ДОКТОР КЕНЭ И ЕГО СЕКТА

Призвание (и признание) приходит к людям по-раз­ному. Ньютон в 20 лет твердо знал, что будет философом, математиком и физиком, а в 25 сделал замечательные от­крытия. А, скажем, Марат до 50 лет был врачом и увлекался химическими опытами, тогда как его политические сочинения были почти незаметны; но революция сделала из него трибуна и вождя.

Франсуа Кенэ был тоже врачом и естествоиспытателем. Он жил в другую эпоху и был иным человеком, чем Марат, и стал не трибуном, а кабинетным мыслителем-экономи­стом. Кенэ — крупнейший французский политикоэконом XVIII в. Политической экономией он занялся, когда ему было под 60. К этому времени он был уже автором не­скольких десятков медицинских сочинений. Последние годы своей жизни (он дожил до 80 лет) Кенэ провел в тесном кругу друзей, учеников и последователей. Это был человек, к которому применимы слова Ларошфуко: “Уметь быть старым — это искусство, которым владеют лишь не­многие”. Кто-то из его знакомых сказал: у него 30-летняя голова на 80-летнем туловище.

Век Просвещения

Фридрих Энгельс писал: “Великие люди, которые во Франции просве­щали головы для приближавшейся революции, сами высту­пали крайне революционно. Никаких внешних авторитетов какого бы то ни было рода они не признавали. Религия, понимание природы, общество, государственный строй — все было подвергнуто самой беспощадной критике; все должно было предстать перед судом разума и либо оправ­дать свое существование, либо отказаться от него”[83].

В блестящей когорте мыслителей XVIII в. почетное место занимают Кенэ и Тюрго, создавшие буржуазную классическую французскую политэкономию.

Основой Просвещения было то, что грязный лед фео­дализма начал пучиться и трещать под напором новых социальных сил. Просветители надеялись, что этот лед постепенно растает под яркими лучами солнца — освобож­денного человеческого разума. Этого не случилось. Все вздыбилось грозным ледоломом революции, а те из млад­шего поколения просветителей, в том числе и экономи­стов-физиократов, кто дожил до этого, в страхе отшатну­лись от раскрывшейся пучины народной ярости.

Кенэ ближе других просветителей соприкасался с мате­риальной, производственной базой общества. Французская экономика середины XVIII в., когда началась научная дея­тельность Кенэ, не слишком отличалась от экономики на­чала столетия, когда писал Буагильбер. Это была по-преж­нему крестьянская страна, и положение крестьянства едва ли улучшилось за полвека. Как и Буагильбер, Кенэ начинает свои экономические сочинения описанием бед­ственного состояния французского сельского хозяйства. В статье “Фермеры”, опубликованной в 1756 г. в знаме­нитой “Энциклопедии” Дидро и д'Аламбера, оп говорит “об огромной деградации сельского хозяйства Франции”.

Но кое-что изменилось за полвека. Возник и стал раз­виваться, особенно в Северной Франции, класс капитали­стических фермеров, которые либо имели землю в соб­ственности, либо арендовали ее у помещиков. С этим клас­сом Кенэ связывал свои надежды на прогресс сельского хозяйства, а такой прогресс он справедливо считал основой здорового экономического и политического развития обще­ства в целом.

Франция изнемогала от бессмысленных разорительных войн: так называемой войны за Австрийское наследство (1740—1748 гг.) и особенно Семилетней войны (1756— 1763 гг.). В этих войнах она потеряла почти все свои за­морские владения и выгодную торговлю с ними. Ослабли и ее позиции в Европе. Промышленность обслуживала в первую очередь нелепую роскошь и расточительство двора и высших классов, тогда как крестьянство обходилось в большой мере изделиями домашнего ремесла. Скандаль­ный крах системы Ло тормозил развитие кредита и банко­вого дела. В глазах многих людей, выражавших общественное сознание во Франции середины XVIII в., промышлен­ность, торговля, финансы были некоторым образом скомпрометированы. Земледелие казалось последним прибежи­щем мира, благополучия и естественности.

Если Ло был романтиком кредита, то Кенэ стал роман­тиком земледелия, хотя в его личности и характере не было решительно ничего романтического. Впрочем, недо­статок этого у учителя искупал избыток энтузиазма у некоторых его учеников, особенно у маркиза Мирабо.

Нация увлекалась земледелием, но увлекалась по-раз­ному. О нем стало модно говорить при дворе, в Версале устраивались кукольные фермы. В провинции возникло несколько обществ поощрения агрикультуры, которые пы­тались внедрять “английские”, т. е. более производитель­ные, методы хозяйства. Стали выходить агрономические сочинения.

В этих условиях идеи Кенэ быстро нашли отклик, хотя его интерес к земледелию был иного рода. Опираясь на свое представление о земледелии как единственной произ­водительной сфере хозяйства, Кенэ и его школа разрабо­тали программу экономических реформ, носивших анти­феодальный характер. Их пытался проводить впоследствии Тюрго. Их в значительной мере осуществила революция.

Кенэ и его последователи были, в сущности, гораздо менее революционны и демократичны, чем основное ядро просветителей во главе с Дидро, не говоря уже об их ле­вом крыле, из которого вышел позже утопический социа­лизм. Как писал французский историк прошлого века Токвиль, они были “люди кротких и спокойных нравов, люди благомыслящие, честные должностные лица, искус­ные администраторы”[84]. Даже пылкий энтузиаст Мирабо хорошо помнил ходячее изречение одного остроумца тех времен: во Франции искусство красноречия состоит в том, чтобы говорить все и не попасть в Бастилию. Правда, он однажды все же попал на несколько дней под арест, но влиятельный доктор Кенэ быстро вытащил его из тюрьмы, а кратковременное заключение только упрочило его попу­лярность. После этого он стал осторожнее.

Но объективно деятельность физиократов была весьма революционна и подрывала устои “старого порядка”. Маркс в “Теориях прибавочной стоимости” писал, например, что Тюрго — “в смысле прямого влияния — является одним из отцов французской революции”[85].

Поиск по сайту: