Российская политика: испытание публичностью

Значительное место в исследованиях российских ученых занимает публичная сфера, где, по выражению Ю.А. Красина, «в открытом сопоставлении взглядов происходит "притирка" разных групп интересов и в диалоге с государственной властью формируются гражданское сознание и гражданская позиция»^[2]. В пуб­личной сфере формируется общественное мнение, происходит обсуждение соци­ально-политических проблем, реализация общественных запросов, осуществля­ется влияние различных организаций, представляющих частные интересы, на го­сударственную политику. Оригинальной является точка зрения Дж. Андерсена, полагающего, что «публичная политика - это все то, что правительство решает делать или не делать»^[3].

В качестве важнейших функций публичной сферы, обеспечивающей взаимо­действие власти и общества, выделяются следующие: артикуляция общественных интересов, исходящих от самого общества, громко заявленных и замеченных влас­тью; публичный контроль за деятельностью власти, за состоянием дел в экономи­ке, социокультурной сфере, обществе и государстве; влияние на формирование государственной политики, так как государство призвано представлять публич­ные интересы общества (поэтому публичная политика нуждается в государстве, а государственная политика претендует быть публичной); политическое просве­щение граждан, которые обычно лишь наблюдают за политикой и, втягиваясь в процесс размышлений, начинают делать осознанный политический выбор^[4].

В публичной сфере происходит взаимодействие общественных интересов граждан и публичной политики государства, которое зависит от готовности на­селения к формированию структур гражданского общества. От активности раз­личных организаций, союзов, движений зависит их степень влияния на государ­ственные органы в целях реализации общественных интересов.

Публичная сфера обеспечивает влияние общества на власть, являясь важней­шим атрибутом демократизации. Трудно не согласиться с американским полито­логом Л. Даймондом, который писал: «В конечном счете... демократия побеждает или проигрывает благодаря индивидуумам и группам, их выбору и действиям»^[5].

В России, где все сферы жизнедеятельности общества всегда были предель­но политизированы, роль политики является исключительно высокой. Однако до конца 1980-х гг. политика не была доступна обычным гражданам и являлась уделом избранных. И лишь когда перестройка перешла в политическую сферу, политика вышла из тиши кабинетов на улицы и площади, достигла экранов те­левизоров и радиоэфира, журнальных и газетных полос. О политике в тот период говорили все - на работе и дома, с друзьями и близкими - это был период все­общего политизированного бума после десятилетий принудительного молчания.

После появления полноценного объекта возникла возможность профессио­нального изучения политики как социального явления, основанного на автори­тете правителей и гражданской солидарности. Политика стала, по выражению А.И. Соловьева, «символом возможности осуществления общественной власти без насилия»^[6]. То есть власти, основанной на авторитетном принуждении, взаим­ном согласии государственных институтов и гражданского общества, на консен­сусе, формирующемся в результате борьбы различных групп интересов.

Характерной особенностью России является всепроникающая способнос­ть политики, которая пронизывает все сферы жизни общества. Ни один вопрос экономического, социального, духовного развития не решается без вмешате­льства властных структур. Так, успех в бизнесе всегда связан с политической и государственной сферой, и любая политическая ошибка может дорого обойтись бизнесмену, о чем свидетельствует опыт Березовского, Гусинского, Ходорков­ского, Чичваркина и других предпринимателей. И напротив, понимание того, чего хочет от предпринимателя государство, помогает оставаться на плаву Абра­мовичу, Потанину, Миллеру, Усманову и другим бизнесменам.

Постсоветская Россия столкнулась с проблемами, типичными для переходно­го этапа развития общества. Высокая социальная дифференциация привела к появлению маргинальных, необеспеченных слоев, которые стали источником политизации социальных конфликтов. Неудовлетворенность социальным поло­жением вызвала отрицательную оценку проводимой политики со стороны мно­гочисленных групп общества, оказавшихся за пределами приоритетного распре­деления ресурсов, не способных адаптироваться к рыночной экономике и самос­тоятельному решению социальных и экономических проблем. Поэтому первое десятилетие в постсоциалистической России проходило под знаком разочарова­ния в новой политике, получившей название либерально-демократической.

В 1990-х гг. и отечественными, и зарубежными политологами признавался пе­реходный характер российской политики: от советской системы - к демократии, от плановой экономики - к рыночной, от социализма - к капитализму. Это было вполне оправданным, поскольку ликвидация коммунистической системы в России, как и в других странах, шла под лозунгами демократии и свободного рынка.

В 2000-е гг. политика стала, с одной стороны, более социальной, а с другой - менее демократичной, причем потребность в «закручивании гаек» исходит от самого общества. Так, по мере усложнения проблем, с которыми сталкивается население, происходит рост общественного напряжения, возникает чувство со­циальной незащищенности, что влечет за собой ужесточение государственного контроля за экономической и политической жизнью. По результатам социологи­ческого опроса, проведенного Левада-Центром, 63% россиян видят решение сво­их проблем в жестком контроле, а не в предоставлении людям свободы и ограни­чении государства функцией контроля^[7]. За период с 1999 по 2010 г. не изменилось количество граждан (52%), которые считают, что государство должно обеспечи­вать нормальный уровень благосостояния всем своим гражданам, что свидете­льствует о патерналистских настроениях российского общества. Л.В. Сморгунов таким образом характеризует изменения в постсоветской российской политике: «концепция минимального государства (свобода, противопоставленная государ­ству) была заменена рыночным государством (свобода выбора и обмена, регу­лируемая государством), а в конце появилась концепция интервенционистского государства, государства безопасности (свобода, обеспеченная государством)»^[8].

В итоге после двух десятилетий переходной политики стало ясно, что не в пере­ходе дело - страны Центральной и Восточной Европы за это время уже построили демократию. В России же политика далека от транспарентности, от единых правил игры, на которых основана демократия, она по-прежнему закрыта, инициируется только сверху и непредсказуема. Как пишет Д. Фурман, в России власть побеждает всегда, а правила игры могут меняться по желанию этого постоянного победителя^[9].

Отличительной особенностью российской политики является ее неинститу- ционализированный характер. Как отмечает В. Никонов, в России никогда не было сакральных политических традиций, и очень многое зависело и продол­жает зависеть от отдельных лиц - царя, генсека, президента⁹. Персонификация власти остается ведущей парадигмой политологического дискурса, негативно влияющей на становление публичной политики. В действительности никакие профессиональные политики не смогут решить общественных проблем без под­держки значительной части общества.

Некоторые российские исследователи отмечают проблему нравственной по­литики, опирающейся на моральные ценности российского общества (о нрав­ственности говорил и Президент России 12 декабря 2012 г., выступая с ежегод­ным посланием Федеральному Собранию). Такая политика возможна лишь в том случае, когда в ее основе лежат не интересы государства и правящей элиты, а интересы большинства российских граждан, что и делает политику моральной и эффективной. Нравственная политика требует осознанной борьбы людей за свои права - не разрушительной, революционной, а конструктивной, эволю­ционной. В данном контексте В.И. Пантин отмечает традиционную для жите­лей России «неспособность к организации и к объединению для защиты своих самых элементарных прав»^[10]. Как правило, в истории России объединение людей происходило сверху, но уже не для достижения интересов граждан, а для защиты интересов государства и бюрократии.

В основе современной российской политики по-прежнему лежит активный политический стиль, состоящий в навязывании обществу нововведений со сто­роны президента и правительства. Причем представительные органы власти, ко­торые должны всегда критически относиться к тому, что предлагает исполнитель­ная власть в лице правительства или президента, не выполняют своей основной функции - реализацию интересов различных слоев населения. Так, сразу после окончания выступления Президента России со своим посланием Федеральному Собранию, депутаты Госдумы уже всячески восхваляли услышанный текст, даже не удосужившись его изучить на предмет полезности для общества и не посове­товавшись с теми, кто их избирал в парламент страны.

Активная роль государства как в формировании проблем, так и в интеграции интересов различных групп вызвана культурно-религиозной, этнической и по­литической неоднородностью общества. Эту интеграцию различных субкультур участников политического процесса государство проводит методом централиза­ции, включающим навязывание определенных ценностей и стандартов полити­ческой деятельности. Тем самым властные структуры делают поведение субъек­тов политики лояльным.

Во взаимодействии «власть - общество» политическая инициатива в России почти всегда принадлежит государству, поскольку оно концентрирует власть и ресурсы в своих руках (исключение из данного правила было лишь в декабре 2011 - марте 2012 гг., что очень обеспокоило власть). Однако отсутствие диф­ференциации политических ролей и функций институтов государственной вла­сти приводило к тому, что процесс принятия решений был анонимным. Прин­цип «коллективной ответственности» порождал традицию безответственности политической власти за последствия принимаемых решений. Несмотря на неко­торую работу в данном направлении, до сих пор в российской политике трудно найти ответственного за непродуманный закон или ошибочно принятое реше­ние, что является способом выведения из зоны критики первых лиц государства - руководителей законодательной и исполнительной власти.

Опасным для российской политики является стремление решать сложные вопросы простыми, радикальными средствами. Эта традиция, ведущая свое на­чало от опричников Ивана Грозного, получила свое наиболее полное извращен­ное воплощение в сталинское время и продолжает оставаться востребованной в виде экстремистских призывов радикальных политических лидеров в современ­ной России. Массовые выступления националистического характера в Москве, Санкт-Петербурге и других городах страны в конце 2010 и в 2012 гг. являются наглядным тому подтверждением.

Мировой финансово-экономический кризис 2008-2009 гг., продемонстриро­вавший сырьевой характер российской экономики и ее зависимость от мировых цен на энергоносители, заставил политическое руководство страны обратиться к политике модернизации как в экономической, так и в политической сферах. Массовая потребность в повышении уровня жизни населения исторически все­гда сопровождалась расширением прав и свобод граждан, демократизацией по­литических институтов. Поэтому экономическая модернизация не может быть эффективной без соответствующего политического сопровождения.

Однако политическая модернизация сталкивается с тенденцией «захвата по­литическим государством в условиях небезопасного мира», которая, по мнению Л.В. Сморгунова, может быть оправдана тактически, но несет в себе угрозу «про­изводства опасности», выгодную недобродетельным политикам^[11]. Действитель­но, прикрываясь реальными и мнимыми опасностями, можно создать иллюзию необходимости всевластия государства, сужения сферы политики за счет вы­теснения оппозиции и критически настроенных граждан на обочину политиче­ской жизни.

Важной особенностью современной российской политики является высокая степень ее централизации. Эта особенность вырастает из исторической тенден­ции к централизации страны, а также политической практики КПСС. В насто­ящее время централизацию политики, когда наиболее важные (а подчас и не самые важные) проблемы решает исключительно центр, опять объясняют боль­шими размерами страны, необходимостью сконцентрировать ресурсы на наибо­лее важных направлениях, появляющимися возможностями для перспективного планирования. Все это верно, но следует учитывать и современные тенденции в политике развитых стран, концепцию субсидиарности, согласно которой наи­более эффективно выполняются решения, принятые на том уровне власти, ко­торый ближе всего к решаемым проблемам и который будет нести ответствен­ность за их выполнение.

Другой особенностью, связанной с высоким централизмом российской по­литики, является слабая реакция гражданского общества на отмеченный выше активный политический стиль, который, казалось бы, парадоксально рождает пассивность гражданского общества. Активность гражданского общества невоз­можно поднимать исключительно усилиями сверху, создавая различные советы, комитеты, коллегии, не имеющие решающего значения в политической жизни. Государство может поднимать активность гражданского общества, расширяя поле свободы, снимая запреты на деятельность партий, социальных движений, общественных организаций. Граждане будут более активны, когда на практике убедятся, что эта активность что-то значит, что, выдвигая существенные вопро­сы, затрагивающие их интересы, они способствуют их решению.

Политика модернизации, инициированная властью, в значительной степе­ни ориентирована на совершенствование политической системы, эффективное государственное управление, повышение роли гражданского общества. Эта по­
литика наталкивается на противоборство бюрократического аппарата, полити­ческую инфантильность общества, патернализм значительной части населения. Тем не менее, модернизация способствует расширению экономических и поли­тических прав и свобод, и этот процесс является самоподдерживающимся. По мнению В.Л. Иноземцева, модернизация не продуцирует демократию, но созда­ет для нее все необходимые предпосылки^[12]. С достаточно высокой степенью ве­роятности можно констатировать, что успехи в модернизации неизбежно станут основой для демократизации, а неудача - предпосылкой провала демократиче­ских проектов.

В свое время Томас Манн приравнивал демократию к политике, определяя ее «как политический аспект духовного, как готовность духа к политике»^[13]. Правда, он идентифицировал демократию, а следовательно - политику, с принципами западной цивилизации и ее морали, что создает проблемы в таком сочетании для современной России ввиду их неидентичности основам и принципам нашей ци­вилизации, однако следует согласиться в том, что отсутствие свободного поли­тического пространства закрывает двери для публичности, без чего политика не представляется возможной.

Особый характер публичности в российской политике придает деятельнос­ть Государственной Думы, которая должна реализовывать интересы различных слоев общества. Однако ее деятельность вызывает большие сомнения в том, что она эффективно выполняет свои функции. Так, первая весенняя сессия шестой Государственной Думы Российской Федерации ознаменовалась принятием ряда скандальных законов: об усилении ответственности за нарушения на митингах; о статусе иностранного агента для НКО, финансируемых из-за рубежа и занимаю­щихся политикой; о возвращении в УК РФ ответственности за клевету; о созда­нии единого реестра сайтов с запрещенной в России информацией.

Ускоренное принятие сомнительных, с точки зрения многих экспертов и представителей гражданского общества, законодательных актов, ограничиваю­щих степень свободы выражения мысли и действий, означает появление нового тренда в официальной государственной политике. Суть нововведений заключа­ется в том, что власть признает необратимость политических перемен в стране, ограничивает силовую составляющую и делает ставку на правовое ограничение политической активности гражданского общества и оппозиции. Ситуация, когда в правовом поле не остается места для реального протеста, а критика власти мо­жет подпадать под статью закона, определенным образом интерпретируемую су­дом, является новой для российской политики. Законы, принимаемые минима­льным большинством, за которые голосует только одна парламентская фракция, становятся нормой для российского законодательства, следствием чего может стать политическая нестабильность.

Таким образом, формируются новые политические правила, под которые подводится правовая база. Характеризуя оптимальные правила игры, Г. Голосов
замечает, что идеальными они не будут по причине неизбежной манипуляции со стороны более сильных игроков в ущерб более слабым^[14]. В таких условиях при­оритетной задачей становится минимизация издержек манипуляций. При этом институционализация возможна лишь в том случае, когда основные политиче­ские акторы принимают правила игры. Поскольку в российском политическом процессе правила игры формируются лишь одной политической силой, то ин- ституционализации не происходит. Поэтому в целях своей легитимации поли­тическая власть ориентируется на широкую общественность, переводя форму­лирование правил игры в правовое поле. Тем же субъектам политики, которые будут не согласны с решениями партии власти и предпримут соответствующие шаги, нарушающие принятые законы, будут предъявляться юридические иски. Соответственно, общественности можно привести убедительные аргументы, на­правленные против оппозиции, не желающей жить по законам. Следовательно, власть предпринимает попытку институционализировать отношения с оппози­цией посредством заключения контракта непосредственно с обществом, кото­рому взамен на политическую лояльность она предлагает решение социальных проблем.

Данный контекст дополняется пробуждающимся гражданским обществом, мнением которого теперь невозможно пренебречь. В случае массового несогла­сия власть вынуждена корректировать правила игры, о чем свидетельствует опыт декабрьских протестных выступлений. Российское общество становится другим: с одной стороны, оно познало вкус свободы и стало более раскрепощенным, с другой - в нем сохраняются патерналистские ожидания, которые коррелиру­ют с практиками социальной и экономической повседневности, определяемы­ми в основном государством. «Российское гражданское общество пребывает в неопределенности»^[15], - делают вывод авторы доклада «Перспективы граждан­ского общества в России», подготовленного Аналитическим центром Юрия Ле­вады.

Политика возникает там, где люди недовольны распределением прав и где существуют процедуры для урегулирования разногласий^[16], поэтому российская политика имеет право на существование лишь в условиях требовательного об­щества и ответственной власти. По данным Фонда общественного мнения, лишь 30% российских граждан интересуются политикой^[17]. Перефразируя известное высказывание французского писателя XIX века Шарля Манталамбера, мы по­лагаем - политикой можно не заниматься, но в этом случае велика вероятность, что она займется нами. В последнем случае результат предсказуем и не оставляет человеку шансов на развитие.

Андрей Стародубцев, Санкт-Петербург

Введение Единого государственного экзамена как пример авторитарной модернизации^[18]

Реформы в социальной сфере - одно из самых сложных направлений для деятельности любого правительства. В отличие от финансовых, экономических изменений или реформ в сфере государственного управления, социальные ре­формы затрагивают большинство населения сразу же и непосредственно, что в современном государстве, независимо от текущего политического режима, может привести к усилению общественной активности, росту протестных на­строений, снижению популярности и даже легитимности правительства. Зако­номерный способ обеспечения поддержки таких реформ со стороны населения

- включение большого количества групп интересов в процесс разработки со­ответствующих решений, что, однако, приводит к формулированию компро­миссных программ, способных не столько решать наиболее насущные проблемы в той или иной сфере, сколько обеспечивать общественное согласие в кратко­срочной перспективе. Другой вариант действия реформаторов - ориентация на продвижение необходимых мер, даже вопреки противостоянию отдельных за­интересованных групп и общественного мнения. В демократиях такая стратегия может привести к проигрышу правящей партии не выборах, особенно в случае, если выгоды от проведения реформы возникают в долгосрочной перспективе. Авторитарные правления, напротив, дают возможность игнорировать широкие общественные интересы за счет долгосрочного удержания власти с помощью репрессивных механизмов. Именно на этом представлении основывается идея «авторитарной модернизации», популяризированная в отечественной литерату- ре^[19]. При этом современные исследователи замечают, что характер модернизации

- «авторитарный», «либеральный» или «демократический» - не влияет на резу­льтативность этих реформ, а только лишь на скорость и легкость их реализации^[20]. Следовательно, политической науке еще только предстоит выявить механизмы функционирования «авторитарной модернизации», реформ, сознательно про­водимых без общественного участия, и факторы, определяющие их (не)успеш- ность.

Поиск по сайту: