмечали:
НКО — «Сворачиваются партнерские отношения — прекращена деятельность Губернского собрания общественности, власть выдавливает НКО-сектор на обочину публичной политики».
Бизнес — «Власть давит и устрашает, бизнес в ответ не подчиняется законам, уходит от непомерных налогов, вынужденно участвует в коррупции».
Власть — «Мы не совсем удовлетворены: нормативно-правовая база не развита, институты и механизмы МСП слабы».
Второй тип (рис. 7) характерен для Ярославской, Нижегородской, Курской и Амурской областей и Алтайского края.
Мнения на экспертной сессии в Курске:
Власть — «В совокупности все три сектора гражданского общества работают неплохо и удовлетворены существующим балансом интересов».
Бизнес — «Нет особых барьеров для входа на уровень принятия решений. Власть поддерживает полезные начинания».
ЯН-Индекс состояния институтов и механизмов публичной политики
Рис. 8. Пример региона с разрывами оценок ПП
На экспертной сессии в Краснодаре отмечалось:
НКО — «В крае жесткая вертикаль власти, НКО выдавлены из процесса принятия решений: многие институты номинальны, имеют декоративный характер — Общественный Совет по содействию развитию гражданского общества при главе не очень активен, три года назад принят закон о создании Общественной палаты края, но она так и не появилась».
Бизнес — «У нас неэффективны антикоррупционные законы, нет независимых судов, работают неформальные связи. Власть — закрытая корпорация, она оторвана от понимания интересов других групп».
Власть — «Третий сектор маргинален, формально всякие "Советы при ..." не позволяют ему реально влиять на принятие решений. Признаем, что степень взаимодействия власти и НКО слабая, НКО играют формальную роль в ПП».
Четвертый — партнерский — тип представлен на рис. 9. Сюда попали Новосибирская и Челябинская области, а также Республика Карелия.
0.3 0.4 0.5 0.6 0.7
ЯН-Индекс состояния институтов и механизмов публичней политики
Рис. 9. Пример региона с партнерскими отношениями между секторами
На экспертной сессии в Петрозаводске:
НКО — «Власти привлекают НКО к решению вопросов социальной политики. В Конституции РК с 1993 г. за НКО закреплено право законодательной инициативы. Власть поддерживает трансграничное сотрудничество НКО со скандинавскими странами».
Бизнес — «Из-за кризиса малый бизнес разоряется. Надеемся на усиление потенциала частно-государственного партнерства и на развитие взаимодействия между бизнес-ассоциациями и властью».
Власть — «Республика Карелия настроена на развитие потенциала. Мнение НКО важно при подготовке решений, это надо для верной расстановки приоритетов, выявления острых проблем и поиска правильных вариантов решения, справедливых, отвечающих ожиданиям общества».
Пятый тип — это Хабаровский и Пермский края, Томская и Волгоградская области (рис. 10).
ЯН-Индекс состояния институтов и механизмов публичной политики
Рис. 10. Пример региона с неконсолидированными оценками ПП
Здесь восприятие ПП респондентами из разных секторов характеризуется большим разрывом в зоне низких оценок. Видно, что оценки власти, находясь в нижнем квадранте, тем не менее, доминируют над оценками двух других секторов. Из-за такого разрыва в восприятии ПП предконфликтная ситуация достаточно вероятна.
На рис. 11 даны межрегиональные сравнения оценок состояния ПП, сделанных бизнесменами, представителями органов власти и НКО.
То, что представители бизнеса из 20 регионов ниже других секторов оценили состояние ПП, можно отнести к последствиям финансово-экономического кризиса. На экспертных сессиях с участием представителей малого и среднего предпринимательства говорилось о серьезных масштабах разорений и сворачивании бизнеса. Однако это не исчерпывающее объяснение. Сложившаяся система ПП в регионах оказалась негибкой, практически не учитывала потребности малого и среднего бизнеса при разработке антикризисных мер и не позволяла оперативно вносить коррективы в антикризисные программы.
Это усугублялось и действием коррупционных схем. Иными словами, малый и средний бизнес оказался один на один перед проблемами сокращения спроса, сложностями получения кредитов и не получал своевременной поддержки со стороны власти. Это и предопределило более низкие оценки состояния ПП со стороны бизнесменов из разных регионов.
Рис. 11. Межрегиональное сравнение оценок ПП бизнесменами, представителями органов власти и НКО
Чуть лучше выглядят оценки представителей НКО-сектора за счет небольшого числа регионов, где власти активно сотрудничают с НКО. В целом же эта картина межрегионального сравнения их оценок ПП не сильно отличается от оценок бизнеса.
По-иному выглядит межрегиональное сравнение оценок представителей власти. В ряде регионов они оптимистично оценивают состояние ПП, сильно отличаясь от мнений бизнеса и НКО. Что за этим стоит? Самодостаточность? Дистанцирование от общества? Или сознательное завышение своей роли в развитии ПП? Здесь нет общего знаменателя. В регионах, где выявлены сильные разрывы в оценках, скорее всего, преобладает намеренное завышение оценки. Не синдром ли это «потемкинских деревень»?
И, наконец, еще один интересный результат, полученный нами на основе анализа результатов оценки публичной политики в динамике. На рис. 12 приведены данные расчета ЯН-индекса для Приморского края, полученные в ходе пилотажного исследования 2005 г., а также проведения масштабного исследования 2009 г. Нетрудно видеть, что результаты не только сопоставимы, но хорошо интерпретируемы. В кризисном 2009 г. оценки бизнеса изменились существенно меньше, чем оценки госслужащих и НКО. Более того, индекс оценки деятельности субъектов публичной сферы понизился, и это объяснимо тем, что в период кризиса предприниматели имели слабую поддержку со стороны разных ветвей власти. Некоторое улучшение оценок бизнесменами состояния институтов публичной политики объясняется тем, что за прошедшие годы деятельность ряда институтов была улучшена. Последнее нашло отражение и в том, что индекс состояния институтов по оценке НКО вырос на один пункт.
Рис. 12. Динамика изменения ЯН-индексов ПП в Приморском крае
Наибольший прирост показал ЯН-индекс ПП, рассчитанный по результатам опроса госслужащих. Он вырос за пять лет на два пункта. На наш взгляд, такой прирост — это излишне оптимистичная оценка, когда желаемое выдают за действительное.
В 2011 г. в рамках проекта «Условия, факторы и индикаторы модернизацион- ного развития в регионах России: исследование с использованием количественных и качественных методов», выполненного на средства государственной поддержки в виде гранта Института общественного проектирования в соответствии с распоряжением Президента РФ от 8 мая 2010 г. № 300-рп, было обследовано 12 регионов РФ, из которых шесть оказались новыми, а шесть были взяты из прежнего состава с целью проведения мониторинга состояния публичной политики. Каждый из регионов, отобранных для мониторинга в 2011 г., относился к одному из пяти типов ПП, выявленных в предыдущем исследовании 2009 г. Основная цель проекта в этой части работы состояла в том, чтобы выяснить, насколько стабильны оценки состояния ПП, сделанные в 2009—2011 гг., а также определить, произошли ли и почему какие-нибудь значимые изменения ПП в названных пяти типах регионов.
Представим лишь некоторые результаты мониторинга ПП в трех из шести регионов, в которых исследования были выполнены в 2009—2010 гг. и затем повторно в 2011 г., а именно: Иркутская и Ярославская области и Алтайский край. Согласно выявленной типологии ПП, в исследуемых 24 регионах России. Алтайский край и Ярославская область в 2009 г. характеризовались центрированным типом ПП. По результатам мониторинга 2011 г. состояние ПП в этих двух регионах существенно ухудшилось. Из центрированного типа ПП они все больше стали двигаться в сторону низких оценок, характеризующихся неконсолидированным типом. Более того, можно утверждать, что складываются определенные предпосылки перехода к разрывному типу публичной политики, когда оценки представителей государственной и муниципальной власти начинают существенно отрываться от всех остальных активных групп регионального сообщества.
Иркутская область относилась к региону с консолидированными низкими оценками ПП, когда респонденты из всех трех секторов одинаково низко оценивают состояние ПП. По результатам мониторинга 2011 г. существенно ухудшились оценки деятельности субъектов и институтов ПП со стороны представителей малого бизнеса. Это привело к тому, что в обоих случаях область из региона с консолидированно низким типом оценок ПП, перешла в категорию регионов с неконсолидированным типом оценок ПП, что чревато нарастанием конфликтных линий разломов (рис. 13).
0.7
Рис. 13. Данные мониторинга ПП в Иркутской области, 2009—2011 гг.
Таким образом, обобщая результаты мониторинга состояния ПП в регионах России в 2011 г., можно отметить, что наметилось снижение качества коммуникаций, механизмов диалога и социального партнерства: ни в одном из обследуемых регионов не произошло позитивного приращения конструктивного потенциала ПП. Экспансия административного начала (непродуманное введение 34-процентной ставки налогового обложения и пр.) в поле публичного взаимодействия власти и общества привела к искажению поля ПП. Почти полтриллиона рублей — такова цена для бюджета РФ реформы единого социального налога и манипуляций со ставками страховых взносов (М.Э. Дмитриев, 1 ноября 2011 г.). Расцветает имитация, происходят обрыв и фальсификация обратной связи. При этом исследование продемонстрировало, что ЯН-индекс зарекомендовал себя как адекватный и чувствительный инструмент, довольно точно замеряющий изменения в поле публичной политики.
В целом, на общий уровень и характер развития институтов, механизмов и субъектов публичной политики в регионах, безусловно, влияют все системные пороки модели «управляемой демократии», креативный потенциал которой в условиях кризиса фактически оказался исчерпан. Переход к реализации целей и задач системной модернизации требует существенного пересмотра принципов организации публичной политики как на федеральном уровне, так и на региональном.
Подтвердилось наше предположение о том, что чем ниже качество и характер осуществления принципов публичной политики в регионе, тем выше недовольство такими дисфункциональными явлениями, как коррупция, неэффективность деятельности институтов и технологий диалога между властью и обществом, высокая степень недоверия и на региональном уровне, большой потенциал недовольства и социальной напряженности, негативное отношение к действиям власти, низкий уровень доверия и взаимопонимания всех основных акторов публичной сферы, что сказывается на качестве состояния социального и человеческого капитала региона. Стоит особо подчеркнуть: самым распространенным дисфунциона- льным явлением, существенно препятствующим формированию полноценной институциональной структуры публичной политики в регионах, является коррупция. Причем не в обычном понимании как взяточничество, как криминально наказуемое действие, носящее чаще всего аномальный характер и воспринимаемое как издержки системы, следствие ее недостаточной прозрачности, а как системная норма отношений бюрократии и бизнеса, где скорее исключением является безвозмездное предоставление административных услуг, а правилом так называемая статусная рента[208]. Корни этого явления уходят в практику формирования отношений по поводу перераспределения собственности в «лихие» 1990-е гг.: собственник, осознающий нелегитимность или крайне слабую легитимность своего состояния и своих активов, и бюрократ с психологией рантье, если они взаимодействуют в рамках системы, где «понятия» часто выше закона, обречены на то, чтобы это взаимодействие продолжать на той же основе обмена: товар «административный ресурс» на товар «деньги», «товар — активы», «товар — статусная рента» (недаром после коррупции на втором месте по числу негативных оценок респондентами упоминается несоблюдение принципа неприкосновенности частной собственности). Можно со всей определенностью сказать, что корпоративно-бюрократический «этос» отношений накладывает существенный отпечаток на всю систему общественных отношений в России и во многом предопределяет «правила игры», на которых она основана. Его влияние проявляется в закупорке каналов взаимодействия общества с властью и в становящемся все более очевидным отчуждении рядовых граждан и от бизнеса, и от самой власти. Процессы корпоративизации отношений между обществом и властью самым негативным образом сказываются на развитии институтов и механизмов публичной политики и работают в противоположном направлении от реализации задач системной модернизации.
В отношении субъектных характеристик публичной политики практически все три группы всех регионов указали на слабость и неэффективность деятельности профсоюзов. В условиях острого кризиса «официальные» профсоюзы, входящие в ФНПР, оказались в большинстве случаев недееспособны, а альтернативные — крайне малочисленны и в силу этого слабы. Наемные работники перед угрозой увольнений или неоправданных сокращений заработной платы чувствуют себя экономически и политически незащищенными, а предприниматели (и шире — работодатели) — свою безнаказанность и монополизм. Профсоюзов как будто нет! Как никогда сегодня нужны действенные профсоюзы, которые возьмут на себя заботу о соблюдении законных прав и интересов наемных работников и проявят способность организовывать — в случае необходимости — коллективные действия и солидарность при защите прав простых людей труда. Как показывают наши исследования, практически все активные группы региональных сообществ в той или иной мере отказывают профсоюзам в праве считаться самостоятельной силой, способной отстаивать и выражать интересы наемных работников. К сожалению, самостоятельность профсоюзов в целом в общественном сознании россиян ставится под большое сомнение. Результаты многих исследований показывают, что наши сограждане считают большинство профсоюзных организаций зависимыми структурами, которые либо слишком слабы для того, чтобы добиться от правительства и работодателей необходимого решения, либо имитируют оппозиционность. Даже когда профсоюзы громко заявляют о своем несогласии с правительством, то все равно выглядят в глазах населения «приводными ремнями», начинающими действовать, только если это нужно правящим группам.
В целом, на федеральном уровне публичная политика пока не является системным свойством нынешней политической системы. Продолжает сохраняться система принятия политических и социально значимых решений в «режиме консультаций» и «приводных ремней», при активном контроле государственно- административных структур. Но подобная практика конструирования публичной политики порождает опасность усиления бюрократического корпоративизма. Традиционное чиновничество не готово к постоянному диалогу с партнерами, которые пытаются войти в круг общественных консультаций. Оно по-прежнему рассматривает формирование государственной политики как составную часть своих прерогатив. Участие внешних сил воспринимается как покушение на суверенную территорию исполнительной власти. Существующая система принятия решений демонстрирует устойчивую склонность превращать «режим консультаций» в декорацию традиционно бюрократической политики. Поэтому «режим консультаций» работает в той мере, в какой высшая политико-государственная власть заинтересована оказывать политическое давление на участников, принуждая их к лояльности и сотрудничеству. Многие перспективные общественные организации и структуры, не обладая надежными каналами представительства интересов и политическими связями, оказываются вне сферы «парадигмы согласования», которая пока все больше функционирует в духе бюрократически- элитистского корпоративизма.
А между тем новые вызовы общественного развития, вызванные задачами перехода к политической модернизации, нацеливающей на формирование национальной инновационной системы, создают повышенный спрос на функции и услуги, связанные с экспертизой и консалтингом по публичной политике, поскольку только последняя позволяет «свежей крови» социальных инноваций взломать стагнирующий механизм «вертикализации власти». Отсюда появляется потребность в поддержке со стороны гражданского общества, центров публичной политики, связанных с различными гражданскими и деловыми инициативами. В этом, видимо, кроется глубинный настрой государства поддерживать тот формат взаимодействия с гражданскими структурами, который в последнее время оформился в виде общественных обсуждений программных статей Президента РФ, общественно значимых проектов. Иными словами, тот вариант стабильности и порядка, который вначале нынешнего десятилетия отвел Россию от края пропасти и минимизировал угрозы безопасности государства и общества, сегодня показал невысокий запас прочности и особенно развития. Поскольку Путин так и не решил проблему российской бюрократии и ее экспансии в «большую политику», именно поэтому политическая и экономическая стабилизация как безусловное и очевидное достижение путинской политики, сняв остроту проблемы безвластия и анархии, вернула мощь и уверенность бюрократическому классу в России, который в турбулентно развивающейся кризисной ситуации оказывается все более неэффективным, поскольку контролируемая «сверху» бюрократия не могла быть иной, кроме как традиционной, служащей не делу и закону, а лицам, преследующим свои собственные интересы. Сформировавшаяся «партия порядка» лишила себя «защиты от дурака» — политическая жизнь перестала своевременно получать подпитку «снизу». Роль оппозиции была заранее сведена к нулю. Отсюда стала плохо выполняться функция представительства интересов. Узкий политический класс замкнулся сам на себя и «закапсулировался». Поэтому симптомы кризисного развития не привели к росту голоса конструктивной политической оппозиции и политической публичной дискуссии.
Но сегодня проблема стоит глубже: без расширения качества и системности публичной политики невозможно вести речь о переходе к политической модернизации, а тем более к инновационному типу развития российского общества. Вполне можно согласиться с А.И. Соловьевым, что «публичные формы государственной власти и управления выступают в качестве основного маркера демократического развития общества. В настоящее время в тех странах, где гражданское общество окончательно встроило в управление государством механизмы публичной политики, социальный капитал стал мощнейшим фактором отправления государственной власти, показателем неуклонного расширения сферы политического регулирования общественных процессов. В условиях становления информационного общества, влекущих качественное обновление инструментов массового дискурса, публичная политика также претерпевает соответствующие изменения. В тех странах, где информационные каналы взаимодействия государства и общества служат демократическим целям и идеалам, общество все больше становится соучастником государственного правления, партнером власти и источником обновления правящих режимов»[209]. В принципе, речь надо вести о создании условий для социальной инновации, то есть тех новых форм и технологий общественной жизнедеятельности, которые способствовали социальной оптимизации общества и повышению качества жизни большинства людей. Поэтому представляется важным, чтобы в России как можно быстрее возникла полноценная среда, позволяющая реализовать эту функцию гражданского общества. Такая среда включает в себя науку (которая в контексте гражданского общества, как правило, вообще не упоминается), экспертную среду (которая без науки существовать не может), собственно НКО и такой важнейший институт, как независимые и квалифицированные средства массовой информации. Множественность политических лидеров и институтов гражданского общества — страховка от опасностей авторитаризма и тоталитаризма, преследующих как тень едва ли не любую крупную демократию и всегда возникающих перед глазами в периоды преодоления кризисов либо затяжных трудностей. Попросту говоря, ситуация требует срочного разворота к широкому общественному диалогу, декомпрессии политического режима. Требуется возврат к реальной демократии, то есть постепенное «размораживание» политических процессов и гражданских инициатив. Обществу необходимо вернуть веру в работоспособность политических механизмов воздействия на реальную власть, на процесс принятия социально значимых решений, а следовательно, и разделения ответственности за свое будущее между обществом и властью. Большая гибкость и социальная эластичность создаваемой системы делает общественную среду менее напряженной, вовремя разряжает скопившуюся деструктивную энергию, канализирует недовольство. А самое главное — дает пробиться новым росткам и трендам.