Девственность – как проблема 2 страница

Сейчас я, конечно, понимаю, что если бы за такую ерунду выгоняли из лагеря, то мальчиков там и вовсе бы не осталось! Это же просто мелкое хулиганство, ну, как, например, вымазать ночью спящих товарищей зубной пастой. Кто этого не делал, скажите?

Именно так, держа в руках фонарик и пасту, я повстречался с очередным чудом. Она приехала с актёрским отрядом. Эти девчонки занимались в разных театральных студиях и в лагере жили бесплатно. От них требовалось только показать какой-нибудь спектакль перед закрытием. А мы, артисты-любители, решили показать им спектакль пораньше и ночью полезли к ним в палату с банальной пионерской целью – измазать их зубной пастой. Продвигаясь с маленьким пластмассовым фонариком между железными кроватями, я заметил, что одна из них спит в прозрачных трусах, ну, или полупрозрачных. Причём, одеяло сбилось на сторону. Вот это удача! Подкравшись ближе и подсвечивая бесформенное тело фонариком, мы с приятелем пытались рассмотреть все как можно подробнее: искали нужные ракурсы. А девочка крутилась и вертелась, словно специально демонстрируя все, чем богата. По-моему, эта юная нахалка даже и не спала, и, по-моему, ей самой нравилось происходящее. Правда, до определённого момента, ибо, когда я протянул руку, решив её потрогать, она что-то невнятное буркнула и накрылась одеялом. Ну точно не спала!

Мазать мы её не стали, зачем себя обнаруживать. А наутро я «случайно» с ней познакомился.

Девочку звали Настей. Мы подружились и продолжили общение после лагерной смены. Она частенько приглашала меня в гости, когда собирались друзья. Дома у неё было интересно. Её папа, капитан дальнего плавания, привозил из-за границы разные эротические журналы, которые мы засматривали до дыр. Я был на пару лет старше их компании. Им всем – ещё по четырнадцать, мне – шестнадцать.

Вспоминая это – думаю, может, и не был я таким уж уродом, каким сам себе казался. Пусть не супермен, но, в принципе, нормальный отрок. Мы продружили с ней целый год. Не знаю, может, на самом деле она уже и была готова к сексу и даже его жаждала, но я на это не особо рассчитывал и поэтому присматривался только к своим ровесницам. Переспать с ними шансов больше.

Так или иначе, я вскоре потерял к ней интерес, и мы практически перестали общаться. И вдруг после длительного перерыва Настя проклюнулась. Мне было уже семнадцать, а ей, значит, пятнадцать.

– Я тебе должна сказать кое-что важное, – она чувственно запыхтела в трубку.

– Чего?

– Я лишилась девственности.

– Чего-чего? – Я не был готов к такому разговору с ней.

– Ну, трахнули меня!

– А-а? Да ты что?!

Видимо, это событие для особей женского пола так же важно и значимо, как и для нас. Им тоже непременно нужно донести его до всей планеты, всем рассказать и со всеми обсудить… А может, и повторить его? Поэтому, на всякий случай, я спросил: «А у тебя кто-нибудь дома есть?»

– Нет.

– Хорошо. Давай приеду, все обсудим.

И я помчался. Дома Настя принялась долго с подробностями рассказывать, «как пришла к мальчику, как он её повалил, но как у них ничего не получилось. А потом как она пришла снова, и как тогда у них получилось…» Я заинтересованно кивал, раздумывая, что пора бы потихоньку начать на неё залезать. Процесс пошёл. Со стороны я, наверное, напоминал Винни-Пуха, неуклюже пытавшегося взгромоздиться на Сову… Но тут, откуда ни возьмись, заявилась её бабушка, которая, видите ли, выгуливала на улице их собаку.

Обломавшись и поняв, что что-то надо делать, – так как за тот час, что её бабушка выгуляет пса, успеть девочку и уломать, и трахнуть сложно, – я решил пригласить её к себе. Точнее, к своим предкам, то есть бабке с дедкой. С некоторых пор я решил, что БАБ лучше водить к ним. Там было вольготно, трехкомнатно и точно известно, что раньше пяти вечера они не нагрянут.

Приехали мы часов в одиннадцать утра, и времени до вечера было навалом. Но я всё же форсировал ситуацию. Чего время-то зря терять.

– Коньячку! – по-детски радостно, перейдя в наступление, с ходу предложил я (коньячок был дедовский, бутылка стояла открытой).

– Давай! – не по-детски согласилась Настя.

И мы выпили! Немного разобрало. Но надо было срочно выпить ещё. Однако я понимал, что больше из этой бутылки пить нельзя. Заметят убыток, и сразу начнутся вопросы.

– А давай теперь вот этого выпьем… Этого, э-э, – я даже не мог определённо сказать, что это стоит в бутылке с импортной этикеткой. Но точно алкоголь и, главное, бутылка тоже открыта.

– Давай! – бодро поддержала она и вдруг заявила. – Чего ты так мало наливаешь?!

Эх, была не была! Ну не убьёт же меня дед из-за… непонятно чего. И я бухнул ей граммов триста, которые она бодро, по-взрослому, не замедлила выпить.

– А может, в постельку? – ненавязчиво, в манере поручика Ржевского предложил я.

– П-ппошли!

Настя сломалась на короткой дистанции перехода из одной комнаты в другую. Она стала падать и я впервые увидел, как человек, засыпая мертвецким сном, громко распевает при этом песни.

Но мне казалось, что алкогольное опьянение вовсе не преграда для секса, а наоборот – помощь. И, простите, пришла девочка сама, сама попросила налить побольше. Кстати, пила она тоже сама, без всякого насилия с моей стороны. В чём я виноват? Раз ни в чём, так чего ж теперь от главного отказываться?!

Настино показательное выступление, однако, длилось недолго. Вскоре девочка неожиданно начала долго и продолжительно блевать. Вначале она уделала ковёр на диване. Тогда я стянул её на пол и притащил какой-то тазик, в который она все равно не попадала, потому что не могла даже держать голову. А пока я старательно затирал покрытие на диване, она гробила ковёр на полу.

Но, по сравнению с дальнейшим, отвратительная уборка могла показаться приятными хлопотами перед балом. Настя закатила глаза и начала в голос стонать: «О-оааа-ааоо…»

Мне стало страшно. Всерьёз. До озноба.

Мне семнадцать, ей пятнадцать.

Тюрьма.

«Что мне делать?! Делать мне что?! Что же, твою мать, мне делать, – в отчаянии метался я по комнате. – Надо позвонить мамочке, она всё-таки врач. Пусть лучше на меня наорут, чем посадят».

И я стал звонить мамаше на работу, чтобы сообщить, что сижу с девочкой, а она зачем-то напилась и почему-то умирает.

– А че делать-то?

– Ромочка, ты её не трогал? – сразу же с волнением спросила она.

– Нет, нет, – уверил я.

– Точно? – с признаками лёгкого недоверия в голосе переспросила любящая родительница.

– Точно, точно. А что ты имеешь в виду?

– Ничего. Её надо под холодную воду.

И я потащил моего «маленького тюленя» к воде. Никогда до сих пор я не мог даже подумать, как сложно нести человека, который почти без сознания. С меня сошло семь потов. Так как Настя была девочкой мясистенькой и крупненькой, чтобы сдвинуть её, нужны были мускулы Геракла. Как в фильмах про войну, я тащил умирающего товарища через коридор, который, собака, как назло, не кончался. Пару раз её рука, вся, простите, в блевотных массах, выскальзывала, и девочка падала, звонко ударяясь головой о стену. Не дай Бог, соседи услышат. Но, наконец, кое-как, с трудностями коридор был пройден. Я закинул полуживое тело в ванну и врубил холодную воду. Эффект получился обратным! Настя принялась стонать ещё громче, ещё ужаснее, а в придачу ещё и посинела, покрывшись страшными пупырышками.

Призрак тюрьмы с новой силой замаячил передо мной.

Теперь точно посадят, нервничал я. Поймут ли родные, простят ли? Будут ли носить передачи?… И я решил звонить бабушке. У бабки были в роду пьющие люди и даже один настоящий алкоголик. Как никто другой, она наверняка знала, что делать в таких случаях. Ситуацию я сформулировал предельно точно: «Бабка, приезжай. У тебя дома умирает человек. Ты приедешь и найдёшь одинокий охладевший труп, так как меня к тому времени уже увезут в тюрягу».

Она приехала через два часа, нахлестала Настю по щекам, дала выпить нашатыря и чаю, сделала холодный компресс и, убедившись, что та уже может ходить, хоть и шатаясь, вытолкала нас за дверь. И даже дала денег на такси. В машине Настюха снова предприняла попытку постонать, но, наученный горьким опытом, я хлестанул её по щеке, чем снова привёл в порядок.

Вечером был семейный «разбор полётов». Мама ахала и причитала: «А что же сказали её родители?» – «Не знаю. Я её к двери прислонил, позвонил и убежал. Зачем слушать, что они скажут? Заранее понятно – ничего интересного». Бабушка отнеслась к произошедшему с цинизмом, сказав только, что так нажираться мальчику из приличной еврейской семьи неприлично, а также посоветовала с этой алкоголичкой больше не встречаться.

История наших с Настей отношений на этом ещё не закончилась. Так как на следующий день она позвонила и сообщила: «Я поняла. Я совсем не умею трахаться».

– Да ну? Своим умом дошла, или подсказал кто?!

– Ага. Ты не мог бы меня поучить?

– Ну-у… А когда и где? – уже более заинтересованно спросил я, справедливо опасаясь приводить её к себе.

– Ну, вот у меня бабушка гуляет с собакой каждый день с 4 до 5, может, будешь приезжать?

И я приехал. Но все опять было как-то неправильно, она кобенилась, а я, уже разочарованный и уставший, вежливо решил послать её по факсу. То есть познакомить со своим приятелем.

Он её также пару раз трахнул и забыл.

Но, видимо, то, что она не заинтересовала никого из нас, не давало ей покоя. И в голове её роились разнообразные элементы мелкой бабской мести.

Как-то однажды она звонит и говорит: «Рома, привет. Как дела? Может, приедешь? А то сижу одна, скучаю…» Намёк был ясен. Я поехал. Оделся, как на свидание. Надел кожаный дедовский плащ. Его шляпу. И вот, весь такой красавец-раскрасавец, стою перед её дверью и жму на кнопку. Но… почему-то никто не открывает. Тупо жму снова. Звонок трезвонит. Дверь остаётся запертой. Зато сзади на лестничной площадке зачем-то появляются три неизвестных малолетних рыла: «Ну, че приехал?»

– А вы кто такие?

– Сейчас, бля, узнаешь! Сейчас, бля, тебе, бля, будет плохо, нах!

Я смотрю, что ребята меня младше, но здоровее. И понимаю, что самое главное – прорваться. Не показать, что боишься. Иначе тебя зароют и убьют или наоборот – сначала убьют, а потом съедят. Малолетки бьют до победного, пока не превратят живого интеллигентного человека в неаппетитный труп, ибо тупы, твердолобы и не думают о последствиях. А я думал.

Решил – троих сразу мне не убрать. Значит, надо хорошо дать в рыло хотя бы одному. Тогда избивать меня будут только двое. И, взяв за грудки самого мясистого, я впечатал его в дверь. Звук удара отозвался эхом по всему подъезду. Они явно растерялись, не ожидая такой прыти от «коня в кожаном пальто», и быстро слиняли. Я постоял ещё минуту, приходя в себя. Неужели обошлось? Такого я не ожидал, и тем более от собственной персоны.

…У девочки хватило наглости ещё и позвонить мне. Сообщить, какой я всё-таки герой.

– А зачем ты, сволочь, это сделала? Объясни.

Она что-то замямлила на тему того, как она обижена тем, что я воспользовался ею, а потом перестал замечать… По всей видимости, кто-то из этих малолеток ухлёстывал за ней и развёл её на жалость, дескать, ну почему же она грустная, почему она плачет, кто её обидел, кто её расстроил… Вот девочка и поплакалась, как жестоко её бросили, как цинично воспользовались её беспомощным положением и т.д. и т.п.

А в детстве модно вступаться за девок, бить кому-то морду. Наверное, и в тюрьму немало людей попадают по такой же нелепой причине.

Я в своей жизни не видел ситуаций, когда за женщину следует вступаться. По крайней мере во времена моей юности и в той среде, где я рос, девочки не попадали в действительно обидные положения. Почти всегда оказывалась права народная мудрость, утверждавшая: «Сука не захочет, кобель не вскочит». Поэтому до сих пор опасаюсь дур с инфантильным образом мышления, которые умеют ведь убедить нынешнего мужика дать в рыло предыдущему. Мне кажется, на такое ведутся только малолетние идиоты с кучей комплексов или лицемеры, пускающие дамам пыль в глаза. И часто оба эти определения неразрывны.

Но что делать. Даже я в том славном возрасте был недалёк в каких-то простых и примитивных ситуациях. Так, например, умудрился проморгать одно чудо.

Познакомились мы в детском санатории. По сути он не очень-то отличался от пионерского лагеря. Но в лагерь меня тогда однозначно бы не пустили. Мне уже стукнуло восемнадцать. А для санатория это был предельно допустимый возраст.

Сказать по правде, там было неплохо. Я завёл чудесный роман с одной юной феей. Звали её Вика. Мимо спящих воспитателей пробирался я по ночам в комнату, где спали она и ещё две девочки. И укладывался к ней в кровать. А она… ну естественно, не давала! Говорила, что каждая девушка хочет выйти замуж. А если у неё уже кто-то был – эта мечта становится неосуществимой.

Мысль предложить ей выйти за меня в мою голову как-то не залетала. Если бы пришла или если бы девушка поставила такое условие – грамотно развела – наверное, я бы женился. Но в санатории у нас так ничего и не вышло, несмотря на то, что я Вике явно нравился И она даже в какой-то момент была готова это подтвердить.

Однажды по дороге на дискотеку мне встретилась её соседка по комнате и загадочно сообщила, что Вика заболела и хотела бы меня увидеть. Я отправился навещать больную. Она лежала в комнате одна, да и во всём здании тоже никого не было; все, в том числе и воспитатели, ушли на дискотеку.

– Вика, ты чего? Болеешь, что ли? – И тут я заметил, что на ней только трусы и лифчик. С другой стороны, что же здесь удивительного: болеет – вот и разделась.

– Угу, – томно ответила она. – Посиди со мною рядом.

Сидеть мне чего-то не хотелось. Чего сидеть, с больной-то?! Дискотека, между прочим, начинается. А если там какая девочка подвернётся? Как такое пропустить? А? Конечно, я об этом не говорил вслух. Я об этом думал, и только об этом; а совсем не о том, что меня ждёт, если останусь.

– Ну посиди, – все просила Вика. – Или приляг. Мне же будет скучно одной.

Я присел, потом прилёг, раздумывая, что надо с ней немного пообниматься, да и бежать на дискотеку. И мы пообнимались! Она позволила многое. Но я, в свою очередь, помнил, что «каждая девушка хочет выйти замуж», и не позволил себе лишнего. Как настоящий джентльмен пытался держать себя в руках. Кончил в штаны. В ужасе понял, что надо бежать переодеваться, не идти же теперь с мокрым пятном на дискотеку.

– Ну, ладно, Вика, пока, – прикрываясь руками, начал прощаться.

– Пока, – вероятно, проклиная мою тупость, ответила она. И я ушёл, оставив её «болеть дальше».

Осел… или лучше – ИШАК!!!

Эта девушка тоже могла стать моей судьбой, сложись все тогда по-другому. Только где же в том возрасте взять опыт? А что касается чувств – ими руководит только сексуальное желание. Оно подталкивает на поиски той, которая даст, так что самцам совсем не до эстетства. Впрочем, и бабы-то в этом возрасте ещё не очень сильно отличаются одна от другой. Все только начинают жить. И лишь спустя время мы можем объективно оценить женщину. А пока – лови все, что готово попасться!

Так что параллельно моему роману с Викой я том же санатории и в то же лето подцепил ещё одну девчонку. Точнее, наш роман возник уже после того, как она уехала и оставила мне под подушкой письмо на восьми страницах, где писала, что я – её кумир. Решиться сказать об этом лично она не смогла и поэтому пишет об этом сейчас.

Такое признание способно потрясти неокрепшее сознание любого восемнадцатилетнего дауна! Я сразу же ответил. Она – мне. Я – ей. Она – мне. Мы переписывались ежедневно. Пять раз в день я бегал проверять почту. И это было очень похоже на любовь. Чистую, прекрасную, платоническую. Платоническую – потому что девочка была из Красноярска. Какие же ещё у нас могли быть отношения?!

…Надо заметить, что все мои передряги и трудности – переписки и нечаянные проколы с алкоголем – не оставались незамеченными моей семьёй: родители и бабушка с дедушкой принимали в них живое участие. Ведь тот факт, что мальчику пора жениться, был, прямо сказать, налицо. И однажды дедушка сообщил мне, что есть у него на примете одна замечательная еврейская девочка. Из богатой семьи. Папа человек очень известный, мама тоже. Сходи, пожалуйста, туда.

Ну… Почему бы не сходить? Надев лучший костюм – финский за двести рублей, – и все то же дедовское кожаное пальто с бобровым воротником и дедовские же ботинки со шляпой, я пошёл на смотрины.

Приняли меня торжественно. С накрытым столом. Но, увы, девочка оказалась квадратной и глуповатой. При этом себя она считала безусловной звездой. Она недавно выиграла какую-то школьную олимпиаду по какому-то предмету, за что её наградили поездкой в Израиль. А год был восемьдесят седьмой, и ещё никто нигде не бывал. Так что девочка среди своих подруг козыряла.

На меня же в те годы впечатление производили совсем иные вещи. Но как интеллигентный человек я не мог уйти сразу. Умничать тоже не собирался, но родители девочки завели вдруг разговор о Ницше. Я его поддержал, потом перевёл тему на Достоевского, откуда съехал на антисемитизм. Потом ещё сыграл на фортепиано и спел какую-то смешную песенку. И вдруг заметил эту женскую, якобы неуловимую уловку: мама спрашивала взглядом у дочки: «Ну, как он тебе?»

Одним движением бровей и жадно блеснувшими глазками на заплывшем личике дочка так же моментально дала маме понять – то, что надо!

…И тут Вини-Пух вспомнил об одном неотложном деле…

…Ну, если у вас больше ничего не осталось… Пришлось интеллигентно давать деру.

Я всегда боюсь этих ситуаций, когда видишь, что на тебя положили глаз. Для интриги лучше – если бы она вообще была там возможна – не знать, понравился ты или нет.

Что хочу сказать напоследок об этом возрасте? Если вы, дорогие читатели, подумали после этой главы, что я был озабоченный маньяк, вы ошиблись. Помимо соблазнения девочек, я уже два года учился на филологическом факультете ЛГУ и даже писал потрясшую всех преподавателей курсовую на тему «Ненормативная лексика в творчестве русских поэтов и прозаиков Серебряного века». Русский фольклор был мне интересен. Я занимался им профессионально. И он «кормит» меня до сих пор, будучи широко используемым в шоу-программах моего клуба. Однако у меня не сложились отношения с одним из преподавателей. Он сделал все, чтобы меня отчислили. Я автоматически попал в список новобранцев и загремел в армию, в доблестные войска связи, где и получил в полной мере возможность изучать ненормативную лексику в творчестве солдат и офицеров Советской армии конца двадцатого века.

Про армию можно писать книги и стихи. Но лучше писать про любовь. Любовь к женщине в армии носит характер, пожирающий душу солдата, но, увы, абсолютно платонический.

Слава Богу, у меня это длилось только до первого отпуска.

Девственность – как проблема

Перед первой брачной ночью сидит мужик и красит себе яйца зелёнкой.

Друзья спрашивают: «Зачем?»

А он: «Завтра сниму штаны, жена увидит, спросит, почему яйца зелёные?

А я ей – раз сразу в морду, бац: «Где ты другие видела?»

Долго думал, что главное в следующем периоде жизни человека: от восемнадцати до двадцати-двадцати двух? И понял. Люди взрослеют, и помимо обычной подростковой озабоченности их жизнь наполняют разные социальные установки. А также страхи, что ты не справишься с ними. Причём страхи преследуют в равной степени как мужчин, так и женщин.

Что касается парней, то самой страшной их проблемой становится затянувшаяся девственность, особенно если вдруг над твоей головой, как волосатая засасывающая вагина, нависла армия. «Это что же?! – в спермотоксикозной панике мечется душа будущего воина. – Если я не стану мужиком сейчас, то шанс выпадет только в двадцать! Если доживёшь!!! Но это же позор и ужас до преклонных двадцати лет оставаться валдайской целкой. Как на это отреагирует телка, которую сниму после армии?! И вообще – вдруг к тому времени все мои жениховские способности сойдут на нет?» и т. д, и т. п. Дух бунтует, самец мечется и не знает, куда бежать и кого иметь. Он не смеет уговаривать ровесниц, ибо все одно не снизойдут, а где обрести жрицу любви, ведать не ведает. Особливо если это тварь дрожащая, обитающая в Ленинграде в конце восьмидесятых и имеющая от роду неполных кврнадцать лет.

…Именно тогда мы с моим приятелем оказались на тропе воинственного поиска приключений перед армией. Но если у меня с бабами уже «всё было», то у него – пока нет.

– Я тебе помогу! – геройски заявил я, представляя внутренний ужас своего товарища (ведь я на его месте бился бы в истерике). Хотя моя уверенность и строилась тогда из редких удач, которые смело можно приравнять к чуду, все же у меня было «намного» больше опыта, сына ошибок трудных и гения, друга парадокса.

И мы отправились в ЦПКиО им. Кирова, где, взяв напрокат лодочку, ненавязчиво гонялись за телочками с более-менее сформировавшимся желанием хоть кому-нибудь, хоть на полшишечки… Удача в тот день решила улыбнуться только одному из нас. Мы, то бишь я, подцепили двух девок. Но только одна из них была не похожа на горгулью, а вторая – вылитый Квазимодо. Но что делать.

– Ладно. Тебе нужнее, так что «Эсмеральда» твоя, – шепнул я на ухо приятелю.

– Не даст! – обречённо пробурчал он.

– Куда денется. Тебе не даст, достанется мне. А вторая тогда твоя (ха-ха-ха). Так что старайся.

И мы взялись уговаривать баб пойти ко мне домой, на палочку чая.

…Если бы только знать, что моя жертва в тот день пропадёт даром. Пока я мучился в комнате с доставшимся мне бегемотиком с крокодильим личиком, у которого внезапно оказались критические дни и внезапно вдруг возникшая любовь ко мне (девушка настойчиво предлагала встречаться, а я отмахивался повесткой), мой приятель все два часа, проведённые с девкой наедине, базарил с ней за жизнь.

– Как же так?! – обиженно вопил я после того, как девчонки ушли. – Я же как Матросов бросился на этого лемура. Уступил тебе царевну, а ты, как кот Баюн, – трындишь, трындишь и…

– Но она сказала, что ещё девственница. Что мне было делать? – со сказочной дуростью возмущался он в ответ.

Что, что?! Меня позвать.

А может – он влюбился с первого слова? И по глупости надеялся, что так ему точно будет известно, ждала его «Эсмеральда» из армии или нет. В этом возрасте абсолютно непонятны мотивы, движущие людьми. У всех куча страхов. У парней – дождётся девушка или нет. А бабы опасаются и прикидывают, женишься ты на ней после армии или нет. Или ей лучше что-нибудь сейчас подыскивать…

Женщины коварны уже с юности, они тоже не хотят упускать удачу. Ну, или мне так кажется. По крайней мере та в меру симпатичная «Эсмеральда», с которой мы красиво познакомились в парке и трогательно простились, уходя, пообещала ждать моего приятеля и писать ему письма в армию. А писала она их не только ему… По крайней мере и мне она тоже писала.

Впрочем, на ней свет клином не сошёлся: мне писали шестеро девушек, хотя многие бойцы и сослуживцы не верили в мои способности. Потому что в армии, как ни крути, не только мой приятель, а практически большинство были ещё девственниками. Помню, как ко мне подошли азербайджанцы и спросили: «Ром, ты из города?» – «Да». – «А ты когда-нибудь трахал женщину?» – «Да. Неоднократно». – «Ой, не надо, не заливай». – «А вы нет? Неужели только ослиц?!»

Но как им было поверить в мои способности, если ситуация с сексом в деревнях или небольших городках была ещё хуже. А я… Я за первые месяцы в армии сбросил восемнадцать килограммов и был похож на пятиклассника. Даже заболел тогда, о чём и сообщал в письмах к любимым. Одна из них, моя «санаторная» любовь Вика, даже примчалась в госпиталь. Благо служил я недалеко от её родного Минска (каких-то полторы тысячи километров). За тот год, что мы не виделись, она сильно изменилась. Неожиданно расцвела: может, недавно лишилась девственности, может, обо мне много думала, а думы о возвышенном облагораживают!

Когда её увидели кавказские «деды», они просто опешили.

– Это твой девушка? – с недоверием спрашивали они, пристально оглядывая мою исхудавшую персону.

– Мой. А что такого? – ответил я с видом бывалого и тёртого джигита. И тут же понял, что я – орёл.

Она оставила пару апельсинов, банку сгущёнки, посидела и уехала. А я осознал, что в санатории прошлым летом лечился не от того. Нужно было зрение и мозги вправлять. То есть я не только не трахнул готовую к этому телку, но даже и не разглядел её как следует. Типа, девочка как девочка. И только сейчас, посмотрев на неё глазами других людей, изменил своё мнение. Стал писать ей, предлагая в письмах выйти за меня замуж. Но у неё уже были другие… планы. Она сообщила, что, к сожалению, уезжает с папой в Америку… И уехала с каким-то парнем в Израиль.

…Несколько лет спустя я оказался у них в гостях. Там не было даже свободной кровати, и мне дали спальный мешок. Зато утром её парень ушёл на работу, а я перебрался в кровать, и у нас все, наконец, спустя столько лет, случилось. Едва мы кончили и я сел перекурить, как её парень зачем-то вернулся. К счастью, он нас не застукал, хотя, может, и заподозрил что-то…

Ну да ладно. Это уже другая история.

А тогда, в армии, поняв, что эта звезда исчезла с моего небосклона, я продолжал строчить другим девушкам. И, как только меня отправляли в командировку в Питер, не упускал случая встретиться со всеми ними (кстати, забыл сказать, что в командировках я был семь раз. Потому что у меня какой-то дальний родственник оказался генералом в Генштабе округа). Приезжая домой, встречался сначала со знакомыми девушками, потом с малознакомыми, и даже совсем с незнакомыми. Разумеется, цель, которую преследуешь в таких отпусках, – чтобы бесценное время не было потрачено зря. Сразу прикидываешь, даст – не даст. Глаз выбирает баб, готовых переспать: ведь уламывать тебе некогда, мозг анализирует это.

И вот как-то в этой череде дошла очередь и до «Эсмеральды» из парка. Той, слегка симпатичной, что писала и мне, и моему товарищу, и… её уламывать я бы тоже не стал, – чего терять время и делать подлянку другу – но я всё же с ней встретился. И увидел, что… произошли необратимые перемены: она вполне подходила под то, что мне сейчас нужно, – под секс-тренажёр.

И я позвал её к себе.

А она, не будь дурой, пришла.

Конечно, мне захотелось её раздеть. В девичьих глазах при этом не появилось ни страха, ни упрёка, какой бывает у девушки в торжественный момент дефлорации. В глазах подруги только суетились раздумья о правильном выборе жеребца. Она даже сказала двусмысленную фразу: «Вот если бы ты не был другом Андрея…»

Что имелось в виду? Что тогда она бы отдалась, не переживая насчёт сплетен? Или, если бы я не был его другом, она бы сейчас разбила мне морду, а так как дружба – это святое, она готова практически на все? Что тоже странно, ведь она не обязана спать с другом. Но раз уж она сама пришла, мне задумываться о причинах и лейтмотивах фраз было совсем недосуг. Тем более что она уже разделась, улеглась и даже раздвинула ноги.

…Вернувшись в часть, я выкинул её из головы и, ожидая следующей командировки, продолжал писать длинные страстные письма. Теперь на первый план выдвинулась моя вторая «санаторная любовь». Красноярская скромница. С ней я, наверное, даже связывал какие-то надежды. Она сообщала в письмах, что очень ждёт и очень любит. Из её писем я узнал, что она приехала в Питер, что поступала в институт, что провалилась и что сейчас учится в ПТУ на маляршу-штукатуршу и живёт в общежитии. Однажды она вдруг сообщила неприятную новость: что до последнего времени была девственницей, ждала только меня, но… её изнасиловали. С одной стороны, я огорчился, а с другой – путь, простите за цинизм, был открыт. Едва мне снова дали отпуск, как я рванул к ней.

В этот раз мы гуляли вместе с товарищем по батальону. Ему тоже дали отпуск. Так вдвоём мы и пошли по бабам. Ему после приличного промежутка времени, проведённого в армии, не меньше моего хотелось заглянуть, хоть на часок, в женское общежитие. И он держался моего общества, считая, что со мной у него больше шансов на удачное знакомство, а ему это крайне важно.

Может, это даже было написано на наших жеребячьих мордах? Ибо вахтёры общежития быстро нас раскусили и решили не пускать. Меня?! Не пустить к девушке, которой пишу уже два года! Наивные, они думали, что нас остановят двери. Но мы в душе были не кочегарами или там плотниками, а настоящими монтажниками-высотниками и пошли в обход. Точнее, полезли по водосточной трубе. На третий этаж, как нечего делать.

И вот она – любимая!…

Мы, конечно, посидели для приличия. Поговорили. Ещё посидели. Ещё поговорили. Прошло два часа. И тут я ненавязчиво и непринуждённо выключил свет. Подруга моей любимой, жившая в этой же комнате, не издала протестующих воплей, за что я ей очень благодарен. Правда, мой товарищ и в темноте продолжал тупо и прилично сидеть, держа красотку за руку.

После первого же акта любви я вызвал его в коридор покурить и спросил: «Ты чего? Вали её, она ж не против». – «Не, она не хочет. Она же не стала раздеваться».

«Вот болван, – уверенно думал я. – Ничего про баб не знает».

Но оказалось, что, несмотря на свою самоуверенность, болваном в ту ночь остался я. Но кто же мог подумать, что так выйдет. Я ещё не попадал в такие ситуации!…

Этот отпуск был последним. Уже через три месяца я вернулся из армии. До сих пор помню этот день – двадцать шестое апреля. Семья обрадовала меня тем, что всего четыре дня назад, двадцать второго апреля, к ним приходил папа одной незнакомой им девочки сообщить, что она ждёт от меня ребёнка. Чёрт возьми! Как?! Я же спрашивал у неё, можно ли в неё кончать!… Она же сама разрешила! Кто же мог предположить, что девушка не знала о том, что после этого случаются дети. Кто угодно, но только не я.

Поиск по сайту: